Однажды в Манчинге

Пролог

Четыре утра — час волка, когда ночь сдает стражу дню.

Шустрая гаичка выпила каплю дождя, сверкающую в чаше из желто-бурого листа; чем-то встревоженная, прислушалась. Но лес молчал, лишь звонкоголосый птичий гам нарушал тишину. Успокоенная, пичужка пробежала по тоненькой веточке и повисла, раскачиваясь вниз головой. Мир перевернулся. Ковер из вересковых холмов накрыл лазурное небо в легкой шерстке облаков, а прямо перед ней невесть откуда появилась волчья морда. Лобастая, блестящая. Черная — такого же цвета, как шапочка на головке у гаички. Волк этот казался гораздо крупнее обычного зверя, да ещё глаза у него были человечьи. Темные, серо-стальные, недобрые глаза. Пичужка оцепенела в ожидании немедленной смерти, однако зверь ничего не сделал, даже не зарычал, лишь протяжно втянул носом влажный утренний воздух и медленно выдохнул.

Гаичка торопливо порскнула в чащу, а волк порысил дальше, через розово-лиловое море цветов, пропав так же бесшумно, как появился. Лишь роса опадала по его следам, да бирюзовые бабочки в шоколадных прожилках и оранжевых крапинках взлетали там, где он проходил, трепетали в чистом небе, а затем присаживались обратно.

Зверь миновал пустошь, пролесок, сделал широкую петлю, обходя человеческое поселение, сморщил нос, пересекая лимонно-желтое поле…

Когда к аромату цветов, прелых листьев и тяжести людского духа стал примешиваться острый запах гари, волк припустил что есть мочи не разбирая дороги, через бурелом, молодой березняк и заросли ракиты. В один невероятно длинный прыжок одолел синюю ленту реки, добежал до свежего пожарища и замер на миг. Обошел то, что не так давно было домом, поскреб землю на пригорке, наклонив голову, прислушался к чему-то, заскулил, а затем сверкнул желтизной очей, взвыл так отчаянно и жутко, что у живущих поблизости волосы поднялись дыбом. Люди бросились прикрывать ставни и затворять двери, приговаривая:

— Берегитесь! Волк пришел. Волк!..