Не та профессия-2

Глава 26

Примечание.

«Матушка» — 100 % выдуманная русская стилизация. С реальным языком не имеет ничего общего.

В языке, на котором говорит ГГ, обращения к родне вообще, к знакомым и старшим (уважительно), и к матери в частности, очень строго регламентированы (конкретными лексемами).

Обезличенное обращение с этим корнем — прерогатива исключительно русского языка, без параллелей с реальностью.

В казахском языке никому, кроме родной матери, «анашым» не скажешь. Ну, по крайней мере, лично я такого даже представить не могу и никогда о таком не слышал.

Не знаю, с чем сравнить, чтоб было понятно…

_________

Полусотник в этот момент почему-то отстранённо подумал: вопреки образованию и местному служебному опыту, он даже не может точно определить, к какому народу принадлежит этот драный «борец за справедливость».

С одной стороны, именно сейчас он говорит на усреднённом подъязыке восточного туркана, примерно как в местах, где живёт эта девка.

С другой стороны, в лицах всех жителей той местности проглядывают почти всегда азиатские черты, коих в сотнике не было.

С ещё одной стороны, бабка, которую он именовал «матушкой», говорила точно так же, а внешностью и замашками похожа была вообще на женщину из пашто.

При этом (как городской стражник Хамза это мысленно отметил), улицу сотник называл своей. Стало быть, вырос он тут?

Видимо, они родом откуда-то из глухих мест северо-востока. Мало ли, кто был отец, и где и как воспитывалась эта бабка…

Хамза давно замечал: если думаешь, что хуже уже быть не может, всё как раз только начинает становиться хуже.

Более неподходящего времени, чтоб очнуться, девка придумать не могла.

— Помоги-ите, — слабо прозвучало с её стороны, как на зло, именно в этот самый момент.

Сотник, не отвлекаясь от стражи, мельком скользнул по ней взглядом.

И через секунду Хамза понял, что лучше б он отрубил подчинённому руку сам, минуту назад, и лично вручил её ветерану.

Потому что взгляд сотника потемнел, глаза прищурились и сам он сделал шаг назад, выводя ствол в горизонт.

Метаморфозы не ускользнули и от подчинённых Хамзы, которые явственно напряглись.

— Имя, звание, должность! — Лысый оторвал взгляд от медальона на шее девки и расслаблено смотрел «сквозь» стражников, явно ловя их малейшие движения. — Как говорите, звать заключённую?..

— А мы тебе этого не говорили, — осклабился тот стражник, который держал девку с левой стороны.

Хамза взвыл про себя. Дурак-подчинённый, видимо, решил, что смена темы что-то облегчает в намечающихся «отношениях» с сотником.

Кроме Хамзы, в столице никто из стражников не вращался. Соответственно, никто не мог знать и того, что была у «Барсов Султана» ещё одна, недекларируемая функция: охрана и сопровождение членов семьи правящей фамилии.

А он ведь ещё думал в суде, не сорвать ли с девки медальон… Потом решил, что медальоном может заинтересоваться Наместник (всё-таки и вещь недешёвая, и в определённых обстоятельствах полезной может быть). Таскать его на себе — дураков нет… Он не Юсуф, чтоб откалывать такие номера, проходя по краю в отношениях с родственниками Султана.

Намотать на пояс по пути во Дворец — тоже не вариант. В общем, дурацкое недоразумения на шее девки полусотник банально предпочёл «не заметить».

Зато его заметил этот долбаный борец за справедливость.

А ведь он эту девку может и лично знать, подумал Хамза, чувствуя, как от нехорошего предчувствия заныли даже корни волос.

Хамзе не случалось ранее попадать меж жерновов ведомственных интересов, но в теории он себе такую ситуацию представлял очень хорошо (в основном, по рассказам однокашников из Столицы).

Происходящее теперь не на шутку пугало.

Хамза дисциплинированно и тщательно выговорил своё полное имя, должность, она же была званием.

— Кто начальник? — как будто нейтрально спросил ветеран, не отводя ствола от животов стражи.

— Полусотни подчиняются непосредственно Наместнику, — вежливо сообщил Хамза.

— Так-та-ак… КАК ЗВАТЬ ЗАКЛЮЧЁННУЮ?! Подошёл сюда, ишак! Быстро! Отвечать мне этой речью! — процедил лысый, неожиданно перейдя на язык Пророка. — Надеюсь, не забыл ещё в этой дыре? — взгляд незнакомца мельком и чуть презрительно скользнул по значку выпускника главного Университета Столицы, который Хамза всегда и везде с гордостью носил на груди (жаль, что аналогичным образом нельзя было носить и превосходные результаты выпускных экзаменов).

Переход незнакомцем на язык Пророка для общения, на первый взгляд, никакого смысла не имел. Если только он не желал остаться непонятым всеми остальными.

Правая бровь незнакомца поднялась вверх, а указательный палец левой руки требовательно поманил полусотника к себе, поскольку правая была занята оружием. Ствол даже в одной руке не гулял, и смотрел в крайне неприятное для Хамзы место, хотя лысый держал его у живота.

Хамза на ватных ногах сделал шаг вперёд.

— Бумаги на сопровождаемого заключённого! — напомнил незнакомец, указав глазами на одного из подчинённых Хамзы, стоявшего чуть в стороне и мявшего в руках пергамент.

Выругавшись, сотник вернулся обратно.

Язык Пророка он знал, как и всякий выпускник университета. Но беда была в том, что он ничего не мог дополнительно понять о вояке, так как «высокая речь» очень здорово этого сотника анонимизировала (Хамза не обольщался насчёт своих знаний: он не настолько хорошо владел этим языком, чтоб по выговору различить выходца из Залива и, скажем, уроженца Магриба).

Интересно, а откуда деревенщине из восточных туркан знать этот язык? Видимо, в «красных» батальонах действительно учат не только головой доски ломать…

Приняв пергаменты у подчинённого, видимо, догадавшегося о происходящем по интонациям, Хамза повернулся в обратную сторону и через несколько шагов потянул свитки здоровяку.

Тот указал глазами на край арбы, на котором стражник раскатал первый пергамент.

Полусотник шестым чувством отметил, что лысый неуловимо изменился в лице.

— Так как, говоришь, звать заключённого? — прокаркал здоровяк многозначительно.

Хамза на мгновение скосил взгляд на пергамент и тут же ощутил состояние беспомощности, чугунных гирь на ногах и пустоты внизу живота одновременно.

Толстяк-судья, вещая о добросовестности оформления бумаг, очень здорово подставил Стражу. В свитке пустовало место, в которое надлежало вписать имя преступника.

Вот же тварь толстозадая, простонал мысленно Хамза. В любой другой ситуации, эта мелочь не стоила бы выеденного яйца: ну подумаешь… Потом бы вписали.

Если б вспомнили.

Если б об этой девке вообще кто-то вспомнил, кроме родни (это в том случае, когда бы всплыли следы её исчезновения в городе).

Тем более что за всеми перипетиями, спросить имя девки как-то не удосужились. А ведь она что-то говорила о том, как её зовут… Шайтан…

— Я всё могу объяснить, — кровь тут же ударила в лицо Хамзе. — Всё дело в том…

В отличие от прочей тупой стражи, Хамза за плечами образование имел не зря. Думать быстро он не только мог, но и умел.

Прихваченная Наместником девка, даже из знатного рода, была не более чем досадной мелочью ровно до тех пор, пока история оставалась «внутри» города (и Дворца Наместника).

В случае же вмешательства любой государственной службы (либо служащего сколь-нибудь высокого ранга, плюс не отсюда), история приобретала совсем другой оттенок.

Сейчас на руках у Хамзы были абсолютно недействительные бумаги (поскольку об имени девки в сутолоке забыли, а он сам просто чрезмерно расслабился).

Вдобавок к «пустым» бумагам, на руках у Хамзы была родственница Султана, роняющая капли крови на песок из разбитых губ и некстати приходящая в себя вот прямо сейчас.

А вот чего у Хамзы не было, так это каких-либо документальных свидетельств того, что он всё это проворачивает не по своей личной инициативе.

Судья легко отопрётся: мало ли, что за бумага? Не знаю не видел, не выдавал, не выписывал. Может, полусотник Хамза злонамеренно воспользовался излишней доверчивостью наивного судьи? И попросту стащил незаполненный бланк со стола, когда судья отлучался из кабинета зачем-либо?

Против родственницы Султана сам судья ничего не имеет; саму девку в глаза не видел; никаких незаконных приговоров лично ей не выносил. А пустой бланк что, он и есть пустой бланк. В нём что, где-то прописана родственница Султана?! Нет? Ну а какие вопросы к судье? Он понятия не имеет, кого там Хамза избивает, попирая закон, и насильно удерживает.

С жирного козла станется…

Наместник же и вовсе может сделать удивлённое лицо: какая такая девка? Какая родственница Султана? При чём тут я? Где-то есть бумаги, меня изобличающие?

Скандал поднимется знатный, и против Наместника, здесь и сейчас, Султан может просто не захотеть что-то затевать.

С судьи вообще взятки гладки.

А вот родне девки тому же Наместнику кого-то в качестве виновника надо будет предъявить. Она сама, конечно, может иметь собственное мнение; но она даже не видела, кто её по затылку двинул самый первый раз! Наместник тогда сидел за столом не один, и это мог быть любой из присутствовавших!

Оставались, конечно, возможности полноценного следствия по теме, со сбором показаний свидетелей… Но в эту сторону даже думать не хотелось.

Стоять на своём. Ни в чём не признаваться. Дай Аллах, получится отбояриться.

— Я всё могу объяснить, — решительно проговорил Хамза, тщательно подбирая слова.

Слава Всевышнему, рядом ещё не было никого из узкоглазых соплеменников девки…

— Заткнись, — снова бросил Хамзу в краску ветеран, хотя этого никто и не понял (в языке Пророка окружающие были не сильны).

Затем лысый сделал пару шагов вперёд.

А следующие слова здоровяка похоронили всякие надежды на благополучное завершение дня:

— Ұлы мәртебелi Ханшайым… (аналог «Ваше Высочество…»)

Долбаный здоровяк заговорил с девкой на той самой ветке туркана, которая была её родной. Причём сам Хамза хоть и понимал её без искажений (исключительно в силу образования и кругозора), но говорить на ней свободно не смог бы: что ни говори, это был другой язык, хоть где-то и родственный.

Видимо, знакомы лично.

Формула обращения была, разумеется, для столичного уха идиотской; но кто знает, как там у них в Степи полагается в таком случае говорить?

— Разбойники, — палец девки ткнул во всех стражников по очереди. — …такой суд, что всё равно что без суда… били все… судья… второй этаж… жирная тварь… Наместник…

— Возможно, не стоит горячиться, принимая на веру все слова женщины, — побледнев, попытался проявить твёрдость в беседе Хамза. — Требую слова…

Вместо ответа, незнакомец что-то проорал на всю улицу на пушту (ну понятно; если отсюда родом — общался же как-то до армии…); и стражники через секунду обнаружили себя в кругу хмурых мужчин, окружающих их явно с недобрыми намерениями.

А ведь достаточно пуштунам сказать, что столичные туркан хотят извести родственницу Султана на их пуштунской земле и свалить на них; и пашто даже Дворец Наместника приступом возьмут, с замиранием сердца подумал Хамза. Сам здоровяк рос тут; видимо, всех на улице знает с младенчества. Понятно, что «герой-ветеран» помощь у соседей получит всегда.

В отличие от Городской Стражи.

— Зовите стражу! — проорал на классическом туркане Хамза, с запозданием решивший действовать напролом. — Кто-нибудь, позовите стражу! Тюрки, вы слышите меня?!