Народ Моржа

Глава 8. Ветка

Сухая Ветка убрала со стола горшок с остатками мяса, пустые миски и поставила вместо них три глиняные кружки с дымящимся «чаем». В обычных условиях и вождь, и старейшины при вкушении пищи не использовали такого большого количества посуды. Здесь же — в жилище Семхона — пользование индивидуальной миской и ложкой было ритуалом, который давно уже сделался привычным.

То, что происходило в избе, наверное, можно было бы назвать советом, но его участники ни названием, ни процедурой не озаботились. Мероприятие продолжалось уже третий день и никого не радовало. Главный фигурант — Семхон Длинная Лапа — постоянно отсутствовал.

Медведь неловко взял кружку, отхлебнул ароматную желтоватую жидкость, обжегся, поставил обратно на стол, схватил валявшийся рядом нож и с силой воткнул клинок в темную от времени плаху столешницы.

— Хватит! Хватит болтать!!!

— Зря ты стол портишь, — вздохнул Бизон. — Семхон ругаться будет…

— Плевать! Вы что, не понимаете, что происходит?! Сколько слов ни говори, а суть-то не меняется: аддоки с имазрами пустили на свою землю чужаков!

— Укитсы для них не чужаки, — поправил Кижуч, — скорее уж мы.

— Плевать! Они же, как муравьи, расползаются во все стороны, забирают нашу добычу, убивают наших людей! Четверых хьюггов убили!!! Что, не так, что ли?!

— М-да, — покачал плешивой головой Кижуч, — похоже, Семхон своего добился — хьюгги стали для тебя своими.

— Да, стали! Что в этом такого?! А пангиры?! Тех двоих укитсы и убили — я в этом не сомневаюсь!

— Семхон говорит, что это может быть недоразумением, — не очень уверенно сказал Бизон.

— Знаю я, что он говорит!!! — заорал Медведь.

— Семхон считает, что плохой мир лучше хорошей войны, — продолжил вождь. — Может быть, даже наверное, в данном случае он не прав. Но надо продержаться хотя бы до зимы — тогда мы сможем быстро передвигаться по снегу, а они…

— Так-то оно так… — с сомнением проговорил Кижуч. — Только до снега укитсы окончательно скрутят имазров и аддоков, заставят их пролить нашу кровь. Тогда и у нас, и у них не будет другого выхода, кроме войны. Вся эта орава навалится на лоуринов и хьюггов.

— Черт бы побрал этих нелюдей! — простонал Медведь. — Как только река замерзнет, их просто всех вырежут. И десяток самострелов им не поможет! Семхон, конечно, скажет, что их нужно защищать…

— А ты так не считаешь? — усмехнулся Кижуч. — Служение есть Служение — мы его приняли.

— Приняли, приняли! Ну и что?! Предложи что-нибудь вместо войны! Причем — немедленной! Каждый потерянный день делает сильнее наших врагов, а не нас!

— Вообще-то, они еще не объявили себя нашими врагами…

— Вообще-то! — передразнил Медведь. — Семхон просто не желает сражаться! Он размяк и протух в своей школе. Убили пятерых его учеников, убили союзника, которому он переправил целое озеро волшебного напитка, а ему все мало!

— Не шумите, старейшины, — попросил Бизон. — Я понимаю, почему вы злитесь. Мир вокруг нас сильно изменился, он стал сложным. Семхон очень многое дал нам, но лишил одного — власти над собой. Вы злитесь, потому что понимаете: только он, начав войну, может закончить ее победой. Разве не так?

Старейшины потупились и промолчали. Вождь продолжил:

— Плохо, конечно, что все зависит от одного человека, но это так. За ним пойдут хьюгги — все, кто может носить оружие, а за мной или за вами — нет. Он способен вернуть бывших союзников или заставить их соблюдать нейтралитет, а мы — нет. Я не уверен даже, что в трудный момент наши женщины-воительницы будут мне подчиняться…

— По-моему, — сказал Кижуч, — Семхон и сам понимает, что надо начинать сражаться, но что-то ему мешает.

— Это он сам себе мешает! — прорычал Медведь. — Мы все трое уверены, что нужно немедленно начинать войну! И Хью так считает — вы знаете об этом. Но без Семхона нам не обойтись, и я спрашиваю: что или кто может заставить сражаться Длинную Лапу?

Воцарилось молчание — вопрос был в значительной мере риторическим. И вдруг прозвучал ответ:

— Я.

Присутствующие замерли, а потом медленно повернули головы. Возле печки лицом к ним стояла сильно постаревшая, но все еще, наверное, очень красивая Сухая Ветка. Она вытирала обрывком шкуры измазанные сажей руки. Под взглядами начальства она не смутилась, а твердо повторила:

— Я заставлю.

Весть о том, что «укитсы пришли», привезли бывшие выпускники — имазры и аддоки. В конце весны они стали покидать родные стойбища и стягиваться в форт. Те, кто не успевал это сделать, рисковал заплатить жизнью за неумение правильно держаться с «гостями».

Самое отвратительное, что это был не набег и не атака. Надменные татуированные воины прибывали в чужие стойбища и располагались в них по праву старших родственников. Отказать им в еде и женщинах никто, конечно, не смел. Первое, что предпринял Семен, — обратился к руководству лоуринов с просьбой прислать в форт женщин-воительниц и тех воинов-мужчин, без которых племя сможет какое-то время обходиться. Вместе с ними прибыло и само руководство. Началась тягомотина — не мир и не война.

Что бы ни случилось, кормить людей было нужно — охота в степи продолжалась. Охотники перемещались туда-сюда, и Семен смог передать послание с предложением о встрече главному укитсу. Его имя Семену было уже известно — Нарайсин, но оно решительно ничего ему не говорило. Свидание было назначено в удобном месте — на вершине всем известного холма, с которого открывался широкий обзор во все стороны.

Оставив свиту внизу, Семен пешком поднялся на вершину и довольно долго рассматривал медленно приближающегося всадника. Тот не только был разодет «в пух и перья», но и на голове имел некое подобие шлема или маски устрашающего вида. Спешиваться чужак не собирался — вероятно, желал смотреть на собеседника сверху вниз. Семен не возражал — так при необходимости его легче будет «снять» арбалетчику. Оружия у главного укитса было полно, но все одно явно предназначалось для битв магических, а не физических. Сообразив это, Семен воткнул свою пальму древком в землю и сложил на груди руки.

— И что же это значит? — насмешливо поинтересовался он. — Ты надеешься испугать меня маской из шкуры гиены или просто боишься показать лицо?

— Пади ниц, несчастный, — раздался глухой голос, — и моли о пощаде!

— А можно я буду молить стоя? — улыбнулся Семен. — Тебе не страшно сидеть так высоко? Ведь и упасть можно… на чужую-то землю!

— Укитсам принадлежит вся земля Среднего мира! А тебе нечего на ней делать!

Продолжая улыбаться, Семен перешел на громкий свистящий шепот:

— Знаешь что, сука? Сейчас я стащу тебя с лошади и буду бить долго и больно! На глазах у всех! Ты что же творишь, подонок?!

— Ну… Я… — послышалось бормотание из-под маски. — Они меня заставили, Семхон!

— Кто тебя заставил, гад?! «Отца» твоей семьи убили! Ребят моих, ни в чем не повинных! Ты даже представить не можешь, что я с тобой сделаю!

— Ничего ты мне не сделаешь! — гневно (и испуганно) вскричал Ванкул. — Руки теперь у тебя коротки! Не убивал я их… Так получилось…

— Ну, разумеется! Только не говори, что ты — Нарайсин!

— М-м-м… Я — это он… сейчас. И ты мне ничего не сделаешь!

— Ладно, а где настоящий? То есть тот, кто был раньше главным укитсом?

— А-а… Э-э… Он там…

В общем, беседа состоялась, но принесла мало утешительного. Похоже, заговор против Нишава зрел давно — возможно, с момента прихода к власти. Формальное обвинение — нарушение «заветов предков» (что же еще?!), а по сути — извечное стремление вторых стать первыми, особенно если место первого хорошо обустроено. Судя по всему, о заговоре Ванкул прекрасно знал и, возможно, даже был его участником — он был кровно заинтересован в избавлении от «отца». Заговорщики Нишава убили, власть захватили и озаботились ее укреплением. Требовалось некое успешное деяние, сопоставимое по масштабам со свершениями былого правителя. Они не придумали ничего лучше, чем устроить «наезд» на отбившихся от рук имазров с аддоками. И заодно как следует «пощупать» загадочных чужаков, которые живут дальше к востоку. Предметы роскоши — посуда и ткани — их, конечно, интересовали, но в большей мере требовались победы.

Семен ужаснулся: «Так долго возиться с укитсами, чтобы в итоге оказаться в исходной точке! У разбитого, можно сказать, корыта!!! Сволочи… Обидно и противно… Но Художник был прав: это Служение я взвалил на себя сам — жаловаться мне некому. И нет у меня права потакать своим желаниям и прихотям — даже прикончить Ванкула не могу, поскольку пользы от этого не будет, только вред. Может быть, еще не все потеряно? Жертвы уже есть, но всеобщая резня пока не началась — может, удастся без нее обойтись?»

И Семен стал пытаться — упорно и долго. С руководством укитсов встретиться ему никак не удавалось — на переговоры упорно являлся лишь «заместитель» Ванкул, который нес какую-то чушь. Старейшины и вождь лоуринов почти единодушно требовали начать военные действия — находить поводы для отказа становилось все труднее. В конце концов терпение у Семена лопнуло, и он решил, что если в следующий раз вновь появится Ванкул, то он набьет ему морду и отправит звать настоящее начальство.

Делать этого не пришлось: человек, поднявшийся на холм, был ниже ростом, уже в плечах, из-под маски звучал иной голос — фальши, подавленного страха в нем не слышалось.

— Что ты хочешь, дикарь?

— Говорить с Нарайсином!

— Так говори!

— Н-да? А ты — это он или опять магическая подмена?

— В этом мире спрашиваю я! Мне отвечают.

— Ну-ну… Этим миром правит Творец. Его земное воплощение — мамонт. Взявший его жизнь против его же воли достоин одного — смерти. Тот, кто не знал этого, может быть прощен. Один раз. Теперь ты знаешь. Для начала покинь оскверненную тобой землю. Любой укитс, оставшийся здесь, будет убит.

— В этой земле много пищи для наших предков. Умбул не может заставить их голодать. По его воле мы будем кормить их. Те, кто станет мешать нам, быстро покинут этот мир!

— Ты выдаешь свою жажду власти за волю Умбула! Берегись его гнева!

— Тебе ли судить о его воле, жалкий червяк?!

— Конечно-конечно, правильно понимать Умбула могут лишь навозные мухи! Ты даже не решишься проверить, испытать свою правду — знаешь же, что ее нет!

— Ха-ха, испытать! Тебе известен способ?

— Конечно! Давай сразимся — хоть с оружием, хоть без оружия! Победитель прав, люди побежденного уходят, оставив оружие.

— Нет. Мало ли какие духи служат тебе против воли Умбула!

— Боишься, значит! Ладно: мой воин против твоего воина!

— Чтобы ты передал ему силу своей нечисти? Не смеши меня! Такое испытание возможно лишь под защитой магического числа 7! А лучше — 13!

— Раскатал губу! Самое магическое число — это три! По трое с каждой стороны будет достаточно.

— Не будет! Ты сможешь помешать проявлению высшей воли — только семь! Или, в крайнем случае, пять!

— Ладно, — согласился Семен, — по пять воинов с каждой стороны. Где и когда?

— В этом мире я задаю вопросы!

— Да пошел ты…

Ничего нового Семен, конечно, не изобрел: испытание воли бога или богов через драку возникло в дремучей языческой древности и дожило до расцвета мировых религий. Постепенно оно выродилось, приняло извращенные формы вплоть до судебных поединков, в которых участвовали наемники. Особых оснований верить своему оппоненту, что тот подчинится «божьей воле» в случае проигрыша, у Семена не было — приличный колдун всегда найдет отговорку. Честно говоря, он и сам не собирался подчиняться этой воле. Мини-сражение просто сильно поднимет авторитет, укрепит «правовые основания» действий одной из сторон. Может быть, этого окажется достаточно…

Оптимальным вариантом, конечно, был бы поединок главных колдунов — враг будет обезглавлен, а проигравший избавится разом от всех проблем — мертвые сраму не имут. Однако не получилось: сражаться должны простые воины, не имеющие статуса колдунов или магов. Битва, конечно, по отработанной схеме — кидание друг в друга дротиков, а потом рукопашная. На дротиках лоуринам с чужаками не тягаться — лишь бы потерь не понести, а вот в рукопашной… Прошедшим выучку у Медведя противостоять трудно — Семен почти не встречал способных на это. Тем более при использовании пальм вместо палиц и копий.

Главные люди лоуринов затею не одобрили — сочли ее очередной попыткой Семхона уклониться от начала настоящих военных действий. Решение, однако, было уже принято — пришлось его выполнять. Загибая пальцы на руке, Медведь назвал имена четырех участников. Среди них оказались два «лоурина неандертальского происхождения». Жертвовать своими бывшими учениками Семен не хотел, но и ставить их в исключительное положение тоже не мог.

— А пятый кто? — спросил он.

— Я, конечно, — пожал узкими плечами Медведь. — О чем тут говорить?!

— Не выйдет, — твердо заявил Семен. — Ты уже старый, над нами смеяться будут.

— Что-о-о?! Да я тебя, сопляка…

— Тише-тише, не буянь! Пошутил я… Просто тебя заменить некем — кто будет готовить воинов? Ты придумал себе замену?

— Придумал, и не одну!

— Бизон! — привлек главный калибр Семен. — Скажи ты ему!

— Да, — кивнул вождь. — Семхон прав. Более того, не только Медведь, никто из нас — главных людей — не пойдет в этот раз сражаться. Нам предстоит расхлебывать результаты. Разве не так?

— Так, — кивнул Кижуч, — к сожалению.

— Полностью согласен, — сказал Семен, — за исключением маленькой детали: роль Белки буду исполнять я. Это будет обычная магическая подмена — думаю, номер пройдет.

— А Белка на время станет Семхоном? — скривился Кижуч. — Глупостей-то не говори!

— Опять спорить будем?! — возмутился Семен. — Да поймите вы: я же из будущего пришел, а там другие законы совести и чести! Не могу я стоять и смотреть, как гибнут мои люди!

— Похоже, он рогом уперся, — оценил ситуацию Кижуч. — Ты знаешь, как его остановить, Бизон?

— Знаю, — сказал вождь. — На пути к полю битвы Семхону придется перешагнуть через мой труп.

— Через три трупа, — поправил Кижуч. — Если, конечно, Медведь не возражает.

— Чего возражать-то? — кивнул старейшина. — Только сначала я ему руки-ноги поотрываю.

Семен выругался по-русски и выскочил на улицу, хлопнув дверью.

— Похоже, справились, — ухмыльнулся ему вслед Кижуч. — Совсем перестал старших слушаться!

— Какие мы для него старшие?! — вздохнул вождь и глянул в дальний угол комнаты. — Осталось заставить его сражаться по-настоящему. Чтобы, значит, не самому пальмой махать, а людей вести.

Сухая Ветка почувствовала чужой взгляд и обернулась:

— Семхон будет сражаться.

Семену и Нарайсину предстояло наблюдать бой вместе — с пологого склона холма. Сопровождающие были лишены этого удовольствия — расположившись чуть в стороне и выше по склону, они должны были держать на прицеле вражеского колдуна, дабы тот не наколдовал чего лишнего. Не очень приятно, когда тебе в спину смотрит полдюжины дротиков или арбалетных болтов. А что делать?!

Семен отдал последние распоряжения и собирался уже отправиться к своему зрительскому месту, когда к нему подошел Кижуч:

— Бой начался раньше времени, Семхон.

— Что такое?!

— Они применили магию.

— Ее все всегда применяют — вокруг сплошное колдовство!

— Сейчас они запустили что-то очень сильное. Какой-то болезнетворный демон вселился в Барсука. Он мучил его всю ночь до рассвета, заставляя отдавать то, что внутри, — верхом и низом.

— Понос и рвота?! А судороги, головная боль, липкая кожа?

— Ну, да.

— Он просто чем-то отравился вечером! Съел что-то не то!

— Все пятеро воинов вкушали пищу вместе — из одного котла. Ты же видел это, да и сам, кажется, ел мясо.

— Ну, ел… И «чай» Веткин пил.

— Это колдовство, Семхон, — никаких сомнений. Они первые нарушили правила! Давай…

— Нет! Нам нечего им предъявить! Мало ли что Барсук мог съесть или выпить? И потом, признаки отравления иногда появляются не сразу — может, он траванулся позавчера, а скрючило его только сегодня! Кем вы его заменили?

Кижуч посмотрел на Семена непонимающе, и тот ужаснулся: заменить заболевшего воина никому и в голову не пришло! Точно больному не пришло в голову отказаться!

— Он хоть на ногах-то стоять может? — почти простонал Семен. — Беда мне с вами!

— Может, конечно, — заверил старейшина. — Против чужой магии твоя Ветка применила свою — женскую.

— Что-о?! Что она сделала?!

— Ну, не знаю уж, что она делала, но в итоге дала Барсуку выпить настой каких-то травок, и ему сразу стало легче. Перед боем он выпьет еще и, наверное, сможет сражаться.

— Да вы сдурели?! Его нужно просто кем-нибудь заменить!

— Что плохого тебе сделал Барсук? — насупился старейшина. — Почему ты хочешь признать его побежденным?

Семен открыл было рот, чтобы начать говорить, доказывать, спорить, но увидел вдалеке группу воинов и понял, что уже поздно — участники представления вышли на сцену. Ему остается лишь занять свое место под прицелом вложенных в металки дротиков.

Укитсов оказалось шестеро. Они подъехали с правой стороны верхом. Воины спешились, отвязали щиты, навесили на себя боезапас и оружие. После этого один из них, оставшийся невооруженным, увел лошадей обратно. Лоурины приближались пешком — среди них были два неандертальца, которых, как известно, лошади панически боятся.

Никаких театральных эффектов вроде фанфар, возвещающих о начале сражения, предусмотрено не было. Прибывшие первыми как бы обозначили огневой рубеж для своих противников — расстояние прицельного броска дротика. Как только враг на этом расстоянии окажется, можно начинать.

На последней полусотне метров у лоуринов произошла заминка. Высокий широкоплечий воин остановился, чуть согнулся в поясе и, воткнув древко пальмы в землю, прижал к животу руку. Соратники забрали у него щит. Пошатываясь, парень сделал несколько шагов в сторонку, приподнял рубаху, опустился на корточки…

— Похоже, твой воин обгадился со страху, — ухмыльнулся Нарайсин. На сей раз он был без маски.

— Смотри, как бы тебе за обиду не поплатиться, — мрачно изрек Семен, не подозревая, что воспроизводит фразу из популярного исторического фильма.

Между тем Барсук сделал свое дело и присоединился к товарищам. Лоурины вновь двинулась навстречу противнику, но, сделав несколько шагов, остановились. Они стояли минуты две, и татуированная рожа Нарайсина морщилась в довольной улыбке — он уже чувствовал себя победителем. Наконец воины внизу пошли вперед, только теперь их было четверо — на земле за их спинами остались лежать большой прямоугольный щит и скрюченное тело воина. Оно дергалось не то в спазмах, не то в судорогах. Причина задержки Семену была ясна: соратники обсуждали, следует ли добить «раненого» в соответствии с древней традицией или оставить в живых, как требует Семхон.

— Может быть, этого достаточно? — поинтересовался Нарайсин. — По-моему, итог уже ясен.

Семен промолчал: четверо против пятерых — очень плохо, но не безнадежно, ведь эти четверо… Укитсы еще не представляют, каков в ближнем бою неандерталец, прошедший лоуринскую выучку!

Откуда-то слева раздался топот, послышался тонкий крик, почти визг:

— Пай-пай! Пай-о-пай!

К месту битвы тяжелым галопом скакал всадник. Точнее — всадница.

Внутри у Семена все закаменело — Сухая Ветка.

«Она не подгоняет криком свою лошадь. Это знак для людей — я иду!

Она не размахивает на скаку пальмой. В ее мире на лошадях не воюют — только передвигаются.

Она собрала свои волосы в тугой узел на затылке. Распущенные, они очень красивы, но в бою мешают».

Нескольких секунд Семену хватило, чтобы с отвратительной ясностью понять: его женщина не собирается помогать больному. С Барсуком, конечно же, ничего страшного не случилось.

Страшное случилось с ним самим.

«Что заставило Ветку несколько лет назад увлечься „травками“? Старательно и азартно учиться у кроманьонских и неандертальских травниц? Не „что“, а „кто“ — я же и заставил! После организации школы у меня сплошные стрессы, сплошные нервные перегрузки. Конечно же, я стал меньше уделять сил и времени не только сексу, но и простому бытовому общению!

До „нервов“ в этом мире еще не додумались: от чего может уставать молодой здоровый мужчина, если он почти не двигается?! Не от чего ему уставать! Значит, просто „разлюбил“, утратил интерес, поскольку женщина стареет год от года: и грудь уже не та, и бедра, а живот… Да и на лице, наверное, что-нибудь уже заметно. Можно ли с этим бороться? И можно, и нужно! На столе появляется напиток непонятного состава, женская кожа вдруг приобретает непривычный, но очень приятный запах, пучки трав свисают с потолка над изголовьем кровати…

Про все остальное судить трудно, но Веткин „чай“ действует — это совершенно точно. А еще… Во времена далекие — в неандертальском плену — пришлось мне пройти через „обряд очищения“. Снадобье тогда было растительным, а симптомы очень похожи на те, что сейчас у Барсука.

Она отравила воина с единственной целью — занять его место. Зачем?! Чтобы вернуть наше былое духовное единство, чтобы опять стать мне нужной до незаменимости… Дурочка, да я же…»

Он не ошибся: Сухая Ветка, спрыгнув с лошади, даже не подошла к Барсуку. Зато подняла брошенный им щит и, с трудом удерживая его на весу, направилась к оставшимся воинам. Эти молодые мужчины начали сознательную жизнь после катастрофы. Для них Сухая Ветка — маленькая, хрупкая на вид женщина — всегда была чем-то загадочным, непостижимым и недосягаемым. Они подчинились без колебаний — расступились и приняли ее в свой строй.

Увы, оказалось, что не только Семен приготовил «секретное оружие». До «огневого» рубежа оставалось еще полтора десятка метров, когда последовал первый залп — недружный вылет дротиков.

«Они выставили дальнобойщиков! — догадался Семен. — И к тому же… Обычно в таком дистанционном бою каждый участник выбирает себе противника и долбит его дротиками до последней возможности. Эти же действуют иначе — все пятеро бьют в одного, а затем, используя эффект внезапности, без остановки, без паузы — в другого. Причем двое метателей явно специалисты по навесам, когда дротик уходит по крутой дуге вверх и как бы пикирует на противника — чтобы попадать в мишень таким способом, нужно обладать прекрасным глазомером и феноменальной координацией движений».

Один из неандертальцев, кажется, умер на месте — попадание в голову. Он был способен увидеть, а то и поймать рукой даже стрелу, выпущенную в упор, но летящих в него снарядов оказалось несколько, и он оцепенел на долю мгновения — последнего в его жизни. Что ж, это обычный прием в «охоте» на нелюдей…

Парень-лоурин обломал древко дротика, торчащее из его бедра, и, прикрывшись щитом, двинулся вперед вместе со всеми. Семен всмотрелся — до рези в глазах — и понял, что это уже не боец: можно спорить лишь о количестве шагов, которые он сможет сделать прежде, чем упадет…

«Ситуация предельно критическая: еще один убитый или тяжелораненый, и схватка проиграна. Есть только один способ, дающий шанс, только один…»

Ради того, чтобы вот сейчас встать, крикнуть, махнуть рукой, Семен, не колеблясь, отдал бы жизнь, но… Но он прекрасно понимал, что умрет раньше, чем сможет привлечь к себе внимание бойцов.

Команда не была отдана, но воины внизу ее выполнили: перестроились и…

— А-Р-Р-А!!!

Боевой клич прозвучал лишь в голове Семена: громкие звуки для неандертальцев болезненны, и лоурины не кричат, когда сражаются ВМЕСТЕ с ними.

Раненый остался сидеть на земле, двое мужчин сдвинули щиты и ринулись вперед. Маленькая хрупкая женщина с пальмой в руке свой щит бросила и тоже побежала вперед, прикрываясь их спинами.

Воины-укитсы сомкнули ряды, встречая удар вражеского «кулака»…

На момент начала рукопашной невредимыми остались лишь двое атакующих. Из них один был женщиной. Другой — сутулым приземистым неандертальцем, издалека похожим на гориллу. Когда-то этот парень написал выпускной диктант почти без ошибок. А сейчас… Сейчас он словно растворился в воздухе вместе со своей короткой тяжелой пальмой. Женщина от него не отставала…

Раненый лоурин сражаться почти не мог — из его бока торчал дротик. Однако ему удалось отвлечь на себя внимание сразу двух противников — его добивали несколько секунд!

Нарайсин и Семен поднялись на ноги — одновременно и очень медленно. Шагая почти в ногу, молча двинулись вниз.

При их приближении неандерталец зашевелился, перевернулся на бок, встал на четвереньки, а потом, опираясь на древко пальмы, выпрямился во весь рост. Его вид был ужасен — бедро повреждено ударом зубастой палицы, с груди свисает клок кровоточащего мяса, половина лица отсутствует — кажется, даже видна кость.

— Нет, — сказал Нарайсин, — битва не решила нашего спора. Этот нелюдь, наверное, скоро умрет. Значит, погибли все. Это то же самое, как если бы все остались живы. Значит…

Он обиженно замолчал, потому что понял — его не слушают. Или, может быть, догадался, что мир вокруг изменился так сильно, что его слова стали пустым звуком.

Семен смотрел на изуродованного неандертальца:

— Спасибо, Лхойким, спасибо…

Потом он опустился на колени, коснулся дрожащими пальцами волос, лба, щек…

— Веточка… Зачем ты… Веточка… Ну, что ты…

Бледные до синевы губы шевельнулись, и Семен почти приник к ним ухом, чтобы расслышать шепот:

— …Не увидишь старой. Буду ждать там… Молодая и красивая… как раньше… Только ты не спеши… Пожалуйста, не спеши… Ты… очень… нужен… здесь. Очень. Больно… Отпусти меня… Больно… Отпусти…

— Да, Веточка, да… — бормотал Семен, пытаясь ухватить непослушными пальцами рукоять ножа на поясе. Я все сделаю — все, что смогу. И приду…

Клинок вошел почти без сопротивления — в то место, где родинка, которую он так любил целовать.

Тело вздрогнуло.

И застыло.

Навсегда.

Семен повернулся и глянул в лицо Нарайсина. Глава укитсов отшатнулся.

Вождь и старейшины смотрели со склона на поле битвы, смотрели, как к ним приближается Семхон. Они мало видели битв со стороны — в основном в них участвовали. Проломленных черепов, вспоротых животов они не боялись — так умирают воины. Смерть в бою — достойное завершение жизни, так о чем же жалеть, чего пугаться? И тем не менее сейчас они испытывали почти ужас. Но не от вида мертвых. От вида живого…

Семхон Длинная Лапа брел вверх по склону. Ноги его путались в траве, колени норовили согнуться не вовремя и куда-то вбок. Он не опирался на древко пальмы как на посох, не нес оружие в руке или положив на плечо. Он волочил его по земле, словно забыл, что это такое и зачем оно нужно.

«Как может человек быть так долго привязан к одной женщине?! Не знаю как, но Семхон может. Он уже терял ее когда-то, и душа его не рассталась с телом. Наверное, он тогда считал, что сначала должен заставить жить и бороться остатки племени. Он сделал это и уплыл вниз по реке. Никто не сомневается, что он побывал в мире мертвых и забрал оттуда свою женщину. Что же теперь?! — Вождь принял решение и стиснул зубы. — Если на сей раз душа Семхона не выдержала и все-таки покинула живое тело, я не оставлю его в беде. Никто не должен видеть его в таком состоянии. Только бы сил хватило…»

Семен подошел и остановился — ссутулившись и тяжело дыша, словно влез на высокую гору. Взгляд, которым он обвел главных людей лоуринов, подтверждал все худшие опасения — он был бездонен и пуст. Что-то хотел сказать Медведь, но так и не сказал, как-то неловко пошевелился Кижуч, словно привлекая к себе внимание. Ничего этого Семен не заметил. Кажется, он вообще не понимал, где находится и кто перед ним. Он просто пошел вперед, и вождь посторонился, давая ему дорогу. Куда? Зачем?..

Семен нагнулся и выдернул из земли колышек, к которому была привязана уздечка его спокойного немолодого коняги. Неловко взгромоздился в седло, повернул животное и шлепнул древком пальмы по крупу:

— Пай-пай!

Он сразу заставил его бежать рысью — не управляя, не указывая направления — просто бежать. Ни чувств, ни мыслей, только колеблющаяся желтоватая степь вокруг. Потом он понял, что конь очень устал под своей ношей. Семен остановился, слез на землю и пошел дальше пешком.

Он шел, шел, шел… Поднимался и спускался, переходил ручьи и речки не ища брода. Один раз он попал в болото, увяз почти по колено, но не повернул назад, а упрямо продолжал зачем-то лезть вперед. И болото кончилось, грунт снова стал твердым. В трясине он потерял один мокасин, но не заметил этого. Как-то раз Семен оглянулся и обнаружил, что конь идет за ним. Он подозвал его, влез в седло и снова заставил бежать рысью.

Вряд ли это продолжалось долго. Семен почувствовал, что животное вот-вот упадет, и вновь спешился. Он шел до тех пор, пока не запнулся о чью-то нору и не упал. Оказалось, что лежать не хуже и не лучше, чем идти, и он не стал подниматься, только лег поудобней.

Нет, на самом-то деле он не лежал на холодном ветру под необъятным пасмурным небом. На самом деле он сидел теплой летней ночью у воды и выщелкивал ногтем на переднем зубе тему «Воздушной кукурузы». А перед ним на песке в такт извивалась, перебирала ногами обнаженная тонкая светловолосая девочка. Она танцевала второй раз в жизни, но у нее хорошо получалось.

Эта девочка считала себя уродкой и клятвенно обещала своему долгожданному мужчине растолстеть — при первой же возможности. Он запретил ей это — сказал, что извращенец и любит худеньких. Потом — после беременности и родов — оказалось, что петелька-эталон не налезает на ее попу — какое горе! Он посмеялся тогда, отделался шуткой — сказал, что в мире будущего желающие похудеть женщины садятся на диету или начинают бегать трусцой. Несколько дней спустя Семен увидел ее бегущей по тренировочной тропе — в самостоятельно изобретенном и изготовленном лифчике. Спорта, физических упражнений «просто так» в этом мире еще не придумали — Сухая Ветка с подружками стали женщинами-воительницами. Виноват ли Семен? Этим вопросом можно не задаваться: во всем, что происходит с ним и вокруг него, он виновен.

Нет, нельзя сказать, что он вспоминал былое — нельзя! Он просто вернулся в него и переживал заново — день за днем, день за днем…