Несомненная реальность

27 сентября 1905 г. Москва, Тверская улица, резиденция московского генерал-губернатора

— Таком образом, ваше высокопревосходительство, ситуация становится все более и более угрожающей, — Зубатов откинулся на спинку удобного мягкого стула и испытующе посмотрел на генерал-губернатора. — И что самое скверное – мы ничего не можем поделать. В условиях постоянного денежного притока в карманы подпольных организаций мы просто не в состоянии ликвидировать их все. После вскрытия одной ячейки немедленно образуется две новых.

Дурново, хмурясь, барабанил пальцами по столу.

— Меня не удовлетворяют выводы! — резко сказал он. — Ваши оправдания просто смешны. Почему вы не можете выявить тех, кто дает деньги бунтовщикам? Ведь у вас есть целое Охранное отделение! Бросьте всех своих людей на выявление злоумышленников…

— Мои люди и без того работают по восемнадцать часов в сутки! — перебил его Зубатов, и генерал-губернатор нахмурился еще сильнее. — Я уже говорил вам. Они не могут находиться сразу во всех уголках Москвы, и у меня отчаянно не хватает квалифицированных кадров, чтобы вести наблюдение за всеми подозреваемыми сразу. В филеров стреляют, сотрудники отделения боятся за свои жизни, да и за жизни своих семей – тоже, оклады у них нищенские, и, тем не менее, они проявляют героизм, продолжая работать с удвоенной силой. Дайте мне людей и деньги – и я разберусь с финансированием подпольщиков!

— Слишком дерзко себя вести стали, Сергей Васильевич! — рыкнул на него Дурново. — Людей вам дать! И без того почти сотня филеров в вашем распоряжении, да еще два десятка офицеров штаны на канцелярской работе протирают. Немыслимо! С таким количеством сотрудников – и просить что-то еще!

— Из моей «почти сотни», — Зубатов наклонился вперед, тоже нахмурившись, — два десятка командированы в провинцию, в основном в Поволжье. Из «еще двух десятков» пятеро в разъездах. В провинции сейчас не менее беспокойно, и местные Охранные отделения не справляются, приходится отправлять квалифицированные кадры для консультаций. Хотите пример? Вы, наверное, слышали, что неделю назад в Саратове эсеры убили начальника Охранного отделения? Сейчас его замещает человек, который хотя и имеет опыт оперативной работы, но весьма скверный администратор. Деятельность Самарского отделения практически парализована, секретные сотрудники отказываются работать, и подпольщики практически никем не сдерживаются. Мои люди хоть как-то помогают справляться на местах. Да и полностью укомплектованные штаты в нынешних условиях слишком малы. Не забывайте, в последний раз увеличить количество служащих мне позволили полтора года назад, во времена куда более спокойные. Так что у меня людей куда меньше, чем хотелось бы.

— Отговорки! — буркнул Дурново. — Почему вы не попросили помощи у корпуса жандармов?

— Шутить изволите, Петр Павлович? — саркастически улыбнулся Зубатов. — Когда жандармы нам помогали? С того самого момента, как сформировали Охранные отделения, они остаются в весьма неприязненных отношениях с жандармскими управлениями. И, видит бог, не по нашей вине! В Москве еще ничего себе дела обстоят, на местах же – сплошные интриги. Но даже если мне пойдут навстречу и выделят офицеров – зачем они мне? Они ничего не знают о политическом сыске. Вы знаете, что именно проверял последний петербургский инспектор во время визита в Москву? Умение жандармов рубить лозу. Вы понимаете, ваше превосходительство, страна на грани революции, а он проверяет, как жандармы рубят лозу! Ему, видите ли, как бывшему казачьему генералу владение шашкой особенно мило! Жандармы, по большом счету, всего лишь охранники, они не приучены к оперативной работе, не имеют о ней ни малейшего представления и не просто ничем мне не помогут – они навредят. Именно такие, без опыта, но с избытком рвения, и устраивают то, что называют «провокациями». Фальшивые подпольные типографии организуют, «революционные ячейки» сколачивают, чтобы потом арестовать и отрапортовать… Сколько ни бей по рукам, не помогает. Тут нужны не солдафоны, а профессиональные сыскари.

Он вздохнул и махнул рукой.

— Конечно, если вы дадите мне сотню жандармских офицеров и год-другой времени, я примерно из половины сделаю грамотных сотрудников, а вторую с чистой совестью выгоню взашей. Но у нас нет года, тем более – двух на то, чтобы заниматься их надлежащим обучением. Зато есть проблемы с проведением обысков и арестов. Вы ведь знаете, Петр Павлович, что для них мы привлекаем полицию. А для привлечения полицейских нужно загодя уведомлять начальство участков, да и то они могут на дыбы встать – как же так, наглые охранцы лезут на нашу территорию, где всех революционеров давно к ногтю взяли!

Дурново несколько секунд глядел на него тяжелым взглядом. Его рука бессознательно комкала страницы доклада.

— Хорошо, — наконец буркнул генерал-губернатор. — Вернее, плохо, конечно. Но что вы от меня-то хотите?

— Даже и не знаю, Петр Павлович, — хмыкнул Зубатов. — Нынешняя ситуация – всего лишь логичное развитие той, что сложилась три-четыре года назад. Еще и японская война положение усугубила. Да, я говорил и продолжаю говорить, что среди подпольщиков немало мрази со своими личными интересами, вплоть до откровенных бандитов, которые прикрывают революционными лозунгами банальные грабежи. Но в одном им отказать нельзя: сложившуюся ситуацию нужно менять. Купечество и заводчики недовольны, что им отказывают в заслуженном месте в обществе, ставя происхождение выше личных заслуг. Рабочие, изнуренные тяжким трудом, читают о том, как живет пролетариат за границей – а живет он там много лучше, чем у нас – и, само собой, хотят того же. Крестьянская жизнь тоже ох как далека от пасторали – взять хоть недавний неурожай… Как не грянуть бунту в таких условиях? Пока правительство не осознáет, что пришло время для реформ во всех областях общественной жизни, бунты не подавить.

— Вы, ваше превосходительство, говорите очень похоже на ваших идейных врагов, — скривился Дурново. — Можно подумать, что вы сами социал-демократ. Да, дожили…

— Дважды два – всегда четыре, даже если считает дурак или мерзавец, — пожал плечами Зубатов. — Я свои взгляды никогда не скрывал, а под прожектами, которые отправлял на высочайшее имя года три назад, готов подписаться и сегодня. Знаете, почему меня так ненавидят разнообразные эсеры и эсдеки? Вовсе не потому, что я так эффективно их ловлю. Причина в том, что я, дай мне волю, могу выбить почву у них из-под ног. Я знаю, как это сделать, избавив страну от потрясений и сохранив самодержавие. Нужно всего лишь создать рабочие организации под патронажем специальных государственных структур…

— Увольте меня от своих проповедей, — повел рукой Дурново. — Я их уже слышал, и снова в полвторого ночи обсуждать не собираюсь. Не мое и не ваше дело решать, как переобустраивать Россию. На то имеются более умные люди. Наше дело – верно служить императору. Надеюсь, против него вы ничего не имеете?

— Вы знаете, что я отдам жизнь за государя императора, — тихо произнес Зубатов. — И вам нет нужды иронизировать на сей счет. Что не отменяет факт бесцельности и бессмысленности моей работы. Все равно, что вычерпывать воду из дырявой лодки чайной ложечкой. Нужны преобразования – и в области политического сыска и охраны государственного строя, и в области государственного устройства. Без них, боюсь, страна погибнет. Вы умный человек, Петр Павлович, и ваше слово имеет вес в высших кругах. Я хочу, чтобы вы попытались донести ситуацию до министра, а лучше – до государя императора…

Он поморщился и умолк..

— Кого я обманываю… Наверняка все бессмысленно, — Зубатов извлек из жилетного кармана золотые часы-луковицу, щелкнул крышкой и взглянул на циферблат. — Да, действительно, половина второго ночи. С вашего позволения, я откланяюсь. Надо поспать хотя бы часов пять.

Когда за директором Охранного отделения закрылась дверь кабинета, московский генерал-губернатор опустил голову и тяжело задумался. Он аккуратно расправил скомканные сгоряча листы доклада и вновь пробежался глазами по строчкам. Тихо тикали в дальнем углу ходики. С бульвара донесся неторопливый перестук копыт, лязганье подков о брусчатку мостовой, громкое в ночной тишине – проехал казачий патруль. Какое-то время Дурново читал. Потом выдвинул ящик стола, вынул оттуда донос, пробежал его глазами, хмыкнул – и медленно порвал в мелкие клочья.

— Жандарм-социалист, ну надо же! — пробормотал он. — Чего только убогие не придумают…