Народ Моржа

Глава 1. Начало

Воплощение в жизнь благой идеи началось, конечно же, со злодейства — дальнейшего уничтожения окрестной природы. Остатки строевого леса на ближайшей террасе подверглись безжалостной вырубке. В результате совместных усилий неандертальцев, нескольких лоуринов и мамонтихи Вари (она помогала таскать бревна) рядом с избой возникло еще одно строение — просторный низкий барак с очагом у входа и несколькими окнами, затянутыми полупрозрачной дрянью, полученной из кишок бизонов. Сам же Семен бревна не таскал и не тесал, а усиленно занимался поисками и экспериментами — нужно было обзавестись «письменными принадлежностями». В итоге он получил некое подобие чернил, которыми можно было пользоваться при помощи кисточки или заточенного птичьего пера. Нашел он и пласт мягкого мергеля, который вполне можно было использовать как писчий мел. Вместо бумаги ничего лучше бересты Семен придумать не смог — не на глиняных же табличках писать! Пришлось ее запасать, резать на пластины и пытаться выпрямить. А еще был нужен запас дров и продовольствия…

Со всем этим Семен справился — набив, конечно, не одну шишку себе и другим. Настал день, когда он запряг Варю в пустую волокушу, влез к ней на холку и отправился собирать учеников. Для обретения опыта начать он решил с родного племени — лоуринов.

Сначала все его радовало, а потом, конечно же, начались проблемы. Сородичи активно запасали продукты на зиму, а недалеко от поселка в степи формировалось несколько стогов из мелких веток и кое-как подсушенной травы. Это, разумеется, не имело прямого отношения к физическому выживанию людей, зато несло глубокую идеологическую нагрузку. Когда-то Семен пересказал соплеменникам свой последний «разговор» с вожаком стада мамонтов. Обещание подкормить молодняк в случае зимнего голода было воспринято людьми как руководство к действию. От Семена потребовали объяснить, что такое «сено» и как его делать. Две громоздкие неуклюжие косы Головастик отковал из остатков металла собственноручно. «Ну, что ж, — думал Семен, — люди будущего будут молиться в храмах, а эти молятся в степи, орудуя косами и рогульками вместо вил и граблей — их боги живые, им нужны не жертвы, а еда. Впрочем, если мамонты не придут, можно только радоваться — значит, у них все в порядке».

Катастрофических голодовок для травоядных в ту зиму не было. Рыжий со «своими» так и не появился. Однако пришла небольшая семейная группа мамонтов и за несколько дней подъела сделанные людьми запасы. Похоже, животные не были местными и просто не знали еще мамонтовых «путей» в этом районе.

С набором детей все оказалось сложнее. Семен знал, что отношение к ним в племени… м-м-м… двойственное — с точки зрения цивилизованного человека, конечно. «С одной стороны, их любят и балуют, прекрасно понимая значение подрастающего поколения. С другой же стороны, до посвящения (получения Имени) мальчиков и до наступления половой зрелости у девочек они никто. Именно поэтому права, обязанности и запреты взрослых к ним отношения не имеют. Кроме того, в пределах тотемного рода конкретных родителей дети как бы не имеют, а являются общим достоянием. Некоторые женщины, правда, предпочитают кормить грудью именно своего ребенка, особенно пока он совсем маленький, но это не является всеобщим правилом».

Дебаты со старейшинами были недолгими.

— Зачем тебе дети? — удивился Кижуч. — Да еще такие маленькие?

— Учить буду! — ответил Семен.

— Опять задурил, — констатировал Медведь. — Учи нормальных людей, раз спокойно жить не хочешь. Может, у тебя и правда еще какая-нибудь полезная магия в запасе осталась?

— У меня их много, — заверил будущий педагог. — Кого это ты предлагаешь учить в качестве «нормальных» людей? Себя с Кижучем, что ли? Взрослые и так все знают, пацанов ты сам учишь воевать и охотиться от зари до зари. Мне только дети и остаются! Они будут жить в моем доме из бревен, сидеть на деревянных подставках и осваивать магию слова, цифр и букв.

— А что такое цифры и буквы?

— Цифры — это обозначения количества чего-нибудь. А буквы обозначают звуки, из которых состоят слова. Можешь Бизона расспросить — он когда-то их много придумал.

— Было такое! — оживился вождь. — Очень интересная магия — просто оторваться невозможно!

— Вот! — Медведь решил, что получил поддержку. — А ты нас хочешь лишить такого развлечения! Живи здесь и колдуй на здоровье!

— Нет, — сказал Семен, — у меня другая идея. С детьми мы будем запоминать звуки и слова иного языка — того, на котором я говорил в будущем. Хочу, чтобы дети лоуринов, имазров, аддоков и хьюггов научились на нем говорить и понимать друг друга.

— Вот это да! — почесал плешь Кижуч. — С нашим Семхоном не соскучишься!

— Ты еще пангиров забыл, — ехидно добавил Медведь. — А то волосатики и по-человечески говорить не могут!

— Не забыл я, — вздохнул Семен. — Просто пока еще не придумал, что с ними делать. Вряд ли они смогут учиться вместе с нашими детьми.

— Приду-умаешь, — махнул рукой Кижуч. — Ты и не такое придумывал. А волков, мамонтов и кабанов учить будешь?

— Знаешь что?! — возмутился Семен. — Своих свиней учи сам — чтоб помойки не раскапывали и не гадили где попало! Они у меня, между прочим, вигвам с двух сторон подрыли! Сволочи… Ладно, черт с вами: не хотите отправлять со мной детей — не надо. Буду учить хьюггов, имазров и аддоков.

— Что-о?! — разом привстали старейшины. — Род и племя обидеть хочешь?!

— Да не хочет он, — заверил старейшин Бизон. — Чего вы на него накинулись? Раз надо, пусть забирает детей — мы еще нарожаем.

— Ну, допустим, рожать-то не вам, а бабам, — поправил Семен. — Да и эти никуда не денутся — надеюсь, что смогу вернуть в исправности. По крайней мере, большую часть. А вы нам мяса подкинете, когда на нартах можно будет ездить. Вы ведь не захотите, чтобы хьюгги кормили детей лоуринов?

Медведь оглянулся по сторонам и тихо попросил:

— Бизон, можно я ему врежу? Пока никто не видит, а?

— Нельзя, — засмеялся вождь. — Семхон хоть и помолодел, но драться не разучился. Да и лет он, на самом деле, прожил не меньше тебя.

В общем, с главными людьми племени все утряслось. Проблемы, однако, на этом не кончились: кого отобрать? Собственных детей в предыдущей современности у Семена не было, учителем в школе он никогда не работал — только руководителем производственных практик студентов. Тем не менее он знал, что способность к обучению ребенок обретает лишь с определенного возраста. Раньше этого «сажать за парту» его бесполезно — пустая трата сил и времени. Начинать учить подростков переходного возраста тоже дело сомнительное — большинству из них в это время совсем другого хочется. Пускай с их гормонами и подростковыми комплексами разбираются старейшины — в процессе подготовки к посвящению, разумеется. Значит, остается…

«М-да-а, никаких „Свидетельств о рождении“ здесь не имеется. Про совсем маленького ребенка еще можно выяснить, как давно он родился, а вот за пределами трех-четырех лет уже бесполезно. Запоминать такую ерунду никому не приходит в голову. Кроме того, в моей былой современности оптимальным возрастом начала школьного обучения считаются семь лет от роду. Но это там, а здесь? Детский период у питекантропов короче, чем у неандертальцев. Неандертальские дети взрослеют заметно быстрее, чем кроманьонские. Вполне возможно, что физиологическое детство детей палеолитических охотников было (по аналогии) короче, чем таковое у их далеких потомков. То есть сведения о количестве прожитых ребенком лет для меня сейчас мало полезны. О готовности мальчишки взять в руки учебное оружие лоурины судят по его физическому и умственному развитию — у старейшин глаз наметан. Похоже, придется его наметывать и мне. А как? Методом проб и ошибок, конечно. Тесты надо какие-то придумать, собеседования устраивать…»

Три дня спустя Семен отобрал шестерых мальчишек. Немного подумал и двоих отсеял. Он решил первый класс организовать по принципу равного представительства всех «племен и народов». А поскольку таковых в наличии имелось четыре штуки, то… В общем, будущий педагог, не теряя «веры в победу», слегка струсил: «Четыре на четыре — уже будет шестнадцать, а если взять по пять или шесть, то вообще…»

До стойбищ кланов аддоков и имазров путь был неблизкий, и Семен решил проделать его на лошадях в сопровождении малой свиты. Управляться с лошадью к этому времени он почти научился — в том смысле, что обходился без потертостей на чувствительных местах организма. Когда Варя сообразила, что в очередной поход ее брать не собираются, обида и горе ее были беспредельны. Семен, конечно, не выдержал и изменил решение.

— Мадам, — сказал он мамонтихе, — да вы просто становитесь наркоманкой: без очередной дозы общения и немудреных умственных упражнений у вас начинается «ломка». А ведь когда-нибудь вы станете взрослой и захотите «мужика». Я же эту роль исполнить никак не смогу. И что же мы будем тогда делать?

Мамонтиха ничего не ответила, только смущенно покачала хоботом. Семен же подумал, что так даже и лучше: не придется лишний раз доказывать аддокам и имазрам, кто в этом мире самый сильный, умный и красивый.

Доказывать действительно не пришлось, но проблем хватило и без этого. Клан состоит из нескольких «семей», которые в той или иной мере конкурируют друг с другом. Сила же и влияние семьи определяется главным образом количеством в ней «сыновей», то есть воинов-охотников. Кроме того, как понял Семен, немалое значение имеет количественное соотношение мужчин и женщин: первых должно быть побольше, а вторых — поменьше. Мальчишки — будущие воины — являются как бы капиталом семьи, которым разбрасываться нельзя. Пришлось придумывать особую тактику и стратегию.

Для аддоков и имазров Семен был могучим колдуном и магом. Прибыв в стойбище последних, он объявил главе клана Ващугу, что желает забрать несколько мальчишек для обучения их колдовству. Дети из семьи самого Ващуга для этой цели не годятся, поскольку он — Ващуг — колдун слабенький, никудышный и (между нами!) довольно подлый — чего же ожидать от его «сыновей»?! Так что Семхон отберет детей из семьи покойного Ненчича и двух других — совсем маленьких и значения в клане не имеющих.

Реакции долго ждать не пришлось: на другой день половина детей из стойбища исчезла. Сначала Семен решил, что родители не хотят расставаться со своими чадами и спрятали их «от греха подальше». Потом выяснилось, что опустели шатры именно «семьи» Ващуга, которой вроде бы ничто не грозило. Недолгое расследование выявило наглую подмену — конкуренты были срочно удалены, а «свои» расфасованы по соседским жилищам. Пришлось предъявлять претензии и требовать возвращения ситуации в изначальное состояние. Семен заявил, что ему на семейную принадлежность плевать — отбирать кандидатов он будет по одному ему ведомым колдовским признакам. Чтобы не возникло сомнений, «тестирование» будет проводиться публично, причем дети должны являться в шатер лишенными всех знаков семейной принадлежности (то есть голыми и умытыми). Ващуг справедливо возразил, что колдун Семенова уровня во внешних знаках и не нуждается — он, конечно, и так все узнает. На что Семен ответил…

В общем, он много чего ответил. В том числе ему пришлось экспромтом сочинить целый обряд-камлание, превращающий всех детей в сирот «без роду-племени», а потом возвращающий их в прежнее состояние. Так или иначе, но четверых мальчишек он отобрал и договорился о поставках продовольствия зимой.

Общение с аддоками и их главой Данкоем тоже прошло непросто. То, что великий колдун желает подготовить себе преемника из людей клана, — дело, конечно хорошее: как там жизнь в будущем повернется, одному Умбулу известно, но упускать такую возможность не стоит. А вот тот факт, что с детьми могучих аддоков будут учиться (и конкурировать!) дети жалких имазров, является совершенно неприемлемым — зачем?! Неужели сразу не ясно, что ничего путного из них получиться не может?!

С одной стороны, такая «дружба» между союзными когда-то кланами Семена порадовала — он и сам приложил к ней руку. С другой стороны, он обеспокоился за судьбу мальчишек-имазров, которые находились на его стоянке недалеко от стойбища. Обиженному Данкою ничего не стоило дать команду на их уничтожение, поскольку убийство «несовершеннолетнего» из другого клана в этом народе не считалось поводом для кровной мести. В общем, детям пришлось просидеть несколько дней в палатке под охраной.

Проще всего получилось с неандертальцами: от Семенова форта их отделяла лишь река, ничего объяснять или доказывать им было не нужно — авторитет Семена был абсолютным. Другое дело, что детей подходящего возраста у них почти не оказалось — одни не пережили голодовку, другие еще не подросли. Тем не менее четверых Семен все-таки нашел: с самым маленьким он еле-еле мог общаться «полументальным» способом, а самый старший из них — снайпер-самородок по имени Дынька — явно подбирался к подростковому возрасту, а может быть, уже и вошел в него. Двое других, по мнению Семена, примерно соответствовали семи-восьмилетним детям его былой современности и были совсем не глупы. Правда, вскоре выяснилось, что один из них девочка… Семен вздохнул и решил не обращать на это внимания. И конечно же, вскоре поимел новые проблемы.

Планируя свою авантюру, над половым вопросом Семен мучился недолго. «В конце концов, это эксперимент, проба, так сказать, сил. Если дело наладится, если процесс пойдет, тогда посмотрим. А пока — не надо, пока с мальчишками бы справиться. И потом: далеко не все люди былой современности одобряют совместное обучение девочек и мальчиков — и вовсе не из ханжеских соображений. Девочки по-другому развиваются, иначе воспринимают мир и усваивают информацию. В общем, они много чего делают иначе, а я тут один… Неандерталка же… Ну, не везти же ее обратно на тот берег — это никогда не поздно. Опять же, заменить ее для равного представительства некем, да и в этом возрасте, кажется, неандертальские дети не осознают свою половую принадлежность». В общем, себя самого Семен уговорил без труда, а вот Сухая Ветка…

Не раз и не два Семен с грустью вспоминал те времена, когда его подруга трепетала перед ним, как перед божеством, когда не только требовать, но и просить чего-то стеснялась, когда млела от того, что он смотрит на нее, разговаривает с ней — удостаивает, так сказать, внимания. Правда, тогда она была девочкой-худышкой, от которой отказались все мужчины, а теперь… Теперь она мать, главная носительница (инструктор!) целого букета женских магий и, кроме того, главная женщина-воительница племени лоуринов. Рубаху ее украшают три(!) скальпа собственноручно убитых врагов — и каких врагов! В общем, она много кем и чем успела стать за эти годы, не смогла лишь растолстеть и подурнеть — скорее наоборот. А перед женской красотой — вот именно такого типа — Семен был бессилен. Не в сексуальном смысле, конечно.

Что и зачем затеял Семхон, Сухая Ветка не понимала, да и понять особенно не старалась — он плохого не придумает. Чему-то он собрался учить детей — наверное, новой мужской магии. И вдруг…

Появление среди будущих учеников особи женского пола для хозяйки форта тайной оставалось недолго — целый, наверное, час. После чего главная воительница радостно засмеялась, посмотрела на небо, оценивая положение солнца, подхватила предмет, заменяющий седло, и отправилась ловить свою любимую лохматую кобылу. На резонный вопрос своего мужчины, куда это она собралась, последовал ответ, что она очень быстро вернется — приведет из племени нескольких девочек. Ничего страшного не случится: еду пока будет готовить Рюнга, а сама она сейчас Семхону не нужна, потому что у нее все равно месячные… Пришлось объясняться. Это оказалось непросто, поскольку такие доводы, как «не смогу», «не справлюсь», «боюсь», приводить было бесполезно — давно известно, что Семхон все может и ничего не боится, но очень любит утверждать обратное.

В общем, кое-как Семен от девочек отбился и стал искать подходы к началу учебного процесса. Искал он их несколько дней, присматриваясь к детям. Конечно же, они были в глубоком шоке — всё кругом незнакомое. Правда, еду дают вкусную, и ее много. Мальчишки жались к «своим» и старались держаться подальше от «чужих». Тем не менее (как и предполагал Семен) их психика была еще достаточно пластичной — через пару дней они освоили доступное им пространство, стали пытаться его расширить, затевать игры и потасовки между «своими». Имазрам и аддокам было немного легче, поскольку говорили они на одном языке и вместе могли противопоставить себя всем остальным. Правда, прежде чем объединиться, они основательно подрались между собой. Понаблюдав за потасовкой, Семен решил, что акклиматизация, пожалуй, закончена и пора действовать.

В течение первого месяца «занятий» Семен в среднем через день горько жалел, что все это затеял. Потом стало легче, но не намного. Первобытные дети (в отличие от подростков) взрослых не боятся и авторитета их не признают. Подчиняться, выполнять команды, соблюдать запреты не умеют в принципе — что хотим, то и творим. Этот стереотип поведения пришлось ломать сразу — иначе невозможно двигаться дальше. Каким образом ломать? Ох-хо-хо-о-о…

Семен не был сторонником физических наказаний в школе, хотя знал, что в некоторых цивилизованных странах его мира они так и не были отменены. В данном же случае другого выхода он придумать не смог. Проблема была в том, что к шлепкам, подзатыльникам и даже регулярной порке дети, говорят, быстро привыкают и считают их всего лишь неизбежной платой за свои вольности. На эту удочку Семен решил не попадаться — никаких подзатыльников! Недовольный взгляд или окрик учителя должен вызывать ужас, должен сам по себе быть тяжким наказанием. Как этого добиться? А вот так…

Семен добился, хотя садистом и не был. Наверное, это можно было назвать «выработкой условного рефлекса». В другом мире такой воспитатель за свои методы немедленно оказался бы за решеткой. Здесь детям было некому жаловаться. Зато уже через неделю они могли некоторое время смирно сидеть и слушать, что им говорят.

Для начала Семен объявил «закон молчания» — ни слова на родном языке! Ни днем, ни ночью! А как же общаться? Запоминайте русские слова! Учитель будет находиться рядом с вами круглые сутки и, если он услышит хоть одно нерусское слово… Вы уже знаете, что тогда будет! Далее: «класс» делится на четыре группы. Члены группы вместе едят, спят, выполняют задания и проводят свободное время. В составе группы, разумеется, ни одного соплеменника, так что родной язык не понадобится.

Выдержать такой режим, наверное, труднее всех было самому Семену — он был и учителем, и надзирателем, и палачом в одном лице. А ведь наказание за нарушение должно быть неизбежным — иначе его эффективность теряется. Когда становилось совсем уж туго, Семен вспоминал былые битвы — хруст костей, запах человеческой крови — и ему становилось немного легче.

Наверное, он стартовал слишком «круто», но перед ним были не изнеженные дети XXI века. Ни один из них не впал в ступор, не заработал нервного расстройства. Через месяц режим, казалось, стал для них нормой жизни, и Семен двинулся дальше — мелкая графика на бересте. Сначала крючки и палочки, потом буквы и цифры. Группы соревнуются друг с другом. Самое тяжкое преступление — не помочь члену своей группы или обидеть его. Ты хочешь быть лидером? Пожалуйста! Если ты считаешь себя сильнее или умнее кого-то, значит, должен о нем заботиться, отдавать самый вкусный кусок и уступать удобное место!

Примерно еще через месяц Семен ввел уроки физкультуры, лепки и рисования, а также стал регулярно проводить коллективную уборку территории и походы в лес за дровами. Он начал уже время от времени улыбаться и даже шутить с учениками — считал, что может себе позволить такое.

Во время очередной оттепели в форте появился Эрек — соскучился, вероятно, по Семхону и Ветке. Семен хотел было объяснить детям, что большой волосатый дядя очень злой и страшный, но вовремя спохватился: поверить в это при близком знакомстве с питекантропом невозможно. Эрек пытался играть с детьми в некое подобие футбола — веселья было море, и он смеялся громче всех. Потом перерыв кончился, и Эрек вместе со всеми дружно направился в класс, где вознамерился сесть «за парту». Удивительно, но это ему удалось, правда, остальным пришлось изрядно уплотниться. Что делать в такой ситуации, Семен не знал: питекантроп здесь явно лишний, но выгонять жалко — стоит лишь взглянуть на его довольную рожу. В общем, урок Семен повел обычным порядком — в этот раз они проходили сложение и вычитание. Желающие отвечать на вопрос поднимали руку и, получив разрешение, вставали с места. Понаблюдав эту процедуру и, конечно, не поняв ее смысла, Эрек тоже стал тянуть вверх свою огромную волосатую лапу. Семену не осталось ничего другого, как «вызвать» его — не объяснять же детям, что дядя просто шутит. Довольный Эрек собрался встать и ответить, сколько будет семь минус три, но ничего не вышло — заклинился. Столы и лавки не были, конечно, прибиты к полу, но изготавливались они в основном с помощью топора и без гвоздей, так что всевозможных перекладин и раскосов, привязанных ремнями, в них хватало. Семен не удержался, и ученики впервые увидели своего грозного учителя смеющимся по-настоящему. В общем, перемену пришлось объявить досрочно. Впрочем, не имея часов, Семен это всегда делал на глаз — когда замечал у детей признаки утомления.

Снаружи доносились смех и крики, а освобожденный Эрек грустно слушал объяснения, что все это не для него, а для совсем-совсем маленьких детей — вот таких! Наконец питекантроп шумно вздохнул (ничего не поделаешь!), согласно замычал и начал выбираться наружу.

После окончания занятий Эрека на территории форта не обнаружилось. Сухая Ветка доложила, что питекантроп поиграл с маленьким Юриком, доел оставшееся после завтрака мясо, обглодал все кости, включая позавчерашние, и побрел куда-то в сторону поселка лоуринов — домой, вероятно. Семен вздохнул с облегчением. Вскоре, однако, выяснилось, что сделал он это напрасно.

Через два дня питекантроп вернулся. И не просто так, а с сыном на плечах! Следовало признать, что Эрек оказался точен: двухлетний Пит не намного уступал в габаритах некоторым «первоклашкам».

— Вот так! — сказал Семен Сухой Ветке с изрядной долей сарказма. — Мери с нашим Юркой немало повозилась. У тебя, может, потому и грудь не свисла, что она его в основном и выкормила. Теперь твоя очередь — будешь с ее Питом заниматься!

— А чего с ним заниматься?! — удивилась воительница. — Он большой уже!

— Это только с виду, — вздохнул Семен.

Вообще-то, физическое развитие Пита вполне соответствовало таковому шести-семилетнего человеческого ребенка. Об интеллектуальном, конечно, говорить не приходилось. Свой поступок его папаша объяснил звуками и жестами: раз уж мне в школу нельзя, то пусть хоть он порадуется!

— Ладно, оставляй, — махнул рукой Семен. — Тем более что твоя Мери скоро второго родит. Да и не только она, многоженец несчастный!

В ответ питекантроп радостно закивал и сообщил, что роды уже благополучно состоялись. Семен заподозрил, что именно это событие позволило Эреку выкрасть у матери первенца.

Как уж оно так получилось, было неясно, но на другой день юный питекантроп оказался среди учеников в классе. Делать ему здесь, по мнению Семена, было решительно нечего, и он его выгнал, дабы не отвлекал публику. Через некоторое время неандертальская часть учащихся стала вести себя беспокойно — то и дело посматривать в сторону двери. Обостренный слух этого вида людей не был для Семена секретом, и он решительно распахнул дверь в тамбур. У порога сидел Пит и почти беззвучно рыдал.

— Та-ак, — протянул учитель, обращаясь не то к себе, не то к присутствующим. — И что же с ним делать? Прогнать или оставить?

Класс молчал — говорить что-либо на уроке без разрешения строжайше запрещено, а разрешение дано не было. Семен в раздумье прошелся между столами, всмотрелся в глаза детей.

— Его зовут Пит. Он — другой человек. Он еще не умеет говорить, не понимает слов и не может рисовать знаки. Если я оставлю его здесь, кто-то из вас должен учить его, помогать ему. Вместо игры, вместо отдыха. Есть желающие? Кто?

Шестнадцать человек молча одновременно подняли руки.

«А они в общем-то неплохие ребята, — думал вечером Семен, устало пережевывая кусок мяса. — И дрессировку прошли быстро, и русский язык хорошо берут. Впрочем, это, наверное, не столько их заслуга, сколько моя. Точнее, заслуга инопланетян, которые повредили мне мозги: сам того не желая, я просто закачиваю в детей знания, используя свою способность внушения. От этого к вечеру становлюсь полутрупом. Впрочем, „пахать“ самим им все-таки приходится. Кроме того, детишек я отбирал в основном по принципу „нравится — не нравится“. А нравятся мне дети умные и неагрессивные, склонные к альтруизму. Уже можно назвать тройку лучших. Странно, но в нее войдет и неандертальская девочка. Стоит ли их выделить? До сих пор мы обходились без оценок — нужны ли они? Ладно, все это решаемо, лишь бы войны подольше не было…»

— Почему люди считают мамонта самым главным животным? — Семен смотрит на класс — четыре поднятые руки. Меньше обычно не бывает: в каждой группе хоть кто-нибудь должен быть готов ответить, иначе позор. — Ланукта, говори!

Юный аддок поднимается с места:

— Люди считают мамонта главным, потому что он самый большой, самый сильный и никого не боится.

— Садись! Правильно. Следующий вопрос: а почему мамонт действительно является главным животным?

Руки поднимаются не сразу, но их все равно много.

— Говори!

Неандерталец мнется несколько секунд, собираясь с духом, потом выдает:

— Мамонт ест траву, кусты и деревья. Он топчет землю и дает много навоза. От этого трава растет хорошо, а деревья — плохо. Без мамонта наша степь станет болотом или зарастет лесом. В лесу и болоте мало еды для животных. Там не водятся стада, на которые охотятся люди.

— Хорошо, — кивает Семен. — Теперь трудный вопрос. Чьим воплощением является мамонт: Аммы, Пренгола или Умбула?

Вопрос, конечно, не очень сложный, но верования каждого народа они изучали на разных уроках, а сравнительный анализ не проводили. Дети должны сделать это сами — смогут?

— Топихок, говори! — Семен ловит себя на мысли, что уже подзабыл, имазр этот мальчишка или лоурин. Тем не менее он — один из лучших, только не знает об этом.

— Амма, Пренгол и Умбул — названия Бога Творца на языке темагов, лоуринов, аддоков и имазров. Он создал все три мира — Нижний, Средний и Верхний. Чтобы наш Средний мир не превратился в Нижний, Творец бережет его. Для этого он стал мамонтом.

— Садись, правильно! Кто хочет добавить?

Желающих несколько. Семен выбирает неандертальскую девочку:

— Все люди знать, что Бог Творец один есть. Не все знать, что этот мир он мамонт стать. Семхон говорить люди это. Теперь люди знать.

— Ну-ну, — усмехается Семен, — люди и без меня когда-нибудь додумались бы. А теперь перестань волноваться и повтори то же самое, расставляя и меняя слова как надо.

С паузами и запинками девочка повторяет — почти без ошибок. Семен больше не в силах выносить умоляющий взгляд. Он берет в руку кусок мергеля и на сланцевой плите, прислоненной к стене, крупными буквами пишет: РЫБА, ОЛЕНЬ, ЧЕЛОВЕК. Тычет пальцем:

— Какое слово? Говори!

Маленький питекантроп вскакивает — он счастлив:

— Лы-ыбар! А-а-линь! Чи-а-вик!

— Молодец! Садись!

Говорить и тем более читать Пит, конечно, не умеет. О чем идет речь в классе, он не понимает или почти не понимает. Он в основном «обезьянничает» — подражает присутствующим, повторяя их действия. В том числе поднимает руку, изображая готовность ответить на вопрос. Нет горше обиды, если других вызывают, а его нет. Специально для него Семен придумал десяток вопросов, ответы на которые Пит обычно угадывает. Время от времени, давая ученикам передышку, Семен вызывает маленького питекантропа. Смеяться «в голос» на уроках запрещено, улыбаться — можно. Впрочем, никто особенно и не смеется. Просто у детей не так уж много развлечений, и Пит сделался одним из них. С ним возятся как с любимой игрушкой и конкурируют друг с другом в попытках хоть чему-нибудь его научить.

«Это, наверное, интереснее, чем со щенком или котенком. Кроме того, рядом с ним каждый чувствует себя очень ученым и умным — это льстит, так сказать, самолюбию. При этом все забывают, что Пит, по сути, еще младенец. Сами они в его возрасте… Впрочем, поскольку мальчишку никто не обижает, будем считать, что идет научный эксперимент: до чего сможет доразвиться реликтовый гоминид в условиях интенсивного обучения? Существует прямая связь между речью, интеллектом, мелкой моторикой кисти руки и информационной насыщенностью среды. Вот и посмотрим…»

Ни зимой, ни весной войны не случилось, и учебный год Семен благополучно закончил. Впрочем, как сказать…

В тот день нового материала Семен не давал — «гонял» учеников по пройденному. С перемен они возвращались неохотно: на улице травка зеленеет, солнышко блестит — весна, точнее, почти уже лето. Планы свои учитель скрывал до последнего момента. И этот — радостный для него — момент наконец настал.

— Поздравляю вас, дети разных народов, с окончанием учебного года, — с усмешкой сказал учитель. — Этот урок — последний. До осени никаких занятий не будет. С этого момента можете болтать на родных языках и вообще делать что хотите. Все свободны! Не слышу радостных криков?!

Криков действительно не было, и Семен продолжил:

— Можете отправляться в свои стойбища. Я попросил имазров и аддоков прийти за вами — их стоянки видно со смотровой площадки. Темагов (неандертальцев) отвезет на тот берег Седой — он приплыл еще вчера. Лоурины отправятся завтра с Варей — на волокуше. Отдыхайте! Да, чуть не забыл: можете забрать свою старую одежду, если она вам еще не мала, а можете отправляться в нашей. Дома скажете, что это — священная одежда из шерсти мамонта, которую умеют делать лоурины. Впрочем, — поправляется Семен, — не только мамонта, но и других животных.

Дело в том, что лоуринские прядильщицы и ткачихи давно уже вошли во вкус и использовали все подряд. В том числе шерсть «союзных» волков. Подвергаться вычесыванию во время линьки эти гордые зверюги любили — даже те, которые с людьми почти не общались. А уж шкуры копытных, забитых весной и осенью, оказались просто неисчерпаемым источником сырья. Ткани получались толстые и грубые, но одежда из них была легче и, главное, при носке пропускала воздух. Рубахи из шкур постепенно становились лишь зимней одеждой, защищающей от мороза и ветра. Для стирания межплеменных различий Семен с самого начала заставил всех учеников одеваться одинаково — в одежду из шерсти, изготовленную по его спецзаказу.

Дети за столами начали тихо переговариваться. Учитель вздохнул облегченно и закончил свою речь:

— Ну, а я исполню сегодня свою давнюю мечту: возьму удочку и пойду ловить рыбу! Буду сидеть на берегу, молчать и ни о чем не думать. Можете на прощанье накопать мне червей — в качестве благодарности за обучение. И помните: это место — ваше. Здесь вас всегда примут, дадут кров и еду.

Много месяцев Семен почти никуда не ходил и не ездил. Окрестный пейзаж надоел ему до чертиков, и он решил оттянуться по полной программе. Погрузил в свое старое каноэ (то самое — первое!) пару выделанных шкур, кувшин с самогоном, котел, кусок мяса, пальму, арбалет, удочку и отбыл вверх по течению. Вернулся он только через трое суток — отдохнувший, загоревший и посвежевший. Вернулся с единственным желанием — немедленно начать заниматься сексом с Сухой Веткой. И продолжать это занятие как минимум до утра, с перерывами лишь на купание.

На подходе к форту благодушное настроение испарилось — над водой разносились знакомые звуки. Семен торопливо привязал лодку, взобрался на обрыв и… длинно выругался.

На площадке возле школьного барака шел «футбольный» матч. Команды, как всегда, были разными по составу. Надо сказать, что коллективными играми в мяч Семен никогда не увлекался — даже в детстве. Здесь же ему пришлось в воспитательных целях изобрести таких игр целые две — мяч только ногами или только руками. И обязательное правило: постоянных команд нет — кто играет за «Медведей», а кто за «Тигров», каждый раз определяется жребием.

В общем, детишки, которые должны уже были вернуться в свои стойбища или находиться на подходе к ним, никуда не делись и азартно рубились в футбол, причем «Медведи» выигрывали со счетом 3:2. Мало того, на сей раз присутствовали и болельщики! Несколько имазров и аддоков шумно выражали свои эмоции; стоящие чуть в стороне неандертальцы звуков не издавали, только жестикулировали. В отличие от первых, они были при оружии.

«Интересно, кто за кого болеет, если „свои“ есть и в той, и в другой команде?» — отрешенно подумал Семен. Потом он решил возмутиться: «Почему чужие на территории форта?!» Однако быстро сообразил, что неандертальцы вооружены неспроста, а на смотровой площадке маячит фигура кого-то из арбалетчиков — всё по правилам.

Семен обошел стороной спортивную площадку и направился к летней кухне, где суетились Сухая Ветка и две неандертальские женщины, которые обычно помогали кормить детей.

— Что за разврат?! — сурово спросил преподаватель. — Учебный год закончился — каникулы у меня!

— Ну, понимаешь, Семхон… — изобразила смущение Ветка. — Ты же велел всех пускать и кормить. А они сначала ушли, а потом стали приходить обратно. По-моему, они не хотят домой. Наверное, им здесь интересней.

— Го-о-ол!!! — донеслось с площадки.

Сухая Ветка привстала на цыпочках и всмотрелась:

— Четыре — два уже! Как ты думаешь, «Тигры» отыграются?

— Вряд ли, — пожал плечами Семен. — У «Медведей» Пит стоит на воротах, а он как обезьянка…

— Как кто?!

— Не важно… — уклонился от ответа Семен и погрузился в размышления.

«Это ненормально. Дети должны радостно разбегаться из школы, потому что каникулы — это святое. Или я что-то не так понимаю? За 8—9 месяцев они оторвались от привычной среды? Одноклассники для них стали роднее соплеменников? Ну, собственно говоря, этого я и добивался. Обольщаться, впрочем, не стоит, ведь могут быть и другие объяснения. Охотничий быт в общем-то информацией беден, а они уже привыкли непрерывно работать мозгами. О чем им говорить с „неграмотными“ сверстниками? О поисках птичьих гнезд, ловле пескарей и выкапывании корешков? Темы, конечно, интересные… Возможно и другое: они попали в „биоэнергетическую“ зависимость от учителя. Кажется, такая бывает, особенно у детей и женщин. Кстати, о женщинах…»

— Скоро уварится? — поинтересовался Семен.

— Скоро, скоро, — заверила Ветка. — Как раз доиграть успеют — они же до десяти голов. Ты за кого болеешь? Я почему-то всегда за «Тигров».

— Это в тебе родовой зверь проявляется — пережиток анимизма.

— Что ты! — засмеялась женщина. — Анимизма только в будущем живет, а наш род от Тигра!

— Неграмотная ты у меня, — вздохнул Семен. — Учиться тебе надо. Знаешь, я тут на реке местечко присмотрел: песочек, водичка, то-се… Поплыли — позанимаемся как в былые годы. Хью тут без нас присмотрит…

— Поплыли, Семхон, — просияла Сухая Ветка. — А то ты всю зиму был такой усталый!

Они отвезли Юрика в поселок неандертальцев и отправились на пляж. Вода, правда, была еще холодновата, но… В общем, в форт они вернулись только в середине следующего дня. Детей на территории видно не было, и Семен вздохнул облегченно — разошлись-таки! Чтобы окончательно убедиться в этом, он решил заглянуть в барак. Заглянул и…

И устало опустился на пол у закрытой двери в учебное помещение. Судя по голосам, весь класс был в сборе: дети тянули жребий, кому на этом уроке исполнять роль Семена Николаевича.

Результатов жеребьевки Семен не дождался — тихо покинул барак, дошел до «избы» и забрался на смотровую площадку. Его подозрения подтвердились: стоянки аддоков и имазров были пусты — взрослые ушли, оставив детей в форте.

— Один поэт из будущего, — грустно сказал Семен своей женщине, — придумал такие слова: «И вечный бой — покой нам только снится…» Это он их про меня придумал.

— Да что ты расстраиваешься, Семхон?! — удивилась Сухая Ветка. — Это же хорошо, когда много детей. Пусть живут, пусть играют — тебе жалко, что ли?

— Нельзя, — вздохнул Семен. — Педагогическая практика показывает, что оставленный без присмотра детский коллектив стремительно деградирует и самоорганизуется… м-м-м… не лучшим образом. Вся моя работа пойдет насмарку. Надо что-то придумать.

И он придумал. Когда детям в очередной раз надоело играть в футбол и они забились в барак, Семен вошел в класс. Все привычно встали.

— Садитесь, — разрешил учитель. — У меня есть идея: со всеми желающими мы отправимся в культпоход. На все лето. Будем жить по нескольку дней в поселках темагов, пангиров и лоуринов, на стойбищах имазров и аддоков. Каждый будет рассказывать и показывать остальным, как живут его соплеменники. Мы будем плавать на лодках, ездить на лошадях. Мы увидим, как делают посуду из глины, куют металл, ткут ткани, как объезжают лошадей и учат щенков возить нарты. Может быть, вы сможете подружиться с волками, кабанами и даже с мамонтами или саблезубами. Вы узнаете о разных способах охоты и о том, как сделать так, чтобы мясо долго хранилось, узнаете о новых съедобных растениях и ловле рыбы. Кто хочет?

Руки поднялись молча и дружно — конечно же, все!

Что ж, затея в общем-то удалась. Правда, к осени на голове у Семена вновь появились седые волосы. Саблезубов они, конечно, не встретили, зато много дней бродили вслед за семейством мамонтов. Что уж там объясняла сородичам Варя, осталось неизвестным, но кое-кому из человеческих детенышей удалось даже поиграть с мамонтятами. Люди встречали гостей далеко не всегда радостно, особенно молодежь. В поселке лоуринов даже возникла драка — местные сами «круче вареных яиц», а тут приходят какие-то! Семен не стал останавливать потасовку — четверо лоуринских мальчишек, не раздумывая, встали на сторону одноклассников, и они в общем-то победили.

В начале осени караван вернулся в форт — все были живы, довольны и полны впечатлений. Семен же немедленно увяз в проблемах: «Нужны новые жилые и учебные помещения. Но даже если и удастся что-то построить до морозов, все равно желающих учиться слишком много, и нужно проводить отсев. А как его проводить, чтоб не обидеть руководство племен, которое абсолютно уверено, что именно их дети самые лучшие, а остальные, конечно же, недоумки — неужели Семхон этого не понимает?!»

Сначала Семен затеял многосторонние переговоры и челночную дипломатию. Потом убедился в бесполезности того и другого и просто объявил всем, что будет поступать так, как считает нужным: «Хотите конкурировать — пожалуйста! В количестве и качестве продуктов питания, которые поставляются в форт. Ну, а кто считает себя самым-самым, может прислать людей на стройку и заготовку дров!»

Последнее предложение оказалось почти ошибкой — инструментов на всех, конечно же, не хватило, и аддоки чуть не сцепились с лоуринами из-за топоров, а потом вместе собрались бить неандертальцев, у которых инструментов слишком много. Кое-как утряслось…

Второй учебный год прошел для Семена легче. То ли потому что он втянулся, то ли потому что у него появились помощники. Никакой учебной программы, которую надо выполнить любой ценой, у него, конечно, не было и в помине, так что он со спокойной совестью заставил «второклассников» вести большую часть уроков у «первоклассников». Первые занимались этим с огромным удовольствием, тем более что новички далеко не всегда были младше.

Поначалу Семена сильно беспокоила дисциплина — «давить» личным авторитетом такое количество народу он, конечно, не мог. «Наказывать новичков, приучая к порядку, придется в любом случае — с этим ничего не поделаешь. Но кто будет этим заниматься? „Второклассники“? Спасибо, „дедовщину“ мы уже проходили в другом мире». С проблемой удалось справиться: пример старших учеников, демонстрирующих почти полное послушание, оказался для «первоклашек» очень действенным. Кроме того, на дисциплину сильно повлиял весьма неприятный эксцесс, случившийся поздней осенью.

Мальчишку-имазра Семен решил отправить домой с караваном сородичей, доставившим в форт мясо. У парнишки явно было то, что в будущем назовут «гипердинамия» и «рассеянное внимание». Он был в общем-то неглуп, но выделялся и подавал плохой пример одноклассникам. Семен лично привел ребенка на стоянку и, как смог, объяснил трем пожилым охотникам, что парень хороший, но возиться с ним персонально учитель не может. Охотники выслушали и сказали, что все поняли. На другой день они навьючили на лошадей снаряжение и ушли. Труп бывшего ученика остался висеть между деревьев чуть в стороне от стоянки.

Дети еще плохо понимали, что такое смерть, и почти не боялись ее. Однако известие, что «отчисленного» ученика сородичи не приняли, стало для них потрясением. Оказывается, кроме школы, у них нет теперь другого рода-племени…

Зубами Семен скрипнул, но рвать на себе волосы не стал — к трупам в этом мире он уже притерпелся. Наоборот: он организовал экскурсию к месту «воздушного погребения» и, стоя возле трупа, назвал имена тех, кто при малейшем нарушении будет отчислен следующим. Это подействовало. Сильно.

В тот год Семен занимался в основном с «второклассниками». Без его «суггестии» «первоклашки» освоили за год меньше половины того, что учитель сумел запихать в мозги детям первого «призыва». Семен с этим смирился — не разорваться же ему! Впрочем, он заметил, что и «второклассники», обучая младших, пытаются действовать его методами, стараются заменить зубрежку полугипнотическим внушением. У некоторых, кажется, даже что-то получается…

Вести старших летом в «поход» Семен категорически отказался и приказал им отправляться до осени по домам — своим или чужим в зависимости от желания. Сам же он занялся «первоклассниками». В итоге летом произошло событие, недооценить значение которого было трудно.

К поселку лоуринов прибыл караван из четырех всадников и шести вьючных лошадей. Оказавшись в пределах видимости, самый маленький всадник начал раз за разом повторять знак из языка жестов лоуринов: «Я — свой». После гибели союзных племен этот знак не использовался — его заменил жест «я — лоурин». Подросток-дозорный не смог опознать путников, за что, конечно, заработал увесистую оплеуху от старейшины, которому пришлось лично подняться на «место глаз» над поселком. Прибывшие оказались имазрами — трое охотников и мальчишка, который, кажется, побывал здесь прошлым летом. Старейшины в сопровождении воинов отправились навстречу гостям, дабы не подпускать их слишком близко к поселку. Взрослые вступили в переговоры, а мальчишка куда-то убежал, поскольку внимания на него никто не обращал.

Медведь и Кижуч довольно быстро поняли, что бывшие враги пришли с миром. Однако уяснить, зачем они это сделали, старейшины не смогли и решили прибегнуть к испытанному средству: в поселок был отправлен «гонец» за закуской и волшебным напитком. Приняв по «граммульке» почти чистого спирта, старейшины слегка воспарили духом и стали понимать с полуслова друг друга, но не гостей. Пришлось налить и чужакам — а что делать?! Гости выпили, прослезились, закусили и возобновили свои объяснения. Взаимопонимание улучшилось — стало ясно, что имазры чего-то хотят от лоуринов. Ободренные успехом старейшины разлили всем «по второй» и поняли, что имазры им что-то предлагают. После третьей дозы разговор стал совсем непринужденным, но быстро ушел очень далеко от главной темы. Имелся, конечно, только один способ вернуть его в нужное русло, но… Но оказалось, что кувшин почти пуст. Это было совершенно неприемлемо, и «гонец» вновь отправился в поселок. Заодно ему было приказано отловить и доставить обратно чужого мальчишку. Для шпиона он, конечно, маловат, однако — непорядок.

Ловить мальца не пришлось — он явился сам даже раньше, чем вернулся «гонец». При этом его сопровождали два лоуринских пацана, проведших две зимы в школе Семхона. Они оживленно болтали между собой на совершенно непонятном языке и не обращали на взрослых никакого внимания. Кажется, они собрались кататься на лошадях…

Волшебный напиток не подвел: когда новая доза перекочевала из кувшина в организмы великих воинов, Кижуча осенила идея:

— А ну, подь сюда! — поманил он пальцем одного из своих мальчишек.

— Чего еще? — неохотно приблизился малолетка. — Нам на речку ехать надо!

Это прозвучало, конечно, невежливо, но лоуринские дети — они такие. Остальные, впрочем, не лучше…

— Щас ты у меня съездишь! — пригрозил старейшина. — Хочешь, чтоб ухи оборвали?

— Не, не хочу — больно будет.

— То-то же! Ты знаешь, зачем эти приперлись?

— Чего тут знать-то?! Посуды хотят нашей. И ткани — ихнему вождю на рубаху. Ну, я пошел…

— Стоять!

— Стою… — Парнишка вздохнул и с тоской посмотрел на двух сверстников, которые возились с лошадиным седлом.

Затею чужого старейшины имазры подхватили и развили. В результате никуда мальчишки не поехали, а приняли активное участие в переговорах. Самогонки, правда, им не дали…

Как выяснилось, дело обстоит таким образом. Глава клана имазров посылает вождю лоуринов подарок: двух верховых лошадей и мешок кремневых желваков высокого качества. Посылает все это он, конечно, совершенно безвозмездно — в знак уважения и дружбы. Однако главный имазр не обидится, если вождь лоуринов в свою очередь захочет ему подарить несколько керамических сосудов и кусок шерстяной ткани. Более того, мальчишка-имазр извлек из кармана довольно обтрепанный обрывок бересты и передал его сверстнику-лоурину. Тот развернул и, глядя на мелкие значки, довольно четко доложил, сколько и каких именно сосудов желает получить Ващуг, а также размеры куска ткани.

Изрядно уже окосевшие старейшины принялись хохотать. Но не над способом передачи информации, а над ней самой — предлагаемый обмен «подарками» показался им совершенно неравноценным. В итоге началось то, что люди будущего назовут словом «торг».

Этот торг закончился только к вечеру следующего дня. Хозяева и гости остались довольны друг другом, хотя последние дали значительно больше, а получили меньше, чем хотели. Зато они увезли с собой целый кувшин (довольно маленький) волшебного напитка — от нашего вождя вашему вождю. В последний момент старейшины вспомнили о магическом сражении, случившемся когда-то в форте Семена, и самогон слегка разбавили: во-первых, чтоб не горел, а во-вторых, нечего баловать!

Когда Семен узнал об этой истории, а случилось это довольно быстро, он оказался буквально в шоке.

«Как это понимать?! То есть, с одной стороны, конечно… Но с другой?! Да-а-а…

Последние несколько тысяч лет людям моего мира торговля кажется чем-то совершенно естественным. Считается, что она была всегда, а это далеко не так. Предыдущие десятки тысячелетий никто ничего не продавал и не покупал — люди вели натуральное, самодостаточное хозяйство и полагали, что все чужое опасно. Археологи, правда, фиксируют иногда на палеолитических стоянках предметы, чуждые той или иной «культуре». Однако если бы обмен и торговля были бы тогда обычным явлением, то никаких «культур» потомкам выделить бы не удалось. Впрочем, в этих вопросах я не специалист и судить могу лишь из общих соображений.

Что же произошло здесь и сейчас? Колдун и глава клана имазров возжелал получить предметы, которые являются продуктами чужой (и очень сильной!) магии. Он что, страх забыл?! Или просто очень сильно хочет? Последнее вероятней, потому что без страха он попытался бы просто отнять желаемое. Будучи колдуном, он совершенно справедливо считает, что добровольно (в обмен) отданные вещи значительно менее опасны. А что будет дальше? Если Ващуг не отравится едой из нашего горшка, если не покроется прыщами от новой рубахи, то… То его сосед-аддок тоже захочет и горшков, и тканей! Это что же начнется?! Вообще-то, считается, что торговля — путь к взаимопониманию. Увы-увы, не только к нему… Так или иначе, но главное событие уже свершилось — Рубикон, как говорится, перейден. Остается ждать последствий и пытаться контролировать ситуацию».

Ожидание оказалось недолгим: меньше чем через год Семену пришлось озаботиться введением некоей валюты.

«Что такого могут дать лоуринам соседи? Чего у нас нет или чего мы не можем добыть сами? Неандертальцы, допустим, получают посуду в обмен на керамическую глину — искать месторождение возле поселка я не стал из стратегических соображений. А остальные? Продукты питания и прирученных лошадей? Совсем не факт, что лоуринам нужно становиться всадниками — североамериканские индейцы дорого заплатили за такой шаг. Да и превращать степных охотников в гончаров и ткачей тоже не стоит — это утрата „экономической“ независимости. Значит, не мясо и не лошади. Что же? О, придумал! Это достаточно безумно, чтобы сработать, — так почему нет? Сено!

Да-да, плотные связки сухой травы примерно одинакового размера. Зачем? Для жертвоприношений, конечно, потому что лоурины — очень религиозные люди. А попросту — подкармливать зимой мамонтов. Если этим животным помощь не понадобится, то сено благополучно сожрут олени и бизоны — охотникам только на пользу, если они будут держаться ближе к поселку».

Смешно, конечно, но затея с сеном прижилась и начала приносить свои плоды. Кижуч с Медведем заделались крутыми торгашами и даже самостоятельно изобрели некое подобие весов для оценки достоинства предлагаемых им «монет». К недовольству Семена, величайшей (можно сказать: сакральной!) ценностью среди кроманьонских племен сделался «волшебный» напиток, а попросту самогон. Семен ругательски ругал себя за то, что выпустил его производство из рук. Утешало только два обстоятельства: увеличивать производство, кажется, лоурины не собирались — высокие «цены» их устраивали. Соответственно, спирт оказался доступен лишь «главным людям», да и то в очень ограниченном количестве. Неандертальцы же его вообще не употребляли — оказалось, что алкоголь вызывает у них лишь токсикоз и сонливость.