Некромантка

Глава 2

Прихрамывая, Имельда следовала за неугомонным Зошем, глубоко задумавшись. Чем она занимается вместо того, чтобы искать убийцу родителей? На что тратит свое время вместо того, чтобы заниматься реальной проблемой? Как вообще получилось так, что она снова вляпалась во что-то неприятное? Воспоминания сами собой всплывали в голове, вытесняя окружающую реальность. Вместо коридора виднелся родительский дом, вместо пола — кровать…

Пару месяцев назад

Очнувшись в холодном поту, Имельда все еще слышала пронзительный крик, который словно в пустом котле звенел в ушах несколько мгновений. Успокоив тяжелое дыхание, девушка поднялась. Она умылась и оделась неспешно, безэмоционально, словно заводная кукла.

Улица была по-утреннему пустынна. И, если в центре в это время уже вовсю шло движение, то на окраинах город только-только сбрасывал дрему. В этом не очень богатом, но вполне чистом районе, были широкие улицы, с которых можно было легко просматривать дворы ухоженных домов сквозь резные ворота.

Одинокий мужчина неторопливым прогулочным шагом шел по тротуару вдоль мощеной камнем дороги, выглядывая издалека знакомую ему крышу двухэтажного особнячка. Он прошелся вдоль кованого забора, собранного из крепких прутьев, остановился у высокой витой калитки.

Окна были завешаны плотными шторами и угадать, есть ли кто дома, было невозможно. Но мужчина точно знал, что хозяйка внутри и уже давно никуда не выходила. Дом казался безжизненным и пустым. На улице было еще недостаточно холодно, чтобы отапливать печи в домах, и поэтому дымоход одиноко возвышался над крышей, закопчённой оглоблей.

Мужчина постоял пару минут у калитки, разглядывая темно-бордовый коттедж, а потом все же решился и зашел. Пройдя по тропинке, он поднялся по лестнице крыльца и неуверенно остановился у двери.

Ему по-прежнему было неуютно и, казалось, что ему никто не откроет. Вот только он не увидел в тот миг, когда решился постучать в дверь, что штора в одном из окон едва заметно шелохнулась. Его присутствие уже давно было замечено.

Стук в дверь разнесся по пустому дому преувеличенно громко. Мужчина переступил с ноги на ногу, поглядев на окна, и уже хотел было заново стучать, но раздался звук повернутого ключа в двери, и она приоткрылась.

Мужчина встрепенулся, с надеждой заглядывая в полутьму за дверью. Хорошо было видно лишь руку в перчатке, лежащую на дверной ручке, все остальное терялось в сумраке дома.

— Мир имени твоему, Имельда.

Дверь приоткрылась еще больше, представляя спрятанную фигуру на свет.

— Что вам нужно, Маэстро Вельт? — негромко и неприветливо произнесла девушка. Ее худощавая фигура была наглухо закрыта платьем из плотной ткани мешковатого вида на косом запахе (гостей она явно не ждала).

— Как ты чувствуешь себя?

— Говорите, зачем пришли или уходите.

Мужчина замялся, не зная с чего начать. Он оправил свой темного оттенка наряд свободного покроя — гобон. Его рукава были настолько просторными, что свисали ниже пояса, но при этом никак не мешали мужчине. Вместо ремня гобон был подвязан широким тканным поясом. Пришедший господин достал платок из-за пазухи своего наряда и промокнул уже начавшую лысеть голову. Он выглядел весьма статно и ухоженно. На нем был дорогой костюм и обувь. За завесой его возраста прятался некогда красивый мужчина, способный одним лишь взглядом разбивать сердца девиц. Сейчас же он вел себя намного скромнее, считаясь со своими годами.

— От тебя давно не было вестей. Я пришел проведать тебя, как ты тут поживаешь…

— Скорее проверить, не вылупилось ли тут из меня что-то.

— Но… Имельда, зачем ты так? Ведь… ведь я, мы все, очень переживаем за тебя. И я пришел сюда, конечно, убедиться, что с тобой все в порядке, и ты выздоравливаешь. И, конечно же, я таю надежду, что ты выслушаешь мое предложение. — Раздалось легкое фырканье из-за двери. Мужчина замолчал на мгновение и, предупреждая очередной отказ, тут же продолжил. — У нас скончался один Маэстро, и нам некого поставить пока на его замену. Стоящих практикующих некромантов сейчас можно сосчитать по пальцам. Думаю, ты знаешь, какие сейчас настали времена. Я предложил совету твою кандидатуру. Тебе же сейчас нельзя работать… Вот я и подумал… С обучением студиозов ты бы справилась… У твоей матери это хорошо получа…

— Не упоминайте о ней, — перебила недовольным голосом.

— Да, да, прости, я понимаю тебя, это очень больно… Я знаю, что такое потеря, Имельда…

— Наш разговор затянулся, Маэстро, — девушка стала закрывать дверь, и мужчина поспешно схватился за ручку, прильнув к дверному проему, и заслонил собой свет. Он подставил ногу в кожаных сапогах — лотах. Их шили из длинных лоскутов дорогой мягкой кожи по форме стопы, а от основания-лодочки длинные ленты уже отходили свободно для того, чтобы обматывать икры на нужную высоту для защиты мешковатых штанов от уличной грязи.

Мужчина быстро заговорил.

— Постой, Пешет! Постой! Нельзя так закрываться ото всех. Ты губишь себя! Тебе нужно вернуться в люди, обратиться к лекарям! Занимаясь самолечением, ты только усугубишь свое состояние! Послушай же меня! Мы все очень переживаем за тебя. Вся эта ситуация очень страшна, но нужно идти вперед, Имельда…

— Я подумаю, — хмуро отозвалась девушка, и мужчина сделал шаг назад, убрав ногу.

— Да, конечно, подумай, подумай… — дверь закрылась уверенно и беспрекословно.

Он убрал в скрытый карман платок, что мял в руках все это время, и развернулся, тяжело вздохнув. Его одолевали тяжкие мысли и воспоминания, и даже то, что он сделал задуманное дело и, его выслушали, не давало покоя.

Он поскреб бритую щеку и подбородок и пошел прочь. Миновал аккуратную тропку, витую калитку и кованый забор. И хоть пробыл на крыльце заветного дома мужчина не долго, на улице уже появились редкие прохожие. Ему навстречу попался замызганный подросток и торговка, направляющаяся на рынок. Мужчина отметил их присутствие, поправил воротничок-стойку своего гобона и пошел вдоль улицы, все дальше удаляясь от дома, что был так неприветлив.

Парнишка, прошедший мимо, проводил взрослого мужчину подозрительным взглядом и прошел тем же путем к злополучному дому. Проделав путь от калитки по тропке, подросток оказался перед дверью. Он обшарил дом хмурым взглядом и достал из кармана старой куртки свернутый вчетверо лист хорошей бумаги.

Развернув его, пробежал взглядом по строчкам и снова уставился на дверь. Рука со сбитыми костяшками неуверенно огласила дом стуком.

— Я уже сказала, что подумаю, — дверь распахнулась, чуть не сбив при этом нового гостя. Парень в последний миг сумел отшатнуться, прислушиваясь до этого к шагам по ту сторону двери.

Перед подростком предстала девушка, выше среднего женского роста, худая, с недовольными глазами цвета зрелой пшеницы. Вьющиеся волосы, которые спускались ниже лопаток, сейчас были мокрыми у лба, прядки прилипли к лицу. Девушке было плохо, она потела и мерзла одновременно.

Даже мешковатое домашнее платье не могло скрыть ее нездоровую худобу. Она была плотно замотана в домашний наряд, а темный кожаный корсет, который даже на вид был жестким, охватывал ее стройную талию и грудь, стягивая и удерживая ребра и позвоночник очень крепко. Увидев ее, первые модницы столицы заклевали бы худышку за ее вид.

Девушка тоже не теряла времени зря и буквально за несколько секунд смогла разглядеть парня с головы до ног. Ему было лет тринадцать-четырнадцать. Криво остриженные волосы топорщились в разные стороны. Было видно, что парень давно не мылся и, скорее всего, либо долгое время пребывал в дороге, либо жил жизнью уличного попрошайки. На нем была старая двуполая куртка на левом запахе (для бедняков) на несколько размеров больше, такие же бесформенные штаны, что должны были снизу подвязываться шнуровкой и лотами, но обувь была не та, что нужна, поэтому штаны были на икрах просто обмотаны какими-то обрывками грязной ткани. Обычные ботинки без жесткой подошвы были стоптаны. На плече болталась вещевая бесформенная сумка.

Он смотрел на нее с надеждой в голубых глазах.

— Кто такой? Что надо? — раздраженно спросила хозяйка дома.

— Мир имени вашему, госпожа. Я ищу Матильду Пешет. У меня есть адрес, но на домах нет номеров, ваш дом больше всех подходит по описанию… Вы не подскажете…?

— Она здесь больше не живет, — нахмурившись, произнесла девушка. Она по-прежнему стояла, распахнув дверь и держась за ручку.

— Как не живет? А где же… А вы не подскажете, куда она переехала? — парень был растерян.

— Конечно, подскажу, — преувеличенно благодушно произнесла девушка и тут же отрезала холодным голосом: — На жальник.

Эмоции парня моментально стали сменять друг друга на лице. В конце концов, он определился и, хмуро расхрабрившись, решил сделать единственное, что он считал верным в защите — напасть.

— Это не смешно! Вы что?! Что за шутки? Не знаете, так и скажите. Зачем же…

— Я не шучу, — без каких-либо эмоций произнесла девушка, обрывая поток слов растерянного и рассерженного парнишки. Услышав это, он застыл. — Матильда Пешет больше не живет здесь, потому что умерла.

От осознания того, что его не обманывают и не шутят над ним, мальчик опустил руки и выронил лист, что держал в руках. Девушка продолжала разглядывать гостя. Волосы были темные, чернильного цвета. Он был ниже среднего роста своих сверстников. Возможно, он даже комплексовал по этому поводу, но в данную минуту ему было плевать. Наконец, отойдя от ступора, парень сделал пару маленьких шагов назад. Его глаза стали наполняться слезами.

— Зачем она тебе? — Имельда изогнула вопросительно бровь, заинтересованно наблюдая за реакцией гостя. Ей становилось все интересней, зачем её мать ищет какая-то уличная шпана.

— Она… она… мама.

По щекам потекли слезы, и парень сорвался с крыльца, сбежав от расспросов.

Словно хотела что-то сказать, девушка осталась стоять на крыльце с приоткрытым от удивления ртом. Она проводила убегающего мальчишку взглядом и только спустя долгую минуту смогла прийти в себя.

Проморгавшись, она опустила взгляд на крыльцо, где стоял мальчик. Там валялся лист бумаги. С трудом его подняв, девушка развернула вчетверо сложенный лист. Было видно, что его не раз читали, снова складывали и вновь разворачивали. Но хорошая бумага все стерпела, хоть и выглядел лист потрепано.

Это было письмо. И увидев в нем знакомые крючковатые буквы, девушка чуть не осела на крыльце. Она прислонилась к дверному косяку и стала читать.

«Дорогой Митриш, поздравляю тебя с твоим днём рожденья. Прости, что не удаётся вырваться к тебе. Слишком тревожные времена настали, и я не могу рисковать тобой. Надеюсь, ты поймёшь. И ещё, конечно же, я надеюсь, что все обойдётся, и я смогу приехать к тебе хоть ненадолго. Я получила твою посылку. Спасибо. Мне очень понравился твой подарок. У тебя золотые руки. Я так счастлива, ты вырос таким, какой ты есть… и это, конечно, не моя заслуга. Спасибо Пэми. Она очень помогла нам с тобой. Кстати, как она поживает? Надеюсь, ее мигрени прекратились? Я переживаю за неё.

Ладно, сынок, это было отступление. А сейчас перейду к главному… тяжело мне это писать, но лучше сказать, как есть. Возможно, получится так, что мы с тобой очень долго не увидимся. Скорее всего, это мое последнее письмо. Не спрашивай, почему. Я не могу писать об этом в письме. Бумага так ненадёжна. Просто знай, что, если я не приеду в первом месяце лета, тебе нужно будет срочно уезжать. Пэми ничего не говори. Просто уезжай. До начала учебного года затаись, а потом приходи в мою школу. Там хорошие педагоги. В случае острой необходимости можешь обратиться к кому-нибудь из старых преподавателей некромантии, но сильно на их помощь не рассчитывай. Вообще ни на кого не рассчитывай. Доверия нет ни к кому. Просто учись там. Это твоя новая жизнь…

Еще хочу сказать пару слов о твоих способностях. Сразу их не показывай, помни, что я говорила. Все постепенно, тогда будет меньше вопросов.

Если Боги смилуются, увидимся. Я тебя очень люблю.

Твоя мама».

Имельда сглотнула вязкую слюну, вновь осмотрев округу. На улице уже появились редкие прохожие. Она кое-как заставила себя захлопнуть дверь, скрывшись ото всех. Девушку охватило смятение. Чувство обмана и непонимания захлестнули ее, руки задрожали, и постепенно дрожь охватила все тело. Так было всегда, когда в голове мысли отказывались подчиняться строгому порядку. Разом появилось множество вопросов, которые разрушили не так давно появившееся спокойствие. Голова разболелась, горло засаднило и сдавило, мешая нормально вдохнуть; Имельда глухо застонала. Она ненавидела это чувство, когда она чего-то не знала или не понимала, или не успевала понять; когда вся схема ее мира ломалась. Паника нарастала.

Она так старательно входила в это состояние спокойствия, так тщательно возводила свой карточный домик, строя его на уговорах самой себя; ей многое было непонятно в смерти родителей, в той трагедии, что случилась не так давно. Это ломало ее, но она жила с этим и ничего не могла сделать; приходилось лишь принимать ситуацию такой, какая она есть. И вот… у нее только начало получаться, как этот мальчишка все сломал! Он разрушил ее карточный домик!

Раздраженно и беззвучно девушка замахала кулаками, пытаясь выместить свое негодование. Если бы в этом доме было, что ломать, она обязательно бы это сделала, но дом вот уже месяц пустовал…

Искать в нем хоть какие-то доказательства существования ребенка Матильды Пешет было бессмысленно. Имельда знала свою мать — если та хотела что-то скрыть, она делала все возможное для этого. Не став справляться с гневом, она собрала кое-как дорожную суму, покидав самое важное из вещей, рабочих снастей и еды на всякий случай. Жизнь приучила ее быть готовой ко всему, но иногда Она же подсовывала ситуацию, к которой девушка была совершенно не готова…