Нигилист-невидимка

6. ПОКА ГОРИТ ПАПИРОСА

Савинков угостился папироской, которую предложил из портсигара Воглев. Расположились на скамеечке среди сосен в вышней части двора, удалённой от служб и соседей, и проезжей части, и всякого иного назойливого внимания.

— Расскажите, как там, в ссылке.

Савинков, чувствуя, что ему не подобает задавать обитателям конспиративной дачи вовсе никаких вопросов, касающихся их самих, проявил открытость.

— В Варшаве заметно лучше.

Сидели, дымили. К вечеру из травы налетала мошка. Квёлая, чухонская, не чета вологодской.

— Люди там хорошие, только много пьют и много болтают, — закончил Савинков, затянулся, протяжно выдохнул дым. — В ссылке — воля…

— Провокаторы?

— Их всегда следует опасаться. Серьёзные разговоры только с доверенными людьми.

Выслушав его, Воглев подумал, тряхнул головой, спросил предметно:

— Вы делу какому-нибудь обучены?

— Какому?

— Какому-нибудь практическому.

— У меня юридическое образование, полученное в Санкт-Петербургском университете и законченное в Германии.

— А такому делу, чтоб польза была?

Савинков замер. Напрягся. Помедлил. Спесиво поворотил к собеседнику лицо своё.

— Что вы имеете в виду?

— Химию. Технические науки, — конкретно прояснил тот.

— В этом случае настоящему делу мне придётся обучаться на месте, — с прохладцей ответил Савинков.

— Значит, готовы всё-таки?

— Давно готов. Я бежал, чтобы продолжить борьбу, а не тянуть до скончания ссылки. Лучше сгореть в деле, чем перегореть в спорах. Ежов прав, монархия изжила себя и теперь догнивает.

— Французскую революцию намерены делать?

— У власти одни слова и благие намерения. Все поступки совершаются людьми снизу.

— Снизу? — Воглев посмотрел с подозрением.

Савинков не обратил внимания и продолжал:

— Народ тёмен, это правда, но мы можем ему помочь. Наш долг — радеть за бесправных. Помогать им на стачках, организовывать, агитировать. Бороться за права забитых и угнетённых, используя полученное образование.

— Образование… — Воглев повесил голову и будто бы над чем-то тяжко раздумывал. — Образование в данном случае чистая фикция.

— Рабочие не имеют защиты закона о труде, а крестьяне голодают, потому что у них нет земли, — заводясь, сказал Савинков. — Народ неграмотен. Я был на Севере, я видел этих людей. Мы делаем что-то в столице и в Москве, но этого мало. Следует вести беседы с рабочими, склонять их к правильному пониманию жизни. Надо распространять литературу, и даже больше того, организовывать массовые забастовки. Протест должен вылиться на улицы. Ему нужно обрести вещественную форму.

— Ага, — Воглев стремительно мрачнел. — Как в девятьсот первом году. Студентов загнали в солдаты, организаторов стачек — в ссылку.

— Пусть так! Но мы должны продолжать. В ссылке я понял, что бесполезно ограничивать монархию конституцией, нужно менять саму систему.

— Как же вы намерены это делать?

— Объединять народ. Прежде всего, в столице и крупных городах. Организовывать рабочее движение. Пролетариата здесь много, он беден и доведён до отчаяния.

— На какие шиши организовывать? — усмехнулся Воглев и крепко затянулся.

— Будем пользоваться тем, что есть, — голос Савинкова звучал отрешённо. — А вы что можете предложить?

— Убивать их, мразей. Всех. По одному. Мразей никогда не бывает много. Если их давить, они обязательно кончатся, — Воглев почти рычал.

— Устранить какого-то министра как символ системы, безусловно, полезно для дела. Лишившись этой персоны, система останется без знамени и может оказаться склонной к позитивным переменам. Но убивать всех?

— Убивать всех! — по-настоящему зарычал Воглев. — Убийство одного чиновника заставит остальных насторожиться. Смерть двоих или троих принудит остальных застыть в страхе. Если исполнителей высокого ранга казнить регулярно, правительство призадумается, что оно ранее делало не так и почему у народа такая реакция.

Савинков слушал его, задумчиво сосал папиросу, потом сказал:

— Индивидуальный террор, по сути, — дьявольское искушение, когда не веришь в силу рабочего класса. Мы много говорили об этом в ссылке. Для мести деспотии он чудо как хорош: они — насилие, мы — бомбу. Но делать революцию динамитом всё равно, что кидать в болото камни. Только — плюх! — и нет его, а взамен — репрессии. Чтобы переломить ситуацию в свою пользу коренными образом, надо организовывать народное восстание и всей массой сносить обветшавшее здание гнилой монархии.

— Это такие общие слова, даже удивляюсь, что вас отправили в ссылку.

— Террор полезен, не спорю, — терпеливо продолжил Савинков. — Но вместе с народным движением, а не вместо него. Для организации народного движения нужно убеждение масс, а не только лишь убийство отдельных лиц. Добрым словом и динамитом можно сделать больше, чем просто динамитом.

— Нелегко оставаться добрым, когда нет денег, — вторя своим мыслям, сказал Воглев.

— Средства, — деликатно заметил Савинков, — можно добыть, если хватит духу на экспроприацию их у финансистов и банков.

Воглев неподвижно смотрел в землю.

— Со мной вы говорите одно, за столом другое, — пробурчал он.

«Как-то не складывается беседа, — засомневался Савинков. — Я перед ним сам как не в себе. Что это, откуда?»

— Там было не совсем уместно. Ежов — паяц. Перед графиней я не хотел предстать совершеннейшим злодеем.

— А передо мной не боитесь?

Сейчас Воглев изрядно подавлял, от него исходила неприкрытая угроза.

— Я уже государственный преступник, — решил напугать его Савинков. — Не боюсь. Что вы предлагаете?

— Дело надо делать.

— Какое дело?

— Узнаете, — Воглев резко встал, бросил под ноги окурок, топнул по нему и, слегка ковыляя, зашагал к дому.