Нелегкая служба

Глава 12

Матери Черных степей нездоровилось. Она лежала в своей юрте на ложе из кучи меха и тяжело дышала. Огонь в большом очаге трещал и слегка чадил, выпуская дым в отверстие на крыше. Брошенные в огонь травы распростаняли терпкий и чуть сладковатый запах. Невзирая на теплую погоду, было натоплено, как в огромных банях Чарезмы и так же душно. Пожилая служанка, со свисавшими, подобно сосулькам, многочисленными косичками, обмакивала в миске с водой свернутый платок и осторожно протирала им лицо старой ведьмы. Кычак даже не вошел, а стремительно влетел к своей древней родственнице.

– Пошла вон!!! – гаркнул он на служанку.

Женщина, опустив голову, мгновенно выбежала из юрты.

– Ты обещала мне помощь!!! Ты говорила, что это будет легко!!! – хан был в бешенстве. – Мы не смогли даже поймать их! А теперь мои люди отказываются идти воевать этот жалкий сарай! Кричат, что там молнии, громы, и огромный демон стоит посередине какого-то мертвого места! Стонут, что когда они туда идут, их руки слабеют!

– Не кричи… Голова болит… – Мать тяжело выдохнула. Ее речь звучала хрипло и прерывисто. – Это место итак убивает меня. Я не понимаю… не понимаю почему эти яровиты еще не подохли. Эта воронка… воронка в мир мертвых… она высасывает мои силы… – старуха посмотрела на Кычака и, тяжело сглотнув, продолжила. – Я буду делать обряд…защиту от вихря. Иногда, что-то завладевает вихрем… Пришлешь мне раба… Потом я помогу тебе… Надо спешить… Но основную работу тебе надо будет сделать самому… Твои люди пугливые шакалы. Не руки у них слабеют… а их тупые головы. Но они пойдут за тобой… Служанки нашептали мне, что это Юсык мутит воду… Нашептывает воинам, что ты выжил из ума… раз ушел с таких пастбищ… Да еще и гоняешься всем улусом за этими яровитами… с которых нечего взять…

– Юсык? Мой лучший сотник? – гнев хана сменился неподдельным удивлением. – Он со мной много лет…

– Ты высоко летишь… Под ноги не смотришь… Да… Он глупый, но хитрый… Хочет занять твое место… – ведьма издала звук, похожий на смешок. Затем с трудом покопалась в мехах, на которых лежала. Достав, скрюченной как лапа у птицы рукой, крошечный пузырек с бурой жидкостью, она протянула его Кычаку. – На… избавься от него. Веди своих людей сам… За тобой они пойдут, они бояться и уважают тебя…

Хан забрал из руки ведьмы флакон размером с мизинец и осторожно засунул его в складку на поясе. Привыкнув все решать быстро, Кычак резко прошел к пологу юрты, откинул его и поманил рукой своего стоящего у входа нукера: – Осма, найди мне Бусума. И приведи ко мне.

Затем он занавесил полог и вернулся к ведьме.

– Мать, дай мне еще тех семян! Много семян. Я подниму таких животных и отправлю их убивать яровитов. – хан, нетерпеливо раздувая ноздри, смотрел на тяжело дышащую колдунью.

– В этом месте ты их не заставишь себя слушать… Они не будут идти к вихрю… Ты сделаешь все сам… Только так можно обрести силу… заставить ее служить себе… Спеши…

Кычак вернулся к себе, где в раздражении принялся расхаживать из угла в угол.

Проклятый Юсык. Сколько подарков и трофеев он подарил этому неблагодарному сыну шакала. Сделал сотником, обойдя при этом более достойных воинов. И теперь, в самый острый момент, когда Кычак уже в шаге от получения могущества и силы, этот ублюдок смущает его людей. И это именно сейчас, когда нужно их беспрекословное подчинение.

Подняв полог ханской юрты, пригнувшись, вошел высокий и массивный воин с сабельным шрамом через все лицо. Затем он опустился на одно колено и сдернул шапку.

– Хан?

– Встань Бусум. – Кычак приветливо улыбнулся воину и потрепал его по плечу. – Разве мы с тобой прошли мало войн, или мало ели из одного котла? Да ты как брат мне. Я же помню – ты всегда был в первых рядах. И сколько раз ты прикрывал меня…

Уродливое лицо поднявшегося воина расплылось в гордой победоносной улыбке после такой, редкой для хана, похвалы.

– Я подумал, что такой преданный и храбрый воин достоин роскошной награды. – все так же приветливо глядя на Бусума, сказал Кычак, сделав ударение на слове “преданный”.

В заплывших сощуренных глазах батыра мелькнула жадность.

– Я подумал, чем мне отблагодарить тебя. И решил – из тебя выйдет прекрасный сотник. Сможешь быть сотником?

Бусум кивнул.

– Юсык разочаровал меня, а был такой хороший воин… – хан в притворной печали покачал головой. – И я услышал, что он высоко собрался залететь?

Маленькие глазки воина виновато забегали.

– Разносит обо мне, своем хане, нелепые слухи. – продолжил Кычак. – Подбивает людей к неповиновению… Бусум, я очень ценю в людях верность. Ты же верен мне?

Воин нервно сглотнул, затем утвердительно и четко кивнул: – Я всегда предан тебе, хан! Предан, как пес! Говори, что мне нужно сделать!

– Молодец, Бусум. – хан крепко взял воина за плечи. – Ты докажешь мне свою верность. – с этими словами, Кычак достал из пояса маленькую склянку. – Юсык должен заболеть и подохнуть. А ты станешь сотником вместо него…

…

– Ми чичас будимь делять главний experimentum! – возившийся со своими механизмами, Редька многозначительно поднял вверх испачканный в масле указательный палец. – Ти расдивайсь! Совсем.

Бродобой начал закипать. Никто не смеет такое говорить жрецу самого бога ярости. Потом одумался. Редька, все одно, ничего не поймет. А вот царский наказ надо исполнять. Все остальные заняты на стенах, тем более ведун вызвался помогать ученому человеку сам. Волхв вздохнул, но делать было нечего – с дурачком лучше не спорить, и принялся стаскивать свалявшуюся шубу, рубаху, портки, оставшись в одном исподнем.

– Совсемь! Совсемь! – замахал руками Густав.

– Да ты ума лишился, Редька!? – возмутился Бродобой. – Не в бане, чай, срамотой трясти!?

Густав примирительно замахал на волхва ладонями. Затем достал небольшую бутылку с густой бурой жижей. Дав ее Бродобою он сказал: – Машь, все тело машь. Там тожи. – показал он на причинное место. – Лисо, рук, волось, все машь.

– Тьфу ты…! – только и сказал волхв, раздеваясь донага. А затем стал втирать мерзко пахнувшую жидкость в тело и обильно смачивать бороду. Увидев что Митроха улыбается, Бродобой грозно зыркнул на слугу. – Ты мне еще поскалься тут!

С лица напуганного Митрохи тут же пропала вся веселость.

Выглядело все это конечно дико – здоровенный голый мужик, обвешанный амулетами и оберегами, с нечесаной бородой и копной свалявшихся давно немытых волос, натирает себя маслянистой дурно пахнущей жидкостью, оставляющей на теле грязные бурые разводы.

Редька, хоть и одетый, был не лучше. Весь испачканный машинным маслом и сажей, он протянул волхву массивную золотую монету. Бродобой повертел ее в руке – толстая и тяжелая. Она напоминала двойной талер, каким любят расплачиваться заморские купцы, что приходят в Яровию через льяхетские земли. На одной стороне золотого был отчеканен череп в окружении неизвестных, но явно древних знаков, на другой искусный рисунок чертополоха и тоже много непонятных символов по кругу. Монета была в отличном состоянии, хотя почему-то, ведун не сомневался – лет ей было очень немало.

– Это что? – спросил волхв, закончив рассматривать монету и вопросительно посмотрев на Редьку.

– Под изык класть. – как обычно, жестикулируя, ответил ученый. – Чтоби мертвий тебя отпустиль. Когдя тебе станить совсем плох, укуси aurum монеть.

В этот момент с внутренней стороны частокола в бревно клюнула шальная стрела и гулко завибрировала.

– Вот твари басурманские!!! – гневно заорал обнаженный Бродобой. – Сдохните!!! Волей Сормаха!!!

– Туть ног натереть? – не обратив внимание на стрелу, спросил Редька. И показал на подошву своего грязного сапога.

Тяжело вздохнувший ведун стал намазывать мазью пятки.

…

Едва первые лучи солнца выглянули из-за горизонта и подкрасили собой сумрачную серость небосвода, Всеволок был уже на ногах. Зевающий Фролка, как всегда, таскался следом за хозяином.

– Полуха! Щас поедят, посади пару человек патроны крутить! И готовь подпоры для тюфяков! Сегодня могут со всех сторон полезть…

Под громкие команды полусотника, пока еще сонно застучали молотки и топоры. Люди вбивали возле стен запасенные молодые стволы, делая высокие, почти вровень с частоколом, станины для деревянных пушек. Между двумя вбитыми в землю бревенчатыми стенками укладывался, обмотанный веревкой в два слоя, деревянный тюфяк. Затем подпирался бревнышками, чтобы не снесло выстрелом. А ежели разорвет, то глубоко вбитые стенки примут на себя удар. Горыныч метался к каждому такому тюфяку, набитому порохом и камнями, выставляя примитивное оружие на примерно нужный угол. Регулируя правильное положение ствола на глазок – щепками и бревнышками.

Иногда мимо острога проносились галопом небольшие отряды степняков, выпуская по несколько стрел и нервируя этим дозорных. Те пробовали стрелять в ответ, но все безрезультатно. До тех пор, пока Полуха не разорался, что нечего порох тратить.

По наказу боярина, Сермяга со своими людьми перекрывали въезд оставшимися бревнами, закладывая ими проем. Памятуя о том, как быстро степняки чуть не продавили щиты и едва не ворвались внутрь крепостца, это было не лишним.

Всеволок разглядывал берендеев в подзорную трубу. В стане степняков пока было спокойно. Только небольшие разъезды неторопливо кружили вокруг острога, не приближаясь на расстояние прицельной стрельбы. С самого утра ханские воины стучали топорами в лесу. Знак был нехороший. Что-то строят. Но, по крайней мере, осада затягивалась, давая боярину еще время. Судя по тому, что весь прошлый день хан гонял бойцов в атаки на острожец, берендей торопился. Наверное, проклятый что-то знал или подозревал. Перевалило за полдень, и в лагере берендеев загудели трубы. Началось…