Очень приятно, бездомный тэнгу (СИ)

Глава 17. Заподозришь одно, и всё станет подозрительным

На следующее утро Хару проснулся у себя на кровати совсем один, но завалившись на бок поперёк кровати. Он так и не понял, на самом ли деле приходила Акико или всё-таки приснилась. Спрыгнул на пол, потянулся, размялся, переоделся в чистую одежду и вышел в коридор.

В этот раз он проснулся не на рассвете, а на час позже, но всё равно ещё было довольно рано, а один из слуг Асахи (не тот, которого Хару повстречал прошлым утром) уже стоял у дверей покоев и кивнул, завидев белого тэнгу:

— Доброе утро, молодой господин, желаете позавтракать?

От одного упоминание завтрака в животе Хару заурчало.

— Не откажусь, проводите меня на кухню?

Он общался непривычно вежливо для слуг, чем только смутил мужчину.

— Молодой господин желает завтрак в постель? Что вам принести?

— Не стоит беспокоиться, просто проводите на кухню, — попросил Хару, не видя в этом ничего странного.

Сам он проголодался, а раз слуга предлагал принести завтрак, то, наверное, несложно и Хару отвести. Во всяком случае, не придётся возвращаться с едой, а потом ещё и грязную посуду уносить. Хару не желал доставлять другим неудобства, тем более ему ещё предстояло выяснить, как стать достойным и снять красную ленту со лба!

Слуге ничего не оставалось, кроме как поклониться и предложить следовать за ним. Хару не имел ни малейшего понятия, как ориентироваться в этом замке, он с детства знал лишь дворец Кинъу, а крупные новые места казались одинаковыми и похожими друг на друга, будь то лес или дом Асахи. Слуга уверенно вёл его по одинаковым светлым коридорам, по которым Хару сам бы в жизни не добрался до нужного места.

На удивление, на кухне уже находилась Акико, которая тоже рано встала и первой пришла позавтракать. Она с возмущением показывала на свою тарелку и кричала на поваров:

— Я просила не варёные яйца, а сырые! Не надо мне их меньше готовить, чем те первые, просто дайте сырые!

— Да как мы можем? — в отчаянии спрашивали повара и кланялись с ивзинениями.

Хару зашёл в кухню и приблизился к ним.

— Лучше дайте ей сырые, поверьте, — затем он обернулся к жрице. — Доброе утро, Акико.

— Доброе утро, Хару.

В его воспоминаниях остался приятный ночной диалог, но он не мог понять, приснился ли тот или произошёл в реальности, а Акико вела себя невозмутимо. Хару побоялся спрашивать её о прошлой ночи: а вдруг она ему теперь снится? Поэтому он осторожно поинтересовался:

— Как спалось?

Повара принесли Хару рис, бульон с мисо, рыбные рулеты в икре и целую тарелку паровых булочек, поэтому тэнгу вместе со жрицей уселся за один из небольших столов.

— Не очень, — вздохнула Акико, дожидаясь, когда же ей наконец-то вынесут обычных сырых яиц. — Если честно, так и не смогла заснуть.

Неужели она, правда, в эту ночь посещала покои Хару?

Она огляделась по сторонам, наклонилась к белому тэнгу и зашептала:

— Это место кажется очень странным. Ты же тоже слышал, что нигде в окрестностях нет птиц, и дело не только в моём желании отведать сырых яиц. Просто… не по себе совсем.

Хару, наоборот, расслабился и ощущал себя в разы спокойнее, чем по дороге сюда. Поначалу всё казалось интересным, но после нападения охотников он переживал, что такое может повториться, у госпожи Фуку беспокоился об Акико, затем волновался, что кои считали Асахи и его семью виноватыми в смертях ёкаев и людей. Только здесь он отбросил большую часть тревог и наконец-то вспомнил о своей проблеме, из-за которой и стремился разыскать Асахи в надежде на его помощь — из-за красной ленты на лбу.

— Мне тут нравится, — неуверенно ответил Хару, а повара наконец-то принесли Акико долгожданные яйца, с которых не сняли скорлупу. Некоторые в стороне лежали в виде жижи, на отдельных была разбита скорлупа, но там расползалась наполовину сваренная белая масса.

Акико настороженно надломила скорлупу, наклонилась к яйцу в руках, присмотрелась, принюхалась, затем подставила язык, попробовала капельку. Её лицо вмиг переменилось, на щеках появился румянец. Скорлупа в руках хрустнула, а всё содержимое вылилось в рот Акико. Та, чавкая и наслаждаясь невероятным вкусом, проглотила желанное сырое яйцо.

— Я не говорю, нравится или нет, — наконец-то ответила Акико после того, как съела три яйца. — Просто совсем не по себе, чувствую себя загнанной в угол.

— Тебя кто-то посмел обидеть? — забеспокоился Хару и даже жевать перестал, готовый пойти на разборки.

Жрица вздохнула и взяла пальцами четвёртое яйцо.

— Не в этом дело, просто в этом месте ужасно тревожно, что ли.

— Ничего такого не заметил, — удивился Хару, обеспокоенно разглядывая Акико, а та уже хрустела своей любимой едой. — Ты права, я тоже птиц не слышал, но специально и не искал их, а в остальном мне тут очень даже нравится.

Повара, запомнившие о любви Хару к дзендзаю, приготовили для него и сегодня порцию и вынесли на их скромный столик. Киноварно-красные глаза загорелись в предвкушении, руки потянулись за ложкой, вскоре Хару с наслаждением поедал любимое блюдо.

В этот момент в кухню вошёл Асахи и обратился к гостям:

— Вот вы где.

Хару обернулся и радостно воскликнул:

— Аники!

— Какие же вы ранние пташки, — рассмеялся Асахи и присел рядом с ними. — Я-то думал, что я рано встаю.

На лице Хару теплилась довольная улыбка.

Повара начали метаться из стороны в сторону и почти в то же мгновение вынесли рис и суп с мисо для их господина, а также поинтересовались, чего ещё он желает. Тот отмахнулся, сказав, что особо не голоден, но попросил принести особый чай для гостей, а затем обратился к ним самим:

— Пойдём сегодня гулять по окрестностям?

— С радостью! — Хару облизывал ложку, в которой уже ничего не осталось, как и в пиале. — А завтра в горы? Или на горячие источники?

— Как пожелаешь, Хару.

— Я бы хотела посмотреть внутренний двор, — вдруг заявила Акико.

— Без проблем.

— О, я вчера через него проходил по пути на кухню, — вспомнил Хару и мысленно сравнил его с внутренним двором во дворце Кинъу. — Мне там понравилось.

— А я нет, — заявила Акико и с подозрением прищурилась. — Что-то кои не видать.

Асахи, доедая рис и запивая его бульоном, предположил:

— Должно быть, спят ещё.

Слуги вынесли на подносе маленькие круглые чашечки и заварочный чайник. Поклонившись, они наполнили каждую густой зелёной жидкостью и удалились.

— Попробуйте, — предложил Асахи и первым неторопливо отпил.

Хару взял чашечку в руки, принюхался, удивился насыщенному запаху и сделал глоток.

— Его бы со сладким пить, — пожаловался он, почувствовав горьковатый вкус, но послевкусие оставалось довольно интересное, поэтому он всё-таки допил. Акико тоже осушила свою чашку, после чего слуга вернулся и налил всем ещё по одной.

После завтрака Асахи повёл гостей во внутренний двор, как и попросила жрица. Он находился дальше центра замка, окружённый сразу несколькими крылами. Хотя как сын даймё, выросший здесь, Асахи прекрасно ориентировался в своём доме, их всё равно сопровождало двое слуг.

Внутренний двор находился под открытым небом, однако некоторые деревья росли друг к другу настолько близко, что образовывали крышу из листвы и не пропускали лучи солнца. Хару и вчера отметил разнообразие растительности здесь, но Акико, оказавшись во внутреннем дворе, торопливо прохаживалась возле разных растений, внимательно осматривая их. Она вела себя как хищник, высматривающий добычу. Или же Акико что-то успела потерять в этом месте.

— Мико, ты что-то ищешь? — обеспокоенно поинтересовался Хару.

— Нет, просто любуюсь, — без раздумий ответила она.

Асахи не пытался догнать их, а спокойно прохаживался, тоже рассматривал цветы, кусты и деревья, только никуда не спешил, а вслух сказал:

— К сожалению, я не разбираюсь в растениях и даже никаких названий не смогу вам сказать, если что-то заинтересует. Если что-то понравится, можете сорвать.

Хару не покидало ощущение горечи во рту. Он решил, что в следующий раз не будет пить тот зелёный чай, а то вслед за сразу наступившим приятным послевкусием гораздо позже последовало горькое. И во рту всё пересохло, Хару ужасно хотелось пить.

— Аники, можно воды?

Он собирался подойти к Асахи, как вдруг за его спиной раздался хруст и грохот — Акико пошатнулась и упала головой в кусты, переломав кучу веток, а остальное тело оказалось на земле.

— Мико! — испуганно воскликнул Хару и ринулся к Акико, но и перед его глазами всё поплыло. Хару не смог устоять на ногах и тоже потерял сознание.

В ушах звенело. Белый тэнгу с трудом разлепил глаза и обнаружил, что находился на холодном каменном полу какой-то мрачной комнаты. Руки его связали, поэтому те уже затекли, кроме того, к одной из ног крепилась цепь. Хару заметил её, как только попытался пошевелиться, а та зазвенела.

— Ты очнулся, — раздался голос Асахи в стороне. — Извини, что так получилось, Хару.

Киноварно-красные глаза непонимающе смотрели на друга, видели в нём знакомого Асахи, слышали тот самый голос, к которому привыкли, но не узнавали. Неужели все люди обманывают? Кажутся добрыми и заботливыми, а потом сажают на цепь, убивают? Однако Хару не спешил разочаровываться в друге, просто не мог, поэтому спросил с отчаянием и надеждой:

— Аники, что происходит?

Асахи приблизился на несколько шагов, но недостаточно близко, чтобы его лицо можно было разглядеть в полумраке, и произнёс:

— Мне жаль, Хару.

— Где Акико? — взвыл несчастный белый тэнгу, а Асахи кивнул головой в сторону.

В нескольких дзё от него лежала жрица, по-прежнему без сознания. Она была повёрнута спиной, поэтому Хару не видел её лица и не знал, пострадала ли она.

Пока Асахи молчал, он с опаской осматривал помещение, в котором оказался, и обнаружил, что пол оказался не просто каменным: в нём были сделаны углубления в виде странного узора. Продавленные линии, а также связанные с ними лепестки цветов груши, вели к центру комнаты. Там, прямо из камня, рос то ли куст, то ли деревце. На невысоком стволе во все стороны торчала листва, с некоторых веточек свисали вытянутые овальные плоды. В полумраке сложно было разобрать, какой цвет они имели, но Хару бы не удивился, если бы те оказались чёрными.

За деревцем-кустом виднелись и другие растения, совершенно иной формы и отличные от тех, что росли во внутреннем дворе, однако в слабом свечении фонарей складывалось ощущение, что здесь никто о них не заботился, растения увядали. По полу и некоторым углублениям были рассыпаны засохшие лепестки и листики.

Тишина давила на связанного белого тэнгу, заставляла мурашки бегать по спине, вызывала дрожь.

Асахи присел в стороне, недалеко от деревца, и задумчиво подпёр рукой подбородок, но в сторону Хару и не думал смотреть, а Хару боялся с ним разговаривать. Если с показавшимся добрым монахом Цуёши он был знаком всего одну ночь, то Асахи знал много лет, а теперь совершенно не понимал, что происходило. Поначалу переживал, что нельзя доверять Акико, а теперь его жестоко обманул близкий друг.

Сбоку раздался звон от цепей. Хару вздрогнул, резко обернулся и услышал стон. Акико начинала приходить в себя, но пока только пошевелилась и попыталась сесть, однако давалось ей это с трудом.

— Мико! — воскликнул Хару и ринулся в её сторону, но цепь не позволила ему сдвинуться с места. От слишком сильного рывка он, наоборот, дёрнулся назад и упал на холодный каменный пол, ещё и лбом стукнулся.

— Хару, — слабо позвала она, нахмурилась и попыталась дёрнуть рукой, но и та оказалась связанной прочными верёвками, да так сильно, что жрица даже пальцами пошевелить не могла.

— Предатель! — взвыла она, найдя глазами Асахи и дёрнувшись в его сторону, но тоже не смогла сдвинуться с места. — Так и знала, что тут нечисто. Люди, вы все злые убийцы, никому из вас нельзя доверять!

Хару с сожалением смотрел на Акико, не в силах найти нужные слова, чтобы успокоить и поддержать. Асахи поглядывал на них двоих, но вставать и приближаться не спешил.

— Что поделать? — хмыкнул он, даже не пытаясь оправдаться, а у Хару от его холодных слов всё в груди сжалось, в горле встал ком. Это точно тот самый Асахи, с которым он дружил долгие годы? Тот милый человек, который посещал дворец Кинъу и рассказывал Хару и Хотару множество интересных историй?

— Может, ты и Хару не просто так рассказал, как обрести бессмертие? — Акико говорила сердито, наполняя каждое слово ненавистью и ядом.

Хару с горечью обернулся в её сторону и жалобно попросил:

— Не надо.

Даже если Асахи обманул их и загнал в ловушку, он не желал, чтобы всё хорошее в его жизни оказалось иллюзией и так легко разрушилось.

— Что, у тебя тут, в самом деле, растут плоды бессмертия? — Акико продолжала плеваться ядом, совершенно игнорируя несчастного Хару.

Асахи приподнялся и важно прошёлся к пленникам, остановившись чуть в стороне, чтобы ни один из них не смог достать до него. Он присел на корточки и хитро улыбнулся, однако в слабом свечении фонарей от его улыбки стало не по себе.

— Как видишь.

Он кивнул головой в сторону деревца-куста за его спиной. Хару сглотнул и отвернулся, не желая и дальше присутствовать при этом разговоре, а Акико повысила голос:

— А кои куда подевались? Ты убил их, чтобы удобрить свой куст?

Хару бы хотел взглянуть в тёплые золотистые глаза цвета ямабуки, чтобы согреться и успокоиться, однако те сейчас метали злые молнии, поэтому и тэнгу не разворачивался в их сторону. Он весь дрожал, на глазах появилась влага. Друзья обманывали, воспоминания прошлого рассыпались на осколки. А что тогда было правдой? С какой целью отец отправил его на землю?

— Я не трогал кои, — с уверенностью заявил Асахи.

— А те слухи про ёкаев и людей? Их всех тоже убил ты?

— Чего ты добиваешься? Что бы я ни сказал, вы мне не поверите.

— Показываю Хару, какой у него добрый друг.

Лицо Акико исказилось от широкой зловещей улыбки.

— Как будто сама лучше.

— Прекратите! — взвыл Хару, еле сдерживая слёзы. Всё казалось каким-то страшным глупым недоразумением, его добрые друзья не могли внезапно стать плохими…

Асахи взглянул на белого тэнгу, скривил губы и отвернулся, прошёлся по тёмному помещению, вернулся к деревцу-кусту. Его рука потянулась к листве, дотронулась до вытянутых плодов, провела по ним пальцами, после чего Асахи вновь взглянул на пленников. В глазах застыла жалость.

От одного взгляда на жалкий вид Хару хотелось броситься к нему, обнять, укрыть от страшного внешнего мира, полного обмана и предательств, но он уже слишком далеко зашёл.

— Аники, — тихим голосом, переполненным отчаяния, пробормотал Хару, — скажи, что это всё неправда.

Асахи с жалостью посмотрел на него и в очередной раз повторил:

— Извини, Хару.

После чего он вновь подошёл к ним, в руках блеснуло лезвие кинжала. Белый тэнгу застыл на месте, непонимающе глядя на друга и не в силах пошевелиться.

— Хару, выпусти перья! — взвизгнула Акико и со всей силы дёрнулась в его сторону, цепь зазвенела, забарабанила по полу, однако жрица находилась слишком далеко и не могла дотянуться до него. — Хару!

Он её не слышал. Как и не понимал, что собрался делать Асахи.

— Хару, перья!

Тот опустился со спины белого тэнгу, нащупал его ладони и разрезал одну из них кинжалом, не задев верёвки. Хару взвыл от боли, не понимая, что происходит. Его голова просто выключилась, мысли разбежались, исчезли, он сам совершенно не воспринимал ситуацию.

— Хару!

В голосе Акико звучала неподдельная боль и беспокойство, глаза, наполненные ненавистью и жаждой убивать, впились в Асахи, она бы с удовольствием вцепилась клыками в его шею, разорвала бы в клочья куда более жестоко, чем монаха Цуёши, однако верёвки и цепи сдерживали её.

Кровь потекла по его руке и упала на пол, в углубления, которые вдруг подсветились. Тонкой струйкой кровь медленно, но верно устремилась к деревцу с тёмными плодами. Асахи сделал более глубокий порез и сжал руку Хару, чтобы кровь текла сильнее. Хару завыл от боли, ничего не понимая, теперь уже и слёзы потекли по его щекам и тоже оказались в углублениях, по которым помчались к корням.

— Не трогай его, козёл! — заорала Акико на всё помещение. — Убери свои мерзкие руки от Хару!

Асахи даже в её сторону не обернулся, а разрезал вторую руку Хару и пустил кровь. Тот плакал и кричал, а Акико рвалась на свободу, звенела цепями, но даже верёвки ослабить не могла.

— Хару! Хару, ты слышишь меня? — пыталась она докричаться. — Призови перья!

Жрица уже сама едва не плакала от безысходности, как Асахи наконец-то отпустил белого тэнгу, поднялся на ноги и двинулся в сторону Акико.

— Не переживай, он не может, — усмехнулся сын даймё. Лезвие блеснуло в свете фонаря, а кинжал оказался у шеи Акико. — К сожалению для Хару, я знал, что он тэнгу, поэтому использовал яд, лишающий его способностей.

— Да? И что же за яд? Даже красная лента не запретила ему призывать перья, — ухмыльнулась Акико, чтобы потянуть время и хоть что-то придумать.

— О, господин Джунъичи защищал своего сына, поэтому ни за что бы не лишил его главного оружия.

— А ты? — процедила Акико сквозь зубы. — Хару считал тебя своим другом, а ты вот так с ним поступаешь?

— Я преследую свои цели, — в голосе Асахи появились нотки злости.

— Какие же? — Акико уже шипела. — С-стать бессмертным захотелос-сь?

— Ты не понимаешь, — прорычал он и замахнулся кинжалом, но и она не собиралась оставаться на месте. Акико со всей силы дёрнулась и попыталась превратиться в змею, но и ей яд, который Асахи, по всей видимости, добавил в чай, не давал использовать свою силу. Она изогнула шею и сумела увернуться от кинжала, как впилась одним клыком в руку Асахи. Сквозь одежду. Но быстро добралась до кожи и прокусила её.

Сын даймё взвыл, ударил её рукоятью по голове и вонзил кинжал в бедро. Акико закричала и задёргалась с новой силой, цепи звенели на всё помещение, а кровь уже стремительно неслась по углублениям к деревцу.

Прим. автора: название главы взято из японского выражения 疑心暗鬼, смысл которого: «если заподозришь что-то одно, то и остальное будет казаться подозрительным», а дословно переводится как «если сердце переполняют сомнения, то увидишь демона»