Несомненная реальность

2 октября 1905 г. Москва. Доходный дом в Хлебном переулке

— А вот еще пишут, — Крупецкий поудобнее уселся на жестком стуле, опасно скрипнувшим под его весом, развернул вчерашний «Московский листок» к оконному свету и прочитал:

«На механических заводах за Москвой-рекой часть мастеров становится на работы. Забастовавшая Голутвинская мануфактура возобновила работы. Станция общества электричества охраняется войсками, войсками же охраняются телеграф и телефонная станция…»

Он скривился в отвращении.

— Как же, становятся они, пся крев! — сплюнул он на пол, но тут же спохватился и виновато поклонился Оксане. — Звиняйте, панночка, не повторится. Только никто там толком к работе не приступает. Забастовщики, курвы, сами работать не хотят и других подзуживают. Помяните мои слова, панночка, дело добром не кончится.

Наступила тяжелая тишина. Заплаканная Оксана сидела у кровати Олега и держала его за руку. Тот коротко дышал, неподвижный взгляд бессмысленно буравил потолок. Казалось, он даже не моргал.

— А вот еще пишут… — Крупецкий пошелестел страницами: — «В виду тревожного времени, вызванного рабочим движением, некоторые учреждения спешно изготовили специальные щиты для окон нижних этажей». Вот здесь уже правильно пишут. Ну хорошо, понимаю я, почему люди работать не хотят. Но стекла-то в окнах зачем бить, скажите на милость? Что за времена, матка боска! Газеты не выходят, потому что наборщики бастуют, электрическое освещение того и гляди погаснет, телефон то и дело отключается, бо телефонисты жизнью недовольны… Император подписал мирный договор с Японией, так Витте уже знаете как окрестить успели? «Граф Полусахалинский», во как! Война им плоха, мир им плох… Из Японии по телеграфу передают, что там тоже волнения, беспорядки, трупы на улицах валяются. Вроде бы самураи тамошние недовольны, что мирным договором у них победу над Россией украли. Победу им!.. Куда мир катится?

Оксана шмыгнула носом.

— Да не ревите же вы, панночка! — взмолился Крупецкий, бросая газету на пол. — Сказал же – не пущу! Опасно сегодня на улице, шайки бродят. Порядочные извозчики по домам попрятались, такие остались, что завезут куда-то в глушь, да и… — Он махнул рукой. — Не помирает же пан. Просто лежит и о своем думает. Отойдет. Ну, хотите, я сам схожу к вашему Болотову? Чуть погодя, а? Чумашкин должен подойти, я его для охраны оставлю, а сам схожу?

— А по телефону…

— Говорю же – закрыта та контора с телефоном! — досадливо всплеснул руками филер. — На большой замок закрыта.

Оксана закрыла руками лицо и беззвучно расплакалась. Крупецкий набрал в грудь воздуха, но тут хлопнула входная дверь, и в мрачную комнату словно ворвалась веселая метель из сатина.

— Все киснешь в четырех стенах? Вставай, проклятьем заклейменный! Вот, завезла тебе пару платьев, как обещала… Так, подруга, по ком траур? — осведомилась графиня Сапарская. — Егор, положи узел вон туда, на стол, и подожди в коляске. Эй, что за слезки на глазах? Обижаете девушку, а, господин хороший?

— Вы, пани, что здесь делаете? — осведомился Крупецкий, поднимаясь со стула.

— Натали! — всхлипнула Оксана, бросаясь графине на шею. — Олегу плохо! Лежит, не отвечает, я даже не знаю, что делать? А он меня не пускает к Болотову!..

— А что так? — графиня хозяйски прошлась по комнате, трогая и переставляя немудреную обстановку. — Не пристало честной девушке одной по городу ездить?

— Пани Сапарская, вы бы не смущали пани Оксану, — филер окинул новоприбывшую прищуренным взглядом. — Неспокойно сегодня в городе. Рабочие «дружины» ровно с цепи сорвались. Утром при мне двоих господ на улице избили до полусмерти – слишком хорошо одеты показались. Не могу я ее одну отпустить. И пана Кислицына оставить не могу: начальство совершенно определенно приказало при нем находиться и его охранять.

— Только-то? — Сапарская подошла к кровати и склонилась над Олегом. — А знаешь, Оксана, он у тебя очень даже ничего. Староват немного, ну да попадаются и похуже, да еще и толстые и лысые. А что случилось? Пьян?

— Нет, — всхлипнула Оксана. — Сегодня утром я просыпаюсь, а он… он лежит и вот так смотрит! И не отвечае-ет! — Она уткнулась подруге в плечо и зарыдала.

— Ну-ну! — потрепала та ее по плечу. — Хватит реветь, действовать надо. У меня своя коляска, мигом доедем, куда надо. У меня с собой человек верный! — осадила она встрепенувшегося Крупецкого. — И вообще – меня не тронут!

Она развернулась к филеру, и у нее на груди блеснул небольшой красный бант.

— А вы совсем не меняетесь, пани, — медленно проговорил филер. — Надоело эпатировать Варшаву и Петербург, так в Москву приехали? Смотрите, пани, доиграетесь с огнем…

— Не твое дело, любезный! — гордо вскинула голову графиня. — Поехали, Оксана, пусть храбрый мужчина запрется в доме и усердно охраняет его от воров и «дружинников». А мы привезем доктора твоему Олегу.

Не давая Оксане опомниться, она схватила ее за рукав и потащила вниз по лестнице. Крупецкий только раскрыл рот.

Вопреки уверениям филера, толпы вооруженных рабочих по улицам не шатались. Стоял обычный серый осенний день, в воздухе мелькали снежинки, тая на мостовой. И только меньшее, чем обычно, количество прохожих указывало, что в Москве происходит что-то необычное. Егор, здоровый хмурый мужик, сгорбившись на козлах лакированного ландо графини, понукал вожжами лошадей и бросал по сторонам настороженные взгляды, стараясь держаться широких улиц, патрулируемых казачьими разъездами. Вопреки хмурой погоде и мелкому, мгновенно тающему снегу верх ландо был опущен, и сырой воздух бил в лицо. Оксана ежилась в тонком пальтишке, но молчала.

Хотя Сапарская предлагала привезти своего личного доктора, Оксана настояла на Болотове. Олег как-то упомянул, как до него добраться, а Егор, спрашивая редких прохожих, без приключений довез до клиники женщин. Не дожидаясь, пока ландо остановится, Оксана спрыгнула с подножки и изо всех сил забарабанила в ворота. Спустя пару минут калитка приоткрылась, и в щель просунулась борода дворника.

— Кого черти носят? — спросил он недовольным густым басом. — Чаво надо?

— Мне доктора! Михаила… Михаила… Кусмановича! — выпалила она. — Срочно!

— Михаил Кусаевич не ездят по вызовам, — сурово произнес дворник. — И день сегодня неприемный. Езжайте себе, барышня, восвояси.

Егор, спрыгнув с козел, ни слова не говоря, налег на створку. От неожиданности дворник не удержался на ногах и отлетел на несколько шагов. Калитка распахнулась, и кучер вразвалку прошел во двор.

— Дурень! — рявкнул он. — Не видишь – графиня с компаньонкой в гости пожаловать изволили? А ну, где здесь доктор?

Минуту спустя дежурная сестра провела Оксану и Натали в большой кабинет, где лишь шесть недель назад Олег впервые увидел Зубатова. Болотов, беседовавший с гостем, удивленно поднял бровь.

— Здравствуйте, Оксана, — произнес он, вставая. — Э-э-э… мадам?

— Натали, — откликнулась графиня. — Натали Сапарская. Значит, вы и есть тот самый знаменитый доктор Болотов, про которого Оксана мне все уши прожужжала?

— Значит, вы и есть та самая графиня Сапарская, про которую народная молва все… э-э-э, всякое говорит? — осведомился психиатр, расплываясь в хитрой улыбке. — Позвольте представиться – Болотов Михаил Кусаевич. Это мой друг, Вагранов Евгений Ильич, доцент университета…

— Мы знакомы, — поднялся на ноги и Вагранов. — По крайней мере, с мадемуазель Оксаной. Графиня, — он коротко кивнул. — Простите, мы люди простые, к ручке прикладываться не обучены…

— Не очень-то и хотелось! — фыркнула та. — А вы, значит, настоящий ученый?..

— Михаил Кусаевич! — Оксана ухватила доктора за рукав. — Прошу, поедем с нами! Олегу плохо, очень плохо!

— Стоп, сударыня! — остановил ее доктор. — Что значит – плохо?

— Он лежит, смотрит в потолок, не отвечает! — всхлипнула девушка. — Я не знаю, что делать!

— Давно началось? — деловито осведомился доктор.

— Сегодня утром! — Оксана еще раз всхлипнула, и вдруг разревелась по-настоящему, уткнувшись в плечо Болотова.

— Ну-ну, сударыня, — похлопал тот ее по спине. — Не убивайтесь так, все в наших руках. Варенька! Будь добра, валерьянки. И мой саквояж. Прости, Женя, нужно съездить, сам понимаешь. Потом разговор окончим.

— Я с вами, — откликнулся тот. — У меня в Олеге Захаровиче свой интерес имеется, и немаленький. Вдруг помогу чем.

— Вряд ли, — откликнулся психиатр. — Но поехали. Сейчас заложат коляску…

— Не надо, — быстро сказала Натали. — У меня четырехместное ландо, поместимся. Обратно я вам извозчика найду.

Несколько секунд Болотов изучал ее, потом кивнул:

— Годится. Тогда едем.

На обратном пути Оксана шмыгала носом, но валерьянка все-таки возымела действие. Постепенно девушка слегка расслабилась и откинулась на спинку диванчика.

— Ну-с, милая Оксана, — проговорил Болотов, почти бессознательно перестраиваясь в режим участливого собеседника, — расскажите, как у вас дела. Не у Олега, — остановил он начавшую говорить девушку, — с ним мы в свой черед разберемся, а у вас лично. Как жизнь молодая?

Та неуверенно пожала плечами.

— Ну… помаленьку. Вроде бы совсем очухалась. Надо думать, как дальше жить. Работу вот искать…

— Я как раз с этим и ехала, — быстро встряла Сапарская. — Одна моя подруга, дамочка вполне приличная, ищет гувернантку для своих отпрысков. Одному пять, другому семь, очень бойкие мальчики. Бойкие и любознательные. Оксана, ты ведь в учительницы готовилась, да? Хочешь, я тебе рекомендательное письмо устрою?

Оксана слабо улыбнулась.

— Спасибо, Натали. Я… подумаю. Вот Олег поправится…

— На учительницу? — задумчиво пробормотал Вагранов. — Да, господин Кислицын не раз упоминал о вашем образовании. И журнальчики вы, небось, научно-популярные почитывали те же, что и Олег наш Захарович? Скажите, сударыня, а какому именно предмету вы намеревались обучать детей? Языкам?

— У нас вообще-то готовят учителей широкого профиля, — Оксана отвечала машинально, не задумываясь о смысле своих слов. Все мысли занимал Олег, и окружающее мало ее волновало. — Но у меня физмат-специализация. Ну, физика, алгебра, геометрия… Функция, равномерно ограниченная на отрезке, является непрерывной, все такое.

— Что, простите? — неподдельно удивился Вагранов. — У вас такие вещи в школах преподают?

— В старших классах специализированных матшкол, как моя, — кивнула Оксана. — Думала, закончу Сечку – пойду в такую работать. А теперь я здесь…

— Ты о чем, подруга? — не выдержала Сапарская, недоуменно вслушивающаяся в разговор. — Белиберда какая-то. У тебя жара нет?

— Погодите, сударыня… ваша светлость! — резко осадил ее Вагранов. — Оксана, а как насчет дифференциального и интегрального исчисления? У вас его преподают?

— Ага, — кивнула та. — В этом семестре в программе криволинейные интегралы стояли. По матанализу у нас препод классный, теоремы излагает так, что заслушаешься.

— Та-ак… — протянул доцент. — Знаете, сударыня, ни в какие гувернантки вы не пойдете. Микроскопом гвозди забивать я не позволю. С учетом того, что господин Кислицын, дилетант, как он утверждает, рассказывает из области химии, страшно даже подумать, какими научными познаниями может владеть человек, изучавший математику специально. Ох, хотел бы я посмотреть на ваш мир…

— Женя! — оборвал его Болотов, глазами указав на Сапарскую, но было уже поздно.

— Ваш мир? — встрепенулась Натали, обиженно хлопавшая глазами после реплики Вагранова в ее адрес. — Оксана, о чем он?

Девушка встревоженно оглянулась на спутницу. Только сейчас до нее дошло, что графиня, в отличие от Болотова с Ваграновым, не в курсе легенды об инопланетном происхождении. Она замялась. Сапарская ухватила ее за плечи и повернула к себе.

— Ну-ка, подруга, рассказывай, из какого мира ты взялась? Я сразу поняла, что ты какая-то не такая, как все. Точно говорю, у меня нюх железный. Ну?

— Ваша светлость, — спокойно сказал доктор, — есть кое-какие вещи, которые не стоит сейчас обсуждать. Мой друг сказал то, что говорить не следовало. Давайте оставим разговор до другого раза? Или вообще замнем его? Учитывая, что о вашей несдержанности на язык ходят легенды, вы способны серьезно повредить как Оксане, так и господину Кислицыну. Я не думаю, что вы станете намеренно распространяться о подобных вещах, но вы просто не в состоянии хранить тайны, уж простите великодушно.

— Вот еще новости! — обиделась Натали. — Правильно говорят, злые языки страшнее пистолета. Вы слушайте больше, вам и не такое расскажут. И вообще, уважаемый, — она холодно оглядела доктора, — что-то не припомню, чтобы видела вас в обществе. Вам не кажется, что передавать слухи из десятых рук достойно разве что болтливых кухарок?

— Э-э-э… — Болотов явно оказался ошарашен таким напором. — Приношу свои извинения, ваша светлость. Да, разумеется, вы правы. Слухи вряд ли могут являться достоверным источником сведений.

— Вот так-то! — Сапарская бросила на него победный взгляд.

— Тем не менее, — подхватил Вагранов, — я бы попросил действительно отложить разговор до другого раза. Ох, язык мой – враг мой…

Несколько мгновений графиня переводила испытующий взгляд с мужчин на Оксану, потом пожала плечами.

— Ладно. Тайна так тайна. Пусть сейчас не самое подходящее время, но не надейтесь, что я от вас отстану.

Оксана с облегчением кивнула. Натали вызывала у нее безотчетное доверие. После первого раза они встречались еще три раза, мимоходом, почти на бегу, и графиня вела себя совсем не так, как, по мнению, Оксаны, должна вести себя аристократка голубых, как здесь выражались, кровей. Во второй раз она притащила несколько местных книг – романы на историческую тему, и последние дни Оксана погружалась в чужой, но в то же время странно знакомый мир приключений.

На пару минут в мерно покачивающемся ландо установилась тишина. Потом Сапарская опять подала голос.

— Оксана, и как тебе Дюма?

— Что? — встрепенулась та. — А, «Три мушкетера». Дочитываю.

— И как тебе?

— Миледи жалко, — вздохнула девушка. — Отрубили голову, а еще благородные!

— Но ведь она преступница и убийца, — возразил Болотов. Психиатр наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки. — Или вы полагаете, что ее следовало отпустить, чтобы она и дальше продолжала вредить?

— Не знаю, — Оксана подала плечами. — Только этого… Атоса тоже надо было пристрелить. И палача. Оговорили и изуродовали девушку, сломали ей жизнь, а потом, когда ей только и осталось пойти в авантюристки, обозвали преступницей и убили.

— Но позвольте! — Болотов тонко улыбнулся. — Ведь автор же описывает ее путь с самой ранней молодости. Она соблазнила священника, заставила его совершить святотатство, довела до тюрьмы…

— Автор так говорит! — возмущенно фыркнула Оксана. — Мужики, когда женщину в постель затащат, всегда оправдываются, что она виновата. Наверняка тот поп сам ее соблазнил. И воровать начал по собственной склонности. А на нее на следствии просто валил все, как на мертвую, чтобы себе наказание смягчить. А потом палач, который ей клеймо поставил – он же сам действовал, без суда. Он права такого не имел! Злоупотребление служебными полномочиями – убивать за такое надо! Сначала один братец девушку в койку затащил, а потом другой еще и железом прижег. А потом граф, Атос, мерзавец – сначала повелся на юбку, женился, никаких вопросов не задавая, а потом увидел клеймо и опять без всяких вопросов, без суда и следствия, велел повесить. И еще страдал так красиво – обманули его, как же! Пулю себе в висок не пустил, побоялся. Зато как приятно картинно страдать в присутствии друзей! Жертва! Ха!

Она дернула плечом и отвернулась.

— На ее месте я бы тоже озлобилась. Может, мстить горе-муженьку и не стала бы, но все равно…

— Но ведь она убила еще и Бэкингема, пусть и чужими руками. И отравила Констанцию Бонасье. И пыталась отравить Д’Артаньяна с товарищами…

— Бэкингема? Так она действовала по приказу Ришелье, чтобы остановить войну Англии с Францией. Почему Ришелье во Франции считают великим человеком, а тех, кто выполнял его поручения, мерзавцами? Если ее казнили за убийцу, подосланного к Бэкингему, так и Ришелье следовало убить вместе с ней. И Констанцию она по его приказу отравила. Она же не могла ее из монастыря в тюрьму отправить. Что ей делать оставалось?

Оксана помолчала.

— Ну, и еще она в Д’Артаньяна точно втюрилась по уши. Да что вы, мужики, вообще понимаете во влюбленных женщинах? Она ревновала Констанцию, понимаете? Вот и сошлось…

— То есть вы считаете, что ее казнили незаслуженно? — приподнял бровь Болотов.

— Да, именно, — твердо ответила Оксана. — Почему ваши мушкетеры, на самом деле работавшие против своего государства и убившие кучу народа, его защищавшего, герои, а она преступница? Она-то, во всяком случае, работала только на Францию, а они прикрывали королеву-шлюху, да еще и предательницу. Значит, выступали против короля, которому приносили клятву верности. Мужику, тому же Рошфору, все, что сделала миледи, сошло бы с рук. Еще и героем бы выставили. А она виновата – потому что женщина. Как мужики могут простить бабе, что та в их дела вмешивается, да еще и на равных?

Она снова фыркнула.

— Молодец, подруга, — одобрила Сапарская. — Правильно мыслишь. Мужики – они все сволочи… ну, кроме некоторых.

Болотов с Ваграновым дружно расхохотались.

— Женщины всегда найдут повод, чтобы объединиться против мужчин, — сообщил Вагранов, вытирая навернувшиеся слезы. — Однако же, сударыня, вы обладаете весьма независимым мышлением и умением не поддаваться стереотипам. Сразу видно, что математику вы изучали долго и вдумчиво, так что ум у вас вполне дисциплинирован. Нет, положительно, ни в какие гувернантки вы не пойдете. Князя Трубецкого, царствие ему небесное, отпели позавчера, через неделю, десятого октября, нового ректора выбирают. Баллотируются двое – профессоры Мануйлов и Дернов, причем победит наверняка Мануйлов. А он мой хороший приятель. Думаю, в университет мы вас как-нибудь да протащим.

— А я к тебе буду в гости ходить и профессоров смущать! — звонко рассмеялась Натали, подталкивая Оксану локтем в бок. — Только не слушай ты их. Серьезно говорю, княжна Олейникова – дама вполне респектабельная, хотя и требовательная. И дети у нее на загляденье. И платит хорошо – восемьдесят рублей в месяц, и питание за их счет. А в университете они все бедные как церковные крысы.

— Вот видите, милая Оксана, сколько сразу у вас искушений, — улыбнулся Болотов. — Только выбирай. Вот сейчас Олега вашего в чувство приведем, и все станет совсем хорошо. Подъезжаем, кажется?

Олег все так же лежал на постели, коротко и тяжело дыша и вперив бессмысленный взгляд в потолок. Болотов, проигнорировав вскинувшегося Крупецкого, подошел к постели, поставил на пол саквояж и наклонился к больному. Пощупал пульс, внимательно посмотрел на зрачки.

— Шок, — уверенно объявил он. — Просто сильный шок. Я боялся кататонического ступора – такое иногда случается, но пронесло. Причина шока непонятна, но как справиться со следствиями, я знаю.

Он вытащил из саквояжа пузырек с нашатырным спиртом, раскупорил – по комнате разнесся сильный аммиачный запах – и поднес к лицу Олега. Несколько секунд ничего не происходило, потом Олег внезапно вскинулся на кровати, едва не выбив пузырек из рук врача.

— Почему я? — громко спросил он. — Неужели во всем мире не нашлось никого другого на роль Эталона?

Он осекся и снова упал на кровать. Но на сей раз его взгляд обрел осмысленность. Он оглядел комнату, потом закрыл глаза.

— Ну-ну, — ласково сказал Болотов. — Все в порядке. Вы среди друзей.

Олег медленно открыл глаза и взглянул на него.

— Нет, — прошептал он. — Не в порядке. Далеко не в порядке. Ваш мир… — Он замолчал.

— Что – наш мир? — осторожно осведомился психиатр.

— Вам незачем знать, — прошептал Олег после невыносимо долгой паузы. — Да и мне, по большому счету, тоже. Как же я хочу домой!..

— Олег, — осторожно потеребила его Оксана. — Ты в порядке?

— Сердце колотится, — слабо улыбнулся он. — Наверное, адреналина с поллитра в кровь выплеснулось. В остальном я в норме. Ох ты, сколько вас тут собралось! Что-то не так?

— Ты не так, — шмыгнула носом девушка. — Лежал, ничего не отвечал, ничего не говорил…

— Да? А… сколько времени? И какой сейчас день?

— Второе октября тысяча девятьсот пятого года от рождества Христова, — проинформировал Вагранов. — Пятнадцатое октября по европейскому календарю, если хотите. Почти час дня. Если вы в порядке, Олег Захарович, вставайте. Обедать пора.

— Ну уж нет! — откликнулся Болотов. — Я бы как раз порекомендовал полежать, передохнуть. Что вызвало у вас такой шок, господин Кислицын? Что-то случилось ночью? Кошмар?

— Кошмар начался два месяца назад, — Олег натянул на себя одеяло и отвернулся к стене. — Но только сегодня ночью я, наконец, осознал его в полной мере. Господа, я очень признателен вам за участие, но сейчас мне хотелось бы остаться одному. Я должен кое-что осмыслить.

Оксана прикусила губу и взглянула на Болотова. Тот кивнул.

— Господа… и сударыни, пройдемте в соседнюю комнату. Пусть господин Кислицын немного придет в себя.

— Странный он какой-то, — в смежной комнате Натали осторожно опустилась на табуретку, предварительно опробовав ее прочность, постучав по сиденью. — Он всегда такой или только сегодня?

— Смею вас заверить, сударыня, Олег Захарович вполне вменяемый человек, — сухо заметил Вагранов. — Немного не от мира сего, но разумный и рассудительный. Миша, что скажешь?

— Что уже сказал, — пожал плечами Болотов. — Сильный шок по непонятной причине. Такой с людьми случается от сильных потрясений. Панический страх, например, может приводить к подобному состоянию в качестве реакции. Некоторые наркотические вещества наподобие опиума тоже способны дать такой эффект. Но вчера вечером, сударыня, — он испытующе посмотрел на Оксану, — с ним все было в порядке?

— Да, совершенно, — кивнула та. — Мы… ну, в общем, он засыпал совершенно нормальным. А утром я проснулась, а он… — Девушка снова хлюпнула носом.

— Понятно, — Болотов прошелся по комнате. — Любопытную фразу он произнес, когда очнулся. Про «ваш мир» и эталоны. С учетом того, что нам известно про его прошлое, можно…

Он остановился и обвел глазами присутствующих.

— Впрочем, полагаю, мне сначала следует обсудить ситуацию с господином Кислицыным.

— Ну уж нет! — заявила графиня. — Черта с два вы от меня так легко отделаетесь. Печенкой чую – здесь тайна. А чтобы я от тайны просто так оторвалась?

— Тайны, пани, не следует обсуждать публично, — ледяным тоном заметил Крупецкий. Филер стоял в темном углу, скрестив руки на груди, и сверлил Сапарскую неприязненным взглядом. — Особенно в присутствии людей, открыто симпатизирующих бунтовщикам и бандитам. Или красный бантик у вас на груди означает что-то другое?

— А вы, сударь, не из жандармов ли случайно? — не менее ледяным тоном осведомилась графиня. — Вы уже сегодня делали мне замечания. Не по чину заноситесь, любезный, вам не кажется?

— Я, пани, жизнью рискую, чтобы взбалмошные дамочки вроде вас имели возможность красиво жить, — парировал Крупецкий. — Думаете, для тех бандитов, что бомбы в людей кидают, ваш кокетливый бантик что-то значит? Не дай боже, пани, вы попадетесь им одна в темном переулке – живо все иллюзии рассеются. И насчет волшебной силы бантика, и насчет высоких стремлений…

— Да что вы себе!.. — возмущенно взвилась с табуретки графиня.

— Я так думаю, — вклинился Вагранов, — что высокие договаривающиеся стороны определились в отношении друг к другу. Но, может, не стоит продолжать такой энергичный разговор? Сударь, — он повернулся к Крупецкому, — не имею чести вас знать, но, если я правильно понимаю, вы работаете в… том же учреждении, где формально числится и господин Кислицын? В таком случае у меня нет оснований для добрых чувств ни к вам, — он повернулся к Сапарской, — ни, впрочем, к вам, ваша светлость. Однако я должен напомнить, что ситуация сложилась так, что у нас есть нечто общее, что нас всех объединяет – по долгу службы ли, по сердечной ли склонности, по другим ли мотивам. Так что давайте не станем ссориться прямо сейчас. Миша, ты мне одно скажи – что с Кислицыным? Его здоровью угрожает опасность?

— Не думаю, — Болотов пожал плечами. — Хотя наблюдать за ним, да и за сударыней Оксаной, следует постоянно. С учетом наших разговоров… все что угодно может случиться. Я, пожалуй, откланяюсь. Если поймаю извозчика, успею в клинику к традиционному времени обхода. Только об одном прошу всех присутствующих – держите язык за зубами. Подобные происшествия могут серьезно повредить репутации человека в глазах невежд. Знаете, как случается – понапрасну прилепят человеку ярлык умалишенного, и все, до самой старости ходи с ним.

— Я обязан доложить начальству, — буркнул филер.

— И кто у вас начальство, любезный?

— Э-э-э… — поляк заколебался, но потом пожал плечами. — Небезызвестный Зубатов Сергей Васильевич. Надеюсь, слышали?

— Ему можно, — кивнул доктор. — Он в курсе дела.

— Охранка… — презрительно протянула Натали. — Да, подруга, не повезло тебе.

Доктор лишь пожал плечами.

— Как вам угодно. Теперь – всего хорошего. Милая Оксана, будьте так любезны привезти мне господина Кислицына на консультацию, когда он оправится от случившегося.

Он взял со стола шляпу, прихватил саквояж и двинулся к двери.

— Погодите! — спохватилась Сапарская. — Доктор, я довезу вас до клиники, — она крепко ухватила Болотова под локоть и прижалась к нему грудью, заглянув в глаза. — Вам ведь, наверное, скучно ехать всю дорогу на извозчике, да и не найти его сейчас. А мы по дороге поболтаем… — Она подмигнула Оксане и увлекла психиатра за дверь.

— Ну и особа, — хмыкнул Вагранов. — Наверняка начнет выпытывать, что он знает про Олега. Ну ничего, Женя – крепкий орешек, особенно когда речь идет о профессиональной тайне. Мы с гимназии дружим, но и мне он про пациентов никогда ничего не рассказывает. Сударыня, мой вам совет – держитесь с Сапарской настороже. Графиня – личность в Москве известная. Она любит изображать из себя демократку, но замашки у нее – самые что ни на есть аристократические. Не знаю, где и как вы с ней сошлись, но, боюсь, что вы для нее лишь очередная игрушка. Скоро вы ей надоедите, и она про вас позабудет, но слухи ее милостью могут пойти гулять. А теперь я тоже откланяюсь. Мне нужно заехать в лабораторию – у нас, кажется, начало получаться с полиэтиленом. Потом я в университет. Если что, Оксана, ищите меня на кафедре. Не забывайте, я в господине Кислицыне заинтересован не меньше вашего, так что всегда помогу в меру своих возможностей.

Он поцеловал руку Оксане, помедлив, кивнул Крупецкому и вышел.

— Ну и компания, — неодобрительно заметил филер. — Докторишка, красная графиня и какой-то интеллигент из либеральных. В странные компании вы попадаете, пани Оксана. Что-то начальство скажет…

Остаток дня превратился для Оксаны в сплошной кошмар. Она не находила себе места от беспокойства. Крупецкий, так и не дождавшийся смены в лице Чумашкина, отправился в Гнездниковский переулок прояснять ситуацию и куда-то сгинул. Олег все так же лежал в кровати, глядя в потолок, и от утреннего его состояние отличалось только тем, что он изредка шевелил губами, что-то неясно бормоча себе под нос. Девушка то начинала разжигать самовар, что и в лучшие времена у нее получалось скверно, то принималась лихорадочно делать бутерброды, на которые Олег так и не обратил внимания, то пыталась читать… Уже к обеду она сама впала в дремотно-безразличное состояние и тихо сидела в углу на жестком стуле, бессмысленно глядя перед собой. Серая тоска заполняла мир, и солнце, заглядывавшее в комнату сквозь тусклое оконце, тоже казалось серым и бессмысленным.

Но ближе к вечеру все резко изменилось. Внезапно Оксана осознала, что ее бесцеремонно тормошат за плечи.

— Ау, красавица! — как из-под воды донесся до нее голос Олега. — Подъем! Хватит носом клевать!

Девушка с трудом сфокусировала взгляд на его встревоженном лице.

— Я не сплю… — тихо произнесла она и внезапно осознала, что ей действительно чудовищно хочется спать. — Как… ты?..

— Я дурак, — честно сознался ей Олег. — Дурак и скотина.

Ему хотелось врезать себе кулаком по морде. Кретин! Тебе же ясно сообщили, что психоматрицы корректируются по результатам общения с тобой. Неужто раньше не мог сообразить, что с ней сделает твоя жалость к самому себе?

— Все, родная, уже все закончилось. Обещаю, больше со мной такого не случится.

Он осторожно поцеловал ее в губы. Оксана слабо улыбнулась.

— Мне стало так тоскливо… — тихо сообщила она. — Я думала, что умру… что мы все умрем.

— Думать не вредно, — заявил Олег, — вредно не думать. Только думать надо правильно, а не всякую фигню. Слушай, ты ела сегодня хоть что-то? Нет? Я так и думал. И у меня живот от голода подводит. Собирайся. Едем куда-нибудь пожрать.

Он запрыгал по комнате на одной ноге, натягивая штаны. Оксана удивленно смотрела на него. Охватившая ее тоска развеялась, но она не помнила, чтобы видела своего спутника в таком настроении. На его лице гуляла сосредоточенно-злая улыбка, глаза жестко щурились, словно у целящегося стрелка. Нехорошее предчувствие сжало ее желудок в тугой комок.

— Давай-давай! — подбодрил ее Олег. — Не спи. Рано еще. Поехали на Поварскую.

В трактире его настроение не улучшилось. Он заказал себе с Ольгой по расстегаю с мясом, огромному, во всю тарелку, пальца в три толщиной, и к нему по глубокой тарелке говяжьего бульона. Сунув половому сорок копеек за еду и, подумав, еще пять копеек на чай, он начал сосредоточенно работать челюстями.

— Подорожало, однако, — рассеянно буркнул он, расплачиваясь. — На прошлой неделе тринадцать копеек расстегай с бульоном стоили.

— Все дорожает-с, — пожал плечами пожилой половой с высеребренными сединой усами. — Еще весной дрова стоили два рубля сажень, а нынче уже к трем подобрались. До Рождества, глядишь, еще на полтинничек подорожает. И мясо растет, и мука… Времена неспокойные, господин хороший.

— Да, времена неспокойные… — покивал Олег. — Да, времена…

С внезапной злостью Оксана хлопнула нож на столешницу.

— Ты объяснишь, в коне концов, что с тобой происходит? — сердито спросила она. — Ты… ты сегодня словно не от мира сего. Что случилось? Олежка, да посмотри же на меня! Мне страшно!

Олег медленно поднял на нее взгляд и неожиданно виновато улыбнулся.

— Это из-за меня, — вздохнул он. — Мне тоже страшно. Может, действительно лучше пока… Нет, не обращай внимания. Оксана, малышка моя, прошу: ты только не нервничай. Все, что происходит, мои проблемы. Тебя они никак не касаются. С тобой все будет хорошо, обещаю.

— А с тобой? — Оксана едва удерживала слезы. — Что станет с тобой?

— Если не свихнусь окончательно в ближайшее время, — задумчиво ответил Олег, — то со мной все выйдет просто великолепно… наверное. Не обращай внимания. Просто шок. Приходят, понимаешь, во сне разные личности, несут околесицу, а у меня потом башка пухнет. Ну неужели они никого кроме меня выбрать не могли, а? Ох… я же говорю, не обращай внимания. Я так заговариваюсь потихоньку.

— Заговариваешься… — пробормотала Оксана, понемногу успокаиваясь. — Скажи, Олежка, а что за фразу ты произнес днем, когда в себя пришел?

— Фразу? — удивился он. — Какую фразу?

— Ну… — смешалась девушка. — Не помню точно. Что-то насчет эталонов… и насчет того, что тебя выбрали.

— Вот как? Не помню, — Олег рассеянно пожал плечами и продолжил жевать. — У меня такая каша в голове бултыхалась! Да и сейчас, пожалуй, немногим лучше, — признался он после паузы. — Мысли кругами ходят, по полочкам никак не укладываются. Слушай, ты меня извини, но мне нужно время, чтобы все в башке утрясти. Но не рядом с тобой. Понимаешь, Земля… в общем, она не такая, какой кажется. И самая большая глупость здесь – я. Точнее, тот факт, что я воздействую на все вокруг, и не только вокруг, а вообще во всем мире… Тьфу. Короче, мне нужно побыть одному. А то я тебя окончательно с панталыку собью. Я прошвырнусь по городу, подышу свежим воздухом. А ты поешь и отправляйся домой. Передохни от меня. Адрес не забыла? Извозчику больше двух гривенников не давать, а начнет больше требовать – скажи ему что-нибудь ласковое, чтобы уши в трубочку свернулись.

Он резко встал из-за стола, ухватил недоеденный расстегай, а другой ласково потрепал девушку по волосам и улыбнулся.

— Все закончится хорошо, малышка. Ну, пока.

— Пока… — слабо ответила Оксана, провожая его взглядом. Только когда он вышел за дверь, она сообразила, что не взяла с собой сумочку, в которой лежало несколько монеток, припасенных на мелкие неожиданные расходы. Ну и пусть, решила она. За еду заплачено, а места здешние она уже знает, так что домой дорогу найдет и пешком. Солнце еще не село, и места здесь приличные, так что приключений на обратной дороге случиться не должно. Внезапно она почувствовала себя спокойно и уверенно. Если Олег сказал, что все закончится хорошо, значит, так и есть. Она отломила кусок расстегая, осторожно, чтобы не рассыпать мясной фарш, набила им рот и принялась жевать, черпая из тарелки бульон большой деревянной ложкой.

Зубатов сидел в своем кабинете, выходящем окнами в Большой Гнездниковский переулок, и сосредоточенно грыз деревянное перо, вчитываясь в лежащий перед ним документ. Тусклая шестисвечевая электрическая лампа под потолком с трудом разгоняла сгустившиеся сумерки. Директор Охранного отделения бросил мимолетный взгляд на стоящую на рабочем столе лампу под желтым абажуром, но решил пока ее не зажигать. Лучи угасающей на западе зари тихо растворялись на зеленых обоях кабинета, и комнату наполнял особый таинственный полумрак, что свойственен только этому времени суток. И полумрак идеально способствовал тоскливому настроению директора.

Он еще раз перечитал строки письма, написанные бисерным каллиграфическим почерком:

«В очередной раз доводим до вашего сведения, что Его Императорское Величество не видит никаких особенных опасностей в сложившейся в стране ситуации. Отдельные бунты в простонародной среде с успехом подавляются войсками. Нет никаких оснований полагать, что существует опасность распространения смуты по всей стране. Попытки же запугать Е. И. В. мифической опасностью революции не делают вам чести и ставят под сомнение ваши профессиональные навыки.

Дело Охранных отделений – борьба с террористами. Предлагаю целиком и полностью сосредоточиться на выявлении и разгроме террористических ячеек (в первую очередь ячеек с.-р.) и не вмешиваться в вопросы внутренней государственной политики, выходящие за пределы ваших должностных обязанностей».

Его взгляд скользнул вниз страницы. Да, подпись, несомненно, Булыгина. Да и кто рискнет подделать подпись министра внутренних дел? Эх, Александр, Александр… До моей опалы ты был куда дружелюбнее. Но ведь и сейчас ты думаешь примерно так же, как я. И такая отповедь… Неужто Государь на самом деле не понимает всей опасности сложившегося положения? Может, письмо – результат каких-то подковерных игр? Очередной звонок? Возможно, мое место хотят отдать кому-то еще? Не понимаю. Кому хочется сидеть на пороховой бочке в наше неспокойное время? Или просто ищут козла отпущения? Или, наконец, кто-то из старых недругов подкапывается? Но вряд ли у меня в Москве есть настолько крупные недоброжелатели, что к их мнению прислушиваются в столице. Генерал-губернатор вроде бы на моей стороне… стоп! Что он там упоминал в последний раз? Что-то про недовольные письма из Санкт-Петербурга. Ну да, все правильно. В очередной раз ему сообщили, что в предоставлении ему особых прав, равно как и во введении в Москве чрезвычайного положения, нет никакой необходимости.

Неужели в самом деле Государь не понимает? Неужели распространяющиеся как пожар стачки, забастовки и крестьянские волнения не пугают никого в его ближнем окружении? Неужели даже тот факт, что в столице власть де-факто наполовину перешла к красным Советам, не могут пробить броню равнодушия? Не верю. Но другого объяснения нет. Кощунственно думать так о Государе, но, похоже, он и в самом деле не понимает…

Надо еще раз поговорить по проводу с Герасимовым. Жесткий он человек, не слишком приятный в общении, иной мог бы сказать – солдафон, но сейчас я радуюсь, что во главе Санкт-Петербургского Охранного отделения стоит такой человек. Ох, насколько я нуждаюсь в обстоятельном разговоре с ним за чашкой чая, с глазу на глаз! Но оставить Москву сейчас решительно невозможно. Особенно с учетом того, что, возможно, из-за очередной железнодорожной забастовки вернуться назад не удастся. Так что же мне делать? Как достучаться до Государя?

Громкий стук в дверь прервал его размышления. Зубатов удивленно поднял взгляд и открыл рот, но дверь уже распахнулась, впуская гостя. Ага. Кислицын Олег Захарович собственной персоной, кто же еще! Уволю секретаря к чертовой бабушке…

— Добрый вечер, Сергей Васильевич, — негромко произнес Кислицын, и на губах директора замер недовольный окрик. Что-то слышалось в его тоне такое…

Кислицын решительно захлопнул дверь перед носом пытающегося удержать его секретаря и повернулся к Зубатову.

— Прошу прощения за вторжение, — все тем же негромким уверенным тоном произнес он, — но мне нужно с вами поговорить. Немедленно.

— Присаживайтесь, Олег Захарович, — Зубатов кивнул на стул. — После доклада Крупецкого я решил, что вы проваляетесь в постели как минимум до завтра. Что случилось?

— Что случилось… — задумчиво произнес Олег. — Не суть важно. Скажем, дурной сон. Видите ли, Сергей Васильевич, сегодня я почти весь день посвятил раздумьям.

— Обнадеживает, — Зубатов потер воспаленные красные глаза. — Не так часто вы головой работаете, как хотелось бы. И каков результат?

— Скажите, Сергей Васильевич, — Олег постучал пальцем по подбородку, — все действительно так плохо? Я имею в виду ситуацию в стране?

— Что? — делано удивился директор. — О чем вы говорите?

— Я говорю про всякие слухи-шепотки, гулящие по Охранному отделению, — пояснил Олег. — За последнее время я наслушался их когда явно, а когда и случайно. Ваши сотрудники перепуганы, Сергей Васильевич, перепуганы тем, что надвигается на страну. О грядущей революции говорят чуть ли не как о неизбежном факте.

— Мало ли о чем шепчутся, — пожал плечами Зубатов. — Говорят, что в Москве кур доят…

Несмотря на внешнее спокойствие и иронию, он чувствовал, как его колотит мелкая дрожь. Почему его странный подопечный внезапно решил завести разговор?

— Сергей Васильевич! — Олег наклонился вперед и уставился прямо в глаза директору. Спустя пару секунд тот не выдержал и отвел взгляд. — Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, как вы понимаете. Вы лично понимаете, а не официальные циркуляры из столицы гласят. Давайте, я слушаю.

По спине директора пробежал легкий холодок. Внезапно он понял, что его действительно подмывает излить душу этому странному человеку. Да, он с самого начала не мог противиться напору его непосредственного, почти щенячьего любопытства, как невозможно противиться напору любимого ребенка, но сейчас чувство присутствовало совсем иное. Словно тугая часовая пружина где-то внутри рвалась высвободиться, раскрутиться мощной волной, разнести в клочья мешающие ей препятствия…

— Не понимаю, почему я должен перед вами отчитываться, — ледяным тоном произнес он. — Тот факт, что я принял участие в вашей судьбе…

— Бросьте, Сергей Васильевич, — отмахнулся Олег. — Я Эталон, а вы, хотя и наверняка принадлежите к первой страте, всего лишь подстраивающаяся под меня психоматрица. Я же по глазам вижу, что вам хочется высказаться. Валяйте, я слушаю.

Зубатов, прищурившись, взглянул на него. В глубине души зародилась и начала нарастать волна гнева.

— Олег Захарович, — с расстановкой произнес он, — тот факт, что вы не совсем здоровы…

— Я полностью здоров, в том числе психически, насколько возможно в данных обстоятельствах, — оборвал его Олег. — Сергей Васильевич, поймите: ваше мнение для меня очень важно: вы – тот человек, с которым я весьма плотно общался весь последний месяц. Ваше мышление настолько здраво, насколько вообще возможно в окружающем нас мире. И мне отчаянно необходимо знать, что вы думаете по поводу текущей ситуации.

Директор Московского Охранного отделения растерянно посмотрел на собеседника. Здраво насколько возможно? Одно из двух: либо господин Кислицын свихнулся окончательно и бесповоротно, либо… Все его существо возмутилось против альтернативы, но внезапно он понял: ему хочется верить сидящему перед ним человеку. Верить… и опереться на него? Вздор. Как можно опереться на полусумасшедшего?

— Все очень плохо, — как в полусне услышал он свой собственной голос. — Скажу вам честно: я растерян. Ситуация в Москве аховая, но Государь не понимает…

— Стоп! — Олег поднял руку. — Давайте по порядку. Первая тема – ваш государь. Что означает «не понимает»? Фигура вы достаточно крупная, чтобы при необходимости выйти на самого Императора. Вы информировали его о своей точке зрения? Обычным способом, по инстанциям, или же через голову начальства?

— Информировал, — кивнул Зубатов. — В том числе через голову. Вот ответ, — он движением пальцев подтолкнул по столешнице все еще лежащее перед ним письмо министра внутренних дел.

Олег протянул руку, взял письмо и быстро пробежал его глазами.

— Эк вас приложили, — задумчиво пробормотал он. — Впрочем, если ваш Император до сих пор находится во второй, а то и в третьей страте… Может правитель страны оказаться в третьей? А почему нет? Многое объяснилось бы, в том числе его невосприимчивость к новой информации. Ох, дорого бы я дал, чтобы узнать, какой сценарий сейчас раскручивается! Ладно, потом. Сергей Васильевич, давайте по порядку. Мне нужен анализ настроений по всем социальным группам. Начнем с правящей бюрократии, потом пройдемся по буржуазии, крестьянам и промышленным рабочим. Итак, как вы можете в целом охарактеризовать настроения в исполнительном аппарате?..

Час спустя Олег утомленно откинулся на спинку стула.

— В общих чертах понятно, — задумчиво произнес он. — Если резюмировать, основным источником проблем является сосредоточенная в столицах и крупных городах прослойка промышленных рабочих, подзуживаемая подпольными революционными партиями. Крестьянство и буржуазия пока не так критичны, хотя, безусловно, и ими тоже придется заниматься не сегодня-завтра. Рабочие… Каково процентное соотношение этой группы по отношению к общей массе населения?

— Процентное соотношение? — Зубатов потер лоб. — Я не слишком хорошо помню данные последней переписи населения, да и те, наверное, за семь лет уже устарели, но общее количество промышленных и сельскохозяйственных рабочих должно составлять что-то около семи-восьми процентов от населения. Только промышленных… ну, если предположить, что пять процентов, думаю, мы не слишком сильно ошибемся.

— Только пять процентов… Понятно. Между прочим, я заглядывал в казармы, где они живут. И я прекрасно понимаю, почему революционеры находят в лице рабочих таких благодарных слушателей, а то и последователей. Как вы полагаете, если начать планомерно улучшать их жизненные условия, ослабнет ли напряжение?

— Напряжение… — усмехнулся Зубатов. — Нет, Олег Захарович, как вы мне сами весьма убедительно рассказывали, речь давно идет не о напряжении, а о перегретом паре в паровом котле. И я не могу не согласиться с вами. Интересно, а как вы намереваетесь улучшить их жизненные условия?

— О, процедура отработана, — дернул плечом Олег. — Модифицируем законодательство, вводим фиксированную продолжительность рабочего дня на уровне восьми часов, повышаем минимальную заработную плату, меняем тарифную сетку, прорабатываем типовые трудовые договоры и тому подобное. А там и до Пути Справедливости недалеко, — он печально улыбнулся. — Заводчиков придется через колено ломать, ну да они у вас, как вы сами говорите, в силу еще не вошли. Учитывая, что в рабочих ходит только двадцатая часть населения, на реформы придется потратить относительно немного, так что даже инфляция слишком большой оказаться не должна. Вопрос только в том, следует ли вести ваш мир по Пути Народной Справедливости, если в перспективе светит бардак, что сейчас у нас в Ростании?

— Вы утопист, Олег Захарович, — хмыкнул Зубатов. — Я, кажется, рассказывал, как пытался проводить примерно такую же политику? Профессиональные союзы под патронажем государства, просвещение, все такое, помните?

— Рассказывали, хотя и не так подробно, как хотелось бы. Еще вы упоминали, что вас вышибли в отставку, и вам лишь чудом – или усилиями влиятельных друзей, неважно – удалось вернуть себе милость драгоценного самодержца и снова попасть на государственную службу. Помню, как же. И именно потому мне нужно побыстрее разобраться с вашими правителями. В первую очередь – с Императором, раз он единоличный диктатор.

— Разобраться? — насторожился директор. — Надеюсь, вы не держите в голове… э-э-э…

— Я не собираюсь его убивать или свергать, — жестко усмехнулся Олег. — Хотя система правления у вас дурная. В нашем мире один человек никогда столько власти в одних руках не сосредотачивал, и все равно даже с более скромными возможностями некоторые таких дров наломать умудрились!.. Нет, сейчас мне абсолютизм даже на руку. Дергать за одну ниточку проще, чем за десяток.

Завидев, что Зубатов нахмурился, он поспешил успокаивающе улыбнуться.

— Все очень просто, — пояснил он. — Сегодня ночью я имел беседу с… м-м-м, с весьма примечательных личностью. Если бы я верил в ваше христианство, то мог бы обозвать его первым замом Господа Бога на Земле. Если верить ему, я Эталон. Не стану вдаваться в подробности, замечу только, что, похоже, в качестве побочного эффекта, предвиденного или нет, я обладаю ну очень большой убедительностью. Люди верят любой ахинее, которую я несу, по себе можете убедиться. Даже милейший доктор Болотов, перевидавший на своем веку массу психов, и тот поверил мне почти безоговорочно. Со мной соглашаются все: от работяги на заводе до университетского доцента, от революционера до прожженного политического сыскаря вроде вас. И все, что мне требуется – основательно потрепаться за жизнь с Императором Всея Руси и как его там дальше. Заодно перетащу его в первую страту, чтобы перестал катиться по рельсам сценария и начинал самостоятельно думать.

Зубатов обхватил руками голову и застонал.

— Нет, вас точно когда-нибудь пристрелят в темной подворотне, — сквозь зубы процедил он. — Вы, похоже, окончательно свихнулись! Какая страта? Какой заместитель Господа Бога? Какой Государь Император? Кто вас к нему пустит?

— А вот здесь – ваша забота! — обаятельно улыбнулся ему Олег. — Ну-ка, не задумываясь: кто из влиятельных политиков, вхожих к императору, разделяет вашу точку зрения о необходимости реформирования вашего общества? Ну?

— Витте, — нехотя пробормотал Зубатов, — он недавно из Североамериканских Штатов вернулся, с переговоров с японцами. Оболенский. Булыгин, наверное. Да разумных людей хватает. Но погодите, давайте по порядку…

— Стоп! Витте – который с Японией мир заключил? Значит, Сергей Васильевич, мне от вас потребуется выход на эту персону. Завтра я еду в Санкт-Петербург. Обеспечьте мне командировочные, рекомендательные письма, карту города, ну, сами не хуже меня знаете. И кого-то в сопровождающие. Крупецкий в петербургских закоулках разбирается? Или человек из местного Охранного Отделения окажется сподручнее?

Зубатов снова застонал.

Все мужики – козлы!

Оксана пыталась загнать иррациональную злость куда поглубже, но выходило плохо. Сначала в кому впадает, и сиди у его постели, локти кусай – а вдруг не очнется? Потом вскакивает как оглашенный и тащит в далекий кабак, хотя и дома еды хватает. Что она, зря на дурацком керосиновом примусе – лопнуть бы тому, кто его придумал! — мучается со сковородками и кастрюлями? Потом бросает одну и испаряется в неизвестном направлении… Народный Председатель, блин, недостреленный!..

Она быстро шагала по дощатому тротуару, зябко кутаясь в шаль поверх тонкого пальто. Лужи прихватывал ледок, сырой ветер забирался под длинную, путающуюся в ногах юбку идиотского местного фасона, и девушка уже потихоньку начала жалеть, что на извозчика не нашлось денег. В сгущающихся сумерках промозглого осеннего вечера мелькали какие-то тени, и внезапно ей стало страшно. Она ускорила шаг, оглядываясь по сторонам и пытаясь в свете тусклых фонарей разглядеть пролетку или кабриолет с характерным сгорбившимся силуэтом кучера на козлах. Дома есть мелочь, расплатится…

Сзади затопали и тяжело задышали. Оксана среагировала не сразу. Когда два мужчины прижали ее к забору, она встрепенулась, но слишком поздно.

— Смотри, Шнырь, какая баба знатная! — просипела одна тень. — И одета ничего…

— Худая больно, — презрительно сплюнул тот, кого назвали Шнырем. — Ты не заглядывайся больно-то, а то сбежит еще, как в прошлый раз. Слышь, ты, дура! — он как следует встряхнул Оксану, так что та прикусила кончик языка и слегка взвизгнула от боли. — Будешь кричать – порешим. Поняла? Поняла, я спрашиваю? Во дура, онемела от страха, что ли? Слышь, Носатый, взялись…

Подхватив ее за руки, неизвестные бегом полуоттащили-полуотнесли девушку в закоулок, под острым углом отходивший от улицы куда-то в неизвестность.

— Вот так… — удовлетворенно просипел Шнырь. — Слышь, ты, дура! Деньги гони! В шикарном кабаке лопаешь, значит, не бедная. Ну, живо! Или мой дружок сам их найдет. Он это дело любит, деньги у баб искать.

Носатый гыгыкнул. Он ухватил Оксану за грудь и сильно сжал.

— Точно, тощая, — сплюнул он в темноту. — Ну ничо, и такая сойдет. Ну-ка, где у тебя тут денежки?..

Он дернул за ворот пальто так, что отлетели верхние пуговицы, и полез пятерней Оксане за пазуху.

И тут девушка наконец-то пришла в себя.

— Ах ты, пи…с е…ный! — яростно сказала она, добавив еще несколько оборотов в том же духе. В сумраке она заметила, как удивленно раскрылись глаза насильника. Больше тот ничего сделать не успел. Колено Оксаны с силой врезалось ему в пах, а когда он с хрипом согнулся пополам, хватаясь руками за промежность, девушка пнула его в голень.

— Урою, скотина! — выкрикнула она, разворачиваясь к Шнырю. — Ты на кого, б…дь, руку поднял, мудак?

— Ах ты с-сука… — прошипел он сквозь зубы. — Не хочешь по хорошему? Ну ладно…

В темноте блеснуло лезвие ножа. Оксана повернулась, чтобы броситься наутек, но цепкие пальцы ухватили ее за плечо, разворачивая.

— Куда ты заспешила, курва? — почти ласково спросил ее грабитель. — Ты погоди, сначала я тебе морду-то попорчу, чтобы знала, как вести себя с…

Внезапно он задохнулся и осекся, валясь вперед. Теплые и соленые капли брызнули девушке в лицо. Она отскочила назад, уворачиваясь от падающего тела и раскрывая рот, чтобы закричать.

— Уже все, — остановил ее негромкий мягкий голос. — Спокойно, госпожа Шарлот, они оба мертвы. Вы в безопасности.

— Не подходи! — предупредила его Оксана, отступая. — Я закричу… что? Откуда вы знаете мою фамилию?

— На Джамтерре, — хмыкнул незнакомец, — существует немало вполне осведомленных личностей. Я, пожалуй, наиболее осведомленная из них. Ну за каким чертом, скажите на милость, вы вечером, в темноте, в одиночку пешком поперлись по глухим малознакомым улицам? Вы хоть знаете, какая здесь преступность, особенно в последние год-полтора?

— Кто вы такой? — Оксана ощутила, что оказалась на грани истерики. Одна, в безлюдном темном переулке с незнакомым мужиком, который только что убил – убил?! — двоих… Дура! Действительно, дура.

— Я – Координатор. У меня много имен, для каждой ситуации – свое. Но сейчас можете называть меня Робином, — он галантно поклонился. — Вот, возьмите, платок, — в его протянутой руке что-то белело. — Вытрите лицо, а то люди озираться начнут.

Оксана машинально взяла протянутый платок и промокнула лоб и щеки.

— Откуда вы меня знаете? — спросила она уже спокойнее. — Вы… — вдруг кровь бросилась ей в голову, и она судорожно сжала тонкую материю в кулаке. — Вы тоже из нашего мира? С Малии?

— Можно сказать и так, — в голосе незнакомца послышалась легкая усмешка. — Если точнее, я впервые осознал себя в нашем с вами мире. Знаете, дорогая моя Оксана Александровна, у меня есть небольшое предложение. Давайте покинем этот переулок, а то разговаривать рядом с двумя трупами как-то не совсем комильфо…

— Вы их убили? — осведомилась девушка, не отрывая взгляда от силуэта Робина. — Зачем?

— Затем, что они наверняка убили бы вас, — Робин пожал плечами. — А я обычно плачу людям той же монетой, какой они платят окружающим. Тем более, что они и не люди, в общем-то. Даже не третья страта – просто субстрат, часть декораций. Собственного разума меньше, чем у таракана. А вам жалко бандитов?

— Жалко у пчелки в жопке, — огрызнулась Оксана. — Все-таки, кто вы такой? Зачем вы за мной следили?

— Я за вами не следил, — пояснил незнакомец. Как-то сразу, не двигаясь, он оказался рядом с Оксаной и подхватил ее за локоть, увлекая за собой. — Пойдемте, я доставлю вас домой. Просто вы зацеплены на поводок, и в случае опасности срабатывает сигнал тревоги. В другой ситуации я бы не послал свою проекцию для личного вмешательства, но сейчас я как раз хочу с вами поговорить.

— Зацеплена на поводок… — растерянно проговорила Оксана. — Ничего не понимаю. О чем вы хотите поговорить?

— Профессиональный жаргон, простите, — незнакомец сверкнул ослепительной даже в свете дальнего фонаря улыбкой. — Я слишком долго работал с Хранителями, так что нет-нет, да прорезается. Означает, что вы… э-э-э, под постоянным наблюдением и защитой автоматической охранной системы. А о чем нам надо поговорить, мы сейчас и обсудим.

— Ох… — Оксана резко остановилась. — Это же наш дом! Как мы здесь оказались? Еще же полчаса топать!

— Наука умеет много гитик, — опять улыбнулся Робин. — Я хочу сказать вам следующее, Оксана Александровна. Как спутница господина Кислицына вы хорошо защищены от случайностей и несчастных случаев. Очень хорошо. Даже если вам на голову случайно уронят поддон кирпичей, вы в худшем варианте отделаетесь царапинами и легкими ушибами. Однако на Земле есть поговорка: бог помогает тому, кто сам себе помогает. Держите в уме, что защита не распространяется на ситуации, спровоцированные вашим собственным неразумным поведением. Обычно вам не угрожают грабители и прочие преступники, но если вы самолично, как сейчас, решите прогуляться в одиночку по темным переулкам, она плохо для вас кончится. Если вы приложите все усилия, чтобы как следует спрятать деньги у себя в квартире, их не найдет самый искусный вор, но если поленитесь, их украдут точно так же, как и у любого другого человека. Ну, и все в том же духе. Я понятно объясняю?

— Понятно… — пробормотала Оксана. Ей стало страшно. Кто он такой, в конце концов?

— Кто я такой на самом деле – не так уж и важно, — словно прочел ее мысли Робин. — Важно то, Оксана, что Олег в вас нуждается. Крайне нуждается, даже если сам не осознает. Вы – якорь в бушующем вокруг него мире, от которого зависит его психическая стабильность. А от его стабильности зависит очень многое. Прошу вас, не рискуйте собой понапрасну. Договорились?

Оксана молча кивнула, пытаясь унять мелкую дрожь в пальцах.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Робин. — А сейчас мне пора. Кстати, обязательно расскажите о нашей встрече Олегу. Упомяните, что Координатор передает привет и извиняется за непредвиденные побочные эффекты. Ваш спутник вернется через пару часов. А теперь мне пора. До свидания, Оксана.

Девушка открыла рот, но Робин уже исчез, попросту растворившись в воздухе. Чувствуя, как колотится сердце и подгибаются колени, она бессильно опустилась на грязные ступени деревянной лестницы. В окнах доходного дома над ее головой горел свет, раздавались приглушенные голоса жильцов. В разрыве туч проглянула восходящая луна. Оксана зачарованно уставилась на ее призрачный выщербленный облик, но тут же встряхнулась и дала себе мысленную пощечину. Держи себя в руках, решительно сказала она самой себе. Держи себя в руках, дура. Ничего страшного не произошло. Некий координатор по имени Робин спас тебя от бандитов, забрызгал чужой кровью пальто и доставил домой. Подумаешь, событие!.. Ой, пальто! И я в нем сижу на самой грязи! Наверняка оно так изгваздано, что проще выбросить, чем отчистить. Интересно, а кровь вообще отчищается? Ой, нет, все не то. О чем я вообще думаю? Передать привет Олегу? Значит, он знаком с Робином? И ничего мне не рассказал? Ну, Олежка, держись! Только появись дома!..

Уговорившись с Крупецким, что тот заедет за ним на следующий день около десяти и махнув вслед отъезжающей пролетке, Олег двинулся к двери. Радостное возбуждение, овладевшее им у Зубатова, схлынуло, и он чувствовал странную опустошенность. Буря чувств, кружившая его весь день с момента пробуждения, почти улеглась.

Он медленно, почти с трудом поднялся по скрипучей лестнице на галерею второго этажа и толкнул дверь в квартиру. Не заперто. Он с недоумением взглянул на прикорнувшую прямо за столом Оксану, мягко посапывающую, с головой, лежащей на скрещенных руках, потом наклонился и похлопал ее по плечу.

— Эй, спящая красавица! — тихо произнес он. — Не хочешь в постельку перебраться?

Оксана вскинулась так, что он отшатнулся. Ошалело оглядевшись по сторонам, она глубоко вздохнула и выпрямилась.

— Ой, меня сморило, — виновато улыбнулась она, но улыбка тут же растаяла. — Сколько времени?

— Около девяти или что-то около того, — пожал плечами Олег. — Через пару месяцев накопим на хорошие часы с кукушкой, будем знать точно. Ты себя нормально чувствуешь? Взгляд какой-то…

— Тебе привет от Координатора, — тихо произнесла Оксана.

Олегу словно отвесили оглушительную затрещину. Сердце заколотилось словно бешеное. Он почти на ощупь нашел табурет и опустился на него.

— Он говорил с тобой? — хрипло спросил он. — Когда? О чем?

— Ни о чем особенном, — девушка дернула плечом. — Просто попросил меня передать тебе привет и извиниться за… э-э-э, побочные эффекты, что ли. Непредвиденные. Как, принимаешь извинения?

— Значит, все же не сон и не бред, — пробормотал Олег, судорожно стискивая кулаки. — А я сомневался, что… Неважно. Как он выглядел?

— Мы разговаривали на улице. Там темно, я не разглядела, — Оксана приподнялась, переставила свой табурет поближе к Олегу, снова села и положила руку ему на плечо, заглядывая в глаза. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— О чем?

— О том, что здесь происходит! — Оксана почувствовала, как внутри закипает гнев. — О том, как я здесь оказалась! Что за мир такой!.. Не прикидывайся дурачком, ты все прекрасно понимаешь!

Она отдернула руку, словно обжегшись, и отвернулась. Минуту или две стояла тяжелая тишина.

— Оксана, милая, — Олег обнял ее сзади и положил подбородок ей на плечо. Девушка сделала слабую попытку вырваться, но Олег ей не позволил. — Пожалуйста, пойми – нет в этом знании ничего хорошего. Оно тебе никак не облегчит жизнь, честное слово. А может и усложнить. Я не хочу взваливать на тебя такую ношу. Достаточно того, что ее взвалили на меня. Не сердись, а?

Оксана слегка всхлипнула.

— Олежка, пожалуйста! Я хочу знать все! — Она погладила Олега по щеке. — Я… я благодарна тебе за то, что ты меня опекаешь и… и оберегаешь, но я имею право! Давай бороться вместе. Может, так нам обоим станет легче, а?

Она высвободилась из объятий и резко повернулась к нему, обхватив его лицо ладонями, ощутив под пальцами вчерашнюю щетину.

— Давай, господин Народный Председатель, хватит изображать из себя стойкого резинового солдатика. Колись. Рассказывай, кто такой координатор и какое отношение он имеет к нам.

Олег вздохнул и бережно обхватил ее ладони своими.

— Хорошо, я расскажу. Только пообещай мне одну вещь.

— Обязательно.

— Пообещай, что не попытаешься покончить жизнь самоубийством или еще какую-то глупость выкинуть.

Оксана изумленно посмотрела на него, потом осторожно поцеловала в губы.

— Ох, Олежка, какой же ты у меня глупышка, — улыбнулась она. — Покончить жизнь самоубийством и оставить тебя одного? Не дождешься. Ну, давай, давай, рассказывай!..

Час спустя они лежали в постели. Оксана, пристроив свою голову у него на плече, задумчиво глядела в потолок, освещенный тусклым светом керосиновой лампы.

— Понимаешь, я сегодня весь день думал о том, каково быть не живым человеком, а непонятной матрицей. Давно, в университете, у нас на истфаке читали курс общей математики. Там рассказывали про матрицы в алгебре. Я, конечно, понимаю, что таблички на бумаге не имеют отношения к тому, как мы на самом деле сейчас устроены, но все же… Циферки, вписанные в клеточки!

Его рука судорожно стиснула край одеяла.

— Ты – матрица, я – матрица, и все вокруг в лучшем случае какие-то дурацкие пародии на человека, а в худшем – просто ходячие декорации в скверной пьесе, субстрат… Мы не живые. Так, марионетки, которых какие-то электрические инопланетяне дергают за веревочки, чтобы развлечься от нефиг делать… Но инопланетяне еще ладно, мы им интересны как новый вид насекомых. Микроличности – вроде бы как муравьи. Обидно, конечно, но объективно правильно. Что мы по сравнению с джамтанами? Но этот… Джао, он ведь еще хуже. Он вроде бы свой, по крайней мере, но подыгрывает им, а не нам. Почему?

— А он тебе не сказал?

— Сказал, что мы еще встретимся, — вздохнул Олег. — Но что-то я не слишком жду встречи.

Девушка перевернулась на живот и взглянула на него большими ласковыми глазами.

— Олежка, — мягко сказала она, — не расстраивайся так. Знаешь, я тут думала, пока ты говорил, на самом ли деле все так плохо. И знаешь что? Я не чувствую, что чем-то отличаюсь от живой. Я дышу, чувствую тепло и холод, думаю, слушаю тебя… Я помню все, что со мной случилось раньше, и я совсем не ощущаю, что меня дергают за ниточки. И вообще некоторые философы говорили, что человек живет во сне и не может отличить иллюзии от реальности. А?

Олег погладил ее по волосам.

— Только ты меня и держишь пока, — улыбнулся он. — Наверное, Робин оказался куда мудрее, чем я думаю, когда подбросил тебя мне. Один я бы давно свихнулся. Знаешь, когда я очнулся сегодня утром, словно во тьму погрузился. Все вокруг скучное, серое и неинтересное, одна сплошная тоска. А потом я решил, что почему бы и не поиграть в ходячие шахматы, раз предлагают. Войнушку там устроить небольшую, или еще что. Я могу… кажется. Из того, что рассказал Робин, и из моих местных впечатлений следует, что я обладаю просто потрясающим даром внушения. Ни один человек не может устоять, если я со всем пылом его в чем-то убеждаю. Видимо, побочный эффект процесса поверки. Ха! Убедить какого-нибудь генерала или даже самого местного Императора, что соседи его окончательно достали, и вперед. Подумаешь, тысячей кукол больше, тысячей меньше!

Он хрипло расхохотался, но тут же осекся. Раздавшийся звук оказался подозрительно похож на рыдание. Оксана положила голову щекой ему на грудь и осторожно погладила по плечу.

— Это случилось, перед тем, как я тебя в кабак потащил. Мне позарез хотелось выбраться из четырех стен, увидеть над собой небо… А когда я сидел напротив тебя за столом, меня словно стукнуло. Что я делаю? Я – Эталон. Те, кто со мной общаются, переходят в более высокую страту. Так почему же я дурью тут маюсь вместо того, чтобы делать из марионеток людей?

Он хмыкнул.

— И тогда я понял, как надо действовать. Раз у меня такие возможности, следует применить их на практике, и чем шире эта практика окажется, тем лучше. Российская Империя катится по рельсам, и мне очень не нравится направление, в котором они ведут. Я читал в Отделении досье на некоторых террористов, называющих себя «социалистами-революционерами». Те сволочи, чтобы убить одного человека, не гнушаются бросать бомбы прямо в толпе. Им плевать, сколько народу погибнет! Ну ладно, метальщики зачастую и сами погибают, герои, типа, но ведь те, кто их посылают, остаются жить! Ограбления с убийствами, называющиеся «экспроприациями», стрельба в ни в чем не повинных мелких чиновников, живущих на копеечное жалование, меньшее даже моего, убийства государственных деятелей… Самое страшное, что они вроде как заботятся о народном благе. Помнишь, что у нас происходило в первые годы строительства Пути Справедливости? Гражданская война, голод, смута? Сколько народу погибло?

Оксана неопределенно хмыкнула.

— Не помнишь. Точнее, не знаешь. А я истфак заканчивал. У нас на пятом курсе препод по новейшей истории Ростании классный мужик был. Он рассказал о данных из закрытых документов. Погибло не полтора миллиона гражданского населения, как в книжках писать принято, а не менее десяти, только информация секретна. Ну как же – Путь Народной Справедливости, он же для народа и ради народа! Но у нас никогда в жизни не появлялось таких вот отморозков-бомбистов. И если здесь случится что-то типа нашей революции, погибнет не полтора и даже не десять миллионов. А я не хочу такого сценария!

Он пошевелился, устраиваясь поудобнее.

— И еще, думаю, здесь проще учиться быть правильным Народным Председателем. Есть у меня подозрение, что дров наломать мне не позволят. Да даже если и позволят, большая часть населения – безмозглые декорации, им хуже не станет ни от какого поворота событий. Зато потом мою память сольют мне тамошнему, и я могу избежать кучи ошибок. Ведь правильно?

— Угу, — сонно улыбнулась ему Оксана. — Ты у меня всегда правильный.

— Ага, и вообще я гений, — Олег снова погладил ее по волосам. — И, думаю, хватит плыть по течению. Полтора месяца здесь я только реагирую на окружающие раздражители, как амеба. Пора понять, как жить дальше. Кое-что я уже запланировал. Есть куча направлений, которые можно развивать при моем минимальном участии. Наука – подобрать толковых ребят вроде Вагранова, перетащить в Первую страту, подбросить идей, а дальше пусть сами возятся. С автомобилями Овчинников с Гакенталем ничуть не хуже меня разберутся, у них образование правильное, а я только под ногами путаюсь со своими дилетантскими познаниями из школьного кружка. Рабочих в профсоюзы сбивать тоже без меня можно, главное, найти хороших вожаков. Да того же Зубатова привлечь, у него опыт имеется, пусть и не слишком удачный. И Зубатов с террористами пусть разбирается. Я ему наши детективы попересказываю да еще уголовную полицию подтащу – представляешь, они еще даже дактилоскопию толком применять не научились, а уж про фотороботы вообще ничего не слышали!.. Про архивное дело вообще молчу: ни ума, ни фантазии. В общем, есть куда смотреть и о чем думать. Ты как, согласна?

Девушка сонно хмыкнула.

— Только перед тем, как начинать играть по-крупному, надо как следует на мир посмотреть. Хотя бы в ближайших окрестностях. И начать нужно со столицы. Завтра с утречка я еду туда, посмотреть на сиятельного государя и надутых болванов, что его окружают. Надеюсь, не все там надутые болваны, найдется и правильный материал. Нужно сбить страну с рельсов сценария, а там… Эй, рыбка моя, да ты совсем дрыхнешь?

Оксана уже ровно посапывала. Олег слегка улыбнулся, осторожно переложил ее голову на подушку и долго смотрел на разметавшиеся по подушке длинные черные волосы. Да, родная моя, ты не чувствуешь, что чем-то отличаешься от живой. И я тоже. Вопрос лишь в том, способны ли мы вообще почувствовать. Способны ли вспомнить, что потеряли…

Он вздохнул, протянул руку и выкрутил фитиль керосиновой лампы на прикроватной тумбочке. Комната погрузилась в темноту и тишину, и только упрямый ветерок все пытался втиснуться в узкие щели в раме, горестно подвывая от разочарования.

«Следящий вызывает Сферу. Потребность в контакте».

«Сфера отвечает Следящему. Авторитетная доля сегментов подтвердила внимание. Вопрос».

«Я/мы потеряли логику событий. Активность Координатора выходит за рамки просчитанной модели. Предоставление несанкционированной информации Эталону Одиннадцать. Предоставление несанкционированной информации матрице поддержки Эталона Одиннадцать. Несанкционированное усиление коммуникационных параметров матрицы Эталона Одиннадцать. Предположение: Координатор неадекватен ситуации».

«Сфера запрашивает подробную информацию по третьему пункту».

«Коррекция механизмов страто-подстройки Эталона Одиннадцать. Усиление влияния Эталона Одиннадцать на верифицируемые матрицы. Подстройка мыслительных процессов верифицируемых матриц под мыслительные процессы Эталона Одиннадцать. Результат: нежелательная унификация верифицируемых микроличностей с матрицей Эталона Одиннадцать. Возможные последствия: приобретение Эталоном Одиннадцать чрезмерного влияния на модель, нестабильность модели».

«Сегменты Сферы обрабатывают информацию. Пауза без обрыва сеанса».

«Ожидание».

«Сфера – Следящему. Я/мы рекомендуем не вмешиваться в процесс. Напоминание: модель является инструментом. Стабильность модели не является приоритетом. Целью является получение достоверных материалов о функционировании микроличностей. Напоминание: наличие таких материалов является необходимым условием контакта с сообществом Демиургов. Напоминание: ошибки при установлении контакта могут иметь фатальные последствия для обеих сторон. Напоминание: возможна интерпретация инцидента 1844/65 как неявного конфликта с составляющей макроличности Демиурга. Предположение: предоставить Координатору полную свободу действий. Не вмешиваться, если он осознает последствия своих действий. Напоминание: модель можно стереть и создать заново».

«Напоминание: Эталон Одиннадцать связан с критичной микроличностью в Заповеднике. Нарушение функционирования данной микроличности имеет непредсказуемые последствия. Стирание модели с большой долей вероятности приведет к сбою функционирования данной микроличности и тяжким последствиям для Заповедника».

«Поправка принята. Альтернативное предположение: при необходимости модель может оставить в самодостаточном цикле. Я/мы не испытываем нехватки ресурсов для создания новой модели».

«Предположение принято к сведению. Запланировано обдумывание. Следящий закончил сеанс».

«Сфера шлет пожелания спокойствия. Конец сеанса».