Наемники Гора

Глава 25 Туннели

— Входите, — пригласила женщина.

Был вечер того же дня, в который Боадиссия поторопилась войти в дом, отмеченный литерой «Тау». Это «Тау» было логотипом или торговой маркой Теналиона из Ара, одного из самых известных работорговцев города. «Тау» является первой буквой в имени Теналион. Я немедленно узнал логотип, увидев его на табличке у ворот. Действительно, я уже неоднократно видел этот логотип, когда, бывая в Аре, проходил мимо расположенного в самом сердце работоргового района Ара огромного строения, внутри которого разместились различные средства, связанные с торговлей живым товаром, от изящно обставленных комнат для продаж элитных рабынь до дисциплинарных ям для наказания недостаточно послушных животных. Мне также случалось видеть этот знак в разное время на Сардарских Ярмарках у его торговых площадок. Однако до сих пор я никогда не встречал Теналиона лично. Он угостил нас с Хуртой, прекрасной пагой, моего любимого сорта, от дома Темуса, разделив ее с нами, как только Боадиссия была удалена из комнаты. Думаю, к настоящему времени она уже получила все, чего заслуживала, и клеймо, и ошейник, и цепь, которой прикована где-нибудь, по-видимому, в наиболее низких из рабских загонов, поскольку, практически, она была новой девушкой. Теналион оказался очень славным малым. Как я теперь понимаю, «Тау» на диске Боадиссии сразу напомнил мне его товарный знак, просто я не сразу смог вспомнить это. Хотя с другой стороны были и некоторые отличия, к тому же «Тау», как многие другие буквы гореанского алфавита, часто используются в различных логотипах для подобных же целей. И конечно меня сбило с толку, что современный дизайн логотипа Теналион несколько отличался от более старого, того, который был выбит на диске Боадиссии.

— Входите, — пригласила нас женщина, сидевшая на табурете снаружи. — Входите в Туннели.

Я пригнул голову и, миновав низкую железную дверь, начал спускаться по тускло освещенному пандусу внутрь. У основания пандуса ожидала еще одна женщина.

— С Вас — бит-тарск, — потребовала она.

Я бросил монету в медную чашу, стоявшую перед ней на маленьком столике. Справа от женщины имелись решетчатые ворота, в данный момент открытые. Такие ворота не были чем-то необычным в подобных заведениях. Они обычно открыты, когда заведение функционирует, и закрыты, если бизнес не ведется. С другой стороны порога висел тяжелый занавес из красного бархата.

«Туннели» были одним из рабских борделей Людмиллы, заведений из-за которых улица и получила свое название: «переулок Рабских Борделей Людмиллы». Само собой, ей не принадлежат все бордели на этой улице, кстати, не являющиеся лучшими из них, на мой предвзятый вкус, конечно, ни даже большинство из них. В действительности, принадлежат ей только, несколько из них, пять, если быть точными. Правда, если быть совсем точными, то следует отметить, что никому из других предпринимателей не принадлежат больше двух заведений, так что название, очевидно, не лишено смысла. Ее борделями, если это кому-то интересно, здесь были «Золотые Цепи», предположительно лучшее среди ее заведений, во всяком случае, за вход там просили медный тарск, обычная цена за посещение пага-таверны, и, все остальные дешевые бит-тарсковые бордели: «Шелковые Шнуры», «Алая Плеть», «Рабские полки» и «Туннели». На этой же улице, кроме борделей, и множества других заведений, таких как магазины, киоски и прочие мелкие торговые точки, были и несколько инсул, среди которых и инсула Ачиатэса.

Подойдя к занавесу, я отодвинул его в сторону.

— Добро пожаловать, — пригласила меня следующая женщина. — Добро пожаловать в Туннели.

Я вошел внутрь, отпуская занавес и позволяя ему упасть позади меня.

— Сюда, — указала она, — следуйте за мной.

Это была крупная, сильная женщина, с довольно мужеподобной фигурой и грубым лицом. Одежда на ней была короткая, кожаная. Это наводило на мысль о том, что она подражает воинам. Предплечья и запястья женщины были украшены браслетами. А еще у нее имелась плеть. Такой полезно в держать рабынь в узде.

— Сюда, — позвала она.

Я последовал за ней, проходя среди низких столов, циновок, рабских колец, и извивающихся, двигающихся, переплетающихся тел к маленькому столу. Я услышал вздох, негромкий вскрик боли, а затем отчаянный крик подчинения, и скрежет двигающейся по полу цепи. Комната была заполнена, но еще не переполнена до состояния, ларму негде уронить. Здесь стоял шум характерный для подобных, наполненных людьми помещений, голоса, разговоры, беседы, музыканты, игравшие в полутьме, все это сливалось в ровный гул. Некоторые из этих борделей, в действительности мало чем отличаются от пага-таверн. Там, также точно, спешат девушки с напитками, хотя танцовщицы здесь выступают реже.

Стол был во втором ряду, считая от входа в зал. Перед ним было небольшое открытое пространство, справа от которого расселись музыканты. Довольно трудно было рассмотреть что-либо вокруг. Зал был освещен так себе. Горели лишь несколько небольших, сделанных из красного стекла ламп заполненных тарларионовым жиром, рассеивавших мрак и наполнявших пространство мягким, мерцающим, красноватым светом. В таком свете, в зависимости от оттенков абажуров, меняющихся от нежно-розового до темно-бордового, тонкие, мягкие, постоянно меняющиеся нюансы света, необыкновенно возбуждающим образом ложатся на тела белокожих рабынь. Здесь можно было найти немало темных уединенных мест. Некоторые мужчины обожают приватность таких мест.

— Вы всем довольны? — поинтересовалась у меня женщина в коже.

— Да, — кивнул я, присаживаясь за стол и скрещивая ноги.

— О-о-охх! — простонала белокурая женщина, неподалеку от меня, выгибаясь на циновке.

На мгновение я увидел ее пораженные глаза. На ее теле танцевали отблески огня всех оттенков красного. Она попыталась подняться, но цепь приковывавшая ее шею, к рабскому кольцу вмурованному около циновки, бросила ее назад.

— О-о-о, да-а-а-я! — закричала рабыня. — Да-а-о-о, Господи-и-иннн!

— Это Вы, называете себя Тэрлом из Порт-Кара? — уточнила женщина, которая провела меня к этому месту.

— А в чем дело? — спросил я.

— Мне сказали дождаться этого мужчину, — объяснила она.

— Кто Вам это сказал? — полюбопытствовал я.

Я пришел в Туннели в связи с сообщением, переданным мне Ачиатэсом, владельцем инсулы, в которой мы с Хуртой снимали комнату. Он сообщил мне, если, конечно, он говорил правду, впрочем, у меня не было никакой особой причины сомневаться относительно этого, что нашел записку с сообщением под дверью своих апартаментов.

— В настоящий момент, я его здесь не вижу, — ответила она, окинув зал взглядом. — Так это Вы — Тэрл из Порт-Кара?

— Меня зовут — Боск, — ответил я.

— Ага, — кивнула она.

Похоже, это поручение, не имело для нее большого значения. Я внимательно наблюдал за ней, когда она осматривала зал. Насколько я могу сказать, она не задержала взгляда том или ином человеке, или даже направлении. Я не обнаружил ничего необычного. Уверен, она была не более чем передатчиком сообщения.

Я осмотрелся. После меня в зал вошли еще несколько мужчин. Они, в свою очередь, рассаживались за столами. По залу фланировали три женщины, одетые и экипированные так же, как и моя спутница.

Один из вошедших мужчин принес большой мешок, переброшенный через плечо. Характерные контуры мешка, даже в тусклом свете, не оставляли места полету фантазии, относительно того, что именно находилось внутри. Также, судя по ерзанию, можно было предположить, что его обитательница связана. Владелец мешка как раз разговаривал с одной из персонала.

— Что это? — полюбопытствовал я у женщины приведшей меня сюда.

— Шутка, — пожала она плечами. — Он поймал свободную женщину, а мы разденем ее и оставим в одном из альковов Туннелей. Руки у нее будут скованы за спиной, а сама она прикована цепью к рабскому кольцу. Говорить она не сможет, рот ей заткнут кляпом. А потом ее оставят беспомощной в темноте.

— Но ее же могут использовать, — заметил я.

— Вполне возможно, — сказала она. — Как повезет. Доступ к ее телу будет столь же неограничен, как и к телу любой рабыни здесь.

— И Вы одобряете такие вещи? — поинтересовался я.

— Если она — женственная особа, то конечно, — заявила она. — Такие принадлежат мужчинам.

— Великолепная шутка, — признал я.

— Это точно, — согласилась женщина.

— А что Вы сделаете с ней потом? — спросил я.

— А ничего, — отмахнулась она. — Просто по утру выставим голой на улицу. Однако если ей попользуются, мы свяжем ей руки за спиной и на живот подвесим пробитый бит-тарск, привязав его шнуром вокруг талии.

— Не знаете, за что они решили пошутить со свободной женщиной подобным образом? — полюбопытствовал я.

— Возможно, она доставила им неприятности того или иного рода, — предположила она, — и они решили, что было бы неплохо, чтобы открыла для себя то, чем должна быть женщина на самом деле.

— Понятно, — кивнул я.

— Вон она, видите, — указала женщина. — Сейчас ее отволокут в один из альковов расположенных в туннелях.

В этом зале имелись выходы, по ту сторону открытого пространства, ведущие в различные туннели, внутри которых располагались клетки и альковы. Из-за этих туннелей заведение и получило свое имя.

— Вижу, — ответил я.

Мы проводили взглядом мужчину, присевшего и вошедшего в один из невысоких лазов, мешок с его беспомощной извивающейся обитательницей, он теперь тащил за собой волоком. В тех тоннелях вообще невозможно было выпрямиться во весь рост. Зачастую там приходилось фактически ползать.

Музыканты на время прекратили играть.

— Интересуетесь свободными женщинами? — поинтересовалась она.

— Не особенно, — отмахнулся я.

— А давайте мы покажем Вам одну, — усмехнулась она, обернувшись к одной из своих товарок, позвала: — Эснэ, приведи Леди Лабэйну.

Через некоторое время одна из экипированных женщин появилась из боковой двери, ведя на цепи прекрасную босую женщину, одетую в запахивающуюся тунику. Едва ее подвели к моему столу, как она не дожидаясь распоряжения, опустилась на колени.

— Она хорошенькая, не так ли? — спросила меня работница борделя.

— Да, — признал я.

— Она — пленная свободная женщина, — сообщила Эснэ. — Мы держим ее по прозьбе одного друга.

— Понятно, — кивнул я.

— Распахни тунику, — приказала она коленопреклоненной красотке.

Женщина послушно развела в стороны полы своей туники.

— Симпатичный экземпляр, не правда ли? — усмехнулась женщина в коже.

— Да, — не мог не согласиться я.

— Разведи колени, — приказал я женщине.

Она без колебаний выполнила мой приказ, продолжая держать тунику распахнутой.

— А Вы уверены, что она свободна? — уточнил я.

— Можете не сомневаться, — заверила меня служащая борделя.

— Кажется, что она вполне могла бы быть рабыней, — заметил я, оценив прелести женщины, при этом заработав от нее благодарный взгляд.

— Нет, она свободна, — заявила служащая, — хотя теперь, если быть честной, у нее, несомненно, есть некоторое понятие того, на что могла бы походить жизнь рабыни.

— Ну, полного представления об этом иметь нельзя, пока действительно не окажешься в рабстве, — пожал я плечами.

— Это верно, — согласилась со мной женщина в коже.

— Ну и как Тебе живется здесь? — спросил я женщину.

— Я ношу цепь на шее, — ответила она.

— Это я вижу, — улыбнулся я.

— Ты можешь опустить руки, но не смей запахивать тунику, — бросила ей служащая.

— Каким образом она служит в этом доме? — поинтересовался я.

Напомню, что она была босой, практически голой, если не считать символической туники, и с цепью на шее. Эти вещи уже предлагали некоторые ответы на мой вопрос.

— В основном, как обычная рабыня, но с минимумом их умений, — ответила служащая.

— Они не хотят делиться со мной своими тайнами, — пожаловалась мне женщина.

— Им приказали не делать этого, — объяснила женщина в коже, — а наши приказы для рабынь важнее любого, который они могли получить от нее.

— Но они сами рады не говорить мне этого! — всхлипнула она.

— Конечно, — усмехнулась служащая борделя. — Ведь они — рабыни, и Ты просто свободная женщина. Кроме того, зачастую лучше, чтобы тайны рабынь оставались между ними и их владельцами.

— Мы даже не собираемся обучать ее, — вмешалась в разговор Эснэ.

— Это стоило мне многих синяков, — пожаловалась свободная женщина.

— А почему бы не выдрессировать ее? — полюбопытствовал я.

— Дрессировка была бы неподобающей для нее, как для свободной женщины, — заметила та из женщин, что привела меня сюда. — Это могло бы шокировать и ужаснуть ее. Мы же, не хотим этого, не так ли, Леди Лабэйна. И вообще, маловероятно, что она могла бы полностью осознать значимость этого, поскольку она свободна, и таким образом не в состоянии полностью понять этого, ведь дрессировка предназначена для тех, кто полностью осознал беспомощность того, что находится в глубинах их собственного живота.

— Вы удерживаете ее ради выкупа? — осведомился я.

— Нет. Хотя поначалу Ты на это надеялась, разве не так, Леди Лабэйна?

— Так, — признала женщина, опуская голову.

— Но когда стало известно, что она была захвачена, — усмехнулась женщина в коже, — ее семья отреклась от нее и отказала ей в Домашнем Камне.

— Все равно, моя жизнь как свободной персоны не доставляла мне удовлетворения, — заявила женщина.

— Следи за своим языком, пленница, — бросила женщина, держащая в руках ее цепь.

— Мне кажется, — заметил я, — что теперь Ты не являешься ни полностью свободной женщиной, ни рабыней.

— Это развлекает их, — сказала Леди Лабэйна, — держать меня в своей власти, как свободную женщину, предоставляя клиентам в этом качестве.

— Иногда такие женщины имеются в подобных местах, — кивнул я.

— Вы не представляете того, что я делаю здесь, — сказала она, подняв на меня глаза, — что они заставляют меня делать!

— Ну, вообще-то могу представить, — заверил ее я.

— Большая часть того, что она делала здесь, является обычной работой рабынь, — поведала мне Эснэ, женщина, державшая ее на цепи. — Например, нас забавляет видеть как она голая, на четвереньках и в цепях, скоблит полы.

— И конечно, по случаю, она предоставляется для использования Вашими клиентами, — усмехнулся я.

— Само собой, — кивнула, Эснэ, — не так ли, Леди Лабэйна.

— Да, — признала стоящая на коленях женщина.

Я полюбовался ей, широко раскинувшей ноги, распахнувшей тунику, выставившей напоказ все свои прелести.

— Зато я изучила здесь кое-что, о чем я никогда даже не мечтала, будучи свободной женщиной, — призналась пленница. — Я оказалась в состоянии ощутить здесь экстаз неволи, экстаз жизни, необычайно чувственной, жизни под строгой дисциплиной, жизни в которой я должна повиноваться, жизни в которой должна, отдавать себя полностью, и под угрозой сурового наказания, и даже смерти, если мной будут недовольны, жить впредь исключительно для служения и любви.

— Ты прославляешь радости любящей рабыни, конечно, — заметил я, — а не горе женщины, которой приходится ползать под плетью ненавистного рабовладельца.

— А разве Вы думаете, что любящая рабыня не ползает в ужасе под плетью своего, пусть любимого, но рабовладельца? — спросила она.

— Ты сама знаешь, что любящая рабыня — все равно рабыня, — пожал я плечами, — и возможно даже больше рабыня, чем любая другая.

— Да, — прошептала Леди Лабэйна.

— Она удерживается в неволе самой крепкой из всех привязей, — сказал я, — своей любовью.

— Да, — согласилась стоящая передо мной женщина.

— Поверь, эта привязь гораздо прочнее той цепи, что сейчас заперта на твоей шее, — добавил я.

— Я знаю, — признала она.

— Это должна тогда быть очень крепкая привязь, — засмеялась Эснэ, дернув цепь, отчего голова женщины мотнулась из стороны в сторону.

— Так и есть, — заверил ее я.

— Они отдают меня здесь любому пожелавшему, — сказала Леди Лабэйна. — Некоторые просто отвратительны, некоторые воняют как слины, в зловонном дыхании других, я почти задыхаюсь и умираю, и все же я должна служить им, несмотря на то, что я свободная женщина, удовлетворяя все их прихоти.

Я с интересом посмотрел на коленопреклоненную женщину.

— Я хочу, чтобы у меня был единственный владелец, — вдруг призналась она. — Я хочу своего собственного владельца.

— Это — естественное желание любой женщины — кивнул я.

Она вдруг жалобно всхлипнула и, подняв голову к женщине, державшей ее цепь, заявила:

— Я хочу ошейник. Вы знаете это. Я просила об этом не раз. Почему Вы не хотите дать мне ошейник? В любом случае, Вы уже сделали из меня рабыню. Теперь я уже ни на что иное не гожусь. Я слишком многое познала! Почему мне отказывают в клейме и ошейнике? Почему Вы так позорите меня? Наденьте на меня ошейник, который я смогу предъявить всему миру! Я хочу быть проданной! Я хочу найти своего господина! Я готова служить полностью!

— А ну тихо! — рыкнула на нее Эснэ, дергая цепь. — Это не тот способ, которым может говорить свободная женщина. Голову в пол! Закинь тунику на голову!

Напуганная, женщина поспешно выполнила приказ. Эснэ жестом подозвала к себе одну из других, присутствовавших в зале, служительниц борделя.

— Три удара, — небрежно бросила она подошедшей, и та женщина три раза со всей силы опустила плеть на спину Леди Лабэйны.

— Одерни тунику и встань на коленях прямо, — приказала женщин ее надсмотрщица.

Выпоротая женщина послушно выпрямилась, не решаясь даже стереть слезы, бежавшие по ее щекам.

— Мы говорили Тебе, Леди Лабэйна, — напомнила ей Эснэ, что мы просто держим Тебя для друга.

— Для кого Вы держите меня? — спросила женщина.

— Это может быть знанием для нас, а для Тебя должно оставаться загадкой, — усмехнулась Эснэ.

— Передайте ему, если увидите, — попросила она, — что его пленница уже готова быть порабощенной, что она уже готова вылизать его ноги и умолять об ошейнике, что она готова быть использованной им, или проданной, неважно, что могло бы быть его желанием.

— И это говорит Леди Лабэйна, — засмеялась Эснэ. — Вы видите, насколько она женственна? Видите, что она готова для мужчины?

— Да, — признал я.

— Прикуй ее к рабскому кольцу у его циновки, — велела женщина сопровождавшая меня.

— Не надо, — отказался я.

— Что? — удивленно переспросила женщина в коже.

— Мне она не нужна, — объяснил я.

— Но ведь ясно же, что она пригодна для ошейника, — сказала женщина.

— Верно, — кивнул я. — Но она еще не в ошейнике. Она — простая свободная женщина. Она еще не познала ошейник. Она еще не чувствует его в каждой частичке ее тела. Его значение пока не впиталось в ее мозг, ее кожу, ее живот, не дошло до кончиков пальцев ей ног.

— Не интересуетесь свободными женщинами? — усмехнулась она.

— Не особенно, — напомнил я ей.

Нет ничего необычного в том, что мужчина предпочитает рабынь. Как женщина, рабыня не идет ни в какое сравнение со своей свободной сестрой. Возможно, именно поэтому свободные женщины так ненавидят рабынь. Безусловно, в общении со свободными женщинами есть свои плюсы. Приятно захватывать, порабощать и дрессировать их. Это интересно. Но тогда, с течением времени, конечно, мужчина перестает иметь дело со свободной женщиной, и перед ним снова оказывается еще одна рабыня.

— Запахни свою тунику, бесстыдная шлюха, — приказала сопровождавшая меня женщина Леди Лабэйне, которая поспешно соединила полы своей одежды.

Потом женщина повернулась к Эснэ и бросила:

— Убери ее.

Леди Лабэйну вывели из зала через ту же дверь, из которой она ранее появилась. По-видимому, она будет прикована там цепью к рабскому кольцу в стене или в полу, пока ее не решат снова предложить какому-нибудь клиенту.

Женщина, занимавшаяся мной, подняла голову и бросила взгляд налево от открытого пространства, где толпилась группа из нескольких женщин. Трудно было сказать при таком освещении, но мне покзалось, что они были нагими. Надсмотрщица махнула им своей плетью, и они, не мешкая, устремились к моему столу, где дружно опустились на колени. Да, они все были раздеты.

— Эти, все как одна рабыни, — признал я, мельком осмотрев их.

Как невероятно красивы и, чувственны были они, какими мягкими и уязвимыми казались эти, являвшиеся чьей-то собственностью домашние животные. И дело даже не в том, что они были нагими и что их шеи заперты в стальных ошейниках. Было в них нечто еще, почти неуловимое, непередаваемое словами, но очень реальное, что выдавало их с головой, нечто, казалось, кричавшее: «Мы — рабыни, Господин. Мы Ваши. Делайте с нами, все что захотите».

Женщина, взмахнув, щелкнула плетью, и девушки непроизвольно съежились и отпрянули. Они давно были рабынями, и отлично знали этот звук. Две из них даже испуганно вскрикнули. Женщина с плетью прошлась вдоль шеренги коленопреклоненных фигур.

— Выпрямите тела, — скомандовала она. — Вы в присутствии мужчины.

Своей плетью она коснулась тел некоторых из невольниц, поправляя их положение, а одной приподняла подбородок. Повернувшись ко мне, она сказала:

— Эти все доступны. Возможно, Вы найдете одну или нескольких из них достаточно удовлетворительными для себя?

Я осмотрел женщин.

— Такие, — презрительно бросила она, — готовы для мужчин.

— Это точно, — кивнул я.

— Это — приятные и ничтожные существа, — ухмыльнулась женщина.

Я не счет нужным отвечать на высказывание женщины. Конечно, в ее словах был смысл, и рабыни действительно ничтожные существа, они — ничто, они — простая собственность, бесправный объект, подходящий для презрения, для пристального изучения каждого, кому они понравятся, призванный служить, наказываться, подвергаться плети, оберегаться или изгоняться, как это будет угодно рабовладельцу. И все же, с другой стороны, какое значение для мужчины могла бы иметь свободная женщина, по сравнению с любой из рабынь стоящей на коленях у его ног?

— Разве они не красотки? — поинтересовалась она.

— Что надо, — согласился я, рассматривая рабынь.

Они стояли передо мной в линию на коленях, в полутьме зала. Их позы были идеальны. Сталь ошейников вспыхивала, отражая тусклый, красноватый свет крошечных ламп. Их плоть, главный товар этого дома, столь дешевого и доступного, необычайно эффектно выглядела в этом мерцающем свете. Как оказалось, у свободной женщины Людмиллы, владелицы этого заведения и нескольких других на этой улице, было некоторое понятие относительно, по крайней мере, одного способа, которым рабынь можно было выставить в наиболее выгодном свете перед мужчинами. Само собой, никто не станет покупать женщину при таком освещении. Мужчины предпочитают рассматривать подобный товар при ярком свете и с максимальной тщательностью. Можно не сомневаться, что ни один гореанин, не отдаст деньги, пока досконально не исследовал каждый дюйм ее прекрасного тела. Даже девушки, которые должны быть проданы с аукциона, обычно незадолго до торгов, выставляются в клетках или на смотровых площадках, а иногда и предоставляются на пробу, для того, чтобы клиент мог определиться, стоит ли ему предлагать свою цену за данный лот, и само собой, как высоко он был бы готов поднять ставку, ради ее приобретения.

Обернувшись, женщина подъемом плети, дала знак музыкантам сидевшим справа, и в гул голосов в зале снова вплелись звуки их инструментов. Она тогда щелкнула плетью, и рабыни вскочив на ноги, начали танцевать передо мной так, как могут танцевать только рабыни перед мужчинами.

— Насколько же они ничтожны, — засмеялась свободная женщина.

Да, ничтожны, но одновременно, как невероятно значимы, как взрывоподобно, громоподобно значимы, как опустошительно значимы, как весомо значительны они были, эти женщины одного со мной биологического вида, представляя себя передо мной в модальности, возложенной на них, модальности составляющей цивилизованные и восхитительно утонченные отношения, целую вечность назад установленные и определенные самой природой, модальности, которая всегда будет, так или иначе, в одной цивилизации или другой, требоваться от красивых женщин сильными мужчинами, в модальности наиболее просто и прямо описываемой, и наиболее честно подразумеваемой, как модальность рабыни и ее господина. И одним из краеугольных камней гореанской культуры является то, что в ней есть свод правил, основанный на традициях и беспощадно проводимый в жизнь, без отклонений или отговорок, узаконивший эти отношения.

— Яртэль, — представила женщина, ткнув плетью в одну из девушек, чувственную коротконогую блондинку с кожей цвета слоновой кости, которая тут же послушно придвинулась ближе ко мне не переставая извиваться в танце.

Пожалуй, стоит упомянуть, что есть одно существенное различие между сексуальными предпочтениями гореан и землян. Дело в том, что сексуальные вкусы гореан, по моему мнению, намного шире и терпимее, чем таковые у землян, или, по крайней мере, у представителей западной цивилизации, и имеют тенденцию избегать статистического подхода к красоте человеческой женщине. Например, многие из земных женщин, которые, поддавшись навязчивому влиянию пропаганды, невольно привыкли считать себя не отвечающими повсеместно одобренным стереотипам женской желанности и красоты, могли бы обнаружить, вполне вероятно, к своему ужасу, что их, как рабынь, очень высоко оценивают на гореанских невольничьих рынках. Если же у них вдруг остались какие-либо остаточные сомнения относительно данного вопроса, и они, возможно, думают что могут избежать той строгой дисциплины, что с их точки зрения более подобает для «настоящих красоток», просто потому, что они не считают себя таковыми, их заблуждение легко может быть рассеяно плетями рабовладельцев. Кроме того, хотя я предполагаю, что вопрос не так важен, гореане также умеют ценить женщин за такие их черты, как интеллект, эмоциональную глубина, очарование и индивидуальность. Для них это необыкновенное удовольствие владеть такой женщиной.

Однако самое фундаментальное качество, которое ценят гореане в женщинах, на мой взгляд, это ее потребность в любви и ее способность к любви. Насколько она нуждается в любви? И как сильна и любвеобильна она. В конечном итоге, именно такой вид женщины наиболее привлекателен для мужчины, беспомощная и полная пленница любви заключенная в ошейник.

Безусловно, не меньшее удовольствие, особенно вначале, доставляет покорить женщину, преподать ей ее место. Немногие удовольствия могут сравниться, например, с тем, чтобы взять непокорную женщину, предпочтительно ту, что ненавидит Вас, и, независимо от ее желаний, вынудить ее отдаться Вам с полным и изящным совершенством услужливой рабыни. А после того, как она осознала себя рабыней, после того, как она сама пришла к пониманию этого, с ней можно делать то, что пожелает ее владелец, скажем, оставить себе или продать, несомненно, получив с нее прибыль. А после, оказавшись на рынке в качестве товара, в конечном итоге, если ей повезет, она может оказаться в руках превосходного хозяина, того, чьей преданной любящей рабыней, она сама пожелает стать.

— Луиза, — указала женщина плетью.

Невысокая, стройная, изящная, рыжеволосая девушка с необыкновенно белой кожей немедленно выдвинулась дальше из шеренги рабынь, танцуя передо мной.

«Луиза» — земное имя. Меня заинтересовало, не была ли она доставлена с Земли. Конечно, зачастую земные женские имена дают гореанским рабыням. Их почти однозначно расценивают, как имена, подходящие для рабынь, а девушки, носящие их, сразу рассматриваются как рабыни. Гореан часто забавляет, когда Земная девушка, оказавшись на гореанском невольничьем рынке, настаивает на своем имени том или ином, не зная, что на Горе оно рассматривается не более чем рабской кличкой. Это рассматривается, как если бы она добровольно призналась в своей неволе. Ей, конечно, могут дать тоже имя заново, но теперь это будет кличка рабыни, выбранная рабовладельцем. Иногда, по-видимому, чтобы она могла лучше понять свою зависимость от желаний мужчин, и свое подчинение мужской власти, ей могут дать другое земное имя. Бывает и так, когда в той же самой партии имеется не одна землянка, их имена могут быть поменяны, например, имя Одри достанется прежней Карэн, а именем Карэн будут звать прежнюю Одри. Однако чаще всего землянкам сразу дают гореанские имена, и обычно гореанские рабские имена. Многие рабовладельцы полагают, что эта процедура сглаживает и ускоряет переход от прежних земных свобод, к которым они привыкли, к их новой реальности абсолютной гореанской неволи. Когда прежняя Стейси Смит или Бетти Лу Мэдисон обнаруживает, что отныне она, скажем Сабита, Дилек, Тука, Цисек или Лита, это помогает убедить ее, что старая жизнь теперь осталась позади, исчезла навсегда. Теперь ей стоит поспешить, и я бы посоветовал, очень постараться стать самой прекрасной, самой замечательной, самой желанной Сабитой, Дилек, Тукой, Цисек или Литой, какой только она может.

Я присмотрелся к стройной девушке, танцующей передо мной. Грудь маленькая, но хорошей формы. Мерцающий свет, игравший всеми оттенками красного особенно прекрасно смотрелся, блуждая по столь светлокожему телу. Стальной ошейник изумительно выглядел на ее шее.

— Ты случайно не с Земли? — поинтересовался я, перейдя на английский.

— Да! — воскликнула пораженная девушка.

— Не прекращай танцевать, — велел я ей опять же по-английски.

— Вы с Земли? — с внезапной надеждой спросила Луиза.

— Когда-то был, — кивнул я.

— Я — землянка! — всхлипнула она. — Посмотрите, я в рабстве!

— Именно этим я и занимаюсь, — усмехнулся я. — И должен признать, Ты очень соблазнительно выглядишь в рабстве.

Она закинула руки за голову, продолжая извиваться передо мной.

— Но ведь это несправедливо! — заявила землянка.

— Что именно несправедливо? — осведомился я.

— То, что я оказалась в рабстве! — крикнула Луиза.

— Танцуй еще великолепнее, — приказал я ей.

И девушка принялась крутиться передо мной даже же похотливей и очаровательней, чем прежде.

— Ты хорошо выглядишь в ошейнике, — сообщил я ей.

— Пожалуйста, — запротестовала она.

— Я бы даже сказал отлично, — исправился я.

— Вытащите меня отсюда, из этого рабства! — потребовала землянка.

— Нет, — спокойно ответил я.

— Как! — удивленно воскликнула она, на миг замирая.

— Танцуй, — напомнил я ей.

Она заплакала, и продолжила танцевать, причем танцевать хорошо. Я присмотрелся к ее движениям. Для меня совершенно ясно было, что это были движения рабыни.

— Единственная несправедливость, моя дорогая, — усмехнулся я, — заключалась бы в том, если бы Ты не оказалась в рабстве.

— Пожалуйста! — заплакала Луиза.

— Как Ты осмелилась обратиться ко мне? — прищурился я.

— Господин! — всхлипнула рабыня.

Я махнул рукой, показывая, что она могла бы вернуться в шеренгу себе подобных животных, и она, рыдая и танцуя, заняла свое место. Ошейник действительно отлично смотрелся на ее горле. Ясно, что он находился там на своем законном месте. Со временем она придет к пониманию этого и будет бояться и любить, жить и наслаждаться.

— Бирсэн, — объявила женщина, ткнув плетью в высокую худую девушку с каштановыми волосами, рассыпанными по ее плечам.

Бирсэн не замедлила представить мне свои прелести во всей красе. Полагаю, на Земле девица такого типажа, с таким строением тела, и с такой красотой, скорее всего, стала бы топ-моделью. Тем не менее, я показал, что она может вернуться в строй.

— Демет, — представила женщина в коже.

Невысокая, смуглокожая девушка с длинными вьющимися темными волосами, довольно пухленькая и пышногрудая, одна из тех, в чьей женственности не могло возникнуть ни малейшего сомнения, изящным вращением вытекла вперед и начала крутиться передо мной. Сразу бросались в глаза ее мягкие, полные, пухлые губы того вида, которые кажутся созданными для страстного поцелуя господина. Если она когда-либо была свободной женщиной, несомненно, ее должны были предостерегать от того, чтобы показать кому-либо, хотя бы краешек своих губ, чтобы не привлечь к их обладательнице внимания работорговцев. Я вынудил себя вспомнить, что пришел я сюда на своего рода рандеву, вызванный странным сообщением.

Я оставил Хурту в инсуле вместе с Фэйкой, хотя, уверен, что к настоящему времени, этот энергичный парень, был уже где-нибудь в другом месте города, а Фэйка, оставшаяся в одиночестве, сидела в комнате прикованная цепью к рабскому кольцу. Я не знал, следует ли мне ожидать сюрпризов от предстоящей встречи. На всякий случай, я предполагал, что встреча могла бы завершиться далеко немирно, а посему мне не казалось уместным, вовлекать в нее своего доброго товарища и спутника. Если все же существовала опасность, то пусть она касается только меня одного.

— Я вижу, что Демет заинтересовала Вас, — заметила служащая борделя. — Когда-то она была высокой леди в Тахари, но как Вы можете видеть, ее губы сделали неизбежной ее продажу в рабство.

Я залюбовался движениями ее соблазнительно широких бедер.

— Тебя научили покорности, Демет? — спросил я.

— А разве Господин не может прочитать этого в моих глазах? — кокетливо поинтересовалась красотка.

— Отвечай, — строго сказал я.

— Да, Господин, — ответила Демет. — Я научена покорности.

— Она одна из наших лучших девочек, разве не так, Демет? — спросила надсмотрщица, проводя плетью по животу танцующей красавицы.

— Я надеюсь, что так Госпожа, — испуганно проговорила та.

— А Ты счастлива как рабыня Демет? — полюбопытствовал я.

— Я просила продать меня, — внезапно заплакала женщина, — я хочу, чтобы у меня был единственный господин.

Демет вскрикнула в боли. Плеть женщины в коже упала на ее спину.

— Простите меня, Госпожа, — попросила она, не прерывая танец.

Остальные девушки, не менее испуганные, чем получившая удар плетью Демет, тоже немного отпрянули, но танцевать не прекратили. Я сделал вывод, что хозяйка борделя, поддерживала в своем заведении железную дисциплину.

— Ну что, мы приковываем к кольцу у Вашей циновки эту красотку из Тахари? — спросила женщина с плетью.

— Лучше возвратим ее к остальным, — ответил я.

— Лале, — Вызвала служащая, махнув плетью, последнюю из рабынь танцующих передо мной.

— Я — Лале, — представилась девушка, многозначительно извиваясь передо мной. — Присмотритесь ко мне. Я могу доставить огромное удовольствие.

Я оценил ее тело и движения. Передо мной танцевала пышнотелая, ошеломительная брюнетка среднего роста. Я даже не думал сомневаться, что она действительно могла бы доставить огромное удовольствие мужчине. Я осматривал ее со всем тщанием. Как прекрасны женщины, двигающиеся в рабском танце. И что особенно прекрасно, этот танец является всего лишь прелюдией к подчинению их себе и восторгу от обладания ими.

— Господину нравится Лале, — с улыбкой заметила рабыня.

— Возможно, — кивнул я.

Внезапное танцующее движение, и вот она извивается вплотную ко мне.

— Пусть Лале прикуют к Вашему кольцу, — попросила она.

— А живот Лале наполнен потребностями? — поинтересовался я.

— Да, — шепнула рабыня, мимолетно склонившись к моему уху.

Я полюбовался ей.

— Пожалуйста, Господин, — взмолилась девушка. — Лале не выбирали уже две ночи.

— Так Ты просишь моего выбора не ради моего удовольствия, а из-за своих отчаянных потребностей? — уточнил я.

— Для обоих, пожалуйста, Господин, — простонала она. — Для обоих!

— Возможно, — усмехнулся я.

Она была необыкновенно привлекательна. Если Вы не видели терзаемой потребностями рабыни, то Вы не видели женщин.

— А еще, — снова склонившись ко мне, прошептала рабыня, — если за сегодняшний вечер Лале не выберут ни разу, то ее ждет плеть. Не позволяйте им пороть Лале. Господин же не хочет, чтобы Лале наказали.

— Кажется, теперь я понимаю, почему Тобой не пользовались уже две ночи, — заметил я. — Очевидно, Ты была не очень приятна своим владельцам.

— Нет, — испуганно отпрянула она. — Нет, Господин!

— Возвращайся в строй, — велел я.

— Господин, пожалуйста! — взмолилась она.

— Что происходит? — спросила женщина с плетью.

— Она попыталась повлиять на мой выбор посторонними соображениями, — сообщил я. — Мне не нравятся подобные попытки манипулировать мной.

Женщина внезапно тряхнула плетью, и девушки разом прекратили танцевать.

— На колени, — скомандовала им женщина. — А Ты, Лале, стой, где стоишь. Что она Вам говорила?

Лале вздрогнула и застонала.

— Ничего особенного, в действительности, — пожал я плечами. — Она просто, попыталась давить на мою жалость, чтобы повлиять на мой выбор, и заявила мне, что, если ее не выберут этим вечером, ее ждет порка.

— На колени, головой в пол! — рявкнула надсмотрщица.

Лале уткнулась головой в пол, в ужасом ожидая неизбежного. И плеть не заставила себя ждать, жестко перечеркнув ее спину. Рабыня закричала от боли.

— Может не стоит пороть ее, — заметил я. — Это не ее вина, что она не столь популярна.

— Не популярна? — засмеялась хозяйка. — Ах, она хитрая, маленькая слинаха! Да она одна из самых популярных девочек в заведении.

— Вот как? — удивился я.

Лале снова вскрикнула, поскольку плеть в очередной раз оставила след на ее спине.

— Подними голову, маленькая дурочка, — приказала надсмотрщица, — и посмотри на мужчину, которым Ты попытались манипулировать.

Лале подняла ко мне мокрое от слез лицо.

— Он похож на тот вид мужчин, с которым можно было бы играть в твои глупые игры? Он похож на тот вид мужчин, у которого можно было бы вызвать жалость? Ты что, не видишь, что он знает, что такое рабыни, и как следует обращаться с такими как Ты. Голову вниз!

Хищный свист плети оборвался смачным шлепком по спине вскрикнувшей Лале.

— Я ведь предостерегала Тебя от такой уловки! — рассерженно напомнила свободная женщина. — Так значит, Ты использовала ее прежде! Возможно, в этом секрет твоей популярности? Возможно, именно поэтому Тебя так часто выбирают? Значит, вот как Ты зарабатываешь конфеты, что бросают в твою миску в качестве награды! Теперь понятно, как Ты соревнуешься с другими девочками!

— Пожалуйста, Госпожа! — простонала Лале, но ее стон тут же перешел в отчаянный крик боли, потому что плеть еще дважды упала на нее.

Я отметил, что другие девушки, стоявшие на коленях позади, не казались вообще как-то обеспокоенными наказанием провинившейся Лале. Похоже, если она и была популярна в этом заведении, то среди клиентов, но никак не среди своих сестер по цепи.

— А еще Ты солгала свободному мужчине! — прошипела надсмотрщица, еще трижды обрушивая плеть на спину несчастной Лале, в конце концов, повалившейся на живот, и трясущейся от рыданий.

— На колени! — скомандовала свободная женщина, и Лале с трудом, морщась от боли, поднялась на колени. — На четвереньки. С этого момента Ты находишься в модальности самки четвероногого животного.

Лале застонала от ужаса.

— Эснэ, — позвала женщина, ту надсмотрщицу, которая ранее приводила Леди Лабэйну.

Уже знакомая мне женщина, одетая в стандартную кожаную униформу, напоминающую одежду воина, помахивая плетью, подошла к нам. На ее поясе позвякивала цепь. Первая надсмотрщица сделала знак рукой, и Лале была взята на поводок.

— Ты в состоянии меня понять, мое маленькое четвероногое животное? — осведомилась свободная женщина. — Проскули один раз, если — Да, и дважды если — Нет.

Лале проскулила один раз.

— Ну, вот и хорошо, — кивнула надсмотрщица. — Теперь Ты — привлекательная маленькая четвероногая самка.

Дрожь Лале передалась зазвеневшей цепи.

— Ты когда-нибудь прежде служила в модальности самки четвероногого животного прежде? — поинтересовалась женщина.

Лале проскулила дважды.

— Но я надеюсь, Ты понимаешь, что именно вовлечено в это, не так ли? — уточнила надсмотрщица.

Ответом ей было одиночное поскуливание.

— В течение двух недель, — объявила свободная женщина, — или больше, если на то будет моя воля, Ты будешь прикована цепью в темноте, в одном из дальних альковов, служа в качестве безмолвного животного любому, кто найдет или пожелает Тебя.

Лале застонала в страдании.

— Ты все поняла? — уточнила надсмотрщица.

Четвероногое животное проскулило один раз.

— Уведи ей, — велела женщина своей помощнице. — Туннель — дельта, альков — Двадцать один.

Если интересно, то ее альков будет с левой стороны туннеля. Четные номера располагаются справа.

Я посмотрел вслед уводимой в сторону тоннеля Лале. Она брела опустив голову. Несколько раз, туго натянувшийся поводок вздергивал ее голову, Эснэ, поторапливала свою четвероногую подопечную. Эснэ, как и та, что обслуживала меня, была крупной, сильной женщиной. Меня заинтересовало, что надсмотрщицы в борделе были одеты в довольно мужеподобные одежды. Полагаю, что это было сделано, прежде всего, для того чтобы внушить рабыням, что их здесь ожидает строгая дисциплина мужского типа. Кроме того, конечно, в такой одежде легче перемещаться стремительно, пинать и использовать плеть. С другой стороны, это мне показалось не более чем пустой насмешкой. Что ни говори, как не наряжай их, надсмотрщицы не были настоящими мужчинами. В конечном итоге, как бы они не пыжились, они оставались всего лишь женщинами. Безусловно, они были свободными женщинами, что для занимаемых ими должностей было крайне полезно. В мире существует не так много вещей, которых рабыня боится больше, чем свободную женщину. Рабыни, столь беспомощные в их ошейниках, и во власти любого свободного человека вообще, живут в постоянном ужасе перед такими женщинами, поскольку они прекрасно знают, как те презирают и ненавидят их.

— А Вы шлюхи, возвращайтесь на свои места, — приказала женщина остальным невольницам.

— Да, Госпожа, — чуть ли не хором ответили они, и, вскочив на ноги, поспешили скрыться в тени, слева, откуда и были вызваны. Там они снова встали на колени, в ожидании следующего вызова к клиентам заведения.

— Мне жаль, — развела руками надсмотрщица.

— Возможно, у Вас есть еще девочки? — спросил я, осматриваясь по сторонам.

Пока еще, насколько я мог судить, никто не попытался связаться со мной. Я полагал, что именно они должны попытаются выйти на контакт первыми. Это мог быть кто-то видевший меня, возможно около Центральной Башни, или некто имевший мое описание. Конечно, я предпочел бы заранее заметить пригласившего меня на встречу, и, по возможность просчитать последствия.

— Если Вы готовы подождать, — пожала она плечам, — то некоторые из других шлюх, что сейчас трудятся на спинах и животах на циновках, вскоре освободятся.

— Неужели нет каких-либо других, доступных в данный момент? — поинтересовался я.

— Не то чтобы совсем не было, — признала женщина. — У нас действительно есть несколько новых девушек из совсем свежего поступления. Но они сейчас в клетках. Как бы то ни было, их еще даже не начинали дрессировать для работы в зале. В действительности, некоторые буквально, только что заклеймили и надели ошейники. И конечно, еще есть девочки в альковах.

— А кто та женщина? — полюбопытствовал я, указав на странную фигуристую женщину, босую, в белом платье без рукавов и с глубоким декольте, но по щиколотки длиной, прохаживающуюся среди столов. Вырез не оставлял сомнений относительно ее волнующих прелестей. Они были таковы что мужчины, могли бы выложить немалые деньги на невольничьем рынке за возможность получить их в свою полную собственность. Я счел интересным то, что она, находясь в таком месте, совершенно очевидно не одна из служащих борделя, была одета. Рабыни, которых я видел здесь во множестве, все были раздеты. Запястья, предплечья и щиколотки этой странной особы были украшены браслетами.

— Это — свободная женщина, — ответил надсмотрщица.

— Здесь? — удивился я.

— Она заплатила положенный бит-тарск, — пожала плечами служащая, и предупредила: — Остерегайтесь ее.

Я видел, что женщина приблизилась к мужчине, сидевшему за столом, и, опустившись около него в положение свободной женщины, улыбнулась ему.

— А где клетки? — осведомился я.

— Я покажу Вам, — кивнула она.

Я встал, собираясь следовать за женщиной, но она вдруг на мгновение задержалась около одной из девушек, лежавшей на соседней циновке, и прикованной цепью за шею рабскому кольцу, подле заскучавшего парня. Внезапно осознав присутствие надсмотрщицы, рабыня, немедленно встала на колени, и уткнулась головой в пол.

— Лейтэль, — довольно доброжелательно позвала невольницу женщина.

— Да, Госпожа, — дрожащим голосом отозвалась девушка.

— Ты ведь можешь облизывать и целовать гораздо более непристойно и смело, чем делаешь это сейчас, — упрекнула ее женщина.

— Да, Госпожа, — всхлипнула Лейтэль.

— Надеюсь, Ты не забыла, что наши клиенты приходят сюда, совсем не за тем вниманием, которое они могли бы получить дома от их свободных партнерш? Они приходят сюда за поцелуями, ласками и удовольствиями, которые они могут найти только у рабынь.

— Да, Госпожа, — прошептала девушка.

— Ты — рабыня? — спросила хозяйка.

— Да, Госпожа.

— Полностью? — уточнила женщина.

— Да, Госпожа.

— А это — клиент? — спросила надсмотрщица, указывая на сидевшего рядом парня.

— Да, Госпожа, — всхлипнула Лейтэль.

— Ну, так проследи за тем, чтобы он получил удовольствие от рабыни.

— Да, Госпожа!

— Полное удовольствие от рабыни, — добавила служащая.

— Да, Госпожа!

Закончив с инструктажем, женщина продолжила свой путь, а я последовал за ней. Мы пошли мимо девушек, стоявших на коленях по левую руку от нас, Яртэль, и остальных. Они в страхе сжались, завидев грозную надсмотрщицу.

— Я смотрю, дисциплина среди Ваших женщин превосходная, — заметил я.

— Это точно, — довольно отозвалась она.

— Мне кажется, что Вам нравится заставлять их служить мужчинам, — улыбнулся я.

— Да, — признала надсмотрщица, — приятно заставлять таких женщин служить мужчинам. Именно для этого они нужны.

— Такие женщины? — переспросил я.

— Женственные женщины, рабыни, — пояснила она. — Это именно то, что они должны делать. Это их природа и судьба. Каждая действительно женственная женщина жаждет принадлежать некому мужчине. Ни одна такая женщина никогда не будет до конца счастлива, пока она не окажется в ошейнике ее господина полностью беспомощным объектом приложения его плети.

Мы шли дальше.

— Сюда, — указала она.

— Понятно, — кивнул я, окидывая взглядом комнату, в которой стояли полтора — два десятка рабских клеток. Размер такой клетки не превышал четырех с половиной футов по любому из измерений. Такие ограничения продиктованы соображением, что их обитательницам нельзя позволить полностью выпрямиться, ни стоя, ни лежа. В результате, находясь внутри, комфортно они могут себя чувствовать себя только стоя на коленях, и лежа в позе эмбриона, то есть, положениях, наиболее соответствующих рабыням. Из всех клеток заняты были только семь. Их обитательницы, как и следовало ожидать, их одежды имели только ошейники.

Одна из девушек, завидев надсмотрщицу, испуганно отпрянула к задней стенке ее маленькой квартиры. Она сжалась там в трясущийся комочек, не смея поднять глаз на женщину. Спина рабыни была отмечена следами знакомства с плетью.

— Наша малышка Ила сегодня начала изучать, что такое настоящая рабская дисциплина, — объяснила женщина.

Имя «Ила» было указано на маленькой табличке, вставленной в рамку верхнем правом углу передней решетки.

— Не будем тревожить этих двух, — усмехнувшись, предложила она. — У них сегодня был трудный день.

Я увидел в двух клетках свернувшихся в клубок спящих рабынь. Их тела были частично прикрыты крохотными одеялами, больше напоминавшими половые тряпки. Да и размер их был далек от того чтобы прикрыть их тела, оставляя мало сомнений относительно их красоты. Подобные тряпки прикрывали пол и в некоторых других клетках. На них стояли на коленях или лежали остальные рабыни. Из табличек в рамках я узнал, что этих двух спящих рабынь звали Сача и Такита.

— Еды, — послышался слабый шепот женщины, жалобно просунувшей руку сквозь прутья. — Пожалуйста, я голодна!

— Тебе стоит лучше запоминать свои уроки во время дрессировки, — небрежно бросила ей надсмотрщица, — и тогда Тебя может быть накормят.

«Челто» прочитал я кличку голодной рабыни.

— Возможно, она могла бы добиться большего успеха, если бы у нее было более подходящее имя, — предположил я.

— А чем плохо Челто? — поинтересовалась моя сопровождающая.

— Несколько мужская кличка, — пояснил я. — Лично я, подобным образом назвал бы самца слина или иного зверя.

— Возможно, Вы правы, — признала женщина, разглядывая обитательницу клетки, красивую широкобедрую брюнетку. — А что Вы можете предложить?

— Ну не знаю, — пожал я плечами. — Возможно, подошли бы Тула или Тука.

— Пожалуйста, нет! — взмолилась женщина в клетке, отпрянув от решетки. — Это такие рабские имена! Уж лучше унижайте меня, если Вам так хочется такой кличкой, как Челто. Лучше она, в тысячу раз лучше, чем такие имена, как Тула и Тука, имена рабынь, мягких надушенных девок, которые должны беспомощно пресмыкаться по малейшему знаку хозяина!

Не обращая никакого внимания на доносившиеся из клетки причитания, служащая борделя достала стилос из своего кошеля и вынула табличку из рамки. Облокотившись на верх клетки, она вычеркнула имя Челто и, заменив его другим именем, вернула табличку на место.

— Госпожа? — спросила вновь вставшая на колени рабыня.

— Ты теперь Тула, — огласила надсмотрщица то имя, которое, как я видел, теперь было написано на табличке.

— Нет, пожалуйста! — попросила женщина в клетке.

— Как Тебя зовут? — резко спросила моя спутница.

— Тула, — задрожав, ответила рабыня.

— Кто Ты? — спросила свободная женщина.

— Я — Тула, — сказала стоящая на коленях нагая женщина, необыкновенно привлекательно выглядевшая в стальном ошейнике.

— И завтра Ты изучишь свои уроки гораздо лучше, чем прежде, не так ли? — усмехнулась моя спутница.

— Да, Госпожа, — вздрогнула Тула.

— И кто у нас с этого момента собирается хорошо изучать свои уроки?

— Тула собирается с этого момента хорошо изучать свои уроки.

— И кто собирается стать превосходной рабыней?

— Тула собирается стать превосходной рабыней, — всхлипнула Тула.

Мы оставили ее клетку позади. На мгновение я еще оглянулся. Женщина, стоявшая на коленях там, в клетке, широко раскрыв глаза, потрясенно смотрела в пространство перед собой, словно пытаясь осознать то, было сделано с ней, что произошло с ней. Могло показаться, как будто внутри нее только что произошел своего рода взрыв. Она, по желанию своих хозяев, теперь была другим человеком. Она вздрогнула, приходя в себя, и развела колени. Теперь она — Тула.

А мы подошли к следующей клетке, в которой находилась белокурая девушка. Рабыня сидела левым боком к задней решетке клетки, колени ее были плотно сжаты, голова опущена, руками она обхватила колени, левая ладонь сжата на ее правом запястье. Она подняла голову, и в отупении посмотрев в нашу сторону, снова уставилась в пол. Под ее волосами блеснула сталь ошейника, перечеркивавшая горло девушки.

Надсмотрщица легонько провела плетью по прутьям решетки, и девушка поспешила встать на колени в центре клетки, лицом к нам. Моя сопровождающая еще раз чиркнула плетью по решетке, и невольница развела колени.

— Эту мы собирались дрессировать с некоторой мягкостью, но она сделала ошибку, выразив беспокойство о своей частной жизни, — пояснила женщина. За это она и оказалась раздетой и в рабской клетке.

— Понятно, — улыбнулся я.

Какая может быть частная жизни у голой женщины в рабской клетке.

— Похоже, это была и наша ошибка, не стоило начать ее обучение излишне мягко, — заметила женщина.

— Думаю, это, зависит от девушки, — пожал я плечами.

Есть женщины, которые сами жаждут неволи. Она уже живет в них, подспудно пытаясь выйти на поверхность и объявить о себе во весь голос. Вероятно, такие женщины готовы стать превосходными рабынями почти незамедлительно, без боли, или возможно не более чем с минимальной болью. Таких достаточно только уверить в реальности их условий, что они уже действительно рабыни, находящиеся в полной власти бескомпромиссного господина. Такие женщины, сами стремятся служить, в итоге получая удовольствие от своих успехов, ведь до настоящего времени они только и мечтали об этом, оставалось только приказать им, что они должны делать и как это делать.

— Верно, — согласилась она.

— Эта была единственная причина ее трудностей? — поинтересовался я.

— Не только, — ответила женщина.

Девушка в клетке сердито подняла на нас глаза.

— Ты все еще настроена, сопротивляться рабству, смазливая Лупита? — спросила женщина, назвав то имя, что было карте клетки.

— Да, Госпожа! — ответила девушка.

— Но Ты не преуспеешь в этом, не так ли? — уточнила надсмотрщица.

— Нет, — признала Лупита, опустив голову и внезапно расплакавшись, — я не преуспею в этом.

Я вопросительно посмотрел на свою провожатую.

— В рабской клетке у нее было достаточно времени на раздумье, — объяснила женщина.

Девушка в клетке не поднимала головы. Слезы стекали по ее щекам и падали на одеяло, на котором она стояла на коленях. Тени от прутьев решетки создавали интересный эффект, перечеркивая ее тело.

— В течение нескольких дней, я предполагаю из гордости, она делала вид, что сопротивляется рабству, — продолжила надсмотрщица, — хотя, для наметанного глаза не было секретом, что именно этого она хотела, больше чем чего бы то ни было. Ведь это верно, не правда ли, смазливая Лупита?

— Да, Госпожа, — всхлипнула она.

— Дай мне руки, — приказал я девушке.

Рабыня послушно высунула ладони из клетки. Взяв девушку за руки, я потянул на себя, пока ее правая щека не коснулась прута решетки. Удерживая рабыню в таком положении, я спросил:

— Твоя попытка сопротивления или попытка имитации сопротивления, почти закончилась, не так ли? — осведомился я.

— Да, Господин, — ответила Лупита.

Кивнув, я выпустил ее руки. Потеряв опору, рабыня повалилась на пол своей крохотной тюрьмы. Она в отчаянии ударила по полу своими маленькими кулачками, а потом, вцепившись в одеяло ногтями, зарыдала, но вскоре успокоилась.

— Выпустите меня в зал, — вдруг попросила она. — Прикуйте меня к кольцу.

— Почему? — поинтересовалась надсмотрщица.

— Я — рабыня, — ответила Лупита.

— Ты еще недостаточно опытна для этого, рабыня, — бросила ей женщина.

Рабыня снова заплакала, но мы уже перешли к следующей занятой клетке.

Здесь нас ждала брюнетка, весьма фигуристая, с соблазнительными полными бедрами. Она стояла на коленях вплотную к решетке, схватившись в прутья руками, и прижимаясь к ним лицом. Прутья в таких клетках устанавливают толстые приблизительно дюйм в диаметре, и с шагом в четыре дюйма. Это — тяжелые, крепкие клетки. На карточке было написано имя — «Мина».

— А это — прежняя Леди Мина, охотница, из роскошных вилл Новиминае, что неподалеку от Лидиуса. Но больше она не охотница.

Я оценил сидящую в клетке красотку.

— Рассказывай, — приказала моя сопровождающая Мине.

— Я отправилась на охоту, — сказала она, — но в роли добычи оказалась именно я. Меня поймали и заключили в клетку.

— Как Тебя взяли? — полюбопытствовал я.

— Пожалуйста, — попросила Мина.

— Говори, — скомандовал я, — или мне надо вытащить Тебя из клетки и выпороть?

— Я была Леди Миной, из вилл Новиминае, близ Лидиуса. Я оделась в свои охотничьи кожаные одежды, и с арбалетом на своем тарларионе, отправилась поохотиться на табука.

— Ты была одна? — уточнил я.

— Да, — кивнула она.

— Дура, пригодная только для ошейника, — презрительно прокомментировала надсмотрщица.

— Я искала табука, — продолжила Мина, — но были и другие, кто в тот день также вышел на охоту, кто скрадывал более медленную, более нежную дичь.

Свободная женщина рассмеялась, а рабыня вцепилась в прутья так, что побелели костяшки ее пальцев.

— Я не подозревала, что они были поблизости, — призналась рабыня.

— Обычное дело, — кивнул я. — Такие мужчины, туго знают свое дело.

— Я нашла следы табука, и отправилась по ним в преследование добычи по полям, — продолжила она. — Животное мне попалось проворное и хитрое, и меня охватил азарт погони. Из-за этого я не заметила других всадников, приближавшихся ко мне. Табук, наконец, выдохся до беспомощного состояния, и задыхаясь рухнул в траву. Я подъехала к нему, держа в руках взведенный арбалет. Это не был бы сложный выстрел. Мне ничего не стоило вогнать болт прямо в его сердце. Я уже прицеливалась, когда мое оружие просто исчезло у меня из рук.

— Привет, — сказал мужчина.

— Как Вы смеете вмешиваться! — закричала я. — Это мой табук!

— Нет, — протянул он, — это Ты — наша.

— Что? — крикнула я.

— Привет, рабыня, — вдруг сказал он.

— Что! — попыталась возмутиться я, но тут почувствовала, как мне на шею с разных сторон накинули две веревки. Меня сдернули со спины тарлариона, и я свалилась в траву. Вскочив на ноги, я потянулась к своему кинжалу, но оказалось, что его уже вытащили из моих ножен! Они натянули веревки на моей шее, и мне ничего не оставалось, кроме как спокойно стоять, между ними. Мужчины мгновенно раздели и связали меня, по рукам и ногам. Я еще успела увидеть, как загнанный мной табук оправился и, пошатываясь, поднялся на ноги, а потом из последних сил бросился прочь. Он ускакал, а я оказалась, лицом вверх, переброшена через спину тарлариона перед седлом вожака этих мужчин. Мои связанные лодыжки и запястья были закреплены к кольцам. Я оказалась в том же положении, в котором я собиралась привезти домой табука, с той лишь разницей, что у меня он был бы привязан животом вниз. Подозреваю, что мой похититель бросил меня на спину специально, чтобы я могла видеть его. Они не спеша двинулись к отдаленному лесу, расположенному неподалеку от Нины. Именно в том месте у них был разбит лагерь.

— Ой! — вскрикнула я, никогда прежде не чувствовавшая рук мужчины на моем теле. — Вы не имеете права делать это со мной! Я — свободная женщина!

— Помалкивай, рабыня, — небрежно бросил он.

Я попыталась было бороться, но мой похититель наклонился и, схватив меня за волосы левой рукой, и притянув к себе мою голову, тыльной стороной ладони правой руки, отвесил мне пощечину, а затем отбросил меня назад, в то же положение, в котором я была прежде, как будто я была простой вещью. Я просто не могла поверить в это. Он ударил меня! Меня! Женщину из вилл Новиминае! Я вынуждена была, не шевелясь лежать перед ним. Я не хотела верить тому, что он делал со мной. Я была свободной женщиной! Но я больше не осмеливался протестовать. Я уже узнала, что мой похититель отнюдь не был слабаком, что он был способен наказать меня. А вскоре я начала извиваться перед его седлом. Я не могла даже начать понимать такие ощущения. Кое-кто из мужчин расхохотался. Наконец, когда мы вступили под кроны деревьев лесов Нины, он сделал пауза, дав мне прийти в себя.

— Спасибо, — гордо сказала я, попытавшись вложить в свой голос надменную иронию, но уже через мгновение я снова беспомощно дергалась, корчилась, глядя на его ухмыляющееся лицо снизу вверх, удерживаемая на месте кольцами его седла. А мужчины вокруг потешались надо мной.

— Да? — спросил похититель.

— Ничего! — ответила я, не осмеливаясь признаться ему, насколько несчастной я почувствовала себя, стоило ему прекратить его прикосновения, которые так заинтриговали меня, незнакомыми, беспокоящими эмоциями, которые, казалось, пронзили все мое тело, изменяя меня изнутри, и в том числе мое представление о самой себе. Я не осмеливался просить о большем. Когда мы добрались до лагеря, меня связанную бросили на опавшую листву покрывавшую землю в лесу. Они захватили с собой и моего тарлариона. Я предположила, что они просто продадут его, но в тот момент меня больше волновало, какова будет моя собственная судьба.

Надсмотрщица, стоявшая рядом со мной, рассмеялась.

— Продолжай, — велел я.

— В том лагере уже были и другие девушки, — продолжила Мина, — но они, как мне показалось, были простыми крестьянками. Они, раздетые, были скованы за шеи общей цепью, закрепленной между двумя деревьями. Они казались мне, в отличие от меня самой, подходящими кандидатками в рабство.

Моя провожатая лишь улыбнулась такому заявлению.

— Что было дальше? — поинтересовался я у рабыни.

— Сейчас Ты будешь просить нас заковать твои ноги в кандалы и позволить служить нашим поваром, — сказал их вожак.

— Никогда, — заявила я, но стоило им развязывать меня, и начать привязывать мои ноги за щиколотки к ветке дерева, чтобы повесить меня вниз головой, и я моментально стала умолять их и о кандалах, и о том, чтобы готовить для них. Добившись своего, они сняли меня, и я к своему ужасу, увидела, как железные кольца сомкнулись на моих лодыжках. Это были строгие кандалы, между моими ногами осталось не больше трех хортов свободного пространства. Теперь им нечего было бояться, что я смогу убежать от них. И я жительница роскошных вилл Новиминае, готовила пищу для бандитов. Это был первый раз, когда я как-либо служила мужчинам.

— И что Ты чувствовала при этом? — полюбопытствовал я.

Она опустила голову и уставилась в пол.

— Говори, — строго потребовала надсмотрщица.

— Я не могу передать, как я была взволнована, так служить мужчинам, — прошептала она, не поднимая глаз.

— Конечно, — кивнула свободная женщина, — на самом деле Ты никогда не была охотницей. Ты была рабыней, делающей вид, что она охотница.

— Да, Госпожа, — прошептала женщина в ошейнике.

— Твое притворство теперь в прошлом, — бросила ей женщина.

— Да, Госпожа, — признала Мина.

— Что произошло потом? — спросил я рабыню.

— Особо не о чем рассказывать, — вздохнула она. — После еды я лежала у ног своих похитителей. Я была послушна, и я надеялась, что они будут трогать меня снова. И мои надежды оправдались. После того, как они выпили, и сняли с меня кандалы, я пошла по рукам. Я не могла поверить, ни в то, что я делала, ни те чувства, которые я при этом испытывала. Краем сознания я отмечала крики гнева и осуждения, доносившиеся от других девушек, которые видели и слышали все. Но меня это уже не заботило. Я ничего не могла поделать с собой. У моих похитителей был фургон с клеткой на нем. Они покинули лагерь с наступлением темноты. А со мной и другими пленницами поступили просто, на руки, на ноги путы, в рот кляп, на голову мешок, так что мы ни не могли, ни видеть, ни разговаривать. Потом нас затолкнули в клетку и заперли. В таком виде нас вывезли из лесов Нины. В конце концов, когда наши мольбы о помощи стали бессмысленны для окружающих, кого заботят жалобы неизвестных женщин, нас освободили от веревок, кляпов и мешков, но не от клетки. Так, раздетых, в клетке, нас и доставили на юг. Это было долгое путешествие, вначале которого я, оказавшись в полной власти других девушек, была ими безжалостно избита. Они негодовали на мое поведение в лесном лагере. Но потом, на одной из ночевок, наши похитители взяли из фургона для своих удовольствий другую девушку, и вполне доступно объяснили ей, что она тоже женщина. Так что нас, объектов для унижений и побоев стало двое. Потом трое. А вскоре, таких как я, осознавших себя, в клетке было больше чем тех, кто этого не сделал. Впрочем, избиения прекратились задолго до этого, наши похитители заботились о своем товаре, причем зачастую делая это весьма жестко. Со временем, в клетке не осталось ни одной, кому требовалось объяснять значение их пола, ни одной, кто еще не узнал, что они были рабынями, причем полностью.

— Замечательно, — кивнул я.

— Мы даже начали просить наших похитителей уделить нам внимание.

— Само собой, куда бы Вы делись, — усмехнулся я.

— Таким образом, выехавший из окрестностей Лидиуса фургон с клеткой полной свободных женщин, возможно за исключением меня еще в первый день понявшую все, к тому времени, как мы достигли Венны, оказался забит конкурирующими друг с дружкой, любвеобильными рабынями.

— Значит, вас официально поработили только в Венне? — осведомился я.

— Да, — ответила Мина, — именно там наши похитители решили проявить внимание к юридическим деталям, совершенно справедливо рассудив, что теперь мы были готовы к нашим клеймам и ошейникам. Там мы стали рабынями по закону.

— Понятно, — кивнул я.

— Дальше была короткая поездка, до залов продаж в Аре, — добавила она, а потом все так же стоя на коленях в клетке, держась руками за прутья, посмотрела на меня и сказала: — Когда-то я была богатой женщиной державшей виллу в Новиминае. Думаю, что моему похитителю доставило удовольствие продать меня в бордель.

— Несомненно, — согласился я с ее предположением.

Она немного отстранилась от прутьев, и опустила голову.

— Сколько Вы заплатили за нее? — полюбопытствовал я у надсмотрщицы.

— Три тарска серебром, — сообщила она.

— Высокая цена, — покачал я головой.

— И Тебе будет лучше доказать в зале, что Ты стоишь потраченных на Тебя денег, Мина, — предупредила моя провожатая рабыню в клетке.

— Я попробую, Госпожа, — ответила Мина.

— Возможно, Тебе когда-нибудь повезет, и Ты станешь единственной рабыней единственного господина, — сказал я Мине.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах блеснули слезы.

— Такие мужчины, — прошептала она, — редко покупают девушек из борделей.

— Некоторые могли бы, — заметил я и, посмотрев на служащую борделя, спросил: — Если бы кто-то заинтересовался ей, ее могли бы продать?

— Она — единственная девка из вилл Новиминае, которая у нас имеется, — ответила та. — Это — довольно специфическое происхождение. Это почти как если бы она происходила из высшей касты. Такое происхождение, вероятно, может заинтересовать многих из наших посетителей. Мы ожидаем, что она окажется весьма популярной.

Надсмотрщица сверху вниз посмотрела на рабыню, и добавила:

— Возможно, Ты могла бы сказать клиентам о красоте вилл, и о том, насколько испорченной и богатой Ты была, перед тем как начнешь извиваться в их руках.

— Да, Госпожа, — прошептала Мина.

— Ну, а если предложение было бы сделано? — не отставал я.

— Все будет зависеть от предложения, конечно, — ответила моя провожатая.

— Значит, тогда Вы ее продадите? — спросил я.

— Все наши рабыни продаются, — пожала плечами она.

— И Вы можете продать любую из них, кому бы то ни было? — уточнил я.

— Конечно, — кивнула женщина. — Любому, кто предложит подходящую цену.

Бросив последний взгляд на красотку Мину, я перешел к следующей клетке. Это была последняя, из занятых в настоящее время. Девушка в ней находившаяся, как и Мина, была шлюхой с весьма привлекательным телом, с соблазнительно выпирающими грудями, невысокой, но отличалась значительно более узкой талией, и широкими бедрами, и изумительным лоном, в которой мужчина мог бы потерять себя от удовольствия. Так же, как Мина, эта девушка могла похвастать соблазнительными ягодицами. Так же, как Мина, она была брюнеткой, и так же, как Мина, носила плотно подогнанный стальной ошейник. Она стояла на коленях в центре клетки, и конечно, была прекрасно осведомлена о нашем приближении. Когда мы появились перед ее клеткой, она опустила голову к самому одеялу, прижав ладони полу, подле головы. Это — замечательный жест почтения, требуемый многими рабовладельцами от своих женщин.

— Ее назвали Кэнди, — заметил я, прочитав табличку. — Земное имя. Она что, землянка?

— Нет, — отмахнулась служащая борделя. — Она с Табора. Просто нам показалось, что это прекрасное имя для рабской клички, вот и дали его ей.

Я согласно кивнул. Имя действительно было прекрасным. Если бы какая-нибудь девушка с таким именем вдруг появилась бы на Горе, несомненно, ее бы сразу приняли за рабыню, и рассматривали бы как таковую. В ошейнике она оказалась бы мгновенно. Женщину с таким именем на Горе ждет только одна судьба — неволя.

— Очень привлекательная шлюха, — похвалил я.

— Точно, — поддержала меня свободная женщина.

— А эта Вам чего стоила? — полюбопытствовал я.

— Два серебряных тарска, — не стала скрывать надсмотрщица.

— Странно, — отметил я. — Ее красота кажется практически сопоставимой с красотой ее сестры по цепи — Мины, и все же Мина стоила на целый тарск дороже.

— Происхождение Новиминае, — напомнила женщина.

— Интересно, — протянул я. — Получается, что иногда Вам приходится платить не только за то, чем является женщина сама по себе.

— Конечно, — кивнула надсмотрщица. — Предположите, что она была дочерью Убара.

— Допустим, — сказал я.

— Дочь Убара может стоить десять тысяч монет золотом на приватной продаже, — объяснила хозяйка, — но, как женщина, как простая женщина на цепи, она может стоить намного меньше, чем тысячи обычных девок, которых можно было бы привести к себе домой, потратив несколько медных тарсков.

— Это верно, — признал я.

И весьма часто случается, что такая обычная девка, от которой не ожидается многого, возможно, изначально купленная, с простым расчетом попользоваться ей недельку, а затем перепродать, оказывается товаром поразительной ценности. Счастлив тот владелец, которому повезло прибрести столь много, потратив так мало. Счастлив тот, кто обнаружит, что за свои гроши купил настоящее сокровище. Он уже не отведет ее через неделю, как собирался обратно на рынок. Она останется в цепях, надежно прикованной к рабскому кольцу в ногах его постели. На мой взгляд, в таких расчетах, в конечном итоге, важна не цена товара, но его ценность, его качество, здесь важно не то, сколько мужчина заплатил, здесь важно чего он добился за свои деньги. Однажды, посмотрев вниз на рабыню в своих ног, он задумается о том, что ведь это он тот, кому она изо всех сил пытается доставить удовольствие, как и должна это делать рабыня, что именно он — тот, в чьей полной власти она находится, именно он является тем, кому она должна служить столь покорно, и именно он настолько строг с ней, поскольку он является ее господином. И он смотрит вниз, в ее глаза, и понимает, что эта, стоящая на коленях у его ног и с обожанием смотрящая на него, неспособная помочь себе женщина, вдруг стала его любимой рабыней. И он, улыбаясь, проводит пальцем по своей плети. И он задается вопросом, а не является ли и он ее любимым господином. А рабыня склоняется и прижимается губами к его ноге. Он знает, что не должен поддаваться слабости. Он никогда не должен забывать про плеть. Она понимает плеть. Все рабыни это понимают. Он наблюдает за ней, чувствует ее волосы на своих ногах, ее губы и язык. Ощущения весьма приятны. Если же он сочтет, что их отношения перестали быть для него удовлетворительными, то конечно, он всегда может просто продать ее.

— Пожалуй, я возвращусь к столу, — сообщил я. — Спасибо за то, что продемонстрировали мне этих девок. Они кажутся мне превосходным товаром. Думаю, со временем, после хорошей дрессировки, они все окажутся великолепными шлюхами в зале.

— Мы на это надеемся, — сказала надсмотрщица. — Мы хотим, чтобы Туннели были одним из лучших борделей на всем переулке Рабских Борделей Людмиллы.

— А кто такая, эта Людмилла? — полюбопытствовал я.

— Не знаю, я никогда ее не встречала, — пожала она плечами.

Мы вернулись в главный зал борделя. На пути к моему столу, мы ненадолго задержались рядом девушками.

— Яртэль и Демет уже работают, — заметила женщина. — А эти две других сейчас свободны и готовы к новым кольцам.

Надсмотрщица указала на блондинку и брюнетку.

— Ита и Тиа, — представила она.

— Прекрасные экземпляры, — похвалил я.

Луиза, земная девушка, ошеломленно уставилась на меня, но, опомнившись, быстро отвела взгляд. Подозреваю, что она не знала, что мужчины земляне, или точнее в прошлом земляне, могли бы рассматривать женщин подобным образом.

— Но Вы вернетесь к столу в одиночестве? — уточнила моя провожатая.

— Пожалуй, да, — согласился я.

— Какую из рабынь, мне прислать с напитком для Вас? — спросила она.

— Вот эту, — указал я на Луизу.

— Конечно, — кивнула она, и щелкнула пальцами.

Луиза вскочила и, подбежав к нам, опустилась на колени.

Я присмотрелся к одному из столиков неподалеку от моего собственного. Там сидела странная свободная женщина, в платье без рукавов и с глубоким декольте. Она незаметно осматривалась по сторонам. Мужчина, ранее сидевший рядом с ней, сейчас валялся лицом на столе. На столе рядом с ним стояла бутылка ка-ла-на, а еще там было два стакана. Я увидел, как она срезала кошель с пояса уснувшего мужчины, и подсунула добычу под платье. На пальце ее левой руки, когда она это делала, я заметил кольцо. Не припомню, чтобы оно было у нее прежде. Признаться, мне уже приходилось встречаться с подобными кольцами раньше.

— Что Вы предпочитаете? — поинтересовалась надсмотрщица.

Я подумывал о том, чтобы заказать стаканчик паги, возможно, если это было доступно месте, таком как это, от винокурен Темуса. Но теперь, присмотревшись к столь вызывающе одетой свободной женщине, передумал.

— Знаете, поразмыслив, я решил сделать заказ позже, — ответил я.

— Очень хорошо, — пожала она плечами и, повернувшись к Луизе, стоящей на коленях в ожидании распоряжений, приказала: — Когда Тебя отпустят, и если Тебя отпустят, вернешься на свое место. А пока будешь обслуживать этот стол. Когда он захочет заказать что-либо, и пошевелит пальцем, поспешишь к нему, и получишь в баре то, что он закажет.

— Да, Госпожа, — ответила Луиза.

— Я могу заказать сразу бутылку, — предупредил я женщину.

— Плата за вход была только бит-тарск, — напомнила она мне.

— О, простите, — сказал я, и отсчитал ей пять медных тарсков.

Я сделал это немного демонстративно. Свободная женщина, та самая, что в платье с глубоким декольте, как я и ожидал, не могла не заметить этого. Она оглянулась на мужчину, лежавшего на столе. Подозреваю, что ему не светило проснуться в течение некоторого времени, возможно, ана если не больше.

— Ага! — улыбнулась надсмотрщица. — Вы щедрый мужчина! Для таких, как Вы, независимо от того, что Вам могло бы понравиться в нашем доме, и как много Вам понравится, это Ваше.

— Спасибо, — кивнул я.

Моя сопровождающая отправилась по своим делам, а я обратил внимание на Луизу. Она удивленно посмотрела на меня.

— Господин? — спросила она.

— Пока Ты свободна, — отпустил я рабыню.

— Да, Господин, — сказала она и, встав на ноги, опустив голову, отступила шаг, а затем повернулась и поспешила назад к своему месту подле других девушек. Эта землянка, насколько я заметил, уже узнала, что такое дисциплина гореанской рабыни. Это мне понравилось. Это хорошо для нее.

— Я вижу, что Вы отослали рабыню, — сказала свободная женщина, с белом платье с глубоким декольте.

— Да, — кивнул я.

— Кажется, Вы не из этого города? — поинтересовалась она.

— Да, — не стал я отрицать очевидного, отметив при этом, что кольцо снова исчезло с ее пальца.

— И как Вам понравилось в Аре? — полюбопытствовала женщина. — Должно быть, Вам очень одиноко здесь.

— А Вы хотели бы составить мне компанию? — предложил я.

— Я сожалею, — ответила она. — Но, это было бы ненадлежащим, я даже не знаю Вас.

— Простите меня, — смущенно сказал я. — Я не хотел торопить события.

Она чуть шевельнула левой ногой, заставляя браслеты на своей лодыжке немного зазвенеть. Конечно, большинство свободных женщин, никогда не надели бы подобные украшения. Они рассматривают их подходящими только для рабынь. Но эта женщина их носила, более того, она демонстративно сдвинула браслеты с запястья левой руки вверх, на предплечье. Тоненький звон, сопровождавший это ее действие, был возбуждающим, рабски возбуждающим. Затем, она отбросила волосы за спину. Ее волосы были распущены. Обычно рабыни ходят с распущенными волосами. Она сделала легкое движение, очаровательное, казавшееся неосторожным, но бретелька ее платья свалилась с плеча. Всем своим видом она продемонстрировала удивление и смущение от случившегося, словно не понимая, как такое могло случиться. Женщина сконфуженно, вернула бретельку платья на место. Она сделала это, казалось бы, предельно скромно, но таким способом, так при этом, двинув телом, что она привлекла неизбежное внимание к своим изумительным грудям. Хм, такая грудь, наверняка увеличит ее цену, как рабыни.

— Все в порядке, — успокоила она меня. — Вы меня ничуть этим не оскорбили.

— Но я действительно очень сожалею о своем поведении, — заверил я ее.

— Это — моя ошибка, — очаровательно улыбнулась она. — Это я не должна была так форсировать события. Я не должна была говорить первой.

— В таком случае, пожалуйста, присоединяйтесь ко мне, — предложил я.

Она опустилась на колени у моего стола в позу свободной женщины.

— Я заговорила с Вами, поскольку была рада увидеть, что Вы отослали от себя рабыню, — объяснила свободная женщина.

— Это оказалась всего лишь девка с Земли, — пожал я плечами.

— Столь низкая? — удивилась она.

— Да, — кивнул я.

— В действительности, я предпочла бы, чтобы им дали одежду, — заявила моя собеседница.

— Ну, у них ведь есть ошейники, — пошутил я.

— Верно, — рассмеялась она.

— Вы уверены, что не можете принять от меня напиток? — осведомился я.

Она, сделала вид, что обдумывает мой вопрос, но затем, улыбнулась.

— Хорошо, — наконец, ответила она.

— Что Вы предпочитаете? — поинтересовался я.

— Возможно, крошечный стаканчик Ка-ла-на мне не повредит, — улыбнулась она, — мы же друзья.

Я бросил взгляд налево, Луиза, как я и предполагал, смотрела в мою сторону. Стоило мне пошевелить пальцами, и землянка подскочила и поспешила к моему столу. Едва оказавшись рядом, она встала на колени.

— Маленькую бутылку, вина из рабских садов Анэсидэмиса, — заказал я.

— О, я слышала, что это — изумительный Ка-ла-на, — сказала свободная женщина, глаза которой заблестели.

— Я тоже об этом слышал, — кивнул я.

— Но оно очень дорогое, — предупредила она.

— Вы уже знакомы с ним? — полюбопытствовал я.

— О, да, — с довольным выражением лица произнесла она, — я пробовала его несколько раз.

— Надеюсь, оно Вам понравилось? — уточнил я.

— Да, — признала она. — О, да!

— Неси его сюда, — приказал я Луизе.

— Да, Господин, — сказала рабыня, вставая, и спеша в бар.

— Это, та самая рабыня, которую Вы ранее отослали, не так ли? — спросила женщина.

— Думаю, да, — кивнул я.

— Вы едва ее заметили, — довольно заметила моя собеседница.

В ответ я лишь пожал плечами.

— Вы не поверите, как я рада встрече с таким мужчиной, как Вы, — заявила она.

— О? — протянул я, удивленно вскидывая брови.

— С тем, кто понимает ценность свободной женщины, — пояснила она.

Я предположил бы, что у свободных женщин действительно есть ценность. Работорговцы, например, готовы хорошо заплатить за них.

— Очень многие мужчине, — поведала свободная женщина, — интересуются только рабынями.

— Правда? — спросил я.

— Да, — закивала она. — Это невозможно понять! Я считаю это необъяснимым!

— Вижу, Вы изумлены, — заметил я.

— Что мужчина может найти интересного в какой-нибудь из тех шлюх? — спросила она, обводя зал рукой.

— Рабынь, — пожал я плечами.

— Точно, — сказала она. — Отвратительно!

— Некоторым мужчинам нравятся такие как они, — заметил я.

— Неужели они — то, чего действительно хотят мужчины? — спросила она. — Женщин, которые полностью принадлежат им, тех, кто находится в их полной власти, тех, кто должен отчаянно стремиться отлично служить им во всех вещах, тех, кто абсолютно беспомощно зависит от их милости, тех, кто должен целовать их и вылизывать по первому слову?

— Боюсь, что есть мужчины, которые не возражают против этого, — признал я.

— Я уверена, что Вы можете найти свободных женщин интересными, — заявила она.

— Конечно, я нахожу их интересными, — заверил ее я.

Правда про себя я подумал, что самая интересная вещь в них, конечно, состояла в том, что их можно захватить и поработить. Вот после этого они могут стать по-настоящему интересными для мужчин. Конечно же, рабыня в своей неволе, привлекает в десять тысяч раз больше интереса, чем свободная женщина могла бы мечтать вызвать у мужчины. На любом соревновании по желанности свободная женщина всегда потерпит поражение от рабыни, а если вдруг Вам покажется, что это не так, то просто поработите ее, и Вы увидите, как она, внезапно, через мгновение, по сравнению с самой собой, станет в десять тысяч раз желаннее, чем она была, будучи простой свободной женщиной.

— Господин, — окликнула меня Луиза, нагая, стройная, рыжеволосая рабыня землянка, вернувшись из бара. Она изящно опустилась на колени около стола, и поставила на него маленькую бутылку Ка-ла-на и два крошечных стаканчика.

— А она — довольно смазливое маленькое животное, — бросила свободная женщина.

Я щелкнул пальцами, отсылая рабыню, даже не потрудившись посмотреть на нее. Похоже, это очень понравилось свободной женщине. А мне понравилось прикидывать, как один из обычных, гореанских рабских ошейников будет смотреться на ее собственном горле. И я решил, что неплохо. Такие ошейники подчеркивают красоту женщины. Окружающая шею женщины сталь, символ ее неволи, приятно контрастирует с нежностью ее горла, плеч и грудей.

— Да, Пожалуйста, — сказала женщина в ответ на мой кивок в сторону бутылки.

Я разлил вино по стаканам.

— За Вас, — предложила она, поднимая свой стакан.

— Нет, — ответил я, — За Вас.

— Спасибо, — поблагодарила женщина.

Я видел, что ей это польстило. Лицо покрылось румянцем, заметным даже в тусклом свете зала. А ее грудь, кстати, была очень хороша.

Мы коснулись стаканчиками, и выпили.

— О, изумительный Ка-ла-на, — почти промурлыкала моя собеседница, что заставило меня сделать вывод, что прежде она такого никогда не пробовала.

Правда, бутылочка такого вина могла бы стоить ценителю целых три медных тарска, цена, которой не стоят некоторые женщины.

— Я рад, что оно Вам понравилось, — обрадовался я.

— Я — Леди Тутина из Ара, — представилась она, по-дружески наклоняясь ко мне.

— Прекрасное имя, — улыбнулся я.

Безусловно, если бы она принадлежала мне, я сократил бы его до Тины. А что, превосходная рабская кличка. У меня в собственности, кстати, было несколько рабынь с тем именем.

Но ей моя похвала доставила удовольствие.

— А меня зовут Тэрл, — сообщил я.

— О, — одобрительно протянула она, — какое жесткое имя. Это ведь северное имя, не так ли?

— Он распространено на севере, — заметил я, — особенно в Торвальдслэнде.

— Честно говоря, мужчины из Торвальдслэнда пугают меня, — поежилась Леди Тутина. — Они так грубы с женщинами. Но Вы же не из Торвальдслэнда, не так ли?

— Нет, — заверил я ее.

Хотя, в Торвальдслэнде бывать мне приходилось, и я знал то, что любой уроженец тех мест, мог бы сделать с женщиной, оказавшейся у его ног. Но, думаю, что любой настоящий рабовладелец, где угодно на Горе, знает как следует поступать в такой ситуации. В действительности, хотя мужчины Торвальдслэнда — превосходные и строгие рабовладельцы, они, скорее прямые и честные во всем, что они делают. На мой взгляд, на юге, в городах, из-за богатства истории, сложности традиций, и намного большей культурной изощренности, женщина, вероятно, найдет себя оказавшейся в намного более строгой и суровой неволе, чем на севере. Безусловно, много зависит от девушки и ее господина. Некоторые девушки лучше всего расцветают с бескомпромиссными рабовладельцами варварами, которые посадят их на весла или познакомят с плетью за наименьшие подозрение в том, что они могли бы быть неприятными. Другие могут обнаружить, что они не понимали своей беспомощности и подчиненности, пока они не увидели свою цепь прикрепленной к кольцу в ногах кровати джентльмена.

— Это успокаивает, — улыбнулась она. — Так откуда же Вы?

— С северо-запада, с берегов Тассы, — обтекаемо ответил я.

Я не видел смысла сообщать ей, что был из Порт-Кара. Узнав об этом, она могла бы встревожиться уже не в шутку, а фактически. У большинства выходцев из Порт-Кара есть нечто вроде безжалостной пиратской жажды в их взгляде на женщин, вместе с некоторым знанием, как с ними следует поступать, из-за популярности определенной формы торговли в том городе, а ткаже продвинутых технологий обращения и управления рабынями.

— А откуда Вы прибыли в Ар? — поинтересовалась Леди Тутина.

— Из Торкадино, — ответил я.

— Ох, — разочарованно вздохнула женщина.

— Что-то не так? — забеспокоился я.

— Но Вы же не беженец, не так ли? — уточнила моя собеседница.

— А в чем дело?

— Ну, просто, тогда у Вас, возможно, было трудное путешествие, — заметила она.

— Понятно, — кивнул я.

— Я полагаю, что дела в Торкадино не столь плохи, как о них рассказывают, — предположила она.

— Да ну? — удивился я.

— Конечно же, нет. Они только пытаются напугать нас, — отмахнулась Леди Тутина, скользнув оценивающим взглядом по моему кошельку.

— Я доехал досюда на платном экипаже, — сообщил я ей.

— Понятно, — протянула она.

Я не мог не заметить, что ей понравилась эта информация. Говоря это, я предполагал, что так оно и должно быть. Ведь это намекало, что деньги у меня были.

— Вы торговец? — полюбопытствовала Леди Тутина.

— Иногда я покупаю и продаю кое-какие безделушки, — улыбнулся я.

Это ей тоже понравилось. Она же не знала, что многие из «безделушек» которые я покупаю и продаю, очень похожи на нее саму.

— Значит, можно просто Тэрл? — кокетливо осведомилась она.

— Конечно, — сказал я.

В конце концов, она — свободная женщина. Вот если она станет рабыней, тогда, конечно, в таких вопросах подобной свободы у нее больше не будет. Я подлил Ка-ла-на в ее стакан. Леди Тутина, пригубив вина, наклонилась ко мне, сложив локти на низкий стол. Ее груди, казалось, умоляли о моем прикосновении. Ее губы выглядели теплыми и мягкими.

— Была еще одна причина, — проворковала она, — кроме понравившегося мне обращения с той рабской шлюхой, почему я подошла к Вашему столу.

— Правда? — подыграл я ей.

— Я чувствую, что меня влечет к Вам, — призналась женщина.

— Понимаю, — кивнул я, мельком взглянув на мужчину, все еще лежавшего на другом столе.

— Тэрл, — прошептала она.

— Да, — отозвался я.

Она свое дело знала, эта женщину. Но, чем скорее она окажется в ошейнике, тем лучше.

— Да, — мягко, ободряюще повторил я.

— О, нет, — внезапно отшатнулась Леди Тутина, делая вид, что смахивает слезу с глаза, — я не должна говорить Вам такие вещи.

— Какие? — доброжелательно поинтересовался я.

— Я должна уйти, — проговорила она. — Я должна уйти и как можно скорее.

При этом она положила руки так, чтобы я мог бы легко взять их своими, и не дать ей уйти из-за стола, нежно удерживая, и мягко уговаривая остаться. Но мне было любопытно посмотреть на ее дальнейшие действия, если я не клюну не ее уловку, и я упорно не замечал предоставленной возможности.

Она не ушла.

— Я даже не знаю, что мне делать, — заявила она, поворачивая голову в профиль.

— Что-то не так? — поинтересовался я, делая вид, что тронут.

— Как ужасно, наверное, я выгляжу в Ваших глазах, — всхлипнула Леди Тутина, стирая еще одну воображаемую слезу.

— Нисколько, — успокоил я женщину.

Конечно же, она не казалась мне ужасной. Наоборот, я считал, что она очень соблазнительна.

— Кажется, я была излишне смелой, — заметила она. — Я подошла к Вашему столу. Я первой заговорила с Вами. Я разрешила Вам, мужчине, которого я едва знаю, купить меня Ка-ла-на. Мне ужасно стыдно.

— Вам нечего стыдиться, — заверил ее я.

— Но все намного хуже, — воскликнула женщина. — Я раскрыла Вам свои чувства, я поведала Вам о моем непередаваемом одиночестве. А Вы? Вы одиноки?

— Не особенно, — честно ответил я.

Одиночество, является обычным делом только у свободных женщин, живущих среди свободных людей. Для мужчин нелегко оказаться в одиночестве, ведь у них есть доступ к рабыням. Так же как и рабыням, столь занятым и по необходимости столь озабоченным вопросами доставления удовольствия своему господину, редко дают время для потакания одиночеству. И конечно невероятная близость отношений, как интеллектуальных и эмоциональных, так и сексуальных, требует от рабовладельца расследовать, и вынуждать свою рабыню раскрывать ее самые глубинные мысли и чувства, ибо они должны быть обнажены ему, столь же ясно, сколь обнажено для него ее тело. Кроме того, его команда, даже небрежная, но влекущая за собой ее интимные и восхитительные сексуальные действия, является отличным лекарством от одиночества.

В рабстве тотальная близость является не только принятой, но может быть обязательной, причем под страхом наказания. Рабовладельцам нравится знать своих невольниц. Они хотят знать их полностью, глубоко, детально и интимно, что было бы довольно неуместно ожидать, или желать от, гордой свободной спутницы, независимость которой, как и ее частная жизнь защищены высоким статусом свободной женщины. В некотором смысле такая женщина всегда во всех смыслах этого слова, скрыта под вуалью. С другой стороны, рабыне такая скрытность не позволена. Она, если можно так выразиться, полностью раздета перед своим владельцем, как в прямом, так и в переносном смысле.

Однако не приходится сомневаться, что рабыни находящиеся не у частных владельцев, или рабыни скованные одной цепью в караване работорговца, в домашних хозяйствах, учреждениях, и тому подобные, могут испытать ужасное одиночество. Несомненно, отчаянное одиночество ждет женщин оказавшихся, например, в садах удовольствий какого-нибудь богача. В действительности, в таких местах, владелец зачастую понятия не имеет о присутствие там прекрасной рабыни. Она, конечно, известна дежурным надсмотрщикам, агентам рабовладельца, которые покупали ее, или бухгалтеру который ведет учет собственности хозяина и его активов. Все что остается такой рабыне, это жалобно умолять о внимании господина. Некоторые женщины в таком месте, даже те, о существование которых известно хозяину, или, по крайней мере, он смутно о них помнит, могут в течение многих месяцев ждать вызова к постели владельца. Ведь часто бывает так, что мужчина берет со стойки ленту с именем рабыни и бросает ее дежурному надсмотрщику, чтобы тот привел удачливую красотку в цепях в его покои этой ночью, с этой самой лентой на ошейнике. Не менее одиноко может быть рабыне и в доме работорговца, особенно если охранники не захотят развлечься с ней, или, скажем, в подвале башни прикованной цепью в своей конуре.

— Ох, — вздохнула Леди Тутина.

— Разве я могу быть одиноким здесь с Вами? — спросил я.

— Как Вы прекрасно сказали, — улыбнулась женщина.

Мне и самому показалось, что фраза удалась. Безусловно, это потребовало от меня некоторой сообразительности.

— Но главным образом, — продолжила она, как будто собираясь расплакаться, — меня смущает дерзость, с которой я говорила с Вами раньше.

— Дерзость? — переспросил я.

— То, что я признала, и чего я никогда не должна была признавать, — сказала она, — что меня влечет к Вам.

— Влечет ко мне?

— Да, — сказала Леди Тутина, опуская глаза.

— Ага, теперь понимаю, — кивнул я. — Вас влекло ко мне, потому что внутри Вас возникло некое тонкое ощущение, что я, мог бы оказаться сочувствующим собеседником, понимающим товарищем, доброжелательная беседа с которым помогла бы Вам до некоторой степени успокоить Ваше одиночество и боль.

— Кажется, это было нечто большее, чем то, о чем Вы сказали, — прошептала она, низко опустив голову, как если бы не осмеливалась поднять глаз.

— Интересно, — проговорил я.

Наконец, она подняла на меня несчастные глаза.

— Я почувствовала, что меня потянуло к Вам, — сказала она, и затем, снова опустив голову, как если бы от стыда, шепотом добавила: — как женщину к мужчине. Ведь у свободных женщин тоже есть потребности.

— Относительно этого я никогда не сомневался, — заметил я.

В настоящее время, конечно, у нее еще не было реального осознания того, в чем и как по-настоящему могла бы нуждаться женщина. Как это часто случается с большинством свободных женщин, они слишком далеки от понимания этого, не говоря уже о том, чтобы ощутить это. И в конечном итоге, это влияет на их сознательную жизнь, проявляясь в тревоге, беспокойстве, неудовлетворенности, дискомфорте, вспыльчивости, надуманных придирках к окружающим, расстройстве и, в конце концов, в одиночестве. Все это, так или иначе, связано с нехваткой у них простого женского удовольствия, в свою очередь вызванного тем, что находятся они не на своем месте, предписанным им природой, месте покорной самки подле доминирующего самца ее биологического вида. Эти вещи, являющиеся результатом потери ими нормальной сексуальной ориентации и удовлетворения, зачастую порождают в женщинах чувство опустошенности и ощущение бессмысленности своего существования. А иногда это доводит до негодования и зависти к мужчинам, которых она, возможно, в чем-то справедливо, обвинит в этой самой нехватке своего удовлетворения. Когда один пол для удовлетворения нуждается в другом, а другой не желает этого делать, то, что остается делать первому? Мстить! Один способ отомстить, конечно, состоит в том, чтобы попытаться, в социальном и политическом отношении, вызвать истощение и деградацию биологических мужчин. Конечно, это может оказаться опасным, поскольку могло бы вызвать негативную реакцию самой природы, катаклизм, в результате которого будет восстановлен привычный порядок, искусственные догмы презираемы и выброшены на свалку. Но есть и другая опасность, и возможно еще более серьезная, состоящая в том, что ответная реакция может быть направлена совсем не в том направлении, в котором следует. Озлобленные мужчины, неспособные верно выбрать место приложения своего гнева из-за многочисленных и тщательно расставленных политических ловушек и догм, сковывающих их, сознательно или подсознательно, не желая обратиться за помощью к природе, не найдут ничего лучшего кроме как принять участие в бесспорно мужских играх войны. Играх, которые могут разрушить целые миры, возможно, вместе с теми стенами, внутри которых они позволили заключить себя в тюрьму. Не думаю, что можно считать действительно удачным такой конец, при котором женщина, наконец возвращенная к ее законным цепям, должна была стоять на коленях в пепле.

— Вы должно быть очень добры, раз не презираете меня за мои потребности, — сказала она, глядя мне в глаза. — Иногда они очень сильны.

— Я уверен в этом, — кивнул я.

Как я упомянул, она пока еще, как свободная женщина не могла осознать того, в чем нуждается женщина. Эти потребности были в ней, как и во всех свободных женщинах в основном подавлены. Она понятия не имела относительно того, каковы они могли быть. Никогда она не сталкивалась с ними полностью и лицом к лицу. Она пока еще была далека от глубины, богатства и обширности эрогенных зон ее тела. Она не понимала, что вся ее кожа, от макушки до кончиков пальцев ног, может пробудиться к жизни, поразив и обрадовав ее, возбудив горячей, бушующей волной озарений, идущей не только от ее беспомощных, прекрасных эксплуатируемых прелестей, но также и от каждой клеточки ее прекрасного тела отданного на милость господина. Она пока не могла даже начать подозревать всех важных эмоциональных аспектов неволи для женщины, для всей ее матрицы. Ну как она могла понять то, чем должна быть рабыня, природу чувств рабыни, и как они влияют на нее, и что могут сделать с ней, что это значит, абсолютно принадлежать, находиться под бескомпромиссной властью, что это такое, знать, что она должна и будет под строгим и бескомпромиссным принуждением, полностью отдавать всю себя служению и любви, без какой-либо альтернативы.

— Вы очень добры, раз сжалились над женщиной, — польстила она.

— Это — пустяк, — отмахнулся я.

Честно говоря, я допускал, что фактически ее потребности могли бы быть довольно сильными для свободной женщины. Конечно, ее тело предполагало просто изобилие в нем женских гормонов. Не каждая получает такие соблазнительные изгибы фигуры как у нее, будучи гормонально несовершенной. Это могло бы быть интересно, подумал я, посмотреть на то, на что будут похожи ее потребности, если позволить им полностью развиться в неволе.

— Когда я произносила Ваше имя прежде, я запиналась, — напомнила она.

— Я помню, — кивнул я.

— Мне было так трудно говорить, — призналась женщина.

— Правда?

— Я могу говорить? — спросила Леди Тутина.

— Конечно, — поощрил я женщину.

— Я думала, что, возможно, могла бы позволить Вам увидеть мое тело, — сообщила она, — более того, я могла бы даже разрешить Вам касаться его.

— Да, — удивленно протянул я.

— Я могла бы этой ночью, поскольку Вы были так добры ко мне, и я испытываю необоримое влечение к Вам, отдать Вам свое тело, — заявила она.

— Я чрезвычайно впечатлен, — признал я.

Мне показалось, что мое ответ был вполне подходящим, поскольку она была свободной женщиной. В действительности трудно даже предположить, как ответить, когда слышишь что-то столь глупое. Если бы она была рабыней, меня бы позабавила ее попытка говорить таким способом. Заяви она о «предоставлении ее тела» на такой-то период, и это закончилось бы для нее, в лучшем случае, мгновенной поркой. Она не была бы в неволе, если бы начала рассматривать, даровать ли ей свое тело и как надолго, или нет. Скорее она обнаружила бы, что это было делом ее господина, решать, взять ли ее, всякий раз, когда он этого пожелал, как он этого пожелал, и сколько пожелал, поскольку ее тело принадлежит не ей, а ему, и это он мог бы приказать, чтобы она предоставила ему его собственность, в любой позиции или положении, в котором ему в данный момент хочется. Например, рабыня не спрашивает, хочет ли господин сейчас тело Глории, скорее она спросит, хочет ли он Глорию. В гореанском мышлении, а в действительности и в гореанском законодательстве недвусмысленно подразумевается, что принадлежит вся рабыня, целиком. Именно она является той, кто принадлежит, целая женщина, бескомпромиссно и полностью.

— Как Вы добры, к женщине, встреченной в таком месте, к тому же столь бедной, что она не может позволить себе сандалии, подходящее платье и надлежащую вуаль. Вас возмущает то, что я столь откровенно одета, и не скрываю лицо под вуалью? Это шокирует Вас?

— Ни сколько, — успокоил я женщину. — Несомненно, это — неизбежная уступка жестокости бедности.

— О, да, — вздохнула она. — Возможно, Вы могли бы попытаться представить, что вуаль на мне есть.

— Это — мысль, — улыбнулся я.

Конечно, я не стал ей говорить, что уже давно представил ее, совершенно голой, закованной в цепи, возможно, удерживаемой в тугих возбуждающих путах, для удовольствий хозяина, у рабского кольца, и стальном ошейнике, плотно обхватывающем ее шею. Но она этого не знала, и посмотрела на меня с благодарностью. В моем воображении я укоротил ее цепи не пару звеньев.

— Вы, правда, столь увлечены мной? — осведомился я.

— О, да! — прошептала Леди Тутина, осмелившись коснуться моей ру.

— Тогда, может быть, мы оставим это место, — предложил я, — и отправимся к Вам?

Она даже отпрянула от неожиданности. Как я и ожидал, ей мое предложение приемлемым не показалось. Чего-чего, а раскрывать свой адрес, ей крайне не хотелось. Рано или поздно, это могло закончиться визитом разъяренных, оскорбленных жертв. Кроме того, это могло упростить ее поиск городской страже, наверняка давно уже разыскивающей эту особу по жалобам потерпевших, и мечтающих поскорее доставить ее в суд для допроса, который, несомненно, в ее случае, мог закончиться почти неизбежным приговором к неволе, возможно с первоначальным размещением арестантки в публичных рабских садах, на время более тщательного рассмотрения ее дела.

— Тогда, возможно, моя комната? — предложил я. — Это неподалеку.

— Сэр! — укоризненно воскликнула она.

Как я и предполагал, этот вариант ее тоже не устраивал. Она предпочла бы закончить свою работу здесь, где, очевидно на ее шалости смотрели сквозь пальцы, с помощью своего хитрого препарата, вместо того, чтобы попытаться облапошить очередную жертву снаружи, рискуя при этом, быть узнанной другими, которые могли бы прочесывать окрестности в ее поисках.

— Неужели Вы так обо мне думаете? — возмутилась Леди Тутина.

— Простите меня, — совершенно искренним тоном, попросил я женщину. — Честное слово, я не хотел Вас оскорбить.

Она оказалась весьма квалифицированной в играх подобного рода. У нее отлично получалось вызвать требуемую реакцию мужчины, а затем утверждать, что она была неправильно понята, и оскорблена, таким образом запутывая мужчину, выводя его из равновесия, и, таким образом своими взглядами и слезами обеспечивая для себя его требуемое состояние. Она была чисто женская манипуляция, которую я ей позволил. Это раскрывало для меня ее женственность. Тем приятнее будет позже, манипулировать ей чисто мужскими способами, командой и плетью.

— Я знала, что не должна была приходить сюда, — заплакала она, вытирая слезу в уголке ее глаза, еще одну, по крайней мере, делая вид.

Она изобразила, что собирается встать, но, видя, что я не собираюсь удерживать ее, сама осталась там, где была.

— Простите меня, я, наверное, был бестактен, — сказал я.

— Что Вы, я Вас нисколько не виню, — всхлипнула она. — Что еще Вы могли подумать, встретив меня здесь? Конечно, Вы, как и все прочие, решили, что я падшая женщина.

— Нет, конечно же, нет, — заверил я Леди Тутину. — Вы совершенно отличаетесь от них.

— Спасибо, — прошептала она.

Я кивнул. Конечно, она очень отличалась от них. Это было очевидно. Она еще не была нагой. У нее еще не было рабского ошейника на шее. И скорее всего, она еще никогда в жизни, не чувствовала на себе рабскую плеть.

— Возможно, Вы задаетесь вопросом, — предположила она, смахивая еще одну воображаемую слезу, — что я, дама, воспитанная и образованная, делаю в этом месте?

— Возможно, — сказал я, ободряюще.

Я попытался выглядеть озадаченным. На самом деле у меня было довольно ясное представление относительно того, что она делала в этом месте.

— Я думаю настоящая причина, — сказала она, глядя вниз, — как Вы, возможно, уже заподозрили, того, что я оказалась здесь, осмелившись войти в это ужасное место, это почти беспомощная женская отчаянная потребность в любви, мое желание встретить доброжелательного мужчину, способного разделить мое одиночество.

— Именно так я и подумал, — заверил ее я.

— Но я, ни в коем случае, не должна была сюда приходить.

— Но тогда мы бы никогда не встретились, — заметил я.

— Да, — прошептала Леди Тутина, снова касаясь моей руки. — Это верно.

— Вы сказали о настоящей причине, — заметал я, — имеющей отношение к Вашей потребности в любви и понимании. Но это предлагает, как мне кажется, что была и некая другая причина, или видимость причины, для того, чтобы прийти сюда.

— Да, — признала она, печально улыбнувшись. — Я — гордая свободная женщина. Я не могу позволить себе признавать такие вещи как свое одиночество или потребность в любви. Я должна была уверить себя, в том, что я здесь по другой причине.

— И какова эта другая причина? — полюбопытствовал я.

— Я действительно нуждаюсь в деньгах, — сообщила женщина. — У меня есть кольцо. Я сказала себе, что могла бы попытаться продать его, что могла бы попытаться найти покупателя в этом месте.

— Понятно, — кивнул я.

— Но я никогда не смогла бы заставить себя расстаться с ним, — улыбнулась Леди Тутина. — Это — одна из немногих вещей, оставшихся у меня от тех времен, когда я был гордой и богатой. С ним связано столько приятных воспоминаний. Я действительно просто не в силах расстаться с ним.

— Я Вас понимаю, — сказал я.

— Хотите посмотреть? — спросила она, потянувшись рукой к поясу.

— В этом нет необходимости, — остановил я свое собеседницу.

— Пожалуйста, позвольте мне показывать его Вам, — попросила она.

— Хорошо, — не стал я спорить.

И вынув из крошечного кисета, висевшего на ее поясе, кольцо Леди Тутина пристроила его на пальце.

— Красивое, — признал я.

Кольцо было золотым, с овальной фарфоровой вставкой в оправе из красноватого металла. На фарфоре присутствовало очень изящное изображение турового дерева.

— Это турианская работа, — сообщила Леди Тутина.

В это легко верилось. Туровое дерево нарисованное на фарфоровой вставке являлось одним из символов Турии. Кроме того, мне было хорошо известно, что такие кольца изготавливаются в Турии. Я даже видел их там. Кольца подобного дизайна, особенно подобного назначения, были редкостью в Аре, и в северном полушарии вообще. Большинство жителей Ара не узнало бы это кольцо, и уж тем более не заподозрило его секрета. Скорее всего, она купила его в магазине заморских безделушек на проспекте Турии, находившемся по соседству. Возможно даже, что изначально вставка была цельной, а не полой. Большинство из таких колец совершенно невинны.

— Вы позволите мне купить его? — осведомился я. — Вы могли с пользой потратить вырученные за него деньги.

— Не соблазняйте меня, — улыбнулась женщина. — Я никогда не смогу заставить себя, расстаться с ним.

— Очень жаль, — сказал я.

— Как я счастлива, что повстречала такого мужчину, как Вы, — заявила она. — С каким пониманием Вы ко мне относитесь.

Я предпочел отмолчаться, лишь слегка пожав плечами.

— Честно говоря, а становлюсь возбужденной, — прошептала Леди Тутина.

— О! — протянул я.

— Я уже хочу пойти в Вашу комнату, — все также шепотом призналась она.

— Ну, так давайте пойдем, — предложил я.

— Ой, вино кончилось, — надулась она.

Это было верно.

— Может, Мы еще выпьем? — призывно улыбаясь, предложила Леди Тутина. — Это помогло бы мне немного расслабиться. Еще немного вина, и я даже не знаю, смогу ли я контролировать себя. Боюсь, что буду спешить за Вами по улицам, в Вашу комнату, словно влюбленная рабыня!

— Пожалуй, закажу еще немного вина, — улыбнулся я и посмотрел влево.

Через пару мгновений, мне удалось поймать взгляд Луизы. После того, как я ее отослал она, конечно, не обязана была следить за нашим столом, и я был рад, что она в данный момент не была в пользовании. Мне понравилось, как она мне прислуживала. Впрочем, если бы она сейчас работала на циновке, я, конечно, обошелся любой другой девушкой, скажем, Итой или Тиой. Оба очень хорошенькими рабынями. Луиза, заметив мой взгляд, теперь не отрываясь смотрела на меня. Стоило мне поднять руку, и рабыня сорвалась с места, спеша ко мне. Она пробежала мимо мужчины, лежавшего на столе. Тот все еще не шевелился, и подозреваю, будет отсутствовать еще ан или около того. Наклонившись к опустившейся на колени Луизе, я передал ей заказ на вино. Ее ошейник, прекрасная прочная стальная полоса, отлично смотрелся под ее правым ухом.

Леди Тутина улыбнулась мне, и я поспешно вернул ей улыбку.

— А Вам нравлюсь? — кокетливо спросила она.

— Конечно, — кивнул я, подумав при этом, что должным образом обученная и получившая несколько наказаний плетью, она станет превосходной рабыней.

— Я хочу, чтобы эта рабыня поторопилась, — капризно заявила она.

— Уверен, что она будет через мгновение, — сказал я.

— Возможно, Вам стоило бы наказать ее, — предложила Леди Тутина.

— Превосходное предложение, — признал а, — но, дадим ей еще несколько инов.

— Я думаю, что скоро буду в настроении, — доверительно и интимно шепнула она.

— Превосходно, — всем своим видом демонстрируя нетерпение, сказал я.

Мне было забавно слышать, как она говорит о настроении, и тому подобном. Интересно, а в первые ины неволи, пока рука, плеть или сандаль господина не научили ее другому, она тоже будет думать, что могла бы заставить своего владельца ждать от нее удовольствий, пока она не придет «в настроение».

— Я подозреваю, — сказала Леди Тутина, кокетливо глядя мне в глаза, — что эта встреча может изменить мою жизнь.

— В этом нет ничего невозможного, — заметил я.

— Господин, — обратилась ко мне Луиза, вставая на колени и протягивая мне поднос с еще одной маленькой бутылкой вина.

Переставив бутылку с подноса на стол, я отпустил рабыню.

Я разлил вино по стаканам. Мне трудно было судить, насколько квалифицированной могла оказаться Леди Тутина. Но среди моих знакомых был, по крайней мере, один товарищ, Бутс Бит-тарск, который был настоящим мастером в таких делах как отвлечение внимания и ловкость рук.

— Она довольно смазлива, не так ли? — заметила Леди Тутина, глядя в след Луизе.

Она, рабыня землянка, нагая, в поблескивающем ошейнике, едва различимая в мерцающем красноватом свете, несла поднос, водрузив его на голову, пробираясь назад к бару среди столов и циновок.

— Обычным рабским способом, конечно, подходящим для шлюхи, — добавила свободная женщина.

— Возможно, — не стал спорить я, любуясь стройной фигурой Луизы.

— Тот мужлан, кажется, думает так же, — заметила Леди Тутина.

Мужчина потянулся, чтобы потрогать клейменое бедро Луизы, проходившей мимо его стола. Девушка испуганно отпрыгнула, торопясь проскочить, избежав его прикосновения, и мужчина, потеряв равновесие, завалился на бок. Да, парень, похоже, уже изрядно набрался.

— Это точно, — усмехнулся я.

Луиза действительно была прекрасна. Однако, как мне показалось, она еще не полностью изучила значение своего ошейника. Не думаю, что она уже полностью, в глубине своего сердца, поняла, что она была рабыней, и только ей, и что это означало для нее. Это ей еще требовалось преподать.

— Она довольно тоща, — охарактеризовала рабыню Леди Тутина.

Я пожал плечами, предпочтя не отвечать. С моей точки зрения, тощей она не была. Скорее, миниатюрной и стройной. Именно из таких зачастую получаются превосходные рабыни. По мне так, для ее роста и веса, она обладала просто изумительной фигурой.

— Давайте выпьем, — предложила Леди Тутина.

На мой взгляд, она все же не была особенно квалифицированна. Это не сложный фокус, подмешать что-то в чей-то напиток, когда тот смотрит в другую сторону. Уверен, что Бутс справился бы с этим сидя лицом к лицу с собеседником. Но, конечно, надо признать он был профессионалом в таких делах.

— За Вас, — выдохнула Леди Тутина, кокетливо улыбаясь.

— Нет, — улыбнулся я в ответ, — За Вас.

Женщина отхлебнула вина. Я же, лишь поднял стакан к губам, и просто поставил его обратно на стол.

— Это не то же самое вино, — заметила она, отставляя стакан. — Вкус немного отличается.

— Да, — согласился я. — Вам оно понравилось?

— О да, — ответила она с улыбкой. — Конечно. Оно замечательно.

— Возможно, Вы полюбите его, — сказал я.

Вначале, правда, оно будет попадать в ее горло, когда хозяин будет держать ее голову запрокинутой, удерживая за волосы. Позже, она могла бы пресмыкаться и унижаться ради того, чтобы с благодарностью получить что-либо подобное.

— Вы даже не прикоснулись к своему вину, — укоризненно сказала она.

— Пересядь ко мне, — позвал я.

Она обошла вокруг стола, и опустилась на колени рядом со мной. Это был первый раз, когда она повиновалась мне. И мне понравилось ее повиновение.

— Ближе, — сказал я, и женщина придвинулась ко мне почти вплотную.

— Теперь прижмись, — велел я, и она снова выполнила мою команду.

Ее близость разожгла меня. Грудь у этой женщины была умопомрачительной. Я обхватил ее руками, прижимая к себе еще крепче. Она посмотрела мне в глаза, и надув губы проговорила:

— Вы даже не пригубили своего вина.

— Неужели? — удивился я.

— Выпейте, выпейте за меня, — попыталась она прельстить меня, поднимая стакан и поднося его к моим губам. — Выпейте, а затем мы поспешим в Вашу комнату, где я смогу служить Вам, совсем как рабыня.

— Вы соблазнительны и привлекательны, — заметил я.

— Выпейте, — упрашивала она, но у меня перед глазами стоял, а точнее лежал лицом на соседнем столе, наглядный пример вреда употребления спиртных напитков принятых из рук этой особы.

Стакан из ее рук я все же взял, но вернул обратно на стол.

— Что-то не так? — удивилась Леди Тутина.

— А Вы поощрите меня, — предложил я.

И она принялась целовать меня, легко касаясь губами и языком моего лица и шеи. Надо признать, делала она это довольно неплохо. Но, конечно, после некоторой дрессировки, она будет делать это намного лучше.

— Вы знаете, что это за вино? — поинтересовался я.

— Нет, — призналась она.

Я повернул бутылку так, чтобы она могла бы прочесть этикетку. Это была маленькая бутылка Нектара Болето для публичных рабских садов. Болето — известный винодел из окрестностей Ара. Он известен как производитель большого количества достаточно хороших вин Ка-ла-на среднего класса. Это было одним из основных его вин, и возможно даже лучшим, часто подаваемым в публичных рабских садах Ара, в действительности именно для этого рынка оно изначально и изготавливалось, отсюда и название.

— О, — протянула Леди Тутина.

— Я надеюсь, что оно Вам понравилось, — сказал я.

— Оно очень хорошее, — согласилась она.

— Я рад, что Вам нравится мой выбор.

— Вот, — снова подняла она стакан со стола, — выпейте скорее. Я хочу побыстрее оказаться в Вашей комнате.

— Тогда давай, пойдем в комнату сейчас, — предложил я.

Этим я дарил ей возможность выбора, своего рода этот шанс спасти себя. Прими она мое предложение, и утром я отпустил бы ее, конечно, она осталась бы без своего кольца, получив взамен пару предостерегающих синяков, зато на свободе.

— Скорее, — обольстительно шептала она, поднимая стакан к моим губам. — Пейте.

Я улыбнулся сам себе. У нее был шанс. Безусловно, я предложил ей этот шанс единственно как иронию и развлечение. Я был уверен, что она не воспользуется им.

— Пейте, — прошептала она, и я взял стакан из ее руки. — Выпейте за меня.

— Но это для Вас, — объявил я.

— Что? — пораженно застыла Леди Тутина.

— Я купил вино только для Вас, — сообщил я ей.

— Но я уже выпила, — растерянно сказала женщина.

— Ну, так выпейте еще немного, — предложил я.

— Вы можете налить для меня в мой стакан, — встревожено заметила она.

— Зачем? Возьмите мой, — сказал я.

— Но я не могу сделать этого, — попыталась отказаться плутовка.

— Конечно же, Вы можете, — заверил я женщину.

— Но я больше не хочу, — заявила она.

— Но ведь всего момент назад Вы были готовы, попросить, чтобы я налил Вам еще, в Ваш стакан, — напомнил я Леди Тутина.

— Мне действительно на сегодня достаточно, — заявила та.

Она немного дернулась, но безуспешно, ибо была надежно заперта, стоя на коленях, в кольце моих рук.

— Нет, — покачал я головой, поднося стакан к ее губам, — не вырветесь.

Напуганная женщина уставилась на меня.

— Я не хочу, — попробовала отказаться она.

— Конечно, хотите, — настаивал я.

— Нет, — ответила она.

— С ним что, что-то не так? — осведомился я, принюхавшись к вину.

— Нет, — заверила меня Леди Тутина. — Конечно же, нет.

— Тогда пейте, — велел я ей, и снова поднес стакан к ее губам.

Она попыталась отстраниться.

— Что не так? — уточнил я.

— Ничего, — ответила Леди Тутина.

— Тогда, пейте, — потребовал я.

— Нет, — замотала она головой.

— Вы собираетесь пить это? — спросил я.

— Нет! — отпрянула она.

— Мне потребовать, чтобы принесли рабский шланг? — уточнил я.

— Не надо, — взмолилась Леди Тутина, пытаясь вырваться.

Это она зря, мой захват был беспощаден. Рабский шланг — это приспособление для насильственного кормления рабынь. Весьма неприятное приспособление, стоит отметить. Цилиндрическая подушка, обычно пробковая или кожаная, с круглым отверстием в центре, втискивается в рот рабыни, и не дает той сомкнуть зубы и пережать шланг.

Сам шланг вводится сквозь отверстие в подушке в рот женщины и проталкивается через пищевод в желудок. На оставшемся снаружи конце шланга имеется воронка. Таким образом можно кормить особо упорных рабынь жидкой пищей, такой как соки или бульоны. Некоторые шланги снабжаются поршнем, что позволяет доставлять в желудок полутвердую пищу, например рабскую кашу, пюре, или даже размоченный хлеб и перетертое мясо, короче, что угодно, что захочет хозяин засунуть внутрь своей строптивой невольницы. Девушка, во время такой процедуры обычно стоит на коленях, запрокинув голову и со связанными или скованными за спиной руками. По окончании кормления, руки обычно не освобождают еще ан или около того, чтобы она не могла вызвать рвоту и избавиться от пищи.

— Тогда пей! — приказал я.

— Пожалуйста, не надо, — захныкала женщина.

— Значит, заказываем рабский шланг? — уточнил я.

— Нет, — замотала она головой. — Пожалейте!

— Открой рот, — скомандовал я, удерживая ее голову за волосы, левой рукой. И не вздумай пролить хоть каплю.

Она отчаянно сжала зубы, и задергалась в бесполезной попытке вывернуться.

— Я вижу, что Ты решила покапризничать, — заметил я.

Она все еще пыталась бороться, но я резко дернув ее за волосы, запрокидывая голову, вынудил женщину успокоиться. Впрочем, рот она по-прежнему держала плотно закрытым. Я сделал вывод, что она не хотела, чтобы даже капля того вина просочилась внутрь нее. Подозреваю, что то, что было в стакане, было довольно сильным. Безусловно, дозировка была рассчитана на мужчину.

Я осмотрелся, и заметил Луизу, которая как раз возвращалась от бара на свое место, что слева от открытого пространства. Она замерла, с ужасом наблюдая за моими действиями.

— Мы просто собираемся уговорить ее сделать небольшой глоток, — объяснил я Луизе.

— Господин? — испуганно произнесла Луиза.

— В конце концов, не думаю, что нам так уж необходим рабский шланг, — сообщил я Леди Тутине, смотревшей на меня дикими глазами, и явно опасавшейся даже на мгновение разомкнуть плотно сжатые губы. — Есть же более простой и примитивный метод, вполне подходящий для таких малых количеств, что имеются в нашем распоряжении.

— Нет! — выкрикнула женщина, тут же снова закрывая рот.

Я отставил стакан с вином на пол, в сторонку, дабы не разлить столь ценный напиток.

— Рабыня, — позвал я Луизу.

— Господин? — отозвалась она.

— Возьмите пояс Леди Тутины, — приказал я невольнице, — и свяжите ей руки за спиной.

— Господин! — испугалась Луиза.

— Не надо! — отчаянно закричала Леди Тутина.

— Она свободна, — простонала Луиза.

— Мне повторить мою команду? — осведомился я у Луизы.

— Нет, Господин! — поспешно ответила рабыня, и дрожащими руками сняла с Леди Тутины пояс и, завернув руки женщины за спину, связала их там.

— Молодец, — похвалил я рабыню.

Леди Тутина, стоявшая рядом со мной на коленях, меж тем отчаянно извивалась и выламывала руки пытаясь освободиться от пут.

— Господин, — простонала Луиза, наспуганная совершенным ей.

— Вот, — вручил я ей стакан вина. — Повинуйся мне не задумываясь, и выполняй все что я говорю.

— Да, Господин, — прошептала невольница.

— Нет! — взвизгнула Леди Тутина. — Ай!

Это я резким рывком за волосы запрокинул ее головы так, что ее лицо оказалось почти горизонтально, и плотно зажал ее ноздри между моими пальцами. Носом дышать она теперь не могла. Возможно, я не был особо мягок с ней, но я уже и не рассматривал ее свободной женщиной. Тем не менее, на мой взгляд, то, что я сейчас с ней делал, например, связав руки у нее за спиной, могло бы пойти ей только на пользу, в конце концов, женщине пора было привыкать к подобному обращению. Наконец, она приоткрыла рот, чтобы сделать глоток воздуха. Закрыть его Леди Тутина уже не смогла, я подцепил большим пальцем правой руки ее верхние зубы, а остальными пальцами отжал ее нижнюю челюсть, широко открывая рот женщины. Удерживаемой так женщине нечего даже думать о том, чтобы укусить за руку.

— Давай, — приказал я Луизе. — Заливай.

Леди Тутина тихо заскулила и дернулась. Она попыталась крутить головой, но я крепко удерживал ее в нужном мне положении. Луиза, словно в горловину прекрасной амфоры, аккуратно вылила вино в широко открытый рот Леди Тутины.

— Молодец, — бросил я Луизе.

Луиза посмотрела на меня с благодарностью. Понимая, что, по крайней мере, немедленная порка ей не грозит. Она была хорошенькой, эта голая малышка.

Я продолжал удерживать голову Леди Тутины в том же положении. Я все правильно рассчитал, вино было залито сразу после выдоха, так что в легких женщины не имелось достаточно воздуха, чтобы выдохнуть или выдуть изо рта жидкость. Она в ужасе смотрела на меня.

— Я бы предположил, что рано или поздно, — усмехнулся я, — Ты захочешь дышать. Вот только ни глотка воздуха не сможет попасть в твои легкие, пока Ты не избавишься от жидкости заполнившей твой рот. У Тебя есть только один способ как сделать это. Придется проглотить. Возможно, твое тело примет это решение за Тебя.

Она жалобно заскулила, пытаясь протестовать.

— На самом деле, в столь долгой задержке тобой дыхания нет никакого смысла, — заметил я. — Вдохнуть все равно придется, это неизбежно.

Она снова проскулила. По щекам, из уголков глаз сбегали слезы.

— Ты весьма соблазнительна, — мимоходом сообщил я ей.

Наконец, она проглотила жидкость и, со свистом втянула в себя столь желанный глоток воздуха.

— Ты можешь развязать руки Леди Тутины, — бросил я Луизе.

— Да, Господин! — отозвалась рабыня, торопливо приседая за спиной женщины.

— Э нет, Леди Тутина, — ухмыльнулся я, удерживая ее руки своей правой. — Ты же не хотела сделать это.

Она изо всех сил дергала и крутила руками, но вырваться их моего захвата так и не смогла.

— Я ненавижу Тебя! — крикнула она. — Я ненавижу Тебя!

— Но ведь Тебе же нечего бояться, — заметил я, — если, конечно, в вине ничего не было.

— Я ненавижу Тебя, — зарыдала женщина.

Она бросила дикий взгляд на мужчину, лежавшего на соседнем столе. Он все еще был без сознания. Для меня было совершенно ясно, что она напугана. Похоже, принятая ей доза, всыпанная ей же в вино, была рассчитана на мужчину. Соответственно, ей самой проспать придется куда больше, возможно, несколько анов, времени будет более чем достаточно, чтобы доставить ее в клетку претора. Она снова принялась дико дергать руками, но я легко удержал ее.

— Я ненавижу Тебя! — прошипела пленница.

— А как же твое одиночество, твоя потребность в любви? — напомнил я.

— Слин! Слин! — выкрикнула Леди Тутина, и снова попыталась вырвать руки, впрочем, с прежним результатом.

Неужели она могла надеяться на это, с ее-то женской силой? Но на сей раз, как мне показалось, она дергала руками слабее, чем прежде. Даже та ее невеликая женская сила стала еще меньше, чем была. Очевидно, то, что было в вине начало действовать. Она внезапно ослабла и покачнулась.

— Что Вы собираетесь сделать со мной? — спросила она.

— Проснешься, узнаешь, — бросил я.

— Я люблю Вас, — внезапно заявила она. — Заберите меня в свою комнату. Не было никакой необходимость усыплять меня. Я пошла бы сама, с удовольствием!

— Рад слышать это, — усмехнулся я.

— Я люблю Вас, — повторила женщина. — Вы же собираетесь взять меня в свою комнату, не так ли?

Я с интересом посмотрел на нее, не торопясь с ответом.

— Я буду служить Вам там как простая рабыня! — прошептала Леди Тутина. — Только позвольте мне уйти утром.

Я молчал, выжидая.

— Что Вы собираетесь сделать со мной? — спросила она. — Вы ведь собираетесь забрать меня в свою комнату, не так ли?

— Нет, — наконец ответил я.

— Тогда, что Вы собираетесь сделать со мной?

— Ничего особенного, — пожал я плечами.

Она озадаченно уставилась на меня, и вздрогнула, когда я демонстративно посмотрел в сторону мужчины, лежавшего на соседнем столе.

— Нет! — замотала женщина головой. — Нет!

— Симпатичное колечко, — заметил я, стягивая вещицу с ее пальца.

Кольцо я положил на пол. Леди Тутина, которую я перестал держать, повалилась на спину. Можно было не сомневаться, что встать сама она уже не сможет. Последнее что она увидела, это раздавленное моим каблуком кольцо.

Я бросил короткий взгляд на Луизу, стоявшую на коленях сбоку от меня. Рабыня была чрезвычайно напугана. Потом я вернул свое внимание Леди Тутине. Женщина валялась на полу, около стола, и мирно посапывала. Самое время заняться ей вплотную.

Взяв спящую плутовку за запястье, я приподнял ее немного, перевернул и оттащил к соседнему столику, уложив бесчувственное тело на циновку слева от него. Само собой, это был тот самый стол, уткнувшись лицом в который спал еще один товарищ. В голове циновки имелось тяжелое рабское кольцо, вмурованное в пол. И циновка и кольцо, конечно, относились к столу жертвы мошенницы. Закончив с переноской тела, я стянул ее, уже лишнее, платье до колен женщины. Между делом нашелся и кошелек спящего любителя пить вина с незнакомыми женщинами. Его я привязал к шее Леди Тутины. В моем кошеле нашелся шнур с проволочным сердечником, им я туго связал ее запястья, а затем привязал их вплотную к кольцу.

То, что я привязал руки женщины вплотную к кольцу, было сделано намеренно. Так женщине будет гораздо труднее перегрызть шнур зубами. Впрочем, даже если она начала бы делать это, отчаянно, решительно, с энтузиазмом и дикой надеждой освободиться, то вскоре она обнаружила бы нечто, разбивающее ее отчаянные абсурдные надежды, насмехающееся над ее усилиями, и погружающее ее в пучину отчаяния — прочный проволочный корд, скрытый под растительным волокном. Я не для того связывал ее таким способом, чтобы она могла бы убежать. Конечно, мне казалось крайне маловероятным, что она придет в себя до того, как очнется ее клиент. Однако, если такое вдруг, должно так или иначе произойти, она все также останется у его кольца, ожидая возможности доставить ему удовольствие.

Я встал и осмотрел полученный результат. Леди Тутина лежала на животе, почти полностью раздетая, руки были вытянуты над головой, запястья скрещены, стянуты вместе и привязаны к рабскому кольцу, голова повернута на бок, украденный кошелек свисает с шеи. На секунду задумавшись, я понял, что мне не понравилось, и выдернул из-под нее циновку, ногой оттолкнув в сторону. Я решил, что ей следует лежать на голом полу. Такая женщина не достойна циновки. Я также пинком ноги швырнул ее пояс поближе к ней. Это была маленькая дополнительная деталь, теперь она со всем что у нее было, вся как есть и кем будет, лежит в полном распоряжении мужчины, уткнувшегося лицом в стол.

Закончив с этим делом, я вернулся к своему собственному столу. Луиза все еще была там, стояла на коленях в ожидании распоряжений. Ведь я так и не отпустил ее.

— Я могу идти, Господин? — поинтересовалась рабыня.

— Нет, — бросил я, наблюдая, как у нее открылся рот от удивления. — Ты хорошо работаешь на циновке?

— Но Вы же с Земли, — возмутилась она. — И я тоже с Земли! Я же с Земли! И Вы с Земли! Мы оба земляне! Как Вы могли даже на мгновение подумать об этом!

— Принеси рабскую плеть, — приказал я.

Луиза испуганно вскрикнула и недоверчиво уставилась на меня. Поняв, что шутить я не собираюсь, она вскочила на ноги и метнулась прочь. Вернулась она уже через мгновение и сразу опустилась передо мной на колени. Она покорно склонила голову, похоже, ее уже хорошо обучили, как это надо делать и, подняв, протянула ко мне руки тыльной стороной запястий вверх. Это было сделано по образу различных церемоний покорности. Подставленные таким образом руки легко соединить и связать. Правда, в большинстве подобных церемоний запястья протягиваются мужчине уже скрещенными, так, чтобы ему было удобнее связывать их веревкой. Кстати, каждой гореанской женщине вступающей в возраст половой зрелости, рабыне или свободной, преподают, как правильно выказать покорность. В конце концов, от этого может зависеть ее жизнь. Однако, в данный момент, в этих маленьких, прекрасных руках, расставленных примерно на десять дюймов друг от друга, находился предложенный мне предмет.

— Слушаю, — поощрил я рабыню.

— Я принесла Вам рабскую плеть, Господин, — произнесла Луиза.

— Дальше.

— Накажите ей меня, — добавила она, с трудом сглотнув, — если Вы будете мной недовольны.

— Кто Ты? — спросил я.

— Луиза, — ответила рабыня.

— Теперь повтори снова, и как следует, — велел я.

— Луиза принесла Вам рабскую плеть, Господин, — исправилась она. — Накажите ей Луизу, если Вы будете ей недовольны.

— Накажу, — пообещал я, и девушка задрожала. — И я могу использовать ее так или иначе, независимо от того буду Тобой доволен или нет.

— Конечно, Господин, — пролепетала рабыня.

Можно владеть рабынями и командовать ими. Можно делать с ними все, что может понравиться. Но, ни в коем случае нельзя идти с ними на компромисс.

— Иди на циновку, — скомандовал я.

— Но я же с Земли! — попыталась возмутиться Луиза.

Я развернул ремни плети, и рабыня, испуганно ойкнув, бросилась к циновке, и встала на ней колени. Она прекрасно выглядела, испуганная нагая рабыня, с очаровательной фигурой и в ошейнике, мерцающем отраженным красноватым светом в полумраке зала.

Я снова сложил ремни плети и закрепил их зажимом, имевшимся у торца рукояти. Там же был крюк, с помощью которого я подвесил плеть на свой пояс. Мне показалось, что Луиза встретила это действие со вздохом облегчения. Похоже, она решила, что, будучи уроженкой Земли, может легко отделаться. Неужели она забыла, что находилась на Горе, и что плеть, так легко убранная на пояс, может так же легко, а на самом деле, еще легче, снова оказаться в моей руке?

Неподалеку от нас раздался отчаянный крик девушки, сразу перешедший в стоны и рыдания. Кто-то знал, как надо обращаться с рабынями.

Встав, я осмотрелся на предмет поиска свободной цепи, и через пару мгновений нашел искомое подле другого рабского кольца. Намотав столь нужный аксессуар на руку, я вернулся к кольцу около своей циновки. Ключ, подходящий к обоим напоминающим навесные замки концам цепи, нашелся в одной из замочных скважин. Присев около Луизы, я плотно обернул один конец цепи вокруг ее шеи и, прокинув дужку сквозь звено, защелкнул замок. Теперь цепь свисала с ее горла, проходя через ложбинку между ее грудей. Аналогичным образом я закрепил другой конец цепи на рабском кольце. Между шеей рабыни и кольцом осталось примерно пять футов цепи. Этого более чем достаточно, чтобы позволить женщине исполнять свои обязанности. Знавал я мужчин, которые оставили бы ей куда меньше слабины, всего шесть дюймов или около того, такие можно было бы сделать с помощью цепей различной длины, и даже зачастую этой же самой цепью, например, обернув ее вокруг шеи или кольца несколько раз, или защелкивая дужку замка на разных звеньях. Луиза осторожно коснулась пальцами цепи, потом тайком потянула ее немного, убедившись в прочность своих оков.

— Господин? — спросила она.

Я отошел к стене и повесил ключ на гвоздь вместе с остальными ключами. Там ему самое место, вне досягаемости от любого из рабских колец. К тому же, так их легче отследить, да и меньше вероятность того, что клиент случайно унесет один из них. Кстати, цепей там не висело ни одной. Очевидно, они находились в пользовании клиентов, или как та, которую нашел я, оставлены на полу. Я осмотрелся. Заведение показалось мне переполненным. Ита и Тиа как раз танцевали перед клиентом, вызванные туда надсмотрщицей. Мне вспоминалось, как танцевала Луиза. Надо признать, что получалось это у нее отлично. Интересно, могла ли когда-либо она, простая земная девушка, представить себе, идя по своим делам где-то на Земле, что однажды ей, придется танцевать в гореанском борделе, имея на теле только рабский ошейник. Думаю, что нет. А еще мне было очень интересно, что она могла подумать, когда некто рассказал бы ей о том, что ее ждет? Несомненно, она сочла бы такое предположение абсурдным или даже забавным. Но уже мгновение спустя, она, возможно, пожалела бы о своем недоверии, почувствовав плотно прижатую к ее носу и рту пропитанную химическим составом ткань.

Похоже, этот вечер для заведения оказался весьма удачным. Действительно, этот бордель процветал. На мой взгляд, эта Людмилла, кем бы она ни была, разрабатывала в этом небольшом заведении настоящую золотую жилу. Во всяком случае, выручка этого вечера, вероятно, весьма ее порадует.

Я возвратился к своей циновке, и ожидавшей меня на ней рабыне.

— Господин? — спросила Луиза, глядя на меня.

Я снял плеть с пояса, освободил ремни и недвусмысленно встряхнул ими.

— Я с Земли! — снова напомнила она.

— Колени шире, — скомандовал я, и земная девушку мгновенно подчинилась.

Я посмотрел на нее сверху вниз. Рабыня была невероятно соблазнительна.

— Вы же будете обращаться со мной мягко и с уважением, — предположила она.

— Что Ты будешь делать лежа на циновке, землянка? — спросил я.

— Все, что доставит удовольствие моему господину, — прошептала Луиза.

Я указал плетью на циновку, и рабыня мгновенно перетекла с колен на спину.

— Возможно, Ты хочешь меня заинтересовать, — заметил я.

— Пожалуйста! — взмолилась она.

— Шевелись, — поторопил я девушку, демонстрируя плеть.

И она начала двигаться на циновке, то переворачиваясь на живот, то снова на спину, то перекатываясь на бок, и поднимаясь на колени, или на корточки, извиваясь и выгибаясь, иногда замирая на мгновение или два в той или иной позе, чтобы я мог насладиться видом ее прелестей, демонстрируя мне свою порабощенную красоту во всевозможных ракурсах и положениях. Она явно прошла некоторое обучение. В ее глазах стояли слезы, а дыхание стало тяжелым и частым.

Я слегка провел ремнями плети, пощекотав ее спину.

— Господин? — дрожащим голосом спросила она.

— И Ты все это показываешь гореанским мужчинам? — поинтересовался я. — Если так, то я удивлен, что Тебя еще не скормили слинам.

— Но Вы же с Земли, — заплакала Луиза.

— Так значит, Ты, рабыня, решила обмануть меня, и дать меньше? — уточнил я.

— Нет! — воскликнула она.

— Значит, Ты, рабыня, смеешь думать, что можешь вести себя по отношению ко мне, как типичная земная женщина ведет себя по отношению к мужчине землянину?

— Нет, — испуганно ответила она. — Нет!

— Ты думаешь, что можешь относиться ко мне, как типичные женщины Земли относятся к своим мужчинам? — спросил я.

— Нет, — заплакала рабыня. — Не-е-ет!

— Ты когда-нибудь чувствовала рабскую плеть? — поинтересовался я.

— Да, Господин, — испугалась она.

— Ты хочешь снова пережить те же ощущения сейчас? — спросил я.

— Нет! Господин! — воскликнула невольница.

— Тогда работай, — приказал я.

— Да, Господин! — всхлипнула она, начиная свое выступление заново.

— Работай лучше, старайся, — подгонял я рабыню, — старайся. Помни, что теперь Ты больше не женщина с Земли. Шире ноги. Для Тебя это в прошлом, и не вернется никогда. Теперь Ты всего лишь гореанская рабыня. Хорошо. Ты теперь даже не человек больше. Отныне Ты — похотливое животное, которое существует только для удовольствий мужчин, и пока приносит удовольствия мужчинам. Ты — всего лишь животное. Не забывайте об этом. Но животное невероятно желанное. Поднимай руку жалобнее. Молодец. Ты — самая желанная форма из существующих животных, Ты — рабыня. Следи за выражением лица, улучши его. Вырази на лице, что Ты умоляешь мужчину о его прикосновении. Ты умоляешь мужчину о прикосновении?

— Да, — внезапно выкрикнула девушка, — Я умоляю!

— Не забывай про цепь, — напомнил я. — Она на твоей шее. Используй ее! Используй ее в своем танце на циновке.

— Танце? — переспросила она, глотая слезы.

— Да, — кивнул я, — Ты можешь считать это танцем. Ты можешь рассматривать это как танец. Вы извиваешься для господина, замирая время от времени, чтобы поразить его своей красотой, посаженной на цепь. В нем есть даже музыка, только надо ее услышать, почувствовать! Почувствуй музыку, звучащую в твоем животе. Глубоко в твоем животе! Глубже! Вот так! Да!

— Возьмите меня! — вдруг закричала Луиза на английском языке. — Я прошу Вас взять меня!

Я обхватил ее подрагивающее тело своими руками, и наши губы встретились. Она была беспомощна, горяча и открыта.

— О, да, — задыхаясь от возбужденья, выкрикнула она. — Сейчас! Теперь! Я прошу этого! Я умоляю об этом!

— Как женщину Земли? — уточнил я.

— Нет, — заплакала рабыня, подаваясь ко мне всем телом, — как ту, кем я теперь стала, как господин берет свою гореанскую рабыню!

Позже я взял ее еще раз, на сей раз, перевернув девушку на живот, чтобы она уже не смогла забыть, что она — рабыня, и ни вздумала слишком гордиться своими успехами. Оторвавшись от нее, я перевернул Луизу на спину.

— Я Ваша, — прошептала она, глядя на меня полными слез глазами. — Я хочу жить для Вас! Я хочу служить Вам всеми способами.

Я поцеловал ее еще раз.

— Купите меня! — вдруг всхлипнула рабыня. — Купите меня, господин!

— Думаю, что однажды наступит день, и Ты, изучившая сегодня, что значит по-настоящему служить мужчине, встретишь прекрасного, сильного, требовательного гореанского господина, — пообещал я Луизе.

— Но ведь, тогда, я, женщина с Земли, буду принадлежать гореанину, — всхлипнула она.

— Да, — согласился я, — так же, как и многие другие попавшие сюда землянки. И я уверен, что Ты сама захочешь стать его роскошной рабыней.

— Да, — тихо прошептала девушка, — рабыней.

— Ты — женщина с Земли, — напомнил я. — Такие как Ты, годятся только для того, чтобы носить ошейники здешних мужчин.

— Я знаю, — кивнула она.

— И даже не надейся стать у него чем-то большим, — предупредил я.

— Не буду, — пообещала рабыня.

— Впрочем, он Тебе и не позволит быть ничем иным, кроме как своим домашним животным, — усмехнулся я.

— Я знаю, — вздохнула Луиза.

— Ты — недовольна? — полюбопытствовал я.

— Нет, — печально улыбнулась девушка. — В тысячу раз лучше быть рабыней такого мужчины, чем Императрицей на Земле.

Я поцеловал ее снова.

— И при этом мне самой я не хотелось бы, чтобы ко мне относились любым другим способом, — призналась она.

— О? — удивленно протянул я.

— Но ведь я теперь узнала, что я — рабыня, — объяснила она.

Я полюбовался ее мягкостью и красотой и, проведя рукой по ее коже, почувствовал беспомощный, нежный, мгновенный отклик загорающегося страстью женского тела.

— Да, — признал я. — Ты — рабыня мужчин.

— Я и не спорю с этим, — улыбнулась Луиза. — Я сама изучила это только что, оказавшись полностью беспомощной в Вашей власти. Вы научили меня этому, и этот урок мне никогда не забыть.

Я промолчал, пожалуй, мне нечего было добавить к сказанному ей.

— Господин, — позвала рабыня.

— Что?

— Мне кажется, что на Земле сейчас живет множество рабынь, просто они еще не нашли своих рабовладельцев. Просто они еще не носят свои ошейники.

— Возможно, — не стал спорить с ней я.

— Только я боюсь, что на Земле осталось не так много мужчин, которые, смогут или захотят ответить на зов рабыни в душе женщины.

— Возможно, — пожал я плечами. — Я не знаю.

— Почему они не хотят поступить с ними по-мужски? — спросила Луиза.

— Возможно, для них уже слишком поздно, что-либо исправить, и вернуть свою мужественность, — предположил я. — Возможно, что теперь, когда они, кажется, упустили свои последние возможности вернуться к своей природе, покорившись врагам мужественности, для них легче делать вид, что они считают это отвратительным или забавным.

Рабыня вздохнула.

— Но здесь, на Горе, нет таких страхов, — заверил я Луизу. — Здесь, даже при всей жестокости их культуры, мужчины отринули столь противоестественный, унизительный для них, и подрывающий их силы путь.

— Верно, — вздохнула она.

— Здесь Ты найдешь таких мужчин, встретить которых на Земле Ты только мечтала, — пообещал я.

— Да, — тихо сказала девушка.

— Здесь Тебе нечего даже начинать бояться, что мужчины не ответят на зов рабыни в Тебе. Вероятно, у Тебя даже не будет времени задуматься об этом. Ты будешь слишком занята, стоя на коленях и повинуясь.

— В это я могу поверить, — засмеялась рабыня и, поцеловав меня, позвала: — Господин.

— Да.

— Я могу сказать что-то? — поинтересовалась Луиза.

— Конечно, — кивнул я. — Но если мне это не понравится, я могу избить Тебя.

— Конечно, — рассмеялась рабыня.

— Вы помните, как я хотела, чтобы ко мне относились мягко и с уважением? — спросила она.

— Смутно, — усмехнулся я.

— Мне не показалось, что Вы относились ко мне слишком мягко, — призналась Луиза.

— Вероятно, нет, — согласился я.

Я обращался с ней в такой манере, беря где хотел и как хотел, чтобы она смогла понять, что была всего лишь инструментом для получения мной моего удовольствия.

— И конечно Вы не рассматривали меня с уважением, — заметила девушка.

— Нет, — согласился я. — Но Ты, и не тот вид женщины, которую нужно рассматривать с уважением. Ты — рабыня, с ошейником на горле и с клеймом на заднице.

— Я жду своего господина, — прошептала она.

— Я не думаю, что теперь, учитывая недавнее подтверждение твоих способностей, Тебе придется долго ждать своих законных цепей, но, тем временем, Ты будешь обслуживать клиентов в Туннелях.

— Клиенты! — всхлипнула Луиза, возвращаясь к действительности.

— Да, — усмехнулся я и, перевернув ее, снова уложил рабыню животом на циновку.

— Ой! — вскрикнула она.

— Да, клиенты, — прорычал я ей прямо в ухо, — и я — один из них.

— Да, Господи-и-ин! — простонала она. — О! О-ой! О-о-оххх!

— Превосходно, — выдохнул я.

Я видел, как ее ногти царапали по циновке. Положив руку около ее лица, я отметил, что ткань промокла от ее слез.

— Господин хорошо знает, как использовать рабыню, — простонала Луиза.

— Ты хорошо отдалась мне, — похвалил я ее.

— Я ничего не могу поделать с собой, — призналась она. — Я — рабыня.

— И только это? — уточнил я.

— Да, Господин, — вздохнула Луиза.

Я аккуратно разделил волосы девушки, изящно раскладывая пряди по обе стороны от ее шеи. Так мог видеть ошейник, запертый на ее шее на маленький, крепкий замок, оказавшийся прямо у меня перед глазами.

— Интересно, кто действительно любит себя и женщин, — прошептала Луиза, — тот, кто настолько верен себе и своей природе, что отказывается отрицать это и притворяться, что этого не существует, принимая женщин, такими, какими они созданы природой, или тот, кто предает себя, кто лжет себе и кто отрицает истинные потребности женщин?

— Это верно, — ответил я. — Есть два пола, и они очень отличаются друг от друга.

— Это ли не ересь, для мужчины с Земли? — улыбнулась она.

— Это — Гор, — сказал я, и немного потянул ее за ошейник. — Разве Ты уже забыла об этом, рабыня?

— Нет, Господин, — ответила Луиза. — Я помню об этом.

— В мире, где природа свободна, мире, не склонившемся перед идеологической отравой, мире, где природу не ломают и не противостоят ей, где должно быть место женщин? — спросил я.

— У ног мужчин, Господин, — ответила рабыня.

— А где находишься Ты, Луиза? — уточнил я.

— У ног мужчин, — прошептала она.

— Конечно, это не доказывает, — заметил я, — что Гор — идеальный мир, но это указывает, что Гор обладает, по крайней мере, одной особенностью идеального мира.

— Да, Господин, — согласилась она.

— Безусловно, и здесь нет ничего необычного в женщинах, свободных женщинах, конечно, ищущих власти, — признал я.

— Подобные устремления, мне кажутся отвратительными и противоестественными в женщине.

— Так и есть, — кивнул я. — Но думаю, их можно простить, если мужчины отказываются от своих обязанностей. Возможно, в этой ситуации им было бы разумно уничтожить таких мужчин.

— Нет, Господин! — воскликнула она.

— Почему нет? — удивился я.

— Ведь тогда мы не сможем быть действительно женщинами, Господин. Уравнения природы будут нарушены. Это будет безумие и страдание. Это будет означать конец мира.

— Как Ты думаешь, что произойдет, если Ты захочешь власти, Луиза? — спросил я.

— Несомненно, меня выпорют и изнасилуют, — ответила рабыня, — а затем бросят голой, закованной в цепи, в тесную клетку или рабский ящик, и будут держать там, пока я не извлеку своего урока, и не начну умолять о подходящей неволе для меня. А могут и убить.

— Да, — согласился я, — но, конечно, это потому, что Ты — рабыня.

— Да, Господин.

— Ты не свободная женщина.

— Нет, Господин, — кивнула Луиза.

— А это понятия абсолютно противоположные, — заметил я.

— Да, Господин.

— Они делают все, что им нравится, — сказал я, — даже если их конечной целью может оказаться ниспровержение законов природы, влекущее за собой подавление и деградацию своего собственного пола, преступлению, отвратительней которого, кажется, не может быть ничего.

— Насколько же переполненными ненавистью они должны быть, — заметила она.

— Возможно, — согласился я.

— Неспособные сами стать мужчинами, они пытаются уничтожить их, — покачала головой Луиза. — Они что, не понимают, что они сами потом окажутся не в состоянии быть женщинами?

— Возможно, — ответил я. — Я не знаю.

— Они пытаются использовать закон, — сказала она, — натравливая мужчин против мужчин, используя их как простофиль в качестве своих инструментов, пока последний мужчина не будет уничтожен.

— Именно это кажется их намерением. Они этого даже сильно не скрывают.

— Да, Господин, — согласилась Луиза.

— Это — интересная идея, — заметил я, — что можно было бы принять закон против мужественности. Это все равно, что попытаться приказывать природе, объявить незаконной действительность. Конечно, здесь возникает своего рода путаница категорий. Законы не могут правомерно быть приняты против фактов. Любой такой закон автоматически не имеет законной силы. Это как с тем английским королем, который, по легенде, придя на берег и захотев войти в море, запретил волнам касаться его одежд.

— И что с ним произошло? — заинтересовалась Луиза.

— Вымок, — усмехнулся я. — Кстати, он, кажется, еще приказал высечь волны, но океану было глубоко наплевать на это.

— По крайней мере, он догадался повернуть назад до того, как утонул, — хихикнула девушка.

— Будем надеяться, что все короли, какими бы глупыми они не были, по крайней мере, не теряли бы здравого смысла.

— Конечно, надеюсь так и будет, — сказала она.

— Не обязательно, — сказал я. — Если они будут достаточно глупы, и поставлены в жесткие обстоятельства, закрывшие их умы от других альтернатив, они могли бы считать, что остаются правыми в своих заблуждениях, продолжаясь уверенно двигаться к своей водяной могиле. Такие истории отнюдь не редкость. Многие люди отдали свои жизни за бессмысленные идеи. Некоторых из них называют героями.

— Думаю, по крайней мере, некоторые из них были идиотами, — заметила она.

— Это могло бы показаться справедливой оценкой, с научной точки зрения, — признал я. — Но все же люди сожалеют о произошедшей трагедии, даже в случае идиота.

— Да, Господин, — согласилась Луиза.

Я встал на ноги.

— Господин уходит? — разочарованно спросила рабыня.

Я пощекотал ее талию и бедро пальцами ноги. Она немного дернулась, отпрянула и перекатилась с живота на бок. Как неописуемо красивы бывают женщины! Я поставил на нее ногу, давая ее почувствовать небольшую часть моего веса, совсем немного, а потом, слегка толкнув тело рабыни вниз, отступил назад. Как восхитительно выглядела ее отвергнутая нежность, лежавшая передо мной на циновке с цепью на шее.

— Я закончил с Тобой, — бросил я. — Надсмотрщица скоро приедет, освободит Тебя, и отправит назад к месту ожидания. Ключ на гвозде.

— Значит, Вы оставляете меня? — спросила Луиза.

— Да, — ответил я, осматривая зал.

За соседним столиком, мужчина все еще был без сознания, но уже начал показывать некоторые признаки восстановления, к его рабскому кольцу, была привязана наполовину голая свободная женщина, Леди Тутина.

— Господин! — окликнула меня девушка.

— Оставайся на животе пока тебя не освободят, — приказал я.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

Я отошел от стола и от прикованной подле него рабыни, еще раз обводя взглядом зал. Я получил приглашение, прибыть в это место. Я ждал, но никто, как оказалось, даже не попытался вступить со мной в контакт. Конечно, тому могли быть самые разные причины. Однако я был уверен, что среди этих причин не могло быть неспособности узнать меня. Скорее всего, мужчина или мужчины, должны быть знакомы с моей внешностью, или из описания, или увидев меня лично на площади около Центральной Башни. То, что они так и не связались со мной, наводило меня на мысли, что их дело ко мне могло относиться к разряду секретных. Можно было бы предположить нечто вроде передачи секретной информации, или, даже, что более вероятно, визит наемного убийцы, работника плаща и кинжала. Я снова осмотрелся. Не думаю, что если их будет больше, чем двое. Я присмотрелся к входам в туннели. Главный выход, через который я сюда попал, наверняка должен быть под наблюдением. Стоп! Служащая этого заведения в разговоре со мной по поводу свободной женщины, принесенной сюда ради шутки, упомянула о том, что утром ее выставят голой на улицу, а если ей попользовалась, то еще и с руками, связанными за спиной и пробитым бит-тарском привязанным к талии. Это предлагало наличие черного хода. Если они решат, что я захотел воспользоваться им, они будут двигаться стремительно, второпях, слишком второпях. В туннеле должно быть темно. Я оглянулся на рыжую землянку, растянувшуюся на циновке. Она все также лежала на животе, не осмеливаясь нарушить мой приказ. Девушка лишь приподняла голову и умоляюще смотрела на меня. Я оставил ее в одиночестве. Она была всего лишь рабыней.

Проходя мимо площадки ожидания, я обратил внимание, что там осталась единственная девушка в данный момент не работавшая на циновке. Это свидетельство в пользу популярности «Туннелей» среди местных мужчин. Свободной девушкой оказалась Бирсен, шатенка, которая мне показалась, достойной быть топ-моделью в самом известном агентстве на Земле.

— Голову в пол, — скомандовал я.

Бирсен немедленно, согнулась и положила ладони рук и, опираясь на них, уткнулась лбом в пол. Приятно владеть и командовать женщинами. А еще, именно так и следует поступать с ними. Неволя — это просто признанный и формализованный институт, закрепляющий правильные и естественные отношения между полами.

Через мгновение я уже подходил к низкому лазу в туннель Аль-Ка, первый в этом заведении. Нырнув во тьму подземелья, я оглянулся. В полумраке зала я не мог обнаружить, заметил ли кто-нибудь мой вход в туннель, однако, интуиция подсказывала мне, что мои действия незамеченными не остались.