Однажды в Манчинге

Глава 11. Игра в фидхелл (отредактировано)

— Райнд-холл… — Лейла проворно разложила на полу свитки, придавив края ножами. — Тут обитает твой Рагнар… Дался он тебе!

— Пока не дался, в этом-то и печаль, — задумчиво произнес Мидир. — Как ты их добыла?

— У одной из девочек постоянный любовник — помощник главного строителя.

— А это что? — На планах твердой рукой были прочерчены дополнительные сигнальные башенки.

— Замок не так давно перестраивался по приказу Рагнара. Я подумала, это может быть важно для тебя.

— Ты диво, Лейла, — чмокнул Мидир подставленную щечку и углубился в толковые изменения.

Выложенная в камне руна перед входом подразумевала неплохую магическую защиту.

Кого тут ждали? Может быть, боялись брата? Мэрвина, который старался даже травинки не мять без причины? Сомнительно, пусть и небезосновательно: Мэрвин был ближайшим из волшебных существ, о нем знали, но предпочитали обходить десятой дорогой, иначе не селиться бы ему в спокойной глуши.

Лейла протянула вино, отвлекая наверняка специально. Осторожно, ласково провела по плечу ладонью, и Мидир натянуто улыбнулся. Что-то он совсем теряет лицо в Верхнем, раз простая смертная в который раз видит то, что он прекрасно скрывал от всего Благого Двора на протяжении тысяч лет — подлинные чувства, до сих пор грызущие его душу боль и тоску…

Мидир кивнул Лейле, отпил вино и прикинул расклад.

Кроме Рагнара, в Райнд-холле находились Руфус с высокородным Патриком, то ли беспокоясь за себя, то ли защищая будущего короля галатов. Руфус, заработавший состояние на перепродаже рабов, был Мидиру особенно ненавистен. Любая волчья душа не терпела и намека на несвободу, а этот человек торговал чужой свободой, словно маслом или кожей.

Каждый из заговорщиков заслуживал ответного визита, поэтому для Мидира единственный вопрос состоял в том, как проникнуть внутрь, как преодолеть заслоны укрепленного замка. Руфус, Патрик и Рагнар точно его ждали, теперь наверняка. После случившегося с судьей, патрулями, разъездами и охотниками — сомнений быть не могло, волк пришел мстить. Это одновременно и облегчало, и затрудняло выполнение задуманного. С одной стороны, половину работы за Мидира делал страх: виновникам смерти Мэрвина волк сейчас чудился в любом скрипе или шорохе. С другой — они явно пребывали начеку, трепеща за свои смертные тела и пыльные душонки.

Впрочем, Мидир не в первый раз сталкивался с врагами-людьми, проникал в крепости или выслеживал убийц. Как проникнуть в Райнд-холл, становилось все яснее.

А вот что делать с Джаредом? Племянник вел себя вежливо, на вопросы отвечал сдержанно, речам Мидира внимал с подозрением. Неохотно, но принял магическую защиту от зова по имени — и лишь тогда, когда Мидир пояснил, что в противном случае тревога за племянника будет ослаблять силы короля Нижнего мира. Джаред покрутил серебряную загогулину, очень серьезно заявил, что она похожа на единорога, который ест радугу и какает феечками, но все же надел ее на шею, которую уже украшала овальная серебряная подвеска, таящая изображение Вейсиль. Сложные руны на крышке, потайной замок, изящно сплетенное кружево из серебряной нити — все вместе выдавало изделие мастера Нижнего Мира. «Отец сделал оберег для матери, а она отдала мне», — нехотя и словно печалясь признался Джаред, но так и не показал Мидиру. Потому что «отец запретил», тоном совершенного двойника старшего брата пояснил племянник, рубя на корню всяческие намеки Мидира о том, что старшим в их семье теперь вроде бы считается он, стало быть, неплохо хоть иногда прислушиваться.

Джаред прислушиваться обещал, но и только.

Мальчишка был принципиальным, несгибаемым и до отвращения честным. В восторг это сочетание Мидира не приводило, но и ломать волю племянника он тоже не хотел, как бы этот племянник к нему ни относился. Вдобавок Мидир подозревал, что в особенно ответственном, простом и жестоком отношении Джареда к себе и действительности виноват почивший брат.

Очень похоже, Мэрвин обращался с сыном как со взрослым. То есть вообще без каких-либо послаблений или учета детского возраста. Спал мальчишка на спине, вытянув руки вдоль тела. Причем — на полу и на самой жесткой циновке, что смогла найти ему Лейла. Назвать это положение удобным язык не поворачивался даже у него, бывалого волка, которому приходилось спать в самых отвратительных условиях. Приучиться так проводить ночи мог лишь тот, кому привязывали руки и строго наказывали за непослушание. Впрочем, огульно осудить брата в его методах Мидир бы не сумел. Воспитание было разносторонним: Джаред мог процитировать кучу книг, в совершенстве владел тремя языками и прекрасно играл в фидхелл. Только драться не умел — и не хотел учиться. Мэрвиново отрицание всякого насилия перешло на новый уровень. Наследственный.

— Черные всегда ходят первыми, — на днях развеселился племянник. — Неужели эту игру придумали ши?

— Ее усовершенствовал твой отец, — произнес Мидир и тут же пожалел об этом: Джаред сжал губы и помрачнел. — А твой дядя Мэллин придумал фидхелл на три стороны поля.

Как отреагирует Джаред на этого шалопая, думать пока не хотелось. Что они не поладят сразу, понятно было и так.

Для ежевечерней игры Мидир стал выбираться в комнатушку Джареда, находящуюся в конце коридора, как только смог передвигаться без посторонней помощи. Волчьему королю казалось, Джареду уютнее пусть в чужом доме, но все же в относительно своем помещении. Тикки время от времени маячила за проемом в разных нарядах, то бросала на Мидира призывный взгляд, то покачивала бедром, что волчий король старательно не замечал, так же старательно скрывая ухмылку, и девчонка уходила все более печальная. Ладить с ней становилось все сложнее. Она копила злобу от невнимания Мидира, а потом выплескивала на более «везучую» хозяйку этого дома. Грубиянка огрызалась на Лейлу так, что однажды Мидир не удержался и заехал мелкой нахалке пятерней по заднице. Предсказуемо вызвал сердитый взгляд Лейлы, всегда защищающей «бедную девочку» и откровенное недовольство Джареда, который думал, что звания «девочка» и «человек» сразу дают всякую защиту от наказания. Упирал племянник на то, что женщин не бьют, но стоило Мидиру прояснить момент — женщиной Тикки точно считаться еще не могла, зато могла и уже считалась занозой и врединой — Джаред насупился, девчонка убежала рыдать. Одобрения в глазах племянника он не снискал, но и не ждал его. Джаред, как бы Мэрвин его ни воспитывал, все еще был двенадцатилетним мальчишкой.

По обоюдному молчаливому согласию тему больше не поднимали, объявив перемирие. Джаред и без того говорил с Мидиром мало, а фидхелл способствовал их знакомству исключительно неторопливо. В том числе и поэтому игры не прекращались, оставаясь островком обыденности и уюта посреди бушующего моря легкого безумия, в котором Мидир и Джаред оказались оба не по своей воле. Если бы у Мидира не умер брат, если бы Мэрвина не убили, он бы спокойно продолжал властвовать в Нижнем мире, не вникая в треволнения и проступки людей. Если бы у Джареда была жива семья, он был бы счастлив и дальше спать на полу, учить языки и обходить женщин, девушек и девочек по крутой дуге, просто потому, что нельзя и не положено!

Каждый вечер Мидир вздыхал на тему того, что звание старого бога, хотя бы и бога времени, не способствует счастью ни в коей мере: изменить сложившийся порядок он бы не смог и со всей магией мира. Правда, измененный порядок тоже не сделал бы его счастливым — тогда он не имел бы шансов встретиться с напыщенным и высокомерным, но милейшим и проницательным племянником! Если задуматься, Джаред мог бы состариться и умереть на земле Верхнего, а Мидир бы и совсем не узнал о нем.

Мэрвин все-таки был ши. То есть достаточно жадным и крайне скрытным.

Настал час, привычный для игры в фидхелл, и волчий король отправился в гости к племяннику. В этот раз мальчишка явно не ожидал появления Мидира. Или он пришел чуть раньше привычного времени?

Мидир с интересом пригляделся: племянник уминал что-то, явно вызывавшее в нем радость, несмотря ни на что. Голова с аккуратной шапочкой волос покачалась в стороны, и Мидир заглянул волчонку в лицо, чтобы убедиться — да, он зажмурился и наслаждается весь, от кончиков самодовольных ушек до не менее самодовольных пяток!

Волчий король снова перетек за спину Джареду и зашел так, как полагается, чтобы не напугать мальчишку. Погремел сапогами, покряхтел даже как человек: племянник закостенел спиной, притягивая к себе плошку, наполненную чем-то маленьким и красным.

— Здравствуй, Джаред, — Мидир дружелюбно склонил голову, — да будет благословенна эта пища и славен твой день.

— Благодарю тебя, — этикет мальчишка соблюдал неукоснительно.

— Правда, похоже, на аппетит ты и так не жалуешься, — Мидир изо всех сил старался не заглядывать в тарелку, но его разбирало любопытство.

— Никогда не жаловался! — носик высокомерно задрался вверх. — И это… — зыркнул исподлобья, подозрительно, ожидая, что Мидир будет смеяться. — Это же клубника…

— Мм?

Мидир редко давал себе труд разобраться в той траве, которой считал своим долгом пичкать его Воган, а мясом из тарелки не пахло. Пахло какими-то сладкими цветами. Травой? Определению не поддавалось.

— Клубника! — произнес юный волк наставительно и хладнокровно, затем вытащил маленькую красную штуку из своей тарелки и бесстрашно протянул под нос любопытствующему Мидиру. — Вот! Это такая ягода, очень вкусная. И сладкая.

Волчий король с подозрением принюхался, оглядел Джаредовы пальцы с бережно удерживаемым лакомством, стараясь не лизнуть и не смотреть излишне пристально: мальчику непросто давалось его спокойствие.

— Клуб-ника? Какое странное название. И правда, похожа на клубень, — вспомнились овощи, перечищенные в детстве ведрами. — Это овощ? Тогда почему сладкий?

— Это не овощ, — Джаред поглядел так, что Мидир почувствовал себя тут младшим и оторопел от новизны ощущений. — Это же ягода!

Мидир обнюхал ягоду еще раз, а потом осторожно прихватил пальцами, стараясь не коснуться вздрогнувшего Джареда, покрутил и осторожно откусил.

Насколько он помнил, ягоды так и ели, не счищая кожуры, у этой больше похожей на кожицу. Джаред с любопытством наблюдал за сменой выражений лица, ожидая непонятно чего. Бегая по лесам в облике волка, Мидир сталкивался с ней, но клубника ему ничем особым не приглянулась и не запомнилась. Все равно что есть траву. Отравы в ягоде не было, особенного вкуса — тоже. О чем Мидир сразу мальчику и сказал:

— Жаль, Джаред, но мне в этой ягоде понравился только цвет. Как сырое мясо!

На что малец удивил волчьего короля, заявив:

— Да, папа тоже не любит… любил ягоды. Хотя не ел ни рыбы, ни мяса, только угощал гостей. А мне нравится. Бабушка всегда меня угощала.

И опустил нос в тарелку с самым независимым видом. Очень грустным и очень независимым. Бабушка, как помнил волчий король по рассказам Джареда, умерла несколько лет назад и оставалась одним из самых светлых его воспоминаний.

Мидир нахмурился и перегнулся через стол, чтобы похлопать племянника по плечу:

— Как бы то ни было, Джаред, все волки страсть какие разные. Наш главный повар, например, ужасно любит мёд и пытается запихнуть в каждого волка под разными соусами хоть раз в год!

— И чего ему это стоит? — интересовался малец так же холодно, как если бы предмет его не касался.

— Выслушивания массового ворчания! Но Вогану не привыкать, — едва сдержал усмешку, представив реакцию повара на столь неоткормленного волчонка. — А теперь будем есть фигуры. И не забывай, что жертвовать крупными — не всегда добро…

— Конечно! — заерепенился мелкий. — Лучше бить и бить со всех сторон!

— Нет, разумеется! — Мидир в таких беседах выходил из себя быстро. — Просто тактика должна быть разной.

Словесный бой перешел в фигурный, благо прошлая партия была недоиграна. Племянник словно из чистого упрямства двинул пешку, подставляя ее под удар. Волчий король хмыкнул на неосторожность и съел ее. Затем Джаред подставил вторую… Это походило на вредность, но было иным. Мидир просчитал ходы и замер от восхищения: жертва двух фигур дала возможность Джареду мгновенно развить свои позиции и перейти в активное наступление.

Черный король, выточенный из эбена, гордо стоял посередине поля, наблюдая за развернувшимися вокруг него боями. Баталии, стоило признать, разворачивались нешуточные. По крайней мере, настоящий черный король, сам Мидир, наблюдал с большим интересом. Еще пара десятков лет тренировок — и Джаред будет представлять не просто достойного противника, но реальную угрозу для врагов. Насколько эта угроза будет велика, Мидир пока старался не думать, однако воображение все равно рисовало приятную глазу картину. Волчонку недоставало знаний, учителя магии и опытных партнеров, а всем этим его легко мог обеспечить Нижний мир в благой своей части, отчего Мидир все более горячо желал затащить туда племянника.

Партия в итоге закончилась вничью, что произошло в силу единственной причины: Джаред не терпел, когда ему поддавались, предпочитая проиграть и получить новый ценный урок, пренебрегая сладким вкусом победы. Детское упрямство теперь подкидывало Мидиру новые, странные задачи, например, как проиграть так, чтобы поражение не выглядело слишком подстроенным. Племянник был рад как совершенно нормальный ребенок его лет, что внушало надежду. Воспитание Мэрвина, конечно, не перебить ничем, но заставить племянника жить в нормальных условиях еще можно.

Переживший новый прилив сил от довольного вида Джареда, Мидир решил на сей раз не уходить в свои покои, а потому прилично уточнил, можно ли ему тренироваться здесь, а получив в ответ любопытный блеск глаз и строгий кивок, остался.

Выходил за пределы своих покоев волчий король нечасто и только к Джареду, поэтому разминал тело обычными приемами шагов-и-ударов, используя тесноту комнаты себе во благо. Временами он ловил на себе взгляды племянника, то ли осуждающие, то ли восхищенные. За многие столетия движения отточились сами собой. Мидир знал это совершенно точно, поэтому наблюдениям не препятствовал. Он сам, будучи еще волчонком, неоднократно сбегал от прочих своих занятий, чтобы проследить за тренировками начальника замковой стражи или отца.

Киринн напоминал в движении ожившую бронированную башню: в полном доспехе, тяжелый латник с мечом и щитом выглядел завораживающе. Смотреть разве что нужно было издалека, вблизи для среднего принца Мидира выходило громко и страшно — живые башни не должны существовать в мире ши. Киринн, конечно, был волком, хотя и белым, вполне настоящим, восхитительным. Мидир мимоходом пожалел, что у Джареда не было подобного учителя, и даже прикинул, кому можно будет доверить обучение племянника.

Тренировки отца, когда удавалось их застать, больше походили на всепоглощающую ярость огня. Любимая пика стремилась дотянуться до воображаемого противника из любого положения, пронзала и колола, выскальзывала и рассекала воздух, отпущенная на волю только затем, чтобы опять вернуться в хозяйские карающие руки. Отец, Джаретт, обычно разминался в полночь или до рассвета, в то время, когда волчатам полагалось спать, но иногда Мидиру удавалось подсторожить даже настоящее представление: когда в смертельно-шутливом бою сходились тяжелая башня и всепожирающее пламя.

Мидир еще в том своем возрасте мечтал схватиться с настоящим противником, чтобы использовать что-то из подсмотренного. Теперь он вырос, схватки давно перестали быть для него чем-то красивым, превратившись, за редким исключением, в рутину. Однако сейчас, краем глаза замечая завороженно глядящего на него Джареда, Мидир вспоминал и впервые за долгие века вкладывал в каждое движение позабытый артистизм, чтобы простая тренировка напоминала смертельно красивый танец, где плавные повороты сменялись неуловимо резкими движениями и неожиданными остановками. Нужно было лишь дать восстановившимся мышцам вспомнить старую науку, вколоченную сначала палками и железом, а потом столетиями тренировок.

Как Джаред ни пытался скрыть, он остался в восторге и явно возжелал научиться чему-то такому сам. Тень Мэрвина еще будто бы возвышалась над плечом племянника, поэтому на прямое приглашение к тренировкам он ответил отказом, впрочем, не окончательным. В Верхнем мире или в Нижнем, ши или человеческий ребенок, Джаред уже проявлял хорошие способности переговорщика. Поэтому Мидир ушел из его комнаты скорее обнадеженным, чем недовольным.

Дни потекли один за другим, отсчитанные клепсидрой, перелились из верхней чаши в нижнюю, капали секундами и сочились часами, а Мидир восстанавливал силы, тренировался, играл в фидхелл, благодарил Лейлу за гостеприимство и спал.

Спустя неделю Мидир решил, что он готов, и дал себе отдохнуть от души. Лейла всегда тщательно следила за его настроением и оставалась лишь тогда, когда ощущала его желание. Впрочем, Лугнасад у них продолжался почти каждую ночь, Мидир не уставал шептать рыжеволосой прелестнице не только о ее красоте, но и о том, как он ценит ее помощь и доброту. Лейла, чувственная, нежная, добрая, вновь и вновь дарила себя, залечивая раны Мидира — как телесные, так и душевные. А что иногда шептала «Фелан», так это волчьего короля, признаться, только радовало. Пламя страсти освещало ночи, Мидир был изобретателен и пылок, обласканная и очень счастливая Лейла сверкала глазами, Джаред делал вид, будто ничего не замечает, Тикки все больше злилась…

Мидир видел этот пылающий костер, но, признаться, не догадывался, во что он может вылиться.

Проснулся Мидир оттого, что его целовали. Неопытно, но старательно. Незнакомая рука скользнула под одежду, девичья, едва обозначившаяся грудь терлась о его тело. Заснул он не так давно, Лейла все поняла без слов и не приходила, не нарушала покой отдыхающего накануне сражения воина, мужчины и волка.

— Тикки! — яростно схватил девчонку за руку.

— Не отталкивай меня, фейри! — сумасшедшим шепотом зачастила Тикки. Глаза светились в полутьме, распущенные темно-рыжие волосы ковром закрывали весь мир. — Ты не можешь меня оттолкнуть! Разве ты не видишь, что именно я нужна тебе, фейри!

Во-первых, ее ошибкой было то, что она назвала Мидира «фейри». Во-вторых, для близости нужно обоюдное стремление двоих. Пусть Тикки выглядела вполне созревшей и жаждала его, у Мидира не было никакого желания общаться с малолеткой ни словами, ни жестами, ни делами. В-третьих, он вполне осознавал, что стояло за этой горячностью, страстью и просьбой.

— Ты сам говорил, женщин бить нельзя! Я стану женщиной, и можешь бить меня — я не обижусь!

От хода мысли этой малолетней интриганки Мидир на миг остолбенел: перевернула его слова она знатно! Вертихвостка, опять поняв даже его молчание в нужную для себя сторону, прижалась еще сильнее.

— Я не хочу тебя, Тикки, — Мидир вскочил, сбрасывая с себя полураздетую прилипчивую девчонку. — И я не взял бы тебя в Нижний и не поделился силой, даже если бы ты отдала мне свою невинность. Ты бы лучше сначала изучила законы фейри, а потом навязывалась. Выйди отсюда, сделай благое дело и соблюдай вид, что ты не заходила.

— Ты пожалеешь, — прошипела Тикки, зло сверкая глазами и сжимая кулаки. — Ты очень пожалеешь!

— Вон отсюда!

Мидир в который раз действительно пожалел, что пообещал племяннику не вредить этой девчонке. Поэтому пренебрег новыми угрозами, молча вышвырнул ее в коридор, притворил магически дверь и улегся досыпать.

Птицы чирикали за окном, утреннее солнце расчерчивало дорогие янтарные руны, уложенные когда-то по настоянию Мидира, а по-осеннему золотые листья ольхи шевелились без ветра под белесо-голубым небом.

Что-то было вновь не так — знакомая магия колыхала воздух Верхнего мира.

— Дядя, — тихо позвал Джаред из коридора.

— Да какой я тебе дядя, ребенок?

Мидир спросонья не узнал голос, а потом спохватился, но поздно: Джаред уже замкнулся и приготовился замораживать взглядом птиц в полете, не меньше.

— То есть, да, Джаред, что ты хотел? — тяжкий вздох Мидира растопил ледяное непримиримое молчание сильнее, чем могли бы извинения.

Хотя Мидир все равно бы не извинился, он никогда не извинялся. В этом состояло одно из правил королевской семьи, которые соблюдались им, независимо от того, присматривал за ним Джаретт Великолепный, не менее великолепный старший брат, ныне оба покойные, или нет.

Джаред-младший иногда сильно напоминал их обоих.

Уж не пришел ли извиняться за Тикки?

— Я хотел узнать, как долго мне нужно будет погостить, — Джаред всячески подчеркнул это слово голосом, — в Нижнем мире, чтобы полностью овладеть азами доступной мне магии?

Мидир окинул племянника взглядом, стараясь выискать причины внезапного интереса и подчеркнуто вежливого обращения. Волосы зачесаны назад, лежат аккуратной шапочкой; выражение лица спокойно-безразличное, однако губы кривятся — от пренебрежения, страха, усталости? К тому же привычно заведенные племянником за спину руки едва различимо подрагивают, разнося по дому магические волны.

А настырной Тикки не видно и не слышно.

— Ты что-то сделал, — это был не вопрос, а сам Мидир старался не слишком откровенно усмехаться. — Ты сделал что-то волшебное, Джаред, и не смог это контролировать!

— Неправда! Я смог! — вспылил и тут же замер, замкнулся, как остановленный во времени язык пламени. — Просто получилось не совсем то, что я хотел.

— Что тут было, Джаред, скажи? Ты опрокинул потолок? Поменял его местами с полом? Сгрыз железную ложку? Добыл золото, попросту того желая? Вырастил цветы из палки? — Мидир припоминал шалости собственной юности, но Джаред не подтвердил ни одно из предположений.

— Нет, дядя, и пожалуйста, давай исправим это, пока никто не… — не успел договорить и втянул голову в плечи — ворвавшаяся Лейла громыхнула дверью о стену с настоящей страстью.

— Мидир! Если это твои проделки, я клянусь, ты пожалеешь! — женщина с трудом подошла и, тяжело дыша, оперлась о стол двумя руками.

— Это что? — Мидир пригляделся и различил на одежде Лейлы мелкие кольца кольчуги вместо привычного переплетения ниток и вышивки. — Какой оригинальный фасон!

— Это я тебя хотела спросить! — платье отчаянно сердитой Лейлы покачивалось тяжелыми складками, позвякивало и тянуло хозяйку к полу.

Джаред опустил голову.

— Это я, это произошло случайно. Я сейчас все верну, госпожа Лейла! Мне приснилась опасность, и я решил всех защитить. А если я не смогу, то дядя все вернет. Он точно может! — в последней фразе звучала практически мольба.

— Так и знала, что даже сны у тебя дикие, — произнесла женщина почти спокойно, привычно потянулась потрепать Джареда по макушке.

Тот привычно же увернулся, пискнул на прощание и испарился.

— Когда ты научишь его манерам? — Лейла вздохнула тяжело не из-за веса кольчужного платья.

Мидир вернул платья из ткани вместо кольчуг по всему дому, внеся дополнительные изменения в виде драгоценных камней, украсивших одежды.

— Когда он будет на это согласен. Тем более, с манерами у него все в порядке, не в порядке с общением. Наслаждайся прелестями общения с малолетными упрямыми магами.

Лейла недоверчиво хмыкнула, опасаясь наслаждаться и надеясь ограничиться новым покроем платья.

— Как хорошо, что у него такое живое воображение, и в чем-то прекрасно, что ему не нравится баловаться с огнем и мечом, — Мидир с трудом держался, чтобы не расхвалить в Джареде просто все. — Я помню, сгрыз все ножки в Черном замке, даже когда отец приказал обить их металлом, а брат превратил воду в огонь. Джаред — поразительно воспитанный мальчик. Был бы еще покладистый, цены бы ему не было!

— Майлгуир! Твоя родня и покладистая! В кого бы? — фыркнула Лейла, разглядывая вышивку, которая сверкала и переливалась. — Ох, если это на всех… Они настоящие? — тронула она капельку рубина.

— За кого ты меня принимаешь? — оскорбился Мидир. — Считай это вирой за испуг твоих девочек.

— Девочки, увидев подобную красоту, сейчас передерутся, — вздохнула Лейла. — Пойду я.

Мидир осторожно позвал «поразительно воспитанного мальчика». Тот зашел — хмурый и сосредоточенный.

Раз у Джареда вновь появились вопросы, Мидир был рад на них ответить, тем более что пособие для применения магической силы племянника уже было изготовлено, осталось только открыть это чужому взгляду.

— Замок Рагнара, — небрежно бросил Мидир, сдергивая магическое покрывало с того, над чем он трудился уже второй день. — Воспроизведен с точностью до последнего камня.

— Ого! — совершенно по-детски изумился Джаред и присел, разглядывая башни по краю, широкие стены, подвесной мост и фигурки охранников.

— Джаред, а у тебя были игрушки? — вырвалось у Мидира, но племянник, по счастью, слишком увлекся разглядыванием замка. Потом дотронулся до черной фигуры еловека, оснащенную ножами, мечом и крюками, стоящей поодаль о обозначающей самого Мидира.

— Мыслью, — предложил волчий король.

— Что? — оторвался от созерцания Джаред.

— Подтолкни его мыслью. Как можно проникнуть в эту крепость?

— Можно взобраться по стене! — азартно предложил мальчишка.

Фигурка быстро и ловко забралась по наружной стене — и тут же была застрелена проходящей мимо охраной.

— Ай! — ухватился за грудь Джаред.

— Осторожно. Не соединяй свое сознание с сознанием бойца, — сдержал усмешку Мидир. — Это не смертельно, но все же неприятно. Не вышло, ничего страшного.

— Я привык к боли. Можно еще? — напряженно произнес племянник.

— Пробуй, — сжал зубы Мидир.

Когда выяснилось, что ни переплыть через ров, ни зайти через главный вход, ни даже залететь нельзя — охраны и правда было в избытке — Джаред произнес:

— Это нерешаемо. К тому же, даже если пройти, вот тут, в центре, что-то очень непонятное.

«Очень непонятное» было магической защитой весьма неплохого уровня, прикрывавшей покои Рагнара и сам вход в замок. То, что ее почуял племянник, было уже шагом вперед.

— Ты не используешь всех возможностей, — произнес Мидир. — Но учишься ты быстро. Что у меня было еще?

— Магия?

— Время.

Мидир мог позвать и бесшумно, однако не удержался от свиста. Серый мышь протиснулся через лаз в дальнем углу комнаты, подбежал к мальчику, обнюхал замершего — и, подпрыгнув, очутился на ладони Мидира. Волчий король не стал удерживать собрата из серого царства дольше положенного, пожал протянутую лапку и отпустил зверька.

— Мыши? — ошарашенно спросил Джаред.

— Помочь готовы все, но я попросил кротов. Они очень хорошо делают подкопы…

— К отцу тоже… ластились все твари земные, — опустив голову, произнес Джаред.

— Джаред, — позвал Мидир, подавив желание провести ладонью по светлой шапочке волос, утешить словом или магией. — Разреши, я дотронусь до подвески Вейсиль. Клянусь, что выполню волю брата и не открою ее!

— Отец не говорил тебе обо мне, — привычно насупился Джаред.

— Зато он сказал иное, — Мидир вздохнул. — Я не разделял убеждения Мэрвина, как и он мои. Но мы оба уважали их. Брат сказал «бойтесь волка». Хоть он и не позвал меня, он меня знал. Он знал, что я приду. Думаю, он был уверен, что я… Что я найду тебя вовремя, и тогда тебе не сможет навредить никто из живущих.

Джаред долго смотрел черными фамильными глазами с пепельно-бледного лица, а затем снял с шеи подвеску и протянул выдохнувшему Мидиру.

Это был уже огромный шаг вперед!

Серебряный овал лег в ладонь, нагрелся — и волчий король закрыл глаза, прислушиваясь.

— Ты что-то можешь сказать по ней о матери? — неуверенно спросил Джаред.

— Очень многое может подсказать память вещей, — нараспев начал Мидир, не открывая глаз, уговаривая подвеску открыть свои тайны, — особенно такой личной вещи. Это поистине драгоценный оберег, подаренный с материнской любовью, самой сильной любовью на свете. Именно этот оберег позволил тебе уцелеть так долго, этот оберег отводил глаза охотникам и путал твои следы, он сберег тебе жизнь, Джаред. Береги ее — ради Вейсиль…

Подвеска ответила. Жаль, что нельзя было увидеть ту женщину, что подарила жизнь Джареду. Но ту девчонку, что встретила когда-то Мэрвина, Мидир увидел явственно.

Рыжая, как большинство галатских детей, Вейсиль спешила в лес по ягоды. А глаза у нее были светло-серые, льдистые, как у Джареда.

— Я покажу тебе, что увидел.

— Демон, демон! — закричали дети и убежали.

Брат выглядел так, что краше в гроб кладут. Мидир с трудом узнал его — спутавшиеся седые волосы, болезненная худоба, запавшие глаза. Он стоял с трудом, привалившись к старой яблоне. И правильно, яблоня вытягивала болезнь и темную силу.

Девочка подошла без опаски.

— Пойдем, — позвала она незнакомца. — Пойдем к людям.

Мэрвин молчал. То ли не мог, то ли не хотел говорить. Смотрел так, словно не понимал людские слова. Видно, крепко ему досталось.

— Пойдем, я прошу тебя. А то сейчас усядусь и буду тут сидеть! Я — Вейсиль, а как тебя зовут?

Брат улыбнулся — словно трещина пробежала по каменной статуе — и блеск появился в потухших до того глазах.

Мама сильно ругалась на Вейсиль из-за приведенного из леса человека, но прогонять не стала, устроила в конюшне. Любопытная Вейсиль дождалась, пока все уснут, и прокралась к молчаливому незнакомцу, который ел так, словно его месяц не кормили.

На месте его не было. В углу зажрал жеребенок Грай, заржал так радостно, что Вейсиль кинулась к нему. Мама отворачивалась в ответ на расспросы, а призванный лекарь сказал откровенно, что ее любимец до утра не доживет.

Незнакомец гладил тощую шейку жеребенка, что-то приговаривая и словно на глазах старея: даже кожа стянулась. Брат не пользовался чужой магией — он отдавал свою, вместе с жизнью.

— М-м-мэрвин, — назвал он себя, покачнулся и упал навзничь. — Помни меня…

Вейсиль, не в силах поверить, что он умер, кинулась, обняла — да так и пролежала до утра. А когда подняла глаза — в малиновых утренних лучах увидела прекрасного юношу с очень грустными глазами.

— Потом Мэрвин, кажется, уходил надолго, — произнес Мидир, возвращаясь в настоящее. — Вейсиль ждала… А потом случился Лугнасад — и у моего брата было десять лет очень счастливой жизни. Да, это очень мало для ши, но и очень много…

Джаред кусал губы. Мидир знал это чувство, когда память сладка, но и болезненна невыносимо, но племянник опять удивил его.

— Как вы живете вечно?

— Как дети, — небрежно бросил король волков. — Для них нет смерти, а каждый день длится вечность. Но что ждёт тебя? Ты проживешь тут лет триста, и только. Твой отец…

— Он и потом… приезжал нечасто, — всхлипнул Джаред. Глаза его блестели. Лучше бы плакал: непролитые слезы крайне горячи, они выжигают саму душу.

Мидир протянул подвеску племяннику и произнес тихо:

— Клянусь, имена твоих родителей станут последним, что Рагнар услышит в своей жизни.