Наемники Гора

Глава 2 Трудности военного времени

Оторвавшись от стонущей в моих руках и хватающейся за меня Фэйки, я поднял голову. Меня насторожил едва слышный шум. Оттолкнув от себя сразу захныкавшую рабыню, я, схватив нож, вскочил, настороженно всматриваясь в темноту. Я стоял на утрамбованном земляном полу, слегка заглубленном в землю, позади полуразрушенной, плетеной из веток, обгорелой стены. Над головой раскинулось усыпанное звездами гореанское ночное небо, огражденное зазубренным краем стены. Снаружи до меня доносился тихий шелест опавшей листвы. Осенний ветер гонял туда-сюда по проходам между немногочисленными сохранившимися лачугами простолюдинов, сухие, хрупкие остатки некогда роскошного одеяния природы,

Мы встали лагерем здесь, среди обгоревших, полуразрушенных руин, в одной из более или менее сохранившихся хижин. Крыши у нее не было, но остатки стен давали нам некоторую защиту от пронизывающего осеннего ветра. Поселение было покинуто давно, и, судя по отсутствию посуды, предметов быта и обстановки, еще до того, как его подожгли. Место это, как и большинство ему подобных на Горе, по своей форме напоминала колесо, где ступицей была сама деревня, которую по ободу охватывали поля, соединенные с жилым массивом спицами тропинок. Большинство гореанских крестьян проживает именно в таких деревнях, зачастую окруженных частоколом, который они покидают ранним утром, дабы позаботиться о своих посевах, чтобы поздним вечером, устав после долгого дня, вернуться домой. Однако поля вокруг этой деревни, как и около многих других деревень, в этой части страны, теперь были заброшены. Они были непривычно пустынными и не распаханными. Здесь прошли армии Коса.

— Есть здесь кто-нибудь? — послышался чей-то голос, женский голос.

Я молчал, вслушиваясь обстановку.

— Кто здесь? — спросила женщина снова.

Ее голос был глухим и слабым. Следом до меня донесся плач ребенка. Я не спешил отвечать.

— Кто здесь?

Держась в тени, я медленно спиной вперед, сместился к центру хижины. Любое существо, на подсознательном уровне, не склонно воспринимать медленное, плавное движение как угрозу. Кстати, чтобы быть предельно точным, хищники, такие как ларлы, часто пользуются этой особенностью поведения, например, охотясь на табуков, медленно подкрадываясь к жертве. Наоборот, быстрые, резкие движения, имеют тенденцию вызывать защитную реакцию. Двигаясь задом, я как бы давал сигнал фигуре появившейся в дверном проеме, что не собираюсь причинять ее вред, но при этом, на всякий случай, и себе обеспечивал время для реакции. Тоже касалось и смещения в центр хижины, я, позволяя ей получше разглядеть меня и смягчить ее подозрения, одновременно, занимал позицию выгодную с точки зрения использования моего оружия. Подобные действия кажутся инстинктивными, или, по крайней мере, делаются практически без участия сознания. Они кажутся чем-то естественным, и мы склонны считать их само собой разумеющимся. Однако бывает интересно при случае задуматься о возможном происхождении таких хорошо знакомых и считающихся само собой разумеющимися действиях. Уверен, что они могут оказаться результатом естественного отбора, по крайней мере, их аналоги, присутствуют повсеместно в животном мире.

Невысокая фигура вырисовывалась на хоне звездного неба в дверном проеме, сразу за тем, что когда-то было порогом хижины. Она стояла там вполне естественно, как будто по привычке, хотя двери там больше не было. Весь ее вид кричал о крайней степени усталости и одиночества. Она что-то держала в руках, отчаянно и нежно прижимая это к груди.

— Вы — разбойник? — спросила она.

— Нет, — ответил я.

— Это — свободная женщина, — прошептала, до того лежавшая на одеялах Фэйка, становясь на колени.

— Прикрой свою наготу, — приказал я, и Фэйка торопливо прижала к себе короткую, грубую тунику.

— Это — мой дом, — сказала женщина.

— Вы хотите, чтобы мы ушли? — осведомился я.

— У Вас есть что-нибудь поесть? — спросила она.

— Немного, — ответил я. — Вы голодны?

— Нет, — сказала она.

— Возможно, ребенок голоден? — уточнил я.

— Нет, — замотала женщина головой. — У нас много еды.

Я промолчал.

— Я — свободная женщина! — внезапно, жалобно сказала она.

— У нас есть еда, — сообщил я. — Мы воспользовались Вашим домом. Разрешите нам пригласить Вас разделить нашу пищу.

— О, я просила об этом у фургонов, — внезапно зарыдала она. — Для меня это уже не в новинку! Я умоляла! Я стояла на коленях ради корки хлеба. Я дралась с другими женщинами за объедки около дороги.

— Вы не должны выпрашивать в своем собственном доме, — заметил я.

Она начала вздрагивать от рыданий, и из свертка на ее руках послышался тоненький плач. Младенец проснулся. Я очень медленно приблизился к ней, и приоткрыл край пеленки с головы ребенка. Из свертка на меня уставились заплаканные глаза, кажущиеся очень большими на его грязном личике.

— Нас уже сотни, следующих за фургонами, — сообщила женщина. — В эти времена выжить могут только солдаты.

— Ар собирает свои силы, — постарался я успокоить ее, — чтобы отразить вторжение захватчиков. Солдаты Коса, и их наемники, независимо от того насколько они многочисленны, не идут ни в какое сравнение с обученными легионами Ара.

— Мой ребенок голоден, — простонала она. — Какое мне дело до знамен Ара, или Коса?

— У Вас есть спутник? — поинтересовался я.

— Уже не знаю, — всхлипнула женщина.

— А куда подевались Ваши мужчины?

— Их увели, — ответила она. — Тех, кто попытался бежать, догнали и убили. Многих силой заставили служить. Никого не осталось, все ушли.

— Что произошло здесь?

— Фуражиры, — с ненавистью ответила она. — Они пришли в поисках провианта и мужчин для своей армии. Они забрали у нас все, что смогли увезти, а потом сожгли деревню.

Я понимающе кивнул. Думаю, что приди сюда в качестве фуражиров солдаты Ара, возможно, произошло бы тоже самое.

— Не хотели бы Вы остаться в моем доме на эту ночь? — спросила она.

— Да, спасибо, — поблагодарил я ее.

— Разожги костер, — скомандовал я Фэйке, которая все так же стояла на коленях в тени стены.

К этому времени, она уже не только натянула на себя тунику, но и замоталась в одеяло. Как только я произнес свой приказ, рабыня подползла к камням, которыми было обложено кострище, и начала ковыряться в пепле в поисках еще непогасших углей.

— Я почему-то уверена, что Вы — разбойник, — подозрительно сказала мне женщина.

— Нет, — постарался успокоить ее я.

— Значит, Вы — дезертир, — предположила она. — В таком случае, Вам грозит смерть, если Вас найдут.

— Нет, — сказал я. — Я не дезертир.

— Тогда кто Вы? — поинтересовалась она.

— Просто путешественник, — ответил я.

— Какова Ваша каста?

— Цвет моей касты — алый.

— Полагаю, что это правда, — кивнула она. — Кто еще, кроме таких как Вы, может выжить в эти времена?

Вытащив из своего дорожного мешка ломоть хлеба и немного сушеного, тонкого как бумага мяса, я протянул ей.

— Вот, вот, — напевным голосом проговорила она, вкладывая в рот ребенку хлебные крошки.

— Вода у меня есть, — сказал я, — но нет, ни бульона, ни супа.

— В канавах сейчас достаточно воды, — отмахнулась она. — Вот еще, вот, мой маленький.

— Почему Вы вернулись? — поинтересовался я.

— Я пришла, проверить, не осталось ли чего съедобного в огородах, — сообщила она, жадно жуя мясо.

— Ну как, нашли что-либо? — спросил я.

— Нет, — ответила она, бросив на меня быстрый опасливый взгляд.

— Возьмите еще хлеба, — предложил я, протягивая еще один ломоть на миг заколебавшейся женщине. — Это — подарок, как и Ваше гостеприимство, от свободного мужчины, свободной женщине. Если Вы не примите это, мне будет неудобно.

— Вы добры, — сказала она. — Спасибо, что не заставили меня выпрашивать в моем собственном доме.

— Ешьте, — сказал я.

Фэйка наконец-то справилась с разведением огня. Теперь в кольце камней плясало маленькое, но сильное, веселое пламя. Рабыня ухаживала за костром, стоя голыми коленями на порытой золой земле, одетая в короткую грубую тунику.

— Она в ошейнике! — вдруг закричала женщина, зло глядя на Фэйку.

Фэйка испуганно отпрянула, непроизвольно прикрыв одной рукой свой ошейник, а вторую положив на бедро, на то место, где она теперь носила клеймо, курсивный «кеф», стандартную метку Кейджеры. Через пару дней после того как мы оставили позади окрестности Самниума, в городке Рынок Семриса, известном на весь Гор, как место где разводят и продают лучших тарсков, я выкроил время и заглянул в дом работорговца Тэйбара. В городе мне сообщили, что клеймит он великолепно, а его цены вполне приемлемы. После того визита, уже никто не примет прежнюю Леди Шарлотта из Самниума, за свободную женщину.

Свободная женщина ошеломленно уставилась на Фэйку.

— На живот, — скомандовал я своей рабыне.

Дрожащая Фэйка, незамедлительно повалилась на живот, прямо на грязный покрытый сажей земляной пол около костра.

— Я не потерплю рабыню в моем доме! — заявила свободная женщина, с ненавистью глядя на трясущуюся Фэйку. — Я знаю твой вид. Я видела таких как Ты рядом с фургонами, сидящих на цепи, но таких гладких и откормленных, в то время как свободные женщины голодают.

— Это вполне естественно, что о таких женщинах заботятся, — заметил я. — Они — домашние животные, собственность. Они представляют собой один из способов вложения денег. Так что заботиться о них, так же нормально как о тарларионах или тарсках.

— Ты не можешь оставаться в моем доме! — выкрикнула свободная женщина Фэйке. — Я не собираюсь держать домашнюю скотину в своем доме.

Фэйка сжала свои маленькие кулачки около головы. Было видно, что она не хотела слышать это применительно к себе. В Самниуме она была женщиной из богатой семьи, известной на улице Монет. Несомненно, прежде она считала себя тысячекратно выше бедных крестьянок, приходивших из окрестных деревень, одетых в бесцветные шерстяные одежды, нагруженных мешками и корзинами с зерном и овощами, чтобы подать плоды своего нелегкого труда на рынках города. Ее сжатые кулаки указали, что, возможно, она еще не полностью понимала, что все это для нее отныне в прошлом.

— Животное! — злобно выплюнула свободная женщина.

Фэйка, подняв голову, сердито, сквозь слезы посмотрела на женщину, и уперевшись ладонями в пол, приподнялась на пару дюймов.

— Я когда-то была столь же свободна, как и Вы! — заявила она. — О-ой!

Фэйка перекувырнулась от моего внезапного удара.

— Ай! — вскрикнула рабыня, в острой боли, так как, я, погрузив руку в ее волосы, резким рывком поднял ее и поставил на колени.

— Но больше нет! — напомнил я.

Я был в ярости. Я даже не мог поверить в ее дерзость.

— Нет, Господин, — выкрикнула она, — больше нет!

Тыльной стороной руки, а затем ладонью, наотмашь, я бил ее по щекам вперед — назад, туда — сюда, снова и снова. Голова рабыни моталась из стороны в сторону. Потом я бросил ее на живот перед свободной женщиной. На моей руке, а также на ее губах и щеках остались капли крови.

— Простите меня! — попросила Фэйка у свободной женщины. — Простите меня!

— Обращайся к ней «Госпожа», — напомнил я.

Это общепринято для гореанских рабынь, к свободным женщинам следует обратиться — «Госпожа», а к свободным мужчинам — «Господин».

— Я прошу Вашего прощения, Госпожа! — прорыдала девушка. — Простите меня, пожалуйста, я прошу Вас об этом!

— Она пока еще плохо знакома с ошейником, — принес я свои извинения свободной женщине. — Я думаю, что она даже теперь не полностью понимает его сущности. Но, я все же думаю, что, возможно, сейчас она понимает его значение гораздо лучше, чем несколько моментов назад. Мне убить ее?

Услышав мой вопрос, Фэйка вскрикнула от ужаса и, неудержимо задрожав, подползла на животе к свободной женщине и, обхватив ее ноги и опустив голову, принялась покрывать их отчаянными, умиротворяющими поцелуями.

— Пожалуйста, простите животное! — всхлипывала Фэйка. — Животное просит Вашего прощения! Пожалуйста, Госпожа! Пожалуйста, добрая, красивая, благородная Госпожа! Простите Фэйку, пожалуйста, простите Фэйку, она всего лишь рабыня!

Я смотрел на лежавшую на земле Фэйку. Думаю, что теперь, когда ее жизнь, за дерзость и неподобающее поведение, отдана в руки свободной женщины, она поняла значение своего ошейника куда лучше прежнего. Теперь он понимает, что именно может быть с ней сделано. Отныне она уже не забудет, что ее жизнь в полной, абсолютной власти ее Господина. Возможно, только сейчас до нее полностью дошло, чем это может для нее закончиться, и что значит быть гореанской рабыней.

— Сожалеешь ли Ты о том, что Вы сделала? — спросила свободная женщина.

— Да, да, да, да, да, Госпожа! — прорыдала Фэйка, прижимая голову к земле, оказывая тем почтение к той, кто была в тысячу раз, нет, бесконечно, выше ее, свободной женщине — крестьянке.

— Ты можешь жить, — сказала свободная женщина.

— Спасибо, Госпожа! — всхлипнула рабыня, не поднимая головы, вздрагивая то неудержимых рыданий, у ног свободной женщины.

— Ты извлекла для себя какой-нибудь урок из этого, Фэйка? — спросил я.

— Да, Господин.

— Какой именно?

— То, что я — рабыня, — ответила она.

— Больше не забывай об этом, Фэйка.

— Да, Господин, — с жаром воскликнула рабыня.

— Вы останетесь на ночь? — поинтересовалась свободная женщина.

— С Вашего разрешения, — ответил я.

— Вам рады здесь, — сказала она. — Но свое животное Вы должны будете отправить спать снаружи.

Я мельком взглянул в Фэйку. Она все еще вздрагивала. Полагаю, еще, по крайней мере, какое-то время ей будет нелегко свыкнуться с новым пониманием истинной природы ее новых условий существования.

— Я не разрешаю держать домашнюю скотину в своем доме, — объявила свободная женщина.

Глядя вниз на растянувшуюся Фэйку, я улыбнулся. Безусловно, прежняя богатая молодая особа из Самниума теперь, по своему статусу, была сродни домашнему скоту, и ничем больше. А еще меня забавляло беспокойство и гнев свободной женщины, от самой мысли о присутствии рабыни в доме. Это казалось мне курьезным по двум причинам.

Во-первых, среди гореан довольно распространено держать рабынь, этот прекрасный вид домашних животных, в своих домах. И чем богаче и зажиточнее гореанин, тем выше вероятность того, что в его доме будут жить рабыни. В домах чиновников, в жилищах богатых торговцев, во дворцах Убаров, например, рабыни, и обычно красивые рабыни, поскольку эти люди могут себе это позволить, и вовсе встречаются в изобилии.

А во-вторых, для многих крестьян нет ничего необычного в том, чтобы держать животных в доме, например верров и босков, а иногда и тарсков, по крайней мере, зимой. В этом случае семья проживает в одной половине жилища, а животные размещены в другой.

— Выйди наружу, — приказал я Фэйке.

— Да, Господин, — всхлипнула она, поднимаясь с пола.

— Не хотите ли поесть еще немного? — спросил я у свободной женщины. — У меня еще есть.

Она смущенно посмотрела на меня.

— Пожалуйста, — видя ее нерешительность, решил я настоять.

Она осторожно взяла еще два ломтя желтоватого хлеба Са-Тарна. Так как рабыня была изгнана из жилья, мне пришлось самому подбросить в костер несколько поленьев.

— Вот, — смущенно сказала женщина, доставая из-под одежды несколько корней свеклы и два сула. Судя по тому, что земля на них была совсем свежей, выкопала она их недавно. Она положила их на камень между нами.

Я сел скрестив ноги, а хозяйка дома опустилась на колени напротив меня. Колени она плотно сжала вместе, как это принято среди гореанских свободных женщин. Свекла и два сула, лежали между нами. Крестьянка покачивала ребенка на руках.

— Мне показалось, что Вы сказали, что ничего не смогли найти, — улыбнулся я.

— Кое-что осталось в саду, — сказала она. — Я вспомнила об этом, и вернулась. Здесь мало что осталось после фуражиров. К тому же и другие женщины, уже не раз наведывались сюда до меня. Эти просто не заметили. Весьма скудная пожива. Обычно, то, что мы растили на грядках в том саду, шло на ком тарсков.

— Превосходная свекла, — заметил я, — И роскошные сулы.

— Мы разыскиваем даже корыта тарсков, — устало, пожаловалась она, — и копаемся в холодной грязи хлевов. Тарсков у нас больше нет, но иногда немного старого корма можно найти в трещинах корыт, или разбросанного по земле и затоптанного неосторожными животными. За эти дни мы узнали много подобных хитростей.

— Я не хочу забирать у Вас еду, — признался я.

— Вы, правда, хотите опозорить меня? — устало, но гордо спросила она.

— Нет, — ответил я.

— Тогда разделите со мной мой котел, — сказала она.

— Спасибо, — поблагодарил я и, взяв один из корней, разломил пополам.

Стерев с него остатки земли, я откусил от него.

— Вкусно, — похвалил я.

Как бы то ни было, больше я съедать не собирался. Пусть ее еда останется при ней. Того, что я сделал в данной ситуации, будет вполне достаточно, чтобы соблюсти приличия. Я признал женщину хозяйкой в ее доме, я оказал ей честь, я «разделил с ней ее котел».

— Маленький Андар заснул, — сообщила она, нежно глядя на замотанного малыша. — Так и быть, Вы можете спать со своей рабыней внутри дома.