Настоящая крепость

I

- Что вы думаете о последних отчетах Мерлина и Совы о Корисанде, Мейкел? - спросила Шарлиэн.

Они с Кэйлебом сидели в апартаментах принца Тимана, комнатах прямо по коридору от их собственных апартаментов, которые были преобразованы в объединенную библиотеку и кабинет. Тут не было отремонтированных полов с подогревом, как в их спальне, но была установлена совсем новая чугунная печь от металлургического завода Хаусмина, и угольный огонь в ее чреве излучал желанное тепло.

- Вы оба видели те же изображения, что и я, из снарков Мерлина, - указал Мейкел Стейнейр поверх штекера в правом ухе. Его голос звучал удивительно ясно для кого-то, кто находился более чем в четырех тысячах миль полета виверны из Черейта. - А вы сами что думаете?

- Нет, так не годится, - с усмешкой парировал Кэйлеб. - Мы спросили тебя первыми!

- Харумпф! - Стейнейр сурово прочистил горло, и Шарлиэн ухмыльнулась своему мужу. Их контактные линзы принесли им изображение архиепископа, когда он сидел в своей корабельной каюте, глядя на море на закате, с Ардином, растянувшимся на коленях. Его собственные линзы тоже показали ему ее ухмылку, и он скорчил ей гримасу. Но затем он пожал плечами, и его тон стал более серьезным, когда он продолжил.

- Что касается Церкви, я думаю, что мы были чрезвычайно благословлены Гейрлингом и - особенно - такими людьми, как отец Тиман, - сказал он очень трезво. - В ближайшее время мы не найдем никаких чарисийских "патриотов" в Корисанде, даже среди духовенства, но реформаторский элемент в иерархии Корисанды оказался гораздо сильнее, чем я смел надеяться до вторжения. И действительно хорошая новость, во многих отношениях, заключается в том, что многие из этих реформистов являются коренными жителями Корисанды, такими как отец Тиман. Это придает голосам разума корисандское лицо, и это будет невероятно ценно в будущем.

- С более чисто политической точки зрения, - продолжил архиепископ, - я думаю, что генерал Чермин, Энвил-Рок и Тартариэн находятся в курсе событий настолько, насколько мы могли бы разумно пожелать, ваше величество. Это также мнение Бинжэймина, если уж на то пошло. В любом случае, никто из нас не видит, как кто-то мог бы работать лучше, учитывая обстоятельства убийства Гектора и тот факт, что во всей Корисанде, вероятно, найдется не более полудюжины людей - даже среди наиболее настроенных на реформы членов священства - которые думают, что за этим не стоял Кэйлеб.

- Согласен, - сказал Кэйлеб с серьезным выражением лица. - Тем не менее, должен признать, что чувствовал бы себя намного лучше, если бы Братья позволили нам пойти дальше и полностью ввести Хоуила внутрь. Если бы мы могли дать кому-нибудь в Корисанде один из коммуникаторов Мерлина, я бы спал по ночам намного крепче.

Шарлиэн кивнула, хотя, по правде говоря, она не была полностью уверена, что была бы за то, чтобы дать Хоуилу Чермину коммуникатор. Не то чтобы она хоть в малейшей степени сомневалась в лояльности, уме или умственной стойкости генерала морской пехоты. Нет, проблема заключалась в том, что, несмотря на искреннюю ненависть Чермина к храмовой четверке, он все еще верил - глубоко и полностью - в доктрину Церкви. Как и в случае с Рейджисом Йовансом и Мараком Сандирсом, просто не было возможности узнать, как он отреагирует, если они попытаются сказать ему правду.

И это не значит, что они единственные, к кому это относится, - с несчастьем призналась она себе. - Или как будто они были единственными, кто мог бы быть намного более способными, если бы мы только осмелились рассказать им все, что знаем.

К сожалению, они не смогли этого сделать, несмотря на возникшие трудности. Было достаточно плохо, что они не могли сказать Грей-Харбору, учитывая его положение действующего первого советника империи Чариса, но Сандирс, барон Грин-Маунтин, был, по крайней мере, не менее важен в свете его обязанностей первого советника королевства Чисхолм.

Не говоря уже о том крошечном факте, что он мамин любовник (независимо от того, должна я это знать или нет) и человек, который научил меня всему, что я знаю о том, как быть королевой, - с сожалением подумала она. - Почему, о, почему два политических советника, на которых мы с Кэйлебом больше всего опираемся, не могли быть чуть менее честными... по крайней мере, в том, что касается Церкви?

- Я сделал все возможное, чтобы успокоить Жона и остальных, ваша светлость, - сказал Стейнейр Кэйлебу немного насмешливым тоном. - И в интересах справедливости должен сказать, что они на самом деле стали гораздо более гибкими в одобрении дополнений к вашему внутреннему кругу. После столь долгой скупости с их одобрением - на протяжении стольких многих поколений Братьев, если разобраться, - это действительно весьма примечательно, если подумать об этом.

- Согласен, - еще раз сказал Кэйлеб, признавая слегка резкий, но безошибочно предостерегающий тон своего архиепископа. - Согласен! И как бы это ни раздражало иногда, я должен признать, что чье-то торможение моих собственных случайных вспышек... чрезмерного энтузиазма, не совсем плохо. - Император скорчил гримасу. - Думаю, что все монархи склонны становиться жертвами целесообразности, если они не будут осторожны. И иногда я думаю, что остальные Братья, возможно, были правы, когда беспокоились о моем "юношеском нетерпении", пока обсуждали, рассказать ли мне об этом.

- Не думаю, что зашел бы так далеко, - ответил Стейнейр. - В то же время, однако, не буду притворяться, что мне тоже не легче слышать, как ты это говоришь.

- О, я взрослею, взрослею, - сухо заверил его Кэйлеб. - Вы знаете, наличие Мерлина и Шарли прямо здесь, под рукой, чтобы двинуть меня по голове, когда я теряю шляпу, как правило, дает такой эффект.

- Может быть, так бы и было, если бы твой череп не был таким толстым, - сказала ему жена, улыбаясь и проводя пальцами по его волосам. Он улыбнулся ей в ответ, и она весело фыркнула. Но потом она откинулась на спинку своего стула и покачала головой.

- По крайней мере, в том, что касается Корисанды, мы с тобой сейчас ближе к ней, чем Теллесберг, - отметила она вслух. - И даже с надводными участками семафор отсюда и туда - или отсюда до Эрейстора, если уж на то пошло, - сейчас работает на нас, а не на храмовую четверку. Из Черейта мы можем доставлять депеши в Мэнчир намного быстрее.

- Это помогает, - согласился Кэйлеб. - На самом деле, что касается семафора, мы действительно находимся здесь в лучшем положении, чем в Теллесберге, поскольку Черейт намного ближе к нашему географическому центру. Однако это не то же самое, что быть там и самому следить за происходящим в Корисанде. И, если уж на то пошло, я не слишком рад тому, что мне пришлось отправлять их по суше через Зибедию, даже если мы лично проверили менеджеров семафора, - добавил он немного кисло.

- Конечно, это не то же самое, что быть там, - признала она. С другой стороны, они оба знали, почему он все еще не был в Мэнчире, лично наблюдая за включением беспокойного княжества в империю. И полностью оставляя в стороне все личные причины, по которым она была рада, что он не был - включая ту, которая только начинала сказываться на ее фигуре, - хладнокровный политический расчет, который привел его "домой" в Черейт, казалось, оправдывался на практике. Шарлиэн не была настолько глупа, чтобы думать, что граф Энвил-Рок и граф Тартариэн навсегда закроют крышку над многочисленными и разнообразными кипящими обидами покоренного княжества. "Спонтанные" уличные демонстрации в Мэнчире - и довольно многие из них действительно были спонтанными, - признала она, полностью в соответствии с действиями таких людей, как Пейтрик Хейнри, - были зловещим признаком тяжелой погоды прямо за горизонтом. Но по рычанию Мерлина было очевидно, что если бы Кэйлеб остался в Корисанде, было бы еще хуже. По крайней мере, в отличие от Кэйлеба, Энвил-Рок и Тартариэн сами были корисандцами. И, по крайней мере, они управляли Корисандой (во всяком случае, официально) как регенты князя Дейвина, а не от имени иностранного завоевателя. Каждый все еще мог видеть этого иностранного завоевателя, скрывающегося прямо за (пустым) троном Дейвина, но это все еще давало им определенную степень легитимности в глазах корисандцев, которой вице-король генерал Чермин просто не мог наслаждаться сам.

Конечно, это была его собственная банка с червями. И к тому же это была особенно извивающаяся банка.

Хотела бы я не сочувствовать Айрис так сильно, как сочувствую, - невесело подумала она. - И знаю, что не могу позволить этому сочувствию влиять на меня. Но я также знаю, каково это - остаться после убитого отца. Точно знаю, что это может сделать с кем-то, и как бы сильно я ни ненавидела и не любила Гектора Дейкина, он был ее отцом. Она любила его, любила его так же сильно, как я любила своего, и она никогда не простит Кэйлеба за то, что его убили, так же как я никогда не прощала Гектора за то, что он заказал убийство моего отца.

И, - размышляла она, - анализ разведывательного "сопровождения" Совы, как называет это Мерлин, помогает нам оценить, почему кто-то присоединился к сопротивлению. Я никогда не понимала, насколько это может быть ценно, пока он не указал на это. Знание того, что побуждает людей активно противостоять вам, невероятно полезно, когда дело доходит до оценки эффективности вашей политики. Или, во всяком случае, как другие люди воспринимают эту политику. И нам тоже не помешает возможность судить о характере ваших противников. Не все, кто присоединяется к таким людям, как Хейнри и Уэймин, принадлежат к одной корзине с ними. На другой стороне есть хорошие и порядочные люди - люди, которые искренне думают, что их поступки правильны, что Бог хочет, чтобы они поступали так. Достаточно трудно помнить об этом, даже имея доказательства прямо перед собой. Без этого я не думаю, что вообще смогла бы вспомнить, когда наступит время вынесения приговора.

По крайней мере, эти усилия не отнимали у них столько времени, сколько могли бы. Теперь, когда Мерлин отладил процесс и запустил его, Сова регулярно назначал датчиков-паразитов каждому дополнительному активисту античарисийского сопротивления по мере его идентификации. На данный момент ни Мерлин, ни Кэйлеб, ни Шарлиэн не пытались отслеживать всех, кого добавляли в файлы. Если бы "фильтры", установленные Мерлином, выполняли свою работу, Сова идентифицировал бы любого важного корисандского церковника, дворянина или члена парламента, который пересекся с кем-либо из базы данных. В этот момент те, кто был вовлечен, будут доведены до сведения Мерлина и отмечены для более пристального наблюдения в будущем. Несколько наиболее важных (или, по крайней мере, более активных) уличных агитаторов также были добавлены в список "особого наблюдения", и Сова регулярно уведомлял Мерлина о любом новичке, который пересекал пути этих людей, независимо от ранга новичка. По большей части, однако, все, что они действительно делали, - это разрабатывали свой список активных противников и продолжали составлять карту медленно растущей, неуклонно усложняющейся организации, которую создавали эти оппоненты. И как ни тяжело было наблюдать, как она растет, когда они не могли пресечь ее в зародыше, никто из них не был настолько глуп, чтобы думать, что они могли бы предотвратить это в той или иной форме, что бы они ни делали.

И рано или поздно мы также сможем разрушить их организацию, - подумала Шарлиэн. - На самом деле, рано или поздно нам придется это сделать, и не только в Мэнчире. - "Северный заговор" тоже будет в нашем маленьком списке. В конце концов, они предоставят нам доказательства, которые мы сможем использовать, как только мы "обнаружим это" более приемлемыми способами. И когда мы это сделаем, они поймут, насколько эффективны наши палачи.

На самом деле она с нетерпением ждала этого дня.

- Что ж, - сказала она, - по крайней мере, не похоже, что завтра утром Корисанда сгорит в огне. То, что ты направляешься с первым пастырским визитом как сюда, так и в Корисанду, тоже не повредит, Мейкел. И я полагаю, - ее голос стал немного самодовольным, несомненно, он стал самодовольным, - что, как только станет известно, что мы наконец собираемся произвести наследника, это расстроит некоторых людей, которых я могла бы упомянуть, почти так же сильно, как это успокоит всех наших людей.

- О, уверен, что это так, - согласился Кэйлеб тоном глубокого удовлетворения. - Я уверен, что это так.

- И Эмерэлд тоже, - сказал им обоим Стейнейр. - Насчет горения в огне, я имею в виду.

Никто из них не говорил громко, но голос архиепископа был тише, чем у Кэйлеба или Шарлиэн. У них было преимущество толстых каменных стен и тяжелой двери из массива псевдодуба, охраняемой двумя имперскими стражниками, лично отобранными для выполнения своих обязанностей Мерлином Этроузом и Эдуирдом Сихэмпером. Никто не собирался подходить достаточно близко, чтобы подслушать их.

Стейнейр, с другой стороны, уютно устроился в адмиральской каюте на борту КЕВ "Доун уинд", одного из новейших галеонов флота Чариса. Поскольку помещения размещались на борту тесных, переполненных военных кораблей, это было не просторное жилище, хорошо подходящее для достоинства архиепископа и уединения, которого часто требовали обязанности его должности - не говоря уже о его собственной потребности в медитации и молитве. Конечно, это было на борту одного из вышеупомянутых тесных, переполненных военных кораблей. Это означало, что переборки были тонкими, двери были совсем непрочными, и люди могли непреднамеренно вторгнуться в его частную жизнь в любой момент. К счастью, у него уже прочно установилась традиция каждый вечер удаляться в свою каюту, чтобы полюбоваться закатом через кормовые иллюминаторы и поразмышлять. К настоящему времени его сотрудники привыкли защищать его частную жизнь в такие моменты. До тех пор, пока он говорил тихо - и люк в потолке каюты был закрыт, - было крайне маловероятно, что кто-нибудь услышит его голос за неизбежными звуками идущего парусника. И еще менее вероятно, что кто-нибудь, кто слышал, как он говорил, смог бы разобрать слова. Логичным предположением было бы просто предположить, что он молился, и любой, кто думал, что это то, что происходит, уберется из зоны подслушивания так быстро, как только сможет.

- На самом деле, - продолжил архиепископ, - я думаю, что Эмерэлд будет почти так же счастлив услышать о вашей беременности, как и любой другой в Старом Чарисе или Чисхолме, Шарлиэн. Сейчас они привержены делу - они это знают - и они так же стремятся обеспечить преемственность, как и все остальные.

- Действительно? - сказала Шарлиэн. - Думаю, что это было мое собственное впечатление, - призналась она, - но я также должна признать, что немного боялась, что это было мое впечатление, потому что это было то впечатление, которого мне бы хотелось, если вы понимаете меня. - Она слегка поморщилась. - В некотором смысле, думаю, наличие всего этого доступа, любезно предоставленного снарками Мерлина, только затрудняет понимание того, о чем на самом деле думают люди. Я потратила годы на то, чтобы научиться точно оценивать подобные вещи на основе сообщений из вторых и третьих рук. Интерпретируя на свой взгляд, как вы могли бы сказать. Теперь я на самом деле пытаюсь смотреть на людей напрямую и решать сама, и я обнаружила, что из прямого наблюдения трудно получить какое-то объективное представление о том, что многие люди думают на самом деле. Неудивительно, что Мерлин склонен погружаться в "перегрузку данными".

Ее голос смягчился с последним предложением, и Кэйлеб кивнул в знак согласия. Он все еще не до конца понимал, как функционировал "высокоскоростной интерфейс передачи данных", которым когда-то обладало тело ПИКА Мерлина, но ему не нужно было понимать, как он работал, чтобы понять, что он сделал. Или понять, как горько Мерлин сожалел о его потере. Теперь, когда у него был личный опыт с огромным количеством изображений и аудиозаписей, поступающих через сеть разведывательных платформ Мерлина, охватывающую всю планету, он только жалел, что у него нет "высокоскоростного интерфейса".

К счастью, они добились хотя бы небольшого прогресса. И хотя Кэйлеб не был уверен, он подозревал, что Сова постепенно совершенствуется в сортировке и расстановке приоритетов информации. Однако, что бы ни делал Сова, способность обозначать определенные части того, что Мерлин называл "получением информации", чрезвычайно помогла многим, кроме самого Мерлина. Конечно, были и ограничения. Ни у кого больше не было встроенного коммуникационного оборудования Мерлина; вместо обмена электронными данными они должны были говорить вслух, если они хотели общаться с Совой (или с кем-либо еще), что сильно ограничивало, где и когда они могли взаимодействовать с ИИ. И все они также были существами из плоти и крови, жертвами всех слабостей плоти, включая потребности в пище и, по крайней мере, разумном количестве сна.

Если уж на то пошло, даже Мерлин на собственном горьком опыте убедился, что ему действительно нужен по крайней мере эквивалент отдыха, если он собирается сохранять концентрацию ума. Более того, Кэйлеб тоже это понял и приказал ему брать "время простоя", необходимое для того, чтобы оставаться свежим и бодрым.

Шарлиэн Армак слишком хорошо знала о горько-ироничных параллелях между ней и Айрис Дейкин, и, несмотря на свою собственную жгучую ненависть к Гектору из Корисанды, она действительно испытывала глубокое, пронизанное болью сочувствие к выжившим детям-сиротам Гектора. И если и был хоть один человек в Сэйфхолде, который никогда бы не стал недооценивать, насколько опасной может быть пылающая решимость "простой девушки" отомстить за это убийство, то это была Шарлиэн из Чисхолма.

Что только заставляет меня еще больше беспокоиться о Ларчросе, Сторм-Кипе и всех их проклятых друзьях и соседях. Если бы только мы могли просто пойти дальше и арестовать их всех за то, что, как мы знаем, они делают.

Это, однако, было той самой вещью, которую они абсолютно не могли сделать. Кэйлеб был прав, когда решил, что не может просто заменить побежденных князей и дворян людьми, которые неизбежно будут рассматриваться как его фавориты. Нет, он должен был оставить законных дворян, которые поклялись ему в верности, на месте... до тех пор, пока у него не будет неопровержимых доказательств того, что упомянутые князья и дворяне виновны в государственной измене. Что, поскольку они не могли представить доказательства от снарков ни в одном открытом суде, означало, что все, что они могли сделать, это внимательно следить за тем, что Мерлин окрестил "северным заговором".

И, откровенно говоря, она еще более страстно желала, чтобы они могли открыто выступить и против уличных агитаторов. Она предположила, что на самом деле не было никаких причин, по которым они не могли арестовывать простолюдинов "по подозрению", предполагая, что был какой-то способ идентифицировать их для генерала Чермина. Или для Корина Гарвея. Но как же можно было идентифицировать их кому-либо за пределами внутреннего круга, не поднимая всевозможных потенциально катастрофических вопросов? И даже если оставить в стороне это не столь уж незначительное соображение, действительно ли они хотели пойти по этому пути? Она не сомневалась, что может наступить время, когда у них не будет выбора, но, как только что заметил Кэйлеб, всегда было заманчиво (и редко мудро) поддаться целесообразности. Что касается ее, то она предпочла бы оттянуть то время, когда у них не останется выбора, как можно дольше.

Конечно, были и некоторые другие весомые, чисто прагматические аргументы в пользу их нынешнего подхода "пока не трогать". "База данных" агитаторов, которую Мерлин создал, продолжала неуклонно расти, и было много преимуществ в том, чтобы позволить этому продолжаться без помех... по крайней мере, до определенного момента. Они не только знали, где найти своих организованных врагов, когда, наконец, наступит момент, но и позволили другой стороне беспрепятственно проводить вербовку, что также помогло бы собрать наиболее опасную оппозицию в одну группу, чтобы дать им единственную цель, которую они могли обезглавить одним ударом.

Что, собственно, и было именно тем, что он делал в этот самый момент. Или, во всяком случае, ему было бы чертовски лучше, потому что, если бы Кэйлеб или Шарлиэн поймали его за подслушиванием, когда он должен был "спать" - и Сове было приказано сообщить о нем, если это произойдет, - пришлось бы чертовски дорого заплатить.

- Что ж, в данном случае, ваше величество, думаю, что ваше впечатление верно, - сказал ей Стейнейр. - На самом деле, полагаю, я мог бы также пойти дальше и признать, что мои собственные наблюдения здесь принесли мне огромное облегчение.

"Здесь" на самом деле было уже не совсем правильным словом, - размышляла Шарлиэн. - "Доун уинд" отплыл из залива Эрейстор с послеполуденным приливом. В данный момент он пробирался - медленно, особенно для того, кто летал на разведывательном скиммере Мерлина - в западную половину плеса Долфин, и он не был виверной, способной игнорировать рифы, отмели, острова, течения и неблагоприятные ветры. Если им повезет, и если кораблю "Доун уинд" удастся - о, маловероятное событие! - избежать каких-либо серьезных штормов и совершить относительно быстрый переход для этого времени года, он преодолеет семь тысяч триста морских миль до Черейта "всего" примерно за десять пятидневок.

Шарлиэн ненавидела - абсолютно ненавидела - оставаться на борту корабля так долго, но все же была вынуждена согласиться с ним, что на самом деле у них не было большого выбора. Для рукоположенного главы Церкви Чариса было важно посетить все земли новой империи, и, в отличие от Церкви Ожидания Господнего, Церковь Чариса с самого начала постановила, что ее епископы и архиепископы будут постоянными жителями своих епархий. Вместо кратких ежегодных визитов к душам, вверенным их попечению, они каждый год совершали один - и только один - визит на ежегодное собрание Церкви Чариса. Остальное время они будут проводить дома, заботясь о своих собственных духовных потребностях и духовных нуждах своей паствы, сохраняя сосредоточенность на том, что действительно важно. И ежегодное собрание Церкви каждый год проводится в другом городе, и ему не разрешалось постоянно пребывать в одном месте, которое неизбежно стало бы имперским городом - чарисийским эквивалентом города Зиона - само по себе.

Это означало, что архиепископ Чариса будет путешествовать большую часть года так же уверенно, как и любой из его подчиненных прелатов. Для любого великого викария было бы немыслимо совершить такое же путешествие и подвергнуть себя всем изнурительным усилиям, связанным с ним, - или, если уж на то пошло, неизбежным опасностям ветра и погоды, присущим таким длительным путешествиям, - но Мейкела Стейнейра это устраивало. Чем больше и многочисленнее будут различия между Церковью Чариса и Церковью Ожидания Господнего, тем лучше, по многим причинам, которые его беспокоили, и он был полон решимости твердо установить эту модель. Достаточно твердо, чтобы ни один его преемник, участвующий в строительстве империи, не счел бы, что эту традицию легко разрушить.

Его нынешнее турне было частью создания этой традиции. И все же это было нечто большее, поскольку он был полон решимости лично посетить каждую столицу каждой политической единицы империи Чариса - и как можно больше крупных городов, которых только мог достичь. Как ворчливо заметил Уэйв-Тандер перед его отъездом в Эмерэлд, во многих отношениях это был кошмар безопасности. Одному Богу известно, сколько приверженцев Храма просто с удовольствием воткнули бы что-нибудь острое и заточенное между ребер "архиеретика Стейнейра", как окрестили его лоялисты, но их число должно было быть огромным. Однажды такая попытка уже предпринималась прямо в его собственном соборе. Кто знает, какие возможности могут возникнуть - или могут быть созданы - в чужом соборе? С другой стороны, он был прав. Он должен был установить такого рода личный контакт с как можно большим количеством духовенства новой Церкви, если он ожидал, что духовенство согласится с тем, что он действительно заботится о его заботах, его делах, его мучительных кризисах совести, поскольку оно справляется с духовными требованиями раскола.

И ему не все равно, - подумала Шарлиэн. - Он действительно так думает. Он понимает, о чем он их просит. Не верю, что кто-то, не полностью ослепленный нетерпимостью и ненавистью, мог не понять этого через пять минут в его присутствии, и именно по этой причине он должен это делать, однако то, что я действительно хочу сделать, - это запереть его в целости и сохранности в соборе Теллесберга и дворце архиепископа.

- Значит, ты, по крайней мере, доволен Эмерэлдом. Я имею в виду, что касается Церкви, - сказал Кэйлеб, и Стейнейр кивнул.

- Не думаю, что у подданных князя Нармана столько же... огня в животах, скажем так, как у нас дома, в Теллесберге, - сказал он. - С другой стороны, они также не были теми людьми, которых храмовая четверка намеревалась изнасиловать и убить. В то же время, однако, я глубоко удовлетворен тем, насколько ясно люди в Эмерэлде уже осознали фундаментальную коррупцию, которая в первую очередь позволила храмовой четверке прийти к власти. Для меня становится все более очевидным, что многие - на самом деле, испытываю искушение сказать большинство, если это не тот случай, когда я позволяю своему собственному оптимизму ускользнуть от меня - из церковников Эмерэлда видели это.

Во всяком случае, развращение Храма произошло задолго до того, как Нарман решил присягнуть вам двоим на верность. И, поверьте мне, те, кто узнал это, знают, что они могли бы стать следующей мишенью Клинтана, даже если бы это было не в первый раз. На самом деле, я прихожу к выводу, что в большинстве мест мы можем обнаружить более масштабное реформистское движение и приверженность, чем мы первоначально предполагали.

- Приверженность реформам, - повторил Кэйлеб, и Стейнейр снова кивнул, с гораздо большим спокойствием, чем Шарлиэн нашла бы в себе при ответе на тот же вопрос.

- Шаг за шагом, Кэйлеб, - спокойно сказал архиепископ. - Шаг за шагом. Мерлин был прав, когда сказал, что Бог может проникнуть сквозь щели, когда захочет, но думаю, нам придется позволить Ему сделать это в свое время. Во-первых, давайте исправим грубые, очевидные злоупотребления. Как только у наших людей появится привычка по-настоящему задумываться о вопросах доктрины и церковной политики, настанет время начать предлагать... более существенные изменения.

- Он прав, Кэйлеб, - тихо сказала Шарлиэн. Кэйлеб посмотрел на нее, и она протянула руку, чтобы коснуться его лица. Это был разговор, который они вели достаточно часто, и она знала, как горько это задевало его чувство ответственности, что он буквально не осмеливался сорвать маску, обнажить всю отвратительную степень лжи и извращенной веры, которые были всем основанием Церкви Ожидания Господнего. Не делать этого должно было стать истинным высшим испытанием в его жизни.

- Знаю, что это так, любовь моя, - ответил Кэйлеб. - Мне это не должно нравиться - и не буду притворяться, что мне это нравится, - но я знаю, что он прав.

- В то же время я начинаю думать, что молодой Сейтуик действительно может стать хорошим кандидатом во внутренний круг через год или два, - сказал Стейнейр.

- Ты шутишь! - Шарлиэн поняла, что сидит, выпрямившись в кресле, с широко раскрытыми глазами.

- Не знаю, почему вы должны думать о чем-то подобном, ваше величество. - Тон Стейнейра был сама невозмутимость, хотя в его глазах был легкий огонек, и Шарлиэн почувствовала, как ее собственные глаза сузились. Фейрмин Сейтуик недавно стал рукоположенным архиепископом Эмерэлда. Ему едва исполнилось сорок лет - на самом деле, меньше тридцати семи стандартных земных лет - он происходил из консервативной семьи, и его кандидатура была твердо поддержана палатой лордов Эмерэлда. Вряд ли это было родословной мятежного радикала, - подумала она. - И все же, когда она изучала выражение лица Стейнейра...

- Ты не шутишь, - медленно произнесла она.

- Конечно, нет. - Он мягко улыбнулся ей. - Возможно, вам стоит помнить, что именно я несу главную ответственность за оценку отчетов Совы о высшем духовенстве, - отметил он. - Учитывая это, не думаю, что для меня должно быть слишком удивительно иметь несколько иную точку зрения. С другой стороны, вы также должны помнить, кто выдвинул его кандидатуру в первую очередь.

- Нарман, - задумчиво произнес Кэйлеб.

- Совершенно верно, ваша светлость. - Стейнейр склонил голову в полупоклоне в сторону Кэйлеба. - Вы, конечно, никогда не сталкивались с необходимостью выдвигать кандидатуру первосвященника, учитывая мое собственное случайное - и чрезвычайно квалифицированное - присутствие прямо там, в Теллесберге.

Кэйлеб издал нескромный звук, и Стейнейр усмехнулся. Но затем выражение его лица стало серьезным.

- Однако в Корисанде у тебя не было такой роскоши, Кэйлеб. А у Шарлиэн этого не было в Чисхолме. Или у Нармана в Эмерэлде. Имейте в виду, я был вполне удовлетворен всем, что видел в Брейнейре. И тем, как он поддержал меня и корону, когда Шарлиэн организовала имперский парламент здесь, в Теллесберге, и тем, как с тех пор он поддерживал вас обоих - и меня - там, в Черейте. И думаю, что вы тоже были им вполне довольны.

Он не сводил глаз с Кэйлеба, пока император не кивнул, затем пожал плечами.

- Мы берем то, что дает нам Бог, и делаем с этим все, что в наших силах, Кэйлеб, - просто сказал он. - И в этом случае, думаю, Он дал нам несколько надежных людей для работы. Поэл Брейнейр - хороший, солидный, надежный человек. Он верен Богу и Шарлиэн в таком порядке, и как бы ему ни хотелось, чтобы это было не так, он признает, насколько коррумпированным стал викариат. Мне жаль говорить, но я не думаю, что он когда-нибудь будет готов к полной правде, не больше, чем Рейджис или барон Грин-Маунтин, но он такой же хороший человек, как и они.

- И все же я на самом деле склонен думать, что Нарман, возможно, нашел еще большее сокровище в Сейтуике. - Губы архиепископа, казалось, на мгновение дрогнули, и он покачал головой. - Я совсем не уверен, заметьте, но у меня скорее сложилось впечатление, что он пытался понять, насколько... революционным, в доктринальном смысле, я готов быть. Не имею пока ни малейшего представления, куда именно он хочет отправиться, хотя уверен, что скоро разберусь с этим. Хочу еще немного понаблюдать за ним в действии, имейте в виду, но я серьезно. Думаю, что в конечном счете он может стать очень хорошим кандидатом во внутренний круг. И давайте посмотрим правде в глаза: чем больше высокопоставленных церковников мы сможем завербовать, тем лучше.

- Ну, я сомневаюсь, что кто-нибудь мог бы с этим поспорить, - признала Шарлиэн. Затем она встряхнулась и встала.

- И на этой ноте, архиепископ Мейкел, я собираюсь закончить это совещание и затащить моего мужа в постель, прежде чем он решит выпить виски и не спать всю ночь, пьянствуя с вами на расстоянии.

- Пьянствуя?- повторил Кэйлеб обиженным тоном. - Хочу, чтобы ты знала, что никто не "пьянствует" с архиепископом!

- Я тоже не говорила, что он будет тем, кто будет пьянствовать, - заметила она с суровым огоньком. - И хотя там, где он находится, едва ли двадцатый час, здесь уже далеко за двадцать четвертый. Императрице в моем хрупком состоянии нужен сон, и если я собираюсь хоть немного поспать, мне нужна моя грелка. Я имею в виду моего любимого мужа. - Она улыбнулась ему. - Не могу себе представить, как я дошла до того, чтобы... так неправильно выразиться.

- О, нет? - Кэйлеб поднялся со своего кресла, его глаза смеялись, в то время как они оба слышали, как Стейнейр посмеивался по комму. Шарлиэн посмотрела на него невинными ясными глазами и покачала головой.

- Абсолютно, - заверила она его. - Я бы никогда не подумала о тебе в таких чисто утилитарных и эгоистичных терминах! Не могу себе представить, как подобная фраза могла как-то вырваться таким образом!

- Ну, я могу, - зловеще сказал он ей. - И уверяю вас, юная леди - за это будет наказание.

- Действительно? - Она склонила голову набок, затем уставилась на него. - О, молодец! Должна ли я попросить одного из стражников найти нам персиковое варенье? В конце концов, ты знаешь, пройдет не так уж много времени, прежде чем я начну терять фигуру, чтобы по-настоящему наслаждаться им.

Кэйлеб издал сдавленный звук, его лицо приобрело довольно тревожный оттенок красного, когда он боролся со смехом, и она радостно захихикала, затем посмотрела на архиепископа и мило улыбнулась.

- И на этой ноте, Мейкел, спокойной ночи.

II

- Итак, милорд, - архиепископ Клейрмант Гейрлинг говорил более легким тоном, чем на самом деле чувствовал в этот конкретный момент, - теперь, когда вы пробыли здесь уже пятидневку, что вы думаете?

- В каком отношении, ваше преосвященство? - вежливо уточнил епископ Жирэлд Адимсин, когда архиепископ и двое его гостей вошли в кабинет Гейрлинга.

- Жирэлд... - сказал епископ Кейси Макинро, укоризненно подняв указательный палец, и Адимсин усмехнулся. Затем он снова посмотрел на Гейрлинга.

- Простите меня, ваше преосвященство. - В его голосе слышалось раскаяние. - Боюсь, мое чувство юмора иногда выдает меня в неподобающем легкомыслии. Думаю, что это, по крайней мере частично, ответ на то, насколько серьезно я привык относиться к себе. И, как сказано в Писании, Бог создал Человека, чтобы он улыбался, так же, как и плакал.

- Это верно, милорд, - согласился Гейрлинг. - И иногда, думаю, смех - это единственный способ избежать слез. - Он обошел стол, подошел к удобному вращающемуся креслу позади него и вежливым движением правой руки указал на еще более удобные кресла напротив. - Пожалуйста, милорды. Расслабьтесь. Могу предложить вам что-нибудь освежающее?

- Не для меня, спасибо, ваше преосвященство. - Адимсин сел в одно из указанных кресел. - После того, как мы закончим наше обсуждение здесь, я ужинаю с графом Энвил-Роком и его сыном. Я так понимаю, граф Тартариэн и, по крайней мере, один или два других члена регентского совета также присоединятся к нам. - Он насмешливо поморщился. - Как епископ-исполнитель Матери-Церкви, я развил в себе удивительно твердую голову. Теперь, снова став скромным епископом и придерживаясь несколько более воздержанных привычек, я, похоже, не обладаю достаточной способностью в том, что касается алкоголя, прежде чем мои шутки станут слишком громкими, а мое суждение станет несколько менее надежным, чем думаю. - Он задумчиво нахмурился, потирая одну бровь. - Или, во всяком случае, это одна из возможностей. Другое дело, что я никогда не был настолько невосприимчив к его воздействию, как думал, но ни у кого не хватило смелости указать мне на это.

Он широко улыбнулся, но затем выражение его лица стало серьезным, и он очень спокойно посмотрел в глаза Гейрлингу через стол архиепископа.

- Странно, не правда ли, что никто, похоже, не хочет оспаривать суждение старшего духовенства Матери-Церкви?

На мгновение или два повисло молчание, а затем Гейрлинг поднял глаза на помощника, который сопровождал его и его гостей из Мэнчирского собора во дворец архиепископа.

- Думаю, что это все, Симин, - сказал он. - Если ты мне понадобишься, я позвоню.

- Конечно, ваше преосвященство.

Темноволосый, смуглый молодой младший священник носил скипетр ордена Лэнгхорна на коричневой сутане, как и белая сутана Гейрлинга с оранжевой отделкой, и в них было что-то вроде семейного сходства, хотя младший священник, очевидно, был уроженцем Корисанды. Если бы он был на несколько лет моложе или если бы Гейрлинг был на несколько лет старше, он мог бы быть сыном архиепископа. Как бы то ни было, Адимсин был относительно уверен, что это был просто случай, когда молодой человек моделировал свое собственное поведение и манеры по образцу поведения начальника, которого он глубоко уважал.

И, похоже, в архиепископе есть много чего для уважения, - подумал Адимсин. - Во всяком случае, гораздо больше, чем можно было уважать во мне в старые добрые времена!

Его губы снова дрогнули, вспомнив некоторые разговоры, которые когда-то происходили между ним и тогдашним епископом Мейкелом Стейнейром. Было, - размышлял он (далеко не в первый раз), - очень удачно, что чувство юмора Стейнейра было столь же живым, сколь глубоким было его сострадание.

Дверь за ушедшим помощником закрылась, и Гейрлинг снова обратил внимание на своих гостей. За последние месяц или два он на удивление хорошо узнал Макинро. Или, возможно, не удивительно, учитывая, насколько тесно он был вынужден работать с другим человеком с момента своего собственного возвышения до архиепископа Корисанды и назначения Макинро епископом Мэнчира. Они пока еще не зашли так далеко, чтобы называться друзьями. "Коллеги", несомненно, было лучшим термином, по крайней мере, пока. Однако их объединяло сильное чувство взаимного уважения, и он понял, что Макинро был выбран на его нынешнюю должность, по крайней мере отчасти, потому, что он сочетал поистине выдающийся интеллект с глубокой верой и удивительно глубоким чувством сопереживания. Несмотря на то, что он был поставлен "иностранной, еретической, раскольнической церковью", он уже продемонстрировал мощную способность слушать священников - и мирян - своего епископства. Не просто слушать, а убедить их, что он действительно слышал то, что они говорили... и что он не будет откровенно выступать против них. Никто никогда не обвинил бы его в слабости или нерешительности, но и ни один честный человек не смог бы обвинить его в тирании или нетерпимости.

Адимсин, с другой стороны, до сих пор был полностью неизвестной фигурой. Гейрлинг знал, по крайней мере, голые основы его официальной истории, но уже было очевидно, что "официальная история" умолчала о довольно многих вещах. Он знал, что Адимсин был епископом-исполнителем архиепископа Эрейка Динниса в Чарисе до того, как Диннис впал в немилость и в конечном итоге был казнен за ересь и измену. Он знал, что Адимсин происходил из просто респектабельной семьи земель Храма, со значительно меньшими - и более низкими - связями, чем могла похвастаться собственная семья Гейрлинга. Он знал, что Адимсин, как епископ-исполнитель, не раз делал выговор и наказывал архиепископа Мейкела Стейнейра, когда Стейнейр был просто епископом Теллесберга, и что он был заключен в тюрьму - или, по крайней мере, помещен под "домашний арест" - после решения королевства Чарис открыто бросить вызов Церкви Ожидания Господнего. И он знал, что с тех пор Адимсин стал одним из самых надежных и ценных "специалистов по устранению неполадок" Стейнейра, что объясняло его нынешнее присутствие в Корисанде.

Чего Гейрлинг не знал, и в чем ему быстро становилось очевидным его незнание, так это в том, как - и почему - Жирэлд Адимсин совершил этот переход. Он подумал об этом несколько секунд, затем решил, что прямота, вероятно, была лучшей политикой.

- Простите меня, мой господин, - сказал он теперь, отвечая на ровный взгляд Адимсина, - но я начал подозревать, что мои первоначальные предположения о том, как вы... заняли свое нынешнее положение, скажем так, возможно, были несколько ошибочными.

- Или, другими словами, - сухо сказал Адимсин, - ваши "первоначальные предположения" заключались в том, что, увидев, куда дует ветер в Чарисе, и понимая, что, какую бы защиту я ни мог представить, великий инквизитор и канцлер вряд ли будут вне себя от радости, увидев меня снова в Храме или Зионе, я решил вывернуть свое пальто - или это должна быть моя сутана? - когда это оказалось уместным. Будет ли это примерно похоже, ваше преосвященство?

Это, - подумал Гейрлинг, - было гораздо более прямолинейно, чем он имел в виду. К несчастью...

- Ну, вообще-то, да, - признался он, напомнив себе, что, каким бы он ни стал, он был архиепископом, в то время как Адимсин был просто епископом. - Как уже сказано, я начал думать, что был неправ, веря в это, но, хотя не думаю, что сформулировал бы это именно так, это было более или менее мое первоначальное предположение.

- И, без сомнения, именно так это было представлено вам здесь, в Корисанде, перед вторжением, - предположил Адимсин.

- Да, - медленно произнес Гейрлинг, его тон был более задумчивым, и Адимсин пожал плечами.

- Ни на минуту не сомневаюсь, что храмовая четверка представила все именно так, неважно что бы они ни думали на самом деле. Но и в данном случае я ни на мгновение не сомневаюсь, что это именно то, что, по их мнению, произошло. - Он снова поморщился. - Отчасти уверен, потому что именно так они думали бы при тех же обстоятельствах. Но также очень боюсь, что они разговаривали с людьми, которые действительно знали меня. Мне неприятно это признавать, ваше преосвященство, но мое собственное отношение - состояние моей веры - в то время, когда все это началось, должно было сделать эту гипотезу весьма разумной для тех, кто был хорошо со мной знаком.

- Это удивительно откровенное признание, милорд, - Гейрлинг говорил тихо, его кресло мягко скрипнуло, когда он откинулся в нем. - Сомневаюсь, что это легко дается тому, кто когда-то сидел так близко к креслу архиепископа, как вы.

- Это дается легче, чем вы думаете, ваше высокопреосвященство, - ответил Адимсин. - Понимаете, не скажу, что это была приятная правда, когда мне впервые пришлось столкнуться с ней, но я обнаружил, что правда есть правда. Мы можем прятаться от нее и можем отрицать ее, но мы не можем изменить ее, и я потратил по меньшей мере две трети отведенного мне времени здесь, в Сэйфхолде, игнорируя ее. Это не оставило мне много времени для работы над собственным бухгалтерским балансом, прежде чем я буду призван представить свои отчеты перед Богом. В сложившихся обстоятельствах не думаю, что мне следует тратить их впустую на бессмысленные увертки.

- Понимаю, - сказал Гейрлинг. - И начинаю думать, что понимаю, почему Стейнейр доверял вам настолько, что послал сюда от своего имени, - про себя добавил архиепископ. - Но поскольку вы были так откровенны, милорд, могу я спросить, что на самом деле в первую очередь заставило вас "столкнуться с правдой", как вы выразились?

- Довольно много вещей, - ответил Адимсин, откидываясь на спинку кресла и скрещивая ноги. - Одним из них, честно говоря, был тот факт, что я понял, какое наказание мне грозит, если я когда-нибудь вернусь на земли Храма. Поверьте мне, этого было достаточно, чтобы заставить любого задуматься... даже до того, как мясник Клинтан замучил архиепископа Эрейка до смерти. - Лицо бывшего епископа-исполнителя на мгновение напряглось. - Сомневаюсь, что кто-либо из нас, старших членов священства, когда-либо действительно задумывался о применении к нам Наказания Шулера. Это была угроза - дубинка, которую нужно было держать над головами мирян, чтобы запугать их и заставить исполнять волю Божью. Которая, конечно же, была показана нам с совершенной ясностью.

Язвительный тон Адимсина мог бы откусить куски от мраморного фасада дворца Гейрлинга, а его взгляд был жестким.

- Так что я на самом деле не ожидал, что меня могут замучить до смерти на самых ступенях Храма, - продолжил он. - Вы понимаете, я смирился с тем, что моя судьба будет неприятной, но мне никогда не приходило в голову бояться этого. Поэтому я ожидал, по крайней мере поначалу, что буду заключен в тюрьму где-нибудь в Чарисе, вероятно, до тех пор, пока законным силам Матери-Церкви не удастся освободить меня, после чего буду наказан и отправлен в деревню с позором, доить коз и делать сыр в какой-нибудь малоизвестной монашеской общине в горах Света. Поверьте мне, в то время я ожидал, что это будет более чем достаточным наказанием для человека с моими собственными изысканными эпикурейскими вкусами.

Он сделал паузу и посмотрел вниз, и его взгляд на мгновение смягчился, словно при каком-то воспоминании, когда он погладил один рукав своей удивительно простой сутаны. Затем он снова посмотрел на Гейрлинга, и мягкость исчезла.

- Но потом мы узнали в Теллесберге, что случилось с архиепископом, - решительно сказал он. - Более того, я получил от него письмо - то, которое ему удалось передать контрабандой перед казнью. - Глаза Гейрлинга расширились, и Адимсин кивнул. - Оно было написано на чистой странице, которую он взял из копии Священного Писания, ваше преосвященство, - тихо сказал он. - Я нахожу это удивительно символичным, учитывая обстоятельства. И в нем он рассказал мне, что его арест - суд и осуждение - поставили его лицом к лицу с правдой... и что ему не понравилось то, что он увидел. Это было короткое письмо. У него был только один лист бумаги, и я думаю, что он писал в спешке, чтобы один из его охранников не застал его врасплох во время составления письма. Но он сказал мне - приказал мне, как мой духовный начальник, - не возвращаться в Зион. Он рассказал мне, каков был его собственный приговор и каким, несомненно, был бы мой, если бы я попал в руки Клинтана. И он сказал мне, что инквизиторы Клинтана пообещали ему легкую смерть, если он осудит Стейнейра и остальную иерархию "Церкви Чариса" за отступничество и ересь. Если бы он подтвердил версию храмовой четверки о причине, по которой они решили опустошить невинное королевство. Но он отказался это сделать. Уверен, что вы слышали, что он на самом деле сказал, и уверен, что вы задавались вопросом, было ли то, что вы слышали, правдой или какой-то ложью, созданной чарисийскими пропагандистами. - Он улыбнулся совсем без тени юмора. - В конце концов, мне бы, конечно, пришло в голову задуматься об этом. Но уверяю вас, это не было ложью. С того самого эшафота, на котором ему предстояло умереть, он отверг ложь, которую требовала от него храмовая четверка. Он отверг легкую смерть, которую они ему обещали, потому что та правда, с которой он наконец столкнулся, была для него важнее, там, в самом конце его жизни, чем что-либо еще.

В кабинете Гейрлинга было очень тихо. Медленное, размеренное тиканье часов на одном из книжных шкафов архиепископа было почти громоподобным в тишине. Адимсин позволил этому молчанию продлиться несколько мгновений, затем пожал плечами.

- Ваше высокопреосвященство, я знал реальность высших уровней иерархии Матери-Церкви... точно так же, как уверен, их знали вы. Знал, почему Клинтан приговорил архиепископа, почему впервые Наказание Шулера было применено к высокопоставленному члену епископата. И я знал, что, каковы бы ни были его недостатки - и Лэнгхорн знает, что их было почти столько же, сколько моих собственных! - Эрейк Диннис не заслуживал такой смерти как простого способа для безнадежно коррумпированного викария поддержать свою собственную власть. Я огляделся вокруг в Чарисе и увидел мужчин и женщин, которые верили в Бога, а не в продажную власть и амбиции таких людей, как Жэспар Клинтан, и когда увидел это, я узрел то, чем хотел быть. Узрел кое-что, что убедило меня в том, что даже на таком позднем сроке у меня - даже у меня - может быть настоящее призвание. Лэнгхорн знает, Богу потребовалось некоторое время, чтобы найти молот, достаточно большой, чтобы пробить эту возможность через такой толстый череп, как у меня, но в конце концов Ему это удалось. И, по-моему, возможно, многословно, но это ответ на ваш вопрос. Боюсь, это не ответ на все мои вопросы - пока нет, - но это нечто не менее важное. Это начало всех моих вопросов, и я обнаружил, что, в отличие от тех дней, когда я был посвященным вице-регентом Матери-Церкви в Чарисе, со всей помпой и властью этой должности, я стремлюсь найти ответы на эти вопросы.

Адимсин глубоко вздохнул, затем пожал плечами.

- Я больше не епископ-исполнитель, ваше преосвященство. В Церкви Чариса их нет, но даже если бы они были, я бы не стал снова одним из них. Предполагая, что кто-нибудь поверит, что я один из них, после той выдающейся работы, которую я проделал в прошлый раз!

На этот раз это была не просто улыбка. Это была широкая, сверкающая улыбка, хорошо подходящая для любого подростка, объясняющего, что феи только что опустошили банку с печеньем. Затем она снова исчезла, но теперь глаза больше не были жесткими, голос больше не был отягощен воспоминаниями о гневе и вине. Он посмотрел на Гейрлинга с лицом, с трудом завоеванным спокойствием, и его голос был таким же безмятежным.

- Теперь я нечто гораздо более важное, чем "епископ-исполнитель", ваше преосвященство. Я священник. Возможно, впервые за всю мою жизнь я действительно священник. - Он покачал головой. - Честно говоря, это было бы слишком трудным поступком для любой высокой епископальной должности.

Гейрлинг долго и задумчиво смотрел на него в ответ, затем перевел взгляд на Макинро. Ничто из этого не было тем ответом, которого он ожидал от Жирэлда Адимсина, но почему-то ему ни на мгновение не пришло в голову усомниться в искренности собеседника.

Что, на самом деле, является самым большим сюрпризом из всех, - подумал он. - И к чему это приводит тебя, Клейрмант?

Он тщательно обдумал это. Он был рукоположен архиепископом Корисанды, насколько это касалось Церкви Чариса. Что, конечно же, делало его совершенно проклятым еретиком-отступником, когда дело касалось Матери-Церкви. После того, что случилось с Эрейком Диннисом, как только что напомнил ему Адимсин, у него не было сомнений в том, что произойдет, если он, Адимсин или Макинро когда-нибудь попадут в руки инквизиции. Это была мысль, подходящая для того, чтобы разбудить человека в холодном поту от ночных кошмаров, и так было не раз. На самом деле, это часто будило его, заставляя задуматься о том, что в мире - что, во имя всего святого, - он думал, что делает, когда принимал свою нынешнюю должность.

А теперь это.

Как архиепископ, он был духовным настоятелем Адимсина. Конечно, Адимсин не был приписан к его архиепископству, поэтому он должным образом подчинялся приказам Гейрлинга только тогда, когда эти приказы никоим образом не противоречили инструкциям, которые он уже получил от Мейкела Стейнейра. Тем не менее, в этом княжестве, в этом архиепископстве и на этом посту Адимсин не мог ни отдавать приказы Гейрлингу, ни судить его. Все, что он мог сделать, это доложить Стейнейру, который находился за тысячи миль отсюда, в Чисхолме, предполагая, что он выполнил запланированный график поездок, или в пути между Эрейстором и Черейтом, или даже дальше, в Эмерэлде, если его расписание сорвалось. И все же Адимсин был личным представителем Стейнейра. Он был здесь специально для того, чтобы проложить путь, подготовить почву для первого пастырского визита Стейнейра в Корисанду. Несмотря ни на что, Гейрлинг ожидал гораздо более откровенного политического представителя, особенно учитывая иерархическую родословную Адимсина. Но то, что он получил... то, что он обнаружил, вызвало в его собственном сознании почти столько же вопросов - вопросов о нем самом, - сколько они ответили о Жирэлде Адимсине.

- Милорд, - сказал он наконец, - я польщен честностью, с которой вы описали свои собственные чувства и убеждения. И буду честен и скажу, что мне никогда не приходило в голову, что вы могли бы... выдержать такую степень подлинного духовного возрождения. - Он поднял одну руку, мягко помахав ею над своим столом. - Я не имею в виду, что вы приняли свой нынешний пост исключительно из-за каких-то циничных амбиций, пытаясь заключить наилучшую сделку, какую вы могли, в ситуации, которая полностью провалилась для вас в Чарисе. Но должен признаться, что оказал вам серьезную медвежью услугу, предположив, что именно это и произошло. Теперь, после того, что вы только что сказали, я нахожусь в затруднительном положении.

- Затруднении, ваше преосвященство? - Адимсин приподнял бровь, и Гейрлинг фыркнул.

- Честность заслуживает честности, милорд, особенно между людьми, которые оба утверждают, что являются слугами Божьими, - сказал он.

- Ваше высокопреосвященство, я очень сомневаюсь, что вы могли бы - честно - сказать мне что-нибудь, что стало бы огромным сюрпризом, - сухо сказал Адимсин. - Например, я был бы удивлен - чрезвычайно удивлен - узнав, что вы приняли свое нынешнее архиепископство исключительно из чувства глубокой преданности и приверженности Чарисийской империи.

- Что ж, - голос Гейрлинга был еще более сухим, чем у Адимсина, - полагаю, что могу легко успокоить вас в этом вопросе. Однако, - он слегка наклонился вперед, и выражение его лица стало гораздо более серьезным, даже мрачным, - должен признать, что, несмотря на все мои усилия, я почувствовал не одну мысленную оговорку, когда принимал обеты моей новой должности.

Адимсин склонил голову набок, и Гейрлинг быстро взглянул на Макинро. Это было не то, в чем он признавался епископу Мэнчира, но все же он увидел только спокойный интерес в глазах другого человека, прежде чем снова посмотрел на Адимсина.

- Во-первых, я бы никогда и ни при каких обстоятельствах не согласился на этот пост, если бы не согласился с тем, что Мать-Церковь - или, по крайней мере, викариат - безнадежно коррумпирована. И когда я говорю "безнадежно", это именно то слово, которое я хотел использовать. Если бы я хоть на мгновение поверил, что кто-то вроде Замсина Тринейра может потребовать реформы, или что кто-то вроде Жэспара Клинтана разрешил бы это, если бы тот это сделал, я бы отказался от архиепископства прямо и немедленно. Но сказать, что я верю, что Мать-Церковь была смертельно ранена своими собственными викариями, - это не то же самое, что сказать, что я верю, что Церковь Чариса автоматически должна быть правильной. Это также не означает, что я каким-то волшебным образом свободен от любых подозрений в том, что Церковь Чариса была кооптирована империей Чарис. Мать-Церковь, возможно, впала во зло, но она никогда не предназначалась для того, чтобы быть служанкой светских политических амбиций, и я не буду добровольно служить никакой "Церкви", которая является не более чем политическим инструментом. - Он поморщился. - Духовная гниль в Зионе сама по себе является результатом извращения религии в погоне за властью, и я не готов просто заменить извращение во имя власти прелатов извращением во имя власти князей.

- Понятно. - Адимсин кивнул. - И все же проблема, конечно, в том, что Церковь Чариса может выжить только до тех пор, пока империя Чарис способна защитить ее. Эти два понятия неразрывно связаны друг с другом, по крайней мере, в этом отношении, и неизбежно наступят времена, когда религиозная политика будет формироваться и отражать светскую политику. И наоборот, уверяю вас.

- Ни на секунду в этом не сомневаюсь. - Гейрлинг поднял руку и осторожно сжал свою переносицу большим и указательным пальцами. - Ситуация настолько невероятно сложная, с таким количеством вариантов, с таким количеством опасностей, что вряд ли могло быть по-другому. - Он опустил руку и посмотрел прямо на Адимсина. - Тем не менее, если Церковь будет рассматриваться как создание империи, она никогда не получит всеобщего признания в Корисанде. Нет, если только что-то не изменится более кардинально, чем я могу себе сейчас представить. В этом отношении было бы гораздо лучше, если бы она была переименована в "реформаторскую церковь", возможно, вместо Церкви Чариса.

- Об этом думали, - сказал ему Адимсин, - и отклонили, потому что в конечном счете храмовая четверка неизбежно собиралась назвать это "Церковью Чариса", как бы мы ее ни называли. В таком случае, казалось, что лучше пойти дальше и самим принять титул - я говорю здесь, конечно, используя церковное "мы", - объяснил он с очаровательной улыбкой, - поскольку я сам не участвовал в этом конкретном решении. И еще одной частью этого, очевидно, была та взаимная зависимость друг от друга в плане выживания, о которой я уже упоминал. В конце концов, думаю, решение состояло в том, что честность и прямота были важнее политических или пропагандистских нюансов названия.

- Возможно, и так, но это волшебным образом не устраняет неудачные ассоциации в умах очень многих корисандцев. Или, если уж на то пошло, в моем собственном сознании, а я сам не родился здесь, в Корисанде. - Гейрлинг покачал головой. - Я не утверждаю, что сам понимаю все свои собственные мотивы, милорд. Думаю, что любой человек, который притворяется, что он это делает, виновен, по меньшей мере, в самообмане. Однако моими основными причинами для принятия этого поста были четыре.

- Во-первых, я считаю, как я уже говорил, что Мать-Церковь зашла слишком далеко по пути коррупции при ее нынешней иерархии, чтобы реформироваться изнутри. Если реформа вообще возможна для нее на этом позднем этапе, это произойдет только потому, что внешняя угроза вынудит викариат сделать это, и, как я вижу, Церковь Чариса представляет эту внешнюю угрозу, это внешнее требование перемен.

- Во-вторых, потому что я хочу, прежде всего, предотвратить или, по крайней мере, смягчить религиозные преследования и контрреволюцию, которых я боюсь, когда смотрю на конфликт, подобный этому. Страсти людей редко бывают так сильны, как тогда, когда они сталкиваются с проблемами души, милорд. Будь вы лично таким мирным священником - будь архиепископ Мейкел таким нежным - достаточно скоро сыграют свою роль насилие, месть и ответное возмездие. Это не обвинение в ваш адрес и даже не обвинение в адрес Церкви Чариса. Это начали не вы, в храмовая четверка, когда она отправила пять других королевств и княжеств к горлу королевства Чарис. Но, в своем роде, это только доказывает мою точку зрения, и то, что произошло в Фирейде, только подчеркивает это. Я не хочу, чтобы этот цикл начался здесь, в Корисанде, и когда мне предложили этот пост, я увидел в нем лучшую возможность сделать что-то, чтобы хотя бы умерить его в княжестве, которое стало моим домом.

Он сделал паузу, пристально глядя на Адимсина, пока тот медленно не кивнул.

- В-третьих, - продолжил Гейрлинг, - знаю, что есть гораздо больше членов священства Корисанды, которые разделяют мой взгляд на состояние души Матери-Церкви, чем когда-либо полагал кто-либо в Храме или в Зионе. Уверен, что мне вряд ли нужно говорить вам об этом после того, что вы видели в Чарисе, и в Эмерэлде, и в Чисхолме, но думаю, что это все равно заслуживает упоминания. Храмовая четверка и викариат в целом допустили серьезную, грубую ошибку, предположив, что если они могут подавить внутренние голоса критики - если они могут использовать власть инквизиции для подавления требований реформы - тогда эти голоса и эти требования не имеют силы. Не представляют никакой угрозы. К несчастью для них, они ошибаются, и в этом самом городе есть пасторы, которые доказывают мою точку зрения. Епископ Кейси уже знает о некоторых из них, но я надеюсь, милорд, что вы скоро воспользуетесь возможностью посетить мессу в церкви святой Кэтрин. Думаю, вы услышите голос, который узнаете в отце Тимане. Надеюсь, однако, что вы также поймете, что услышанное вами будет голосом корисандца, а не человека, который считает себя чарисийцем.

Он снова сделал паузу, приподняв одну бровь, и Адимсин снова кивнул, более решительно.

- Действенное различие, и я постараюсь помнить об этом, - признал епископ. - С другой стороны, я сам едва ли думал о себе как о "чарисийце", когда все это началось. Полагаю, что со временем ваш отец Тиман действительно может совершить нечто вроде такого же перехода на своих собственных условиях.

- Он может, мой господин. - Тон Гейрлинга выражал нечто меньшее, чем уверенность в этом конкретном переходе, и он поморщился.

- Буду честен, - продолжал архиепископ, - и признаю, что камнем преткновения для многих жителей Корисанды является убийство князя Гектора и его наследника. Каковы бы ни были его личные недостатки с точки зрения других княжеств, и я, вероятно, лучше осведомлен о них, чем подавляющее большинство жителей Корисанды, князь Гектор был уважаем и популярен здесь, в Корисанде. Многие из его подданных, особенно здесь, в столице, горько возмущены его убийством, и тот факт, что Церковь Чариса не осудила Кэйлеба за это, делает Церковь, в свою очередь, подозрительной в их глазах. И, если быть предельно откровенным, это тот момент, на котором играют со значительным успехом те, кто пытается организовать оппозицию как Церкви, так и империи.

- Церковь, - сказал Адимсин, и впервые в его голосе прозвучали жесткие, холодные нотки, - не осудила императора Кэйлеба за убийство князя Гектора, потому что Церковь не верит, что он был ответственен за это. Очевидно, что осуждать правителей единственного светского защитника Церкви за акт хладнокровного убийства было бы политически очень сложно и опасно. Тем не менее, я даю вам свое личное заверение в том, что архиепископ Мейкел - и я - искренне и твердо верим, что император не имел никакого отношения к убийству князя Гектора. Хотя бы по какой-то другой причине, кроме как потому, что с его стороны было бы невероятно глупо сделать что-либо подобное! На самом деле...

Он закрыл рот с почти слышимым щелчком и сделал сердитый жест отмашки, прежде чем решительно откинуться на спинку кресла. Несколько секунд в кабинете было очень тихо и беззвучно, пока, наконец, Гейрлинг не зашевелился за своим столом.

- Если вы помните, милорд, - сказал он, и его тон был странно спокойным, почти мягким, учитывая то, что только что произошло между ним и Адимсином, - я сказал, что у меня есть четыре основные причины для принятия этой должности. Как я полностью осознаю, то, что вы собирались сказать, то, что вы удержали в себе, потому что поняли, насколько эгоистично это прозвучит, заключается в том, что вы верите, что именно Мать-Церковь убила князя Гектора.

Адимсин, казалось, напрягся в своем кресле, но Гейрлинг спокойно встретил его взгляд, удерживая на месте.

- Я не верю, что Мать-Церковь приказала убить князя Гектора, - очень, очень тихо сказал архиепископ Корисанды, не сводя глаз с Адимсина. - Но я также не верю, что это был император Кэйлеб. И это, милорд, четвертая причина, по которой я согласился на этот пост.

- Потому что вы верите, что благодаря этому вы сможете помочь выяснить, кто это заказал? - спросил Адимсин.

- О, нет, милорд. - Гейрлинг покачал головой с мрачным выражением лица и сделал признание, которое он никогда не собирался делать, когда эти двое мужчин вошли в его кабинет. - Я сказал, что не верю, что Мать-Церковь убила князя Гектора. Это, однако, потому, что я морально уверен в том, кто это сделал. - Глаза Адимсина расширились, и Гейрлинг невесело улыбнулся. - Я не верю, что это была Мать-Церковь... но верю, что это был великий инквизитор Матери-Церкви, - тихо сказал он.

- Вы верите? - Несмотря на все свое потрясающее самообладание и весь свой многолетний опыт, Адимсин не смог полностью скрыть удивление в своем голосе, и тонкая улыбка Гейрлинга стала чуть шире, не став ни на градус теплее.

- Как и вы, милорд, я не могу представить себе ничего глупее, что мог бы сделать Кэйлеб, а молодой человек, которого я встретил здесь, в Мэнчире, совсем не глуп. И когда я рассматриваю всех других возможных кандидатов, одно имя неизбежно приходит мне на ум. В отличие от подавляющего большинства людей здесь, в Корисанде, я действительно встречался с викарием Жэспаром. Могу я предположить, что вы сделали то же самое?

Адимсин кивнул, и Гейрлинг пожал плечами.

- В таком случае, уверен, вы поймете, когда я скажу, что если в Зионе есть один человек, который одновременно более подготовлен, чем Жэспар Клинтан, к примату целесообразности, более уверен, что его собственные предрассудки точно отражают волю Бога, и более уверен, что его интеллект намного превосходит интеллект любого другого смертного человека, я понятия не имею, кем он еще может быть. Убийство князя Гектора, его мгновенное превращение из еще одного проигрывающего войну князя в мученика Матери-Церкви показалось бы Клинтану маневром без каких-либо недостатков, и я так же уверен, как и сижу здесь, что он лично заказал убийство. Я не могу этого доказать. Пока нет. На самом деле, думаю, что, вероятно, никто никогда не сможет это доказать, и даже если бы когда-нибудь я смог, это не сделало бы внезапно магически приемлемой для корисандцев идею подчинения чарисийскому контролю. Но, зная то, что я знаю об этом человеке, веря в то, что он уже сделал, - и что это подразумевает в отношении того, что он готов сделать в будущем, - у меня не было выбора, кроме как противостоять ему. В этом отношении, по крайней мере, я такой же верный сын Церкви Чариса, как и любой другой человек на земле.

Жирэлд Адимсин снова откинулся на спинку кресла, несколько мгновений молча смотрел на него, затем пожал плечами.

- Ваше высокопреосвященство, это именно тот момент, с которого я начал свое собственное духовное путешествие, поэтому я едва ли в состоянии критиковать вас за то, что вы делаете то же самое. И что касается Церкви Чариса, думаю, вы обнаружите, что архиепископ Мейкел вполне готов принять эту отправную точку в ком угодно, даже если выяснится, что вы никогда не достигнете той же цели, что и я. Разница между ним и Жэспаром Клинтаном не имеет ничего общего с их уверенностью в том, что когда-нибудь они достигнут Божьих целей. Ни один из них никогда не поколеблется в этой вере, в этой решимости. Разница в том, что Клинтан готов сделать все возможное, чтобы достичь цели, которую он продиктовал Богу, в то время как архиепископ Мейкел доверяет Богу достичь любой желаемой цели. И, - глаза епископа потеплели, - если вы действительно сможете встретиться с архиепископом Мейкелом, провести в его присутствии пятидневку или две и не обнаружить, что любая Церковь, за строительство которой он отвечает, достойна вашей искренней поддержки, тогда вы будете первым встреченным мной человеком, который может это сделать!

III

Сэр Корин Гарвей вздохнул с облегчением, войдя в источающую тепло громаду дворца и убравшись с прямого пути свирепого солнца. Ноябрь в Мэнчире всегда был теплым, но этот ноябрь, казалось, был полон решимости установить новый стандарт.

Что нам точно не нужно, вдобавок ко всему прочему, - подумал он, быстро шагая по коридору. - Лэнгхорн знает, что у нас достаточно других вещей, генерирующих "тепло" по всему проклятому княжеству!

Действительно, "тепла" хватало, и Гарвей, к сожалению, был в гораздо лучшем положении, чтобы оценить этот незначительный факт, чем он мог бы пожелать.

Стражники, стоявшие за дверью зала совета, вытянулись по стойке смирно при его приближении, и он кивнул в ответ, признавая военную вежливость. Он узнал их обоих. Они были частью его штабного подразделения до этой... неприятности на перевале Тэлбор, что было главной причиной, по которой их выбрали для их нынешней службы. Как раз в данный момент количество людей, которым он мог доверить оружие, было, мягко говоря, ограничено, - подумал он, проходя через садовую дверь.

- Извините, я опоздал, - сказал он, когда его отец оторвался от разговора с графом Тартариэном. - Последний отчет Эйлика прибыл как раз в тот момент, когда я собирался покинуть свой офис.

- Не беспокойся об этом, - сказал его отец немного кисло. - На самом деле ты не так уж много пропустил, так как сегодня нам не удалось сделать чертовски много.

Гарвей хотел бы, чтобы кислинка в этом ответе стала неожиданностью, но сэру Райселу Гарвею, графу Энвил-Рок, было из-за чего расстраиваться. Как старший из двух назначенных соправителей князя Дейвина, он стал главой регентского совета князя, что, должно быть, было самой неблагодарной задачей во всем княжестве. Ну, возможно, кроме нового назначения сэра Корина Гарвея.

Если во всем княжестве было шесть дворян, которые искренне верили, что Энвил-Рок не заключил какую-то личную сделку с Кэйлебом Армаком, Гарвей понятия не имел, кем они могут быть. Помимо Тартариэна (которого, вероятно, в наши дни ненавидели так же сильно, как и самого Энвил-Рока), Гарвей мог вспомнить ровно троих советников покойного князя Гектора, которые искренне верили, что Энвил-Рок и Тартариэн действовали не только для себя.

К счастью, сэр Линдар Рейминд, который продолжал служить хранителем кошелька, был одним из этих троих. Двое других - Эдуэйр Гартин, граф Норт-Коуст, и Трумин Саутмин, граф Эйрит - оба также согласились работать в регентском совете (хотя и с заметным отсутствием энтузиазма со стороны Норт-Коуста), потому что они поняли, что кто-то должен это сделать. Архиепископ Клейрмант Гейрлинг, чье положение автоматически делало его также членом совета, похоже, согласился с Норт-Коустом и Эйритом в том, что касалось Энвил-Рока и Тартариэна, но он никогда не был одним из советников Гектора. Последние два члена совета, герцог Марго и граф Крэгги-Хилл - ни один из которых в данный момент не присутствовал - занимали должности в совете Гектора... и в полной мере разделяли общее подозрение остальной знати относительно мотивов Энвил-Рока и Тартариэна.

Отсутствие их здесь сегодня тоже не сделает их счастливее, когда они узнают об этой встрече, - подумал Гарвей, направляясь к своему месту за круглым столом совета. - С другой стороны, я не могу придумать ничего, что сделало бы их счастливыми.

Сэр Бейрмон Чалмейр, герцог Марго, был самым высокопоставленным дворянином регентского совета. Он также был дальним - очень дальним - кузеном князя Гектора, и, вероятно, его возмущение тем, что регентом Дейвина вместо него был простой граф, было не слишком удивительно. Валис Хиллкипер, граф Крэгги-Хилл, с другой стороны, был кракеном совершенно другой породы. Вполне возможно, что в сложившихся обстоятельствах Марго лелеял какие-то собственные амбиции. Гарвей не думал, что он это сделал, но вполне мог бы, и не без, по крайней мере, некоторого оправдания, учитывая нынешние, необычные обстоятельства. И все же, если у Гарвея и были какие-то сомнения по поводу него, то в отношении Крэгги-Хилла их не было вообще. Амбиции графа были скрыты гораздо хуже, чем он, очевидно, думал, несмотря на то, что, в отличие от Марго, он не обладал ни малейшими притязаниями на корону.

Хорошей новостью было то, что эти двое были в меньшинстве против шести всякий раз, когда дело доходило до голосования. Плохая новость заключалась в том, что сама их неспособность влиять на решения совета только сблизила их. Хуже того, один из них - по крайней мере, один из них - передавал свою собственную версию обсуждений в совете посторонним ушам.

Что, вероятно, объясняет, почему отец не приложил никаких особых усилий, чтобы привести их двоих сюда сегодня, - размышлял Гарвей.

- На самом деле, Райсел, говорить, что мы сегодня ничего не добились, не совсем справедливо, - сказал Тартариэн довольно мягким тоном.

- О, простите меня! - Энвил-Рок закатил глаза. - До сих пор нам удалось договориться о том, насколько большое пособие выделить Дейвину из его собственного дохода. Конечно, мы еще не придумали, как мы собираемся донести его до него, но уверен, что мы что-нибудь придумаем... в конце концов.

- Понимаю, что ты, вероятно, устал от всего этого еще больше, чем я, - сказал Тартариэн. - И я тебя тоже не виню. Но правда в том, что нам, по крайней мере, удалось разобраться с корреспонденцией генерала Чермина.

- Разобраться? - повторил Энвил-Рок. - Как именно мы "справились" с этим, Тарил? Если я правильно помню, это было скорее получение наших приказов по походным порядкам, чем "разборка" чего-либо.

Очевидно, - подумал Гарвей, - его отец был в одном из своих неважных настроений. Неудивительно.

- Я бы вряд ли назвал их "походными порядками", - спокойно ответил Тартариэн. - И ты бы тоже не стал, если бы не был так занят, расточая язвительность.

Глаза Энвил-Рока широко раскрылись. Он начал что-то отвечать, затем явно заставил себя остановиться.

- Хорошо, - неохотно согласился он. - Достаточно справедливо. Постараюсь не срывать свое плохое настроение.

- Небольшой выпуск пара совсем не помешает нам, Райсел, - сказал ему Рейминд с легкой улыбкой. - Это не значит, что остальные из нас не чувствуют себя точно так же время от времени. И все же в словах Тарила есть смысл. Из того, что я прочитал, генерал вице-король - Гарвею было ясно, что Рейминд намеренно использовал официальный титул Чермина, - все еще делает все возможное, чтобы не давить на нас сильнее, чем нужно.

Энвил-Рок выглядел так, как будто ему хотелось бы оспорить этот анализ. Вместо этого он кивнул.

- Должен признать, что он, по крайней мере, старается быть вежливым, - сказал он. - И, по правде говоря, я ценю это. Но прискорбный факт, Линдар, заключается в том, что он не говорит нам ничего такого, чего мы не знаем. И еще более прискорбным фактом является то, что на данный момент я не вижу ни черта, что мы можем с этим поделать!

Он оглядел сидящих за столом, как бы приглашая своих коллег высказать свои предложения. Однако, похоже, ничего подобного не последовало, и он кисло фыркнул.

- Могу я предположить, что генерал вице-король выразил свою озабоченность по поводу последних инцидентов? - спросил Гарвей через мгновение, и его отец кивнул.

- Это именно то, что он делал. И я его совсем не виню. На самом деле, на его месте я бы, вероятно, к этому моменту сделал больше, чем просто выразил озабоченность.

Гарвей серьезно кивнул. Учитывая раскаленную добела волну ярости, охватившую Корисанду после убийства князя Гектора, неудивительно, что княжество кипело от негодования и ненависти. Не было также ничего особенно удивительного в том, что негодование и ненависть, о которых идет речь, вылились в публичные "демонстрации", которые имели ярко выраженную тенденцию перерастать в беспорядки. Беспорядки, которые, казалось, неизменно перемежались грабежами и поджогами, если городская стража или (чаще, чем хотелось Гарвею) морские пехотинцы Чермина не могли подавить их почти сразу.

По странному стечению обстоятельств, люди, чаще всего страдающие от этих поджогов, как правило, были торговцами и владельцами магазинов, многих из которых обвинили в спекуляции и завышении цен, как только действительно начала кусаться чарисийская блокада Корисанды. Гарвей был уверен, что под прикрытием этих беспорядков было сведено немало давних личных счетов (которые, черт возьми, были связаны с лояльностью к Дому Дейкин) - и, если уж на то пошло, что часть этих поджогов была предназначена для уничтожения записей о том, кто кому что должен - хотя он был не в состоянии доказать что-либо подобное. Пока, по крайней мере. Но даже если некоторые мотивы были несколько менее бескорыстными, чем возмущенный патриотизм и ярость по поводу убийства Гектора, нельзя было отрицать неподдельный гнев по поводу "иностранной оккупации" Чарисом Корисанды, который кипел в глубине этого.

И, неизбежные или нет, понятные или нет, волнения, вызванные гневом, имели столь же неизбежные последствия сами по себе. Условия, которые ввел император Кэйлеб, были гораздо менее суровыми, чем могли бы быть, особенно в свете обострения давней вражды между Чарисом и Корисандой. Тем не менее, Гарвей был уверен, что они были более карательными, чем Кэйлеб действительно предпочел бы. К сожалению, император мог читать надпись на стене так же ясно, как и любой другой.

- Согласен, отец, - сказал он вслух. - Полагаю, что в сложившихся обстоятельствах хорошо, что генерал вице-король признает неизбежность такого рода вещей. По крайней мере, он вряд ли будет реагировать слишком остро.

- По крайней мере, пока, - сказал Норт-Коуст.

Граф был коренастым мужчиной, живот которого становился немного толще по мере того, как он приближался к среднему возрасту. В его редеющих волосах все еще сохранилось несколько угольков огненно-рыжего цвета его юности, а серые глаза были встревожены.

- Не думаю, что он, скорее всего, будет слишком остро реагировать, что бы ни случилось, милорд, - откровенно сказал Гарвей. - К сожалению, если мы не сможем справиться с этими беспорядками, думаю, что он будет вынужден самостоятельно предпринять значительно более решительные шаги. Честно говоря, не вижу, чтобы у него был какой-то выбор.

- Должен согласиться с тобой, Корин, - мрачно сказал граф Эйрит. - Но когда он это сделает, боюсь, что это только ухудшит ситуацию.

- Несомненно, именно поэтому он пока проявляет сдержанность, - отметил Рейминд. Он слегка поерзал на стуле, повернувшись к Гарвею более прямо. - Что, в свою очередь, приводит нас к вам, сэр Корин.

- Знаю, - вздохнул Гарвей.

- Вы сказали, что у вас есть отчет от Эйлика? - спросил Энвил-Рок.

- Да. На самом деле, этот отчет, вероятно, ближе всего к хорошим новостям, которые я получил за последнее время. Он говорит, что его конные констебли почти готовы.

- Это хорошая новость, - сказал Энвил-Рок, хотя его чувства, очевидно, были, по крайней мере, несколько смешанными, за что Гарвей его ни капельки не винил.

Сэр Эйлик Артир, граф Уиндшер, слыл чем-то вроде не самого острого предмета. С вполне заслуженной репутацией, если Гарвей собирался быть откровенным. Его не раз обвиняли в том, что он думает своими шпорами, и ни один словарь никогда не собирался использовать "Уиндшера", чтобы проиллюстрировать слова "спокойный аргументированный ответ".

С другой стороны, он понимал, что был не самым блестящим человеком, который когда-либо рождался, и Гарвей знал лучше большинства, что импульсивный граф действительно научился останавливаться и думать - о, по крайней мере, тридцать или сорок секунд - прежде чем броситься в бой. Во многих отношениях он был далек от идеального командира для конных патрулей, которые собирались взять на себя ответственность за поддержание порядка в сельской местности, но у него были две блестящие черты, которые перевешивали любые возражения.

Во-первых, что бы ни думал кто-либо другой, выжившие в армии Гарвея доверяли Уиндшеру так же безоговорочно, как и самому Гарвею. Они знали, независимо от того, была ли остальная часть княжества готова поверить в это или нет, что в сложившихся обстоятельствах никто не смог бы выполнить работу лучше, чем Гарвей, Уиндшер и сэр Чарлз Дойл. Что сочетание винтовок чарисийских морских пехотинцев, дальнобойности чарисийской артиллерии и смертоносной амфибийной мобильности чарисийского флота было слишком сильным для любого простого смертного генерала, чтобы преодолеть его. И они знали, что другой командир, другие генералы, вполне могли бы привести к гибели гораздо больше из них, доказывая это. Как следствие, они были готовы продолжать доверять своим старым командирам, и это доверие - эта преданность - была дороже рубинов.

И, во-вторых, столь же важным, как и доверие войск к Уиндшеру, было то, что Гарвей полностью доверял графу. Возможно, не без некоторых оговорок относительно суждения Уиндшера, - признал он, - хотя у него было гораздо больше уверенности в этом суждении, чем у некоторых членов регентского совета. Но какие бы сомнения он ни питал по поводу... проницательности графа, он полностью и безоговорочно верил в преданность, честность и мужество Эйлика Артира.

Так что, вполне возможно, у него не самый острый ум в княжестве, чтобы дополнить перечисленные черты. В эти дни я буду опираться на три его качества из четырех и поблагодарю Лэнгхорна, что они у меня есть!

- А как насчет остальной армии, Корин? - спросил Тартариэн.

- Могло быть лучше, могло быть и хуже. - Гарвей пожал плечами. - Генерал Чермин вернул достаточно мушкетов нашим общим разрешенным силам, и мы переделали их все, чтобы вооружиться новыми штыками. На данный момент у нас все еще нет никакой артиллерии, и, честно говоря, я не могу винить его за это. И все мушкеты по-прежнему гладкоствольные. С другой стороны, они чертовски лучше, чем у кого-либо другого. Это сторона "могло быть и хуже" - ни один из нарушителей спокойствия, с которыми мы, вероятно, столкнемся, не будет обладать такой огневой мощью, как у нас. К сожалению, у меня и близко нет такого количества людей, сколько я хотел бы иметь. Столько, сколько, я чертовски уверен, нам понадобится до того, как все это закончится, судя по тому, как все идет на самом деле. И все те, что у меня есть, изначально были обучены как солдаты, а не как городские стражники. Пока мы на самом деле не увидим их в действии, я не так уверен, как хотелось бы, в том, что они будут реагировать не как боевые войска, а не как стражники, что может привести к... беспорядку. Это сторона "могла бы быть лучше".

- Сколько их у тебя? У нас? - спросил Норт-Коуст. Гарвей посмотрел на него, и он пожал плечами. - Знаю, что ты разослал нам всем памятку об этом. И я прочитал ее - действительно прочитал. Но, честно говоря, при этом я уделял больше внимания военно-морской стороне дел.

Что ж, в этом есть смысл, - предположил Гарвей. - Графство Норт-Коуст располагалось на острове Уинд-Дотер, отделенном от главного острова Корисанды проливом Ист-Марго и проливом Уайт-Хорс. Уинд-Дотер был почти вдвое меньше острова Корисанда, но на нем проживало меньше четверти общего населения. Большая часть его все еще была покрыта переспелым лесом, и девяносто процентов населения жило почти у самой воды. Народ Уинд-Дотер склонен был считать жителей "большого острова" иностранцами, и (по крайней мере, пока) они казались гораздо менее возмущенными, чем жители Мэнчира, убийством князя Гектора. В сложившихся обстоятельствах Гарвея на самом деле не удивило, что Норт-Коуст больше беспокоился о том, как морские патрули Чариса могут повлиять на его рыбаков, чем о численности гарнизона, который может получить остров.

- Наши общие силы - то есть полевые силы - составляют чуть меньше тридцати тысяч, - сказал он. - Знаю, что тридцать тысяч звучит как много людей, и, честно говоря, я более чем немного удивлен, что Кэйлеб вообще согласился позволить нам вернуть под ружье столько корисандцев. Но правда в том, что на самом деле это не такая уж большая цифра. Милорд, только не тогда, когда мы говорим о чем-то размером с целое княжество. Пока я могу держать их сосредоточенными, они могут справиться со всем, с чем им, вероятно, придется столкнуться. Однако, если мне придется начать делить их на меньшие силы - а я это сделаю так же точно, как и Шан-вей, - шансы начнут меняться. Честно говоря, я не вижу никакого способа, которым я смогу разместить отряды везде, где они нам действительно понадобятся. Нет, если я собираюсь держать их достаточно большими, с новыми мушкетами или без них, чтобы сделать любого из нас счастливым.

Норт-Коуст невесело кивнул.

- Настоящая проблема, - заметил Энвил-Рок, - заключается в том, что у нас будет достаточно боевой мощи, чтобы подавить любые возникающие пожары, но у нас не будет достаточного количества людей, чтобы обеспечить нам такой охват, который в первую очередь мог бы предотвратить вспышки искр. - Он выглядел несчастным. - И настоящая проблема с затаптыванием пожаров заключается в том, что все остальное в окрестностях также имеет тенденцию топтаться.

- Совершенно верно, отец. Вот почему я был так рад увидеть отчет Эйлика. Я собираюсь начать перебрасывать его людей в другие крупные города, особенно здесь, на юго-востоке, как можно быстрее. Он не сможет сделать ни один из своих отрядов таким большим, как нам всем хотелось бы, но они будут более мобильными, чем любые из наших пехотинцев. Они смогут охватить гораздо больше территории, и, честно говоря, я думаю, что кавалерия будет более... обнадеживающей для местных городских стражников.

- Обнадеживающей? - Его отец слегка улыбнулся. - Разве ты не имеешь в виду более устрашающую?

- В какой-то степени, полагаю, что да, - признался Гарвей. - С другой стороны, немного напугать людей, которые, скорее всего, доставят этим стражникам проблемы, - это хорошо. И я не собираюсь жаловаться, если констебли в качестве еще одной хорошей вещи предложат местным офицерам стражи помнить, что они должны поддерживать общественный порядок, а не руководить патриотическими восстаниями.

- Я тоже не буду, - сказал Энвил-Рок. - Даже несмотря на ту мою часть, которая предпочла бы делать именно это - возглавлять патриотическое восстание, я имею в виду, - вместо того, что я делаю.

Никто не отреагировал на это конкретное замечание, и через мгновение граф пожал плечами.

- Хорошо, - сказал он. - Линдар, теперь, когда у Корина есть свои войска, готовые к развертыванию, полагаю, пришло время нам выяснить, как мы собираемся им платить, не так ли? - Его улыбка была ледяной. - Уверен, что это тоже будет очень весело.

IV

Свежий послеполуденный ветер резко проносился по темно-синим водам, взъерошивая поверхность двухфутовыми волнами. Тут и там почти игриво вздымались гребни белой пены, и острый ветер гудел в снастях. Залив Горэт был хорошо защищенной якорной стоянкой, и здесь круглый год никогда не было льда. Но сегодняшняя температура воздуха была едва выше нуля, и чтобы заставить человека вздрогнуть, требовалось совсем немного ветра, проносившегося c обширной безлесной равнины у залива.

Доларские моряки, собравшиеся на палубе КЕВ "Ракураи", безусловно, испытывали свою долю дрожи, стоя в ожидании приказов.

- Спустить верхушки мачт!

Голос капитана Рейсандо раздался с юта переоборудованного торгового судна официальным подготовительным приказом, и старшины бросили на свои рабочие группы предупреждающие взгляды. Граф Тирск решил почтить "Ракураи" своим присутствием сегодня днем, и всем на борту было совершенно ясно, что сегодня будет очень плохой день, чтобы быть менее идеальным.

- Вантовые брам-стенег наверх!

По палубе застучали ноги, затем назначенные вантовые затопали вверх по оснастке. Они поднимались по ней, как ящерицы-мартышки, проходя вверх, в такелаж, но нежные тона старшин мягко поощряли их быть еще проворнее.

- Наверх, к брам-стеньгам!

Свежая команда поступила до того, как они закончили собираться на верхних площадках, и заставила их взмыть еще выше, поднявшись почти до уровня верхушки мачты.

- Взяться за канаты брам-стенег и мачт!

Еще больше моряков заняли свои места на уровне палубы, закрепляя канаты, проходящие через ведущие блоки на палубе, затем через блоки, прикрепленные к одной стороне каждой верхней части мачт, и вниз через бронзовые шкивы, установленные в квадратных пятках верхушек мачт. Затем каждый мачтовый канат снова поднимался по своей мачте к другой стороне верхушки мачты и крепежному рым-болту. В результате получился трос, протянутый через верхнюю часть мачты, предназначенный для ее поддержки, когда она опускается сверху, и контролируемый палубной командой, назначенной для каждой мачты. Другие руки ослабили крепления верхушек мачт и ванты, слегка отдав их, и прозвучала следующая команда.

- Натянуть туго!

Канаты мачт натянулись, и офицер, отвечающий за каждую мачту, критически осмотрел свою зону, затем поднял руку, сигнализируя о готовности.

- Раскачать и вынуть фиксаторы!

Моряки навалились еще сильнее на канаты мачт, и высоко над палубой верхушка каждой мачты слегка приподнялась, когда канат, проходящий через ее гнездо, стронул ее снизу. Ее пятка поднялась достаточно далеко из квадратного гнезда (едва достаточно большого, чтобы пятка могла двигаться в нем) в бимсах верхушки мачты, чтобы ожидающая рука извлекла опорный фиксатор - конический штифт из твердой древесины, который обычно проходил через пятку и опирался на бимсы, чтобы принимать на себя массу верхушки и фиксировать ее на месте.

- Опустить вместе!

Верхушки мачт плавно, грациозно скользнули вниз почти в идеальном унисоне, когда люди на мачтовых канатах повиновались команде. Задние лини и пяточные канаты одновременно направляли и удерживали мачты, хотя якорная стоянка была достаточно защищена от ветра, даже при резком бризе, так что не было реальной опасности того, что рангоут собьется с пути,.

Цель упражнения состояла не в том, чтобы убрать мачты на палубу и уложить их, и их продвижение вниз закончилось, когда их пятки оказались чуть выше гнезд на соответствующих нижних частях мачт. В то же время, когда опускались мачты, вантовые следили за верхним такелажем. Они осторожно ослабили стойки и подпорки, когда мачты опустились, затем закрепили их на верхушках мачт. Если бы брам-стеньги оставались бездействующими в течение какого-либо периода времени, стержень кабестана был бы продет через закрепленные стойки и закреплен на месте, чтобы помочь держать ситуацию под контролем. Однако сегодня днем никто не озаботился этим особым уточнением. Особого смысла в этом не было, так как все участники знали, что им предстоит насладиться мольбой о том, чтобы завершить упражнение еще как минимум три раза, прежде чем закончится день.

- Спуститься сверху!

Приказ заставил матросов спуститься обратно, после того как через каждое отверстие для фиксатора была пропущена тяжелая привязь и закреплена вокруг верхушки мачты, чтобы удержать ее на месте. Корабль выглядел усеченным по его брам-стеньги и сдвоенными таким образом верхушками мачт, но сами верхушки мачт были надежно закреплены таким образом, что высота такелажа уменьшилась почти на треть. Результатом было уменьшение сопротивления ветру на высоте и снижение центра масс ее оснастки, что вполне могло бы послужить разницей между выживанием и крушением в лапах зимнего шторма.

Последний линь был пройден, последняя привязь закреплена, и все матросы в ожидании наблюдали, как капитан и адмирал осматривают дело их рук. Это был момент напряженной тишины, своего рода притихшей настороженности, приправленной звуками ветра и волн, свистом виверн и криками чаек. Затем граф Тирск посмотрел на Рейсандо и серьезно кивнул.

Никто не был настолько глуп, чтобы радоваться свидетельству удовлетворения адмирала. Даже самые зажатые люди корабельной команды пробыли на борту достаточно долго, чтобы научиться чему-то большему. Но тут и там были широкие ухмылки, рожденные сочетанием облегчения (никто из них не хотел думать о том, как отреагировал бы капитан, если бы они смутили его перед адмиралом) и гордости, осознания того, что они все сделали хорошо. Завершение подобного упражнения в гавани было детской забавой по сравнению с выполнением ее в море, в темноте, на качающемся, взбрыкивающем корабле. Большинство из них знали это - некоторые, относительно небольшое число опытных моряков, рассеянных среди них, по крайне неприятному личному опыту, - но они также знали, что в конечном итоге им придется это сделать. Никто из них не был более очарован идеей потеть ради пота, чем любой другой человек, но большинство из них предпочли овладеть необходимыми навыками здесь, а не пытаться овладеть ими в последнюю минуту перед лицом потенциально чрезвычайной ситуации, связанной с жизнью или смертью на море.

Это было необычное отношение во многих отношениях, особенно для экипажей, в которых был такой большой процент неопытных сухопутных вояк. Моряки, которых схватили вербовщики, как правило, возмущались тем, что их утаскивают из их уютных домов на берегу - и от жен и детей, которые зависели от их поддержки. Учитывая риск сражений, не говоря уже о превратностях болезни или несчастного случая, шансы были немногим выше, чем даже то, что они когда-нибудь снова увидят этих жен и детей. Этого было достаточно, чтобы разбить сердце любому мужу или отцу, но при этом даже не учитывался тот факт, что их уход, как правило, в одночасье лишал их семьи средств к существованию. Не было никакой гарантии, что те, кого они любили, сумеют выжить в отсутствие своих мужчин, и даже если бы они это сделали, трудности и голод были почти гарантированы большинству из них. В сложившихся обстоятельствах едва ли было удивительно, что чаще всего насильно принужденных людей приходилось заставлять выполнять свои задачи, часто с расчетливой жестокостью, пока они не сливались в сплоченную корабельную команду. Иногда они вообще не достигали этого слияния, и даже многим из тех, кто в конечном итоге нашел бы свои места, просто не хватало опыта - по крайней мере, пока - чтобы понять, почему неустанная подготовка важна для них самих, а не просто для их требовательных, суровых офицеров и упрямых старшин. Это было не то отношение, которое обычно вызывало жизнерадостное стремление подниматься и спускаться по мачтам в ледяной полдень, когда они могли бы быть под палубами, подальше от пронизывающего ветра.

Однако отношение команды "Ракураи" сильно отличалось от этого. На самом деле, оно отличалось от того, что раньше можно было увидеть на борту почти любого доларского военного корабля с таким количеством людей. Отчасти это объяснялось тем, что на этот раз было относительно мало жестокости, и та, что была применена, была тщательно рассчитана, соответствовала обстоятельствам, которые этого требовали, и применялась с безжалостной справедливостью. Все еще было, по крайней мере, несколько инцидентов, когда в этом не было необходимости, когда помощник боцмана "старой школы" прибегал к использованию кулаков или чрезмерному увлечению своим "стартером" (веревка с узлом, используемая для подстегивания "отстающих"), но их было удивительно мало по сравнению с тем, что произошло бы в большинстве прежних флотов Долара.

Отчасти это было связано с тем, что так много помощников боцманов "старой школы" военно-морского флота (и капитанов, если уж на то пошло) погибли в катастрофической кампании, которая закончилась в Рок-Пойнте и Крэг-Хуке. Главным образом, однако, это было потому, что новый командующий флотом объяснил свою позицию по этому конкретному вопросу, среди прочего, с кристальной ясностью. И потому, что оказалось, что он также имел это в виду на самом деле. На этот момент одиннадцать капитанов, которые допустили ошибку, предположив, что он несерьезно относится к своим приказам, касающимся ненужных наказаний или жестокости, были уволены с позором. Учитывая тот факт, что двое из этих капитанов были даже более благородного происхождения, чем граф, и что один из них пользовался покровительством самого герцога Торэста, ни один из его оставшихся капитанов не был склонен сомневаться, что он имел в виду то, что сказал в первый раз.

Однако была и другая причина - та, которая проистекала из признания снизу даже больше, чем из сдержанности сверху, и та, которая снискала графу Тирску степень преданности, почти неслыханную среди впечатленных моряков. Никто точно не знал, как об этом стало известно, но на флоте было общеизвестно, как граф лично утверждал, что, поскольку флот укомплектовывался для службы Матери-Церкви, Мать-Церковь должна взять на себя ответственность за благополучие семей пострадавших мужчин. Жалованье простого матроса в королевском доларском флоте было невелико, но Мать-Церковь позаботилась бы о том, чтобы деньги выплачивались непосредственно семье мужчины во время его отсутствия, если бы такова была его просьба. Более того, и это было совершенно беспрецедентно, Церковь пообещала выплатить пенсию вдове любого моряка, погибшего на действительной службе, а также обеспечить содержание его несовершеннолетних детей.

Все это помогло объяснить, почему было удивительно мало стонов смирения, когда капитан и адмирал вернулись на кормовую палубу "Ракураи", и капитан снова потянулся к своей говорящей трубе.

- На брам-стеньги!

- У них это получается лучше, чем мне бы хотелось, - тихо заметил сэр Доминик Стейнейр, барон Рок-Пойнт.

Одноногий адмирал удобно откинулся на спинку мягкого кресла, деревянный колышек, заменявший нижнюю часть его правой ноги, покоился на низкой скамеечке перед ним. Ярко горели лампы с маслом кракена, свисая с палубы, и спящая громада его нового флагмана затихла рядом, стоя на якоре, пока он наблюдал, как перед его глазами воспроизводятся записанные изображения. Опущенные верхушки мачт возвращались на место так же плавно, как и опускались, как будто управлялись одной рукой, и он покачал головой.

- Согласен, - ответил в правом ухе голос Мерлина Этроуза, говорившего из своей дворцовой спальни в Черейте, почти за семь тысяч миль отсюда. В Кингз-Харбор было чуть за полночь, но из окна Мерлина виднелись первые, очень слабые признаки ледяного зимнего рассвета. - Конечно, все это по-прежнему тренировка, при почти идеальных обстоятельствах. И они все еще не так хороши в этом, как наши люди.

- Может быть, и нет, - признал Рок-Пойнт. - С другой стороны, никто так хорошо в этом не разбирается, как наши люди, и я бы предпочел, чтобы так оно и оставалось. - Он снова покачал головой. - Мастерство укрепляет уверенность, Мерлин, и последнее, что нам нужно, - это чтобы эти люди начали чувствовать себя уверенно, встречаясь с нами в море. - Он на мгновение замолчал, склонив голову набок, словно в раздумье, затем фыркнул. - Позволь мне исправиться. Предпоследнее, что нам нужно, - это чтобы они начали чувствовать уверенность в своей компетентности. Последнее, что нам нужно, - это чтобы они действительно развили эту компетенцию. И это, к сожалению, именно то, что, похоже, делает Тирск.

- Согласен, - повторил Мерлин, на этот раз в чем-то гораздо более похожем на вздох. - Я обнаружил, что, несмотря на себя, скорее восхищаюсь Тирском, - продолжил он. - Тем не менее, я также обнаружил, что не могу не пожелать, чтобы он получил пулю в Крэг-Хук. Если уж на то пошло, я не могу не пожелать, чтобы король Ранилд пошел дальше и казнил его как козла отпущения за риф Армагеддон. Это было бы крайне несправедливо, но этот человек слишком хорош в своей работе для моего душевного спокойствия.

- Полагаю, неизбежно, что они смогли найти по крайней мере одного компетентного моряка, если искали достаточно долго и усердно, - кисло согласился Рок-Пойнт.

- Я также думаю, что ему помогает все то время, которое он провел на отдыхе, - заметил Мерлин. Рок-Пойнт вопросительно поднял бровь, и Мерлин поморщился. - У этого человека мозги, вероятно, не хуже, чем у Алфрида, - отметил он, - и у него больше реального морского опыта, чем у кого-либо еще, к кому может обратиться Церковь. Думаю, полностью очевидно, что он потратил время, которое они оставили его гнить на берегу, используя этот мозг и этот опыт, чтобы проанализировать все ошибки, которые совершали Мейгвейр и идиоты вроде Торэста. Они поступили глупо, припарковав его там, и я рад, что они это сделали, но недостатком является то, что они дали ему достаточно времени для размышлений. Теперь он воплощает плоды всех этих размышлений в жизнь.

Рок-Пойнт издал раздраженный звук подтверждения - что-то среднее между ворчанием и рычанием. Как Мерлин и Кэйлеб, барон пришел к выводу, что в настоящее время Тирск почти наверняка был самым опасным противником Чариса. Как только что заметил Мерлин, у этого человека были мозги, и опасно компетентные. Хуже того, он ни капельки не боялся того, что Мерлин называл "нестандартным мышлением". Например, его настойчивость в том, чтобы Церковь обеспечивала семьи погибших моряков, была неслыханной. Вся эта идея вызвала ожесточенное сопротивление, и не только со стороны Церкви. Довольно много старших офицеров доларского флота предприняли яростную попытку отвергнуть это предложение. Отчасти это сопротивление было чисто рефлекторным в защиту "того, как все было всегда". Отчасти это было вызвано опасением, что такая практика станет обычной - что военно-морской флот, как ожидается, возьмет на себя те же финансовые обязанности в будущем. Но в большей степени это было вызвано простым негодованием по поводу авторитета Тирска и поддержки, которую оказали ему герцог Ферн и генерал-капитан Мейгвейр. И от готовности Тирска использовать эту поддержку, чтобы пробиться сквозь их угрюмое сопротивление. Реформаторов редко любили, и уровень вызываемых ими негодования и ненависти обычно был прямо пропорционален тому, насколько отчаянно требовались реформы.

В этом есть урок, - размышлял Мерлин. - Или, во всяком случае, чертовски острая ирония, учитывая, насколько непопулярными "реформаторами" в Храме только что оказались такие люди, как Кэйлеб Армак и Мейкел Стейнейр!

- Вы понимаете, - сказал барон через секунду или две, - если ему действительно удастся реорганизовать их флот для них, Торэст и другие бросят его кракенам, как только решат, что могут обойтись без него.

- Конечно, бросят, - согласился Мерлин немного грустно. - Думаю, он тоже это знает. Что только делает его еще более опасным, с нашей точки зрения.

- Так что нам просто придется самим что-то с ним сделать, - сказал Рок-Пойнт более оживленно. - Гвилим почти готов к отплытию.

- Я знаю, - нахмурился Мерлин. - По многим причинам, однако, я бы хотел, чтобы ты пошел вместо него.

- Гвилим такой же способный, как и я, - отметил Рок-Пойнт. В его тоне, возможно, чувствовалась некоторая жесткость, и Мерлин быстро покачал головой.

- Дело не в способностях, Доминик, - сказал он. - Поверьте мне, никто не испытывает большего уважения к Гвилиму, чем я! Просто я бы предпочел, чтобы парень, отвечающий за огонь в бороде короля Ранилда, имел доступ к снаркам. Особенно учитывая, насколько компетентным, как мы только что договорились, оказывается Тирск.

Рок-Пойнт кивнул в знак согласия, хотя признание, о котором шла речь, было явно немного неохотным. И все же он действительно не мог спорить по этому поводу. Адмирал сэр Гвилим Мэнтир был флаг-капитаном Кэйлеба в битвах при Рок-Пойнте, Крэг-Хуке и проливе Даркос. Он был опытным моряком, обладал исключительным вниманием к деталям и железными нервами. Однако он не был одним из "внутреннего круга", которому был доступна правда о Мерлине, что означало, что он не собирался изучать какие-либо "спутниковые снимки". Как и, если уж на то пошло, никто из его экипажей.

К сожалению, сам Рок-Пойнт был единственным из старших военно-морских офицеров Кэйлеба и Шарлиэн, кто входил во внутренний круг. Привлечение в него некоторых других было первоочередной задачей, но, опять же, это не то, с чем можно было бы поспешить. Сам Рок-Пойнт решительно выступал за включение в список верховного адмирала Брайана Лок-Айленда, и он, и Мерлин были уверены, что Братья Сент-Жерно довольно скоро одобрят его принятие. Конечно, тогда возник вопрос о том, кто именно проинформирует Лок-Айленда. С уехавшими из Старого Чариса Кэйлебом, Шарлиэн и архиепископом Мейкелом было бы практически невозможно найти подходящего посланника - кого-то, кто мог бы заставить Лок-Айленда выслушать, если бы он не воспринял это хорошо, и кого-то, кому он доверял бы достаточно, чтобы поверить, когда он слушал. Барон Уэйв-Тандер может послужить в случае крайней необходимости, но все же.... - Я, вероятно, мог бы уговорить Брайана послать меня вместо Гвилима, - сказал барон через мгновение, но выражение его лица было несчастным, а тон неуверенным.

- Нет. - Мерлин снова покачал головой. - Кэйлеб и Шарлиэн правы в этом. Ты тоже нужен нам прямо там, где ты есть. Или, скорее, там, где ты вот-вот окажешься. И давайте посмотрим правде в глаза, Долар вызывает беспокойство, но Таро находится прямо по соседству. И Уайт-Форд тоже не бездельничает.

Настала очередь Рок-Пойнта поморщиться, но он не мог не согласиться.

Имперский чарисийский флот был самым большим и мощным флотом, которым когда-либо могло похвастаться какое-либо отдельное государство Сэйфхолда. Он быстро увеличился до более чем девяноста галеонов и продолжал расширяться. К сожалению, ему не суждено было сравниться ни с одним другим королевством Сэйфхолда, ему предстояло столкнуться с объединенными флотами практически всех материковых королевств. Хуже того, Церковь Ожидания Господнего выделила ошеломляющие суммы на субсидирование этих флотов, хотя не все строительные программы различных королевств и империй были одинаково развиты. Земли Храма и более северные порты империи Харчонг значительно отставали от верфей Долара и Деснейрской империи, и в ближайшее время эта ситуация для Церкви не собиралась улучшаться. Но простая, уродливая правда заключалась в том, что даже с неограниченным потенциалом роста (которого у нее не было) Чарисийская империя, возможно, не смогла бы сравниться с совокупным строительным потенциалом материковых королевств. Не были безграничными и кадровые ресурсы в Чарисе. Девяносто галеонов, каждый с экипажем примерно в пятьсот человек, требовали сорока пяти тысяч человек. До сих пор военно-морскому флоту удавалось удовлетворять свои потребности в наборе моряков, не прибегая к собственной вербовке, в основном потому, что он всегда следовал политике, подобной той, которую Тирск навязал Долару и Церкви. Однако это должно было измениться, потому что было не так много добровольцев, которых можно было привлечь, независимо от того, каковы были стимулы, и ситуация с комплектованием только ухудшалась по мере того, как продолжала расти численность флота.

И с этим придется считаться. Предполагая, что Церковь завершит свои текущие строительные программы, она будет командовать флотом из более чем трехсот девяноста галеонов - более чем в четыре раза больше нынешней численности чарисийцев. Сто пятьдесят из них должны были быть переоборудованными торговыми судами, как и четверть галеонов чарисийского флота. И это даже не считая двухсот с лишним галер, построенных Церковью до того, как она осознала, насколько бесполезными стали галеры. Возможно, они не очень хорошо подходят для решающих поединков борт к борту, но они более чем удвоили общее количество корпусов, которые Церковь могла бросить в своих противников, и если бы они могли свободно действовать, пока галеоны Церкви нейтрализовали галеоны Чариса... Хорошей новостью было то, что корабли, о которых шла речь, были разбросаны между пятью широко разделенными флотами. Ни одно королевство или империя не могли сравниться по численности с чарисийцами, хотя Харчонг приблизится к ним, как только будет завершено его отложенное на зиму строительство. Собрать эти широко разбросанные эскадры было бы по меньшей мере так же сложно, как сосредоточить силы, предусмотренные для первоначальных планов храмовой четверки по уничтожению Старого Чариса. И даже после того, как они будут сосредоточены, их экипажи будут, к сожалению, неопытны по сравнению с экипажами имперского флота.

Граф Тирск, по крайней мере, явно признавал этот факт. Так же поступил и Гавин Мартин, барон Уайт-Форд, старший адмирал Горджи, короля Таро. К сожалению, с точки зрения Церкви, они были единственными двумя командующими флотом, все еще доступными для нее, которые когда-либо сталкивались с флотом Чариса в бою. Герцог Блэк-Уотер, командующий флотом Корисанды в проливе Даркос, погиб там, а Гарт Ралстан, граф Мандир, и сэр Льюк Колмин, граф Шарпфилд, которые командовали эмерэлдской и чисхолмской частями флота Блэк-Уотера, теперь находились в чарисийском подчинении. К еще большему сожалению (для Церкви), тот факт, что Тирск и Уайт-Форд потерпели сокрушительное поражение от тогдашнего наследного принца Кэйлеба, привел к тому, что их советы были отвергнуты почти всеми их коллегами-флагманами.

В случае с Тирском ситуация явно менялась, но ни Харчонг, ни Деснейрская империя, ни земли Храма, казалось, не были слишком склонны извлекать выгоду из примера Долара. Таро так и сделало, но король Горджа продолжал томиться под облаком неодобрения. Казалось очевидным, что храмовая четверка продолжала обвинять Таро в катастрофической утечке разведданных, которая позволила королю Хааралду из Чариса и его сыну узнать стратегию Церкви и разработать контрстратегию, чтобы победить ее в деталях. Это было крайне несправедливо, хотя без знаний о снарках Мерлина это было достаточно понятно. Особенно учитывая усилия Чариса по стимулированию именно такой реакции.

Как следствие, ни одна из галер Церкви не была заложена на верфях Таро. После запоздалого перехода храмовой четверки к основанному на галеонах флоту Таро было допущено к программе строительства, но даже тогда таротийский компонент оставался самым малым из всех. И Уайт-Форд, который, вполне возможно, был даже лучшим боевым командиром, чем Тирск, был почти полностью проигнорирован.

В сложившихся обстоятельствах численное преимущество Церкви было значительно менее подавляющим, чем могло показаться. Однако в противовес этому империя Чарис была очень большой и очень уязвимой мишенью. Чарис и Чисхолм, в частности, находились на расстоянии шести тысяч миль друг от друга для полета виверны, а от Порт-Ройяла в Чисхолме до мыса Тарган в Корисанде было еще более двух тысяч миль. Корабль, развернутый для защиты Чариса, находился как минимум в месяце плавания от Чисхолма даже при самых благоприятных условиях ветра и погоды, и кораблю, дислоцированному в Чисхолме, потребовалось бы почти столько же времени, чтобы добраться до Мэнчира в Корисанде.

Расстояния и время в пути, подобные этому, не позволяли верховному адмиралу Лок-Айленду сосредоточить свои собственные силы на центральной позиции. Фактически, он был вынужден разместить двадцать галеонов в Чисхолме под командованием адмирала Шарпфилда и при поддержке уцелевших галер чисхолмского флота. Еще десять галеонов и двадцать пять галер были размещены в водах Корисанды под командованием графа Мандира, а Лок-Айленд сохранил двадцать галеонов под своим командованием, прикрывая бухту Рок-Шоул и подходы к заливу Хауэлл и морю Чарис.

Это оставляло едва сорок галеонов для других надобностей, и высвободить даже такое количество было возможно только потому, что военный флот Церкви был так широко разбросан... и все еще так далек от завершения. По мере того, как для службы Церкви становились доступными все больше галеонов, различные оборонительные флоты Чариса должны были усилиться, что еще больше уменьшило бы численность, доступную для выполнения других задач.

Если только за это время не удастся что-то сделать, чтобы уменьшить число противостоящих им людей.

Это должно было быть заданием Мэнтира и Рок-Пойнта. Мэнтир с восемнадцатью галеонами и шестью тысячами морских пехотинцев направлялся в море Харчонг. Более конкретно, он направлялся в бухту Хардшип, на практически необитаемый остров Кло. Были причины, по которым на острове Кло жило очень мало людей. Он был не очень большим - едва ли сто двенадцать миль в длину. Кроме того, он находился чуть более чем в двухстах милях к югу от экватора, и его бесплодные, в основном безлесные пространства скал и песка были примерно такими же гостеприимными, как печь такого же размера. С другой стороны, бухта Хардшип предлагала хорошую глубоководную якорную стоянку, а небольшой город Кло-Кип мог предложить его эскадре порт приписки... во всяком случае, в некотором роде. Что еще более важно, до Теллесберга было более чем двадцать одна тысяча миль по морю, то есть он находился "едва" в пяти тысячах морских миль от залива Горэт. Однако он также располагался поблизости от западного побережья Южного Харчонга, где строилась четверть галеонов империи Харчонг, и находился менее чем в полутора тысячах миль от устья залива Долар.

Путешествие на остров Кло на самом деле было бы немного короче, если бы он плыл на восток, через Чисхолм, а не на запад, мимо рифа Армагеддон и вокруг южной оконечности континента Ховард, но у него были бы как благоприятные ветры, так и течения, идущие на запад, особенно в это время года. Вероятно, он будет проходить в среднем по меньшей мере на пятьдесят или шестьдесят миль больше в день по своему предполагаемому курсу... и все равно ему потребуется больше трех месяцев, чтобы завершить путешествие.

Как только он доберется туда, его морских пехотинцев должно быть более чем достаточно, чтобы захватить Кло-Кип и разместить на острове гарнизон, тем более что единственным надежным источником воды на всей выжженной солнцем косе были артезианские колодцы, которые обслуживали сам Кло-Кип. Это обеспечило бы ему надежную базу, с которой он мог бы действовать как против Долара, так и против Харчонга. Он был бы далеко от дома, хотя и находился бы в пределах девяти тысяч миль от Чисхолма, но у него были бы хорошие возможности блокировать залив Долар и перехватить любые попытки объединить галеоны Тирска с харчонгским контингентом, строящимся дальше на юг вокруг залива Шипврек, в провинциях Кейрос, Кузнецов и Селкар. Даже если бы он ничего не делал, кроме как сидел там (и Мерлин был уверен, что офицер со способностями и личностью Мэнтира должен найти всевозможные способы сделать себя раздражающим вредителем), маловероятно, что Церковь - или король Ранилд, или император Уэйсу, если на то пошло - были бы готовы терпеть присутствие чарисийцев так близко к ним.

Его галеоны будут значительно уступать численностью - почти вчетверо по сравнению с одним только Доларом, если предположить, что доларцы достроили и укомплектовали все свои собственные военные корабли, - но больший опыт его экипажей и капитанов компенсировал бы большую часть этого недостатка. И тот простой факт, что Чарис снова проявил инициативу, несмотря на численный перевес, будет иметь глубокие последствия для уверенности и морального духа его противников.

И если случится худшее, он всегда сможет погрузить своих морских пехотинцев обратно на борт своих транспортов и отступить.

По крайней мере, такова идея, - подумал Мерлин. - И как способ внести свои помехи в планы Церкви, это может многое порекомендовать. Но я все равно чувствовал бы себя лучше, если бы командовал Доминик. Или если бы мы могли хотя бы дать Гвилиму связь! Я ненавижу, когда такая большая часть военно-морского флота находится на конце такой длинной ветки, когда мы даже не можем поговорить с ее командиром.

К сожалению, как он сам только что отметил, Рок-Пойнт им понадобится поближе к дому. Он и оставшиеся двадцать галеонов, которыми в настоящее время располагает Чарис, перенесут свою операционную базу в Хэнт-Таун в бухте Маргарет, через Трэнжирский проход напротив королевства Таро. Его новая база будет хорошо расположена, чтобы помочь Лок-Айленду противостоять любой угрозе Старому Чарису из Ист-Хэйвена или Деснейра. Что еще более важно, однако, он был бы в состоянии действовать непосредственно против Таро.

И в этом Шарлиэн тоже была права, - размышлял Мерлин. - Сейчас важнее, чем когда-либо... убедить Горджу подумать о добровольном присоединении к империи. Или, в противном случае, представить ему несколько более веский аргумент. Нейтрализация Таро была бы полезна сама по себе. Получить Таро в качестве передовой базы прямо у побережья Ист-Хэйвена было бы еще более целесообразно. И заполучить в свои руки галеоны, которые Горджа строит для Церкви, тоже ни черта не повредит!

- Я хотел бы иметь возможность делать многое из того, что мы не можем сделать прямо сейчас, - сказал он вслух. - Деснейр начинает меня беспокоить, во-первых, и я действительно хотел бы, чтобы мы могли добраться до Харчонга и верфей земель Храма! Но мы не можем позволить себе оголить Старый Чарис и Чисхолм, и так оно и есть. Однако, если Гвилим сможет занять Долар достаточно долго, чтобы вы с Грей-Харбором убедили Горджу увидеть свет, это очень поможет.

- Тогда нам просто нужно посмотреть, что мы можем с этим сделать, не так ли, сейджин Мерлин? - с улыбкой сказал Рок-Пойнт. - Мы просто должны посмотреть, что мы можем сделать.

V

Падающий снег был таким густым, что никто не мог видеть больше, чем на длину корабля или два в любом направлении.

Граф Корис счел это менее чем обнадеживающим, когда "Сноу лизард" осторожно прокралась на рейд Фейрстока. Капитан Ютейн свернул парус и перешел на весла, как только рулевой на носу обнаружил дно на глубине десяти саженей. Шестьдесят футов представляли собой значительно большую глубину воды, чем требовалось "Сноу лизард", но только дурак (которым Ютейн не был, что он убедительно продемонстрировал) позволял себе вольности с каналом Фейрсток. Он насчитывал примерно двести пятьдесят миль с севера на юг, и если большая его часть была легко проходимой для судов, то были и другие участки, которые были совсем другими. И свободного места было не так уж много. В самом узком месте, где также были одни из самых отвратительных, зыбучих песчаных отмелей, он был едва ли четырнадцать миль в ширину... при высокой воде. Сам залив Фейрсток был великолепно защищенной якорной стоянкой шириной более двухсот миль, но попасть в него иногда было непросто.

Особенно в разгар снежной бури.

Честно говоря, Корис предпочел бы отложить вход в канал до тех пор, пока погода не прояснится. К сожалению, не было никакой гарантии, что в ближайшее время погода прояснится, и капитану Ютейну было приказано доставить своего пассажира в Фейрсток как можно быстрее. Поэтому он очень осторожно и медленно подкрадывался к берегу, пока не смог провести серию промеров, которые позволили ему определить местонахождение, сопоставив их с глубинами, записанными на его карте. Однако даже после того, как он уверился, что знает, где находится, он продолжал действовать с осторожностью, которую Корис искренне одобрил. Мало того, что в таких условиях видимости было вполне возможно, что "Сноу лизард" на самом деле находилась не там, где он думал, но всегда существовала столь же неприятная вероятность того, что они могут столкнуться с другим судном лоб в лоб. Узость канала и ужасная видимость только делали это еще более вероятным, и Филип Азгуд не зашел так далеко по призыву совета викариев только для того, чтобы утонуть или замерзнуть до смерти.

- По мерке, семь саженей!

Крик донесся с носа корабля, странно приглушенный и размытый падающим снегом, и, несмотря на свое толстое пальто и теплые перчатки, Корис вздрогнул.

- Полагаю, вы будете рады сойти на берег, милорд, - заметил капитан Ютейн, и Корис быстро повернулся к нему лицом. Он позаботился о том, чтобы не мешать капитану сосредоточиться, пока Ютейн осторожно вел "Сноу лизард" вверх по каналу. Это был не тот момент, когда стоит толкать кого-то под локоть, - размышлял он.

Что-то из его мыслей, должно быть, отразилось на выражении его лица, потому что Ютейн ухмыльнулся в бороду.

- Следующий маленький кусочек не так уж и плох, милорд, - сказал он. - Я бы не хотел показаться слишком самоуверенным, но сказал бы, что все действительно сложные моменты благополучно позади. Нет, но полагаю, что был момент или два, когда вы были менее чем уверены, что мы зайдем так далеко.

- Чепуха, капитан. - Корис покачал головой с ответной улыбкой. - Ни на секунду не сомневался в вашем мореходном мастерстве или качестве вашего корабля и команды.

- Ах, конечно! - Ютейн покачал головой. - Очень мило с вашей стороны так заявлять, но не уверен, что такая страшная ложь полезна для здоровья вашей души, милорд.

- Если бы это была ложь, возможно, это не пошло бы на пользу моему духовному здоровью. Однако, поскольку это было абсолютно правдивое заявление, я не особенно обеспокоен, капитан.

Ютейн усмехнулся, затем склонил голову набок, прислушиваясь к свежему сообщению матроса с бака о глубине. Он задумчиво нахмурился, глядя на карту, очевидно, заново фиксируя в уме свое положение, и Корис наблюдал за ним с уважением, которого заслуживал профессионал.

Как это случилось, то, что он только что сказал Ютейну, действительно было правдой. С другой стороны, несмотря на признание мастерства капитана и способностей его команды, был не один момент, когда Корис сильно сомневался, что они когда-нибудь доберутся до Фейрстока. Залив Долар зимой оказался еще опаснее, чем он боялся, и как только они прошли проход между островом Клифф и островом Уэйл, то столкнулись с воющим штормом, который, как он был уверен в глубине души, собирался полностью поглотить низкорослую, хрупкую галеру с мелководной осадкой. Крутые, бушующие волны были почти такими же высокими, как мачта галеры, и в какой-то момент они были вынуждены стоять на плавучем якоре целых два дня, постоянно работая насосами. В течение этих двух дней не было горячей пищи - даже кок Ютейна не мог поддерживать огонь на камбузе - и не раз в каюте графа ледяная вода доходила до лодыжек, пока корабль боролся за свою жизнь. В конце концов, они пережили этот конкретный кризис, но это едва ли было концом плохой погоды - или кризисов - с которыми они столкнулись. Снег, плохая видимость и обледеневший такелаж только усугубили ситуацию, и уважение Кориса к Ютейну и его людям росло с каждым днем.

Несмотря на это, он с трудом мог дождаться, когда сойдет с корабля. Было бы достаточно утомительно провести целый месяц в таком замкнутом пространстве при любых обстоятельствах. В условиях, связанных с зимним переходом через залив, "утомительное" быстро уступило место чему-то гораздо более близкому к "невыносимому".

Конечно, есть тот маленький факт, что каждый шаг, приближающий меня к Фейрстоку, также приближает меня к Зиону и Храму, - напомнил он себе. - С другой стороны, как сказала архангел Бедар, "для этого дня зла достаточно". Если я выберусь с этого проклятого корабля живым, я буду полностью готов к тому, что будущие проблемы решатся сами собой!

- До нашей якорной стоянки нам добираться еще примерно три часа, милорд, - сказал Ютейн, возвращаясь от созерцания карты. - Если бы видимость была лучше, рядом с нами, вероятно, уже была бы лодка с пирса. Как бы то ни было, я не очень удивлюсь, если нам придется пробираться на ощупь самостоятельно. В любом случае, думаю, мы доставим вас на берег как раз к ужину.

- Ценю это, капитан. Сомневаюсь, что кто-нибудь мог бы лучше позаботиться обо мне во время перехода, чем вы, но надеюсь, что не обижу вас, если признаю, что мне действительно хотелось бы спать в кровати, которая не двигается ночью. - Он поморщился. - Сомневаюсь, что у меня будет больше одной ночи - может быть, две, если мне действительно повезет, - но я намерен насладиться этим в полной мере!

- Ну, не могу сказать, что виню вас, - сказал Ютейн. - Имейте в виду, сам я никогда по-настоящему не понимал, почему кто-то предпочитает спать на берегу, когда у него есть выбор. Хотя, честно говоря, еще до того, как у меня появилась собственная каюта и собственная койка, я, по-моему, относился к этому несколько иначе. К счастью для моего образа морского пса, - он снова ухмыльнулся своему пассажиру, - это было достаточно давно, и моя память не слишком ясна!

- Уверен, что для такого опытного моряка, как вы, движение корабля подобно тому, как мать качает колыбель, - ответил Корис. - Тем не менее, думаю, что это приобретенный вкус. И если вам все равно, то я бы с таким же успехом не стал его приобретать.

- Каждому свое, милорд, - невозмутимо согласился Ютейн.

Как это случилось, предсказание Ютейна оказалось точным. Им пришлось прокладывать свой собственный путь, пока они не увидели размытые, расплывчатые очертания других судов, стоящих на якоре, и не бросили свой собственный якорь. На самом деле, они прошли достаточно близко к борту одного из других кораблей, чтобы вызвать гневный крик предупреждения с его якорной вахты.

- О, прекрати шуметь! - Ютейн проревел в ответ через свою говорящую трубу. - Это имперский корабль по делам Церкви! Кроме того, если бы я хотел утопить твою жалкую задницу, глупый ублюдок, я бы ударил тебя прямо посередине корабля, а не прошел через твой незаконнорожденный нос!

Шум с другого судна внезапно прекратился, и Ютейн подмигнул Корису.

- По правде говоря, милорд, - признался он гораздо более низким голосом, - я даже не видел их до последнего момента. Думаю, что так же удивлен, как и они, что не перерезал их трос! Не то чтобы я когда-нибудь признался бы им в этом, даже под пытками!

- Ваш секрет со мной в безопасности, капитан, - заверил его Корис, а затем спустился вниз, чтобы убедиться, что Сиблэнкит все упаковал для высадки на берег.

- Я проверил и перепроверил, милорд, - сказал тогда камердинер с обычным мрачным лицом. - И все же, не сомневаюсь, что я что-то забыл. Или положил не на то место. Или что один из матросов капитана Ютейна с липкими пальцами избавил нас от него, когда я не смотрел.

- Обещаю, что не буду считать тебя ответственным за чужую кражу, Робейр, - заверил его Корис. Если обещание и помогло как-то развеять уныние Сиблэнкита, Корис этого не заметил. С другой стороны, его камердинер знал их маршрут так же хорошо, как и он, и он скорее сомневался, что Сиблэнкит больше, чем он, стремился к заключительному этапу путешествия.

Теперь, когда граф сидел посредине палубы десятивесельного катера, который (в конце концов) появился, чтобы переправить его на берег, он обнаружил, что его собственные мысли сосредоточены на перспективе рассматриваемого путешествия. По натуре он был менее угрюмым человеком, чем Сиблэнкит, но в тот момент он обнаружил, что его настроение очень созвучно настроению камердинера. Единственной хорошей вещью в погоде было то, что ветер был очень слабым, но это не мешало открытой лодке чувствовать себя как в собственном ледяном доме Шан-вей, и он был уверен, что сильный холод, который он чувствовал в данный момент, был лишь слабым предзнаменованием того, что будет, когда они достигнут озера Пей.

Или, если уж на то пошло, насколько холодно будет между этим местом и озером Пей, - кисло сказал он себе. - Лэнгхорн, надеюсь, что я действительно проведу по крайней мере две ночи подряд под крышей в теплой постели, которая одновременно не качается и не катится подо мной!

- Спокойно всем! - крикнул рулевой катера. - На весла... и вперед, Анди!

Корис поднял глаза и увидел длинную каменную набережную, вырисовывающуюся совсем близко. Прилив начался достаточно давно, чтобы оставить гирлянду водорослей и моллюсков на расстоянии полутора футов от гавани, и катер скользнул вдоль каменных ступеней, ведущих вниз в море. Две или три нижние из открытых ступеней выглядели явно коварными, покрытыми слякотной смесью остатков морской воды и падающего снега (где они все еще не были регулярно покрыты усталой зыбью), но верхние ступени выглядели не намного лучше. Движения было достаточно, чтобы снег превратился в лед, и не похоже, чтобы за последние несколько часов кто-то посыпал их свежим песком.

- Следите за опорой под ногами, милорд, - предупредил рулевой, и Корис кивнул в знак согласия. Он также полез в свой кошелек, чтобы добавить дополнительную четверть марки к чаевым команде лодки. Вероятно, это было именно то, на что надеялся рулевой, и граф знал это, но это не изменило его благодарности за напоминание.

- И ты тоже следи за своей опорой, Робейр, - бросил он через плечо, вставая и осторожно ступая на твердый камень впервые за месяц.

Твердый камень, о котором шла речь, казалось, изгибался и проваливался под ногами, и он поморщился от этого ощущения. Это не поможет ему подняться по этой проклятой лестнице целым, невредимым и без трещин, - мрачно размышлял он.

- Не хотелось бы выуживать вас - или багаж - из проклятой гавани, - добавил он, когда один из гребцов катера помог камердинеру переместить тщательно уложенный сундук Кориса.

- Если вам все равно, милорд, я бы предпочел, чтобы вам и не пришлось этого делать, - ответил Сиблэнкит, и Корис фыркнул, крепко (и благодарно) ухватился за пропущенную через установленные на стороне причала рым-болты веревку, которая служила перилами, и осторожно поднялся по скользким ступеням.

Он вздохнул с облегчением, когда наконец добрался до широкой ровной поверхности причала в целости и сохранности. Все, казалось, все еще двигалось у него под ногами, и он задавался вопросом, сколько времени ему потребуется, чтобы на этот раз твердо встать на ноги. Учитывая, насколько продолжительным (и оживленным) был переход через залив, он не удивился бы, если бы это заняло значительно больше времени, чем обычно.

Он отошел от верхней ступеньки лестницы, стараясь не слишком осторожно передвигаться по явно раскачивающемуся причалу, затем повернулся, чтобы посмотреть, как Сиблэнкит и один из гребцов катера осторожно поднимают багаж. Выражение лица камердинера было еще более мрачным, чем обычно, и его длинный нос, красный от холода, казалось, дрожал, как будто он действительно мог учуять какой-то несчастный случай или упавший сундук, незаметно подкрадывающийся ближе под покровом покрывающего снега.

Однако, несмотря на любой трепет, который мог бы испытывать Сиблэнкит, сундуки и чемоданы Кориса совершили опасное путешествие на набережную, не пострадав от катастрофы. Сиблэнкит только что спустился по скользким ступенькам за своей более скромной дорожной сумкой, когда кто-то прочистил горло позади графа.

Он обнаружил, что стоит лицом к лицу с мужчиной, одетым в коричневую сутану младшего священника ордена Чихиро с голубой отделкой под толстым, явно теплым бушлатом. Священник казался слишком молодым для своего духовного звания, и хотя на самом деле он был лишь немного выше среднего роста, он также казался каким-то образом немного крупнее, чем в жизни. Значок с пером Чихиро на левом плече его бушлата был скрещен с мечом в ножнах, что еще больше идентифицировало его как члена ордена Меча. Орден Чихиро был уникален тем, что был разделен на две части: орден Меча, в котором был высокий процент офицеров храмовой стражи, и орден Пера, в котором был почти одинаково высокий процент церковных клерков и бюрократов. Корис явно сомневался, учитывая очевидно мускулистое телосложение этого парня и мозоли от меча на пальцах его руки, что кому-то действительно нужен значок на плече, чтобы знать, какому аспекту ордена Чихиро он служил.

- Граф Корис? - вежливо осведомился младший священник.

- Да, отец? - ответил Корис.

Он вежливо поклонился в знак признательности, надеясь, что на его лице не отразилось смятение. То, что кто-то появился прямо здесь, на набережной, посреди снегопада, в морозный день, когда никто не мог знать, что "Сноу лизард" выберет сегодняшний день для своего прибытия, не показалось ему хорошим знаком. Или нет, по крайней мере, в том, что касалось его надежды провести день или два в уютной, теплой комнате.

- Я отец Халис Тэннир, милорд, - сказал ему младший священник. - Жду вас уже несколько дней.

- Боюсь, погода не слишком благоприятствовала, - начал Корис, - и...

- Пожалуйста, мой господин! - Тэннир быстро улыбнулся. - Это была не жалоба, уверяю вас! На самом деле, я довольно хорошо знаю капитана Ютейна и уверен, что он доставил вас сюда так быстро, как только возможно для человека. На самом деле, учитывая, какой по моим предположениям была погода, он показал гораздо лучшее время, чем я ожидал даже от него. Нет, нет. - Он покачал головой. - Я не жаловался ни на какое опоздание с вашей стороны, милорд. Просто представляюсь как человек, ответственный за то, чтобы проводить вас на следующем, несомненно, неприятном этапе вашего путешествия.

- Понимаю.

Корис на мгновение задумался над словами младшего священника. Тэнниру не могло быть больше тридцати пяти, - решил он, - и, вероятно, даже меньше. Он был темноволосым и кареглазым, со смуглым лицом и худощавыми, живыми чертами лица мужчины, которому никогда не составит труда привлечь женское общество. В глубине этих глаз плясало что-то подозрительно похожее на юмор, и даже просто неподвижно стоя на снегу, он, казалось, излучал изобилие энергии. И компетентность, - решил граф.

- Что ж, отец Халис, - сказал он через несколько секунд, - поскольку вы были так откровенны, не буду притворяться, что с нетерпением жду... суровости нашего путешествия, скажем так?

- И вам не следует бояться, - весело сказал ему Тэннир. - Плохая новость в том, что для полета виверны отсюда до Лейквью почти тысяча триста миль, а мы не виверны. По дороге это немного меньше, чем тысяча семьсот, а учитывая снег, лед и горы Уишбоун прямо на пути, нам потребуется почти месяц, чтобы добраться туда. По крайней мере, главная дорога проходит по долине Рейуорт, так что нам не придется тратить все наше время на подъемы и спуски. И я договорился о том, чтобы сменные снежные ящеры ждали на церковных почтовых станциях по всему нашему маршруту, так что, полагаю, мы проведем достаточно времени в пути, пока не будем активно зависеть от погоды. Но даже долина на добрых семьсот или восемьсот футов выше, чем Фейрсток, так что думаю, мы можем с уверенностью предположить, что в любом случае погода будет достаточно плохой, чтобы держать нас подальше от дорог, по крайней мере, на что-то вроде пятидневки или около того.

- В ваших устах это звучит восхитительно, отец, - сухо сказал Корис, и Тэннир рассмеялся.

- В Писании говорится, что правда всегда лучше лжи, милорд, и попытки убедить себя, что все будет лучше, чем мы думаем, не сделают нас счастливее, когда мы застрянем в какой-нибудь жалкой деревенской гостинице в горах Уишбоун, ожидая, когда пройдет метель, не так ли?

- Верно, не думаю, что сделают, - согласился Корис. И, в конце концов, Тэннир не говорил ему что-то, чего он еще не понял.

- Хорошая новость, какая бы она ни была, - сказал Тэннир, - заключается в том, как я думаю, что вас ждет небольшое удовольствие, как только мы наконец доберемся до Лейквью.

- В самом деле? - Корис склонил голову набок, и Тэннир кивнул.

- Эта зима была суровой, милорд, и, согласно семафору, озеро уже довольно сильно замерзло. К тому времени, как мы доберемся туда, нам не придется беспокоиться о том, что на нашем пути попадется какая-нибудь открытая вода. Ну, - поправил он себя с рассудительным видом, который был лишь слегка подпорчен огоньком в его глазах, - нам, вероятно, не придется беспокоиться об этом. Никогда нельзя быть полностью уверенным, что неожиданно не откроется полынья.

- Значит, мы определенно отправимся на ледяной лодке из Лейквью в Зион? - Корис с легким сомнением покачал головой. - Я достаточно часто бывал в море, но никогда не плавал под парусом по льду.

- Так мы и сделаем, и думаю, вы найдете этот опыт... интересным, - заверил его Тэннир. Младший священник, очевидно, заметил смешанные чувства Кориса и снова улыбнулся. - Большинство людей так и делают, особенно в первый раз, когда они совершают поездку. "Хорнет", конечно, немного меньше "Сноу лизард", но намного быстрее, поверьте мне.

- А? - Корис приподнял бровь. - Это прозвучало довольно собственнически, отец. Должен ли я так понимать, что вы собираетесь быть моим капитаном на другом берегу озера, а также безопасно проводить меня отсюда до Лейквью?

- Действительно, мой господин. - Тэннир отвесил ему что-то вроде небрежного полупоклона. - И могу заверить вас, что еще никогда не терял пассажира во время зимнего перехода.

- И я уверяю вас, что должным образом утешен вашим заверением, отец. Даже если в нем, казалось, содержался хотя бы намек на квалификацию.

Улыбка Тэннира превратилась в ухмылку, и Корис почувствовал, что немного расслабляется. Он все еще не предвкушал путешествие, но Халис Тэннир был примерно так же далек, как кто-либо мог бы подумать, от мрачно сосредоточенного сторожа-шулерита, с которым он ожидал столкнуться на заключительном этапе своего путешествия.

- Серьезно, милорд, - продолжил Тэннир, - "Хорнет" намного быстрее, чем вы, возможно, предполагали. У него нет сопротивления, которое вода оказывает корпусу галеры, так что тот же ветер будет толкать его намного быстрее, и преобладающие в это время года ветры будут в нашу пользу. Не говоря о том факте, что мы уже достаточно далеко зашли в зиму, когда лед довольно хорошо нанесен на карту и отмечен, так что я могу позволить себе уделить лодке больше внимания, чем мог бы в начале года. Не удивлюсь, если во время самого пересечения озера мы будем в среднем делать до тридцати миль в час.

- Действительно?

Вопреки себе, Корис не мог скрыть, насколько впечатлила его оценка скорости. Или тем фактом, что он радикально пересмотрел в сторону понижения свою первоначальную оценку того, сколько времени потребуется, чтобы пересечь озеро Пей. Конечно, это была палка о двух концах. Это означало, что он будет проводить меньше времени, дрожа и чувствуя себя несчастным на льду, но это также означало, что он встретится с канцлером Тринейром и великим инквизитором намного быстрее.

И это не делало месячное путешествие из Фейрстока в Лейквью менее трудным, чем уже обещал младший священник.

Полагаю, мне следует потратить некоторое время на то, чтобы поблагодарить Лэнгхорна за то, что я все еще достаточно молод, чтобы иметь реальную перспективу пережить этот опыт, - кисло подумал он.

- Действительно, мой господин, - заверил его Тэннир, отвечая на его последний вопрос. - На самом деле, идя с ветром в хорошую снежную бурю на озере, я разгонял ее до скорости более пятидесяти миль в час - это тоже средняя скорость на протяжении двадцати миль, так что уверен, что мы будем быстрее, по крайней мере, порывами - не один раз. На этот раз я постараюсь не навлекать на вас столь впечатляющую погоду. Это не совсем то, что для слабонервных - или, как выразилась бы моя мама, для людей в здравом уме. - Он подмигнул. - Тем не менее, пожалуй, могу обещать, что вы найдете переход незабываемым.

Младший священник улыбнулся с явной гордостью за свое судно, затем повернул голову, наблюдая, как Сиблэнкит снова выходит на причал с последним предметом багажа. Несколько секунд он задумчиво смотрел на камердинера, затем снова перевел взгляд на Кориса, и в его глазах появился почти заговорщический блеск.

- Понимаю, милорд, что вы, несомненно, хотите завершить свое путешествие как можно быстрее. Не сомневаюсь, что ваше нетерпение снова отправиться в путь больше, чем когда-либо, в свете нынешней ненастной погоды и явно напряженного характера той части путешествия, которую вы только что завершили. Боюсь, однако, что я не совсем удовлетворен командой ящеров, зарезервированной для первого этапа нашего путешествия. Не только это, но у меня появилось несколько новых мыслей о наших запланированных остановках по пути. Я пришел к выводу, что вся поездка могла бы быть немного лучше спланирована и скоординирована, и думаю, что мы, вероятно, завершим ее быстрее в долгосрочной перспективе, если я потрачу немного времени... на изменение моих нынешних договоренностей. Приношу свои глубочайшие извинения за задержку, но как человек, которому поручено доставить вас в целости и сохранности, я действительно не чувствовал бы себя комфортно, отправляясь в такое долгое путешествие, как это, не убедившись сначала, что все наши приготовления будут максимально беспроблемными.

- Ну, мы, конечно, не могли допустить, чтобы вы ощущали давление в сторону опрометчивости, отец, - ответил Корис, не пытаясь скрыть свою внезапную благодарность. - И я, безусловно, готов положиться на ваше профессиональное суждение. Нельзя допускать, чтобы вы экономили на своих приготовлениях, если чувствуете, что что-то из них может быть улучшено, не так ли? Во что бы то ни стало, позаботьтесь об этом, прежде чем мы отправимся в путь!

- Я ценю вашу готовность проявить такое понимание, милорд. Предполагая, что погода даст нам окно для семафора, я ожидаю, что приведение в порядок дел займет не более, о, - Тэннир внимательно посмотрел на графа, как на испытуемого, почти так, как если бы он мог физически измерить усталость Кориса, - день или два. Возможно, три. На самом деле, нам лучше рассчитывать на три. Так что, боюсь, вам, вероятно, придется провести здесь, в Фейрстоке, по меньшей мере четыре ночи. Я надеюсь, что это не разочарует вас слишком сильно.

- Поверьте мне, отец, - сказал Корис, глядя ему в глаза, - я верю, что сумею справиться со своим разочарованием.

VI

Кто-то с планеты, которую человечество когда-то называло Землей, мог бы описать это как шесть баллов по старой шкале Бофорта. Энсин Гектор Эплин-Армак, герцог Даркос, никогда не слышал о шкале Бофорта, но он провел в море почти пять из своих четырнадцати лет. Ну, из тринадцати лет и девяти месяцев, так как в следующем месяце у него будет день рождения. И на его опытный взгляд, одиннадцатифутовые волны с их белыми пенистыми гребнями и высоким гудящим звуком, доносящимся через стойки, были результатом того, что моряк назвал бы либо сильным бризом, либо жестким марсельным бризом, которому оставалось подрасти еще на четыре или пять миль в час, прежде чем он официально приблизился бы к шторму.

Гектор подозревал, что большинство сухопутных жителей сочли бы тревожным движение корабля, то, как он наклонялся своими парусами, и то, как при его мощном движении взлетающие вокруг его уреза брызги поднимались в виде бриллиантового дождя, когда раннее утреннее солнце освещало его. На самом деле, было время - хотя сейчас он уже не мог этого вспомнить, - когда он бы счел это совершенно очевидным. Теперь, однако, он нашел это волнующим (особенно с его желудком, так недавно обернутым вокруг завтрака из поджаренного печенья и хорошо подслащенной овсянки с изюмом), несмотря на острые, ледяные зубы ветра, и он хлопнул в ладоши в перчатках и широко улыбнулся, когда посмотрел на зарифленные марсели и брамсели, затем повернулся к старшему из двух мужчин на штурвале.

- Как он себя чувствует, шеф? - спросил он.

- Достаточно хорошо, сэр.

Главстаршина Франклин Уэйган был примерно в три раза старше молодого энсина, а Гектор был примерно таким же младшим, каким только мог быть офицер. Когда-то давно, всего три или четыре месяца назад, к нему относились бы не как к "энсину", а как к "прошедшему мичману" - мичману, который успешно сдал экзамен на лейтенанта, но еще не получил свое звание - поскольку по закону он не мог получить звание полного лейтенанта, пока ему не исполнится по крайней мере шестнадцать лет. Новое звание "энсин" было введено в рамках огромного расширения военно-морского флота, и флот все еще находился в процессе привыкания к нему. Но если Уэйган и испытывал какое-то раздражение из-за того, что его допрашивал офицер нежных лет энсина Эплина-Армака и отсутствия выслуги лет, он не выказал никаких признаков этого.

- Берет немного больше управления по погоде, чем мне бы хотелось, - добавил Уэйган, - но не настолько.

Гектор кивнул. На любом парусном судне приходилось хотя бы немного управлять штурвалом, когда оно приближалось к ветру, и в данный момент "Дестини" был близок к этому - шел на восток-северо-восток галсами по правому борту под одинарно зарифленными брамселями и марселями с ветром с юго-юго-востока, чуть более чем в трех градусах от курса. Это было очень близко к тому, насколько мог приблизиться КЕВ "Дестини"; Гектор сомневался, что они могли бы приблизиться к ветру больше, чем на один градус или около того, и чертовски немногие другие суда с прямоугольными парусами могли подойти так близко.

Конечно, это было оживленное плавание, но это было частью удовольствия, и даже с уменьшенными парусами корабль должен был развивать скорость около семи узлов - ну, по крайней мере, более шести с половиной. Это был отличный показатель скорости, хотя они, вероятно, могли бы нести больше парусов и демонстрировать немного большую скорость, если бы капитан Йерли решил выжать больше из высоких рифов и пойти на это.

Не то чтобы он, скорее всего, сделал что-то подобное без чертовски веской причины, - подумал Гектор с легкой внутренней улыбкой. - Это никак не соответствовало бы его имиджу суетливого беспокойного капитана!

Правда заключалась в том, что Гектор понимал, насколько ему повезло, что его в первую очередь назначили в команду Йерли. И не только из-за способностей капитана как наставника в тактике и морском деле. Гектор сомневался, что во всем флоте мог быть лучший учитель для любого из этих навыков, но, как бы он ни был благодарен за эту подготовку, он был еще более благодарен за время, которое Йерли потратил на обучение Гектора Эплина-Армака некоторым другим, не менее важным навыкам.

Несмотря на свой нынешний высокий патент на благородство, Гектор Эплин определенно не был рожден в аристократии. Он происходил из семьи крепких, трудолюбивых моряков торгового флота, и назначение молодого Гектора мичманом в королевский флот Чариса стало значительным шагом вперед для Эплинов. Он надеялся сделать достойную карьеру для себя - чарисийский флот действительно был единственным на Сэйфхолде, где у простолюдина были отличные шансы подняться даже до самых высоких чинов, и не один человек столь же обычного происхождения, как у него, получил рыцарское звание и адмиральский вымпел за свои заслуги. Он мог вспомнить по меньшей мере полдюжины тех, кто получил титул барона, и по крайней мере одного, кто умер графом, если уж на то пошло. Но ему и в голову не приходило, что он может стать герцогом!

С другой стороны - его веселье померкло - он никогда не ожидал, что его король умрет у него на руках, или будет жить с осознанием того, что его монарх получил смертельную рану, сражаясь, чтобы защитить его. Никогда не предполагал, что он окажется одним из тридцати шести выживших из всего экипажа флагманского корабля короля Хааралда VII. На самом деле, трое из тех, кто выжил, в конце концов, умерли от ран, несмотря на все, что могли сделать целители, а из остальных тридцати трех одиннадцать были так тяжело ранены, что никогда больше не выйдут в море. Шансы на то, что он мог просто пережить бойню такого уровня, а тем более остаться на действительной службе после нее, сами по себе показались бы ему достаточно крошечными. Возможность того, что он будет принят в Дом Армак, станет законным сыном самого императора Кэйлеба, никогда бы не пришла ему в голову в самом диком бреду. И если бы кто-нибудь когда-нибудь предложил ему такую возможность, он бы убежал с криком ужаса от такой перспективы. Что у него, сына первого офицера торгового галеона, могло быть общего с королевской семьей? Сама идея была абсурдной!

К сожалению, это произошло. Вероятно, со временем Гектор собирался прийти к выводу, что это хорошо. Он был полностью готов допустить такую возможность - в конце концов, он был не глуп, - но его немедленной реакцией была крайняя паника. Вот почему он был так благодарен, что попал на "Дестини". Сэр Данкин Йерли сам едва ли принадлежал к высшим слоям знати, но он, по крайней мере, состоял в родстве, хотя и отдаленном, с тремя баронами и графом. Более того, он с самого начала приложил все усилия, чтобы лично проинструктировать молодого мичмана Эплина-Армака по этикету, который соответствовал его новому высокому аристократическому званию.

Начиная с того, какую вилку использовать, - размышлял Гектор, снова ухмыляясь, вспомнив, как капитан резко ударил его по костяшкам пальцев своей собственной вилкой, когда он потянулся не за той. - Я был уверен, что он их сломал! Но полагаю...

- Вижу парус! - раздался оклик с наблюдательного пункта, расположенного на площадке грот-мачты, в ста десяти футах над палубой. Оттуда горизонт был почти на одиннадцать с половиной миль дальше, чем с уровня палубы, и в такой ясный день, как сегодня, он, несомненно, мог видеть так далеко.

- Два паруса, пять румбов на левый борт! - мгновение спустя передал впередсмотрящий.

- Мастер Эплин-Армак! - произнес более близкий, глубокий голос, и Гектор повернулся, чтобы оказаться лицом к лицу с лейтенантом Робейром Лэтиком, первым лейтенантом "Дестини", который нес вахту.

- Есть, сэр? - Гектор коснулся груди правым кулаком, отдавая честь. Лэтик был высоким мужчиной - достаточно высоким, чтобы постоянно держать голову под балками корабельной палубы, - и у него был короткий разговор с бездельниками. Он всегда настаивал на надлежащей военной вежливости, особенно со стороны крайне младших офицеров. Но он также был прекрасным моряком и (обычно) не старался изо всех сил придираться.

- Поднимайтесь наверх, мастер Эплин-Армак, - сказал Лэтик, передавая ему подзорную трубу. - Посмотрим, что вы можете рассказать нам об этих парнях.

- Есть, есть, сэр!

Гектор схватил подзорную трубу, перекинул ремень через плечо и проворно прыгнул к веревкам. Лэтик легко мог послать одного из мичманов галеона, но Гектор был рад, что он не сделал этого. Одна из вещей, которую он упустил, благодаря своему недавнему повышению и назначению исполняющим обязанности пятого лейтенанта "Дестини", заключалась в том, что ни одному лейтенанту - даже тому, кто на самом деле был скромным энсином - не разрешалось гонять своих товарищей вверх и вниз по вантам так, как простых мичманов. В отличие от многих своих собратьев, Гектор родился с отличным чувством высоты. Ему нравилось проводить время наверху, и его никогда по-настоящему не беспокоили прогулки по реям, даже в самую плохую погоду. Да, иногда он был напуган, но всегда с неким оттенком возбуждения, чтобы составить компанию ужасу, и теперь он взбежал по гудящим от погоды снастям, как ящерица-мартышка.

Он проигнорировал лаз для неуклюжих, когда добрался до верха грот-мачты, повиснув на пальцах рук и ног, вместо этого взобрался на ванты футтока вокруг основания верхушки мачты, а затем перебрался на ванты этой верхушки. Ветер свистел холодом у него в ушах и обжигал холодом легкие, а в глазах светилась мольба, когда до него донесся пронзительный свист одной из морских виверн, следовавшей за кораблем в постоянной надежде поймать какой-нибудь лакомый кусочек мусора.

- Куда теперь, Жэксин? - спросил он дозорного, добравшись до головокружительного насеста моряка. Наблюдатель сидел на перекладине, одна нога небрежно болталась между погодными брасами, одна рука обнимала подножие верхушки мачты, и он ухмыльнулся, когда его глаза встретились с глазами Гектора.

Здесь, наверху, было холоднее, и ветер всегда становился свежее по мере того, как человек поднимался выше над палубой. (Это было общеизвестным фактом, хотя Гектор понятия не имел, почему это должно быть так.) Несмотря на напряжение во время восхождения, он был благодарен за свой толстый бушлат, тяжелые перчатки и мягкий вязаный шарф, который принцесса Жанейт подарила ему в прошлый день середины зимы. Верхушка грот-мачты была почти полтора фута в диаметре, где ее верхний конец проходил через насадку над реями, которая помогала поддерживать эту верхушку, и когда он прислонился к ней спиной, она отдавала дрожью у него в позвоночнике, вибрируя, как живое существо, от силы ветра и волны. Когда он посмотрел прямо вниз, то увидел не палубу "Дестини", а серо-зеленую и белую воду, расходящуюся с подветренной стороны, когда корабль наклонился, чтобы прижать свои паруса. Если бы он упал со своего нынешнего положения, то ударился бы о воду, а не о доски. Не то чтобы это имело бы большое значение. Какой бы холодной ни была эта вода, его шансы продержаться достаточно долго, чтобы кто-нибудь на борту корабля сделал что-нибудь, чтобы спасти его, были бы фактически нулевыми.

К счастью, он не собирался делать ничего подобного.

- Там, сэр, - сказал впередсмотрящий и указал.

Гектор проследил за указательным пальцем, кивнул и надежно обхватил одним коленом верхушку мачты, затем поднял тяжелую подзорную трубу обеими руками в перчатках и заглянул в нее.

Стабилизировать что-то размером с мощный телескоп, особенно когда оно проносится по головокружительной дуге вместе с движением корабля, было нелегкой задачей. Тот факт, что Гектор никогда не станет таким крупным, крепко сложенным мужчиной, как Лэтик, тоже не облегчал задачу. С другой стороны, его стройное мальчишеское телосложение неуклонно превращалось в мускулистую фигуру, и у него было много практики. Он поддерживал трубу на левом предплечье, раскачивая ее по компенсирующей дуге, и запечатлел бледные лоскуты верхних парусов далеких кораблей с устойчивостью, которую трудно было бы оценить сухопутному жителю.

Даже отсюда корпуса кораблей, которым принадлежали эти паруса, оставались опущенными ниже горизонта. Он мог полностью видеть только их марсели, хотя в поле зрения появлялись вершины их гротов, когда и они, и "Дестини" поднимались одновременно. Предполагая, что их мачты были такой же длины, как у "Дестини", это позволило бы разместить их грот-реи примерно в пятидесяти футах над водой, что давало расстояние до них примерно в четырнадцать с половиной миль.

Он внимательно, терпеливо изучал их, определяя их курс и пытаясь хоть как-то оценить их скорость. Его глаз болел, когда он смотрел в подзорную трубу, но он не моргал и не опускал трубу, пока не удовлетворился. Затем он вздохнул с облегчением, позволил трубе снова свисать с плечевого ремня и потер глаз.

- Что вы о них думаете, сэр? - спросил моряк.

Гектор повернул голову, чтобы приподнять бровь, и моряк ухмыльнулся. По меньшей мере, маловероятно, что он был бы достаточно прямолинеен, чтобы задать тот же вопрос лейтенанту Лэтику, и Гектор знал, что некоторые из его коллег-офицеров - лейтенант Гарейт Симки, второй лейтенант "Дестини", довольно быстро пришел на ум - поспешили бы подавить "притязания" этого матроса. Если уж на то пошло, он полагал, что у простого энсина было даже больше причин, чем у большинства, быть уверенным, что он защищает свою власть от чрезмерной фамильярности со стороны людей, которыми он командовал. Капитан Йерли, с другой стороны, у которого, казалось, никогда не было особых трудностей с поддержанием своего авторитета, просто ответил бы на вопрос, и если бы это было достаточно хорошо для капитана... - Ну, - сказал Гектор, - все еще немного далеко, чтобы разглядеть детали, даже с помощью трубы, но, если я не ошибаюсь, по крайней мере, на ближайшем из них развевается церковный вымпел.

- Вы этого не говорили, сэр! - ухмылка Жэксина стала значительно шире. Он даже потер руки в предвкушении, поскольку наличие церковного вымпела автоматически делало несущий его корабль законным призом, ожидающим, когда его заберут, и Гектор ухмыльнулся ему в ответ. Затем энсин позволил своей улыбке смениться более серьезным выражением лица.

- Хорошо сделал, что заметил их, Жэксин, - сказал он, похлопывая по плечу пожилого мужчину (хотя, справедливости ради, Жэксину было всего под тридцать; вантовых обычно выбирали из самых молодых и приспособленных членов корабельной команды).

- Спасибо, сэр! - теперь Жэксин буквально сиял, и Гектор кивнул ему, а затем снова потянулся к вантам. У него было сильное искушение соскользнуть вниз по опоре, но юношеский энтузиазм его мичманских дней остался позади - лейтенант Лэтик довольно твердо заявил об этом только в прошлую пятидневку - и поэтому он спустился более неторопливо.

- Ну что, мастер Эплин-Армак? - спросил первый лейтенант, когда он добрался до поручней корабля, спрыгнул на палубу и снова направился на корму.

- Их определенно двое, сэр - во всяком случае, насколько их видно. Галеоны, переоборудованные в военные корабли, но, думаю, не такие высокие, как мы. Во всяком случае, они не несут бом-брам-стеньги. Расстояние до них примерно четырнадцать или пятнадцать миль, и они плывут по ветру, почти точно с северо-запада на север. Они показывают свои гроты, фоки и марсели, но не брамсели, и думаю, что на ближнем из них развевается церковный вымпел.

- Точно так ли это? - задумался Лэтик.

- Да, сэр. И когда он поднялся, я смог лишь мельком увидеть его бизань. Я не мог видеть его передние паруса, поэтому не могу с уверенностью сказать, что у него новые кливера, но у него определенно есть спинакер на гафеле. На нем также новая парусина - совсем не выветрилась - и я думаю, что она большая, сэр. Я бы удивился, если бы он был намного меньше нас.

Глаза Лэтика сузились, и Гектор почти почувствовал, что он следует той же логической цепочке, которую Гектор уже исследовал. Затем первый лейтенант слегка кивнул и повернулся к одному из мичманов, стоявших поблизости.

- Мое почтение капитану, мастер Жоунс, и сообщите ему, что мы заметили два галеона, направляющихся почти точно с северо-запада на север, на расстоянии около четырнадцати миль, и мастер Эплин-Армак, - первый лейтенант слегка улыбнулся Гектору, - твердо придерживается мнения, что по крайней мере один из них - большой, недавно переоборудованный галеон, находящийся на службе Церкви.

- Есть, есть, сэр! - пропищал юный Жоунс. Ему было не больше двенадцати лет, что показалось Гектору абсурдно юным... несмотря на то, что сам он к тому времени, когда ему исполнилось столько лет, провел в море уже три года.

Мичман бросился к люку, затем замер на полубегу, когда Лэтик прочистил горло достаточно громко, чтобы его было слышно даже сквозь шум ветра и волн. Мальчик секунду смотрел на него огромными глазами, затем поспешно выпрямился и вытянулся по стойке смирно.

- Прошу прощения, сэр! - сказал он, а затем повторил сообщение Лэтика слово в слово.

- Очень хорошо, мастер Жоунс, - подтвердил Лэтик кивком, когда закончил, и мичман снова бросился прочь. Гектор смотрел ему вслед и вспомнил время, когда он исказил сообщение, и не какому-нибудь простому капитану, мастеру после Бога. Он был уверен, что умрет от унижения прямо на месте. И, предполагая, что он пережил это, он знал, что капитан Тривитин бросит на него взгляд, который был бы значительно хуже, когда он услышал о преступлении.

Полагаю, это было так же хорошо, - напомнил себе энсин, сумев не улыбнуться, когда Жоунс исчез в главном люке, - что его величество все-таки простил меня.

***

- Итак, Русейл, что ты о нем думаешь? - спросил коммодор Уэйлар, выходя из-под прохода на ют, и капитан Русейл Абат, командир галеона имперского деснейрского флота "Аркейнджел Чихиро", быстро повернулся к нему лицом.

- Прошу прощения, сэр Хейрам, - капитан отдал честь. - Не знал, что вы выйдете на палубу.

- Ну, до этой самой минуты я этого не делал, - сказал Уэйлар немного раздраженно. Коммодор был крепко сложенным мужчиной, его темные волосы начинали седеть на висках. В его аккуратно подстриженной бороде тоже было несколько седых прядей, но его темные глаза были острыми и настороженными.

Его сопровождал отец Обрей Лейрейс, его капеллан, в пурпурной сутане ордена Шулера с огненными знаками.

- Да, сэр. Конечно, вы этого не сделали, - быстро ответил Абат, но в его голосе все еще звучали те же нотки полутревожного извинения, и он выглядел так, как будто собирался еще раз отдать честь, на что Уэйлару было трудно не поморщиться. Он знал, что ему повезло иметь флаг-капитана с опытом Абата, но он действительно хотел, чтобы после более чем трех тысяч миль и трех с половиной пятидневок плавания капитан забыл, что он был родственником - отдаленным и только по браку - графу Хэнки.

- Нет причин, по которым ты должен был понять, что я здесь, пока не заговорил. - Коммодор попытался (в основном успешно) скрыть преувеличенное терпение в своем тоне и довольно многозначительно взглянул на впередсмотрящего, чей доклад вызвал его на палубу.

- Похоже, это, вероятно, чарисийский галеон, сэр, - сказал Абат в ответ на намек. - Дозорный должен был заметить его раньше, но он все еще в добрых одиннадцати или двенадцати милях от нас. Тем не менее, он достаточно близко, чтобы мы могли хорошо рассмотреть его паруса, и у него, очевидно, новая оснастка. У него также много парусов для таких погодных условий, и он направляется прямо к нам. - Он слегка пожал плечами. - Учитывая, что большую часть года почти все вооруженные корабли, курсирующие в этих водах, были чарисийскими, сомневаюсь, что кто-либо, кроме чарисийца, отправился бы в плавание, чтобы осмотреть кого-то, кого они определенно не идентифицировали как друга.

Уэйлар медленно кивнул, обдумывая анализ Абата по мышлению другого капитана галеона. Это имело смысл, - решил он, и после двадцати шести лет службы в королевской армии у него самого было более чем достаточно опыта в качестве офицера, чтобы оценить то, что его флаг-капитан предложил о мыслительных процессах вероятного чарисийца. К сожалению, он был гораздо менее квалифицирован, чтобы оценить некоторые другие факторы, связанные с развитием ситуации, поскольку почти весь его собственный опыт был на берегу, в основном в качестве командира кавалерии в имперской армии. Как и в большинстве королевств Сэйфхолда, традиционная деснейрская практика всегда заключалась в том, чтобы назначать армейских командиров на свои военные корабли (которых у империи было очень мало), на каждом из которых был опытный моряк, чтобы воплощать эти решения и команды в действие. В конце концов, это была работа командира военного корабля - сражаться, а у профессионального военного были более важные заботы, чем технические детали того, как заставить лодку идти туда, куда она должна была идти.

Или, во всяком случае, такова теория, - кисло сказал себе Уэйлар. - И полагаю, что, если быть справедливым, это всегда достаточно хорошо срабатывало против других людей, которые делают то же самое. К сожалению, - снова прозвучало это слово, - Чарис этого не делает. И этого не происходило, по крайней мере, в течение долгого времени.

Как верный подданный Мариса IV и послушный сын Матери-Церкви, сэр Хейрам Уэйлар был полон решимости добиться успеха в своем нынешнем задании, но у него было мало иллюзий относительно собственных знаний о военно-морских делах. Он был не в своей тарелке (он мысленно поморщился от собственного выбора фразы) как командир одного из новых галеонов военно-морского флота, не говоря уже о целой эскадре, и именно поэтому он был так благодарен Абату за опыт.

Даже если ему и хотелось время от времени пнуть капитана под зад.

- Ты говоришь, что он направляется к нам, капитан, - сказал Уэйлар через мгновение. - Ты имеешь в виду, что он преследует нас?

- Скорее всего, сэр. - Абат описал одной рукой полукруг в общем направлении другого корабля, все еще невидимого с палубы "Аркейнджел Чихиро". - Там много океана, сэр Хейрам, и в нем не так много судов с тех пор, как проклятые чарисийцы начали заниматься каперством. Для торгового галеона было бы вполне разумно направляться в бухту Терренс, как и мы. Но, как я уже сказал, не зная наверняка, что мы дружелюбны, я бы ожидал, что любой шкипер торгового судна будет держаться на расстоянии. Я бы подумал, что он, безусловно, уменьшил бы паруса, чтобы сохранить наше нынешнее расстояние, даже если он направляется в город Силк или в крепость Хейрман, как и мы. И хотя наблюдатель не уверен, он думает, что этот парень поставил больше парусов.

- Он не уверен в чем-то подобном? - Уэйлар приподнял одну бровь.

- Он говорит, что это возможно, сэр. Конечно, можно позвать его сюда, чтобы он рассказал вам лично. - Флаг-капитан снова слегка пожал плечами. - Однако я уже попросил лейтенанта Чеймбирса поговорить с ним. По мнению лейтенанта, то, что действительно привлекло внимание наблюдателя в первую очередь, было установкой дополнительного полотна на том другом корабле.

- Понимаю.

Ответ Абата только что четко сформулировал как его величайшую силу, так и, по мнению Уэйлара, его величайшую слабость как флаг-капитана. Или как любого другого военного командира, если уж на то пошло. Судя по его тону и языку тела, он был полностью готов вызвать дозорного на палубу, чтобы Уэйлар мог лично запугать этого человека, но он также поручил лейтенанту Жастину Чеймбирсу, второму лейтенанту "Аркейнджел Чихиро", сначала расспросить моряка. Чеймбирс сам был отличным молодым офицером - к которому Уэйлар уже присматривался в целях его продвижения по службе - и он получил бы самую лучшую оценку наблюдателя, не запугивая его. Это было так похоже на Абата - сделать совершенно правильный выбор в отношении того, как получить максимально точную информацию, с одной стороны, и в то же время быть готовым позволить, возможно, раздраженному начальнику излить свою злобу на моряка, который ее предоставил, с другой. Особенно если этот начальник обладал таким влиянием при дворе, которое могло бы принести пользу его собственной карьере.

Будь справедлив, Хейрам, - напомнил себе коммодор, наверное, в тысячный раз. - В отличие от тебя, у Абата вообще нет связей, и этому человеку уже - что? Сорок три? Что бы там ни было. Во всяком случае, он достаточно взрослый, чтобы понять, что не поднимется намного выше без того, чтобы кто-то его подтолкнул. Хотя я бы подумал, что тот факт, что они выбрали его командовать одним из самых первых галеонов, должен хотя бы немного успокоить его.

С другой стороны, военно-морской флот никогда не был особенно привлекателен в глазах деснейрцев. Довольно многим кадровым морским офицерам, с которыми Уэйлар встречался за последние несколько месяцев, казалось, было немного трудно понять, насколько сильно это должно измениться.

- Хорошо, Русейл, - сказал он вслух после нескольких секунд раздумий. - Что ты посоветуешь?

- Рекомендовать, сэр? - Взгляд Абата на мгновение метнулся вбок, в сторону Лейрейса.

- Мы позволим ему поймать нас или сами поставим больше парусов? - Уэйлар раздулся в слегка опасном тоне.

Взгляд Абата вернулся к лицу коммодора, и Уэйлар сумел сдержать раздраженный вздох. Насколько он мог судить, к физической храбрости Абата не было никаких упреков, но было очевидно, что у него было не больше намерения ошибиться перед Лейрейсом, чем оскорбить самого Уэйлара.

Что, был вынужден признать Уэйлар по более зрелом размышлении, в конце концов, было, вероятно, во многих отношениях мудро с его стороны. Лейрейс не был личным выбором коммодора в качестве капеллана. Он был назначен к Уэйлару епископом-исполнителем Мартином Рейслейром, и его присутствие было четким указанием на то, кому на самом деле принадлежал "Аркейнджел Чихиро". Он мог бы плавать под черным конем Деснейра на желтом поле, но была причина, по которой над национальными цветами развевался вымпел Матери-Церкви. На данный момент никто много не говорил об этой причине - во всяком случае, открыто. Но только полный идиот (которым, несмотря на его подобострастие, Абат явно не был) не мог понять, что все слухи о неизбежности священной войны действительно имели под собой очень вескую основу.

По мнению Уэйлара, в отце Обрее, казалось, к счастью, было мало фанатизма. Страстная преданность, да, чего и следовало ожидать от священника, которого епископ-исполнитель выбрал в качестве своих личных глаз и ушей в штате Уэйлара, но не фанатизм. Вряд ли он стал бы использовать честное мнение Абата против флаг-капитана, каким бы оно ни было, но Уэйлар предположил, что на самом деле ему не следует винить Абата за то, что он был осторожен перед ним.

- Полагаю, сэр, что это зависит от того, чего мы хотим достичь, - наконец сказал флаг-капитан. - Если наша единственная забота - забрать слитки из крепости Хейрман, то я бы не советовал предпринимать никаких действий. - Его глаза снова попытались метнуться к Лейрейсу, но он продолжал, сохраняя похвальную твердость в голосе. - Хотя нас двое, а он только один, вполне возможно - даже вероятно, - что мы понесем хоть какой-то ущерб даже от одного такого капера. Если это один из их военных галеонов, вероятность этого значительно возрастает. И любой ущерб, который мы могли бы понести, пришлось бы снова исправлять, прежде чем мы смогли бы отплыть со слитками, что, несомненно, задержало бы их доставку.

Разумный ответ, - размышлял Уэйлар. - И правильно подмеченный момент, если уж на то пошло.

Он не знал точной стоимости груза золота, ожидающего два его корабля, но знал, что он был большим. На самом деле, это была значительная часть ежегодной десятины Деснейра Матери-Церкви. Что, учитывая невероятные расходы, которые Храм направлял на строительство новых военных кораблей как по Ховарду, так и по Хэйвену, придавало определенную срочность доставке этого золота в целости и сохранности в казну Храма в Зионе. Казначейство викария Робейра нуждалось во всех наличных деньгах, которые оно могло получить, и, учитывая типичные зимние дорожные условия, имело смысл отправить ее морем на как можно большую часть пути. Или, по крайней мере, так бы и было, если бы не вездесущие чарисийские каперы, и если бы корабли, строящиеся в заливе Джарас, удобно расположенном недалеко от крепости Хейрман, были достаточно близко, чтобы быть готовыми к выходу в море, чтобы забрать его. Однако, как это случилось, эти чарисийские каперы действительно, казалось, были почти повсюду, и ни один из новых кораблей в Итрии или Маросе недостаточно продвинулся для выполнения этой задачи. Что объясняло, почему он и первые два полностью исправных корабля его эскадры были отправлены из столицы империи Деснейр-Сити (называемой так, чтобы отличать от остальной империи), чтобы забрать его.

Мы тоже уже отстаем от графика, и епископ-исполнитель Мартин не поблагодарит меня, если я еще больше опоздаю, - подумал он. - Однако нас двое, и рано или поздно нам придется скрестить с ними мечи. Лэнгхорн знает, что явный ужас от репутации чарисийцев - одно из их самых эффективных орудий! Полагаю, это заслуженно. Но они всего лишь смертные, и не больше, и нам нужно начать разрушать эту репутацию....

Он взглянул на "своего" капеллана.

- Отец, я склонен позволить этому прекрасному джентльмену догнать нас, если таково его намерение. Или, во всяком случае, позволить ему подойти хотя бы немного ближе. Достаточно близко, чтобы мы могли разглядеть, кто он на самом деле. Если он всего лишь капер, я полагаю, он сбежит, как только поймет, что преследовал пару военных галеонов, и, честно говоря, я бы хотел подпустить его достаточно близко, чтобы у нас был шанс поймать его, если он побежит.

- А если он сам военный галеон, коммодор? - Глубокий голос Лейрейса звучал еще глубже, исходя от кого-то столь моложавого, как младший священник, и коричневая кокарда его шапки священника развевалась на сильном ветру, проносящемуся по юту "Аркейнджел Чихиро".

- Если это военный галеон, то, я полагаю, вполне возможно, что он будет продолжать приближаться, - ответил Уэйлар. - Если он это сделает, как только что указал капитан, нас двое, что должно дать нам значительное преимущество, если мы сможем заманить его в зону поражения. Как вы думаете, его преосвященство согласится потерпеть небольшую задержку, пока мы исправим любые боевые повреждения в обмен на захват или потопление одного из военных кораблей Кэйлеба?

- Эй, палуба! Ближайший корабль уменьшает брамсели при нашем приближении!

Капитан сэр Данкин Йерли поднял глаза на перекладины бизань-мачты и слегка нахмурился, когда сверху донеслось объявление.

- Он свертывает брамсели, сэр! - продолжал наблюдатель. - И тот, и другой! - добавил он минуту или около того спустя, и Йерли нахмурился еще сильнее.

Однако Гектор Эплин-Армак заметил, что это был всего лишь задумчивый хмурый взгляд, и решил последовать мыслям капитана.

Возможно, другие корабли просто решили, что у них слишком много парусов для безопасности. Два других галеона направились более северным курсом, примерно на северо-северо-запад, и подняли свои брамсели, как только поняли, что "Дестини" преследует их, но это не означало, что их командир был доволен своим собственным решением. Оснащение его кораблей могло быть значительно более мощным, чем два или три года назад, но очень немногие суда в мире имели столь мощное - и хорошо сбалансированное - парусное вооружение, как у нынешнего чарисийского флота.

Мачты "Дестини" были пропорционально выше и включали в себя высокие бом-брам-стеньги, которых не хватало преследуемым кораблям, но дело было не только в большей высоте мачты. Если бы он установил каждый клочок парусины, который у него был, включая все передние и задние стаксели и все три кливера, он показал бы двадцать пять парусов. Мало того, новые чарисийские ткацкие станки с водяным приводом означали, что его паруса имели гораздо более плотное плетение, что позволяло им улавливать больше силы ветра, и они были вырезаны по новому плоскому рисунку, представленному сэром Дастином Оливиром. Корабли, которые он преследовал, не несли бом-брам-стеньги или стаксели, при тех же обстоятельствах они показали бы только десять. Их паруса все еще были скроены по старому образцу "мешочного паруса", действуя как закругленные мешки, чтобы ловить ветер, а не как более плоская, более перпендикулярная - и, следовательно, более эффективная - поверхность парусов "Дестини". Гектор вынужден был признать, что паруса-мешки выглядели так, как будто они должны были быть более мощными, но превосходство новых моделей Оливира было убедительно продемонстрировано в ходе соревновательных парусных испытаний в заливе Хауэлл.

Пропорции парусов других кораблей также значительно отличались, поскольку марсели "Дестини" имели как больший подъем, так и более широкую головку, что придавало каждому из них значительно большую площадь и делало их более мощными. Фактически, его марсели в действительности были основными парусами, в то время как установленные под ними грот и фок оставались основными парусами для кораблей, которые он преследовал.

Конечно, существовала огромная разница между общим количеством парусины, которое судно могло установить в оптимальных условиях, и количеством, которое оно могло безопасно нести при любом заданном состоянии моря. В некоторых отношениях, на самом деле, "Дестини" и его собратья действительно были слишком перегружены парусами. Было бы легко поставить слишком большие паруса, вести корабль слишком рискованно - даже опасно рискованно - при неподходящих обстоятельствах. Кроме того, был момент, когда скопление большего количества парусов фактически замедляло корабль, слишком глубоко погружая его в море или так резко креня, что искажало поток воды вокруг его корпуса, даже если на самом деле это не угрожало ему. Таким образом, в большинстве случаев количество парусов на корабле имело меньшее значение, чем общая площадь парусов, которую он мог показать при текущей скорости ветра и высоте волн.

Но имело значение, как была распределена эта площадь, из-за того, как она влияла на движение корабля. На данный момент, например, одна из причин, по которой капитан Йерли установил фок, заключалась в том, что, в отличие от других прямоугольных парусов корабля, фок на самом деле имел тенденцию слегка приподнимать нос, облегчая движение судна, вместо того, чтобы опускать нос глубже и сильнее. Капитан также должен был думать о защитном эффекте своих парусов, и, вообще говоря, чем выше парус, тем сильнее его кренящий эффект. Таким образом, в тяжелую погоду стандартный порядок уменьшения парусов состоял бы в том, чтобы сначала снять верхние брамсели (предполагая в первую очередь, что корабль нес их), затем нижние брамсели, грот и фок и, наконец, марсели. (Грот и фок шли раньше более высоких марселей из-за их большего размера и сложности в обращении с ними, несмотря на больший эффект крена от марселей.)

Собственная первоначальная оценка Гектора о том, что другие галеоны были такими же большими, как "Дестини", тоже оказалась завышенной. Другие корабли были, по крайней мере, немного меньше, чем он думал, хотя и не сильно, что означало, что "Дестини" мог безопасно нести больше парусины, чем в этих условиях могли противники. Капитан Йерли делал именно это, отдав свои рифы и установив фок (грот был зарифлен, чтобы он не закрывал фок-мачту, когда ветер дул в корму на его новом курсе), и даже без верхних брамселей скорость "Дестини" возросла почти до восьми узлов. Последние пять часов они неуклонно нагоняли другие суда, несмотря на то, что те оба самостоятельно поставили дополнительные паруса, как только наконец заметили, что их преследуют, так что, безусловно, возможно - вероятно, на самом деле - решили, что они все-таки не смогут убежать от "Дестини". И если это было так, то не было никакого смысла рисковать повреждением парусов или такелажа, неся слишком много парусины. Особенно потому, что всегда было возможно, что что-то случится с "Дестини", и в этом случае они могли бы еще опередить его.

С другой стороны, брамсели были бы свернуты в первую очередь, если бы капитан решил сократить парусность по какой-либо причине, а не просто из-за проблем с погодой. Так что, возможно, и другие корабли просто решили позволить "Дестини" настигнуть их. Что приводило бы либо к очень глупому торговому шкиперу, учитывая грабежи чарисийских каперов и военно-морских крейсеров, либо...

- Полагаю, что мы должны подготовить корабль для действий примерно через, момент... три часа, как я думаю, мастер Лэтик, - спокойно сказал Йерли. - Думаю, мы скоро придем на обед, так что нет смысла торопить события. Но проследите, чтобы все моряки получили что-нибудь горячее, чтобы поесть, и побольше, пожалуйста.

- Есть, сэр, - подтвердил первый лейтенант. Он подозвал одного из мичманов и начал давать парню четкие инструкции, а Йерли взглянул на Гектора.

- Вы же не думаете, что они все-таки торговцы, не так ли, сэр? - тихо спросил Гектор. Некоторые капитаны откусили бы голову любому офицеру, неважно как сильно он связан с аристократией, за дерзость задать им такой вопрос без приглашения. Однако Гектора это не беспокоило, и не из-за его собственного дворянского титула.

- Нет, мастер Эплин-Армак, я не знаю, - ответил Йерли. Он кивнул вперед, туда, где теперь с палубы были видны паруса других кораблей, когда "Дестини" поднимался вместе с волнами. - Оба этих парня приглашают нас догнать их, и ни один шкипер торгового судна не сделал бы этого, даже если бы они еще не видели наши цвета. Чего они, вполне может быть, и не сделали.

Он взглянул вверх, туда, где с бизань-мачты реяло знамя империи, жесткое и суровое на вид. При новом курсе "Дестини", идущего почти прямо по ветру, когда он устремлялся за другими кораблями, вполне возможно, что его цвета были скрыты от его добычи полотном на его фок-мачте и грот-мачте.

- Они могут не понимать, что мы королевский корабль - я имею в виду, имперский корабль, - Йерли поморщился, исправляя себя, - но они должны предположить, что мы, по крайней мере, капер. При таких обстоятельствах торговые суда продолжали бы бежать изо всех сил в надежде держаться подальше от нас до наступления темноты. Имейте в виду, не думаю, что у них получится, но они могут, и никто никогда не знает, что сделает ветер.

Он сделал паузу, приподняв одну бровь, и Гектор понял намек.

- Итак, если они не бегут изо всех сил - если они решили, что хотят, чтобы мы догнали их, пока у нас обоих еще будет дневной свет, - вы тоже думаете, что это военные галеоны, сэр, - сказал он.

- Думаю, что это очень вероятно, мастер Эплин-Армак. - Йерли слегка кивнул с удовлетворением учителя, чей ученик сделал правильный вывод. - Я на мгновение подумал, прежде чем они оба сократили парусность, что это может быть торговец с эскортом, высаживающимся за кормой корабля под его защитой. Но ни один эскорт не был бы настолько глуп, чтобы держать своего подопечного в непосредственной близости, если бы он решил отступить, чтобы вступить с нами в бой, поэтому мне кажется, что мы должны предположить, что это оба военных корабля. Согласно последним оценкам барона Уэйв-Тандера, у Деснейра должно быть по меньшей мере дюжина их переоборудованных галеонов, готовых к выходу в море. Пока нет возможности быть уверенным, но я буду очень удивлен, если это не два из них. Единственный вопрос, который у меня на уме, - продолжил капитан, его голос стал немного мечтательным, а глаза расфокусировались в раздумьях, - это то, что двое из них делают здесь сами по себе.

- Возможно, они просто тренируются, сэр, - неуверенно предположил Гектор, и Йерли кивнул.

- Действительно, могли бы, но не так далеко в море, я думаю. - Он указал на резкий ветер, движение корабля при мощном давлении, дернув головой. - Эти условия немного оживленные для такой неуклюжей компании, как деснейрский флот, не так ли, мастер Эплин-Армак? Я бы ожидал, что они будут держаться ближе к дому, если все, что им нужно, - это парусная тренировка, особенно если их всего двое. Мы находимся в добрых шестистах пятидесяти лигах от их верфей в Гейре - и более чем в ста лигах от Хеннет-Хед, если уж на то пошло. Возможно, они с кораблей, строящихся в заливе Джарас, а не на верфях Гейры. Видит Бог, они строят в заливе гораздо больше своего военно-морского флота, чем в Гейре. Но даже это был бы ужасно долгий путь, чтобы просто обучить их экипажи, и я думаю, что барон Джарас немного нервничал бы из-за того, что всего двое из его людей встретили эскадру или пару наших галеонов, когда они решили отправиться в более глубокие воды. Он определенно был таким... по крайней мере, пока, достаточно осторожным в подобных вещах. Так что мне интересно...

Капитан постоял в раздумье еще несколько мгновений, затем снова кивнул, на этот раз явно самому себе, прежде чем еще раз взглянуть на молодого энсина, стоявшего рядом с ним.

- Могу придумать одну вескую причину, по которой они должны быть здесь, мастер Эплин-Армак, - сказал он с легкой улыбкой. - И если я прав, люди будут немного недовольны тем, что мы заметили их сейчас, а не через несколько дней.

- Сэр? - Гектор подавил желание озадаченно почесать в затылке, и улыбка Йерли стала шире.

- Итак, мастер Эплин-Армак! Капитан должен хранить по крайней мере несколько маленьких секретов, вам не кажется?

- Извините, сэр.

Капитан Абат повернулся, приподняв одну бровь, лицом к лейтенанту Лейзейру Мартинсину, первому лейтенанту "Аркейнджел Чихиро".

- Да, Лейзейр? Что это? - Тон Абата был немного резким. Обычно они с Мартинсином неплохо ладили, но в тот момент, когда нижние мачты преследующего судна начали вырисовываться над горизонтом даже с уровня палубы, у капитана было несколько мыслей. Расстояние до другого корабля составляло немногим более семи миль, и, учитывая их нынешнюю скорость, он должен был добраться до "Аркейнджел Чихиро" не более чем за два или два с половиной часа. Если уж на то пошло, они были бы на дистанции оживленной стрельбы чуть более чем через девяносто минут.

- Мастер Чеймбирс, - Мартинсин слегка повернул голову в направлении верхней части бизань-мачты, где лейтенант Чеймбирс устроился, наблюдая за другим кораблем, - сообщает, что он только что видел их цвета, сэр. На нем развевается знамя Чариса... и комиссионный вымпел.

Лицо Абата слегка напряглось. Только тот, кто хорошо знал капитана, мог бы это заметить, но Мартинсин действительно хорошо его знал. И он также точно знал, о чем думал Абат. Тот факт, что Чеймбирс наконец-то увидел цвета, которые были замаскированы холстом, только подтвердил прежнюю почти уверенность капитана в том, что они должны быть чарисийцами. Но каперский вымпел... это было что-то совсем другое. Ни у одного капера не могло быть такого корабля. Это мог быть только корабль королевского флота Чариса - или в наши дни, скорее, имперского чарисийского флота.

- Понимаю, - сказал Абат через мгновение. - И у него была возможность оценить их силу?

- Мы еще не видели их порты, сэр, но на нем по меньшей мере десять или двенадцать их коротких пушек на палубе. Возможно, даже больше. И, - добавил Мартинсин почти извиняющимся тоном, - мастер Чеймбирс говорит, что он не похож на купца, построенного для торговли.

Напряжение вокруг глаз капитана на этот раз было более заметным. Если оценки Чеймбирса были верны - а второй лейтенант был вполне компетентным офицером - тогда их преследователь был не просто имперским военным кораблем, а одним из новых специально построенных галеонов чарисийского флота, тогда как оба корабля Уэйлара были переоборудованными торговыми судами.

- Понимаю, - повторил Абат, кивая своему первому помощнику. - Спасибо, мастер Мартинсин.

Мартинсин коснулся груди в знак приветствия, затем отошел к левому борту юта, в то время как Абат сцепил руки за спиной и повернулся к перилам, глядя на гребни волн в явной задумчивости.

В этот момент лейтенант не завидовал своему капитану. С другой стороны, он не испытывал и особого сочувствия. По большей части он уважал Абата как моряка, хотя за все годы службы на флоте у капитана было очень мало опыта обращения с галеонами. Практически все свое предыдущее время он провел на борту ограниченного числа галер деснейрского флота, и его навыки управления кораблем, хотя и были адекватными, были не так хороши, как у самого Мартинсина. Фактически, это было одной из причин, по которой Мартинсина назначили его первым лейтенантом.

Однако с точки зрения военного опыта Абат был гораздо более квалифицированным командиром, чем Мартинсин, и лейтенант знал это. Конечно, ни у кого на деснейрской службе не было никакого опыта в тактике артиллерийского залпа, но, по крайней мере, Абат чувствовал запах порохового дыма в реальном бою, а это было больше, чем у Мартинсина. Учитывая этот опыт, Абат должен был (или, черт побери, должен был, во всяком случае) быть осведомлен о балансе боевых сил надвигающейся конфронтации даже лучше, чем Мартинсин. Не говоря уже о том малозначительном факте, что офицеру с его опытом, возможно, стоило быть немного более внимательным, потратить немного больше времени на обдумывание того, что он рекомендовал коммодору Уэйлару. На первый взгляд, два корабля Уэйлара должны были иметь преимущество. Ведь их было двое. Но это было не все, что здесь было задействовано - далеко не все. Один из новых галеонов чарисийского флота должен был нести не менее пятидесяти орудий (а возможно, и больше) вместо сорока орудий "Аркейнджел Чихиро". Хуже того, они были бы более тяжелыми орудиями. "Аркейнджел Чихиро", как и его брат, "Блессэд уорриор", нес двадцать шесть "ящеров" на своей орудийной палубе и четырнадцать "соколов" на верхней палубе. Может показаться, что это давало ему восемьдесят процентов бортового залпа чарисийца, и все их орудия не только имели новые цапфы и лафеты, но и использовали новые пороховые заряды в мешках, введенные чарисийцами, так что они также должны быть в состоянии соответствовать скорострельности огня другого корабля. Пока все хорошо, - сухо подумал Мартинсин. - Но ядра "ящеров" весили немногим больше двадцати фунтов каждое, а ядра "соколов" меньше девяти, а если слухи о чарисийцах верны, то на другом корабле на орудийной палубе должны были быть длинные тридцатифунтовые пушки, а короткие тридцатифунтовые орудия - то, что чарисийцы называли "карронадами" - на его верхней палубе.

Что дало бы ему вдвое больше массы залпа "Аркейнджел Чихиро". На самом деле, он нес бы большую массу бортового залпа, чем оба деснейрских корабля вместе взятых... при гораздо более прочном каркасе и обшитом досками корпусе. И это значительно изменяло предыдущие расчеты Абата. Мало того, что каждый удар будет гораздо более разрушительным, чем он почти наверняка ожидал, но и более тяжелый корпус противника получит значительно меньше урона от каждого ответного удара.

Конечно, два более легких корабля, если их хорошо использовать, должны быть способны перехитрить одного противника, и крайне маловероятно, что на "чарисийце" была достаточно большая команда, чтобы полностью укомплектовать батареи обоих бортов - особенно если ему приходилось резервировать людей, чтобы управлять своими многочисленными парусами. Если бы они могли схватиться с ним с обеих сторон одновременно, они должны были бы одолеть его в довольно короткий срок. Но в то время как навыки управления парусами команды "Аркейнджел Чихиро" значительно улучшились с тех пор, как они покинули Деснейр-Сити, Мартинсин очень сильно сомневался, что они смогут даже приблизиться к уровню компетентности опытного экипажа чарисийцев.

Он был вполне уверен, что, поскольку другой корабль плавал один, и с ним больше никого не было, Абат предположил, что он, скорее всего, был капером, а не обычным военным кораблем. Во многих отношениях это было бы достаточно разумным предположением, и если бы оно оказалось точным, он был бы гораздо более легко обстрелян, в то время как качество команды его корабля также было бы гораздо более проблематичным. Кроме того, каперы не занимались нанесением сильных ударов, если могли этого избежать. Если бы шкипер капера понял, что он преследует два деснейрских военных корабля, а не пару толстых торговых призов, он почти наверняка решил бы, что его время можно было бы потратить с большей пользой в другом месте. Капитан чарисийского флота, скорее всего, отнесся бы к этому немного иначе.

Но как же капитан сообщает новости коммодору? - немного сардонически поинтересовался Мартинсин. - Извините меня, коммодор, но оказывается, что там, сзади, вместо этого военный галеон. И я просто немного менее уверен в том, чтобы победить его, чем в том, чтобы победить капера. - Лейтенант мысленно фыркнул. - Конечно, я просто слышу, как он это говорит!

Нет. Абат не собирался рисковать, выводя Уэйлара из себя, проявляя осторожность в этот момент. И поскольку Уэйлару не хватало опыта плавания, чтобы точно понять, насколько масса металла в залпе и - особенно - относительные навыки управления кораблем действительно влияют на морское сражение, маловероятно, что он собирался признать, насколько рискованной может оказаться вся эта ситуация. Он, конечно же, не собирался пытаться избежать действий в этот момент. Во всяком случае, без того, чтобы Абат не предложил этого.

А это означало, что в ближайшие два часа или около того все станет немного оживленнее.

Сэр Данкин Йерли посмотрел вперед на возвышающиеся полотнища деснейрских кораблей и задумчиво почесал подбородок. Как всегда, перспектива битвы вызвала у него в животе чувство пустоты и беспокойства. Никто из его офицеров и солдат, казалось, не разделял его опасений, и, конечно, для него было немыслимо раскрыть им это. Он часто задавался вопросом, действительно ли он в корне отличается от них в этом отношении, или они просто лучше скрывают свои эмоции, чем он.

Не то чтобы это имело значение в данный момент.

- Что ж, - заметил он вслух, не позволяя ни своему голосу, ни выражению лица намекать на какое-либо внутреннее беспокойство, - по крайней мере, они, похоже, поняли, что мы не просто какое-то глухое, немое и слепое торговое судно!

Люди, дежурившие на карронадах юта, услышали его, как он и предполагал, и ухмыльнулись. Некоторые из них весело подталкивали друг друга локтями, а парочка даже хихикнула. Никаких признаков того, что они чувствовали что-то, кроме уверенного предвкушения!

Жизнерадостные идиоты, не так ли? - подумал Йерли, но в его отражении было столько же нежного веселья, сколько и раздражения.

Он отогнал эту мысль в сторону, переосмысливая свою позицию.

Он был уверен, что теперь у него есть точная оценка вооружения других кораблей, и он скорее хотел бы иметь дело с несколько меньшими орудиями. Его собственные были тяжелее, и он не сомневался, что его орудийные расчеты были намного опытнее и почти наверняка лучше обучены, в придачу. Но восемьдесят пушек - это все равно восемьдесят пушек, а у него было всего пятьдесят четыре.

Интересно, там бывший командир галеры? - задумался он.

Это вполне могло бы иметь значение, учитывая связанные с этим привычки мышления. Капитаны галер мыслили с точки зрения лобовых подходов - поскольку их вооружение было погонным, всегда состояло из самых тяжелых орудий и стреляло только прямо вперед - и тактики абордажа. И капитан галеры почти наверняка был бы менее опытен, когда дело доходило до маневрирования такой принципиально неуклюжей штукой, как галеон с прямоугольной оснасткой. Кроме того, на галерах были весла. Капитаны, привыкшие грести прямо против ветра, как правило, менее живо оценивали ценность погодных условий.

Йерли перестал чесать подбородок и сцепил руки за спиной, с отстраненным выражением лица созерцая сужающуюся полосу воды между "Дестини" и его противниками. Деснейрцы были не совсем в строю. Ветер отступил примерно на пять румбов - с юго-юго-востока на восток-юго-восток - в течение долгих часов с начала погони, и задний из двух кораблей находился в добрых двухстах ярдах с подветренной стороны и за кормой спутника, когда они плыли правым галсом. Йерли задался вопросом, было ли это выполнено намеренно или просто по небрежности. Или, если уж на то пошло, это просто означало отсутствие опыта у его противников. В конце концов, деснейрская империя все еще следовала традиции ставить армейских офицеров во главе военных кораблей.

Давай не будем слишком самоуверенными в этом отношении, Данкин, - напомнил он себе. - И все же мы можем надеяться, не так ли?

Двести ярдов могли показаться не таким уж большим расстоянием для сухопутного жителя, но Йерли не был сухопутным жителем. Для артиллериста, привыкшего мыслить в терминах наземных сражений, которые велись на красивых, неподвижных участках земли, двести ярдов приравнивались бы к дальности легкой стрельбы из чего-то вроде бидона, где любому мало-мальски компетентному орудийному расчету было бы трудно промахнуться по цели длиной пятьдесят с лишним ярдов, высотой шесть или семь ярдов и шириной не менее десяти ярдов. Для моряка, привыкшего к тому факту, что его орудийная платформа, скорее всего, будет двигаться по крайней мере в трех разных направлениях одновременно, совершенно независимо от движения его цели, дальность в двести ярдов была чем-то совершенно другим.

Как на идеально подходящем расстоянии, чтобы полностью израсходовать порох и выстрелить, - сухо подумал капитан. - Это означает, что эти два парня вон там находятся вне зоны эффективной поддержки друг друга. Во всяком случае, если я не буду настолько любезен, чтобы плыть прямо между ними!

Он взглянул на свои собственные паруса и принял решение. - Мастер Лэтик.

- Да, сэр?

- Давайте снимем брамсели, пожалуйста.

- Есть, есть, сэр! - Первый лейтенант коснулся груди в знак воинского приветствия, затем поднял свою кожаную говорящую трубу. - Вахта, готовься уменьшить брамсели! - проревел он сквозь нее, и в ответ по палубному настилу загрохотали ноги.

Лейзейр Мартинсин наблюдал за чарисийцем прищуренными глазами со своего поста на юте "Аркейнджел Чихиро". Он неуклонно приближался с незаряженной батареей его правого борта, когда повернул в сторону левого борта "Аркейнджел Чихиро", что не очень удивило Мартинсина. Ему это не понравилось, но и не удивило. Единственное, в чем он был полностью уверен, так это в том, что у Кэйлеба Армака не было привычки назначать на свои самые мощные военные корабли людей, которые не знали, что с ними делать, и что капитан-чарисиец, очевидно, признал огромное преимущество в маневре, которое ему дало его владение метеоусловиями. Из-за его положения с наветренной стороны выбор того, когда и как начать действовать, полностью находился в его руках, и он четко понимал, что именно делать с этим преимуществом.

Мартинсин только хотел бы быть более уверенным в том, что капитан Абат понимает то же самое.

Понимал это Абат или нет, но Мартинсину уже было до боли очевидно, что чарисийский галеон управляется гораздо более умело, чем его собственный корабль. Парусная подготовка "Аркейнджел Чихиро" неизмеримо улучшилась во время его длительного путешествия из Деснейр-Сити. Однако, несмотря на это, точность маневров другого корабля, когда он уменьшал парусность, только подчеркивала, как далеко еще предстояло зайти собственной команде "Аркейнджел Чихиро". Фок "чарисийца" был свернут, и его нижние брамсели исчезли с механической точностью, как будто унесенные взмахом волшебной палочки одного волшебника. Два его кливера также исчезли, когда он перешел на боевой парус, но даже с резко уменьшенной площадью паруса он продолжал неуклонно приближаться.

Его скорость упала с уменьшением парусности, но это не сделало Мартинсина намного счастливее. "Аркейнджел Чихиро" и "Блессэд уорриор" прошли свои собственные курсы подготовки к битве, и это стоило им еще большей потери скорости, чем у "чарисийца". У того все еще было преимущество почти в два узла, и он был всего в восьмистах ярдах за кормой. Через пятнадцать минут, плюс-минус, он будет прямо рядом, и было очевидно, что имел в виду его капитан. Он намеревался держаться с подветренной стороны от "Аркейнджел Чихиро", обстреливая его левый борт из своих собственных орудий правого борта. С изменением ветра оба корабля теперь кренились сильнее, так что его выстрелы могли быть более высокими, но это позволило бы ему атаковать флагман в изоляции, где "Блессэд уорриор" не смог бы атаковать его из-за своего удаления. В прямой дуэли бортов более тяжелый чарисийский галеон почти наверняка одолел бы "Аркейнджел Чихиро" в относительно короткий срок.

Тем не менее, если планы капитана и коммодора сработают, это не будет прямой бортовой дуэлью, не так ли?

Нет, этого не будет. К сожалению, лейтенант Мартинсин подозревал, что у этого капитана-чарисийца, возможно, просто есть несколько собственных планов.

- Хорошо, мастер Лэтик, - сказал сэр Данкин Йерли, - думаю, что самое время.

- Есть, сэр, - серьезно ответил первый лейтенант и поманил Гектора. - Будьте готовы, мастер Эплин-Армак, - сказал он, и Гектор кивнул - в чрезвычайно особых обстоятельствах, сложившихся в данный момент, ему было специально поручено не отдавать честь в знак понимания приказа, когда кто-либо на вражеском корабле мог это увидеть - и лениво подошел немного ближе к решеткам люка в центре спардека "Дестини". Он взглянул вниз сквозь решетку на нижнюю палубу. Длинные тридцатифунтовые орудия были подготовлены и ждали по правому борту, и он улыбнулся, заметив распределение орудийных расчетов.

Это было не особенно приятное выражение.

- К стопорам и брасам! - услышал он крик Лэтика позади себя.

Коммодор Уэйлар стоял на кормовой палубе "Аркейнджел Чихиро", пристально глядя на неуклонно приближающийся чарисийский корабль.

Для него было очевидно, что капитан Абат был не в восторге, обнаружив, насколько силен на самом деле их противник. Что ж, у самого Уэйлара тоже не было соблазна вкручивать какие-либо праздничные колеса. И хотя весь предыдущий боевой опыт коммодора, возможно, был исключительно на суше, его корабли провели достаточно артиллерийских учений, чтобы он заподозрил, что их точность окажется удручающей. В какой-то степени, однако, это должно быть справедливо для обеих сторон, и тот факт, что у него было почти в два раза больше общего количества орудий, также должен означать, что он наберет больше общих попаданий.

Предполагая, что он сможет привести их всех в действие.

Пока что он делает то, что предсказал Абат, Хейрам, - напомнил он себе. - Теперь, если он просто продолжит делать это... По крайней мере, до того, как они разошлись на свое нынешнее расстояние друг от друга, "Аркейнджел Чихиро" и "Блессэд уорриор" смогли подойти достаточно близко друг к другу, чтобы Уэйлар и Абат могли посовещаться с капитаном Томисом Мантейном, командиром "Блессэд уорриор", через свои говорящие трубы. Мантейн был хорошим человеком - младше Абата выслугой и немного моложе, но в то же время более агрессивным из них двоих. И он точно понял, что имели в виду Абат и Уэйлар. Коммодор был уверен в этом, а также в том, что он может положиться на Мантейна в выполнении его инструкций.

Более того, было очевидно, что предсказание Абата о том, что враг попытается атаковать только один из кораблей Уэйлара, если представится такая возможность, было точным. Намеренно открыв брешь между двумя деснейрскими галеонами, он и Уэйлар предложили "Аркейнджел Чихиро" в качестве заманчивой цели. Если бы "чарисиец" держался левого борта, приближаясь к "Аркейнджел Чихиро" с подветренной стороны, он мог бы встать рядом с флагманом Уэйлара и нанести удар по нему своим превосходящим количеством и массой залпа орудий, когда ни одно из орудий "Блессэд уорриор" не могло быть задействовано в поддержке флагмана.

Но когда вражеский корабль воспользуется предложенным преимуществом, Мантейн выполнит инструкции, которые ему дали ранее. "Блессэд уорриор" немедленно сменил бы курс, изменив направление с северо-северо-запада на запад через север или даже с запада на юго-запад, принимая ветер почти точно по траверзу. Этот курс привел бы его прямо к носу чарисийского корабля, что дало бы ему возможность обстрелять более крупный и тяжелый галеон с позиции, в которой ни одно из орудий чарисийца не могло бы выстрелить в него в ответ.

Как только он пересекал курс чарисийца, Мантейн возвращался на свой первоначальный курс... к этому времени (если бы все шло по плану) чарисиец и "Аркейнджел Чихиро" настигли бы "Блессэд уорриор". Больший галеон оказался бы в ловушке между двумя более легкими судами Уэйлара, где их превосходящее количество орудий должно было оказаться решающим.

Конечно, маловероятно, что все пойдет точно "по плану", - напомнил себе Уэйлар. - С другой стороны, даже если мы не справимся с этим в точности, мы все равно должны получить тактическое преимущество.

Чарисиец не смог бы отвернуть, чтобы помешать "Блессэд уорриор" атаковать его спереди, не подставляя свою столь же уязвимую - и даже более хрупкую - корму под удар "Аркейнджел Чихиро". У него не было бы особого выбора, кроме как оставаться бортом к борту с флагманом. Так что, если "Аркейнджел Чихиро" не понесет сокрушительный урон в своем снаряжении в первых залпах, или если кто-то не столкнется с кем-то другим, преимущество все равно должно достаться деснейрцам.

И столкновение тоже пойдет нам на пользу, - мрачно подумал Уэйлар. - Как бы ни были хороши имперские морские пехотинцы Чариса, экипажи Уэйлара превосходили бы численностью чарисийцев в два раза. Столкновение, которое позволило бы им подняться на борт более крупного корабля и уладить все с помощью холодного оружия, было бы не самым худшим исходом, который он мог себе представить.

Капитан Йерли наблюдал, как кончик утлегаря "Дестини" неуклонно приближается к деснейрскому галеону. Теперь он мог прочитать название другого корабля на его корпусе - "Аркейнджел Чихиро", что не оставляло особых сомнений в том, для службы на кого он на самом деле был построен, - и даже без своей подзорной трубы он мог довольно четко различить отдельных офицеров и людей.

"Аркейнджел Чихиро", несмотря на свой более короткий обрубленный корпус, стоял выше над водой, чем "Дестини", что, несомненно, делало его более капризным и подверженным ветру. Он также был более пузатым (несомненно, наследие его торгового происхождения), а его бак и кормовая надстройка были, по крайней мере, несколько урезаны во время переделки. Однако он сохранил достаточную высоту на корме для полной кормовой палубы, и в некотором смысле Йерли хотел, чтобы "Дестини" обладал такой же особенностью. Положение рулевых на юте "Дестини" оставляло их полностью незащищенными - как для мушкетного, так и для пушечного огня, - в то время как штурвал "Аркейнджел Чихиро" располагался под палубой на корме, где он был скрыт и защищен.

Словно в подтверждение размышлений Йерли, с другого судна начали стрелять из мушкетов. У них были фитильные замки, а не кремневые, что давало им ужасно низкую скорострельность. Они также были гладкоствольными, что не должно было творить никаких чудес с точки зрения их точности, хотя точность стрельбы с одного движущегося корабля по персоналу на палубе другого движущегося корабля не имела большого значения. Была ли на самом деле поражена какая-либо конкретная цель при таких обстоятельствах или нет, в значительной степени зависело от случая, хотя было немного трудно вспомнить об этом, когда мушкетная пуля жужжала мимо уха.

Как только что сделала одна из них, - отметил он краешком сознания.

Стрелки морской пехоты на фок- и грот-мачтах открыли ответный огонь, и если их нарезное оружие не было намного точнее в сложившихся условиях, тот факт, что они были вооружены кремневыми, а не фитильными замками, по крайней мере, давал им значительно более высокую скорострельность. Кто-то закричал на одной из карронад на миделе правого борта, когда один из чужих фитильных мушкетов нашел цель, и Йерли увидел, как тело свалилось с бизань-мачты "Аркейнджел Чихиро" и рухнуло на палубу кормы с силой, разрушающей кости, когда один из его морских пехотинцев вернул комплимент.

Я думаю, что мы уже достаточно близки, - размышлял он и взглянул на Лэтика. - Итак, мастер Лэтик! - решительно сказал он, и первый лейтенант свистнул в свисток.

Сэр Хейрам Уэйлар даже не повернул головы, когда позади него рухнуло на палубу тело моряка. Человек, вероятно, был мертв еще до того, как упал; теперь он почти наверняка был мертв, и это был не первый труп, который когда-либо видел Уэйлар. Он обратил на это не больше внимания, чем на осколки, внезапно покрывшие обшивку вокруг его ног, когда три или четыре пули чарисийских мушкетов с глухим стуком вонзились в палубу. Он отметил, что стрелки другого корабля, очевидно, узнали в нем офицера, даже если они не понимали точно, насколько богатым призом он является. И все же это было отстраненное наблюдение, которому не позволялось проникать под поверхность его разума. Коммодор почти не подозревал о своей собственной смертности, но у него были другие причины для беспокойства, когда кончик длинного, похожего на копье утлегаря "чарисийца" начал приближаться к поручню "Аркейнджел Чихиро".

Лэнгхорн, это скоро случится! - сказал он себе. - Чарисиец подошел даже ближе, чем он ожидал. Выглядело так, как будто капитан другого галеона намеревался вступить в бой с расстояния не более тридцати ярдов. На таком расстоянии даже относительно неопытные стрелки Уэйлара, скорее всего, не промахнулись бы, и он поморщился, представив себе бойню, которая вот-вот должна была начаться.

Но в нас обоих, мой друг-еретик, - мрачно подумал он. - В нас обоих.

Еще несколько минут, и...

- Руль налево! - рявкнул сэр Данкин Йерли. - Кругом, немедленно!

- Руль налево, есть, сэр! - Шеф Уэйган подтвердил это, и он и его помощник размыто крутанули спицы большого двойного колеса влево.

Движение штурвала переместило румпель корабля на левый борт и повернуло руль в противоположном направлении. Что, в свою очередь, заставило корабль резко повернуться на правый борт.

Глаза Уэйлара расширились, когда чарисиец внезапно изменил курс. Это было последнее, чего он ожидал, особенно то, как это заставило его отвернуть от "Аркейнджел Чихиро" - развернуться с наветренной стороны поперек кильватера его флагмана, а не идти рядом с подветренной стороны, как он ожидал. Его реи отслеживались с точностью метронома, когда его курс менялся, продолжая вести его, но он резко замедлился, когда его новый курс приблизил его к ветру, и первоначальное удивление Уэйлара начало превращаться в хмурое замешательство, когда он обнаружил, что смотрит на орудийные порты левого борта чарисийского галеона.

Их закрытые орудийные порты по левому борту, тогда как для него это был правый борт с незаряженными орудиями, неготовыми к бою.

- Кругом, ребята! Кругом! - Гектор крикнул вниз через решетки люка.

В предостережении, вероятно, не было необходимости. Офицеры и матросы, отвечающие за основное вооружение "Дестини", несомненно, слышали свисток лейтенанта Лэтика почти так же хорошо, как артиллеристы карронад на орудиях спардека. Однако капитан Йерли был не из тех, кто рискует чем-то подобным. Одним из его основополагающих принципов было то, что компетентный офицер делал все возможное перед боем, чтобы свести к минимуму вероятность ошибок или недоразумений. В любом случае, они должны были произойти, как только сражение вступит в силу, но хороший офицер сделал все возможное, чтобы их было как можно меньше... и чтобы они не произошли раньше, чем должны были.

И эта конкретная эволюция предоставила множество возможностей для того, чтобы что-то пошло не так.

Когда корабль развернулся с наветренной стороны, моряки, которые демонстративно управляли карронадами на левом борту (как мог ясно видеть любой тупоглазый идиот на другом корабле), повернулись как один и бросились, повинуясь свистку Лэтика, на другую палубу. Короткие, кургузые карронады батареи левого борта, уже заряженные и подготовленные, выкатывались быстро, за достаточное время, но более тяжелые орудия на орудийной палубе были гораздо более массивными и гораздо менее удобными.

Хорошей новостью было то, что никто на борту "Аркейнджел Чихиро" не смотрел на эту палубу "Дестини". Капитан Йерли смог отправить полные расчеты на свою батарею левого борта, не выдавая своих намерений. Теперь орудийные порты левого борта распахнулись, командиры орудий выкрикивали приказы, и люди кряхтели от взрывного усилия, наваливаясь на боковые спицы. Лафеты орудий визжали, как разъяренные свиньи, когда они грохотали по настилу, посыпанному песком для лучшего сцепления, и длинные злобные морды кракенов новой модели высовывались из внезапно открытых портов.

Времени на то, чтобы прицелиться, было не так уж много.

К счастью, командиры орудий КЕВ "Дестини" имели достаточно практики.

Мир разлетелся на части в оглушительном раскате грома, пронзенного молниями.

Сэр Хейрам Уэйлар никогда не представлял себе ничего подобного. Честно говоря, никто из тех, кто никогда этого не испытывал, не мог бы точно представить себе это. Он стоял на высокой, узкой кормовой палубе своего флагмана - палубе длиной чуть более сорока футов и шириной едва двадцать футов в самом широком месте - и двадцать семь тяжелых пушек взорвались длинной, нескончаемой барабанной дробью, выплевывая огонь и ослепляющий, удушающий дым, когда "Дестини" пересек корму "Аркейнджел Чихиро", и его бортовой залп был нанесен с расстояния, возможно, пятьдесят футов. Два корабля были так близко друг к другу, что утлегарь "Дестини" фактически пролетел над кормой его врага, едва миновав бизань-ванты "Аркейнджел Чихиро", когда он изменил курс почти полностью с северо-востока на восток, и сила сотрясения этого множества пушек, заряженных картечью поверх ядер и стреляющих на таком коротком расстоянии, была неописуемой. Он действительно почувствовал жар взрывающегося пороха, почувствовал огромные невидимые кулаки дульных взрывов, пробивающие все его тело огромными пузырями избыточного давления. Почувствовал, как корпус его флагманского корабля вздрагивает и дергается - ударяя вверх по его ногам, как будто какой-то маньяк колотил по подошвам его обуви бейсбольной битой, - когда в нее врезался чарисийский огонь. Обшивка раскололась, стекло больших кормовых иллюминаторов "Аркейнджел Чихиро" просто исчезло, а крики и пронзительные вопли людей, которые были застигнуты врасплох так же, как и сам Уэйлар, разрывали его уши даже сквозь невероятный гром орудий "Дестини".

Подготовленная к бою орудийная палуба "Аркейнджел Чихиро" представляла собой одну огромную пещеру, простиравшуюся от носа до кормы. Пещеру, окаймленную пушками, выглядывающими через открытые порты и ожидающими, когда перед ними появится цель. Но цели там не было. Она была за их кормой, где артиллеристы, управлявшие этими орудиями, даже не могли ее видеть, не говоря уже о том, чтобы стрелять в ответ, и шестидюймовые железные сферы с воем пронеслись по всей длине пещеры, как собственные демоны Шан-вей.

Полдюжины "ящеров" галеона получили прямые попадания, их лафеты рассыпались на тучи дополнительных осколков, тяжелые бронзовые орудийные стволы взмыли вверх, а затем рухнули обратно, чтобы раздавить и искалечить выживших членов их расчетов. Человеческие существа, оказавшиеся на пути одного из этих ядер, разрывались пополам с непринужденной, ужасающей легкостью. Осколки корабельного корпуса - некоторые из них достигали шести футов в длину и трех или четырех дюймов в диаметре - врезались в хрупкую плоть и кровь, как копья, брошенные каким-то разъяренным титаном. Люди кричали, хватаясь за разорванные и искалеченные тела, а другие люди просто отлетали назад, их головы, грудь или плечи разрывались со взрывами крови, когда в них врезалась картечь - каждая почти три дюйма в диаметре.

Этот единственный залп убил или ранил почти половину экипажа "Аркейнджел Чихиро".

- Отведи нас от ветра, Уэйган!

Капитану пришлось повысить голос, чтобы его услышали, но шефу Уэйгану он показался до нелепости спокойным, почти задумчивым.

- Есть, есть, сэр! - резко ответил старшина, и штурвал повернулся в противоположном направлении, когда руль "Дестини" был повернут вспять.

Галеону это не понравилось, но он ответил как настоящий корабль, каким и был. Его корпус неуклюже вздымался, когда он поворачивал обратно на запад, поперек волн, но Йерли почти идеально рассчитал маневр, и ветер помог ему развернуться.

"Дестини" вернулся назад перед ветром, затем пронесся еще дальше по левому борту, принимая ветер на четверть левого борта вместо скулы правого борта, и его реи марселей качнулись с машинной точностью, когда они были убраны назад.

Он сильно потерял скорость в воде, а движение "Арканджела Чихиро" продолжало уносить его от корабля Йерли по его прежнему курсу. Но на борту деснейрского корабля было слишком много неразберихи, чтобы капитан Абат - или, скорее, лейтенант Мартинсин, поскольку Русейл Абат столкнулся с одним из ядер "Дестини" - мог даже подумать об изменении курса. Его офицеры все еще боролись за восстановление контроля после невероятной бойни того первого залпа, когда "Дестини" снова пронесся по корме "Аркейнджел Чихиро", на этот раз с северо-востока на юго-запад, а не с юго-запада на северо-восток.

У его орудийных расчетов не было времени перезарядить орудия, но в этом и не было необходимости. Орудия правого борта были заряжены до того, как их выкатили, и даже при таком количестве рук, выделенных для обслуживания брасов, офицерам батареи правого борта оставалось более чем достаточно членов экипажа, чтобы стрелять из уже заряженного оружия. Дальность стрельбы была намного больше - на этот раз более ста ярдов. На самом деле, ближе к ста пятидесяти. Но недостаточно близко к ста пятидесяти.

- Уберите эти обломки! Перекиньте их через борт - сейчас же! - крикнул сэр Хейрам Уэйлар.

Коммодор не имел права позволять себе отвлекаться от своих обязанностей флаг-офицера. Уэйлар, может быть, и не был моряком, но он знал это очень хорошо. К сожалению, в данный момент он больше ничего не мог сделать, и он действительно схватился за один конец сломанного мостика, который упал на орудия верхней палубы. Он тяжело дышал, кряхтя от усилий, пытаясь убрать обломки, блокирующие орудия, затем развернулся, подняв голову, его глаза метнулись к разорванному ветром дыму за кормой его флагмана, когда КЕВ "Дестини" выпустил свой второй залп.

Последствия еще почти тридцати тяжелых выстрелов с ревом обрушились на него. На этот раз дальность стрельбы была намного больше, и, в отличие от предыдущего залпа, многие из этих ядер совсем не попали в "Аркейнджел Чихиро". Но некоторым из них повезло, и одно из таких влетело прямо в бизань-мачту, аккуратно разрезав ее на две части в восьми футах над палубой. Она опрокинулась вперед, врезавшись в грот-мачту всей своей массой, добавленной к давлению ветра, и грот-мачта полетела вместе с ней. "Аркейнджел Чихиро" содрогнулся, как смертельно раненый рогатый ящер, затем вздрогнул, когда поток разбитого рангоута и разорванного полотна обрушился на его палубы или погрузился в море рядом. Он дико рванулся, устремляясь к внезапному плавучему якорю в виде своего собственного рангоута и такелажа, и раздались новые крики, когда еще больше членов его команды было раздавлено падающим рангоутом или разорвано на части чарисийским огнем.

Уэйлар, пошатываясь, выбрался из снастей снесенной бизань-мачты, правой рукой сжимая левую руку. Эта рука была сломана почти так же сильно, как и его флагман, - подумал уголок его мозга - не то чтобы это имело большое значение в данный момент.

Он наблюдал с горечью понимания в глазах, как чарисийский галеон снова изменил курс. Он качнулся назад, полностью возвращаясь назад перед ветром, его реи снова вращались, как будто управлялись одной рукой. Он наклонился к ветру под жестким управлением, когда снова ускорился, и он увидел, как раскрылись брамсели над его марселями. Они упали, как занавеси, затем затвердели, когда поймали ветер и натянулись, и "Дестини" пронесся мимо "Аркейнджел Чихиро".

Уэйлар обернулся, отыскивая "Блессэд уорриор".

Он знал, что капитан Мантейн, должно быть, был застигнут врасплох неожиданными маневрами чарисийцев по меньшей мере так же сильно, как Абат и он сам. "Блессэд уорриор" почти автоматически изменил курс, когда "Дестини" открыл огонь, развернувшись на западном направлении, как и было первоначально запланировано. К сожалению, это была единственная часть первоначальных договоренностей Уэйлара, которая сработала так, как планировалось. Хуже того, ни "Дестини", ни "Аркейнджел Чихиро" не были там, где он ожидал их увидеть, когда планировал свою первоначальную тактику. Теперь "Блессэд уорриор" был далеко к юго-западу от своего первоначального места... и "Дестини", двигаясь с севера на северо-запад, уже направлялся к тому, чтобы пройти за его кормой - и к тому же с преимуществом по ветру - вместо того, чтобы оказаться лицом к лицу с обоими своими противниками сразу.

Правый борт чарисийского галеона снова вспыхнул и загремел, когда он пронесся мимо "Аркейнджел Чихиро", направляясь к своей второй жертве. Фок-мачта, уже ослабленная потерей опор, которые когда-то вели на корму к исчезнувшей грот-мачте, упала за борт, оставив "Аркейнджел Чихиро" полностью без парусов. Корабль катился безумно, пьяно, неописуемо закручиваясь в штопор, когда внезапная потеря всего его верхнего яруса уничтожила любые остатки устойчивости, только для того, чтобы яростно оборваться, когда он резко остановился у обломков, все еще прикрепленных к его борту оставшимися вантами. Лейтенант Мартинсин каким-то образом все еще был на ногах, выкрикивал команды, вел группы своих выживших моряков убирать обломки. Мелькали и стучали топоры, перерубая запутанные веревки, сражаясь за освобождение корабля, в то время как другие моряки и морские пехотинцы вытаскивали рыдающих, кричащих или молча корчащихся раненых из-под обломков.

Мимолетный залп "Дестини" добавил еще больше разорванных и изломанных тел к его жестоким потерям, но было очевидно, что "Аркейнджел Чихиро" стал не более чем запоздалой мыслью для чарисийцев. Флагманский корабль Уэйлара представлял собой разбитые руины, так сильно искалеченные, с таким количеством убитых или раненых, что его можно было забрать в любое время, когда заблагорассудится "Дестини". В данный момент у врага были более важные заботы, и челюсти Хейрама Уэйлара сжались от чего-то гораздо худшего, чем боль в сломанной руке.

Он знал Томиса Мантейна. Если во всем теле Мантейна и была хоть капля слабости, Уэйлар никогда не видел даже намека на это, а "Блессэд уорриор" уже менял курс. Его парусной тренировке не хватало отточенной слаженности "Дестини", и корабль, к несчастью, повернул на свой новый курс, паруса хлопали и гремели в знак протеста. Его маневр удачно отвернул корму от врага прежде, чем "Дестини" смог нанести ему удар, как это было с "Аркейнджел Чихиро", и его орудия правого борта демонстративно выстрелили. Тем не менее, каким бы быстрым и решительным, несомненно, ни был Мантейн, неуклюжесть, с которой его корабль вышел на новый курс, только подчеркивала, насколько тяжело было сравнивать уровень мастерства его команды с уровнем чарисийского галеона, приближающегося к нему. Он был не просто лучше вооружен и более массивен; он был выше классом, и часть сэра Хейрама Уэйлара хотела, чтобы у него все еще была неповрежденная мачта и сигнальные фалы. Хотел бы он приказать Мантейну прекратить стрельбу и бежать.

Или сдаться, - признался он себе с мрачной, ужасной честностью, наблюдая, как корабль сэра Данкина Йерли набрасывается на свою свежую добычу, как охотящаяся виверна. Он не может оторваться - не может убежать от него или избежать его. И поскольку он не может...

Новый раскат грома прокатился по ледяному послеполуденному морю, когда чарисийский галеон, такой же безжалостный, как эмблема Армаков в виде кракена, летящая с его бизань-реи, снова открыл огонь.

VII

Это была самая холодная зима, которую Жэйсин Канир мог припомнить... более чем одним способом.

Канир был худощавым человеком, и Бог потратил очень мало жира, когда создавал его. В результате он обычно чувствовал холод сильнее, чем многие другие, и всегда думал, что его назначение в архиепископство Гласьер-Харт, в горах Сиддармарка, было доказательством того, что у Бога и архангелов есть чувство юмора.

В последнее время, казалось, этот юмор было несколько труднее обнаружить.

Он стоял, глядя из окна своего кабинета на втором этаже своего дворца в городе Тейрис. Это был не такой уж большой дворец, как обычно считали великие лорды Матери-Церкви. Если уж на то пошло, Тейрис, несмотря на его неоспоримый статус крупнейшего города провинции Гласьер-Харт, на самом деле был не более чем большим городом по стандартам более богатых и густонаселенных провинций.

Жители архиепископства Канира, как правило, были бедными, трудолюбивыми и набожными. Большая часть ограниченного богатства, которым могло похвастаться Гласьер-Харт, поступала из шахт провинции, которые, к сожалению, производили не золото, серебро, сапфиры или рубины, а просто уголь. Канир ничего не имел против угля. На самом деле, по его мнению, он обладал гораздо большей внутренней ценностью, чем любая из этих более дорогих безделушек, а уголь Гласьер-Харт был хорошим, чистым антрацитом. Это был... честный продукт. Такого рода, что можно было бы использовать для целей, которые, как он был совершенно уверен, одобрил Бог. Тот, который обеспечивал дома отчаянно необходимым теплом в разгар зимнего льда и снега. Тот, с которым, по крайней мере, несколько владельцев литейных заводов здесь, в Сиддармарке, начали экспериментировать, превращая его в кокс в подражание нынешней практике чарисийцев.

И все же были времена, когда архиепископ мог бы пожелать чего-нибудь более яркого, немного более соответствующего тщеславным желаниям этого мира. То, что обеспечило бы его трудолюбивым, прилежным прихожанам большую отдачу. И то, что, несмотря на все усилия ордена Паскуале, не отправляло бы слишком многих из этих прихожан в ранние могилы с черными легкими.

Рот Канира дернулся при знакомой мысли, и он покачал головой.

Конечно, ты этого хочешь, Жэйсин, - отругал он себя, хотя ругань была мягкой, ее жесткие края стерлись от частого повторения. - Любой священник, достойный своей шапки и скипетра, хочет, чтобы его люди жили дольше, здоровее и богаче! Но будь благодарен Богу, что Он, по крайней мере, дал им уголь для добычи и способ доставить его на рынок.

Эта мысль привлекла его внимание к сильно замерзшему сейчас каналу Тейрис, который соединял город с рекой Грейуотер. Грейуотер была судоходной - по крайней мере, для движения барж - на большей части своей четырехсотмильной протяженности, хотя в нескольких местах требовались шлюзы. Она соединяла озеро Айс, расположенное к северо-западу от Тейриса, с озером Гласьерборн, в двухстах милях к юго-западу. Оттуда могучая река Сиддар протекала тысячу шестьсот миль, извиваясь через последние горы Гласьер-Харт, затем через предгорья провинции Шайло и в Старую провинцию до столицы, самого Сиддар-Сити. Это означало, что баржи с углем Гласьер-Харт можно было сплавлять по рекам вплоть до Сиддар-Сити, где его можно было перегружать на каботажные суда и морские галеоны для отправки по всему миру.

Значительная часть его использовалась прямо здесь, в республике, либо сбрасываясь в одном из речных портов по пути, либо доставлялась прямо в Сиддар-Сити, прежде чем продавалась. Из того, что не нашло применения ни в одном из этих мест, большая часть отправлялась вверх по побережью Ист-Хэйвена до прохода Син-ву, затем на запад, через проход, чтобы удовлетворить ненасытный зимний аппетит города Зион. Тот факт, что его можно было отправлять по воде на всем пути, делал цену доставки конкурентоспособной по сравнению с сухопутными источниками, даже когда эти источники были намного ближе и даже в самом далеком Зионе, а его качество высоко ценилось взыскательными клиентами. Большая часть его покупной цены, конечно, присваивалась торговцами, грузоотправителями и посредниками, через чьи руки он проходил. Очень небольшая часть конечной цены продажи попадала в руки - узловатые, мозолистые, со сломанными ногтями, покрытые угольной пылью руки, - которые фактически вырвали его из недр гор Гласьер-Харт. Но этого было достаточно, хотя и едва-едва, и жители архиепископства Канира были благодарны за это. Они были провинциальным народом, обладавшим лишь самыми несовершенными знаниями о мире за пределами скалистых, заснеженных частоколов своих горных горизонтов, и все же они знали, что им живется лучше, чем многим другим людям в Сэйфхолде.

Это была одна из вещей, которые Канир любил в них. О, ему также нравилось их благочестие. Он любил чистую радость в Боге, которую слышал в их хорах, видел на их лицах. Но как бы сильно он ни любил эти вещи, как бы ими ни дорожил, именно их прочная независимость, их упрямая уверенность в себе действительно находили отклик где-то глубоко внутри него. У них было чувство самодостаточной целостности. Всегда готовые прийти на помощь соседу, всегда щедрые, даже когда их собственные кошельки были печально стеснены, в них было что-то такое, что требовало, чтобы они стояли на своих двоих. Они знали, что значит зарабатывать себе на жизнь в поте лица, непосильным трудом в глубоких и опасных шахтах. Они рано выходили на рынок труда и поздно покидали его, и по пути научились ценить себя. Признать, что они дали хорошую отдачу и даже больше за эти средства к существованию. Что им удалось поставить еду на столы своих семей. Что они выполнили свои обязательства и что они не были обязаны никому, кроме самих себя.

Клинтан, Тринейр и Рейно никогда не понимали, почему я так люблю этих людей, - думал сейчас архиепископ, окидывая взглядом окутанные туманом заснеженные горы. - Их идеал - это то, что Рейно получает в Харчонге, - крепостные, забитые люди, которые "знают свое место". Лицо Канира посуровело. Им нравится знать, что их "стада" не станут нахальными. Не собираются спорить со своими светскими и мирскими хозяевами. Не собираются начинать думать самостоятельно, задаваясь вопросом, почему Мать-Церковь так невероятно богата и могущественна, в то время как ее дети голодают. Мы не собираемся начинать требовать, чтобы князья Матери-Церкви помнили, что они служат Богу... а не наоборот.

Канир знал, что подавляющее большинство его коллег-прелатов никогда не понимали, почему он настаивал на том, чтобы совершать два длительных пастырских визита в свое архиепископство каждый год, вместо одного неохотного визита в год, который совершало большинство из них. Тот факт, что он добровольно проводил зиму в Гласьер-Харт, вдали от удобств Храма, развлечений Зиона, политических маневров и создания альянсов, которые были столь важны для существования викариата, всегда забавлял их. О, один или двое из них поняли, как он полюбил захватывающую красоту, скалистость высоких гор, снежные шапки и густые вечнозеленые леса. Водопады, которые низвергались на сотни футов сквозь кружевные знамена брызг. Глубокие, ледяные озера, питаемые высокогорными ледниками, от которых провинция получила свое название. Несколько других - в основном люди, которых он знал в семинарии, когда был намного моложе, - знали о его давнем интересе к геологии, о том, как он всегда любил изучать Божью работу в костях мира, о его верности спелеологии и соборной тишине, которую он находил в глубоких полостях и пещерах.

Тем не менее, даже те, кто знал об этих сторонах его натуры, кто мог смутно понять, что такой человек, как он, может видеть в таком архиепископстве, как у него, все еще находили его предпочтение Гласьер-Харт и его длительные визиты к его неотесанным, деревенским жителям трудными для понимания. Это было так эксцентрично... Так..... необычно. Они никогда не понимали, как он черпал силу и поддержку в вере, которая так ярко горела здесь, в Гласьер-Харт.

Они также никогда не понимали, что жители Гласьер-Харт - как дворяне (какими бы они ни были и что бы в них ни было), так и простолюдины - знали, что он искренне заботится о них. Те другие архиепископы и викарии не беспокоились о таких мелочах. Даже лучшие из них слишком часто считали, что они выполняли свою работу и даже больше, удерживая десятину в допустимых пределах, следя за тем, чтобы в их архиепископства направлялось достаточное количество других священников, чтобы их церкви и монастыри были заполнены, следя за тем, чтобы их епископы-исполнители не снимали слишком много со своих прихожан. Они больше не были деревенскими священниками; Бог призвал их к более важным и серьезным обязанностям в управлении своей Церковью, и было много других священников, обеспечивающих пастырскую заботу, на которую у них больше не было времени.

Именно так вся эта история в Чарисе сумела застать их всех врасплох, - мрачно подумал Канир. Он покачал головой, пристально вглядываясь в горизонт - пристальнее, чем лед и снег, на которые они смотрели. - Идиоты. Дураки! Они насмехаются над попытками реформировать Мать-Церковь, потому что она работает просто отлично... для них. Для их семей. За их власть и за их кошельки. И если она работает на них, то, очевидно, она должна работать на всех остальных. Или, по крайней мере, для всех остальных, кто имеет значение. Потому что они правы. Они больше не священники... и они даже не понимают, какой мерзостью в глазах Бога становится епископ или викарий, когда он забывает, что в первую очередь, в последнюю очередь и всегда он пастор, пастырь, защитник и учитель. Когда он отказывается от своего священства во имя власти.

Он заставил себя отступить от гнева. Заставил себя глубоко вздохнуть, затем встряхнулся и отвернулся от окна. Он подошел к камину, открыл решетку и щипцами положил на решетку пару свежих кусков угля. Он прислушался к внезапному, яростному потрескиванию, когда пламя исследовало поверхность нового топлива, и несколько мгновений стоял, согревая руки. Затем он поставил экран на место, вернулся к своему столу и сел за него.

Он знал истинную причину, по которой его гнев против коррупционеров Матери-Церкви в эти дни так легко превратился в раскаленную добела ярость, потрескивающую и ревущую, как пламя на его решетке. И он знал, что его гнев больше не был простым результатом возмущения. Нет, теперь это было скорее более заостренным и гораздо более... личным.

Он закрыл глаза, начертил знак скипетра на груди и пробормотал еще одну короткую, искреннюю молитву за своих друзей в Зионе. Для других членов Круга, которых он был вынужден оставить позади.

Он задавался вопросом, раскрыл ли Сэмил Уилсин личность предателя. Обнаружил ли он смертельную слабость в стенах крепости Круга? Или он все еще гадал? Все еще вынужденный держать свои знания при себе, чтобы Клинтан не понял, что он знал, что произойдет, и не нанес еще более быстрый и безжалостный удар?

Я не должен был этого говорить, Господи, - подумал архиепископ, - но спасибо Тебе за то, что избавил меня от бремени Сэмила. Я прошу Тебя быть с ним и защищать его и всех моих братьев. Если их можно спасти, тогда я прошу Тебя спасти их, потому что я люблю их, и потому что они такие хорошие люди и так нежно любят Тебя. И все же Ты - Главный Строитель всего этого мира. Ты один знаешь истинный план Твоей работы. И поэтому, в конце концов, больше всего я прошу Тебя о том, чтобы Ты укрепил меня в ближайшие дни и помог мне быть послушным любому Твоему плану.

Он снова открыл глаза и откинулся на спинку кресла. Это кресло было единственной настоящей роскошью, которую позволил себе Канир, - единственной экстравагантностью. Хотя, справедливости ради, правильнее было бы сказать, что это была единственная настоящая экстравагантность, которую он позволил себе принять. Восемь лет назад, когда Гарт Горджа, его давний личный секретарь, сказал ему, что люди архиепископства хотят купить ему специальный подарок на середину зимы, и попросил у него совета, Канир прокомментировал, что ему нужен новый стул для его офиса, потому что старый (который, вероятно, был по крайней мере на год или два старше отца Гарта) вконец износился. Отец Гарт кивнул и ушел, а архиепископ не слишком задумывался об этом. До тех пор, пока он не приехал со своим обычным зимним пастырским визитом - долгим, когда он постоянно проводил здесь, в Гласьер-Харт, не менее двух месяцев, - и не обнаружил, что кресло ждет его.

Его прихожане заказали его в самом Сиддар-Сити. Оно стоило - легко - эквивалента годового дохода для семьи из шести человек, и стоило каждой марки своей непомерной цены. Канир только позже обнаружил, что Фрейдмин Томис, его камердинер, предоставил свои аккуратные мерки, чтобы мастер, который изготовил это кресло, мог точно подогнать его под него. Во многих отношениях это был строгий дизайн, без обивки, расшитой золотыми нитями, и украшенной драгоценными камнями резьбы, которую могли бы потребовать другие, но это идеально соответствовало индивидуальности и вкусам Канира. И если бы деньги не были потрачены впустую на показное убранство, это было бы самое греховно удобное кресло, в котором когда-либо сидел Жэйсин Канир.

В данный момент, однако, его комфорт предлагал очень мало удовольствия.

Его губы кисло скривились, когда он понял, о чем только что подумал, но это не сделало его нынешнюю ситуацию более забавной, и короткая вспышка юмора быстро исчезла.

Он был глубоко тронут, когда Уилсин рассказал ему о своих подозрениях, о его растущей уверенности в том, что Круг был скомпрометирован, предан Клинтану и инквизиции. Тот факт, что Сэмил доверял ему достаточно, чтобы рассказать ему, знал, что он не предатель, наполнил его странной радостью, даже когда ужас от последствий этого предательства захлестнул его. А Сэмил был таким же прямолинейным и откровенным, как всегда.

- Одна из причин, по которой я говорю тебе, Жэйсин, - сказал он, - заключается в том, что, в отличие от любого из нас, у тебя есть прекрасный повод покинуть Зион в середине зимы. Все знают о твоих "странностях", так что никто - даже Клинтан - не подумает, что тебе не свойственно возвращаться в Гласьер-Харт, как обычно. Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы уберечь как можно больше других наших архиепископов и епископов от опасности, но если нас так основательно предали, как я думаю, все мы будем отмечены для инквизиции. Это касается и тебя.

Уилсин посмотрел ему в глаза, затем протянул руку и положил по одной на каждое из плеч Канира.

- Ты забрал последние письма Эрейка Динниса из его камеры, Жэйсин. И мы отправили их его жене - его вдове - в Чарис. Сейчас будет не так просто. На этот раз они знают о нас. Но я не думаю, что они, скорее всего, предпримут открытые действия против нас, по крайней мере, еще месяц или два. Так что у тебя будет немного времени, как только ты доберешься до Гласьер-Харт. Используй это, Жэйсин. - Руки на его плечах встряхнули его с сильным, нежным акцентом. - Используй это. Составь свои планы, как сможешь, а потом исчезни.

Канир открыл рот, чтобы возразить, но обнаружил, что Уилсин снова трясет его.

- Ты ничего не смог бы здесь добиться, даже если бы остался, - сказал ему викарий. - Все, что ты мог бы сделать, это умереть вместе с нами остальными. Знаю, что ты готов сделать это, Жэйсин, но думаю, что у Бога на уме для тебя еще больше, чем мученичество. Как бы мне ни было неприятно это признавать, я пришел к выводу, что "Церковь Чариса" стала нашей единственной настоящей надеждой. Ну, не настолько большой, как нужно лично нам, поскольку я не вижу, что Стейнейр или Кэйлеб могли бы сделать для спасения Круга, даже если бы они знали о нашем затруднительном положении. Но это наша единственная надежда на то, что мы намеревались сделать в первую очередь. Гниль слишком глубоко проникла здесь, в Храме. Клинтан и Тринейр - но особенно Клинтан - слишком коррумпированы. Они активно стремятся поддерживать то самое зло, которое превращает Мать-Церковь в мерзость, и если у нас когда-либо действительно была какая-то надежда остановить их, то сейчас мы ее потеряли. У нас мало времени. Так что единственная надежда, которую я вижу, - это то, что чарисийцам удастся бросить им вызов. Что пример Чариса извне заставит реформироваться изнутри. Что это в конечном счете означает для универсальности Матери-Церкви, не могу сказать, но я пришел к выводу, что важнее, чтобы она была Божьей Церковью, будь она разбита на сколько угодно частей, чем чтобы она оставалась единой целостной сущностью, порабощенной силой Тьмы.

Канир видел боль в глазах Уилсина, понял горечь этого признания. И в этом признании он понял, что Уилсин тоже пришел поговорить с ним. Сама его душа содрогнулась при мысли о расколе, кошмаре религиозной борьбы - огромном просторе для доктринальных ошибок, - который должен охватить мир, если Мать-Церковь распадется на конкурирующие секты. И все же даже это было предпочтительнее, чем наблюдать, как Божья Церковь все глубже и глубже погружается в коррупцию, ибо это была худшая и самая мрачная "доктринальная ошибка", о которой Жэйсин Канир мог только мечтать.

И все же, несмотря на то, что он неохотно согласился с анализом Уилсина, и даже несмотря на то, что он полностью разделял настойчивость Уилсина, он понятия не имел, как ему удастся в конце концов избежать инквизиции. Правда, у него, вероятно, было бы, по крайней мере, немного больше шансов в Гласьер-Харт, чем в самом Храме, но это мало о чем говорило.

Он был уверен, что отец Брайан Тигман, интендант Гласьер-Харт, был, по крайней мере, в целом осведомлен о подозрениях Клинтана. Интендант, как и все интенданты, был назначен в Гласьер-Харт управлением инквизиции, и, так же как и все интенданты, он был членом ордена Шулера. Он также был холодным, суровым сторонником дисциплины. Канир несколько раз пытался добиться его замены, и каждый раз его просьба отклонялась. Это было, мягко говоря, необычно и свидетельствовало о заинтересованности инквизиции на очень высоком уровне в том, чтобы оставить Тигмана здесь, и все это означало, что у Канира не было сомнений в том, где лежит лояльность "его" интенданта. И все же, к сожалению, Тигман был не самым ловким агентом, которого мог выбрать Клинтан. Возможно, великий инквизитор посчитал, что достаточная самоотверженность заменит определенный недостаток утонченности? Или он решил, что для того, чтобы присматривать за явно помешанным "эксцентричным" типом вроде Канира, требуется лишь умеренная степень компетентности? Какова бы ни была логика, Тигман в последнее время очень плохо справлялся с тем, чтобы скрыть подозрение, с которым он относился к своему номинальному начальнику. Он был намного внимательнее, чем обычно, постоянно беспокоил архиепископа, советовался с ним, убеждался, что у него нет неожиданных потребностей или задач для своего верного интенданта. Что касается способов следить за кем-то, то это было примерно так же незаметно, как бросить булыжник в окно. Что, к сожалению, не делало его менее эффективным.

Хуже того, эта самая техника грубой силы многое сказала Каниру. Это говорило ему о том, что Клинтан уверен, что архиепископ у него под каблуком и может быть схвачен в любой момент. Это означало, что Тигман будет настороже в отношении любых мер, которые может предпринять Канир, а Тейрис был достаточно маленьким городом, чтобы интенданту и инквизиции было нетрудно следить за его действиями. У него не было абсолютно никакого представления о том, что он собирается делать после того, как достигнет своего архиепископства, даже первого слабого проблеска плана.

Что было одной из причин, по которой он был удивлен, когда прибыл сюда и обнаружил, что, по-видимому, был не единственным, кто думал об этом.

Теперь он сунул руку во внутренний карман сутаны и снова вытащил письмо.

Он не знал, кто его отправил, и не узнал почерк. Он предположил, что вполне возможно, что это было отправлено ему по приказу Клинтана как средство спровоцировать его на ложный шаг, чтобы помочь оправдать его собственный арест, когда придет время, но это казалось маловероятным. Степень утонченности, которую подразумевала такая стратегия, выходила далеко за рамки всего, что Клинтан или инквизиция когда-либо прежде тратили впустую.

Кроме того, великому инквизитору не было необходимости выдумывать или провоцировать какие-либо действия по самообвинению со стороны Канира. У него были полномочия приказать арестовать Канира, когда бы он ни захотел, и он всегда мог рассчитывать на мастерство и энергию своих инквизиторов, чтобы представить любые "доказательства", которые, по его мнению, ему требовались. Учитывая это и учитывая презрение, с которым он так явно относился к Каниру, расставлять какую-то сложную, тонкую ловушку было бы совершенно не в его характере.

Что оставляло недоумевающий вопрос о том, кто именно еще мог отправить это письмо.

Он был уверен, что оно не от Уилсина. Во-первых, потому, что письмо опередило его здесь. Если бы Уилсин захотел сообщить ему его содержание, он мог бы просто поговорить с ним лицом к лицу, напрямую, без защитной уклончивости письма, прежде чем он покинул Зион. Во-вторых, если бы Уилсин действительно отправил его после того, как Канир по какой-то причине покинул Зион, он отправил бы его зашифрованным и не потратил бы так много времени на то, чтобы говорить загадками.

Теперь Канир развернул его, и его глаза сузились, когда он еще раз перечитал единственную страницу.

Понимаю, ваше высокопреосвященство, что в настоящее время у вас есть причины для беспокойства, и знаю от общего друга, почему это так. Я также понимаю, что вы понятия не имеете, кто я такой, и не стал бы винить вас, если вы просто немедленно сожжете это письмо. На самом деле, сжечь его вполне может быть вашим лучшим выбором, хотя мне хотелось бы думать, что сначала вы прочтете его полностью. Но наш общий друг поделился со мной своими опасениями. Полагаю, что он был готов сделать это, потому что я, можно сказать, никогда не входил в его ближайшее окружение. Тем не менее, я осведомлен о ваших надеждах и чаяниях... и о ваших нынешних трудностях. Возможно, я смогу оказать некоторую помощь в преодолении этих трудностей.

Я взял на себя смелость предложить несколько альтернатив. Степень, с которой любая из них может быть применима, будет, конечно, зависеть от многих факторов, которые я, возможно, не смогу должным образом оценить в настоящее время с такого расстояния. И тот факт, что я не могу дать вам обратный адрес, лишит вас возможности сообщить мне, какие из предложенных мной альтернатив кажутся вам наиболее приемлемыми, если таковые имеются.

Из-за этого я также взял на себя смелость сделать несколько определенных распоряжений. Критический момент, ваше высокопреосвященство, заключается в том, что любые успешные планы поездок с вашей стороны потребуют, чтобы вы были в одном из трех мест в течение определенного периода времени. Если вы сумеете добраться до одного из этих мест в нужное время, я верю, что вы найдете там дружелюбное лицо, ожидающее вас. То, как именно все может развиваться дальше, - это больше, чем я осмеливаюсь писать в настоящее время. В этом мы можем уповать только на Бога. Полагаю, кто-то может сказать, что это кажется бесполезным доверием, учитывая тьму, с которой вы - и все мы - сталкиваемся. И все же, несмотря на эту нынешнюю Тьму, всегда есть гораздо больший Свет, ожидающий нас, чтобы принять. С этим в наших сердцах, как мы можем не рисковать небольшой потерей в этом мире, если это должно быть ценой того, чтобы приложить наши руки к работе, которую, как мы знаем, Бог приготовил для нас?

В письме не было ни второй, ни третьей страницы. Или, скорее, больше не было ни второй, ни третьей страницы. По крайней мере, в этом Канир принял близко к сердцу совет своего таинственного корреспондента. Но он сохранил первую страницу. Это был его талисман. Более того, это был физический аватар надежды. Надежды, этого самого хрупкого и самого замечательного из товаров. Если автор этого письма написал правду - и, несмотря на добросовестные усилия сохранять скептицизм, Канир верил, что так оно и было, - тогда в Божьем мире все еще были люди, готовые действовать так, как, по их мнению, Он хотел от них. Все еще готовые приложить свои руки к этой задаче, даже зная, что Клинтан и извращенная сила инквизиции могут сделать с ними.

Вот почему он хранил этот единственный листок бумаги, написанный неизвестной рукой, и почему носил его в кармане сутаны, близко к сердцу. Потому что это напомнило ему, вернуло надежду, что Свет сильнее Тьмы. И причина, по которой Свет был сильнее, заключалась в том, что он обитал в человеческом сердце, в человеческой душе и в человеческой готовности рисковать всем, чтобы поступать правильно.

И до тех пор, пока даже проблеск этой готовности горит в одном сердце, освещает одну душу, Тьма не может победить, подумал Жэйсин Канир, складывая этот единственный бесценный лист и еще раз почти благоговейно кладя его обратно в карман рядом со своим сердцем.