Обреченные на вымирание

Глава 9. Стычка (2)

- Чего лыбишься, как параша? - Андрей сам улыбался во все тридцать два. - Ты, того, с куревом завязывай. Сам знаешь - сердечко, аритмия, и все такое… А в нашем деле это швах. Представь, летим, мне башню снесло, надо тебе брать управление, а ты за сердце хватаешься. Теперь, брат, здоровье каждого из нас - дело общее. Мы зависим друг от друга. В связке, так сказать. Команда. Так что, Михалыч, не обессудь.

Андрей подошел, аккуратно вытащил из моих губ тлеющую сигарету, бросил на асфальт и раздавил сандалией. Да и черт с ней, последняя что ли, главное - мы теперь команда.

- Сразу, может, и не получится, но постараюсь, - заверил я.

- Гуд, - Андрей развернулся и пошел к самолетам, я следом.

Ту-160 и Ту-95МС вблизи оказались просто гигантскими. Обшивка потускнела, были загажены птицами, выглядели неопрятно и брошенными. Баллоны на передних шасси у некоторых были кем-то порезаны и эти самолеты выбивались из общего ряда. Они напоминали цирковых лошадей, стоящих на коленях перед дрессировщиком. Не к лицу была эта уничижительная поза великолепным могучим машинам, в свое время служившим гарантом нашей безопасности.

Мы прошлись вдоль шеренги бывших властителей неба, нашего среди них не оказалось. Следующим пунктом маршрута был штаб.

Сорванная с петель дверь валялась в стороне. Мы беспрепятственно вошли в здание. Встретил нас пустой холл, с замусоренным полом, с облезлыми стендами, облупившимся потолком, с запахом казенщины и гуталина. Вправо, влево разбегались длинные коридоры, неровные стены поблескивали краской.

- Ну, что? Начнем осмотр, - Андрей в предвкушении потер ладони.

- Что искать будем?

- Информацию о необычном самолете, об испытаниях, о перемещениях, любые упоминания. На самом деле, сам точно не знаю. - Андрей посмотрел влево, вправо. - Так, с откуда начнемс? Давай с отсюда.

Мы вошли в правый коридор, по ходу продвижения открывали двери. Было очевидно, что здесь уже кто-то похозяйничал. В большинстве кабинетов царил кавардак. Ящики столов, тумбочек вывернуты, стулья опрокинуты, сейфы взломаны, карты на стенах разорваны, бумаги разбросаны, стенды перекошены, сорваны. И всюду этот казенный запах гуталина с краской. Почему-то во всем этом разгроме мне не нравился именно он. Что-то было в нем холодное, подневольное.

Как мы не старались, ничего интересного не находили. Казалось, все мало-мальски ценное, военные уничтожили.

- Так, так, так, смотри, Михалыч. - Андрей держал перед глазами испечатанный лист формата А4. - Оказывается, рядом с аэродромом находится воинская часть и комплексы С500, а так же в.б ПВО. Думаю, стоит туда заглянуть.

Произнося последние слова, он внимательно посмотрел в окно. Я проследил его взгляд и заметил, как вдоль здания, по асфальтированной дорожке идет сухощавый, сутуловатый человек, невысокого роста в фуражке задранной на затылок, в камуфлированной футболке, в розовых шортах. Через плечо на длинном ремне висит полевая сумка-планшет. При ходьбе она билась по правому бедру и отлетала в сторону перекручивая ремни.

- Это что за крендель? - проговорил Андрей, складывая найденный лист пополам. - Надо бы выяснить, Михалыч.

- Отец! - крикнул он, когда мы выбежали из штаба, и пустились за незнакомцем. Тот остановился и по-старчески, переступая, обернулся. Нас он не испугался, пристально вглядывался своими воробьиными черными глазами, пока мы подходили. Незнакомец был преклонного возраста, лет шестидесяти пяти, семидесяти, тощий, с сухим морщинистым лицом, с выпирающими скулами и густыми бровями. Голову он держал гордо, приподняв подбородок, и взирал на нас властно. Я предположил, что это бывший офицер, возможно, полковничьего чина. Кроме упомянутых армейских атрибутов на тонкой, жилистой шее у него висел бинокль. При нашем приближении, мужчина накрыл его рукой и прижал к впалой груди.

- Отец, - повторил Андрей, когда мы оказались рядом, - не подскажешь…

- Карту ищите, орелики? - спросил ветеран неожиданно бодро.

- Да, ищем, - проговорил Андрей, - а откуда вы знаете, уважаемый? Извините, не знаю вашего высокого звания?

Старик сипло засмеялся, словно закашлялся, пропуская слова Андрея мимо ушей, проговорил.

- Понимаю, понимаю, ее сейчас все ищут. И она есть у меня.

Старик повернулся, зашагал дальше по заросшей дорожке, планшет заколотил по бедру. Мы поспешили следом.

- Послушай, отец, а можно ее посмотреть?

Старик остановился, развернулся, как заржавелый башенный кран, пристально посмотрел на Андрея. С минуту буравил его с высоты своего чина гневным взглядом, мол, за дурака держать изволите, затем фыркнул, развернулся и пошел дальше.

- Да подожди, ты, давай поговорим. Скажи, что хоть за карта? Вдруг твоя, нам не нужна, - Андрей настиг его в три шага.

- Моя всем нужна, на ней все есть и склады с консервами, и зарытые цистерны с топливом, и тайники со стингерами, и вход в тайный город. Все есть, дороги, аэродромы, железки, порталы, все. Даже обозначены места, где самолеты законсервированные стоят.

- Он сумасшедший, - прошептал я, подойдя к Андрею вплотную.

- Согласен, но взглянуть на его карту не мешало бы. Вдруг, дедку повезло, - прошептал он в ответ, а громко сказал:

- Послушай, отец, нам некогда, хочешь, мы тебе за карту дадим банку, нет две банки тунца?

- Ты, что? - взвизгнул старик и затрясся. - Она бесценна. Сто шестьдесят четыре банки тушенки и то будет мало.

- Да послушай, - Андрей взял старика за руку и потянул, останавливая, - нам не нужна твоя карта, но ты хотя бы покажи ее. Если она и, правда, такая ценная, мы дадим тебе сто шестьдесят пять банок лучшей «гостовской» тушенки.

- Она у вас в самолете? - спросил старик заинтересованный, и мотнул головой куда-то влево, хотя Ла-8 стоял у нас за спинами, скрытый зданием штаба.

- Да, - ответил Андрей.

- Ладно, так и быть, вам покажу, - старик зашептал заговорщицки, - и то только потому, что вы небесники. - Он поманил нас пальцем и облизал губы. Мы с Андреем вытянули шеи. Только сейчас я заметил, что бинокль, болтающийся на груди старика, с разбитыми линзами. Наверное, только поэтому он все еще на шее у старика. Он снял фуражку и из внутренней части достал сложенный,засаленный, пропитанный потом, измятый по краям, серый лист. Бережно, чуть ли не трепетно, стал его разворачивать. С каждой секундой лицо Андрея меняется.

- Тьфу, ты, черт, - выпалил он, когда старик развернул так называемую карту. Она была нарисована от руки разноцветными карандашами. Там и здесь были начерканы красные крестики, под каждым надпись печатными неровными буквами «склад: тушенка, икра, крабы, морская капуста», «склад оружия: ПМ, АК, Стингер», «Топливное хранилище: авиационный керосин, 76А, 95А 100478654 тонн».

- Это все? - с раздражением спросил Андрей у явно не здорового старика.

- А тебе, что, мало? - вскрикнул тот и поспешно дрожащими руками стал сворачивать карту. - Мне любой за эти данные, столько консервов отвалит. Ого-го сколько. Тупари, - обозвал он нас и собрался уходить.

- Постой, - Андрей снова поймал его за худую руку. - Планшет дай сюда, - и не дожидаясь реакции, взял сумку. От такой дерзости старик опешил, выкатил на Андрея глаза, разинул рот, не в силах вымолвить ни слова и только моргал. Тем временем, не обращая на пенсионера внимания, Андрей расстегнул планшетник. Под прозрачной пленкой, где обычно хранятся карты, лежала еще одна разрисованная бумажка.

Андрей перевернул сумку, вытряхнул содержимое. На асфальт посыпались цветные карандаши, ломанная офицерская линейка, несколько гильз и затертый ластик. Андрей отпустил планшетник, тот упал, дернул ремнем старику шею. Затем Андрей бесцеремонно сцапал бинокль, поднес к глазам, посмотрел, понял, что он настолько же нужный, как и карты, бросил.

- Пошли, - буркнул он мне, зашагал к штабу. Я еще несколько секунд стоял с «главнокомандующим», чувствуя себя до крайности неловко. Глядя в увлажнившиеся глаза старика, промямлил извинения, затем поспешил за Андреем.

Мы продолжили поиски по кабинетам. В одном из них в ворохе бумаг Андрей выудил какую-то бумагу, сел на подоконник, подставил ее под свет, забегал глазами по строчкам. Пока он читал я пошел шерстить другие помещения.

Зашел в очередную комнату, ничем не отличающийся от прочих. Взгляд заскользил по пыльному окну с подтеками, по анкерному крюку для жалюзи, по серому беленому потолку (после трещины у Тереньтича, в целях безопасности я взял за правило смотреть на потолки), местами потрескавшемуся и вздувшемуся пузырями. По углу спустился к ДСПешному шкафу, прошелся по портрету какого-то малохольного мужичка с въедливыми глазками и мерзкой улыбкой, по полкам заставленным книгами, по ряду дипломов и грамот с печатями, обрамленных в серебристые рамки и только тут меня прострелило. Просто прошило от макушки до пяток. «Какой к черту портрет?». Взгляд метнулся обратно, пролетел по грамотам с дипломами, по полке и остановился на физиономии. Между мебелью, прижавшись спиной к стене, стоял человек в синем комбинезоне, очень похожий на Шурума. Он пристально смотрел на меня и хищно улыбался. В руках, так и есть Шурум, сжимал помповое ружье. «Как он здесь очутился? Откуда?», - мысль завибрировала, загудела в голове, как натянутая струна. Пока таращился на Шурума, мне между лопаток ткнулось что-то твердое. Я пискнул и обернулся. Сзади стоял не Яхо, как следовало ожидать, а Гжегош. В отличие от Шурума он не улыбался, а был серьезен и очень напряжен. Я кожей чувствовал, как пистолет в его руке подрагивает.

Осторожно ступая, как-то плывуче Шурум отделился от стены и приблизился ко мне вплотную. Так, что я мог ощущать гнилостное его дыхание. Шепотом он спросил:

- Где Рэмбо?

Я силился понять вопрос, смотрел на Шурума и только тупо моргал. От страха и неожиданности меня, словно вытряхнули и набили ватой, оставив в голове малость серого вещества. Я разучился понимать русскую речь и тем более внятно отвечать. Почувствовал, как от стоп колючий холод расходится по ногам вверх к коленям, будто босой стою на леднике и индевею.

Не меняя ехидной рожи, Шурум протянул руку и через футболку ухватил меня за сосок, затем сильно его сдавил. Настолько это было больно, что у меня на глазах выступили слезы. Я стиснул зубы, чтобы не закричать, черный ствол помповухи плясал у меня под самым носом. Наконец, он ослабил зажим и дернул подбородком, мол говори. Я пожал плечами, не в силах вспомнить номер кабинета, в котором остался Андрей.

- На втором этаже? - едва слышно, одними губами спросил Шурум. Я закивал.

- Лево, право? - я мотнул головой в левую сторону.

Шурум не торопился, все делал медленно, плавно, бесшумно. Отпустил меня, и мягко, перекатываясь с пятки на носок, подплыл к окну, посмотрел влево. Окна выходили на асфальтированную дорожку, где совсем недавно разговаривали с военным пенсионером. Шурум стоял неподвижно несколько минут, словно кого-то ждал, потом оживился и прошептал.

- Все, они здесь, пошли.

- Послуншай, - послышался за спиной шепот Гжегоша, - джавай их подожшом.

- Не дрейфь, Пшек, сами справимся. Оставайся с ним, а я второго возьму.

Сказав это, Шурум бесшумно выскользнул в коридор. Я без команды поднял руки вверх, при этом старался не делать резких движений. Жутко боялся, что нервы поляка не выдержат и при малейшем резком движение его палец нажмет на спусковой крючок. Гжегош приблизился ко мне вплотную, медленно, как девушку обнял за шею. Я на мгновение растерялся. Но затем поляк сдавил мне горло и потащил к двери. Ствол теперь упирался мне в область правой почки. Мы пятились, пока не подошли к дверному проему. Гжегош выглянул в коридор. Смотрел некоторое время, затем повернул меня к косяку и теперь выглядывал из-за моего плеча. Притиснуты к деревянной раме, я видел Шурума. Он крался по коридору, высоко поднимая ноги, словно двуногий паук. Помповуху держал стволом вверх, пальцем придавливал курок, заглядывал в каждый кабинет и резко выставлял перед собой дробовик, готовый стрелять. Лицо у него было на редкость серьезным и сосредоточенным, рот приоткрылся, брови сошлись над переносицей. Он напоминал голливудского боевика, не конкретно кого-то, а всех сразу. Я много видел подобных сцен на экране телевизора и кинотеатра. Они все так ходят, взведенные как курки, готовые пустить в ход оружие при малейшей опасности, при мельчайшем бздехе.

Шурум заглянул в очередной кабинет, как под копирку выставил дробовик, но что-то в этот раз в его движениях изменилось, они потеряли прежний ритм и плавность. Шурум неожиданно резко занырнул за косяк. Это заметил не только я. Гжегош мигом напрягся, пистолет больно вдавился мне в бок. Из кабинета, который Шурум отметил своим вниманием, послышался глухой удар, и затем что-то тяжелое повалилось на пол. Через несколько секунд из дверного проема на мгновение показалась и снова исчезла голова Андрея. Гжегош шумно задышал, плотнее прижал меня к себе. Я ощутил дрожь напряженного тела, сильное, частое биение сердца. Он выставил руку с пистолетом вперед. Мушка плясала и ходила ходуном.

В следующее мгновение из дверного проема высунулся дробовик, раздался выстрел. Оглушительно прогрохотал в тишине разоренного штаба, эхом прокатился по всем этажам и вернулся. Гжегош ахнул, дернул меня за собой в комнату. Мы едва успели укрыться за стеной. Осколки штукатурки, щепа брызнули во все стороны. Поляка трясло, словно через него пропускали ток. Я представил, что случилось бы, опоздай мы на долю секунды и меня подключили к тому же рубильнику.

- Не пшиближайша, - заверещал Гжегош, больно вдавливая пистолет мне в спину, - не то я его убжью.

- Знакомый голос, где я мог раньше его слышать? А эти «пшэ», «бжэ». Не Гжегош ли это? - громко говорил Андрей. По мере приближения голос его становился сильнее.

- Клянусь, Анджей, я убжью его!!! - кричал мне на ухо поляк и брызгал слюной на шею.

- Тогда я убью тебя, - спокойно и рассудительно говорил Андрей.

- Андрей, - вдруг заорал я, сам не ожидая от себя такой смелости, - они идут сюда!

- Замошчи, замошчи, - зашипел Гжегош и заскрипел зубами. Я испугался, испугался по-настоящему - сейчас он действительно меня пристрелит. Что ему стоит? Просто пошевелить пальцем. Но вместо этого поляк сильнее сдавил мне горло, поволок к окну. Я хрипел и едва успевал переставлять ноги. Ухватился обеими руками за его предплечье, стараясь хоть немного оттянуть руку. Мы пятились, пока не уперлись в стену. Гжегош тяжело и прерывисто дышал. Я чувствовал его гулкое тяжелое сердцебиение и вздымающуюся грудь.

- А я тут подумал, какого рожна здесь делает Шурум? Оказывается, наш друг чересчур болтлив. Да, Гжегош? Все растрепал? - на пороге появился Андрей. Он выглядывал из-за раздробленного косяка одним глазом. Быстро осмотрелся и остановился на нас. Гжегош задышал еще сильнее, казалось, он задыхается и его вот-вот свалит инфаркт. Он порывисто притиснул меня к себе, весь сжался. Его рука давила мне на горло, хотя вряд ли он это замечал. Я хрипел и пытался высвободиться.

- Назад, назад, - заверещал Гжегош, прячась за меня с головой.

Громыхнул выстрел, сверху посыпалась побелка, куски штукатурки. Мы с Гжегошем вздрогнули одновременно. Он присел, увлекая меня за собой. Я не устоял, повалился на спину и в бок. Поляк пытался удержать меня, но увидев, что Андрей приближается к нам большими шагами, оставил эти попытки и нацелил на него пистолет. Андрей с хода схватил ПМ за ствол, задрал вверх и дернул. Легко, словно вытащил из кобуры, он отнял у поляка оружие.

Гжегош обеими руками обхватил мою многострадальную шею, переплетя руки в замок, подобно борцу в партере, и застонал.

- Да отцепись ты, задушишь ведь, придурок, - зло, сквозь зубы цедил Андрей, размыкая его руки. В этот момент со стороны лестничного марша послышался множественный стук подошв по бетонным ступеням. Сомнений не было, это те, кого ждал Шурум.