Нелюбимая жена-попаданка для герцога

15.

Я не улыбнулась в ответ. Я вообще сегодня не принесла с собой улыбок — они закончились вместе с терпением у постели Райнара.

— Я тоже не планировала, — холодно ответила я. — Но знаете, когда муж лежит больной, а по его милости... как его там...графа Тенмарка — я чуть наклонила голову, как будто пыталась вспомнить имя сорнячка среди лекарственных трав, —меня, знаете ли, тянет на сюрпризы. Например, приехать без предупреждения и узнать, как так вышло, что на наши земли совершено нападение, а в ответ —тишина, бумажки и вежливые "какая неожиданность"

Он дёрнул уголком губ, сжался в плечах, но не подал виду. Умный. Понимает: если я пришла — значит, дипломатия закончилась. Началась... профилактика. Я не закатила истерику. Не забросала оскорблениями. Просто шагнула в главный зал, не дожидаясь приглашения. Плащ развевался за мной, словно тень моей ярости, а каблуки стучали по мрамору с таким ритмом, будто отсчитывали последние секунды его спокойствия.

Василиус, между прочим, накинулся мне на плечо. Сидел, как пушистый шпион, с царственной невозмутимостью. Его хвост медленно шевелился, как стрелка секундомера. И, кажется, даже он знал — сейчас начнётся не диалог. Сейчас начнётся вскрытие. Только не скальпелем. Бумагами. Фактами. И голосом, от которого у секретарей начинает чесаться совесть.

Ведь если эта «грозовая герцогиня» приехала лично — значит, дело пахнет не только серой, но и судебным разносом.

Меня усадили в зал, де всё дышало пафосом и тонкой пылью забвения: скатерти, давно не стиравшиеся, ковры, по которым прошлись, видимо, только моль и претензия, и тяжеленный стол, под завязку заставленный бумагами. А в центре —документы. Переписанные, пересушенные, переподписанные. Пергаменты перетянутые лентами, печатями и самодовольством. Я вздохнула, села — не просто села, а с таким видом, будто сейчас буду проводить вскрытие. Без наркоза.

Для живых. И как по заказу, в проёме двойных дверей появился он — лорд Тренмарк собственной персоной, вышедший так, будто уже получил все аплодисменты и теперь соизволит оценить мою второстепенную роль в этом спектакле.

Высокий. Стройный. Чересчур холёный, как для провинциального вельможи. Лицо — из разряда «давайте мы изобразим мужественность в мраморе», тонкие черты тубы слегка поджаты, как будто он вечно недоволен качеством окружающего воздуха. Волосы — тёмно-русые, уложены с таким тщанием, будто каждый локон лично прошёл отбор в королевском совете. Наряд — разумеется, безупречный тёмно-синий камзол с серебряной вышивкой, перчатки, которые, наверное, не знали тяжёлой работы вовсе, и кольцо-печатка на руке, которым он наверняка давил на стол, делая пафосные заявления.

Но больше всего раздражали глаза. Выцветшие, серо-голубые, холодные, как мартовский лёд в луже, и с тем самым выражением, от которого у юных гувернанток трясутся локоны — а у меня начинает дёргаться бровь. В них сквозила не просто надменность. Нет. Там была уверенность человека, который привык считать, что любой конфликт решается его фамилией и зубастым юристом.

Он подошёл ко мне с шагом, идеально отмеренным по линейке предков, и сделал полунаклон головы. Не поклон, нет. Жест вежливости без содержания.

— Ах, Ваша Светлость... — начал он мягко, как масло на несвежем хлебе. —Какая... неожиданная встреча.

Ну да, неожиданная, как налоговая в маскарадный вечер.

Я даже не встала. Зачем? Он всё равно пришёл ко мне — по сути. По факту. По осознанию, что сегодня не он ведёт переговоры. Сегодня — я.

— Позвольте взглянуть, — произнесла я, вытягивая руку к кипе бумаг — Я умею читать. Иногда даже между строк.

Тренмарк попытался изобразить снисходительную улыбку. Получилось плохо.

Видимо, внутри него что-то уже начинало скрипеть от предчувствия. А я тем временем аккуратно разложила перед собой свитки, вытащила из сумки свой блокнот — настоящий артефакт новой эпохи, с твёрдой обложкой и остро заточенным гусиным пером. И начала.

Страницы шуршали под моими пальцами. Печати одна за другой теряли свою власть, как только попадали под мой взгляд. Я листала. Я вычёркивала. Я помечала поля. Иногда хмыкала. Иногда цокала языком. Иногда просто смотрела —так, что управляющий Тренмарка за моим плечом начал незаметно отодвигаться всё дальше и дальше, пока не слился с интерьером.

— А вот это, — сказала я, отрываясь от очередного листа, — незаконно. Чисто и без вариантов. Проникновение на частную территорию при отсутствии фактического нарушения обязательств со стороны герцога. Вы, простите, на каком основании приказали своим людям зайти на наши земли?

— Мы действовали в рамках соглашения от…

— Нет — Я посмотрела прямо в глаза хозяину дома. — В рамках своей наглости Управляющий пискнул. Едва слышно. Я продолжила:

— Вы забыли добавить один маленький, но важный элемент: разрешение. А без него всё это — незаконное проникновение. Это, знаете ли, чревато.

Тренмарк прищурился

— Чем?

Я откинулась на спинку кресла, медленно сложила руки перед собой, сцепила пальцы и улыбнулась. Так, как улыбаются женщины, у которых есть план мести чувство юмора и рабочая репутация дракона.

— Тем, что я вызову сюда двести крестьян с граблями и бутылками уксуса, и вы увидите, что такое натуральная форма юриспруденции.

Молчание. Густое, с привкусом паники. Где-то на краю зала кто-то уронил перо.

Наверное, управляющий. А может, совесть.

Я вернулась к бумагам. Перо снова заскользило по блокноту. Время диагнозов прошло. Теперь — хирургия. На живую.

Я медленно поднялась со своего места и подошла к столу, где на крахмально-безупречной скатерти лежал мой свиток. Протянула его Тренмарку, как будто вручала приглашение на собственные похороны — только не свои. Его. Он взял пергамент, откинул подбородок назад, будто от запаха дымящейся правды у него закружилась голова, и начал читать. Я наблюдала за его лицом: строка —напряжение. Печать — раздражение. Условия — недоумение, вырастающее в тихую, благородную панику.

— Урожай в зерне... — пробормотал он, будто проверял, правильно ли понял.

Поднял на меня глаза, в которых, увы, всё ещё тлел огонёк желания доминировать.

— И где, позвольте узнать, вы возьмете это зерно?

АХ. Этот тон. Этот голос из породы "вот сейчас я её подловлю". Как же приятно его раздавливать. Внутренне я уже потирала руки, но внешне осталась идеальной герцогиней с холодной уверенностью и чуть заметной усмешкой.

— Простите, милорд, — произнесла я вежливо, но с тем самым оттенком, от которого полы на всякий случай сами себя моют, — но это уже не входит в круг ваших полномочий. Достаточно знать, что зерно будет. В срок. В нужном объёме.

Без излишеств, но и без проволочек.

Он прищурился, но не успел ничего выдохнуть, потому что я уже шагнула ближе.

Лёгкий наклон головы, голос ниже, спокойный, как гладь воды над омутом.

— И ещё. Ради вашего же душевного и, быть может, физического здоровья —настоятельно советую не приближаться к нашим границам в обход договорённостей.

Ибо в следующий раз вас встретит армия. — Я сделала паузу. — Без доспехов. Без герольдов. Только вилы. И топоры. И недовольные крестьяне, которых вы по ошибке сочли за молчаливый фон.

У него дёрнулась скула. Он понял. Поздно, но понял.

Он пытался что-то сказать. Что-то об уверенности, о традициях, о некоем «прецеденте сорокалетней давности», который якобы ставит под сомнение мою правоспособность, но слова у него слипались, как комья сырого теста. И в этой тишине, наполненной напряжением, будто воздух стал гуще и тяжелее, чем обычно.

Я просто молча смотрела на него. Без улыбки. Без угроз. Только с той самой ледяной выдержкой, которой хватает лишь у женщин, переживших очереди, совещания и тринадцать вызовов в один день без обеда.

— Ваше поведение, милорд, — продолжила я, перешагивая через паузу, как через выбоину, — я могу списать на недосып, неверные советы или на хроническую нехватку такта. Но вторжение на земли герцога — это уже не ошибка, это выбор. И каждый выбор, как вы знаете, имеет последствия. Ваши пока — мягкие. Очень. Я бы даже сказала — обволакивающие, как грелка при простуде. Но, клянусь своей библиотекой, если вы позволите себе хоть шаг в сторону от условий, я больше не стану предлагать мирно договориться.

Я медленно обвела взглядом зал, задержалась на одном из младших советников —тот опустил глаза, как школьник, у которого в дневнике два замечания и подозрение на двойку по поведению.

— В следующий раз я даже не приеду. Я просто дам приказ. А вы уже знаете, как я умею организовывать рабочие процессы. — Я на секунду склонила голову, будто вспоминала, с чего всё начиналось. — Один замок я уже отмыла от плесени. И если придётся — отмою и второй. Только уже от вас.

Тренмарк сжал пергамент, как будто тот мог защитить его от моего взгляда. Не мог.

ЕГО губы чуть дрогнули, но он не ответил. И правильно. Потому что в этой игре я уже выиграла. Не криком. Не интригой. Не флиртом. А холодной, расчётливой логикой и железной уверенностью в том, что слово женщины с опытом — весит больше, чем весь ваш герб, милорд.

Я отступила на шаг, плавно развернулась, ловя взглядом Роберту, которая ждала у двери. Василиус, кстати, спал в корзинке, но приоткрыл один глаз и окинул зал таким видом, будто запоминал тех, кто не аплодировал.

— Благодарю за гостеприимство, — бросила я через плечо. — Особенно за чай.

— Но... — успел только всхлипнуть управляющий.

— которого не было, — добавила я сухо. — Что, впрочем, полностью характеризует ваш подход к переговорам.

Я шла к выходу, чувствуя на себе взгляды — недоуменные, злые, поражённые. Но не смелые. Ни один не решился сказать мне в спину ни слова. Потому что в эту спину только что влетел свиток договора, выстроенного так, что даже самый прожжённый юрист не подкопается.

На крыльце я остановилась, повернулась, уже не к Тренмарку — к самому поместью. Глянула на вылизанные клумбы, на ровные стены, на башенки.

— Симпатичное местечко, — сказала я вслух. — Надеюсь, вам не придётся прятаться в подвале, когда мои крестьяне снова выйдут убирать урожай.

И ушла. Потому что за мной — решение. За мной — герцог. А передо мной —только дорога. И впереди, где-то в уютном доме, меня ждал мужчина, который очень мне нравился. И в этой жизни Я ЗА НИМ ЗАМУЖЕМ. А это очень ответственная должность!