Ненормальный практик 3

Глава 4

Военные лагеря похожи в любом мире. Та же иерархия. Те же правила. Тот же фатализм перед лицом смерти. Интересно наблюдать, как после утреннего боя, унёсшего немало жизней, лагерь возвращался к привычному ритму.

Четвёртый взвод, или то, что от него осталось, собирался медленно. Кто ещё находился в лазарете, кого-то уже не было в живых. Анисимов, с перевязанной рукой, объявился через час, как и обещал. Судя по более чистой аккуратной повязке, успел заглянуть к медикам. В глазах читалась усталость, но день только-только начинался, так что…

— Четвёртый взвод! Строимся! — скомандовал он.

Те, кто мог стоять, выстроились в неровную шеренгу.

Занимаю место между Митькой и каким-то низкорослым пареньком, имя которого не знал.

Анисимов оглядел поредевшие ряды. Не нужен был официальный подсчёт дабы увидеть, что четвёртый взвод потерял много людей.

— Белов, доложить о личном составе!

Блондин выступил вперёд, прихрамывая:

— Третье отделение: из восемнадцати человек осталось трое, ранены. Но боеспособны.

— Первое отделение, — продолжил сам Анисимов, — из тринадцати человек осталось семь, двое ранены. Боеспособны — пятеро. — Он перевёл взгляд к последней группе: — Второе отделение, сержант Трофимов… — и запнулся, — Погиб. Из двадцати человек вернулось шестеро, трое ранены. Боеспособных трое.

По шеренге прокатился вздох. Конечно, все уже знали о потерях, и всё же, услышать это в очередной раз всегда удручающе.

— Итого, — подытожил Анисимов, — из пятидесяти одного новобранца, осталось шестнадцать. Треть состава.

Стою в строю, сохраняя невозмутимую физиономию, но внутренне анализировал ситуацию. Семьдесят процентов потерь за один бой? Даже для штрафного батальона много. Если такое происходит регулярно, неудивительно, что им постоянно требуется пополнение. Живая сила здесь расходуется, как папиросы. По сути, расходный материал.

Но правила войны неизменны. Есть потери — нет, а нормальное функционирование лагеря должно продолжаться. Армия — механизм, что работает, пока в нём осталась хоть одна шестерёнка.

— Раненые, в лазарет до полного выздоровления, — скомандовал Анисимов. — Остальные — к повседневным задачам. Жизнь продолжается.

Никто не возразил. Никаких соболезнований по погибшим. Никаких пламенных речей о мести. Ничего, что можно увидеть в пропагандистских листовках или услышать от высокопоставленных офицеров, никогда «не нюхавших пороха». Настоящая война — рутина. Кровавая, беспощадная, выжигающая.

— Сегодня на повестке дня обычные задачи, — продолжил сержант Анисимов. — Дрова, ячий кизяк, вода, ремонт юрт, чистка в сараях. Завтрак через час, после него — тренировка. Не думайте, что из-за утренней заварушки у вас будет выходной.

Никаких поблажек, никаких послаблений. Такой подход мне нравится. Тоже придерживаюсь принципа — чем быстрее солдаты вернутся к тренировкам после сражения, тем меньше страха останется в их душах.

— Сашка, Митька, Жуков, — Анисимов указал на нас, затем кивнул на несколько солдат в конце строя, — и вы четверо, на озеро за водой. Возьмете у Михалыча бочки, нужно наполнить запасы.

— Есть, сержант! — ответили мы тем ещё «хором».

Анисимов кивнул, повернулся к Белову:

— Назначь остальных. Я пока подготовлю отчёт для капитана.

Через пару минут строй распустили, и каждый отправился на выполнения своей задачи. Я вместе с группой шёл к складу. Митька с перевязанной рукой, Жуков с ссадиной через всё лицо, остальные тоже потрепаны.

Один из нашей компашки, высокий, лет сорока, с рыжей бородой, взял на себя роль старшего:

— Так, нам нужны будут ещё и вёдра. И чем рубить лёд. Поживее, парни, не управимся до завтрака, останемся без жрачки.

Никто ему не ответил. Все просто шли с усталостью во взглядах, гоняя свои мысли.

Проходя мимо похоронного костра, где складывали тела погибших, замечаю, как старик из нашей группы перекрестился. Другие отвели глаза. Каждый по-своему справлялся с близостью смерти.

Мельком глянул на трупы. Знакомые лица. Ещё вчера ужинали рядом со мной, делились историями, жаловались на холод. Теперь они просто тела, ожидающие очереди на погребальном костре. Война — всегда потери. И пусть со временем, когда видишь тысячи смертей, учишься абстрагироваться, всё равно что-то чувствуешь, где-то в глубинах бесчувственного сердца.

Мы добрались до склада. Михалыча не было, но заместитель выдал деревянные вёдра с обручами из потемневшего металла и даже сани на полозьях.

— Озеро сами знаете где, — проинструктировал старик-кладовщик, с трясущимися руками. — Туда как раз уже пошли натыкать прорубей, так шо успеете. Тока смотрите, шоб языческая отрава не утащила.

— Какая ещё отрава? — спросил Митька, помогая загружать вёдра на сани.

— Да твари подводные, — старик сплюнул. — Ледяные шаманы своих мертвецов в озеро скидывают, а потома они оживают, в заразу подводную превращаются. Руку по локоть оттяпать могут, если зазеваешься.

— Брехня, — фыркнул его лысый помощник, что помогал с выдачей инвентаря. — Сказки для новичков.

— Сказки? — старик усмехнулся беззубым ртом. — А кто в прошлом месяце Семёна утащил? Прям с башкой под лёд, только бульк, и всё. А лёд, между прочим, толщиной в ладонь был!

— Водяной дух утащил, — вмешался рыжебородый. — Нечисть тут водится. Север, что ты хочешь.

Слушаю и пытаюсь не закатывать глаза. В каждой армии есть свои суеверия и байки. В моём мире солдаты верили в духов войны, в примету о прикурке трех сигарет от одной спички, в счастливые амулеты. Тут, похоже, байки крутятся вокруг так называемой «северной нечисти и проклятий ледяных шаманов».

— Хватит языками чесать, — прервал дискуссию наш самопровозглашённый рыжебородый командир. — Вода сама себя не принесёт. Грузим сани и пошли.

Все молча послушались. Так-то и правда пора было идти, он лишь озвучил очевидное. Берусь подле одного из полозьев и толкаю сани вместе с остальными, никак не выделяясь и не пытаясь взять на себя лидерство. Всему своё время.

Мы потащили сани через лагерь к восточным воротам. Дорога хоть и расчищена, но ходить по ней всё равно было непросто. Утрамбованный снег превратился в скользкий лёд. Местами тот посыпали золой с печек, но были отрезки с «полным скольжением».

На выходе постовой приставил ключ к браслетам на ногах и отправил с нами в сопровождение одного из подчиненных, после чего мы продолжили путь.

За пределами лагеря побрели по узкой тропе, ведущей через заснеженную равнину прямо к озеру. Ветер усилился, пронизывая насквозь. Далёкие горы на горизонте казались нечёткими, призрачными.

— Холодрыга, — бормотал Митька, поднимая воротник тулупа. — И на кой чёрт попал в эту дыру?

— Покуда вазу не разбил бы боярскую, — хохотнул кто-то из солдат, — сидел бы сейчас в тепле, в лавке товар продавал!

— Не вазу, а портмоне с червонцами, — огрызнулся Митька. — И не разбил, а позаимствовал. Временно.

Впереди уже виднелось озеро. На берегу группы тёмных фигур — солдаты из других взводов тоже набирали воду.

Пристраиваемся неподалёку, заняв свободные лунки и принимаемся за работу. Черпали быстро, хотя дважды пришлось разбивать тонкую корку льда, норовившую затянуть проруби. Лёд хрустел под сапогами, ветер кусал щёки. На обратном пути Митька поскользнулся, проклиная всё на свете, и одно ведро опрокинулось, обдав его ледяной водой. Ругательства, коими он разразился, не посрамили бы и бывалого боцмана.

Когда втащили сани с полными бочками на территорию лагеря, старик-кладовщик встретил, потирая трясущиеся руки:

— Гляди-ка, не обосрались! — каркнул он с ухмылкой, обнажающей два оставшихся пенька. — И даже все вернулись! Хоть одно хорошее дело перед смертью сделаете! — И зашёлся дребезжащим смехом. Мысль о нашей скорой гибели доставляла ему удовольствие. Маньячелло.

— Слышь, старый, — рассердился рыжебородый, — мы, может, тебя ещё переживём. И ваще, не слыхал разве? Некоторые из наших адептов и даже подмастерьев уложили!

— А-а-а, — протянул старик, — слыхал я про это чудо-юдо. Да только, милок, ледяные, как тараканы. Одного убил, десять на его место придут. И каждый норовит тебе что-нибудь отхватить — руку, ногу, а то и башку целиком. Вот Фомич, помню, тоже адепта завалил… где он сейчас? А нигде. Съели его.

— Чего⁈ — всё ещё мокрый и несчастный Митька вытаращил глаза. — В смысле, съели⁈

— В прямом! — старик снова заухмылялся. — Ледяные в полнолуние любят свежатинку. Особливо если человечек эфиром пропитан. За милую душу схарчат!

— Врёт он всё, — буркнул всё тот же лысый помощник. — Не обращайте внимания.

Старик вытащил из-за пазухи огрызок почерневшей трубки и раскурил:

— Ты в прошлом месяце сюда прибыл, сопляк? — спросил он у лысого, точно зная ответ. — А я тут третий год. Повидал кой-чего. Все вы тут временные, а я, можно сказать, коренной.

— Да как же… — начал лысый, но старик перебил:

— Всё, хватит трёп разводить! Тащите сейчас же вторую партию, времени у вас в обрез! Жрать скоро всех позовут, а воды в бочках с гулькин хер! Живо за второй партией!

Делать нечего — взяли вторую партию пустых бочек, снова впряглись в сани. Действовали теперь слаженнее — никакой бестолковщины, каждый знал, за что отвечает. Я толкал сани сзади вместе с рыжебородым, помогая преодолевать особенно скользкие участки.

И всё же, вторая ходка многим далась сложнее. Мышцы устали, дыхание сбивалось, загудели ноги. Хоть и с жалобами, но продолжали путь.

Снова озеро.

Снова матерная ругань на ветру.

Снова хруст ломаемого льда.

На обратном пути от озера, прямо на выходе из лагеря, пересеклись с другим отрядом.

Женщины.

Не просто женщины, а тот самый женский взвод. Их почему-то было семеро. В тёмных дорожных плащах с меховой оторочкой. Все вооружены, у каждой на поясе меч, а через плечо — арбалет.

— Гляди-ка, — буркнул рыжий, — «Химеры» наконец-то отчаливают.

— Так они ещё не уехали? — удивился Митька.

— Поди в такой мороз сани собирать. Видать, только управились.

— Это вроде другие…

Замыкающая женского отряда обернулась на наши голоса. Высокая, статная, с копной пепельных волос, выбивающихся из-под меховой шапки. Лицо с твёрдыми скулами и неожиданно мягким подбородком с ямочкой. Она остановилась, поглядев на нас, её спутницы тоже замерли.

— Четвёртый взвод? — спросила она, глядя на наши значки с цифрой «4». Её голос оказался низким, с хрипотцой. — Волков среди вас есть?

— Это он… — Митька сразу указал на меня.

Предатель.

Тут же пронзительный взгляд, как у старого следователя, перетекает на меня. Эти серо-зелёные глаза, чуть раскосые, с длинными ресницами, пытались вынуть все секреты прямо из души. Пытайтесь. Это бесполезно.

Пауза затянулась.

За нами наблюдали и мои товарищи, и её девицы. Оказаться в центре внимания? Всегда отношусь к такому с прохладцей.

— Это правда? — наконец спросила пепельноволосая. — Ты не похож на того, кто завалил двух подмастерьев.

— Они считали также, — и медленно улыбаюсь.

Несколько её спутниц обменялись взглядами, кто-то хмыкнул.

Сама же она слегка склонила голову набок:

— Ясно, — и уголки её губ приподнялись в намёке на улыбку. — А ты симпатичный. Я представляла тебя гораздо уродливее. Обычно мужчины с такими амбициями похожи на горных троллей.

— Ты тоже привлекательна. В моём вкусе.

Среди её отряда раздался взрыв смеха.

— Ты слышала⁈ А малец-то не промах!

— Ого-го! Полегче, паренёк!

Мои товарищи тоже хмыкнули, один даже присвистнул.

Сама пепельноволосая фыркнула, но как-то странно. Будто моя реплика не оскорбила, а позабавила. Глаза заблестели ярче.

— Выживи, Волков, — натянула она капюшон плаща на голову, — и если увидимся вновь, проведём дуэль. Хочу проверить, действительно ли это было везение, или ты чего-то стоишь.

— Договорились, — не отвожу взгляда. — Имя?

Такие вопросы обычно не задаю, но она заинтересовала. Что-то в её манере держаться привлекло.

Пепельноволосая «Химера» заколебалась. Затем бросила:

— Альбина, — и махнула своим. — По коням!

Девицы дружно запрыгнули в конные сани, и возница хлестанул яков. Альбина запрыгнула последней, прямо на ходу, и глянула через плечо. Ловлю её прощальный взгляд, но подобное не расшифровать.

— ШЕВЕЛИТЕСЬ, ТУНЕЯДЦЫ! — прогремел голос Белова из лагеря. — ПОСТРОЕНИЕ НА ЗАВТРАК! ЛИБО ОСТАНЕТЕСЬ БЕЗ ЖРАТВЫ ДО ВЕЧЕРА!

— Ради всего святого, — простонал Митька, — неужели нельзя хотя бы сегодня пожрать без построения? Просто подойти и взять свою порцию по-человечески…

— Тогда это была бы не армия, а санаторий, — усмехнулся рыжий, берясь за верёвки саней. — Пошли, ребятки, кашу я точно пропускать не собираюсь!

Тяжёлые сани заскользили по утрамбованному снегу, оставляя борозды и расплёскивая воду из не до конца закрытых бочек.

Я же думаю о своём.

Альбина. Воительница. Как же падок я на сильных духом, и красивых на мордашки женщин. Подобные как острый нож — прекрасны, смертоносны и категорически не для слабых. Люблю овладевать такими.

…

После склада и разгрузки бочек мы приползли к столовой одними из последних. У входа в огромный шатёр, способный вместить сотню человек встретился третий взвод. Они как раз выходили, разговаривая с сытыми, довольными мордами.

Кормёжка в «Чёрном Лебеде» нечто вроде священного действа. Входишь в столовую, будь добр оставить обиды за шатром. Еда — константа, ради которой заключаются временные перемирия и забываются обиды. Всё остальное подождёт.

— Славка! — закричал Седой из нашей группы, завидев в толпе выходящих знакомого. — Жив, чертяка!

— Серёга! Я уж думал ты сдох первым! — Конопатый мужичок с перевязанной головой отделился от толпы.

Они обнялись, похлопали друг друга по спине, как старые друзья, случайно встретившиеся на чужбине.

— Представляешь, — возбуждённо начал Славка, — у нас такое! Минаева бородатого помнишь? Его сегодня командиром отделения назначили! После боя! И знаешь, за что?

— За красивые глаза? — хмыкнул Седой.

— Куда там! Он троих инициированных на тот свет отправил! Один на один! — Славка подпрыгивал от возбуждения. — Настоящий громила! Два метра ростом, плечи как комод! Все до усрачки его боятся! Даже сержанты обходят по дуге! Слыхал, он раньше медведей голыми руками душил! И сегодня эти ледяные козлы на своей шкуре почувствовали, каково это!

— Да у нас свой герой имеется, — негромко, но с гордостью отозвался Седой, кивнув в мою сторону. — Неофит, а двух подмастерьев уложил. Не каких-то там инициированных.

Славка вытаращил глаза:

— Врёшь! Не может неофит подмастерья завалить, не в этой жизни!

— Клянусь всем святым! — Седой даже перекрестился. — Своими глазами видел! Вон, Волков его зовут. Наш сержант сам подтвердит, что не брехня.

Не дожидаюсь, когда любопытные взгляды сконцентрируются на моей тушке, и прохожу в столовую.

Внутри запах варёного мяса, хлеба и почему-то дёгтя. Неприятно конечно, но по сравнению с вонью тюремной баланды Петербурга — парфюм. В центре фигачила теплом огромная печь, что многие раздевались до рубах.

Подхожу к раздаче, где здоровенная щекастая тётка отмеряла каждому порцию похлёбки из котла. Суп сегодня густой, наваристый, с кусками, кои можно, пожалуй, определить как баранину.

— Хлеб? — спросила тётка, плюхнув мне в миску двойную порцию.

С чего бы? Мож слишком тощий для неё и просто пожалела?

В любом случае отказываться от жрачки негоже, тем более от хлеба в этих краях, так что киваю.

Она сунула мне ломоть размером с кирпич! Настоящее богатство! А когда сверху на него шлёпнула ещё ложку густого варенья, понял, что попал милость. Чёрт, это же морошка…

— Благодарю, мадам, — и отвешиваю ей поклон, после чего сваливаю от раздачи с тарелками.

Может, она просто тоже услышала про моё участие в утренней резне? Иначе откуда такая щедрость. Забавно. Слава имеет свойство множиться. Да ещё как! В моём мире однажды разнёсся слух, что я голыми руками свернул шею дракону. Правдой было лишь то, что я зарезал дракона кинжалом. Да и то не гигантского, а не больше откормленного буйвола.

Прохожу меж столов. Митька с товарищами машет рукой, подзывая. И отправляюсь к ним.

Сел, поставил миску, отломил поровну всем хлеба с вареньем. Рядом карманник, напротив — купец Захар, умудрившийся выжить в первом бою несмотря на комплекцию борова и полное отсутствие навыков.

— О! Спасибо, Сашка!

— Ты где его взял⁈ Ещё и с вареньем!

— Нашёл, — отвечаю спокойно и принимаюсь за суп.

— И всё же я прав, точно тебе говорю, — продолжал Захар их разговор. — Из нашей повозки только трое и осталось. Я, ты, да вот Сашка, — кивок в мою сторону. — Остальных ледяные положили.

— Я слышал, Семёнов вроде уцелел? — Митька шумно хлебал похлёбку, умудряясь одновременно говорить.

— Да кто ж его знает, — качнул головой Захар. — Утром вроде был, а потом на восточный пост его отправили. Там вообще месиво творилось, вряд ли живым выбрался. Может в лазарете сейчас.

— А помните Черныша? — подал голос Седой. — Он ещё по дороге всё щёки надувал, мол сам тут всех перебьёт. Его сегодня прям на месте в фарш превратило. Адепт-псих ему руки-ноги поотрывал.

— Серьёзно⁈ — Митька даже суп перестал есть. — Прям обе руки и обе ноги?

— Да, а башку молотом потом хрясь… — продолжал тот, но Захар перебил:

— Хорош уже покойников считать. Кто сегодня выжил — тому радоваться надо. Знавал я одного купца, он с востока караваны водил. Так тот говорил: день, когда ты проснулся живым и уснул с полным брюхом — уже хороший, остальное — баловство богачей.

— Верно говоришь, — кивнул Седой. — Будем довольствоваться малым.

— А по мне, так не так и плохо тут, — Митька выскребал остатки супа со дна миски. — Тюрьма хуже была. Там и кормили через день, и живым не дали бы сбежать. А тут хоть и помрёшь, но на своих ногах.

— Оптимист ты, Митя, — вздохнул Захар, откусывая крошечный кусочек хлеба. — Вот я сиживал на чёрной икорке и устрицах… А теперь смотри, до чего докатился? Радуюсь, что мне в похлёбку второй кусок мяса попал.

— Ай, брось! — Митька хлопнул его по плечу. — Тут новая жизнь начинается, понимаешь? Старая — она того… схоронена. Как ни крути, а дышим ведь.

К нашему столу подошла фигура, заставившая всех примолкнуть. Сержант Анисимов. Обычно сержанты ели отдельно, за специально выделенным столом. Так что его появление с подносом было настолько неожиданно, что Захар подавился хлебом.

— Разрешите присоединиться, — произнёс Анисимов совершенно обыденным тоном, будто не происходило ничего необычного.

— К-конечно, сержант, — растерянно пробормотал Митька.

Анисимов присел напротив меня, поставил миску и принялся методично есть, ничем не выдавая, что ситуация выходит за норму. Его молчание хоть и было странным, но не гнетущим. Все попытались вернуться к прерванной беседе, обсуждая выживших и погибших.

Сержант ел неторопливо, со вкусом, время от времени поглядывая в мою сторону. После шестого или седьмого такого взгляда я решил, что игра затянулась, и встречаю его взгляд своим. Это было, как клинки в поединке — без агрессии, но и без намёка на уступку.

— Волков, — хмыкнул он, вытирая губы тыльной стороной ладони, — это так?

Остальные за столом притихли и уставились на нас обоих.

— Что именно, сержант? — спрашиваю спокойно.

— Ты победил на турнире между академиями?

Тишина за столом стала абсолютной.

Даже Митька перестал жевать, замерев с набитым ртом и выпученными глазами.

Захар подавился второй раз и закашлялся.

Ясно. Изучили досье. Но кто именно заинтересовался? Вряд ли сам Анисимов.

— Да, — отвечаю с тем же спокойствием, с каким пробовал похлёбку. — Выиграл среди первокурсников. Ничего особенного.

Анисимов нахмурился. Кажется, моя безмятежность разочаровала его. Ожидал, вероятно, либо гордости, либо замешательства, но не моего равнодушия.

— А почему тебя прозвали «Ненормальным практиком»? — оперся он локтями на стол. — Это ведь не просто так в твоё личное дело записали?

Конечно, я знал ответ. Суть в том, что скрываю иную силу, притворяясь обычным здешним неофитом. Но такими секретами не разбрасываются, а забирают в могилу, предварительно стерев все следы.

— Понятия не имею, — и пожимаю плечами. — Может, потому что на турнире победил противника на два ранга выше? Или потому что не придерживался традиционных схем боя? Люди любят давать клички практикам по любому поводу.

Анисимов не моргал, пытаясь раскусить меня. Удачи ему в этом неблагодарном деле. Осознав, что у него ничего не выйдет, он вернулся к еде, добавив:

— Я, кстати, тоже учился в Городской Академии Практической Эфирологии. Только в московском филиале. Лет двадцать назад.

Приподнимаю бровь, впервые проявив непритворный интерес. Пересечение судеб — вещь не случайная. По крайней мере, для тех, кто верит в узоры, сплетаемые мирозданием. И кому, как не переродившемуся в другом мире, это отрицать?

— И как? — спрашиваю у него из чистого любопытства. — Успешно?

— Неплохо, — он улыбнулся. — Даже отличником был. Но, как видишь, жизнь сложилась иначе.

Он замолчал, глядя в тарелку, будто увидел там свою угасшую молодость. Во взгляде промелькнуло нечто, напоминающее раскаяние. Сожаление о дорогах, по которым ты не пошёл. И добавил:

— Иногда жизнь поворачивает не туда, куда хотелось бы. Но это не обязательно плохо. Просто иначе.

Больше развивать тему не было нужды. Остальные вернулись к привычным разговорам.

Так и прошёл завтрак.

Анисимов поднялся:

— У вас десять минут на перекур! — объявил он для всего четвёртого взвода. — Потом тренировка! И чтобы никто не сачковал! Или не доживете до отбоя.

Солдаты поспешили из столовой. Одни — покурить на морозе, другие — просто размять ноги. Митька тоже встал из-за стола, но замер, и после пары секунд колебаний взглянул на меня:

— Ты правда на турнире победил?

— Типа того, — отвечаю, поднимаясь. — Пойду воздухом подышу. Перед следующими приключениями.

Выхожу на улицу.

Всё тот же морозец.

Застегиваю верхние пуговицы, поднимаю воротник тулупа.

Второй день здесь, а становится привычно.

Неподалеку бойцы сбились в группки и дымили самокрутками, обсуждая утренний бой, да травя байки. В одной группе стоял здоровяк с забинтованной головой и рассказывал, размахивая руками:

— И тут я ему НЫ-А! Как двину! Он отбивается, а я уворачиваюсь, ухожу под его меч… а потом ка-а-ак саданул ему в печень! И эфиром усилил, чтоб наверняка! Вы бы видели, как его разорвало! Кишки повсюду!

Его слушатели, разинув рты, жадно ловили каждое слово. После очередной фразы раздавались удивлённые возгласы и одобрительные похлопывания по плечу.

— А другой, — продолжал хвастун, входя во вкус, — пытался меня топором перерубить! Нашёл, сука, палено! Так я ему пояснил, что не на того напал!

В другой стороне куда тише делились более мрачными наблюдениями:

— А потом смотрю, у него ноги-то уже нет, — рассказывал худощавый паренёк с тёмными кругами под глазами. — Он и не заметил. Видать, шок. Кровь хлещет, а он и кричит: «Я сейчас вернусь, ребята. Я сейчас вернусь». И упал.

Прохожу мимо всех них и присаживаюсь на пенёк, что служил чем-то вроде лавки у самой столовой. Отсюда открывался неплохой обзор на лагерь.

Снимаю сапог, перекручиваю портянку. Сам же гляжу на браслет на ноге. Выйдешь за установленный периметр — активируется охранная руна, и оторвёт ногу. Нехитрое, но эффективное средство.

Однако.

Я не просто изучил контуры после пятидесяти пяти книг из бабулиной библиотеки, я их понимал. Что до браслетов? Устройства настолько просты, что даже смешно, как их боятся обыватели.

Навязываю портянку, тем временем активируя минимальный прощуп эфирным зрением. Совсем каплю, чтобы увидеть схему, и при этом, не засекли. Конечно, данное действо можно было сделать и при отбое, но всё равно ни чем не рискую. Браслет засветился бледно-голубым, обнажая структуру.

Улыбаюсь.

Вот как.

В голове сформировались как минимум четыре варианта снятия.

Первый — деактивировать контур. Он был уровня подмастерья первого ранга, что для меня — как детская головоломка. Отключить руну, блокировать замыкающую петлю, и вуаля — бесполезный кусок металла.

Второй более экзотичный — выкачать эфириум из встроенного кристалла. Нужно лишь знать через какой проводник качать. А дальше — без источника энергии даже самый сложный контур становится просто рисунком.

Третий вариант — сломать. Грубо, варварски. Без активации самого браслета контур периметра не сможет детонировать его. Справится даже неофит, знающий, где именно приложить силу.

Но лучший из вариантов был четвёртый. Перенастроить сам контур. Не просто деактивировать, а изменить глубинные настройки. Убрать вводную дистанцию и реакцию на охранный контур. При этом браслет останется активным, что не вызовет подозрений. Элегантное решение, которые и люблю.

В общем, займусь этим позже. Сейчас же…

Ощущаю чужой взгляд. Не поворачивая головы, скольжу глазами вправо. Подле юрты курил мужик лет пятидесяти с обветренным лицом. Хотя они тут все обветренные. Сразу легко определить, что старичок лагеря. Ещё и тулуп не как у нас. Стоит курит. И наблюдает. Не скрываясь, но и не демонстративно. Профессионально. Замечаю его уже не впервой. Соглядатай? Однозначно. Значит, я под присмотром.

Кто его приставил? Анисимов? Вряд ли сержант стал бы заниматься таким по собственной инициативе. У него и без того дел хватает. Кто-то из офицеров? Лейтенант Куваева?

Ну да ладно. Главное — обнаружил его, а значит теперь никаких проблем. Более того, мне понятны опасения той же Куваевой. Неофит, сразивший двух подмастерьев? Такого в пору допросить бы, но пока наблюдают.

Перекур оборвался пронзительным, режущим слух свистом.

— Строиться! Живо! — Анисимов возник посреди курильщиков, как призрак.

Солдаты четвёртого взвода сбивались в неровную шеренгу, всё ещё тёплые после сытного завтрака и надеющиеся на отдых. Напрасные мечты. Война не делает перерывов на переваривание пищи.

Встаю в строй, сохраняя спокойное лицо. На периферии зрения маячит фигура соглядатая — он отошёл на пару десятков метров, но продолжал следить.

Сержант Белов, припадая на правую ногу, обошёл строй и встал на фланге. Несло перегаром. Похоже, успел «принять» после боя. Неудивительно. В моём прошлом мало кто из ветеранов возвращался с поля боя трезвым. И нечего их винить.

— Сейчас тренировка! — объявил Анисимов тоном, не предвещающим ничего хорошего, — Пять кругов вокруг лагеря! Бегом! Без эфира!

— Это ж пять вёрст! — невольно вырвалось у кого-то из строя.

— Теперь десять кругов! Стало быть десять вёрст! — кивнул сержант. — Курс начальной арифметики можно считать освоенным! Пора заняться улучшением вашей физической подготовки!

Строй заволновался. После утреннего боя, похлёбки, набившей животы, и всего лишь десятиминутного перекура мало кто мечтал о беге. Завалиться бы подремать, а не вот это вот всё!

— Четвёртый взвод! Напра-во! Бегом марш! — скомандовал Анисимов, и сам побежал вперёд лёгким, пружинящим шагом, прям как опытный разведчик.

Колонна нехотя тронулась следом. Белов, матерясь, захромал в конце, подгоняя отстающих.

Первый круг дался относительно легко.

Утренний морозец бодрил, а темп, заданный Анисимовым, оказался не слишком быстрым. Скорее трусца, чем полноценный бег. Хотя, для пузатого купца Захара, отродясь не бегавшего дальше своей лавки, и это стало испытанием. На втором круге он захрипел, как загнанная лошадь, но держался. Синяки под глазами углубились, холенная морда побагровела, однако удивительным образом купец находил в себе силы тянуться за хвостом колонны.

— Хорош… прессовать… — выдыхал рядом со мной Митька, с трудом удерживая ритм. — Из нас… не спортсмены…

— Дыши ровнее, — советую ему, легко поддерживая темп. — Вдох — три шага, выдох — три. И рассчитывай дистанцию.

С этой простецкой техникой 3:3 могу бежать сутками без остановки. А если снимать усталость духовным ядром… Сейчас, не активируя и десятой части, чувствую себя бодрячком.

Начало третьего круга стало переломным. До него все ещё держались вместе, более-менее сохраняли строй. Потом кто-то из задних рядов начал отставать. С каждым шагом всё больше и больше. Белов, хромавший позади, встряхнул его за шиворот, но не помогло.

— Не могу… больше… — выдохнул пухловатый мужичок невысокого роста. И рухнул на снег.

Анисимов тут же остановился.

Вся колонна замерла.

— Значит так, — сержант прищурился, окидывая нас пристальным взглядом, — пока этот ленивый ублюдок не поднимется, все отжимаемся! Приступить!

По строю пронёсся ропот, но спорить никто не решился. Вся колонна принялась выполнять отжимания прямо мордами в снег, матеря упавшего на чём свет стоит. Подобной практикой во многих армиях добиваются от войск железной дисциплины. Не всегда удачно, конечно, но порой действенно.

— Вставай, гнида ползучая! — прошипел габаритный здоровяк, отжимаясь рядом с лежащим. — Ноги переломаю, если сейчас же не поднимешься!

— Ты мне суставы вывернешь, я тебе глаза повыдавливаю! — пообещал другой, дуясь от усилий. — Оторву ногу с браслетом и в жопу засуну! А потом выброшу тебя из лагеря, чтобы разорвало пердак!

Раздался общий смех.

Затем посыпались и другие угрозы. Более изобретательные, живописные.

Упавший, понимая, что от «товарищей» можно ожидать чего угодно, собрал последние силы и с трудом поднялся.

— Продолжаем! — скомандовал Анисимов, и колонна продолжила забег.

К середине четвёртого круга стало ясно — большинство не дотянет до конца. Половина взвода еле передвигала ноги, у некоторых открылись раны, хрипы и стоны зазвучали всё чаще.

Сержант Анисимов, оглянувшись, смягчился:

— Разрешаю активировать эфир!

Тут же пронёсся вздох облегчения. Один за другим солдаты активировали эфир. Эффект был мгновенным. Ноги солдат налились новой силой, дыхание выровнялось. Пятый, шестой, седьмой круги слились в один бесконечный забег. Но парочка неофитов всё-таки упали, и тогда взвод снова отжимался.

Десятый круг завершился. Все взмокшие, вымотанные, но со странным чувством удовлетворения, что испытываешь, проверив свои пределы. Не знаю, таков был замысел Анисимова или нет, но заключённые и бывшие уголовники теперь казались чуть более сплочёнными, пережив одно испытание вместе.

Сейчас мы оказались на заснеженной поляне за палатками. Довольно просторном участке скажу. Видимо, отвели специально для тренировок.

Едва запыхавшийся Анисимов встал перед нашей шеренгой. Белов, хромой, с перекошенным от боли лицом, тоже доковылял и встал по правую руку от «замкомвзвода».

— Эфир не деактивировать, — приказал Анисимов, оглядев замученных новобранцев. — Сейчас начнётся самое интересное…