Братство. Новое дело

Глава 5

Таким весёлым Царевича мы видели редко. Обычно он всегда серьёзный, аккуратный, вечно носит выглаженные рубашки, даже если просто зашёл вечерком в гости попить чай.

Не, конечно, он же не робот. Он и шутит, и смеётся, но на фоне весёлого Шустрого Руслан всегда смотрелся излишне взрослым, хотя Борька был старше его почти на год.

Сейчас же Царевич выглядел непривычно. Он был одет в робу: в бушлат с эмблемой «МПС» на плече, грязный, зашитый в паре мест и вытертый, под которым была хэбэшная куртка, и штаны со светоотражающей полосой, заправленные в высокие ботинки. Вязаная шапка сбита набекрень, на скамейке рядом с ним лежали рукавицы-верхонки, тоже перемазанные. В голых руках он крутил пачку сигарет и зажигалку.

С виду типичный слесарь из депо, только лицо и руки чистые, где-то помыл. Он работает в цехе ремонта, и там нужно постоянно залезать внутрь локомотивов, где всё в масле и мазуте, все так ходят в рабочее время. Это же тепловозное депо, тут всё залито этим мазутом и машинным маслом, даже в воздухе это будто чувствуется. И я ещё молчу про креозот, которым пропитаны шпалы.

Тут даже ходить надо аккуратно, чтобы не наступить, куда не следует, как на минном поле. Видно, что хоть повсюду и лежит свежий снег, но там, где кто-то проходил, следы чёрные — под снегом разлита чёрная липкая жижа, которую потом ничем не оттереть от подошв.

Царевич был не один. Они сидели у одноэтажного склада, на скамейке, перед которой стояла самодельная жестяная урна для окурков размером со снаряд для гаубицы.

Рядом с Царевичем сидела кладовщица в телогрейке — не девчушка и не тётка в возрасте, а молодая стройная женщина лет около тридцати с небольшим.

На ней мужская роба не по размеру, но на ней сидела хорошо, спецовка фигуру не прятала. Тёмно-русые волосы выбивались из-под шапки. Лицо не накрашено, но черты лица приятные, она и без этого смотрелась хорошо. Да и то, что она улыбалась, делало её привлекательнее.

Хотя понятно, что это деповская. Это не клубная девочка, с которыми постоянно ходит Слава Халява, эта и поругаться может, и за себя постоять. Но сейчас она довольная.

Кончик носа и щёки чуть покраснели — холодно. Украшений нет, но какие украшения — на работе же.

Когда она смеялась, было видно ровные белые зубы. Сидела по-свойски, закинув одну ногу на другую, а Руслан ей что-то с увлечением рассказывал. Она тронула его за рукав, мол, перестань, но рука задержалась.

Да и взгляд у неё. Может, от кого-то они и замаскируются, но не от меня. Да и наверняка все кладовщицы об этом сплетничают, как и половина депо. Хрен утаишь такое.

Но таким довольным Царевича я видел редко, даже взгляд у него горел.

— Здрасьте, Ирина Фёдоровна, — поздоровался я.

— Здравствуйте, Андрей, — она чуть нахмурила лоб, вспоминая, но вспомнила верно. — Вы, ребята, все так вместе и ходите.

— Конечно. А как ещё?

— И правильно.

— Здорово, Андрюха! — Царевич затушил окурок о край урны и поднялся. — Ладно, пойду тогда.

— Спасибо, Русик, — Ирина поднялась и отряхнула штаны. — Ты нам очень помог. А то эти ящики в проходе стояли. До свидания.

Она открыла дверь кладовой, выпуская клубы пара оттуда. Донеслась песня «Ясный мой свет» из стоявшего на столе магнитофона.

— Да это, тут попросили ящики перетаскать на складе, — Царевич потёр затылок, глядя на меня. — Тяжёлые же, сам понимаешь. Вот и пришёл.

— Понимаю, Руся.

Руслан присмотрелся ко мне внимательным взглядом и догадался, что в действительности я понял.

— Да тут… она… Шустрому только не говори, — обречённо добавил он, понимая, что я всё увидел.

— Да ты меня за кого держишь? Ты сам-то чего паникуешь с бухты-барахты? Ты же наш снайпер, у тебя нервы толщиной с канат. Тебе спокойным надо быть.

— Да… ну сам посуди, а то… Так-то тебе хотел сказать тогда в кабаке, — произнёс Царевич, — да тут проблемы навалились, не до этого стало.

— Бывает. А есть место, где поговорить можно, если время есть? По делам надо потрещать с тобой.

— Есть-есть. Пошли на реостат, там никого.

Чего он смутился — понятно. Ему двадцать, ей тридцать три, если не путаю, и есть сын-подросток. Обычно, в таких организациях работают или совсем молодые девчонки, или тётки в возрасте, а она выглядела в самый раз, вполне себе отлично, чего Руслан на неё и запал. Ну а сам он парень видный, непьющий и работящий, ещё и ответственный, да и выглядит старше своих двадцати.

Но смущался он совсем не из-за разницы в возрасте.

Ирина — вдова прапорщика Иванова, погибшего в прошлом году в Гудермесе. Прапор у нас был вредный и требовательный, но своё дело знал.

Он не был нашим земляком, Иванов откуда-то из-под Ростова, но часто ездил по стране по гарнизонам. Почти перед самой войной его перевели в военную часть, что стояла недалеко от Тихоборска, и оттуда в наш сборный «кадрированный» полк в Чечню.

Прошёл Афган в своё время, причём служил вместе с капитаном Авериным, и сердце у него за нас, пацанов, болело, хоть он старался это не показывать. И мы его уважали, не меньше, чем самого капитана.

Уважение наше он заслужил много раз. Однажды он даже вычислил, где по зелёнке бродит вражеский снайпер, и поставил на него растяжку, на которой снайпер и подорвался. Этим спас многие жизни.

Прапорщик Иванов погиб в Гудермесе, когда на село нападал Салман Радуев со своей бандой, откуда мы пытались его выбить. Погиб буквально через несколько дней после смерти Аверина, своего лучшего друга.

Прапора посмертно наградили орденом, как и капитана.

После дембеля мы заходили к его жене и сыну, спросить, надо ли чем помочь. И это был последний раз, когда наша группа собиралась почти в полном составе, кроме Самовара, пока я сам не стал всех собирать.

Ирина тогда переехала из военного городка в посёлок и устроилась в депо по знакомству. Работа была нужна, потому что пенсию за мужа платили совсем маленькую, одни копейки, и сын ещё подрастал. К тому времени она уже смирилась со смертью мужа и пыталась жить дальше, но что-то получалось, и ей ничего не было нужно.

А Царевич же ответственный, он ходил ко всем нашим, вот и к вдове прапора, значит, заходил. Один раз зашёл, второй, третий, ещё и работают в одном депо, вот и пошло-поехало.

Так что я удивлялся недолго и подкалывать его не собирался.

Мы прошли чуть дальше, мимо кочегарки, у которой лежала огромная куча угля, по заваленным снегом путям, но пришлось подождать, когда проедет маневровый тепловоз, который облепили мужики в оранжевых сигнальных жилетах.

Зашли в двухэтажную кирпичную будку, которую строили для реостатных испытаний. Пока она пустовала, её ещё не достроили, но работники приспособили под место, где можно покурить, не подставляясь всем ветрам.

Разговор серьёзный, но я чувствовал, что Царевич хочет выговориться. Он же намекал об этом в первой жизни, когда мы с ним созванивались после моего отъезда, но так и не сказал, с кем именно встречается.

— Да тут такая ситуёвина, — грустно произнёс Руслан, усаживаясь на подоконник рядом. — До армии же встречался с Машей… помнишь её? В «Вэ» классе училась, рыжая.

— Помню-помню. У неё отец — мент, и она всех им стращала.

— Ага, и меня тоже, но потом перестала, — он хмыкнул. — Ждать не обещала, писала мне в армию иногда, я ей писал. Редко, правда, — он достал сигареты, но не закуривал. — Потом вернулся из армейки, сразу к ней пришёл.

— И как? — спросил я.

— Думал, забыла, а всё нормально поначалу пошло. Да и не было у неё никого. С ночёвкой у неё остался, и в этом плане всё хорошо у нас с ней было. А вот… чтобы дальше, как-то развивать. Ну вот всё равно… как бы сказать…

Руслан поднял руку и начал шевелить пальцами, будто пытался ухватить нужное слово, которое никак не мог вспомнить.

— Как чужие? — догадался я.

— Да. Точно! Будто незнакомый человек. А она меня не понимала, обижалась, думала, у меня другая есть, — Царевич задумчиво посмотрел в окно. — В Чечне же думал, что вернусь из армии, подойду к ней, может, чего выгорит. А к ней пришёл… Ну вот вообще никак. Не то всё оказалось, — он выдохнул. — Совсем меня не понимала, а я её. Разные люди, чужие. Поругались, короче, разошлись, недолго вместе пробыли. Это как раз было в тот день, как тебя на вокзале провожать хотели.

— Помню, да.

— И вот тогда… у меня там в багажнике картошка была, купил в деревне три мешка. Думаю, может, надо ей, я к ней ездил иногда помогать, хотел забросить мешок. Вот и заехал к ней, там голова заболела, она сказала — полежи на диване. А там, ну вот, сам понимаешь, — он хмыкнул. — Ого, давно я столько не говорил.

— Ничего. Не парься, Руся, люди вы взрослые, никто на тебя пальцами показывать не будет, — сказал я. — А если кто на неё будет показывать — обломаем эти пальцы, сам знаешь.

— Угу. Зато вот она меня понимает. Всё понимает. Даже говорить не обязательно.

А ведь он как его отчим поступил. Султан же тогда тоже взял в жёны вдову своего сослуживца, с сыном-подростком, и сейчас всё так же произошло. Пацану-то лет тринадцать должно быть уже.

Конечно, он не примет сразу такого батю, который по возрасту ему от силы в старшие братья годится. Будет непросто, но вот кто-кто, а Царевич справится.

— Всё серьёзно, — заверил он. — Весной распишемся.

— А у тебя иначе и не бывает, всегда серьёзно, — я кивнул. — А раз серьёзно, значит, и мы никуда не денемся. И Шустрый тоже.

Руслан выдохнул с явным облегчением, что выговорился, будто груз с души свалился. Теперь он готов свернуть горы.

— Ну, чё я тут разболтался, — он спрыгнул с подоконника. — Что делать-то надо? А то ты один за нас впрягаешься, а мы сидим на попе ровно.

— У вас для каждого будет дело. Для тебя — особенное.

— И чё делать надо? — спросил Руслан, уже ободрённый и готовый ко всему.

— То, что умеешь.

— Решил стрелять? — спокойно произнёс он, не споря и не возмущаясь. — Если надо, то готов. Чего поделать? С бешеной собакой иначе нельзя. А их там две, сам понимаешь.

— А мы сделаем хитро, — я посмотрел на него. — Но будет не так просто. Надо ещё вычислить, где Гарик будет находиться, а это не так-то просто. Он же не говорит, куда ездит, никто из них о таком не говорит. И вот после этого надо подождать, выждать нужное время. Но так, чтобы никто не умер.

— Зачем? — Царевич удивился.

— Надо пугануть, но чтобы для него это выглядело, как слепая удача. Чтобы Гарик при этом думал, что ему повезло случайно, и в следующий раз его достанут.

— Не очень понимаю, — признался он.

— Чтобы он действовал сразу, а не выжидал и не строил планы. Чтобы начал торопиться, и ему стало не до нас на какое-то время. Потому что если он умрёт — то победит Налим, а нам это тоже нежелательно. Они оба должны проиграть. Вот и надо, пугаем обоих, но должно быть реалистично. Или поймут, что мы их дурим.

— Это да, — задумчиво произнёс Руслан.

— Твоё дело сложное, поэтому тебя буду страховать я. Неизвестно, когда появится такая возможность, в любой момент времени, но, если что, я сам пальну куда надо, если тебя не будет рядом. И действовать нам нужно аккуратно, чтобы они не поняли, что все их проблемы — от нас.

— Посмотрим. Лишь бы отстали.

— Отстанут, Руся.

Мы посидели с ним ещё, и я ему тихо объяснял то, что объяснял другим. После увидели, как в сторону будки идут работники, и отправились по своим делам. Вскоре пересечёмся.

Царевич ушёл к себе в цех, я вышел из депо, дошёл пешком до пешеходного моста-виадука через железнодорожные пути и поднялся на самый верх.

Под мостом видна станция, забитая бесконечными цистернами с химкомбината. Удобрения, аммиак, прочая химия. Опасные грузы.

Занимаясь одним, нельзя забывать, что однажды здесь будет катастрофа, которая повлияет на весь город и унесёт много жизней, включая важных для меня людей.

В первой жизни здесь погибли батя, Газон и Царевич, и много кто ещё.

Время есть, но надо не просто ждать того самого дня после праздников, а начать готовиться раньше.

Я остановился у перил и взялся за них. Они железные и холодные, даже через перчатки это чувствовалось.

Смотрел вниз, на составы, прикидывая, что помнил о том, что случилось в ту первую жизнь. Меня тогда здесь уже не было, я уехал, но про всё это читал и смотрел.

Сначала объявили, что произошёл пожар и взрыв, но детали всплывали в памяти дальше. Вспомнил, что разгорелся огонь на одном из складов, и из-за этого загорелись стоящие на путях цистерны, приехавшие со стороны химкомбината. Одна взорвалась.

По новостям говорили про пассажирский поезд, проезжавший мимо в момент взрыва, и про всё остальные последствия для горожан из-за превышенной концентрации аммиака в воздухе. Город тогда чуть не вымер, об этом мы говорили с тем таксистом.

Это вопрос, о котором забывать тоже нельзя.

Но кто знает, как события этих дней повлияют на те. Уже много чего в городе поменялось, а не идёт своим чередом, как раньше.

Ключевое здесь одно. В той жизни, уже намного позже, я узнал, что виновниками катастрофы оказались «химкинские»,и среди них был Газон. Братки устроили тот пожар на складе, чтобы скрыть следы масштабной аферы и воровства.

Планировалась ревизия, а оттуда всё давным-давно украдено. Вот и решили сжечь. И этот пожар приведёт к катастрофе, он выйдет слишком сильным, неконтролируемым.

Газон погибнет при взрыве, отец и Царевич — при ликвидации последствий. Зная Руслана — он точно кинулся кого-нибудь вытаскивать.

В этот раз надо спасти его не от этого — надо сделать так, чтобы сам взрыв не случился. И вот пока мы решаем текущие вопросы, с живыми, а вот насчёт этого я думаю, что можно сделать и изменить.

Как только сцепятся Гарик и Налим, Газона надо вытаскивать из банды всеми силами, ему уже там не нравится, это точно. И минус исполнитель, кто не будет устраивать поджог. Его уже там не будет, с остальным бдует проще.

Затем надо понять, кто ещё может быть связан с этим. Может, никого и не останется, может, все авторитеты к этому времени уже полягут, и некому будет отдавать приказ о поджоге.

Но просто надеяться бесполезно, в нужный день важно выбрать лучший вариант. Ведь кое-что у меня уже получается, минимум двое из нас избежали своей судьбы.

Действуем дальше. Я пошёл в сторону дома Самовара, вспоминая, как с ним познакомился.

Мне тогда было всего восемнадцать. Всего на два года младше, чем сейчас. Но тогда был совсем пацан, молодой и наивный. И дело даже не в том, что я успел прожить свою первую жизнь и вернуться. Просто за те два года изменилось слишком многое.

Первая ночь в казарме была беспокойной, я никак не мог уснуть. Всё слишком странно, непривычно. Не так я представлял себе армию.

Только засыпал, как скрипели пружины или кто-то начинал храпеть, и всё — сон заканчивался. Вот и в очередной раз сон пропал, и я лежал с открытыми глазами. А где-то рядом скрипела ручка по бумаге. Не тот ли это умник, с которым никто из пацанов не общается?

Тот парень всегда смотрит так, будто умнее и важнее всех, и днём он мне не понравился. Да и он был сильно старше нас, ему двадцать три или около того, институт почти закончил.

Но сейчас хотелось хоть с кем-то поговорить.

— Кому пишешь? — шёпотом спросил я, поворачиваясь к нему.

Двухъярусные койки стояли рядами, и соседний ряд был прижат к нашему почти вплотную. Можно было говорить с соседом, ведь наши головы чуть ли не соприкасались. И как он видел? Света очень мало.

— Невесте, — отозвался сосед.

— Невеста у тебя есть? — удивился я.

— Да. Вернусь — женюсь. Обязательно.

— Надо было, как Лёха сделал, — я фыркнул. — Жениться, потом в армию идти, чтобы никуда она не делась, ха.

— А я ей верю, — он протянул мне руку. — Павел Туляков.

— Андрюха Старицкий, — я пожал её. Пальцы у него твёрдые.

— Держи, Андрюха, — Павел покопался под подушкой и протянул мне что-то. — Чтобы уши без курева не пухли.

Это жвачка в бумажной обёртке. Я её быстро раскрыл, откусил половинку, не поняв, что за вкус, остальное убрал. Присмотрелся к вкладышу, поднеся её к глазам.

— Ништяк, терминатор, — я осторожно приклеил вкладыш со Шварцем на перекладину кровати, жуя жвачку. — А не рановато жениться надумал?

— В самый раз, — серьёзно сказал он. — Мне двадцать четыре уже. Это вы пацаны ещё, а я уже взрослый. А у тебя есть девушка?

— Нет, пока никого.

— Зря не успел завести. Говорят, нас по зиме в Чечню будут отправлять. Так и замочат, а никто слезинку не проронит, — Павел едко хмыкнул.

— Не каркай, блин. А что там такого? Я бы туда съездил. Там зимой тепло, а летом фрукты растут, — я положил руки под голову. — Прикинь, во двор выходишь, а там яблоня или груша. У нас-то ничего кроме картошки не растёт.

— Ты новости смотришь вообще? — недовольно спросил он — Там такое начинается. Стреляются, оппозиция воюет с Дудаевым и проигрывает. Если он их разнесёт, то нас туда отправят. Это точно. Попомни моё слово.

— Нас туда не бросят, — я перевернулся набок и подтянул одеяло до горла. — Осенний призыв, из автомата даже никто ещё не стрелял.

— Твои слова, да Богу в уши.

— Да тихо! — прикрикнул кто-то в казарме. — Поспать дайте!

— Если что, — я хмыкнул и зевнул, — будем держаться там вместе. Добро?

— Замётано.

Важничает парень, но вроде неплохой, просто сильно старше нас. Ручка продолжила поскрипывать, а я уснул.

Наш кадрированный полк формировали перед самым вводом в Чечню, смешав всех, кого только можно. До этого я знал только Царевича, так как мы с ним учились в одной школе, Газона и Самовара, с которыми пересекался в учебке, с остальными познакомились перед самой войной.

Пожалуй, я был первым, кто общался с Пашкой Самоваром, остальные его сторонились. Я тогда был совсем пацаном, а он был старше, и первое время не казался нам своим.

Зато сейчас это он для меня пацан, как и остальные.

После Царевича я отправился к нему, потому что Самовар оставался единственным из нашей группы, с кем я ещё не обсуждал все эти дела.

Голова у него светлая, что-нибудь подскажет дельное, или укажет, что стоит доработать или изменить. После него поеду к Моржову, и план перейдёт на новую стадию.

Что-то получится, и этим надо будет воспользоваться, а что-то нет, и тогда придётся срочно всё корректировать. Но надо действовать.

Когда подошёл к дому, из подъезда выскочила девушка в пуховом платке с заплаканным лицом. Не та ли самая невеста Самовара?

Что-то он сильно гонит её от себя. Хотя она честно ждала его два года, с чем он даже не спорит, и сам он с нетерпением ждал, когда вновь её увидит. Но всё пошло не так.

Хотя я понимал, в чём может быть дело, и это надо решить.

Я поднялся к нему на этаж и нажал кнопку звонка в его квартиру.