Народ Моржа

Глава 2. Ученик

Четвертый школьный год оказался трудным — Семен решил, что дошел, пожалуй, «до ручки». «Я теперь принимаю в школу по пять человек от племени или клана. Пять умножить на четыре будет, как известно, примерно двадцать. Если же двадцать, в свою очередь, умножить на четыре, то вообще получится восемьдесят! А вместе с детьми питекантропов и того больше. Способен ли один человек управлять такой толпой малышни? Нет конечно — смешно даже!»

Семен исхитрялся как мог: классы разделил на группы, для каждой из них назначил руководителя-старшеклассника, сформировал штат обслуги из местных неандертальских женщин, которые кормили и обстирывали детей. Последнее, впрочем, было необязательно, поскольку одежду, ставшую совсем уж грязной, во всех племенах было принято просто выкидывать. Тем не менее Семен настоял на том, чтобы шерстяные рубахи учеников время от времени стирались — ткань слишком ценный товар, чтобы им разбрасываться. Неандерталки этим делом, конечно, никогда раньше не занимались, но научились довольно быстро.

В общем, большинство проблем так или иначе решалось, смущало Семена другое: «Доколе?! Год от года количество учащихся возрастает. Вся территория форта уже застроена деревянными бараками. Прекратить набор новых учеников вроде как нельзя — руководители племен сочтут себя оскорбленными. Это во-первых, а во-вторых… Ученики быстро теряют интерес к жизни и быту своих сородичей, однако возраст старших уже соответствует тому, в котором обычно начинается подготовка к обряду инициации. В той или иной форме эта подготовка происходит у всех, даже, кажется, у неандертальцев. Без нее не будет и посвящения, а без такового парень никогда не станет полноценным членом своего племени. Что делать? Махнуть на это рукой? Но тогда школьники окажутся изгоями… Может быть, начать формировать из них новую общность — клан или племя? Ведь получится, если времени хватит! Соблазнительно, однако…»

Некоторое время Семен рылся в памяти, пытаясь подобрать примеры из истории родного мира. Подобрал и вздохнул: «Новая общность окажется всем чужой и, значит, враждебной. ЭТО ЛОВУШКА, В КОТОРУЮ НУЖНО СУМЕТЬ НЕ ПОПАСТЬ! Вся моя затея со школой имеет смысл лишь в том случае, если ученики будут жить среди „своих“, если не оторвутся от сородичей. В общем, получается, что нужно делать „выпуск“. Заодно он решит и проблему количества учащихся».

О своем решении Семен объявил старшеклассникам заранее. Новость детей не обрадовала, но он был тверд: вы должны стать полноценными членами общества — воинами и охотниками.

Последний урок в четвертом классе Семен закончил тем, что поздравил всех с окончанием школы. За поздравление дети поблагодарили, поскольку были этому обучены. Они совсем не выглядели узниками, которых выпускают на свободу — скорее наоборот. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, Семен сказал, что, пройдя посвящение в своих племенах или кланах, желающие могут вернуться, и «мы поговорим, как жить дальше». Сейчас это бесполезно — кто знает, что за обстановка будет в родной степи через пару лет.

Класс опустел, Семен уселся прямо на стол и начал прикидывать, сколько же выходных дней он сможет себе позволить. Размышления его были прерваны «ритуальным» стуком в набранную из толстых жердей дверь.

— Войдите! — без особой радости разрешил Семен.

Дверь приоткрылась, и в комнату проникли два человека: заместитель Семхона по неандертальским вопросам по имени Хью, и один из лучших учеников выпускного класса, которого Семен наградил когда-то кличкой Дынька.

За годы знакомства Хью успел превратиться из тощего мальчишки в матерого мужика, хотя и не вырос ни на сантиметр. Принадлежи он к виду Homo sapiens, ему можно было бы дать на глаз лет 30—35, но Семен был уверен, что парню не больше двадцати. Несмотря на свое высокое положение в обществе сородичей, Хью продолжал неустанно тренироваться, совершенствуя свое воинское искусство, и лично участвовал во всех мало-мальски значительных охотничьих экспедициях. От морозов и до морозов он ходил босиком в одной ритуальной набедренной повязке. Недостаток одежды компенсировался обилием оружия, без которого он на людях не появлялся. Пару лет назад к его арсеналу — двум металлическим «бумерангам» и пальме — прибавилась тяжелая треххвостая бола, явно предназначенная не для охоты на птиц, и… арбалет. С последним была связана отдельная история.

С неандертальцами-хьюггами союзные племена людей воевали веками. Правда, война была в основном вялотекущей — хьюгги обитали в горной местности далеко на западе, а кроманьонские племена предпочитали открытую степь. Боевые действия представляли собой вылазки немногочисленных отрядов охотников за головами или соискателей вражеских скальпов. Через несколько месяцев после прибытия в этот мир Семену «повезло» — он оказался в эпицентре довольно редкого и загадочного мероприятия — Большой охоты. Это когда неандертальцы в массовом количестве выходят в степь и, не считаясь с потерями, атакуют кроманьонские поселки. В плену Семен оказался почти добровольно — выкупил собой жизнь кроманьонского мальчишки-вундеркинда по имени Головастик. Ему пришлось познакомиться с неандертальским бытом, верованиями и узнать, что такое «ложе пыток». Жертвоприношение не состоялось — друзья подоспели вовремя. Заодно воины союзных племен устроили резню в Земле хьюггов.

Год спустя на лесной тропе Семен и питекантроп Эрек были атакованы группой неандертальских охотников. После плена и пыток никаких теплых чувств к представителям «альтернативного человечества» Семен не испытывал, однако добить малолетку, оглушенного ударом его посоха, он не смог. Вождь и старейшины племени лоуринов не стали настаивать на казни юного Хью. Более того, свирепый старейшина Медведь — наставник и тренер молодежи — со временем принял его в свою команду и стал тренировать с особой жестокостью. Старый вояка решил сделать из маленького «нелюдя» супербойца — и своего добился. Дело в том, что неандертальцы значительно превосходят обычных людей в физической силе, их зрение и слух гораздо острее, они легче переносят холод и голод. Правда, они не пользуются обычным метательным оружием и не приспособлены к бегу на длинные дистанции. Бегать по степи Хью так и не научился, а вместо лука или дротика Семен изготовил для него два «бумеранга» — две остро заточенные изогнутые металлические пластины. Эти бумеранги, конечно, после броска никуда не возвращались, но в руках Хью стали страшным оружием.

На границе земли охоты лоуринов появились чужие племена. Они использовали одомашненных лошадей, активно охотились на мамонтов и истребляли последних оставшихся в живых неандертальцев. Пролилась и кровь лоуринов. Отряд мстителей Семен возглавил лично — он состоял из него самого и неандертальского мальчишки. Лучшего воина клана имазров Хью зарубил на глазах у толпы его сородичей… Тот зимний рейд мстителей получил непредвиденное завершение: Семену и Хью пришлось спасать от голода, уводить из-под удара чужаков целый караван неандертальских беженцев. В знакомом месте на правом берегу реки возник поселок. Неподалеку был расположен зверовый солонец, и Семен рассчитывал, что люди смогут прокормиться. Они бы и прокормились, но подходили все новые и новые группы полуживых от голода неандертальцев…

Тогда, четыре года назад, Семен использовал любые способы, чтобы не дать людям умереть от голода и прекратить людоедство. Среди прочего неандертальцам были переданы два простейших арбалета-самострела со стальными луками. Никакого другого дистанционного оружия у них не было. Оказалось, что взводить самострелы они могут без всяких приспособлений — просто сгибая лук голыми руками. Несколько человек довольно быстро научились прилично стрелять, а позже нашлись и умельцы для изготовления болтов с кремневыми наконечниками. В итоге оба арбалета сделались едва ли не основными инструментами для добычи мяса — природных ловушек и мест для «контактной» охоты в округе не было. Позже неандертальцы освоили забой животных с воды во время переправы через реку, загон в степи с использованием заборов-дарпиров и еще некоторые способы степной и лесной охоты. Арбалеты же были всегда в работе — вернувшиеся с промысла передавали их уходящим.

После великой битвы народов, в которой неандертальцы сражались на стороне кроманьонцев-лоуринов, общение между «союзниками» стало потихоньку налаживаться. Правда, неандертальцам почти нечего было предложить для обмена, разве что керамическую глину или плоты из бревен на дрова. Отбирать у них железные топоры Семен не стал, но новые инструменты выдавать не собирался. Он вообще наложил строжайший запрет на передачу металла — даже иголки — в чужие руки. Доказывать старейшинам лоуринов необходимость такого запрета не пришлось — они и сами все прекрасно понимали.

Тысячелетнее неандертальское табу на новшества Семен сумел если и не отменить вовсе, то сильно ослабить. Однако делать самостоятельно глиняную посуду или луки неандертальцы даже и не пытались. Зато, глядя на лоуринов, они начали потихоньку работать с костью и даже делать неплохие гарпуны для добычи крупной рыбы на мелководье. Это был второй крупный успех после освоения лодок — раньше эти люди рыбу в пищу не употребляли.

Был момент, когда Семену зачем-то пришлось несколько дней подряд посещать неандертальский поселок. И каждый раз он видел одного и того же пожилого охотника, который сидел возле жилища и возился с куском дерева и фрагментами оленьих рогов. Металлических инструментов у него не было, и работа продвигалась медленно. В конце концов Семен заинтересовался, что же такое делает этот мужик. Прямой вопрос ничего не прояснил — звукосочетание, обозначающее предмет, было незнакомым. Семен озадачился еще больше: «Неужели они изобрели нечто совсем новое — мне неизвестное?! Или это какой-нибудь ритуальный символ? Но ведь похоже на что-то…»

Когда Семен все-таки понял, чем занят мастер, он чуть не расхохотался: «В родном мире железный век наступил отнюдь не сразу на всей планете. Где-то уже сотни лет работали плавильные печи и кузницы, а где-то о металле и не слышали. Археологам приходится решать вопрос о том, когда металл проник в тот или иной регион — например, на северо-восток Азии. Как это сделать, если железо в культурных слоях сохраняется плохо? А по следам присутствия! Таким следом может быть костяная ручка гравировального резца с местом для металлического вкладыша, рукоятка ножа, который мог быть лишь металлическим, или сам нож, точнее, его тень, имитация, выполненная из шлифованного камня. Вот такую имитацию арбалета со стальным луком, работающим по принципу автомобильной рессоры, и пытается изобразить неандерталец из дерева и кости. Перед ним нет никакого образца, но оригинал он видел, зрительная память у него отменная, а терпения хватит на десятерых».

Смеяться над мастером Семен не стал, но счел своим долгом сказать:

— Зря стараешься. Эта штука работать не будет, и магия тут не поможет.

Неандерталец поднял голову, посмотрел на Семена и коротко объяснил, что целью его деятельности является не изготовление приспособления для поражения мишени на расстоянии, а точное повторение предмета, указанного начальством. Что с этим дубликатом будет делать тирах (то есть Хью), его нисколько не интересует. Но даже если бы и интересовало, он не понимает, как два одинаковых предмета могут обладать разными свойствами. Если, конечно, не вмешается чье-нибудь колдовство.

— Колдовство не вмешается, — усмехнулся Семен. — Просто не получится точного повторения, потому что вот эта штука у тебя серая с желтизной, а должна быть просто серой. Здесь, на прикладе, должен быть след от сучка, а у тебя его нет!

— Это так… — признал неандерталец и надолго задумался. Потом встал на ноги, вздохнул и забросил почти готовое арбалетное ложе далеко в кусты. — Придется новое делать. Хорошо, что ты сказал — тирах злой.

— Другого у меня для вас не нашлось, — пожал плечами Семен. — Пойди и найди эту штуку. Я ее заколдую, и она станет лучше настоящей — так тираху и скажешь. Где он, кстати?

Дело кончилось тем, что с первой же оказией из поселка лоуринов был доставлен старый — самый первый — Семенов арбалет. Тот, из которого он когда-то умудрился добить раненого мамонта. За годы без работы оружие пришло в такое состояние, что легче было сделать новое, чем его починить, но Семен решил, что в качестве образца оно сгодится. Ему пришлось долго объяснять, что лишние отростки на рогах, из которых сделан лук, решительно никакого значения не имеют — ему просто нечем было их отрезать. В общем, не прошло и двух-трех месяцев, как первый самострел неандертальского производства был готов. Хью, конечно, вознамерился забрать его для личного пользования. Семен не возражал — в неандертальские дела он старался вмешиваться как можно реже, но посоветовал заставить «мастеров» изготовить для себя более компактный экземпляр, который можно таскать на ремне за спиной, а не взваливать на плечо как бревно. Такой самострел был сделан и постоянно теперь красовался за спиной Хью, так что его фигура издалека казалась чрезвычайно широкоплечей. Как-то раз Семен ехидно поинтересовался, снимает ли он его на ночь и во время соития со своими многочисленными женщинами. Юмора воин не понял и честно ответил:

— Иногда.

Среди тех — первых — неандертальских беженцев детей было очень мало. И не потому, что от голода они умирали первыми — в былой современности есть красивый научный термин «каннибализм», а в данном случае это можно было назвать «эндоканнибализмом». Поедание собственных сородичей имело, конечно, не столько гастрономическую, сколько мистически-магическую подоплеку, но разбираться в ней Семен не желал. На Дыньку он обратил внимание, когда тот полуголый стоял на снегу, сосал грязный палец и завороженно смотрел, как взрослые пытаются освоить волшебный предмет, который далеко бросает маленькое копье. В отчаянии от бестолковости неандертальских мужчин Семен подозвал мальчишку и вручил ему взведенный арбалет. Единственный из всех, тот взял незнакомый предмет без страха, а объяснения понял с первого раза. Три болта вонзились в бревна мишени рядом друг с другом.

Тот арбалет был сделан Семеном для себя, и тетива натягивалась тремя движениями рычага. Освоить эту операцию взрослым оказалось не по силам — им легче было согнуть стальной лук руками — а вот мальчишка научился почти сразу! Поощрить юный талант Семену было нечем, и он подарил ему имя или кличку. Почему Дынька? Ну, вроде бы череп у паренька был чуть длиннее обычного, а если честно, просто ничего другого с ходу не придумалось. Подарок оказался царским — мальчишка решил, что могучий бхаллас удостоил его благосклонности и причинять вред не будет. С тех пор он ходил за Семеном как собачонка, но, в отличие от последней, внимания к себе не требовал. Когда же началось строительство форта, мальчишка постоянно крутился на стройплощадке и даже пытался помогать взрослым, чего неандертальские дети никогда не делали. В общем, Дынька прижился на левом берегу. Его присутствие в форте однажды спасло жизнь Семену, да и еще многим. В магической схватке двух колдунов Семенов дух-помощник оказался сильнее — он без промаха метал со смотровой площадки вполне материальные болты.

Формируя первый класс, Семен опросил всех неандертальских детей и пришел к выводу, что Дынька если и не самый толковый, то один из лучших. В школу он его, конечно, принял. Парень действительно оказался самым толковым из четверых неандертальцев, но Семен старался не выделять его, дабы тот не возгордился и не вызвал зависть у соучеников. В отношении Дыньки у него были далеко идущие планы, осуществление которых было отложено до окончания обучения. Дело в том, что с населением правого берега была проблема, которая год от года не рассасывалась, а лишь усугублялась. И виной всему онокл.

Что означает это звукосочетание, Семен до конца так и не разобрался: уж во всяком случае, не «колдун» и не «колдунья». Это особь, связанная как-то (магически, мистически, телепатически?) с верховным божеством, землей предков, ее населением и еще чем-то. Она обладает способностями, которые иначе как «паранормальными» назвать нельзя, а объяснить и подавно. Онокл как бы является центром притяжения для сородичей, оказавшихся на грани смерти. В данном случае онокл был женщиной. Сама она ничего объяснить не могла или не хотела и вела себя как тихая помешанная. Общение с ней закончилось совсем странным событием. Понять КАК Семен и не пытался — он даже в том, ЧТО произошло, разобрался с превеликим трудом. Получилось, что онокл в результате загадочного обряда передала ему какие-то свои свойства. После чего она за несколько часов превратилась в старуху и умерла. Семен же в последующие полгода вроде как помолодел лет на 10—15. Принять такое разум ученого отказывался, но против фактов, как говорится, не попрешь.

Вместе с дополнительными годами жизни Семен получил право божественного «первоучителя», способного отменять древние табу. Кроме того, он, по-видимому, в чем-то сделался для неандертальцев оноклом — оказался «центром притяжения». Как далеко это притяжение распространяется, Семен не знал, но люди все шли и шли. Новоприбывшие не записывались на прием, не выстраивались в живую очередь, чтобы коснуться края его одежды — они даже увидеть свое «божество» не стремились. На земле предков для них не осталось места, и они приходили на берег Большой реки. Для них — горных охотников, мастеров использования природных ловушек — у воды, в лесу и степи не было ни привычного жилья, ни добычи. Приспособиться они и не пытались — останавливались где-нибудь в пределах дневного перехода от форта и начинали загибаться от голода. Сначала в пищу пали дети, потом подростки, потом женщины…

Семен требовал, чтобы новоприбывших перевозили на правый берег, учили их, помогали им строить жилища, давали пищу. Приказы выполнялись, отторжения или сопротивления его воле больше не было, но происходило все медленно и безобразно — с убийствами и каннибализмом. При всем при том неандертальцев становилось все больше и больше. Было совершенно ясно, что если дело пойдет так и дальше, то через несколько лет никакие дарпиры и арбалеты их не прокормят: «По прикидкам ученых былой современности, человеку палеолита требовалось в среднем 2 кг мяса в сутки. Наверное, так оно и есть — плюс-минус еще килограмм. Допустим, что неандертальцев со временем наберется (если уже не набралось!) 500 человек. В год им потребуется примерно 350—400 тонн мяса. Чему это будет соответствовать, по данным тех же ученых? Три-четыре десятка полувзрослых мамонтов, или две тысячи лошадей, или 600—700 бизонов? Не хило!»

Неандертальцев нужно было куда-то расселять, возвращать на прежние места обитания или хотя бы остановить приток беженцев. Однако это означало смертный приговор для них.

«Нет, они не тупые, они просто не желают активно бороться за собственную жизнь и жизнь ближних. Складывается впечатление, что эти люди живут главным образом внутренней жизнью, как бы находятся в состоянии непрерывной медитации. То, что происходит в их мозгах, для них ценнее и важнее внешних обстоятельств — голода, холода, судьбы сородичей, да и своей собственной.

Никогда не видел и не слышал, чтобы старшие обучали младших чему-то заумному. Просто с некоторого возраста ребенок начинает участвовать в коллективных медитациях — когда взрослые садятся в кружок и часами сидят молча. Или, что случается редко, тихо подвывают хором. По-видимому, это и есть обучение — методом погружения. После какого-то количества таких уроков подросток начинает мастерить себе копье и палицу, а затем выходит на охоту вместе со взрослыми. В некоторых случаях „обучение“ может закончиться сворачиванием шеи или ударом палицы по голове. Означает ли это провал на экзамене или наоборот — совершенно неясно. Вполне возможно, что происходит „подключение“ подростка к некоему общему информационно-чувственному полю. Через это проходят, кажется, все мальчишки. А вот Хью не прошел и остался „неподключенным“. Чтобы понять все это, нужно, наверное, родиться неандертальцем, а чтобы объяснить — мыслить как кроманьонец. Такое, скорее всего, невозможно».

И вот однажды Семен понял, что ключ к неандертальскому сознанию он держит в руках. Точнее, этот «ключ» сидит перед ним за грубым деревянным столом — Дынька!

К концу первого года обучения Семен окончательно убедился, что по своей «массе» способности неандертальских детей не уступают таковым кроманьонских, но эти способности иные. В самом начале обучения он пережил небольшой шок. Для тренировки устной речи детям было предложено описать какой-нибудь предмет — камень, лист растения или палку. Девочка-неандерталка выбрала лист растения и принялась подробно описывать его цвет, размеры, форму и отличия от других. Когда она закончила, Семен спросил, не желает ли кто-нибудь что-то добавить или исправить. Желающий нашелся — неандертальский мальчишка. Он встал и заявил, что лист описан правильно, но верхушка у него погрызена гусеницей, а не оторвана. Девочка вновь попросила слова, и завязался спор, суть которого Семен понять не мог, пока до него не дошло, что речь идет не об абстрактном листе, а о вполне конкретном — предпоследнем снизу на крайнем стебле левого куста крапивы, что растет за забором возле калитки. Через эту калитку все проходили множество раз, но кроманьонские ученики способны дать лишь общее описание, неандертальцы — любого листа на выбор по памяти. Семен же вообще эту крапиву не замечал и только сейчас узнал, что она там действительно растет.

Позже выяснилось, что неандертальцам легче запомнить наизусть сотню-другую примеров, чем произвести деление или умножение в столбик. Основы физики, геометрии, механики они способны понимать лишь до определенного предела, после которого растолковывать им что-либо бесполезно. В этих областях лишь Дынька смог хоть как-то двигаться вместе с кроманьонскими детьми. Зато незнакомый язык, чтение и письмо неандертальцы осваивали гораздо быстрее. То, что Семен «давал» по географии, биологии, истории и «религии», они схватывали буквально на лету. Составить рассказ или сказку с использованием новых слов никогда не было проблемой — любой неандертальский малыш мог импровизировать сколь угодно долго. Их персонажи никогда не погибали, даже будучи съеденными, но постоянно превращались в кого-то или во что-то.

Все это Дынька мог не хуже сверстников-сородичей, но при этом он был еще и твердым троечником по «кроманьонским» предметам! «Это — шанс, — понял Семен. — Это будущий мой проводник в духовный мир „альтернативного“ человечества. Пускай проходит свое странное неандертальское посвящение, лишь бы его не прикончили в итоге. Надо сказать Хью, чтоб присмотрел — меня-то летом здесь не будет».

Именно для этого Семен и попросил Хью зайти к нему после окончания занятий. «Но почему он явился вместе с Дынькой? Парнишка смущается и готов спрятаться за спиной старшего, но ничего не получается, поскольку он перерос его уже на добрых полголовы». В груди у Семена что-то заныло — как всегда в предчувствии неприятностей.

— Семхон Хью звать надо нет, — сказал главный неандерталец на языке лоуринов. — Хью сам Семхон ждать — говорить надо.

— О чем?

— Хью просить сильно: разреши Дын-ка поселок лоурин ходить. Там бегать учиться, драться учиться, нирут-лоурин становиться.

— Это ты сам до такого додумался?!

— Хью думать надо нет — Дын-ка Хью просить с Семхон говорить.

— Та-ак… — озадаченно почесал затылок Семен. — Все планы летят к черту. А как же эти ваши аирк-мана?

— Аирк-мана парень поздно никогда нет. Посвящение лоурин поздно есть. Еще один лето, и старейшина Медведь говорить: «Дын-ка старый сильно, тренировать, учить поздно теперь».

— А почему ты решил, что этим летом Медведь его возьмет? Что он вообще захочет снова заниматься с кем-то из вас? В свое время ты умудрился ему чем-то понравиться, а может, ему просто было интересно. При чем тут Дынька?

— Хью знать нет, — ухмыльнулся неандерталец и отступил в сторону, как бы предлагая мальчишке продолжать разговор самому.

Дынька робко глянул на Семена и опустил глаза:

— Я же прошлым летом был с ребятами у лоуринов. Старейшина говорил со мной. Обещал взять учиться…

— Обещал?! — Семен вскочил на ноги и начал метаться по свободному пространству возле «классной доски». — Он обещал?! А ты знаешь, как «учит» Медведь? Знаешь?! Вон у Хью спроси — он расскажет! Это же зверь, а не человек! Хуже зверя! Это же палач, садист какой-то! Впрочем, ты этих слов не знаешь… Не важно! В конце концов, я сам могу научить тебя драться! Научить такому, чего и Медведь не умеет!

— Я знаю… — совсем засмущался мальчишка. — Только… Только я с ребятами хочу.

— С какими еще ребятами?!

Дынька объяснил, да Семен, собственно говоря, и сам уже догадался. Та — первая — четверка первоклашек, в состав которой входил Дынька, оказалась удачной — ребята подружились. К тому же вокруг них постоянно крутился юный пангир Пит — почему-то эта компания ему нравилась больше других. Семен наблюдал за ними, и ему казалось, что лидером является мальчишка-аддок. Теперь же выяснилось, что все они сговорились отправиться проходить подготовку к посвящению в поселок лоуринов и даже заручились согласием руководства этого племени. Мнением своих вождей они, кажется, поинтересоваться не удосужились. А Семен-то удивлялся, почему эти ребята вне занятий так активно осваивают лоуринский!

«События выходят из-под контроля, — уныло размышлял Семен. — И ведь что характерно: ни имазры, ни аддоки претензий не предъявят, поскольку оба мальчишки из слабых, маловлиятельных „семей“. Лоуринам же нет смысла отказывать добровольцам, поскольку после посвящения парни станут полноценными членами племени и об их происхождении никто (и они сами!) не вспомнит. Интересные плоды школьного образования вызревают в этом мире…»

— Что, и Пит с вами? — безнадежно поинтересовался Семен. Дынька кивнул, и учитель вздохнул: — Ладно, отправляйтесь — что я могу поделать? Честно говоря, ты нужен был мне для другого. Я на тебя рассчитывал…

Дынька поднял голову, его лицо со скошенным подбородком и выступающими надбровными дугами осветилось счастливой улыбкой:

— Я быстро пройду посвящение, Семен Николаевич! — сказал парень по-русски. — Я же сильный и буду очень стараться — честное слово! А потом вернусь, честное слово!

— Верю, — грустно улыбнулся Семен. — Счастливого пути!

Вернувшись в форт в конце лета, Семен по уже сложившейся традиции устроил себе несколько выходных дней, тем более что погода благоприятствовала: лодка, удочка, кувшинчик самогонки… Пару суток он провел вдали от всех в полном одиночестве. Потом вернулся в форт, забрал Сухую Ветку и отправился рыбачить дальше. Надо сказать, что в компании своей женщины про удочку он и не вспомнил. А потом погода испортилась, и Семен, глянув утром на небо, грустно пошутил, что это намек Творца — пора возвращаться к делам. Они вернулись и, конечно же, сразу завязли в хлопотах.

Осенние проблемы были обычными и привычными, но появилось и кое-что новенькое. Однажды утром Семен обнаружил возле избы двух пожилых неандертальских женщин. Они сидели на земле и терпеливо ждали его появления. Как выяснилось, дамы пришли наниматься на работу!

Ничего смешного в этом не было: климакс у неандерталок наступает рано, а после него они никому не нужны, кормить их совершенно незачем. В правильности такого подхода никто (и они сами) не сомневается, но они узнали, что в форте живут трое «старух», которые занимаются чем-то странным, и за это им дают еду. Может, и мы на что сгодимся? А то умирать не хочется…

Семену пришлось изрядно поскрести затылок: «Штат школьной обслуги в общем-то укомплектован. Лишние помощницы, конечно, не помешают, но… Школа ничего не добывает и не производит, она сама живет за счет „спонсоров“. Претензии за лишние рты мне предъявить, наверное, никто не посмеет, но это будет лишь отсрочкой решения проблемы. Если не завтра, то через полгода придут другие „старухи“ — и что, их тоже принять? Устроить здесь дом престарелых?! Если уж отказывать, так сразу — вот этим. Чтоб больше не приходили. Впрочем… Да, это, пожалуй, идея… „Бизнес“ лоуринов процветает — спрос на керамику и шерстяную ткань значительно превосходит возможности кустарного производства. Может быть, Головастик пристроит к делу и этих теток? Если не прясть, то чесать шерсть или мять глину они научатся быстро. Только отправлять их просто так в поселок, пожалуй, неприлично. Сначала надо заручиться (хотя бы формально) согласием старейшин и, главное, узнать мнение Головастика — нужны ли ему рабочие руки? Вот только как это сделать? Ехать в поселок? Некогда… Господи, да я же могу просто написать письмо! И получить ответ!!! Там же мои ребята!!! Каждый выпускник получил в подарок глиняную бутылочку с чернилами, а чем и на чем писать, они найдут сами!»

С письмом на бересте в поселок убежал Эрек. Ответ принесли воины, которые доставили в форт пятерых будущих первоклассников. Когда Семен разворачивал свиток, руки его дрогнули — давно, очень давно никто не присылал ему писем! И вот: густое мельтешение мелких кривых печатных букв кириллицы:

На глаз набежала слеза (от умиления?), Семен рассмеялся: «Грамотеи чертовы! Все правила за лето успели забыть!» Потом он вытер слезы и продолжал разбор каракулей — там осталось немного:

— Топай давай! Шевели ногами! Сейчас по уху получишь! — орал Семен, но Варя с места не трогалась. Она опустила голову и возила хоботом по траве, словно что-то искала.

— «Не могу больше. Я устала…»

— Да ведь рядом уже! Еще немножко!

— «Не могу…»

Все было напрасно: до крайних жилищ поселка оставалось, наверное, меньше километра, но двигаться вперед мамонтиха не желала. Она имела полное право устать — от самого форта Семен гнал ее на предельной скорости — но ведь осталось так мало!

— Черт с тобой! — сдался Семен. — Не хочешь — как хочешь. Я и сам дойду!

— «Не ходи…» — попросила Варя.

— Тебе что за дело?! — рявкнул всадник и начал спускаться вниз. Оказавшись на земле, он немедленно двинулся в сторону поселка.

— «Не ходи такой…» — вновь попросила мамонтиха и потянулась к человеку. Почувствовав прикосновение, Семен обернулся и грубо отпихнул раздвоенный конец хобота:

— Отстань! Это наши человеческие дела! Впрочем, какой он человек?!

Семен припустился бегом, однако вскоре начал задыхаться и перешел на быстрый шаг. Он шел по степи к поселку, но ему казалось, что он в другом месте и времени — перед дымящимся костром, возле которого валяется сорванная с ременных петель дверь избы:

— Это ты, Дынька? — вполголоса спросил Семен.

— Я-а-а… — прогундосил мальчишка.

— А чего плачешь?

— Ухо боли-ит…

— Нирут-куны обидели?

— Да-а! Больна-а…

Этот тихий гнусавый детский голосок обещал тогда немногое — всего лишь спасение. И оно пришло — со щелчками спущенной арбалетной тетивы.

А еще… А еще перед Семеном были темно-карие, почти черные глубоко посаженные глаза мальчишки, которые столько лет смотрели на него с восторгом и обожанием: «Нет, не то — так на меня смотрели многие ученики. Во взгляде Дыньки было что-то еще… Понимание… Да-да, понимание, пусть и не осознанное, что и зачем делает учитель. И ведь я это чувствовал! Чувствовал и радовался нашему родству — не физическому, конечно, а какому-то более глубокому. Кем был для меня этот мальчишка? Это только теперь становится ясно… Оправданием прожитой жизни? Искуплением пролитой крови? Дурак, какой же я дурак! Надо было его выделить, приблизить, может быть, поселить в избе. И говорить, говорить с ним — утром и вечером. Он так хотел этого! А я все откладывал на потом: во время обучения дети должны быть в равном положении, со всеми надо держать одинаковую дистанцию… Додержался! Его вообще нельзя было отпускать от себя! К чертям собачьим все посвящения! Дур-рак, какой же я дурак…»

Семен вошел в поселок и направился к Костру совета. И его, и Варю, конечно, давно заметили в степи и теперь встречали. Только на этот раз дети не окружили шумной толпой, а мужчины и женщины не подходили, чтоб обменяться приветствием или незатейливой шуткой. Эти люди знали и любили Семхона Длинную Лапу. Именно поэтому они теперь стояли и молча смотрели, как он идет — с оружием в руках, всклокоченный и… безумный.

Три человека неподвижно сидели на бревнах — вождь и старейшины. Из них Семен видел лишь одного — маленького и сутулого, расположившегося спиной к нему, лицом к холодному кострищу. Больше он не видел никого и ничего. Зато слышал голос, говорящий по-русски без ошибок и почти без акцента:

..Я же сильный и буду очень стараться — честное слово! А потом вернусь, честное слово!..

«Взгляд, слова, интонации — ты очень хотел, Дынька, чтобы я тебе поверил. И я поверил. А ты обманул. Точнее, тебя заставили меня обмануть», — подумал Семен и заорал, замахиваясь пальмой:

— Повернись, гад! Убью!!!

В долю секунды маленький щуплый Медведь оказался на ногах лицом к противнику. От крика горло перехватило болезненным спазмом. Семен сглотнул и ударил — нанес косой рубящий сверху.

Точнее, хотел нанести… Пальма вниз не пошла — застряла на полпути. Морщинистое прокаленное солнцем лицо Медведя исчезло, перед глазами возникла мускулистая волосатая грудь в расшнурованном разрезе меховой рубахи. Вождь стоял перед ним и поднятой вверх левой рукой удерживал древко пальмы. Отброшенный в сторону мощным толчком в плечо, старейшина перелетел через бревно и упал на землю — это Семен увидел боковым зрением.

— Уйди, Бизон, — попросил он. — Дай пришибить эту сволочь!

Когда они встретились первый раз, будущий вождь представлял собой кусок истерзанного мяса, прибитый к земле деревянными кольями. Этот полутруп хотел только одного — поскорее стать настоящим трупом. Семен заставил его жить, заставил вернуть себе Имя. Это было бесконечно давно — семь лет назад! Потом настала зима катастрофы, были голод и холод, были полуживые, потрясенные происходящим люди, которые уже не хотели бороться. Вождь многочисленного когда-то племени лоуринов погиб, и Семен заставил Бизона занять его место. Да-да, именно заставил: и для него, и для Бизона власть — тяжкая, безрадостная ноша. Пока не кончился кошмар, они несли ее вместе. И вот теперь…

— Уйди, — повторил Семен.

— Нет, Семхон. Ты не…

Вождь не договорил: старейшина вновь оказался на ногах — растрепанные седые волосы, коротко обрезанная борода, обнаженные до плеч руки, состоявшие, казалось, из одних жил. Удар его маленького костистого кулака был точен.

— Куда лезешь, мальчишка?!

Бизон дрогнул всем своим могучим телом и начал сгибаться в поясе. Руку, держащую древко, он не разжал, и хозяину пришлось отпустить оружие.

— Я с ним сам разберусь! — хищно оскалился Медведь и…

Прямой в голову с правой. Ногой в корпус, двойной в голову с изменением угла атаки, подсечка, снова подсечка, серия по корпусу…

Семен уклонялся, ставил блоки, пытался достать ногой или кулаком ненавистное лицо…

Творец обделил Медведя ростом и физической мощью — под метр шестьдесят и вряд ли больше шестидесяти килограммов. Зато наделил способностями бойца, причем феноменальными. Похоже, только в бою или драке Медведь жил полнокровной жизнью. Наверное, он был по-своему неплохим педагогом — его многочисленные ученики среди воинов пяти племен считались непобедимыми в рукопашной схватке. Правда, в былые годы до конца «курса обучения» доживали не все подростки, а в среднем восемь из десяти. Что ж, лоуринам не нужны слабые воины…

Обычно с Медведем Семен справлялся. Но, конечно, не за счет преимущества в силе и росте, а за счет того, что в юности успел позаниматься многими видами единоборств и еще помнил несколько приемов, здесь просто неизвестных. Боксом, каратэ-до, дзюдо и самбо Семен занимался совсем недолго и никаких высот не достиг, но здесь вообще раньше не было принято драться без оружия — с хьюггами-неандертальцами без оружия не повоюешь, сколько ни учись. Тем не менее Медведь со страстью коллекционера хватался за любой новый способ нанесения ущерба противнику, будь то удары кулаками или разные виды подножек. Семен откликался на настойчивые просьбы — объяснял и показывал. Вооружить этим потенциального противника он почти не боялся — на отработку новых приемов уйдут годы. И вот теперь — под градом ударов руками и ногами — Семен понял, что эти годы, собственно говоря, и прошли.

…Белые комья облаков в голубом небе медленно двигались по кругу. Семен закрыл глаза и снова открыл их — облака остановились. Он перевалился на бок, потом встал на четвереньки. Дотянулся до ближайшего бревна, придвинул себя к нему, с превеликим трудом сел. И обнаружил, что занял свое обычное место у Костра совета. А Медведь сидит на своем месте и на него не смотрит. Больше никого рядом нет, а вокруг продолжается обычная жизнь: на площадке под скалой подростки отрабатывают удары палками, женщины мнут шкуры или копошатся у костров, возле ближайшего вигвама сидит воин и сосредоточенно приматывает ремешком кремневый наконечник к древку.

Семен понял, что уже может нормально дышать, и сказал:

— Жаль, что Бизон вмешался. А то я б тебя зарубил.

— Что сделал? — повернулся старейшина. — Зарубил?!

— Ага. Развалил бы пальмой до пояса.

Медведь посмотрел на Семена с изумлением и на некоторое время задумался. Потом спросил:

— Какой же злой дух на сей раз в тебя вселился?

— Никто в меня не вселялся! Ты угробил мальчишку-хьюгга, который… Который… Он был нужен мне, нам, этому миру! Он нужен для нашего Служения, а ты…

— Ты действительно хотел ЗАРУБИТЬ меня?! — перебил Медведь.

В голосе старейшины чувствовался испуг, и Семен мысленно усмехнулся: «Как в той присказке: убить не убил, но напугал изрядно. Можно считать, что совершил „подвиг Геракла“ — нагнал страху на самого Медведя. Такое, кажется, еще никому не удавалось, поскольку означенный кадр никого и ничего не боится».

— Хотел, — кивнул Семен, — и сейчас хочу. Сволочь ты — я столько трудов вложил в парня, рассчитывал на него…

— Вот ведь новая забота, — сокрушенно вздохнул старейшина. — Просто ума не приложу! Задал ты нам задачку… А может, у тебя кто-нибудь есть на примете, а?

— На какой примете?! Есть — кто?!

— Ну, чтоб вместо тебя.

— Да пошел ты… — выругался Семен по-русски. Кроме интонации, Медведь, конечно, ничего не понял и продолжил:

— Никто этого не объявлял, но ты же видишь, Семхон, что мы давно приняли новое Служение, а тебя признали главным жрецом. И вдруг ты решил отказаться — впустил в себя беса! Кто же будет вместо тебя?

— Никого я не впускал и ни от чего не отказывался! А вот ты… Убил бы гада! На куски бы порезал!

— Ну, так порежь. — Медведь кивнул куда-то вперед и в сторону. — Кто мешает?

Семен оглянулся — на пыльной земле валялась палка — его посох.

Единственный вид единоборства, которым Семен в молодости увлекался долго и всерьез, это была работа с боевым шестом. Правда, и тут он особых высот не достиг, поскольку постоянно менял секции и, соответственно, школы и стили. Да и, честно говоря, спортивного честолюбия не хватало, просто нравилось заниматься. И не с чем-нибудь, а именно с коротким шестом, длиной от земли до глаз или до подбородка — его иногда называют посохом. Малопригодное для цивилизованной жизни умение махать палкой в каменном веке оказалось очень и очень востребованным. Вот этот конкретный посох Семен сделал себе вскоре по прибытии сюда из ствола сухостойного дерева неизвестной породы. Древесина оказалась очень твердой и тяжелой — в воде палка тонула без размышлений. Немало (ох, немало!) было сломано костей и пробито черепов этой безобидной на вид деревяшкой.

Когда был найден железный метеорит, когда встал вопрос о новом оружии для лоуринов, Семен выбрал самое простое в изготовлении и эффективное в здешних условиях — тесак, или небольшой меч на длинном древке. В Китае подобное оружие называлось «дадао», в Европе — «глефа», на Руси — «совня», а у сибирских народов — «пальма». Первый, собственноручно выкованный клинок Семен надел на свой посох. Его можно было снимать, что хозяин и делал время от времени. Например, как в последний раз, чтобы наколоть лучину для растопки очага. «Ну да, конечно: лучину я наколол, а потом „красивым“ жестом метнул клинок в стену. Он воткнулся в бревно над кроватью. Он и сейчас там торчит — я не вспомнил о нем, когда кинулся в поселок. Просто схватил посох… Теперь понятно, чего испугался Медведь: Семхон Длинная Лапа — один из самых „крутых“ воинов и по совместительству жрец нового культа — вышел на бой, позабыв дома оружие!»

— Ну, забыл, — неохотно признал Семен. — Не вспомнил даже. Да если б не Бизон, я бы тебя и так уделал!

— Вряд ли, — качнул головой старейшина. — Слабый ты стал, Семхон, медленный. Злости в тебе нет настоящей. Когда в последний раз тренировался?

— Ну-у… Прошлым летом… Или позапрошлым. Некогда мне — детей учить надо.

— А я чем, по-твоему, занимаюсь?

— Да уж — ты учишь!

— Дыньку твоего мне тоже жалко, — сказал вдруг Медведь. — Хороший был парень, старательный. Не знаю уж, что на него нашло…

— На кого хочешь найдет, если сутками тренироваться!!! — не выдержал Семен. — А в качестве отдыха перед сном пару-тройку кругов бегом вокруг поселка с камнем в руках, да?! Знаю я твои методы! Что, не так, что ли, было?!

— Так, конечно, — согласился Медведь. — Только я его не заставлял. Второго Хью из него не сделать, так чего ж зря мучить парня?

— А кто, кто его заставлял?!

— Самому интересно, — пожал плечами старейшина. — По мне, так ему до нормального состояния года три тренироваться нужно было. А он спешил куда-то, говорил, что за год все освоить должен, за старшими мальчишками тянулся. Ну, допустим, дрался он хорошо — хьюгг все-таки. А вот бегать…

— Но ты хоть объяснил ему, что «долгий бег» человек его народа освоить не может? Вообще! Никогда! Как еж не может летать, а крот — прыгать!

— Ты меня за дурака-то не держи, Семхон! — попросил Медведь. — Я с этого и начал. Да у них, вишь, компания подобралась: наш лоурин, имазр, аддок и хьюгг. Еще и Пит бестолковый к ним пристроился. Дыньке, видать, обидно было — все бегут, а он, значит… Ну, и старался: народ уж спать ложится, а он камень в руки и на тропу. Думал, надоест ему быстро, образумится… Да, видно, не успел — утром на тропе и нашли…

Семен долго молчал. «Получается, что в смерти мальчишки виноват не тренер, а в основном я сам. А Медведь хорош — я-то всегда считал его кровожадным недоумком, а он…»

— Что ты киснешь, как баба после выкидыша?! — надоело молчать старейшине. — Знаешь, сколько моих парней погибло?! Я ведь из них мужчин делаю!

— А я — людей.

— Чтобы жить, люди должны уметь охотиться и воевать!

— С кем?

— Не переживай — найдется…

— Ты что же, опять чуешь кровь?

Теперь надолго задумался старейшина. Потом сказал:

— Ты знаешь, Семхон, а ведь, пожалуй, чую. Только не пойму, с какой стороны.

Было уже довольно поздно, но оставаться в поселке Семену не хотелось — лучше заночевать в степи.

— Ладно, — сказал он и поднялся. — Я был не прав. Только мертвых в их телах все равно не воскресить… Мне тут делать нечего — поеду обратно. Если Варю найду, конечно.

— Никуда ты не поедешь, — заверил старейшина.

— Это еще почему?!

— А я так решил.

— Не понял?!

— Нечего лоуринов позорить! Уж коли стал ты воином, то должен им оставаться, пока в другой мир не переселишься! А ты во что превратился?! Смотреть стыдно! Да такие удары и подросток на втором году обучения уже не пропускает!

— Знаешь что?.. — зашипел Семен. — Идешь ты лесом! Живу как хочу! Как считаю нужным! Интересно, кто и как сможет меня куда-то не пустить?!

— Да ты и сам не уйдешь, — ухмыльнулся Медведь. — Иначе все узнают… Нет, не то, что ты собирался убить старейшину, — это пустяки. А то, что при этом забыл дома клинок! Не позорь племя, Семхон! В конце концов, какой-нибудь мальчишка набьет тебе морду при людях, и на этом кончится и великий жрец, и наше Служение. Ты этого хочешь?

— Мне надо начинать занятия в школе.

— Подождут твои занятия! Отправишь своим помощникам рисунок говорящих знаков, как нам, — кто-нибудь там разберет и твоей Ветке прочитает.

— И долго я тут должен колготиться?

— А пока меня завалить не сможешь. Может, у тебя уже завтра получится.

— Получится, как же, — пробормотал Семен. — Я четыре года детишек цифры и буквы писать учил, а ты, небось, по полдня тренируешься.

— Меньше, — улыбнулся старейшина. — У меня тоже работа.

В форт Семен вернулся только через месяц. И не потому, что боялся стать предметом насмешек, — он вынужден был признать, что старейшина прав. В сложившейся ситуации слишком многое «завязано» лично на нем — он не может позволить себе быть физически слабым. Это значит, что ежедневный бег и работа с пальмой для него обязательны.

В школе, конечно, обнаружился полный бардак, который Семен устранял дня три. Когда же устранил, то с некоторым удивлением сообразил, что по большому счету жаловаться ему грех: занятия начались и шли без него! Разумеется, дети лишь играли в школу, но ведь собирались в классы и слушали своих сопливых учителей они по-настоящему! Правда, «уроки» оказались значительно короче «перемен»…