Несомненная реальность

15 сентября 1583 г. Мокола

— Спасибо, Дмитрий Рафович, пока все, — Бегемот кивнул, отпуская подчиненного. Подполковник Полозков кивнул в ответ, по-военному четко повернулся и вышел.

— Умница парень, — задумчиво проговорил Шварцман. — Не голова – золото. А ведь из какого зачуханного гарнизона я его вытащил в свое время… Молодец, коллега, разбираешься в людях. Я перед… в общем, год назад все собирался представление на очередное звание отправить, да так и не собрался. Не до того оказалось.

— Ну, не мне, дилетанту, подвергать сомнению выбор старших опытных товарищей, — слегка язвительно пробормотал Павел. — Мы люди временные…

— Приятно видеть такую идиллию, — хмыкнул Олег, задумчиво перелистывая хрустящие страницы невзрачной серой папочки. — Старый мудрый наставник отечески наставляет молодого преемника. Давайте-ка, тезки дорогие, о деле поговорим.

— Давай, — беспечно откликнулся Бирон. — Я тут такого классного повара обнаружил… — Поймав негодующий взгляд Олега, он кисло улыбнулся. — Слушаю вас, господин Народный Председатель.

— Кончай паясничать, — поморщился Кислыцын. — У меня, к сведению, опять желудок болит, и спал я сегодня плохо. Сны какие-то дурацкие… Так что не до шуточек мне. А хочу я довести до вашего сведения, господа, что мы в глубокой жопе.

— И в чем новость? — бывший начальник Канцелярии поудобнее устроил свою тушу в мягком плюшевом кресле. — Мне оно давно известно, даром что я на Листвянских дачах под охраной сидел. Для нашего народного хозяйства в последние лет пять – нормальное состояние. Что конкретно не так сейчас?

— Конкретно сейчас, Павел Семенович, вот вам папочка, — Олег с отвращением швырнул означенный предмет на стол. — Ознакомьтесь на досуге, как время появится. Пашка уже в курсе… в курсе, Бегемотина?

— Ну, листал вчера, — Бирон пожал плечами. — Только Полозков сегодня утром что-то еще строчил на машинке, что – не видел. Скажи словами, если не трудно.

— Деятель… — с отвращением фыркнул Олег. — Ладно, чтобы у всех было в голове одно и то же, озвучу вслух. Итак, проект «Голубое пламя» корпорацией «Зилания» успешно завершен, о чем официально заявлено вчера вечером на пресс-конференции в присутствии всем нам известного господина Мио Матанбы, министра экономического развития Сахары. Новые автомобильные электрогенераторы с гибридным газо-бензиновым впрыском, к производству которых «Зилания» приступает с текущего месяца, на тридцать процентов эффективнее и гораздо дешевле в эксплуатации, чем предыдущие модели. Сам Матанба выступил с прочувствованной речью на предмет неисчислимых выгод, которые получит Сахара благодаря самоотверженной работе инженеров и исследований корпорации. Для нас интереснее всего сообщение о паритетном государственном финансировании строительства сети газовых заправок, начинающегося со следующего месяца в двенадцати крупнейших городах Сахары.

— Молодцы ребята, — одобрил Бирон, скучающе разглядывая ногти. — Не то, что наши умники…

— Молодцы, ничего не скажешь, — согласно кивнул Олег. — Однако с учетом того, что газом, в отличие от нефти, Сахара обеспечивает себя на семьдесят процентов, а также с учетом интенсивно ведущегося освоения месторождений газового конденсата на Южном шельфе, есть шанс, что нам небо с овчинку покажется. Вот то, что Полозков строчил, как ты выражаешься, сегодня утром. Сводка-прогноз потребления нашей нефти Сахарой в ближайшие пять лет. Ознакомься, будь добр.

Начальник Канцелярии лениво взял лист бумаги и тупо уставился на него. Несколько секунд он смотрел на документ неподвижным взглядом. Внезапно он подобрался и со свистом втянул в себя воздух.

— Мать вашу за ногу… — пробормотал он. — Чтоб я сдох!

— Вот именно, — согласился Олег. — Сокращение на пятнадцать тире двадцать пять процентов.

Шварцман изумленно взглянул на него.

— Двадцать пять процентов? — прохрипел он. — Быть того не может. Ну-ка, дай сюда!

Наклонившись вперед, он почти вырвал из рук Бирона бумагу и впился в нее глазами. Его глаза забегали, впитывая информацию. Наконец он снова откинулся на спину кресла и аккуратно положил прогноз на стол.

— Да, Олег, — задумчиво проговорил он. — Хочется не поверить, да не получится. Уж полозковский-то отдел точно по-крупному ошибиться не мог. Сколько мы теряем?

— До десяти миллиардов реалов в год. В пересчете на форинты по официальному курсу – до семнадцати миллиардов. По курсу черного рынка, соответственно, до ста миллиардов, но про него мы помолчим, чтобы не пугаться. То есть столько, сколько мы тратим на закупку твердой пшеницы. Разумеется, сокращение объемов произойдет не сразу, но мы не можем себе позволить потерять и форинта. Все расчеты на ближайшие годы строились на неизменности, а то и на увеличении объема валютных поступлений.

— А если учесть, что месторождения меди в Рукаде и алюминия в Караторе начинают эксплуатироваться в самое ближайшее время, то мы теряем кучу бабла еще и на экспорте металла, — Бирон причмокнул краем рта. — Да уж. Мы не просто в глубокой жопе, мы проваливаемся еще глубже.

Воцарилась глубокая тишина. Наконец Шварцман с глубоким вздохом проговорил:

— Несколько лет назад умники из Академии наук присылали Треморову доклад с похожими предупреждениями. Насчет разработки в Сахаре новых автогенераторов, разведки газовых месторождений и тому подобного. Я, признаться, счел его обычным наукообразным бредом. Н-да…

— «Н-да» – не то слово, — хмыкнул Народный Председатель. — Не «н-да», а «полная п…а», простите за скверный каламбур. Ну что, господа, есть у вас какие-то соображения, чем мы можем компенсировать сокращение валютных поступлений? Или где мы можем найти дешевое зерно? Боюсь, что когда после колбасы с сахаром в магазинах пропадет еще и хлеб, терпение народа кончится окончательно. Какое-то время мы сможем подавлять бунты с помощью войск, но это временная мера. Да и не хочется мне ее применять, если честно. А хочется мне плюнуть на все, залезть с головой под одеяло, свернуться клубочком и в таком виде дожидаться конца света, — он яростно потер заслезившиеся глаза. — Еще и врачи у нас натуральные убийцы. Прописывают всякую снотворную гадость, так мало того, что не действует, еще и ходишь после нее, как мешком по голове стукнутый. Ну, так что? Есть варианты действий?

— От меня-то ты что хочешь? — осведомился Бегемот. — Я у тебя, типа, начальник политической полиции. Кого-то арестовать надо? Ткни пальцем, сделай милость, и дня на свободе не задержится. А для экономики у тебя целый Совмин есть.

— Канцелярия – в первую очередь аналитическая контора, — скривился Олег. — Заигрался ты в шпионов, Пашка. А тебе по должности положено мозгами шевелить. Сам знаешь, какая от Совмина польза. Они сначала в ступор впадут, а потом начнут доказывать, что лажанулась Канцелярия по полной программе. Что никакого серьезного сокращения валютных запасов не случится, и что мы вообще сами себя прокормить можем без проблем. Я еще весной Смитсону указывал, что надо посевы зерновых увеличивать. Так эта жирная скотина мне всю плешь проела, доказывая, что в нынешнем году невозможно, а уж в следующем хоть в два раза увеличим. Ага, увеличим, как же…

— Ты, Олег, серьезную ошибку сделал, Смитсона выпустив, — Шварцман побарабанил пальцами по подлокотнику. — Он свое поражение на выборах и последующий арест тебе не простит никогда. Если слетишь с трона, он только поаплодирует, да еще и подтолкнет в спину, чтобы летелось веселее. Почему ты его до сих пор не заменил, как Перепелкина с Папазовым?

— Заменишь его, как же, — вздохнул Олег. — Там, в Минсельпрозе, такая кодла сидит… Во Внутренних делах Голосупова посадил вместо Дуболома, так он до сих пор на грани балансирует. Управляемости – никакой, приказы на местах хорошо если игнорируются, а то ведь и прямо саботируются. Пятый департамент, как воздушный шар раздутый, я ликвидировать приказал полностью. Думал, от кучи дармоедов избавимся. И что? Всех немедленно трудоустроили в других департаментах, а диссидентов – Пашка специально проверял – продолжают гнобить, как и раньше. Только теперь уже не как подрывных элементов, а как сахарских шпионов.

Он обхватил руками голову и негромко застонал.

— Как мне не хватает людей, Павел Семенович! Как не хватает! Кажется, правую руку бы отдал за сотню честных, компетентных и не боящихся против сложившихся группировок идти! Так нет – выбирай два параметра из трех, хоть сдохни.

— Ты сам еще молод, пороху не нюхал, — усмехнулся Шварцман. — Потому и кажется тебе все страшным и непонятным. Министерская и комитетская сволочь прозрачна до тошноты. О себе они думают, а больше ни о чем. Пока имелся Хозяин, который мог просто от скуки по стенке размазать – держались в рамках. Как почувствовали слабину – распоясались. Нужно их в ежовые рукавицы взять как следует. Не отправь ты меня в ссылку тогда, после выборов…

— Тогда, после выборов, — сухо ответил Олег, — вы, Павел Семенович, стали государственным преступником. По собственному почину, между прочим.

Шварцман хмыкнул.

— Не надо старое вспоминать. Что случилось, то прошло, я тебе уже все объяснил.

— Не о том речь, — отмахнулся Олег. — Сам знаю, что не время сейчас старые счеты поднимать. Не пошли вы тогда убийцу – все по-другому сложилось бы. Но что случилось, то случилось. Сейчас я фактически не управляю страной. Чем дальше, тем больше она рассыпается на феодальные вотчины министерств и удельные наделы моих собственных Наместников. Министры же о нарастающем кризисе и знать ничего не хотят. Еще раз спрашиваю вас обоих – есть какие-то предложения по преодолению потенциального кризиса? Купить разработки нового движка с потрохами? Взорвать заводы, на котором его намерены производить? Ликвидировать изобретателей?

Оба начальника Канцелярии – и бывший, и нынешний – промолчали.

— Нет вариантов, понятно. Тогда, думаю, вы с большим пониманием примете то, что я намереваюсь предложить, — Олег напряженно выпрямился. — А намереваюсь я предложить небывалую в наших краях за последние полвека крамолу. Итак…

Он замолчал.

— Мы внимательно слушаем, молодой человек, — пробурчал, наконец, Шварцман. — Не стоит нагнетать.

— Я не нагнетаю, — вздохнул Народный Председатель. — Мне вдруг самому показалось, что бред нести начну. Ладно. В общем, господа, пришло время сворачивать с Пути народной справедливости.

Бегемот удивленно взглянул на него, приподняв бровь, потом порывисто встал, приблизился и заботливо пощупал лоб. Пожав плечами, вернулся на место.

— Жара нет, — сообщил он Шварцману. — Похоже, не бредит. И винищем не несет. Или ему траву такую нашли?

Олег насмешливо взглянул на него.

— Заботливый ты у меня, аж жуть, — хмыкнул он. — И что бы я без тебя делал? В общем, друзья, мне не до шуток. Мне совершенно не хочется войти в историю Нарпредом, при котором рухнула страна. Нужно раскочегарить нынешнюю машину народного хозяйства. И я вижу единственный способ: поступиться принципами.

— Ты публике так скажи, — вяло посоветовал Шварцман. — Если половина сходу тебе не заявит, что ты преступник против человечества, готов съесть собственное ухо. Что именно ты собираешься делать?

— Смотрите сами. Сегодня рабочий на фабрике получает фиксированную зарплату плюс премии, если упирается рогом. Премии невелики, горбатиться ради них особого смысла нет, а возможность подработать сдельно есть далеко не у всех. Следовательно, и упираются немногие. Остальные – убивают время. Дальше, главное у нас – план, а на качество всем наплевать. Отгрузили – забыли. Отсюда контроль за работничками никакой. Пашка, сколько, ты там говорил, процент брака?

— От десяти до пятидесяти, — наморщил лоб Бирон. — В зависимости от производства. Вроде и цифра семьдесят где-то проскакивала. Шрайс – ну, мой зав вэцэ, давеча анекдот рассказал. Пришли им новые терминалы для вычислителей, а те не включаются. Вскрыли наши технари корпуса – там половина комплектухи навалом, ватой переложенная. И записка: извините, мол, ребята, конец года, план горит, соберите как-нибудь сами. Хорошо хоть электрошнур внутри заизолирован, на корпус не коротил…

— Собрали? — поинтересовался Олег.

— Кажется, да, — кивнул начальник Канцелярии. — У нас ребята ушлые, безруких не держим. А директору того завода я устроил веселую жизнь…

— Толку-то, — Олег поморщился. — У него основной показатель отчетности – вал. Не выполнил план – получай по мозгам. Не думаю, что ты ему больше веселья доставишь, чем главк. А главкам, комитетам и министерствам наплевать на качество. Им отчитаться важно. Фонды получить. Новые должности с приличной зарплатой выбить. В общем, изобразить бурную деятельность. Куда здесь качество продукции вписывается? Да никуда. А на самом верху сидит какая-нибудь жирная скотина вроде Смитсона, себя крупным феодалом воображающая. И носа в ее вотчину не сунь – сам лучше знает, что и как. Даже если заменишь тварь, ничего не изменится. Система…

— И ты решил систему ломать, — полувопросительно заметил Шварцман. Бывший начальник Канцелярии напряженно наклонился вперед. — А не боишься, что она тебя сломает раньше?

— Не боюсь, — огрызнулся Кислыцын. — Знаю. И так по грани хожу. Так что ломать ее не стану – пока. Но без смазки в шестеренках не обойтись. Хрен с ними, с боровами министерскими, людей жалко. Пусть себе феодалы владычествуют, лишь бы работали.

— Смазка – что в виду имеется? — поинтересовался Бирон, лениво разглядывая ногти. Олег, прекрасно знавший старого товарища внутренне усмехнулся. Тот уже сделал стойку и просто не желал выдавать заинтересованность раньше времени.

— А смазка – элемент проклятого империализма, так любимого нашими друзьями из вечнозеленой Сахары, — Олег улыбнулся ослепительной улыбкой, натренированной перед зеркалом. — Деньги, проще говоря.

— Деньги у нас давно изобретены, — пробурчал Шварцман. — Даже у меня в бумажнике есть. И целый Центробанк имеется – из окна Резиденции выгляни, увидишь. Можно поконкретнее?

— Можно, — легко согласился Олег. — В нашей экономике деньги, в общем, деньгами не являются. Форинт – всего лишь статистическая единица. Циферки в бухгалтерских ведомостях, которые иногда едва ли не по недоразумению превращаются в бумажки в кошельке. Однако толку от них мало. Купить предприятие на циферки фактически ничего не может – фонды распределяются министерством, свободного рынка нет. У простого человека тоже выбор небогат – или пустые магазины с дикими очередями за тем, что еще есть, или рынок, на который никакой зарплаты не напасешься. Да и на рынке все не так просто – чуть что, торговца записывают спекулянтом, — он постучал пальцем по одной из папок у себя на столе. — Вот, Павел Семенович, папочка еще из ваших времен. Там доклады по взяточничеству в полиции в целом и среди патрульных на рынках в частности. Взятки, разумеется, закладываются в цену товара.

Он прокашлялся.

— Пусть за пятнадцать лет я почти начисто забыл курс политэкономии, но азы еще помню. Вроде бы при наличии спроса должно увеличиваться предложение, а при увеличении предложения – падать цены. Однако у нас все не так. Спрос огромен, но производство продуктов не растет. Нет возможности? Сомневаюсь. Частные хозяйства до сих пор играют в сельском хозяйстве важную роль. Три четверти картофеля там выращивают…

— Восемьдесят процентов, — педантично поправил Олега Бирон.

— Пусть, — отмахнулся тот. — Половина молока тоже производится частниками, ну, и все в таком духе – при том, что государство вбухивает огромные средства в госхозы и сельпрозы, а частники работают сами по себе! То есть один и тот же кадр полный рабочий день волынит на государственных угодьях, а потом за пару вечерних часов на собственном огороде демонстрирует чудеса производительности. Думаю, при необходимости он могли бы и увеличить производство. Но не станет – а почему? Да потому что деньги, которые мог бы выручить, ему без надобности. Куда их тратить? Ковры покупать? Чтобы соседи из зависти дом спалили вместе со всеми коврами? Или участковый заявился поинтересоваться доходами? В технику вложиться, в трактор или еще что? Нельзя частникам сельхозтехнику покупать, да и земли для обработки им никто не даст – частное предпринимательство, кулаки и все такое. Опять же, как теплицы двадцать лет назад рушили и коров резали, народ еще не забыл, как и раскулачивания. В общем, зарабатывать больше необходимого частник не станет. Да ему еще в сельпрозе нужно свои трудодни отработать хотя бы формально, а по пути – мешок комбикорма домой уволочь.

— А еще у нас половина сельхозземель в зоне рискованного земледелия, — добавил Шварцман. Он уже напряженно что-то обдумывал.

— Зато чернозема до хрена, — пожал Олег плечами. — Один вымерзший урожай можно компенсировать тремя нормальными. Да и потом, черноземы образуются там, где растениям хорошо… э-э-э, расти. Нет, беда в том, что никому ничего не нужно. Пока председатель стоит с палкой над душой – селянин работает. Отвернется – бросает. Дома, на приусадебном участке, тоже не выкладывается, а многие вообще водку хлещут. Так что повысить выход сельхозпродукции при нынешней системе не удастся.

— Я бы предположил два варианта, — Бирон вытянул и скрестил свои длинные ноги. — Первый – ты предлагаешь ликвидировать частное производство и заставить народ вкалывать в сельпрозах. Второе – ты предлагаешь ликвидировать сельпрозы и отдать все на откуп частнику. С учетом того, что ты упомянул деньги, первый путь отпадает.

— Погоди, не забегай вперед, — Олег поерзал в кресле. — Теперь – к городу. Там еще хуже. Группа «А» у нас от валового продукта восемьдесят процентов занимает. Станки, чтобы новые станки производить, и танки, чтобы на таежных полигонах складировать на случай войны. Средства омертвляются. Тот же Танкоград проще полностью остановить и зарплату людям платить, как пособие по безработице. Дешевле выйдет. По крайней мере, металл и энергию переводить перестанут. Но остановить – полбеды. Нельзя бездельников кормить просто так, иначе на шею сядут и ножки свесят. Вон, в сахарских белых гетто уже несколько поколений на пособие по безработице живут – не потому, что работу найти не могут, а просто так проще и удобнее. Нет, нужно, чтобы люди делом занялись. Каким? Да товары народного потребления производить! В столице на баммские стенки народ на пять лет вперед записывается. Вернее, записывался еще три года назад, когда я предметом активно интересовался. Сейчас, наверное, уже на все десять. Какого хрена вшивые шкафы нельзя производить на других заводах помимо Баммского мебельного? Вон у нас сколько всяких инструментальных и опытно-экспериментальных производств! Хоть бы делом занимались, а то вообще непонятно что делают. Пусть перевооружаются, ставят оборудование – и вперед.

— На всех инструментальных мебельные стенки производить? — скептически поинтересовался Шварцман. — Не многовато ли настругают?

— Не многовато, — отмахнулся Олег. — Стенки, диваны, мебель, телевизоры, в конце концов…

— Ты представляешь, о какой гигантской работе речь? — Бирон искривил уголок рта. — Я имею в виду, план переделать. Даже годовой, не говоря уж о шестилетнем. Да в Росплане асушники просто застрелятся!

— Вот к тому-то я и веду! — торжествующе поднял палец Олег. — Нафиг план, хоть годовой, хоть шестилетний. Все равно никогда ни один толком не выполнялся. Приписки, брак, вал всякой дребедени, никому реально не нужной уже через год после верстки плана… Не дети малые, в конце концов. Пусть сами думают, что и как производить и что кому нужно. Сами думают, сами производят, сами продают. А взамен мы позволим предприятиям самостоятельно распоряжаться частью выручки. Скажем, тридцать процентов – на собственные нужды.

Бегемот присвистнул.

— Ну, ты даешь, друг милый, — задумчиво произнес он. — Ты, никак, капитализм у нас внедрить хочешь? Похоже, ты всерьез несчастный Путь Справедливости сворачивать намерен…

Олег пожал плечами.

— Да Путь Справедливости давно уже сдох в тихой агонии. Кто в него верит, кроме политинформаторов, которым по должности положено? Сколько анекдотов на сей счет в народе ходит, думаю, сам знаешь. А когда над идеалами начинают смеяться в голос, считай, их больше нет. Да и потом, что было хорошо полвека назад, не обязательно правильно сегодня. И технологии новые появились, и население куда более грамотное в среднем, и политическая ситуация уже совсем не та…

— Да, материк сейчас наш полностью, — согласился Шварцман. — Только политическую ситуацию это не меняет. Пока существует Сахара с ее эксплуатацией…

— Мы не на митинге, Павел Семенович, — поморщился Олег. — Чернокожий пролетарий давно живет лучше нашего, пусть его эксплуатируют, а наш – как бы свободно трудится. Думаю, девять наших из десяти с радостью на такую «эксплуатацию» согласятся. Особенно если деньги платить станут, на которые на рынке можно барахлом затариться.

— Как только все на черный рынок устремятся, там сразу цены вырастут, — хмыкнул старый начальник Канцелярии. — И ничего на повышенную зарплату купить не удастся.

— В Сахаре весь рынок белый, — отмахнулся Народный Председатель. — На черном разве что наркоту продают да оружие. У нас так же должно стать. Давайте не станем все в кучу валить, ладно? Вот что я предлагаю, — он выдвинул ящик стола и вытащил из него толстую пачку бумаг. — Здесь, Пашка, тот список предприятий, что ты месяц назад готовил. Полистал я его на досуге, почеркался карандашиком – странная картина получается… Сейчас мы о ней поговорим, но сначала, Павел Семенович, расскажите что-нибудь интересное про то, чем вы занимались в последнее время. В свете прорабатываемого нами «Ночного танцора», разумеется.

— О, тут картина достаточно интересная получается, — Шварцман нахмурился. — За время моего отсутствия сложилось три весьма многообещающих неформальных группировки, копающих под Смитсона, Ведерникова и Шиммеля. Судя по всему, те господа не только вообразили себя феодальными баронами, которым и Нарпред не указ, но и в своих собственных вотчинах начали наступать людям на больные мозоли. К тебе, Олег, недовольные никакого особенного пиетета не питают, но с ними можно договариваться. Итак, в министерстве сельскотоварного производства можно особо отметить неких Баранова и Хуаноса…