Из плюсов нового положения и среды обитания можно назвать необыкновенную скорость сборов в дорогу.
Для сравнения, я мысленно повеселился про себя, представив сборы на марш длиной в три — четыре тысячи километров хоть и обычной мотострелковой роты о т т у д а.
Как только принимается решение о поимке сбежавших «невидимок» (другого слова почему-то не в голову не приходит), Алтынай раздаёт команды паре парней внизу; и к тому времени, когда я оканчиваю переписку с «дядей Вальтером», уже она мне кричит с улицы:
— Ну ты скоро?.. Давай, шевелись быстрее!..
На улице обнаруживаю её саму, Актара с более молодыми земляками (все не просто из каррани, а ещё и из хеля Актара, поскольку говорят исключительно на вазири, если точнее — на махсид-вола).
Здороваюсь с новоподошедшими с соблюдением всего ритуала вежливости, после чего поворачиваюсь к Алтынай:
— А ты куда собралась? — стараюсь звучать как можно спокойнее и без эмоций.
На что она уже привычно раскрывает широко глаза, изображает удивлённый вид и вопрошает в ответ:
— А ты с кем своих «медных лбов» останавливать собрался? С городским ополчением?! Это если без нас вы ещё их догоните.
— Работа мужская. Поход сложный. Сбежавшие — не подарки. Плюс, не понятно, что у них за сюрпризы заготовлены. Судя по некоторым деталям, «подарки» вполне могут быть. Женщине там не место. — Коротко перечисляю резоны, по которым ей следует остаться дома. — Мне будет спокойнее, если ты останешься у Иосифа и присмотришь за делами тут.
— И речи быть не может, — коротко отрезает Алтынай, косясь через моё плечо на стоящих позади пуштунов.
— Они на туркане не говорят, — намекаю более чем прозрачно. — Говорит только Актар, причём весьма ограничено. Он никому ничего не скажет, правда, Актар? — на секунду оборачиваюсь через плечо, затем возвращаюсь к Алтынай. — Объяснения будут?
К моему великому удивлению (и явному облегчению Алтынай), меня сзади трогает за плечо Актар:
— Мои извинения за то, что влезаю в беседу между родственниками. — Пуштун явно старается соблюсти максимум этикета, поскольку вовсю напрягается и говорит на туркане (а мы с ним, когда вдвоём, обычно используем пашто). — Но твоя сестра права. Без неё вся погоня может не иметь смысла. А где-то, возможно, даже представлять угрозу для самих преследователей.
— И ты туда же, — упрекаю Актара, отворачиваясь от Алтынай, делая страшное лицо и изображая мимикой всё, что думаю о ситуации. — Ну куда ей с нами?!
— Не горячись, — обычно сдержанный пуштун кладёт ладонь на мой локоть, что у него является признаком самых бурных эмоций. — Ты просто не понимаешь ситуации. Смотри. Допустим, мы догнали беглецов в каком-то городе другой провинции, а они попросили убежища у местных. Как ты собираешься действовать в этом случае?
В этом месте замираю, где стоял.
— Либо, что тоже возможно, они на какой-нибудь территории, официально охраняемой тамошним наместником. Например, в казармах городской стражи, или прибились к местному войску. — Продолжает пуштун. — Как ты их будешь оттуда «отрывать»?
— Даже не думал об этом, — сознаюсь. — Почему-то решил, что они будут таиться, перемещаться незаметно и всячески стараться скрыться. А мы их догоним где-нибудь в дороге.
Актар только с досадой крякает, краснеет, поглубже набирает воздух и отрицательно качает головой:
— Это было бы замечательно. Но это очень маловероятно.
— Всё не так, — подхватывает меня под руку с другой стороны Алтынай. — Ты абсолютно всё неправильно представляешь, но давай тебе Актар лучше всё объяснит, а я пока насчёт сменных коней распоряжусь…
— Если насчёт этих ваших «медных лбов» прав всё же ты, — продолжает Актар на пашто, отведя меня в сторону, — то это самый худший для нас путь событий. Причём, заметь, лично я склоняюсь к этому самому соображению. Если это действительно государственные чиновники (как ты сам заподозрил), оставленные незаметно приглядывать за делами в провинции, то у них могут быть возможности слуг Престола. Оформленные этими вашими документами, которые сразу делают разбойником тебя, напади ты на них. Даже если по сути ты сто раз прав.
— Не подумал, — медленно киваю два раза, поскольку на память приходят строки известного письменного помилования одного из бонз Римской Церкви (которое он давал женщине, а использовал эту бумажку так и вовсе мужчина, старательно скрывавший всю книгу графский титул). — «Всё, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказу и на благо государства»? — припоминаю цитату и перевожу её, как могу, на местные реалии.
— О, как хорошо сказано, — воодушевляется Актар. — Уже сталкивался раньше?! Да, именно это имею ввиду.
— Сам не сталкивался, но слышал от других людей. Ещё вернее, читал, — старательно говорю исключительно правду, поскольку с Актаром только так и нужно. — Не думал, что тут можно с таким столкнуться.
— Пф-ф-ф, земли и правители везде одинаковы, — снисходительно роняет Актар.
А я думаю, что ум — это далеко не всегда теоретическая подготовка… Иногда она только мешает.
— Чем нам поможет Алтынай в том случае, если придётся забирать людей в другой провинции у тамошней власти? — Алтынай всё равно ещё где-то ходит, потому пользуюсь моментом и проясняю всё в максимальных подробностях (на всякий случай).
- Я бы, с высоты возраста, поделил твой вопрос на две части, — деликатно «подкатывает» Актар, рисуя носком на песке. — Первое — это имеющаяся сила. В принципе, той сотни, что твоя сестра берёт с собой, должно хватить на все случаи. Плюс мы.
- Две сотни! — поправляет Актара запыхавшаяся Алтынай, появляясь сзади. — Вторая пойдёт в обход этих ваших гор. По второй возможной дороге.
- Благодарю, сам хотел об этом попросить, — степенно кивает ей пашто, поворачиваясь ко мне. — Если сотня туркан пойдёт сама по себе, либо даже с тобой; как воспримет наместник другой провинции твоё требование о выдаче людей самого Султана?
— Не думал, что дойдёт до разговора с властями, — пристыженно киваю.
— Зря не думал, — пожимает плечами Актар. — Очень сильная вероятность. Сила — это только одна часть твоего вопроса. Вторая называется «закон». Вот тебе возможность: беглецы прибились к какому-то каравану, имеющему свою охрану. Допустим, ещё и вещи какие-то спрятали в тюках каравана. Как ты будешь перетряхивать груз? Будешь давать честное слово, что ты — тот, за кого себя выдаёшь? А на каком основании караван-баши должен тебе подчиняться?
— А что не так? — всё ещё торможу, переваривая услышанное.
— А караваны, высочайшим соизволением, имеют неприкосновенный статус. И, кроме сборщика налогов, никому не подотчётны, — вежливо сообщает Актар, о чём-то перемигиваясь с Алтынай.
— Здорово, но теперь поясни, как она нам поможет? — видимо, я злюсь на самого себя за отсутствие сообразительности, и от этого говорю что-то не то.
Поскольку Актар с Алтынай начинают дробно хихикать в этом месте.
— А тут, брат мой, в присутствии твоей сестры открывается следующая возможность, — церемонно склоняет голову на мгновение пуштун. — У твоей сестры есть тамга от Султана. С которой она, как гласит упомянутый тобой документ, вольна повелевать, что пожелает. В реальности, любого её даже самого сумасбродного желания, в любом городе Султаната, ослушаться побоятся. Особенно если она будет желать в присутствии своей сотни воинов, не считаю наших при этом… И если её требования будут хоть сколь-нибудь соответствовать существующим законам.
— Ты намекаешь, что мне беглецов могут не выдать, а её побоятся ослушаться? — перевожу в понятные себе категории витиеватый и явно неродной туркан в исполнении Актара.
— Именно, — кивает пуштун. — Кроме того, в отсутствие чиновника в ранге выше тысячника, все её приказы обязательны для единовременного исполнения любыми солдатами либо стражниками всего Султаната. Особенно если она подкрепляет пожелание тамгой, отдаёт письменное распоряжение об этом и ставит свою печать.
— Не знал, — обескуражено по-новому смотрю на Алтынай.
— Пф-ф… — она весело хлопает ресницами, взлетая на коня. — Вперёд! По дороге договорим!
_________
— Неисполнение приказа твоей сестры, ещё и при страже, к коей приравнены и ваши оружные конные соплеменники, ведёт к усекновению головы или даже похлеще, — просвещает меня Актар под стук подкованных копыт по брусчатке города.
— А куда уж хлеще? — задаю логичный вопрос. — Какая-нибудь казнь сроком в сутки? Медленная и печальная?
— Обвинение в мятеже, — конь Алтынай сравнивается с нами, а сама она впивается зубами в красное яблоко, брошенное ей кем-то из продавцов и пойманное ею левой рукой с благодарным кивком. — В случае такого обвинения может и семья пострадать. Вплоть до той же казни.
— Бр-р-р, совсем как у шаха, — припоминаю новости о «соседях», услышанные, как обычно, на базаре.
— Не совсем. Типы казней между собой отличаются, — педантично поправляет Актар. — И ещё одно. Есть много людей, которые видят, правду ли ты говоришь. Взять хоть и меня, или твою сестру, или многих караванщиков… По дороге таких людей может встретиться очень много. Вот приказ твоей сестры, в определённых условиях, равен Султанскому. И соблюдение этих условий, из всех нас, только она имеет право контролировать лично. Плюс, Тамга её рода, полученная от Султана, в твоих руках может иметь гораздо меньше веса в чужих глазах, — Актар с сожалением смотрит нам меня. — Чем она того заслуживает. Извини, Атарбай. Я очень понимаю тебя, поскольку у пашто заслуги самого человека тоже порой много весомее, чем репутация его предков. Но в остальном Султанате это не так. И от того, из чьих уст прозвучит правда либо команда местным властям, может очень зависеть, услышат ли её.
— И будут ли исполнять, — добавляет Алтынай.
— Да понятно теперь, чего уж, — бормочу, удерживаясь от озвучивания известной максимы о Юпитере, одном парнокопытном и о различиях между их возможностями.
— Он просто плохо понимает природу власти, — изображает сожаление Алтынай, продолжая хрустеть яблоком. — Но у него есть другие сильные стороны.
— Да я уже понял, что противостоять придётся не только этим двоим, а и, возможно, каким-нибудь местным властям. И заменить Алтынай в этом споре будет некем, поскольку свои права она не может передать никому, — итожу вслух услышанное.
— Именно, — кивает Актар, в следующую минуту поднимая на дыбы своего жеребца.
Поскольку под копыта нашим коням из пространства между домами вываливается какая-то фигура.
И, схватив жеребца Актара под уздцы, начинает что-то очень быстро лепетать на каком-то странном варианте фарси.
— О чём она говорит? — в ту же секунду требовательно спрашивает меня Алтынай, придерживая и свою лошадь.
— Просит взять с собой… кажется… Очень быстро говорит, причём какой-то странный язык, я её не полностью понимаю, — наклоняясь, шепчу в ответ. — Надо кого-то из знающих было взять с собой… Какие-то слова, которые я не распознаю. О, напирает на то, что может быть полезной при поимке тех, кого мы ищем…
Через какое-то время Алтынай надоедает слушать разговор, в котором мы с ней не участвуем, и она поднимает вверх ладонь, обращаясь к Актару:
— Берём с собой?
Тот чуть заминается с ответом, явно раздумывая, что сказать. Потому Алтынай делает выражение лица бабушки в адрес непослушного внука:
— ТЫ в чём-то сомневаешься?
— Я бы остановился и выслушал. Будет неправильно принять решение, не дослушав её. И не понимая, о чём идёт речь, — вежливо обозначает рамки приличий Актар.
Вместе с тем, нам с Алтынай понятно, что он заинтересован в поимке беглецов не менее нашего.
— Будем галопом гнать до заката, — предупреждает его Алтынай, спрыгивая с коня и бросая поводья кому-то из туркан. — Пойдёмте вон туда, — она указывает на подобие чайханы чуть в стороне.
Гхм, вообще-то женщинам туда входить не то чтоб не полагается, но точно не принято. Если только не что-то из ряда вон.
— У нас особые обстоятельства, — отмахивает на ходу рукой Алтынай, словно угадывая мои мысли.
Актар командует своим, и пашто решают ситуацию по-своему: бросив пару монет хозяину, они вытаскивают один из малых дастарханов под навес на улицу вместе с ковром, подушками и кувшином с высоким горлом.
Алтынай кивает на одну из подушек и кувшин незнакомке:
— Рассказывай.
В ответ женщина что-то говорит на том самом странном языке, который я плохо понимаю.
— Так, давайте я буду переводить, — влезает в разговор Актар, садясь рядом со мной (так, чтоб женщины оказались по одну сторону стола).
— А что это за язык? — пользуясь случаем, спрашиваю его на пашто. — Я почти не понимаю.
— Лурский, — тихо отвечает Актар. — Сродни классическому фарси, но южнее.
— А ты его каким образом понимаешь? — широко раскрываю от удивления глаза, поскольку о таком языке услышал впервые.
Актар не меньше моего удивляется в ответ:
— А ты каким образом понимаешь всех туркан от моря до моря?
— Похоже же! Вернее, можно домыслить непонятное, если один из тюркских языков у тебя родной. И ещё можно переспросить непонятное, перебирая разные слова, обозначающие это самое, — хмыкаю.
— Ну а у меня пашто и дари родной, я знаю больше слов персидской основы…
_________
— Благодарю за согласие выслушать, о дочь Хана, — до чего же тяжело даётся глубокий поклон из положения «сидя» с избитой спиной.
Но кланяться надо пониже. Разия, не смотря на всю дикость ситуации, понимала: второго шанса попытаться спасти брата у неё не будет. И просить помощи больше не у кого, ибо Аллах благосклонен лишь к тем кто действует, не только молится.
Хватит и того, что этот здоровенный лысый охранник дочери Хана спас её тогда на площади от солдат и мага. Кстати, похоже, он её сейчас даже не узнал. Ну понятно, тогда её обнажили прилюдно, и мужчинам было не до разглядывания её лица… Шакалы…
— Кто ты и что тебе надо? — вежливо, но чуть отстранённо кивнула в ответ дочь Хана через переводчика-пашто. — И за что ты сейчас испытываешь зло в сторону моего брата?
Он ей брат?! Как это возможно?!
Вероятно, Разия так красноречиво переводила взгляд с лица лысого здоровяка на собеседницу и обратно, что та даже снизошла до скупой улыбки:
— Семейные узы бывают весьма непредсказуемыми. Я тороплюсь…
— Да-да, конечно. — Разия вздохнув, отпила таки охлаждённой воды из кувшина и быстро заговорила, бросая благодарные взгляды на старика-пашто, переводившего в тот же момент. — Я Разия, дочь «простака»-Хусейна из Исфахана…
_________
Странная дама, бросившаяся под копыта коню Актара, оказалась той самой девчонкой, которую у нас на площади ловили стражники шаха. Поначалу она почему-то таращилась на меня, как на врага (а я было задумывался в ответ о людской неблагодарности), но потом всё прояснилось: оказывается, я видел её без одежды. Она считает, что этим её осквернил.
Когда Актар, ярко и непосредственно смущаясь и краснея, переводит эти её слова, я еле удерживаюсь от невежливого смеха.
Кстати, чтоб говорить быстрее, используем «мост»: Актар синхронно переводит её с лурского на пушту (ух ты; а я и не подозревал за ним таких талантов, хотя языки и родственные). Далее я с пушту перевожу Алтынай на туркан.
Не смотря на нашу спешку, Разия достаточно долго рассказывает о своей семье, а Алтынай не менее дотошно её расспрашивает.
Девчонка оказывается дочерью бывшего главного ассенизатора Исфахана. Обсудив родню Разии (интересно, а зачем это Алтынай?..), женская половина нашего дастархана, наконец, переходит к делу:
— Пожалуйста, вступись за моего брата. — Девчонка бросается отбивать поклоны прямо за столом. — Мне больше некого просить, а тебе это наверняка ничего не стоит.
Алтынай предсказуемо раскрывает глаза шире моих и просит подробностей.
После четверти часа мелодраматичных заламываний рук и истории, достойной детектива, в сухом остатке имеем: у Разии есть младший брат, от умершего отца и его второй жены.
Отца — богатого ассенизатора крупнейшего сегодня шахского города — как у них водится, хотели репрессировать, но он опередил завистников из шахского дворца и умер от реального сердечного приступа.
Родная мать Разии к тому времени была уже мертва (интриги в гаремах, оказывается, бывают похлеще, чем в нефтяном кабмине времён первого президента т а м…).
Вторая жена её отца, она же по совместительству мать единокровного младшего брата, тут же вышла замуж повторно и тоже на этом свете не зажилась: мужу из обедневшего, но знатного рода нужны были их земли, имущество, но не жена на пять лет старше… Ещё и с двумя детьми.
Отряд, принятый нами за гвардейцев, действительно таковым и был. Но решал он в данном случае частную задачу — возврат беглянки домой, поскольку без её присутствия продувному отчиму было не получить наследства её отца. Отчим промахнулся: отец Разии успел составить завещание, распорядителем по нему назначил кого-то из соплеменников Иосифа, а кучу наличных сдал на хранение в их же меняльный дом (тамошний прообраз банка).
— Дочь Хана, прими меня под покровительство, заступись и защити. — Складывает руки в ритуальном жесте Разия, в итоге призывая Алтынай ни много ни мало обеспечить изъятие брата из рук отчима.
По Алтынай вижу, что история её тронула. С одной стороны.
С другой стороны, в процессе синхронного перевода с Актаром, Алтынай мне нашептала массу ограничивающих её в данном случае барьеров (не для перевода; чтоб я ориентировался в ситуации).
— Это не война туркан, — качает головой в ответ на просьбу Алтынай. — К себе взять могу. В Исфахан не пойду. Извини, я такая же слабая женщина, как и ты. И мне сейчас, к сожалению, не до забот о других народах. Ты понимаешь, что просишь о беззаконии? Что Орде туркан делать в Исфахане?
— Мне больше некого просить, о дочь Хана, — роняет голову на грудь девчонка; а я вижу, что она ненамного старше Алтынай.
— Погодите, — неожиданно поднимает руку Актар.
Когда Алтынай отвечает на туркане, ему не нужен мой перевод на пашто, поскольку понимать-то он понимает (просто сказать быстро на чужом языке может не всё).
И вот сейчас, после ответа Алтынай, он, вместо перевода обращается к нам на туркане:
— Если мы поможем девочке… После нашего с вами общего дела… У Орды не будет возражений?
— Ваши решения — ваше законное право, — слабо удивляется происходящему Алтынай. — Я, возможно, дам кого-то из своих людей для помощи. НО помогать ей от имени Орды, как она того хочет, сегодня невозможно…
_________
Дочь Хана туркан явно отказала, это было понятно по её лицу. Разия уже собиралась разрыдаться прямо тут, поскольку бороться с судьбой дальше не было сил. Ещё и многодневный голод…
Но старик-пуштун, переводивший разговор, неожиданно не стал сообщать отказ дочери Хана, вместо этого о чём-то заговорив с ней и с её братом.
Через пару минут пашто обратился к Разие:
— Тебе помогут пуштуны, девочка. Ты шиитка, из другого государства. И вступись дочь Степного Хана за тебя от имени Орды, как ты того просишь, это будет беззаконием между народами. Мы же с вами идём от одного родственного корня, и к различиям в вере мы гораздо терпимее. Помощь, которую ты просишь, тебе будет оказана. Но попечителями твоими в этом деле выступят пашто из хеля вазири, каум Каррани. Всё прочее будет по твоей просьбе.
Разия, боясь поверить в услышанное, с замиранием в сердце повернулась к старику:
— У меня почти что нечем расплатиться, поскольку деньги надо будет отдать мужу второй жены отца… Но я готова быть вам рабыней до скончания дней, только помогите спасти брата!
— Оставь разговоры о рабстве, — передёрнул плечами пуштун. — Справедливость и милосердие ещё не перевелись в наших горах… Среди пашто хватает ещё достойных людей, чтоб вступиться за сироту. Просто вначале нам надо завершить одно наше дело и догнать кое-кого. Потом каум Каррани поможет и тебе…
_________
Через какое-то время я вспоминаю синонимичные корневые ряды из далёкой молодости там и разговор Актара с Разиёй начинаю где-то понимать.
Девчонка, расчувствовавшись от взятых Актаром на себя обязательств, тут же бухается ему в ноги (фигурально) и в благодарность предлагает себя ему же мало не в рабыни (а это уже реально).
— Оставь разговоры о рабстве, — как-то неожиданно мудро и спокойно отвечает ей Актар на пашто (который она, видимо, понимает). — Справедливость и милосердие ещё не перевелись в наших горах… Среди пашто хватает ещё достойных людей, чтоб вступиться за сироту. Просто вначале нам надо завершить одно наше дело и догнать кое-кого. Потом каум Каррани поможет и тебе.
Алтынай явно сдерживает эмоции, доходящие чуть не до слёз, когда я ей тихонько перевожу последние слова Актара. А я вспоминаю совсем другой мир и совсем другое время.
Ведь старик сейчас не врёт; и где-то его слова даже больше, чем правда.
В своё время, пуштуны из Пакистана, ещё и за свои деньги, снаряжались в эпоху заката одной Империи, чтоб помочь своим родственникам по ту сторону границы. В государстве, в котором эта Империя правила.
Мы тогда были с ними по разные стороны, плюс пропаганде нельзя было верить ни с одной из сторон…
Но уже много позже, один мой начальник, заставший ту десятилетнюю войну лично, говорил:
— К сожалению, у нас очень не любят освещать этот момент, поскольку он в корне подрывает ещё старую идеологическую установку.
— Какую? — закономерно уточнил я, старой Империи почти не заставший и о причинах войны на югах только догадывавшийся (плюс не знавший, что и мне туда в скором будущем окунуться придётся изрядно).
— Байка была о том, что в Афганистане против нас воевали исключительно неразумные из местных и — чужими руками — богачи с той стороны границы. Последние, дескать, не рисковали — только деньги давали.
— А это было не так? — начальник явно хотел, чтоб я его порасспрашивал, и я не стал его разочаровывать.
— А это не так. — Кивнул он. — Поброди при случае по Пешавару, лучше даже по окрестностям. Естественно, со знакомыми либо друзьями. Поговори со стариками за шестьдесят. Они за свои деньги снаряжались, и воевать шли за братьев-пашто. С автоматами против наших танков и авиации. Хотя по ту сторону границы многие из пашто были более чем обеспеченными людьми.
Не хотелось бы никого идеализировать, тем более что от хеля к хелю люди разные.
Да и лично я видел отнюдь не только сплошное благородство этого народа, даже уже здесь.
Но нынешний поступок Актара в моё понимание отчасти укладывается.
К сожалению, это далеко не единственный возможный сценарий реакции его большого (и очень разнообразного в действиях) народа.
Кстати, уже позже, слова начальника я критически пересмотрел. Как часто бывает, это была правда, но далеко не вся. Что не умаляет достоинств самого Актара здесь и сейчас.
Видимо, мыслить категориями народа не всегда правильно. Важно, кто именно оказывается с тобой рядом в критический момент.
_________
Примечание.
Мнение автора может не на 100 % совпадать с мнением персонажей.
А может и совпадать…