Не стой у мага на пути. Том 4

Глава 17 Философия дракона

Дракон появился, лишь когда я добрался до пастбища и устроился под молодым каштаном. Солнце припекало, и хотелось укрыться от жарких лучей, поэтому я выбрал это место, при всем том, что оно оказалось неудобным.

Когда Гирхзелл начал снижаться, и его огромная тень закрыла заметную часть пастбища, стадо коров, что паслись поблизости, тут же почувствовало неладное. С мычанием, испуганным ревом, животные заметались, потом бросились к дороге на ферму. Видимо древний страх перед драконами был в них жив. Туда же побежало оба пастуха, не совсем понимая происходящее: ведь прирученные драконы никогда не опускаются в иных местах, кроме как возле полетных башен.

Ближе к земле огромные крылья Гирхзелла подняли настоящую бурю: в стороны полетела сухая листва, мелкий мусор. И я поспешил в сторону, опасаясь, что этот гигант не рассчитает место посадки и раздавит меня как мышонка. Земля содрогнулась от касания его могучих лап. Лишь когда дракон сложил крылья, я подошел к нему и мысленно произнес:

«А ты, Гирхзелл, рисковый парень! У меня даже мыслей не было, что после стольких лет службы Хермону ты решишься бросить это скучное дело. Сколько ты на него работал, если не секрет?» — мне так и хотелось сказать: «Сколько ты был у него в рабстве?», но я не пустил эту мысль вовне, чтобы не обидеть его.

«При чем здесь Хармон? Ему еще нет пятидесяти, а я прожил две сотни, служа его уважаемой семье. Хотя, если быть точным, яйцо со мной изначально принадлежало герцогу Стейрандскому — Иверу. Много лет прошло, но что такое время, если речь о долге?» — его огромный темно-янтарный глаз не мигая уставился на меня. — «Ты многое не понимаешь, Астерий. Я появился на свет при далеком прапрадеде Хермона. Он поил меня козьим молоком, смешанным с яичными желтками и розовой солью — это очень вкусно. Я никогда не забуду тот вкус, от которого в душу проникает тепло и небесная радость; не забуду те добрые человеческие руки, в которых я увидел этот свет и начал познавать мир. То, что я сделал сегодня, в этом нет никакой отваги. С моей стороны это похоже на большую неблагодарность. Но что поделаешь — этот порыв был во мне последние дни. Будто Небо нашептывало, сделать именно так. И ты… Ты, именно ты, Астерий, со своими мыслями об Ионе заставил меня разорвать цепи и улететь. Заметь, улететь из моей родной семьи и моего дома».

«То есть я во все виноват?» — я рассмеялся. — «Точно так же считают те охранники башни, с которыми я повздорил. Астерий крайний — он причина всех бед! Теперь пойдет молва, будто маг Райсмар Ирринд увел дракона. Ладно, мой друг, сейчас меня не заботит какая-то молва и что обо мне будут думать в Вестейме. Гораздо больше заботит другое: Ионэль. Полагаю, ты также с тревогой думаешь о ее судьбе? Давай все лишнее, включая рассуждения о долге и душе отодвинем в сторону и обсудим более важный для нас двоих вопрос».

«Ты снова заблуждаешься, великий маг», — с шипением воздух вышел из ноздрей Гирхзелла. — «Разговоры о долге, тем более о душе, здесь не лишние, и они очень связаны с судьбой Ионэль. В то же время ты прав: меня очень заботит Иона. При чем больше, чем тебя. Только уже ничего нельзя изменить. Все то страшное, что могло случиться — случилось. Оно случилось ровно тогда, когда вы отправились лавку алхимика и показали ему, то черное сердце».

«Что ты имеешь в виду, под „страшное случилось“? Ты полагаешь, что Ионэль уже мертва? Если так, то это ты, заблуждаешься, мой друг. Есть основания полагать, что Иона жива, и будет жива еще три дня — до Торжества Холодной Крови», — не согласился я, стараясь разобраться в сложном для восприятия ментальном послании дракона. — «И при чем здесь долг и душа? Как это в твоем понимании связано?».

Гирхзелл с минуту молчал, шумно посапывая, иногда шевеля огромным хвостом, а я думал, что драконы, как всегда, все слишком усложняют. Это делает их разум кое в чем похожим на разум эльфов, особо маэльских — те тоже все усложняют, обставляют свою жизнь всяческими символами, весьма абстрактами понятиями и пустыми поверьями. Мы, люди, более практичны и в основном живем рациональностью и простой логикой.

«Долг…» — мысленно произнеся это, Гирхзелл выдохнул так, что меня едва не сбило с ног. — «Как можешь ты такое не понимать⁈ Зачем ты пришел ко мне, Астерий? Объясни, зачем, и тогда все станет ясно тебе самому!».

«Я уже сказал, мой друг: мне нужно попасть в Темные Земли, причем попасть поскорее, чтобы попытаться спасти Ионэль. И шел я не к тебе лично, а к полетной башне, чтобы узнать, когда ближайшие вылеты к Торгату. Оттуда уже думал лошадью. Но к огромной радости я увидел тебя — это большая удача», — пояснил я и без того очевидное.

«Ты недоговариваешь, Астерий. Пришел ты потому, что тебя привел долг. Ты чувствуешь долг, спасти Иону. Неужели, мне нужно объяснять великому магу такие простые вещи?» — дракон тяжко вздохнул. — «То же касается души. Моя душа, связана с долгом. И твоя связана, даже если ты этого по человеческой наивности не знаешь, это все равно так — таков небесный закон. И душа Ионэль связана. Вот только что-то случилось с ее душой. Теперь все иначе. Все не так, как должно быть. Я не знаю, что это и какие здесь объяснения. Я не понимаю, но просто чувствую это. Еще я чувствую, что уже ничего нельзя изменить. И дело здесь вовсе не в смерти. Смерть часто бывает благом — способом очищения души. Ты сказал о близком Торжестве Холодной Крови — дне, вернее ночи, когда появились изначальные. Калифа дала им вечную жизнь в мертвом теле, но это не благо, а скорее проклятие: для них нет смерти, которая может очистить душу. Поэтому, души их темны. Я не знаю, что случилось с Ионой. Не знаю… Для меня это темная загадка. Я бы мечтал хотя бы изредка видеть ее, слышать ее мысли, но теперь понимаю, что это уже невозможно», — он снова тяжко вздохнул и снова повторил: — «Я уверен, уже ничего нельзя изменить. Сейчас я про Иону. Мы не поможем ей, чтобы ты там себе не думал — от этого большая боль».

«Шет дери! Знаешь, что мне сейчас хочется, Гирхзелл? Дать тебе в морду! И не думай, что мой удар оказался бы для тебя слабым! У меня есть кое-какой опыт…» — не без бравады я продемонстрировал дракону фрагмент из моей еще очень свежей памяти: самый последний миг моей прежней жизни. Именно тот миг, когда от удара моей кинетики зубы Архонтзала превратились в крошево, прежде чем его челюсти раздавили мое тело.

Не думаю, что я слишком рисковал, сказав это и ментально продемонстрировав фрагмент из своего прошлого. У Гирхзелл есть зачатки юмора, быть может даже не зачатки, если говорить о юморе гигантских разумных рептилий, однако то, что я ему показал, повергло крылатого в ступор. Он долго молчал, посапывая и неотрывно глядя на меня черным щелевым зрачком, размер которого вполне соответствовал моему росту. Потом сказал:

«Покажи еще!».

«Даже так⁈ Тебе нравится⁈» — я показал: снова вспомнил тот самый момент и то, что ему предшествовало за несколько минут до моей славной гибели.

«Такого не может быть», — заключил Гирхзелл почти тут же, добавил: — «Таких драконов не существует. Я не глуп, чтобы не понимать это. Уж, поверь, я ни раз общался с дикими во время полета. С другой стороны, это твоя память. Память не может быть фантазией — это разные вещи», — он задумался, теряясь в недоверии к увиденному и одновременно в доводах здравого смысла.

«Ты прав. Это моя память и в этом мире таких драконов не существует. Имя того, у которого высыпались зубы — Архонтзал. Надеюсь, ты понял, что показанное мной было последними мгновениями моей жизни, прежде чем он сожрал меня?», — крылатый гигант моргнул, и я продолжил: — «Тем не менее я по каким-то причинам жив и сейчас общаюсь с тобой. Разгадка проста, мой друг: все это было в прошлой жизни. Одной из многих моих жизней, где был иной мир и иные драконы. Кстати, миры с драконами — явление нечастое, и все они обязательно насыщены магией так полно, как брюхо пьяницы крепким вином. Ты же, Гирхзелл, догадался: я прожил много жизней, прошел через много смертей. Поэтому, не надо рассказывать мне с умным драконьим видом сказки о Времени и Душе — все это я познал на собственном опыте, и сам могу рассказать много сказок и много правды».

Поглядывая в его огромный глаз и видя в нем свое отражение, я продолжил: — «Ты, Гирхзелл, проживший каких-то два века, младенец в сравнении со мной. Теперь понял?» — я дотянулся до его морды и слегка потрепал его за темно-сизую губу, заглядывая ему в пасть. — «При всем этом я не оспариваю твою способность предчувствовать важные события. Этим даром наделены многие твои собратья. А теперь к долгу, о котором ты говорил. С одной стороны, ты рассуждаешь об этом самом долге, а другой пытаешься меня убедить, что Ионе ничем нельзя помочь. Тебе не кажется, что здесь огромное противоречие? Так вот, послушай меня, как старшего товарища: долг, о котором ты столь печально рассуждаешь, существует не для того, чтобы о нем рассуждать, а для того, чтобы его исполнять. Поэтому, я направляюсь в Темные Земли и постараюсь спасти эльфийку, даже если это совершенно невозможно. По крайней мере, когда я это сделаю — сделаю все возможное — тогда у меня не будет болеть та самая душа, о которой ты тоже разглагольствовал. А вот если сидеть на месте и лишь мрачно рассуждать о душе и долге, то эти понятия становятся унылыми философскими категориями, которые скорее вредны, чем полезны. Твою печаль утолит не размышление, а действие. Разумеешь? Это же так просто!».

«Не знаю…» — отозвался он.

Я не могу сказать, что Гирхзелл глуп — без сомнений он умнее большинства людей. Просто у него иной разум. И иногда он говорит то, что кажется глупостью, потому как его мысли движутся иными путями и опираются на иные понятия. Вот сейчас я несколько опешил от его ответа, после моих вполне простых и ясных разъяснений. Пока я собирался сказать ему все то же самое, зайдя, с другой стороны, дракон мысленно произнес:

«Не утруждай себя, Астерий. Сказанное тобой мне ясно, но я его пока не принял — все это надо обдумать. Мне надо несколько дней».

Вот что я должен был ответить этой рептилии? Наверное, должен был в сердцах дать ему в морду — это желание упорно не покидало меня. Но я снисходительно улыбнулся и сказал:

«Совершенно верно, Гирхзелл. Столь важную тему грешно сразу выбросить из головы. Ты обязательно поразмышляй над ней. Но попутно, будь так любезен, соизволь доставить меня в Темные Земли».

«Это бесспорно, мой друг!», — его огромный глаз моргнул и взор его устремился к небу.

Я же, периодически поглядывая по сторонам, успел заметить, что помимо длинного обоза, возвращавшегося со стороны города к фермам, по ту сторону Весты появилось десятка полтора всадников, и хотя они были еще очень далеко, мне показалось, что верховые вооружены и направляются к ближнему мосту через Весту. Если так, что скорее всего они по мою душу, ведь вооруженным людям в таком количестве нечего делать на фермах и небольшом поселении возле холмов.

«Ты хочешь, чтобы я служил тебе?» — неожиданно спросил Гирхзелл.

— Ни в коем случае. Я же тебя не зря называю другом, — ответил я вслух, при этом дракон получил тот же ответ ментально. — «Давай все упростим. Я хочу, чтобы ты отвез меня в Темные Земли и поддержал, если придется вступить в бой с теми людьми, которые захватили Ионэль. При твоей огромной силе, расправиться с ними не составит труда. Я потребую от них освободить Иону, в противном случае, их придется познакомить со Смертью. И важное уточнение: я не хочу, чтобы ты впредь служил кому-нибудь. Будь свободен, как ветер. Поверь, ты заработал своим прежним хозяевам очень много денег. Если ты думаешь, что ты им что-то должен и уйти от них это проявление неблагодарности, то поверь, ты очень заблуждаешься. Ты не совсем понимаешь людей, почти в каждом из нас на первом месте мысли о собственном благе, а рассуждения о долге, душе… Вряд ли этим себя обременяет кто-либо из семьи герцога Стейланского или Хермона. Ты им нужен лишь для того, чтобы зарабатывать деньги на твоей шкуре, по которой топчутся пассажиры. Все, что они внушали тебе и другим драконам с детства: о единой семье, заботе, долге — это хитрые человеческие выдумки, чтобы держать тебя в подчинении».

«Это очень грустно, мой друг. Ты меня возвращаешь к тем мыслям, которые приходили мне много раз прежде. Я не хочу их впускать в свой ум, но они приходят. И вот теперь их подтверждаешь ты, великий бессмертный маг. Залазь, полетим в Темные Земли», — он опустил крыло, чтобы я мог подняться на его спину.

— Мы полетим туда завтра, Гирхзелл. Дело в том, что я буду не один. Со мной собираются мои друзья. Может только двое, может несколько больше. Одно имя тебе наверняка известно: это графиня Ольвия Арэнт. У нее там, на Темных Землях свои счеты, и ей там нужно быть обязательно вместе со мной, — все это я сказал вслух, не сомневаясь, что дракон понимает меня.

Гирхзелл поднял голову, выгнул шею и заревел. Заревел так, что меня пробрало до костей, задрожало даже деревце слева от меня, в тени которого я прятался.

— Что случилось? — озаботился я.

«Ионэль…», — ответил он. — «Это скорбь по Ионэль. Меня мучают мысли о ней. Я знаю, что не увижу ее никогда».

— Впрочем, — я повернулся, наблюдая, как всадники пересекают деревянный мост через Весту, — опусти крылышко, будь любезен, — попросил я дракона, подумав, что верховые не только по мою душу, но в добавок могут быть людьми герцога Альгера. Вступать с ними в перепалку не хотелось: все-таки они не охранники полетной башни, и прав да возможностей у них побольше. А в моем болезненном с утра состоянии как-то не хотелось искать лишних неприятностей.

Ступая по перепонкам крыла, я вскарабкался на спину Гирхзелл, пролез ближе к шее и устроился на том удобном месте, где при полете с пассажирами сидел возница.

«Уважаемый, попрошу к Луврийским воротам», — пожелал я, рассудив, что возвращаться через Столичные и дольше, и можно нарваться на неприятности, после стычки у полетной башни.

Выпрямив лапы, дракон приподнял тяжелое тело от земли, сделал несколько шагов. Огромные крылья с шумом качнули воздух. Каштан, под которым я прятался от солнца, переломился как тростинка, когда коготь крыла Гирхзелла задел его. Еще один сильный взмах и мы оторвались от земли. Только сейчас я заметил, что с лапы моего друга свисает обрывок стальной цепи. Не гоже быть ему в оковах — но этот вопрос я решу как-нибудь позже с кузнецами в каком-нибудь попутном поселке.

«Гирхзелл, послушай теперь меня, как старшего товарища. Послушай, так чтобы это глубоко отложилось в твоем сознании», — мысленно произнес я, в то время на меня все больше наполняла радость полета. — «Я не знаю, что выйдет из моей затеи с освобождением Ионы, но я буду делать то, что требует от меня моя душа и мой долг, не впуская в себя печаль и всякое скверное настроение. Ни человек, ни дракон, никакое иное существо, решая серьезную проблему вряд ли решит ее, если он изначально находится в душевном упадке. Если ты хочешь проблему решить, выйти из ситуации победителем, впусти в себя дух победителя! Стань победителем в своих мыслях раньше, чем эта победа придет. Только так, Гирхзелл. Это тебе говорит, бессмертный Астерий!».

«Я хочу служить тебе!» — отозвался дракон, закладывая вираж над пастбищем и издал рев. Этот рев был совсем не похож на тот горестный, который я слышал пять минут назад.

«Гирхзелл, пройдет немного времени, и ты примешь свою независимость, примешь это великое благо — Свободу. И будешь наслаждаться ей, а не испытывать ее тяжесть», — отозвался я. — «А сейчас, если угодно, считай, что я тебя нанял. За корову. Я куплю ее тебе попозже. Поскольку ты нанят, у меня есть каприз: давай не сразу к Луврийским воротом. Сначала круг над городом, потом над портом — хочу насладиться полетом. Я иногда сожалею, что у меня нет крыльев. Быть может одну из следующих жизней я выберу для себя крылатое существо»

«Да, великий маг! Полет — это прекрасно! Земля далеко внизу, над тобой небо и солнце! Держись!» — он дал мне лишь миг ухватиться покрепче и кувыркнулся в воздухе с этакой могучей грацией.

Восторг наполнил меня. В яркой синеве пылало солнце. В лицо била тугая струя ветра. Мы неслись к Вестейму. Еще миг и зубчатая стена промелькнула под ними, слева сиял позолоченный купол южного храма Алеиды, чуть дальше за красными крышами домов виднелся рынок. Еще под возвышенностью крепости Алкур располагалось имение графини Арэнт с темным пятном сожженного сада. У меня возникло искушение, не топтать ноги от Луврийских ворот, а высадиться прямо там. Искушение, надо признать, весьма рискованное.