Нелегкая служба

Глава 3

Как только Всеволок поговорил с приказчиком, тот, смекнув, что с этим боярином лучше не ссориться, устроил все чудесным образом. Даже Тапышу писать не стал, от греха подальше. Вдруг, ниоткуда, нашлись все необходимые запасы и наивысшего качества. И свинец и пищали новые и припасы в дорогу.

И сейчас товарищ воеводы стоял и смотрел, как казенные крючники быстро и деловито таскали в съемный сарай тяжелые сундучки со свинцовыми чушками, небольшие бочонки с порохом и мешки с овсом, да сухарями. Рядом с воротами, обняв пищаль, на чурбачке лениво зевал Емка. Внутри расторопный Фрол сосредоточенно пересчитывал кули, сундуки и короба. Небольшая бронзовая пушка на одноногом колесном лафете уже стояла возле сарая, прикрытая просмоленной рогожей.

Вдосталь насмотревшись на суетящихся работников, Всеволок отправился хлебнуть чего-нибудь хмельного в таверну, пока Фролка занят. А то последнее время тот все нудел, боярин-де не пей, и бу бу бу…

Там его и нашел стрелецкий полусотник. Прибыли, приставленные к товарищу воеводы, Ельцкого приказа стрельцы.

Боярин дважды прошелся перед строем, разглядывая своих солдат и обдумывая нужную речь. “Ну и рожи. – подумал он. – Каторжные. Опасаться таких надо…” Все они были из большого гарнизона, стоявшего в торговом городе Ельцке далеко на востоке, куда приходили караваны из султанатов и далекой империи Сюань. Ходил слух, что во время вспыхнувшей в городе Смоляной смуты, стрельцы тоже поднялись, распаленные дармовым вином, что главные зачинщики выставили – боярин Федотка Курбатый и купец Еропка Скупой, которые смоляные ямы-то и держали. А потом-то, как говорят, протрезвели стрельцы и раскаялись. Но поздно было. Поговаривали, царь дико осерчал – бунт подавили со всей возможной скоростью. Два полка опричных в городе лютовали. Треть смутьянов казнили, оставшихся, вседержавный милостиво простил и разбросал по рубежам Яровии – вину искупать службой беспорочной. Каты опричные только свои метки им оставили, чтобы помнили, собачьи дети, как против власти головы поднимать. А Еропку с Федотом на дыбе покурочили и еще живыми прилюдно сожгли, а семьи их – в приказные холопы оброчные определили. По поводу этой смуты царь даже указ выпустил, который Всеволок во “Вседержавном листке” читал.

У каждого стрельца был какой-то дефект – или ноздря рваная, или выженное на щеке клеймо в виде птичьей лапы, либо все вместе. Наконец, Всеволок решил не мудрить – поставив перед стрельцами четкую задачу – так всегда лучше выходило.

– Стрельцы! – боярин выдохнул хмельными парами и громко начал свою речь. – Царь-батюшка, да хранят его боги, указал нам дело важное, государственное! – Всеволок многозначительно поднял указательный палец к небу. – На юг пойдем! Человека ученого, из самого Яру, охранять будем! Что-бы он, значит, оружие страшное делал, на погибель врагам нашим! За то милует вас царь-батюшка! Простит бузу вашу, ежеле, не щадя живота, сохраним, да с оружием этим к царю вернемся – так еще и озолотит!

Про то, что если экспедиция провалится, все стрелецкие семьи, которые сейчас под надзором опричным, будут в холопы проданы, Всеволок говорить не стал. Чай не дети перед ним – сами все понимают. Подумалось ему, что жестоко конечно но по сути, царь правильно делает. Без крепкой и жесткой руки Яровии никак нельзя – забузит страна огромная, красной живой водой умоется. Вроде народ тихий и мирный, но как репей под хвост попадет, да казенка в горло прольется – жди большой беды. Будут по всей стране красные петухи гулять и кровь литься. Бывало такое уже не раз. Страшной данью платила в смутные времена сторона многострадальная.

Стрельцы стояли молча, как истуканы, внимательно слушая боярина. Видимо, хорошо над ними опричные потрудились. Никто не шептался, не отпускал замечаний и шуточек, как это обычно бывает в ратной среде. Всеволоку это показалось нехорошим знаком. Он тяжело вздохнул и приказал разойтись. Полусотнику обяснил, что надо идти получать оружие и помогать Фролке заготавливать припасы. Затем боярин вернулся в таверну и продолжил там прерванное стрелецким занятие – стал надираться.

…

Когда начало темнеть, Фролка вышел из сарая, закончив инспектировать выделенные продукты. Возле пушки возились трое молодцов в черных стрелецких кафтанах с серебряными шнурками на груди и саблями на кожаных ремнях, что были им заместо кушаков. На простых перевязях-“берендейках” у них висели грозди гнезд. В них солдаты носили патроны из промасленной бумаги. Лица стрельцов были отмечены знаками, какие могли быть поставлены только в опричном приказе. Навешивая тяжелый замок, Фрол вопросительно посмотрел на сидевшего у стены Емку. Тот пожал плечами и распевно произнес: – То стрельцов пригнали, что с нами пойдут. – затем, широко и заразительно зевнув, продолжил свою нелегкую службу.

– Здравы, служивые! – Фролка приветливо улыбнулся и подошел к стрельцам.

– И тебе здрав будь, милчеловек. – ответил один из пушкарей – высокий щекастый детина с красным, воспалившемся, клеймом на щеке. Видимо, главный пушкарь. Остальные кивнули и опять стали возиться с винтовым затвором пушки.

– Так, значится, с нами идете? – приветливо спросил Фрол и, протянув руку здоровяку, представился. – Фролка, боярина Кручины человек.

– Зови меня Горынычем, все так кличут. – здоровяк стрелец пожал протянутую руку. – С вами…

– Пушка что? Рабочая? – Фрол ткнул пальцем в стрельца, который тихонько матерясь, натужно пытался провернуть винт затвора. – Приказной клялся, что новая.

– Да новая, то новая. Затвор только клинит. Поди, на мануфактуре не углядели. Ну это не беда, щас подточим, подмажем и будет совсем новая. – стрелец утробно хохотнул. – Да – в зарядном ящике картузов то поболе, чем чушек чугунных. И картечи мало совсем. – Затем, помедлив, поинтересовался. – А скажи Фрол, что твой боярин, лют ли.

– Да не. Добр, аки пчелка. – холоп улыбнулся. И закончил уже с серьезным лицом. – Пока дело делается. А чугунки с картечью нам попозжей привезут. И шрапнелю обещали.

На том они и разошлись. Фролка, опасаясь, что боярин опять наберется сверх всякой меры, поспешил в гостевую избу..

В довольно большом зале уже стало душно, весело и шумно. Местные спокойно ужинали, запивая вином или медом тушеную с овощами козлятину. Опричные сидели за отдельным столом в “чистой” половине зала. Там же, в дальнем углу, Фрол увидел боярина. Тот все-таки успел уже хорошенько залить глаза. На его коленях сидела дебелая местная гулящая девка, которых полно в любом городе, где ратные люди стоят. Выкатив из растрепанного платья обширную грудь. Пьяный Всеволок в расстегнутом кафтане что-то шептал ей на ухо, одновременно шурудя под подолом руками. Девка повизгивала и хохотала. Холоп вздохнул, осуждающе покачал головой и поздоровавшись, присел к компании возниц, которые привезли Редьку. Тот не появлялся из своей комнаты, проводя время по словам его холопа Митрохи, за чтением каких-то умных книжек. Мужики степенно пили липовый чай с бубликами и вареньем, ведя неспешные разговоры. Как Фролке стало понятно, их тоже приказом подрядили в экспедицию.

Совсем уже в ночи, народ стал потихоньку расходиться. Возницы, позевывая, отправились спать в общую комнату на втором этаже, оставив Фролку в одиночестве – дожидаться хозяина.

Дверь в таверну внезапно громко хлопнула. Все присутствующие замолчали и уставились на вошедшего – дикого вида мужика с косматой, давно нечесаной бородой на широком мясистом лице. Вошедший был высок и очень здоров. Широкие чуть покатые плечи, длинные мощные руки. Из-под кустистых бровей на посетителей зыркали ярко-синие внимательные глаза. На патлатой голове, вместо шапки, был необычный головной убор с оскаленной головой россомахи. Ее по-зимнему пушистая шкура с когтистыми лапами спускалась на плечи здоровяка. На груди и руках вошедшего побрякивали многочисленные амулеты из костей, клыков, когтей, каких-то камушков и покрытых вязью деревяшек. Такие же обереги на шнурках свисали даже с широкой бороды незнакомца. Одет он был в домотканые штаны и рубаху, выглядывающих из-под медвежьей шубы, сейчас распахнутой. Мягкие сапоги, подбитые оленьим мехом, дополняли его наряд. Через плечо висела объемистая кожаная сума грубой выделки. В руках мужик держал деревянный посох с себя ростом, на навершии которого скалился злой глумливой ухмылкой маленький брюхатый человечек со звериной мордой. По одному этому посоху можно было понять, что пришел редкий гость – волхв, жрец одного из самых жестоких богов яровитов – Сормаха – бога ненасытности, ярости и исступленного гнева. Вошедший огляделся и вперевалку, глухо стуча посохом, направился к Всеволоку. Проходя между столами, он намеренно проигнорировал опричных, которые неуверенно сжались на своих лавках. Повинуясь свирепому взгляду звероподобного волхва, девка, сидящая на коленях боярина, мгновенно вскочила. Затем стыдливо накинула платок и второпях поклонившись, бросилась вон.

– Здрав, боярин. Ты Кручина? – голос пришедшего больше походил на утробный раскатистый рык какого нибудь дикого зверя.

Основательно пьяный, Всеволок утвердительно мотнул головой и вдруг неожиданно улыбнулся, посмотрев на жреца: – Хорош… Прям зверюга. Краса! Садись, выпей со мной. – затем, покачнувшись, приглашающе махнул рукой. Напуганный Фрол уже мялся за спиной волхва, готовясь выручать хозяина. Вдруг жрец осерчает на пьяного помощника воеводы. При словах Всеволока, он со страхом втянул голову в плечи, ожидая неминуемого взрыва. Своевольность волхвов была общеизвестна. Но мужик только усмехнулся и, прислонив посох к стене, сел напротив боярина. Затем, в два глотка опустошив протянутую полную кружку и, утерев усы, представился: – Бродобой, россомахин сын. Круг к тебе приставил.

– Хорошо… – пьяно улыбнулся боярин.

…

Как бы не стремились жрецы яровитского пантеона к одиночеству, предпочитая жить скитами в дремучих лесах, диких степях, или у истоков рек, поближе к своим божествам – все одно, для окормления своей обширной паствы, приходилось им ходить по городам и деревням. Надо же было совершать свои обряды и приносить жертвы, помогая простым людям в их нелегкой жизни. И конечно, надо было собирать установленную законами долю. Для чего волхвы объединялись в общины, которые люди называли кругами. Потому что, собираясь для решения какого-нибудь важного вопроса, волхвы садились в круг. Это показывало равенство всего жречества. Когда царю, или какому-нибудь сановному боярину нужен был мудрый совет, предсказание, лечение или помощь богов – он и посылал к такому обществу. Так же и в этот раз – Северному кругу пришло письмо царской канцелярии, что надо помочь ученому человеку, которого оберегает ременной боярин Кручина, молитвою, жертвою и иной необходимой помощью. Для чего царь посылает два десяток денег золотом, пять голов овец и, украшенный тонкой резьбой и золотым тиснением, табурет с мягким сиденьем. И теперь, вызванный из своих заповедных чащоб жрец Сормаха должен, по решению круга, сопровождать Всеволока в этом далеком путешествии.

…

Волхв и Всеволок похмелялись после тяжелой ночи в компании Густава, который как раз вышел позавтракать. Ученый муж восторженно пытался объяснить, подпирающему тяжелую голову боярину и открывшему рот Бродобою, суть своих научных трудов. Фролка опять отправился к приказчику стребовать недоимки. Хитрый старик так и норовил чего-нибудь недодать.

– Мертвий, он всигда тянет жиснь у живой! Такой природа за та грань жиснь! В Нафь, да! – говорил уже в который раз Редька, вдохновленный поневоле внимательными слушателями. При этом он размахивал руками, как живая мельница. Затем Густав отломил кусочек хлеба и макнул его в жирный мясной соус. Тщательно прожевав и проглотив кусок, он продолжил. – Я меняй знак! Он будет не тащить от живой, а отдавать для живой. Я деляль живой как совсем совсем мертвий, но живой! И это есть прорыв! Еgregie! Я долго объяснять это ваш царь. Он велик – он пониял! Сказал – “Идьи, делай”! Денех дал! Можьно сделать из простой человик – не мертвий человик! Да!...

Наконец Густав выдохся. За пару минут он допил свой пахучий травяной взвар, чей запах вызывал у приятелей рвотные позывы, и откланялся.

– Ты чего понял? – растерянно спросил здоровенный волхв, взглянув на Кручину красными, воспаленными после попойки, глазами.

– Неа… – тяжело отозвался Всеволок. Ему было муторно. – Шибко он умный… не угонишся.

– Мда… – протянул Бродобой и резюмировал. – Дурачок…

– Так, то ж... Тут с живыми-то не разберешся, а он к мертвякам лезет… – боярин тяжело вздохнул, обдав все вокруг перегаром.

Видя, что Кручине тяжко, волхв, поддержав его за руку, вывел болезного на улицу – освежиться и оправиться.

Когда новые приятели более менее пришли в себя, то отправились на стрельбище. Там стрельцы, под руководством полусотника – коренастого Полухи, пристреливали выданные ружья. Пищали были новые, прямо с мануфактуры, системы Коржа-Зяблика – игольчатые. В них, разгоняемая пружиной, каленая игла пробивала бумажный патрон и разбивала запальную лепешку, которую помещали на донце хитрой пули. Когда такая пуля пролетала по стволу, ободки в задней ее части распирались, а закрученный наконечник заставлял вращаться. За счет этого пищаль хорошо и ровно била на семьдесят-сто шагов. Натренированный стрелец на таком расстоянии прицельно клал почти все выстрелы в ростовую мишень. Да и заряжать такую пищаль было одно удовольствие – затвор ручкой специальной повернул, дернул, патрон вставил и опять же затвором, с уже взведенной иглой, запер. Пули ратники лили сами, а затем упаковывали их при помощи вощеной бумаги с лепешкой и порохом в патрон. Стрельцы, конечно, ближний бой не очень жаловали, хотя сабельки у них имелись. И пользоваться они ими могли. Но ни в какое сравнение со степными волками, что на лошади живут, и с ножа едят, они не шли. И бердыш стрелецкий, при прошлом вседержце, совсем укоротили – теперь он был высотой хорошо по пояс. Предпочитали стрельцы драться издали, решая все вопросы свинцовой дулей. Задумавшийся боярин вздохнул. Ему бы, конечно, хотелось иметь за спиной тех детей боярских, с которыми столько раз на порубежье хлеб делил. Те и саблей, и свинцом, и пешими, и конными – все едино – молодец к молодцу. Но, в такие походы царь своих главных порубежников не посылает – бережет.

Всеволок с волхвом немного посмотрели за тренировкой стрельцов, и пошли инспектировать собираемый обоз. Фролка как раз занимался погрузкой поклажи на выделенные для этой цели телеги. При этом зорко следя за крепкими крючниками, чтобы ничего к их рукам не прилипало. На трех самых крепких телегах, уже стояли, закрепленные по бокам, щиты гуляек с узкими бойницами, на маленьких колесиках. Набраны они были из узких дубовых дощечек, скрепленных неширокими железными полосами. Такие щиты могли остановить не только степную каленую стрелу, но если повезет – то и пулю. Рядом со своей небольшой походной кухней, которая представляла собой закопченный бронзовый котел с крышкой и чугунной печкой на двух колесах, возился стрелецкий кашевар Збор – кривоногий краснощекий детина с мясистым плоским носом, заплывшими сонными глазами и огромными ручищами. Явно не без примеси степняцкой крови человек.

Тут, на одной из уже загруженных и укрытых рогожею повозок, Всеволок увидел пацаненка. Мальчишка сидел на телеге и мотая ногами, ножом выстругивал что-то из деревяшки.

– Эй! Ты кто, чей…?! – уперев руки в бока, возмутился боярин.

Малец втянул голову в плечи и, с испугом смотрел на Всеволока.

– Боярин, не гневись. – тут же к Кручине подсеменил, сорвав с себя шапку, Збор. – Это нашего Гияна малец – Сарыш кличут. Послушный отрок. Никого у них из родни не осталось. Вот Гиян пацана-то с собой и таскает. Дозволь ему с нами быть.

– Это что – его с нами в мертвые земли брать?! – зашелся Всеволок. Но, стоявший рядом волх успокаивающе положил ему руку на плечо.

– Ну, ежли нет у них никого, с кем дите-то оставить? Или что? Родному отцу сына в холопы продавать? Так уморят же мальца… – примирительно заметил Бродобой.

Боярин задумался на несколько секунд, затем проворчал: – Ладно, пущай идет. Только смотри. – погрозил он пальцем Збору. – Чтобы, пока мы далеко не уйдем, на глаза опричным не попадался. А потом пущай – вон кашу варить помогает.

– Благодарствую, боярин. – прижав шапку к груди, заулыбался кашевар.

Всеволок расстроенно сплюнул, затем нашел взглядом своего слугу и заорал: – Фролка, сучий сын!!! Проследишь! Чтобы никакие девки за нами не увязались! Никаких посудомоек и прачек! А то отвернешься – уже набежали бляди… – сказал он тише. И как-то обиженно добавил. – А ты потом еще от степняков их отбивай!

– Слушаюсь, боярин! – заученной скороговоркой ответил Фрол, в тот же момент отвернувшись, и продолжив собачиться с неловкий крючником. Затем, видимо вспомнив, опять обернулся к Кручине: – А кузнеца казенного брать?!

– Ну конечно бери, дубина! – рассвирепел Всеволок.

…

– Обряд нам надо делать. – заявил Бродобой, когда они уже сидели с боярином в таверне и потягивали квас. После вчерашнего загула обоим хотелось чего-нить холодного и кислого. – В лес надо, подальше от жилья. Сормаха милостить буду, чтобы помог нам. Гадать буду…

Всеволок недоверчиво покачал головой, но спорить не стал: – Как казаков дождемся, сразу и выйдем.

– Без обряда никак. Лучше мы вперед немного пройдем, мне совсем дикий лес нужен. Там еще одно дело надо сделать. – взгляд волхва стал отсутствующим. – А казаки нас догонят. Чай не пёхом…

На том и порешили.