Нелицеприятный. Том 1

Глава 5

Осознание сделанной мной ошибки приходит за секунду. Что же я натворил?

— Я беру вену на себя! — неожиданно восклицает Пётр.

— Ты чего? — шепотом спрашиваю у него и тяну его за запястье.

Петя мельком бросает взгляд в мою сторону и шепчет в ответ, — Так надо.

— А тебя кто-то вообще спрашивал? — первый полицейский смотрит на Петра ещё более презрительным взглядом, после его заявления.

— Я беру всю вину на себя! — смело повторяет Пётр, — господин Гончаров ни в чём не виноват. Он не знает меня! Я представился Гордеем Пруйцевым и ввёл его в заблуждение!

— Хах! — оба полицейских посмеиваются от заявления Пети, — капец, Петров! Ну ты жжёшь сегодня! — восклицает первый полицейский.

Они явно знакомы и видят Петра не первый раз. Будто уже кучу раз он проделывал подобное и они знают его как свои пять пальцев.

Мне в голову приходит идея. Не такая уж и спасительная, но время потянуть поможет. Может, за это время в голову к Петру или ко мне придёт другая гениальная мысль, как выйти из этой ситуации, но пока так.

— Господа, а вы почему не представились? — я прерываю их смех, — разве кодекс о полиции не велит вам представляться каждый раз, когда вы при исполнении своих должностных обязанностей подходите к людям?

Да, дерзко, да опасно, но как я могу поступить иначе? Я даже не знаю, прав ли я и просто выкидываю фразы наобум. Всё, что приходит в голову я применяю сразу же, не обдумывая. Времени на это даже нет. Ситуация патовая и особо критичная.

— Кхм, — первый полицейских откашливается и с его лица сразу же сходит улыбка, — лейтенант полиции, Морозов Дмитрий Николаевич, — он достаёт корочку и показывает мне, — а это, — он кивает на напарника, — Ковалёв Роман Валерьевич, капитан полиции.

Ковалёв также вытаскивает корочку и протягивает мне для ознакомления. Я внимательно читаю их документы.

— Я думал аристократы образованные, быстро читают, — подмечает мою медлительность Ковалёв.

Тянуть я больше не могу, поэтому просто киваю, в знак того, что к их документам у меня нет вопросов.

— Ну тогда продолжим, — заявляет Морозов и убирает корочку обратно в карман, — так кем ты там говоришь представился? — он снова обращается к Пете, — Гордеем Пруйцевым?

Петя кивает.

— Выходит, что у нас здесь другая статься нарисовывается, намного тяжелее той, что мы предполагали. Это же сорок четвёртая статья уже уголовного кодекса, парень. Представление себя как члена знатного рода, если ты им не являешься, очень тяжкое преступление. До десяти лет лишения свободы. Ты же в курсе? Точно не хочешь отделаться титулами твоего друга? — он переводит взгляд то на меня, то на Петю и внимательно ждёт его ответа.

Петя сейчас жертвует собой. Он готов отдать десять лет своей жизни за своего друга. А что же я? Стою как истукан и не могу ничего сделать. Смотрю, как мой друг прыгает грудью на амбразуру. Так нельзя. За свои ошибки я буду отвечать сам.

— Нет! — восклицаю я, — я обо всём знал! Не представлялся он никем! Я сам с ним заговорил. Это полностью моя вина.

— Вот это да, — восклицает Морозов, — двое нарушителей закона не каждый себя пытаются выгородить, как это обычно происходит, а друг-друга! Ты это видишь, Ковалёв? Или я сплю?

— И правда, ситуация один на миллион, — посмеивается Ковалёв, — редко так бывает.

— Ну, раз вы выгораживаете друг-друга и каждый из вас берёт вину на себя, значит наказание получит каждый, — ехидно улыбается Морозов, — составляем протокол.

Пока полицейские оформляют бумажки на планшете я отвожу Петра на метр от них, наклоняюсь и говорю тихо, чтобы они не слышали нас.

— Петь, ты в своём уме? Десять лет хочешь отсидеть ни за что? Позволь мне взять вину на себя? — я уговариваю друга уступить.

Не хочу, чтобы это было на моей совести. Каким я буду после этого человеком, если позволю этому совершиться?

— Неее, — тянет Петька и качает головой, — сейчас вашу семью лишат последних титулов и вы вообще упадёте на дно. И потом никакое чародейство или магия тебе не помогут. Вылетевшие из знати, обратно не возвращаются. Хоть таких прецедентов не было никогда, но я слышал, что это так.

— И что ты предлагаешь? Потерять кучу лет молодости во имя моей семьи? Ты в своём уме? А как же твои родители, твои родные? Как они к этому отнесутся? Они же проклинать будут мой род. Да и не могу я так с тобой поступить, — я настаиваю на своём, но Петя не унимается.

— Как я уже сказал, — не дослушав меня, он начинает говорить, — я верю в тебя, Илья. Ты пройдёшь обряд инициации и станешь магом. А когда ты продвинешься выше и поимеешь влияние, попросишь императора о моём помиловании. Буду надеяться, что это будет не через десять лет, — Петя улыбается и хлопает мне по плечу, затем оборачивается и подходит к полицейским.

— Господа, — вежливо начинает Петька, — я беру на себя, полностью. Господин Гончаров не виноват и он не будет меня выгораживать. Виноват только я.

— Петь, — я подхожу к нему и снова пытаюсь сказать, что не стоит этого делать.

— Тшшш, — шикает он, тем самым показывая, что решение остаётся за ним.

Друг сказал своё последнее слово и не желает ничего слушать, а я… Я чувствую себя бессильным, не способным переломить ситуацию в свою пользу. Здест нет хороших вариантов, все плохие.

Вот так простой парнишка, который свято верит в нашу дружбу, подставляет мне плечо в трудный момент. Я этого не забуду. Я сделаю всё, чтобы вытащить его из тюрьмы. Другого выхода нет.

— Ну, раз вы наконец-то разобрались, — протягивает Морозов и достаёт наручники, — то закончим на этом.

Петька протягивает руки и лейтенант Морозов сковывает его наручниками.

— Пойдём оформлять тебя, — обращается он к Петьке, а затем переводит взгляд на меня, — не попадайтесь больше в такие неловкие ситуации, господин Гончаров.

Я молча смотрю на та то, как моего друга уводят. Ком застревает в горле. Злость окутывает меня. Ну что за люди и что за мир такой?! Почему такие суровые законы на счёт всех этих родовых семей?

В голове даже мелькает мысль, что лучше бы я родился обычным простолюдином, но я сразу же гоню эту мысль прочь. Ведь как раз для того, чтобы вытащить друга из тюрьмы мне и не надо быть обычным человеком.

— Действуй, как договорились, брат, — Петя кидает последнюю фразу, обернувшись ко мне, — я в тебя верю, — снова повторяет он, — затем, его уводят.

— Не надейся, куда там ему вытащить тебя. Ты знаешь что их семья… — я слышу голос Морозова вдалеке, но не могу услышать до конца, потому что они стремительно отдаляются от меня.

Я остаюсь один возле своего дома, обозлённый и морально подавленный. Эта встреча должна была быть для меня просто глотком очередной информации и не более того, а обернулась тем, что я подставил своим любопытством хорошего человека. Теперь совесть будет мучить меня, пока я не добьюсь его вызволения из тюрьмы. Держись, друг, я спасу тебя. Теперь я просто обязан стать магом и вернуть своей семье некогда былое влияние.

Я снова прохожу через калитку во двор. Медленно иду в дом. Мысли бесконечно крутятся в голове. Ни о чём другом теперь думать не могу. Прохожу вглубь дома и вижу отца, сидящего в старом кожаном кресле. Он грузно смотрит в пустоту перед собой, а когда замечает меня, но одаривает меня тем же взглядом.

— Где ты был, сын? — очень строго спрашивает он.

— Я был… — не заканчиваю фразу и вздыхаю.

Врать я не хочу, это не мой принцип, я это чувствую. Поэтому выдаю отцу правду.

— Был с Петькой. Хотел узнать, кто он такой, — на одном дыхании выпаливаю я.

— Хах, — отец выпускает злобный смешок, — и что? Узнал?

— Узнал… — я протяжно вздыхаю.

— Ну что, лишат меня последних титулов или погон? — проницательно спрашивает отец.

У меня брови на лоб поднимаются от его вопроса. Откуда он знает, что что-то произошло? Или он чувствует? Догадывается? Но всё оказывается куда проще, чем я думаю.

— Откуда ты знаешь, что… — я не заканчиваю свой вопрос, потому что получаю незамедлительный ответ.

— Видел я с окна как вы с ним сюда шли. А затем увидел, как полицейские идут за дом. А потом увидел как твоего дружка простолюдина уводят в наручниках, — выдаёт отец, — я только удивился, почему тебя отпустили.

— Меня… — ком в горле прервал мой ответ, я сглотнул и продолжил, — он взял вину на себя.

— Хах! — снова этот смешок, — как благородно, — констатирует отец, — будто он аристо, а не мы, правда?

Я ничего не отвечаю и лишь опускаю взгляд в пол.

— Ты что, расстроился что ли? — спрашивает отец.

— Он сядет в тюрьму из-за меня лет на десять, — я сокрушаюсь вслух.

Отец ничего не отвечает примерно с минуту, затем встаёт с кресла и подходит ко мне.

— Слушай, сынок, — начинает он, — я же тебе говорил, что не нужно тебе общаться с простолюдинами. Контактировать с ними очень опасно для аристо. Ты меня не послушал, теперь это послужит тебе жизненным уроком.

Он что, нотации читать ко мне подошёл? Я и сам уже всё прекрасно понял. Я был не прав. Я поступил опрометчиво и жёстко поплатился за это.

— Но дружбу я уважаю, — заявляет отец, чем заставляет меня поднять голову и с удивлением посмотреть на него, — в вакууме, — добавляет он, — в принципе, понятие дружбы, я имею ввиду. Будь у меня прежнее влияние, какое было тогда, лет пять назад, нам бы не составило никакого труда совершенно законно вытащить его из тюрьмы, но сейчас… — он делает драматическую паузу от которой у меня живот сводит, — сейчас я в силах, возможно, выбить ему камеру поприличнее. Но это ещё под большим вопросом, получится ли.

— Спасибо, отец, — я благодарю его и протягиваю руку.

Он смотрит на мою руку, думает, а затем, крепко пожимает её.

— Я сделаю всё, что от меня требуется, пап, — признаюсь я, — теперь я понимаю, насколько важно вернуть наш род на прежнее положение.

— Молодец, сынок, — произносит отец, поменяв суровый взгляд на снисходительный.

— А может и повыше, чем прежнее положение, — слегка улыбаюсь я.

— Ой, балда, — отец смеётся, — послезавтра мы увидим, на что ты способен, — он толкает меня в сторону кухни, — пошли обедать. Твоя мать уже заждалась нас.

— Хорошо, — я слегка посмеиваюсь в ответ и иду на кухню.

Гадкое чувство всё не покидает меня. Да и не отпустит оно меня до тех пор, пока я не вытащу друга из этой передряги. Но сейчас мне нужно сосредоточиться на другом. Очень скоро будет инициация, от которой зависит слишком многое.

В дверях мы встречаем тётю Клаву, которая накрыла на стол и уже собирается уходить. Всё по правилам аристо.

— Здравствуйте, тётя Клава, — я приветствую её и делаю шаг в сторону, чтобы пропустить её.

— Привет, Илюша, — мягко протягивает она и проходит вперёд, — приятного аппетита вам, — бабуля обращается к нам обоим.

— Спасибо, — мы отвечаем одновременно с отцом и проходим на кухню.

— Илюша! — мама встречает меня с доброй улыбкой на лице и обнимает меня, — ну как всё прошло сегодня?

Я смотрю на отца, который, как всегда, очень серьёзен. Он грузно садится на стул и пододвигается, не смотря в нашу сторону.

— Хотелось бы лучше, — я не вру, но и не отвечаю, что всё печально.

Не хочу расстраивать маму. Она так добра ко мне. Она любит меня всей душой и сердцем. Я это прекрасно вижу и чувствую.

— Ну ничего, родной, ничего, — приговаривает она, — всё будет хорошо. Не сошёлся свет клином на этих тренировках.

Бам! Раздаётся стук, оглушающий всех в комнате.

Я оборачиваюсь и вижу отца, который с укором смотрит на мать. Он держит сжатый кулак, только что стукнувший столешницу. Видимо, ему очень не понравилось выражение мамы о моих тренировках.

— Екатерина! — он обращается к маме непривычно официально, — ты опять за своё?

Мама ничего ему не отвечает и только отводит виноватый взгляд, а затем, обращается ко мне.

— Ну всё, садись, кушай. А то еда стынет, — она садится рядом с нами.

В воздухе повисает гулкая тишина. Отец начинает есть первым и я решаю последовать его примеру.

Мама пытается вставить обыденные фразы, чтобы разрядить обстановку с отцом, но отец лишь мычит и не отрывается от еды. Он есть по армейски быстро и также быстро выходит из кухни.

— Куда это он? — отрываю взгляд от еды и перевожу на маму.

— Может дрова рубить, может спать, — она пожимает плечами, — он так стресс снимает. Не обижайся на него. Я за столько лет уже привыкла давно к его поведению, — мама снова поглаживает меня за ухо.

У неё такая привычка с моего детства осталась что ли? Или она вот таким образом снимает свой стресс? У каждого свой способ.

— Мам, он так сильно переживает за инициацию? Поэтому такой хмурый постоянно? — спрашиваю о своей догадке.

— Не только, сынок, — мама протяжно вздыхает, — у нас сейчас много проблем. Всё навалилось, как снежный ком, когда дедушка умер.

— А можешь рассказать подробнее? Кем был дедушка? — спрашиваю я, закидывая в себя очередную ложку бобового супа.

— Дедушка у тебя был такой же хмурый, как отец, — мама посмеивается, — тот весь в него пошёл.

Интересно, что она умеет смеяться даже в самых плохих ситуациях. Не многие могут сохранять бодрость духа, когда имеют такие проблемы. А может, она просто женщина и от неё ничего не зависит? Мужчина в семье главный и всегда взваливает проблемы только на свои плечи, а жене достаётся семейный быт и поддержание хорошей атмосферы дома, чтобы хмурые мужчины после решения своих каждодневных проблем приходили домой и хоть немного радовались. По крайней мере, в своей голове я объясняю это так.

— Он был воином, очень хорошим воином, — продолжает мама, — твой отец всегда им восхищался и хотел быть таким же. Но когда на обряде инициации его дар не проявился, отец почти сломался. Мы с ним тогда уже были помолвлены и что-то мне подсказывает, что именно я не дала ему сломаться окончательно.

Так я и предполагал. Отец хочет не только поднять род, но и сделать из меня того, кем он сам всегда мечтал быть. Вот откуда его рвение в тренировках и колкий характер.

— Так они были близки с дедушкой? — я вставляю вопросы по ходу её рассказа.

— Вообще, не особо, — качает головой мама, — дедушка был закрытым и не особо общительным. Ну, знаешь, воины они все такие. Что-то в них ломается однажды, после очередной жестокой битвы и всё, их уже не изменить. Они остаются такими навсегда.

— Угу, — я киваю, — а что там с отцом было после инициации? — я хочу услышать продолжение истории об отце.

— Ах да, — мама растягивает уголки рта и отводит взгляд в сторону, — после этого дедушка совсем отдалился от него. Видимо, для него тоже было очень важно, чтобы его сын стал магом. Отец в свою очередь пошёл в армию, чтобы служить императору, как он всегда мечтал. Да, без магии, но он ведь всегда мечтал быть воином, как его отец. Так и положил двадцать пять лет продвижению по карьере военного.

Так вот откуда у него эта выдержка и вот почему он всегда так быстро ест. Как я и подумал, военный человек, военные привычки.

— А в каких войсках он служил? И в каких званиях? — уточняю я.

— В особой военной академии учился, для знатных родов. Практически все мужчины из аристо там учатся, включая магов. Но не всегда. Это по желанию, — отвечает мама, сидя на стуле с абсолютно ровной, аристократической осанкой, чем меня восхищает, — туда простолюдинам вход закрыт. Простолюдины могут на военных учиться тоже, но не в этой академии, — она пожимает плечами, будто не разделяет такого подхода и продолжает, — в общем, отец отучился и начал с самых низов, дойдя до звания полковника. Под ним была целая дивизия! Он много раз был в горячих точках, заслужил титул рыцаря и множество наград от государства.

— А титулов вообще много? — интересуюсь я, доев свой обед и отставив тарелку в сторону.

— По моему, штук семь, — отвечает мама и подсчитывает что-то на пальцах, — но тебе этот вопрос лучше отцу задать. Он точно осведомлённее меня в этих вопросах.

— Хорошо, — киваю и делаю паузу, — а вот я слышал, что титул рыцаря мне скоро светит, — я вспоминаю слова тёти Клавы и хочу спросить, знает ли что-нибудь об этом мама, — это как?

— А, ну да… — мама облокачивается о спинку стула, — титул рыцаря дают всем магам после обряда инициации. Вот твоему отцу пришлось выгрызать этот титул с боями и много лет к ряду. А тот человек, у которого проявится дар на инициации, ему сразу дают этот титул. Магу намного легче получать новые титулы, чем не магу, — поясняет мама.

— Как интересно, — я пододвигаюсь ближе и кладу локти на стол, оперевшись на них, — а у дедушки какой титул был?

— Он был князем, — констатирует мама.

— Может и я смогу когда-нибудь стать им… — говорю вслух то, о чем подумал.

— Для меня главное твоя безопасность, сынок, — сразу выдаёт мама, — я так переживаю на счёт этого обряда. Там ужас что придумывают каждый год…

— И что же? — мама меня очень заинтересовала и я практически заглядываю ей в рот, в ожидании продолжения рассказа.

— Мне лично этого не понять, — сразу говорит мама.

Её голос становится грубее, а лицо приобретает серьёзность.

— Варварство какое-то, — добавляет она, — каждый год в газетах пишут о новом виде обряда инициации. Причём общественность узнаёт это только после произошедшего. Я лично против такого.

Я киваю и молчу, желая услышать какие-нибудь примеры. Мне же нужно знать, к чему готовиться. Помню, как отец упоминал о своём и дедушкином обряде. Что-то там про медведей и горящий дом, но без подробностей. Я тогда так и не понял, как это происходит. Надеюсь мама объяснит подробнее.

— Был один вопиющий случай, от которого у меня волосы дыбом встали, когда я это прочитала, — мама продолжает говорить уже более эмоционально и жестикулирует руками, — они молодого паренька, в день его совершеннолетия скинули с самолёта без парашюта! Двадцать пять лет ему всего было!

— Двадцать пять это совершеннолетие? А почему они так поступили в его день рождения? — меня это тоже возмущает и я нахмуриваюсь.

— Ага, — отвечает мама, — потому что магический дар может проявиться только в день совершеннолетия и только в экстремальной ситуации. Поэтому я так боюсь за тебя, сынок.

— Погоди, мам, — в мою голову приходит логичный вопрос, — мне что, послезавтра двадцать пять лет будет? Мой день рождения послезавтра? — я сильно удивляюсь.

— Да, сынок, — мама вздыхает, — тебе послезавтра двадцать пять… Совсем взрослый уже, — она смотрит на меня взглядом, полным любви и проводит ладонью по моей щеке.

Вау. Вот как оно всё устроено. То есть обряд инициации подстраивают под дни рождения претендентов на получение дара. И если семей сорок восемь, это значит, что два-три раза в год проводятся такие обряды. Наверняка, хотя бы два раза в год кому-то из первенцев аристо исполняется двадцать пять.

— А чем закончилось? Что случилось с парнишкой, которого выкинули из самолёта? — я хочу услышать продолжение истории, — он же магом оказался, да? Наверняка, спасся?