Нелегкая служба

Глава 10

Редька в одной рубашке с панталонами и надетом поверх грубом кожаном фартуке, поправил воткнутую в серую траву проплешины странную штуку. Необычно выглядевший артефакт напоминал медную булаву с мутным почти не прозрачным стеклянным навершием. Рукоять “булавы” заканчивалась тупым острием, которым ученый втыкал странную штуку в землю. Внутри матового шара проглядывало что-то темное. То ли мертвые трупики пауков, то ли подохшие мухи – непонятно. Разглядеть, что там было точно, даже вблизи не представлялось возможным. Митроха давно уже перестал интересоваться такими странными деталями и спрашивать Густава. Тот только раздражался на непонятливость холопа. Да и как тут было понять, вон сколько всяких штук взял с собой ученый человек. Что, да для чего – не объясняет. Чудаковатость хозяина удивляла слугу только в начале службы. Со временем привык, выполняя все приказы Редьки и не задавая лишних вопросов. Платил Густав щедро и в срок, гонял в меру. А что с придурью, ну так кто не без греха?

По кругу рассыпающейся в пепел травы, стояли пять таких “булав”. В промежутках между ними Густав аккуратно разложил широкие как блюдца, начищенные до блеска, серебряные медальоны. На каждом были отчеканены различные непонятные знаки. Явно древние и причудливо витиеватые. В центре серой плеши, на непонятный черный песок, прямо на пути выходящего из-под земли густого теплого марева, Редька разложил разные предметы: маленький мешочек пшеницы – на жменю, не больше, тонкий засапожный нож, который настырно стребовал у Митрохи, несколько гвоздей, короткий пистоль, что возил с собой отбиваться от лихих людей, и простую стрелецкую саблю без ножен и с отломанным кончиком. Последней он поставил маленькую клетку с двумя нахохлившимися мышами. Как они сюда доехали, было непостижимо. Видимо, Редька сам кормил и поил их в своей бричке. В этот момент, подняв тяжелую занавесь из пропитанной воском парусины, что загораживала проем, оставленный в собранной из бревен стене, вошел Щепа. Стенка отделяла хозяйство ученого от остального острога, что сейчас упорно строился под неусыпным надзором боярина и его ушлого холопа. У секретера, который хитро раскладывался из раскрытого сундука, Щепа разложил походный табурет с сиденьем из расшитой прочной ткани.

– Боярин прислал! – степенно заявил он.

Редька раздраженно замахал на боярского холопа, дескать – “не мешай”. Хотя стук топоров, перемежаемый уханьем и матерком, работающих буквально в нескольких метрах стрельцов, должен был мешать сосредоточенности ученого человека гораздо больше. Как только люди надели на себя выданные Густавом обереги, работа пошла споро и значительно веселей. Тяжелый дух Нави давил уже не так сильно, сгибая человека под тяжестью бессилия и мрачных дум. Бревенчатый частокол сразу стал расти не по дням, а по часам.

– Благодарьстфуй боярин, передай! – выпалил Редька и вернулся к процессу раскладывания своих бесценных опытных образцов. Он аккуратно накапал на кусок ветоши какой-то жидкости из маленькой бутылочки. Затем тщательно протер этой тряпкой клинок сабли. После чего торопливо вышел за границы очерченного булавами и медальонами круга. Стремительно уселся на только что принесенный табурет и стал что-то быстро записывать в большой амбарной книге длинным пером, периодически обмакивая его в чернильницу. Толстенная книга была вся утыкана разномастными закладками из кусочков бумаги, щепочек и незнамо еще чего. Плечистый Щепа пожал плечами и скрылся за занавеской.

Написавшись, второпях поставив несколько клякс, Редька странно торжественно и почему-то взволнованно поднялся, поправил ворот своей уже давно не стиранной рубашки и махнул Митрохе: – Сащиняй!

Митроха, зачем-то поплевав на руки в высоких заляпанных дорожных крагах, и с возгласом: – “Пошла родимая!”, стал, все больше разгоняя, крутить ручку блестящего круга, наверное с полтора аршина шириной, закрепленного на вычурном приборе, из которого во все стороны торчали петли металлической проволоки и разной величины стеклянные шары. Трескотня раскрученного медного диска стала заглушать даже звуки топоров. Вокруг приделанного к аппарату медного же шара стали появляться редкие голубоватые искры. Искры вылетали все чаще и чаще, пока не стали сливаться в маленькие змеящиеся молнии. Митроха почувствовал, как волосы на голове поднимаются дыбом. Сколько раз он уже помогал Редьке в его опытах, но никак не мог привыкнуть к этому ощущению. Этот момент холопа всегда пугал и одновременно завораживал. Густав с улыбкой и затаенной надеждой смотрел на ветвящиеся крошечные разряды. Часть его давно немытых сальных волос тоже поднялась вверх жирными неопрятными сосульками.

– Крутить! Крутить! Festi! Festi! – прокричал Редька. Кто-то сзади ахнул – наверное Щепа или один из стрельцов заглянул полюбопытствовать и, испугавшись, тут же скрылся. Митроха яростно накручивал рукоять. Наконец, ярко сверкнувший разряд устремился к металлической булаве, затем перекинулся на следующую. И вот уже над тем, что несведущие глупцы называли “вратами Нави”, заиграл прерывистый круг из ярко сверкающих разрядов. Маленькие молнии прыгали между воткнутыми стеклянными шарами, периодически отскакивая от серебряных медальонов. Густеющий столб теплого воздуха в центре врат стал потихоньку вращаться, плавно ускоряясь вслед за бегающими яркими разрядами, превращаясь в пока еще маленький прозрачный смерч. Ощутимо повеяло холодком. Краешком сознания Митроха услышал звук далеких нечеловеческих диких воплей, как бы приглушенных расстоянием. Эти крики в голове нарастали, сливаясь в один продолжительный многоголосый леденящий крик. Видимо, Редька тоже их услышал, потому что тут же замахал руками с криком: – Stare! Stare festi!

Обессилевший холоп, тяжело дыша, медленно опустился на землю: – Ну и загонял же ты меня, Густав…

Дующий из-под земли мертвяцкий ветер перестал крутиться и вернулся к своему исходному состоянию. На сером пепле который еще недавно был травой, Митроха успел заметить быстро тающий иней. А нетерпеливый Редка уже ползал на четвереньках, рассматривая разложенные там предметы. Первым делом он взял свой пистоль, направил на бревна сруба, взвел курок и нажал на спуск. Раздался безобидный щелчок. Густав задумчиво посмотрел на оружие и небрежно отбросил его за границы серого круга. Потом аккуратно поднял саблю. Он повертел ее в руках, внимательно осматривая – лезвие возле рукоятки побурело и покрылось темно-рыжей ржавчиной с чернеющими пятнышками маленьких рытвин. Сама деревянная рукоять превратилась с трухлявую гниль, удерживаемую только позеленевшей медной проволокой. А вот натертая хитрой жидкостью часть клинка блеснула чистым матово-серым металлом. Над сероватым лезвием поднималась еле заметная легкая дымка. Густав очень осторожно проверил остроту лезвия и одобрительно поцокал языком. Положив клинок, ученый человек покопался в зерне и положил весь мешочек в карман своего фартука, затем без интереса пошурудил заржавевшие гвозди и брезгливо откинул в сторону почерневший нож, рукоять которого осыпалась гнилой трухой. Затем бережно взял покрывшуюся темной патиной клетку с двумя трупиками мышек и понес их к стоявшему возле раскладного секретера столику, сколоченному из нескольких досок, закрепленных на невысоких бревнышках. Митроха удрученно покачал головой. Не понимал он этой грязной возни с мертвым зверьем, со странной брезгливостью каждый раз наблюдая, как хозяин ковыряется в потрохах. Тот называл это – dissectio. Слуга с трудом поднялся на затекшие ноги и пошел к Збору наполнить бурдюк. А в это время Редька, как зачарованный, смотрел под светом простого свечного фонарика на медленно сокращающееся крошечное мышиное сердечко.

…

Между тем острог быстро рос. Хотя частокол был местами низковат, да и кривоват, составленный из разномастных, порченых магией, стволов. Но, по крайней мере, за ним можно было обороняться. Бревна стены подперли забитыми в наклон “упорочными” стволами. Чтобы неглубоко врытый частокол не растащили арканами. Несколько человек между упорами вбивали и затачивали, направленные наружу, колья. Над местом, где Редька занимался своими “опить”, уже появилось некое подобие крыши из тонких деревьев, на которые были аккуратно уложены толстые куски дерна, оставляя открытой только серую плешь мертвецких “врат”. Хотя Редька и пытался объяснять боярину, что это не совсем врата, или совсем даже не врата, но доходчиво разъяснить Всеволоку, в итоге так и не смог. На готовой крыше построили подобие караульной будки, где могло поместиться двое стрелков. Ежели они не в тулупах… Такую же крышу сейчас сооружали над “казармой”. Получался достаточно длинный и открытый с одной стороны сарай, где у одной “стены”, фыркая, жевали свою жвачку буйволы, а у другой делали настил из бревен над погребом. В этот погреб, под контролем Фролки, снесли почти все оставшиеся припасы, порох и наполненные бурдюки и бочки с относительно чистой водой. Хотя она и сделалась едко-горьковатой на вкус от Бродобойных травок. У неширокого, на одну телегу, выезда из острога поставили пару оставшихся щитов гуляй-города и перед ними наспех сколоченную рогатку. Между щитами выглядывало грозное дуло пушки, сейчас закрытое рогожей. Чуть правее от нее, загораживая занавешенный проход к серой плеши, стояла опричная повозка, развернутая задним оконцем ко въезду в крепостец. На свободном пространстве двое стрельцов, оставшихся в одних портках, высверливали коловоротом толстые длиной в два аршина бревна. Третий тут же туго обматывал эти бревна толстой веревкой и обмазывал булькающим в маленьком котелке клеем, сваренным из сушеной рыбы, мешок которой Фролка с руганью выторговал в Черноборском приказе. Хотя и не положено им было по причине малого числа отряда. В лесу все так же раздавались стук топоров и командные крики Полухи и к острогу периодически спешили груженные лесом телеги.

Один из раненых все-таки скончался. Гнилой яд ящера сделал таки свое дело. Тело закопали недалеко в лесу, закидав неглубокую могилу камнями. Панихиду проводить было некогда, поэтому жрец прочитал краткую молитву, предоставив душу усопшего грозному Сормаху.

Оставшихся раненых с несколькими возами Всеволок отправил подальше в лес.

…

Следующим днем Кручина увидел то, чего так опасался. На степном языке показался несущийся во весь опор всадник. Это был сам Сермяга.

– Идут! – подлетев на взмыленной лошади, крикнул казачий сотник. – Весь улус идет. Думаю, передние скоро тут будут. Я уж сюда напрямки поскакал, хлопцы лесом пошли.

– Ух! Сермяга, дуй в лес – зови всех! – Всеволок стал оглядываться в поисках Фролки и Бродобоя. – Фрол! Фрол!!! Заканчивай землю резать и гони всех в острог!!!

Поняв, что степняки пришли, люди засуетились, пытаясь доделывать незаконченную работу. Через минут десять прибежали валившие лес стрельцы, во главе с Полухой.

Возницы, в сопровождении Сермяги и нескольких казаков, нещадно нахлестывая волов и коней, поспешили скрыться в лесу. На опушке волхв, нагнувшись, что-то сурово втолковывал скрытому высокой травой лешему.

Наконец все собрались в остроге. Десяток человек заканчивали вбивать колья по всему периметру крошечной крепости. Потянулось томительное мрачное ожидание, разбавляемое только суетливым стуком топоров и зычными командами. Люди нервно проверяли оружие, все ждали скорое появление берендеев. Емка с Фролом вытащили из погреба три небольших ящика ядер гранатных и раздали стрельцам. Ладные были ядра, новые чугунные, еще не успевшие покрыться ржавью, лежа на приказных дворах. Зажигать их и не надо было. Чиркнул облитым воском пупырышем по бревну – само загорелось. Знай себе – кидай во вражину! Главное, чтобы не под ноги…

Ипатич мерное елозил своим точильным камнем, правя затупившиеся топоры, бердыши и сабли. Вернулись Сермяга с казаками и завели лошадей за стену.

– Ты кого там оставил? – спросил боярин у спешившегося сотника.

– Да, Буяна с парой хлопцев. – ответил Сермяга. – Да и эти там – лешаки зеленые. Тьфу ты, пропасть… Не люблю я их!

– Так ты и не люби. Миловаться с ними никто силком не тянет… – со смешком ответил боярин, оторвавшись от окуляра и похабно подмигнув сотнику. Находящиеся рядом люди нервно посмеялись. – Главное, чтобы они дело свое знали… – уже серьезно добавил Всеволок и опять прильнул к подзорной трубе.

Сермяга только покачал головой, удивляясь доверчивости боярина.

Наконец на горизонте показались клубы пыли.

В этот момент, совсем некстати, раздался голос Густава.

– Боярин, я начинать серий главний experimentum! – Редька в покрытом пятнами тяжелом кожаном фартуке, гордо подбоченившись, стоял у стены, возведенного вокруг врат Нави и глупо улыбался, смешно топорща свои подкрученные усишки. – Мне нюжен человек! Сильный, живущий!

– Давай, начинай уже! – крикнул в ответ боярин и, показывая на стену пыли, клубящуюся на горизонте, добавил: – А то тут скоро всем будет жарко! Когда начнется, ты главное сюда не лезь! Щепу вон возьми!

Тут почему-то к ученому подошел Бродобой и стал тому что-то тихо говорить, приобняв его за плечо, а затем мягко повел за занавесь – к проплешине. Но боярину сейчас было не до ученого дурачка с его блестящими игрушками. Наседала, поднимая тучи пыли, заполошно вереща и яростно понукая коней, его тяжелая ратная служба.

Вынырнувшие из пыльного облака сотни черных маленьких точек довольно быстро приближались, превращаясь в скачущих степных воинов. Пришел улус Кычака. Все замерли в гнетущем напряженном молчании.

Стоящий рядом с боярином Фрол напряженно всматривался вдаль.

– Вспомнил! – хлопнул себя по лбу Фролка. – “Чеснок”-то мы так и не разбросали!

– А и точно. – охнул Всеволок. и тут же повернулся к усевшимся казакам: – Сермяга! Возьми своих казаков и вон те три мешка, которые из шкур, разбросайте вокруг! Только въезд оставь!

– На кой?! – удивился в ответ сотник.

– Я тебе покажу щас “на кой”!!! – грозно повысил голос Всеволок. – Мигом давай!!!

Через десять секунд трое казачков, рыся цугом, как заправские сеятели, удобряли землю железными колючками, скованными из четырех шипов – мерзким древним изобретением, за использование которого степняки медленно сдирали кожу с живых. Хотя боярин со стрельцами и казаками сдаваться живыми им итак не собирались.

Едва казаки нырнули обратно, в открытый для них проем, как на расстоянии трех-четырех сотен шагов приблизились первые всадники. Не сбавляя скорости, они с громким улюлюканьем помчались вокруг острога. Стрельцы заняли свои места вдоль частокола, выставив над бревнами пищали. Боярин заметил, как стрельцы судорожно делают рукой знаки разных богов, надеясь на их подмогу. Больше отряду рассчитывать было не на кого. Всеволок дотронулся к висящему на груди под кафтаном медальону с руной Черноволка и, на секунду прикрыв глаза, шепотом попросил у грозного бога, либо победы, либо смерти несрамной, ратной. Горыныч с Сидором, сидя за гуляйкой, колдовали над пушкой, что-то вымеряя и подкручивая. Третий пушкарь держал наготове тяжелую связку картечных пуль в мешковине. Боярин с Фролкой пристроились тут же, выглядывая из-за дубового щита. За другим сидели Емка и пара стрельцов. Там же бочком притулился Хмыка – один из двух, оставшихся с отрядом возниц. Он держал в руках старый еще кремневый кучерский обрез, прижимая его к себе как ребенка. Остальные ратники рассредоточились по всей стене. Только в той части острога, где располагалась мертвая плешь, не было никого. Полезут ли туда степняки – неясно, страшно там было. Да и вообще, во всем остроге было не весело. Над Редькиным “домом” в гнезде сидели двое стрельцов. В случае чего, упредят какого нибудь дурного берендея, если тот в запале захочет к Густаву залезть.

– Просто так не палить!!! Пущай ближе подойдут!!! – крикнул Полуха, пристраивая свое ружье поудобней.

Боярин посмотрел на степь. В клубах поднявшейся пыли к маленькому острогу яровитов ползли неповоротливые кочевые телеги. Самые большие повозки, со стоящими на них готовыми юртами, над которыми гордо возвышались бунчуки с черепами, сверкающими золотыми украшениями, замыкали этот безумный караван.

Наконец войско кочевников остановилось. Вокруг всего острога расположились почитай сотни три воинов, небольшими группками кучкуясь на расстоянии полета стрелы. Напротив забаррикадированного проема в частоколе, от самой большой группы всадников отделились трое и медленно проехали полпути к яровитам. У одного из них в руках был покрашенный белым тамга в виде круга, увешанного пучками разноцветного конского волоса. Человек поднял его над головой и призывно помахал. Самый по виду важный из этих всадников стал раскуривать длинную трубку, очевидно готовясь к долгому ожиданию. Противник звал на переговоры.