На золотом крыльце — 3

Глава 23 Трансформация

Котик получился плюшевый. Бёземюллер долго ругался, пыхтел и фыркал, когда я попросил его сделать котику шерстку и мурчало, а потом сказал:

— Я по растениям, понимаешь? Я животными не управляю и алопецию лечить не умею! Хочешь — у него будет плюш, типа как у камыша?

— У рогоза! — подал голос с кровати Тинголов.

— Наверное, плюшевый котик — это лучше чем голый металл, — согласился я, хотя был до конца не уверен.

В общем, к утру третьего дня, когда с утра должен был прийти к воротам Хурджин, а к вечеру — приехать Эля, у меня было чучелко рыже-коричневого котика. Приятное на ощупь и на вид существо, внутри которого готово было забиться магомеханическое сердце, как только в кристалле появится подходящий дух. Я сунул его в карман и побежал к воротам, потому что туда уже долбил кто-то огромный, и слышались протестующие возгласы Кузевич-Легенькой — она дежурила на КПП.

— Это ко мне, Анастасия Юрьевна-а-а-а! — закричал я издалека, торопясь изо всех сил.

— Титов! — всплеснула руками психолог и педагог организатор в одном лице. — А администрация в курсе?

— Да, да! Это же Хурджин, он у нас в мае духов ловил, помните? Он эманации проверить должен, во избежание повторного инцидента! — я нарезал эту дичь смело.

Почему? Потому что тролль сам лично позвонил в приемную и договорился о своем визите. У него даже командировочное было, из Орды, за подписью Бабая Сархана и с Большой Круглой Печатью с растопыренной пятерней. И приписка — «поставить на харчевое довольствие».

В общем, Хурджина запустили в кампус и он изобразил элегантный поклон, а потом совершенно неожиданно и очень ловко взял Анастасию Юрьевну за ручку и поцеловал эту самую ручку.

— Мое почтение, — сказал он. — Так-то слишком прекрасный привратник, как я посмотрю. Вашему мужу сильно повезло!

— Ага! — сказала Кузевич-Легенькая и захлопала глазами.

А потом тролль повернулся ко мне и сказал:

— Пошли, покажешь мне ту орчанку. С задницей!

Как будто бывают орчанки БЕЗ задницы!

— Фу! — фыркнула Анастасия Юрьевна нам в спины.

Конечно, сразу мы пошли не в столовую, а в каморку Людвига Ароновича. Он там как раз заканчивал паять гнездо для магического кристалла, который одновременно послужит и батарейкой — накопителем маны. Такие накопители подпитывались только и исключительно хозяином, и другого питания фамильяр не признавал. Поэтому «оживлять» котика будет уже сама Эля!

— Кхазад! Открывай! — с грохотом постучал в дверь каморки Хурджин. — Олог-хай пришел.

— Химмельхерготт! — заорал с той стороны Лейхенберг. — Ща-а-а-ас как я достану мой вундерваффише флюгегехаймен, из которого я ОБЫЧНО убиваю великанов!

— Что тако флюгегехаймен? — с ужасом прошептал тролль.

— Что-то пугающее? — предположил я, а потом крикнул: — Аронович, это мы! Это наш олог-хай, он свой!

— Свой олог-хай для гнома представляет собой пресс-папье в виде черепа на письменном столе или верстаке, — пробурчал гном, открывая гном. — Проходите.

Мы затолкались в столярку, и там совсем не осталось места.

— Вот! — сказал Людвиг Аронович и ткнул пальцем в котика на верстаке. — Плюшевый кот. С открытым пузом. Нужно взять вот этот кристалл, сунуть туда духа, вложить кристалл в пузо, закрыть пузо. И потом подождать, пока хозяин… Хозяйка! Пока она даст немного маны. Мурчало, кстати, я встроил, будет очень мелодично, бархатно. Тоже — на магической тяге. Ну что, блауеркрафтигедудль, камлать будешь?

— Не, — сказал синий великан и извлек откуда-то из штанов бутылку. — У меня так-то с собой.

И поболтал сосудом в воздухе. Там что-то возмущенно забулькало.

— У меня тут яогай! — заявил тролль. — Но он безобразничать не будет. Он хозяйку свою любить будет до умопомрачения, и вести себя как самый милый в мире котик. Иначе я ему его призрачный глаз на его призрачную жопу натяну. Смекаешь?

Он снова энергично потряс бутылкой. Оттуда забулькало очень покладисто и даже умоляюще.

— Смотри у меня! Я заветное слово на бумажке написал, и ты его девушке передай, пусть перед тем как ману закачивать его на ушко котику прошепчет, чтобы эта зараза притворялась как можно более естественно. Все получится, я те говорю. Не сомневайся! — заверил меня тролль. — Дава-а-ай сюда кристалл.

Синий исполин зубами выдернул пробку, тут же сунул в горлышко бутылки кристалл, и неведомый яогай со свистом всосался в розовые кристаллические глубины. Хурджин двумя пальцами запихал кристалл внутрь котика и сказал:

— Внутри яогай! Так-то паяй!

— Покомандуй мне, — зыркнул на него гном злобно и стал демонстративно шарить под верстаком — Где-то тут был мой флюгегехаймен…

— Не это! Не того! — запереживал громадный тролль. — Мы уже пойдем. Миха, давай мы пойдем эманации искать?

— Йа-йа! Идите. Там в столовой макароны по-флотски дают и салат «Белоснежка». Очень приятный! — закивал бородатой головой столяр-артефактор и склонился над котиком. — Не мешайте работать. Потом заберешь, с инструкциями, мин херц!

Мы вышли из каморки и тролль прошептал, озираясь на запертую дверь:

— Миха, никогда не верь кхазадам. У них в черепушке насрато, я точно знаю! Под столом у него — флюгегехаймен, а салат — «Белоснежка», очень приятный, понимаешь? — тролля передернуло. — Извращенец! Я этих подгорников на Кавказе навидался. Мы с Железноводскими гномами всегда враждовали, у нас с ними были разногласия по земельному вопросу… Пошли лучше в столовой эманации макарон по-флотски изучать. Я отсюда чую — там рожки с говядиновым фаршем и помидорным соусом. Я съем одно ведро! Или даже два!

Он так и сказал — «с говядиновым». А я что? Я тоже макароны по-флотски люблю! Да и вообще — когда нервничаю, то хорошо покушать — очень помогает.

А я нервничал. Почему? Потому что как там справился Бабай? Как там Эля доедет? Как она вообще вернется и как будет на меня смотреть? Последние дни, после ее дня рождения, мы общались мало, только короткими сообщениями — текстовыми и голосовыми, и мне ничего было не понятно. А когда мне непонятно — я дергаюсь. Там у нее все происходит, а я тут тупею, в этом колледже!

Сидеть на лекциях без Ермоловой было скучно, тренировки тоже особенного драйва не добавляли. Новые возможности как настоящего мага, конечно, интересовали меня очень сильно, но в целом — никакого такого особенного чувства, чтоб я молнии из задницы пускать начал от гордости или там вырос внутрь и над собой, я не ощущал. Тем более — пока я еще не раскочегарился: крыша над Башней на Тверской,1 стала моим пределом, мост развести я вряд ли бы сумел. Варианты проверить были: в Ингрию я ездил четыре раза, на эти самые кровельные работы, ну и в чердаке кое-кому библиотеку поправить, по Гутцайтовым наводкам.

Но больше времени проводил в кампусе: все-таки я, в первую очередь, студент, а потом уже все остальное!

И постоянно, постоянно я пялился в телефон: а вдруг — напишет? А вдруг — позвонит? Я Ермоловой даже конспекты фоткал и отправлял, и писать старался разборчиво, хотя и понимал, что глупости это — у нее видеотрансляция была с каждой лекции, а с практикой вроде как дедушка помогал, он был человек образованный, в Академии учился… В общем — выкручивало меня без Эльвиры, вот и все. Я только в эти несколько дней после Инцидента понял, как сильно к ней привязался.

Мы с троллем обошли территорию кампуса на предмет эманаций и поймали одного только несчастного блуждающего духа, который, оказывается, уже пару лет жил в трансформаторной будке.

— Нет уж, другой мой ситный, — погрозил ему пальцем Хурджин. — Так-то полезай в бутылку. Мне для отчетности надо! Или схожу за инструментами и настучу тебе в бубен! Не схожу, думаешь? А что тут идти? Двести километров всего!

С тяжким вздохом бедолажный призрак неопределенной формы и социального положения залез в бутылку, где не так давно сидел яогай, что бы это ни значило. Я проводил Хурджина до ворот, поклявшись ему в вечной дружбе и заверив, что если что — так я сразу и непременно! И был совершенно искренним, что характерно.

— Задница у нее так-то посредственная, — заметил тролль напоследок. — У поварихи этой. Но макароны по-флотски — огонь!

— Гос-с-споди… — закрыла глаза ладонью Анастасия Юрьевна, чья дежурная смена еще не закончилась.

— Намариэ, ванима хери! — внезапно по-эльфийски попрощался тролль, взмахнул рукой и, пританцовывая, ушел в закат.

В пять часов вечера в Ингерманландии в конце ноября уже почти темно. Я замерз как собака — точнее, замерз бы, если бы не прикладная академическая магия. Я периодически щелкал пальцами, и на ладони моей начинал плясать огонек — небольшой, но горячий. Котенок лежал в одном кармане куртки, кристалл с яогаем — в другой, я ходил туда-сюда, ждал Элю, мерз, грелся и размышлял над собственным идиотизмом.

Наверняка есть академическая магия по физиологии! Что-нибудь из арсенала боевых магов или целителей… Если можно при помощи словесной формулы, жеста и концентрированного импульса маны зажечь огонь, то, наверное, можно разогнать организм чтоб он не мерз, укрепить мышцы, связки, усовершенствовать кожу — чтоб прыщи не лезли, например! Вот читаю-читаю книжки, а ума не прибавляется… На поверхности же лежит! Интересно — а наш Мих-Мих, он такое практикует или нет? Ведь если, например, укрепить себе кости, да так и оставить, то даже стационарный негатор под «Цесаревич-Ареной» этого не отменит! А с другой стороны — может оно как у киборгов: чем больше изменений в организме, тем меньше магии? Загадка, требующая немедленного решения… А нет, не немедленногог — наконец-то я дождался!

На сей раз Эльвиру к воротам доставил не Клавдий. И это было тоже очень любопытно! Вместо огромного ретро-электрокара на площадке у ворот появились… Ну как — появились? Спустились с небес — пегасы! Натуральные крылатые кони, и всадники — в папахах, черкесках, с башлыками, которые трепетали на ветру, как будто и сами эти статные люди были крылаты…

Копыта ударили по асфальту, один из конников спешился — седой, плечистый мужчина в черной черкеске с газырями и с серебряной шашкой на поясе, он что-то выкрикнул, и пегасы сложили крылья. Я увидел Элю — она по-мужски сидела в седле гнедой изящной кобылы, одетая в замшевую приталенную кожаную куртку, такие же штаны в обтяжку и сапоги до колен. Похоже, там, наверху, во время перелета, ей было не холодно — работала какая то родовая магия? Когда седой аристократ подал девушке руку, та оперлась на нее и ловко спрыгнула на землю. Их фамильное сходство было очевидно: я сейчас смотрел на главу клана уазданов Кантемировых!

Пока Ермолова общалась с дедом, всадники доставали из седельных сумок ее багаж.

— Откройте, я помогу с вещами, — попросил я Витал Наталыча — нашего препода по начерталке, который сменил, наконец, дежурившую почти весь день Кузевич-Легенькую.

Тот пожал плечами: он узнал Элю, так что привел в действие артефакторный механизм ворот, створки начали отворяться. Я протиснулся между ними, как только появилась такая возможность, и сказал:

— Всем добрый вечер!

— Миха! — Эля помахала мне рукой, улыбнулась и дернулась в мою сторону, но потом стрельнула глазами на седого мужчину. — Деда! Это Михаил Титов, я тебе рассказывала, это он договорился с князем Хтоническим, чтобы маму подлечить. И вообще…

— Я узнал, узнал! — Кантемиров был невысок, но строен, широкоплеч, держался с достоинством.

Он подошел вплотную, осмотрел с ног до головы своими пронзительными серыми глазами, потом хлопнул меня по плечу и сказал молодым, веселым голосом:

— Дизар хорж! Хабатыр! — а потом сказал уже по-русски. — Спасибо за дочку, парень, Кантемировы тебе должны…

— Ну это… — я не знал, что сказать, и почесал затылок. — Ничего не должны, я просто… Ну…

— Внучка моя нравится? — он улыбнулся. — В этом мы с тобой похожи, мне она тоже очень нравится. Ну ты — геройский парень, я видал как ты в Ингрии…

— Деда-а-а-а… — протянула Эля.

— Внуча! — он погрозил пальцем, но беззлобно. — Смотри мне.

— Сударыня Ермолова! — подал голос Виталий Анатольевич. — Я не могу держать ворота открытыми столько времени. Господа, прошу понять — режим!

— Я не Ермолова, — гордо вздернула нос Эльвира. — Я — Кантемирова!

— Марга! — рявкнули вдруг всадники слитно. — Марга!!!

Похоже, это было что-то вроде боевого клича, они так выражали свое одобрение. Ого! А девочка-то решила идти до конца — порвала отношения с отцом, на самом деле! Характер, однако… И мне это в ней нравилось, определенно. Вся такая светлая, неконфликтная и романтичная Эля в принципиальных моментах могла быть жестче железа: взять в руки дробовик, например. Или поменять фамилию.

— Я помогу с вещами? — поинтересовался я.

— Да, да, вот эти баулы — мои! — зачастила по своему обыкновению Ермолова… А, нет — Кантемирова! — Я без чемодана, потому что неудобно верхом, так что сумок целых шесть, и…

— Хоржай бажай, внуча, — приблизился к Эле глава клана, поцеловал ее в лоб, а потом подошел к своему скакуну-летуну, молодецким движением взлетел в седло, взмахнул рукой, отдавая команду своим людям, и, подняв ураганный ветер, отряд верховых взмыл в черные ночные небеса.

— Красиво! — проводил я их взглядом. — Пойдем?

— Пойдем! — она взяла меня под руку, и мы пошли от ворот по аллее, прижимаясь друг к другу, а баулы летели за нами.

— Эх, молодежь! — проводил нас взглядом Виталий Анатольич.

Я сообразил, что туплю только на пороге ее комнаты, в коридоре общаги.

— Эля! — хлопнул себя по лбу я. — У меня подарок! С днем рожденья, с совершеннолетием и с новой фамилией!

Баулы приземлились вокруг нас и я полез в карманы.

— Подожди, — она взялась за дверную ручку, надавила. — Странно… Девчонок нет…

Открыть дверь стало делом пяти секунд, мы вошли, я задвинул весь багаж под стол, который стоял у них напротив окна, заставил баулы перелететь через всю комнату. Вообще, у девчонок тут было уютно: желтенькие занавески, кровати аккуратно заправлены желтыми же покрывалами в тон, вокруг все чистенько все и пахнет хорошо. А на стенах — фоточки!

Эля скинула сапоги и пробежала по комнате, прямо к столу, где белел квадратик бумаги. Читала она про себя, а потом на лице Кантемировой (никак не привыкну!) появилось задумчивое, даже — мечтательное выражение.

Она прошла обратно к двери, за мою спину и закрыла ее на замок. На три оборота. А потом спросила:

— Так что там, Миха? Подарок?

— Ага, — спохватился я, и достал из кармана куртки плюшевого котика-автоматона и кристалл. — Смотри, кто у меня для тебя есть!

— Ого! — ее глаза расширились. — Это кто?

— Это фамильяр! А это — кристалл для фамильяра! Закрепляешь в животе у него, говоришь секретное слово на ушко, и подаешь ману, маленькую порцию. И вот! Будет у тебя котик! Он будет тебя слушаться и помогать!

— Какой миленьки-и-и-ий! Спаси-и-и-ибо! — Эля прильнула ко мне, поцеловала, не торопясь отстраняться. — И что — прям сразу заработает?

— Ну… Как я понял, духу в кристалле нужно будет несколько часов, чтобы освоиться в новом теле, то есть — фактически, поспать. А утром — уже да, — я передал ей бумажку с записками от тролля и кхазада. — Здесь инструкции.

— Миха, девчонок долго не будет, так что давай настраивать котика вместе? — предложила Эльвира. — Снимай куртку и ботинки, не стой столбом.

Она и сама принялась раздеваться, чем ввергла меня в состояние некоторого ажиотажа — ну, как обычно. Я от нее балдел, что уж тут? Под замшевой курткой у Эли оказалась обтягивающая водолазка и непременная красная косынка, повязанная на шее. Брючки она тоже сняла, представ передо мной в экстремально коротких спортивных шортиках. При этом провокаторша старательно делала вид что изгибается и принимает пикантные позы совершенно случайно. И посматривает на меня из-под водопада темных кудрей ни разу не игриво. Эля-Эля…!

— Садись сюда, ага? — она поерзала попой на кровати и похлопала ладонью рядом с собой. — Я вот коробку для котика приготовила, и полотенце махровое, чтобы ему спалось лучше.

— Он же автоматон, — улыбнулся я. — И яогай! Я думаю, ему не очень важно, есть ли там полотенце!

— Но я-то не автоматон и не яогай! — резонно заметила девушка. — И мне не все равно. Ну, приступим!

Я даже сквозь свои брюки ощущал жар кожи ее бедра. У меня во рту пересохло, а сердце стучало как кузнечный кхазадский молот:

— Бах! Бах!

Эля изящными движениями пальчиков пристроила кристалл на нужное место в плюшевом пузике котенка, ловко закрыла его, вернув плюшевому автоматону целостность. Потом — поставила коробку на стол, на махровом полотенце пристроила будущего фамильяра, склонилась над ним и сказала мне:

— Не подслушивай!

Я демонстративно закрыл уши руками. Кантемирова (вот опять — даже думается с запинкой!) прочитала что-то из хурджиновой записки на ушко котику. Как только она закончила, я убрал от своих ушей ладони, и положил их девушке на талию и на бедро. Потому что терпеть было просто невозможно! А она и не протестовала. Элина ладошка лежала на голове котика, и я чувствовал как по руке девушки струится мана — тоненьким ручейком.

— Мр-р-р-р? — сказал вдруг котенок, неуклюже сел на свою пушистую попу и огляделся, хлопая глазками.

— Ой! Какой хорошенький! — обрадовалась Эля. — Смотри, какой у него смешной хвостик!

— Мявк? — снова подал голос фамильяр, зевнул, помял передними лапками полотенце, улегся, свернувшись в клубочек, и замурлыкал: — Ур-р-р-р, ур-р-р…

— Спит! — сказала девушка. — Ну и хорошо, что спит. Отнесу его в коридор, поставлю его в шкаф, чтобы мы ему не мешали. А утром — посмотрим! Ты, главное, не уходи никуда, слышишь?

Ее голос звучал странно, и говорила она странные вещи, да и с собой в крохотный коридорчик Эля взяла еще одно полотенце, и я сразу не понял — зачем. А потом она скрипнула дверью душевой, оттуда послышались звуки льющейся воды и потянуло горячим паром.

— Так! — сказал я, мигом проваливаясь в Библиотеку и лихорадочно отыскивая там, в учебнике прикладной магии, гигиенические техники. — А вдруг?‥

Я так и стоял как идиот посреди комнаты, когда Кантемирова вышла из душа в одном только полотенце, которое толком-то ничего и не прикрывало. Хорошо — я успел, и был теперь идиотом чистым. Она подошла ко мне на цыпочках, прижалась всем телом и потянулась губами. Я подался навстречу, почувствовал тепло ее губ, взял ее за талию, мы кружились по комнате, и я с ума сходил.

— Миха-а-а-а, я хочу с тобой, понимаешь?… — прошептала она. — Больше ни с кем!

Я принялся целовать ее как сумасшедший, меня даже слегка поколачивало, полотенце уже давно сползло до последней крайности, моя рубашка полетела на пол… Но вдруг Эля чуть отстранилась:

— Подожди, подожди, не так, я не так думала… — она открыла глаза и осмотрела комнату. — Я мечтала, что будет не так, а тут… Подожди!

Ждать было невыносимо, но вдруг я почувствовал как эфир вокруг заходил ходуном, от девушки во все стороны пошли волны… Не волны — цунами! Под воздействием этого эфирного катаклизма вся комната в общежитии стала меняться, да что там — комната! Я был уверен — трансформируется целое здание. Вместо пластиковых подоконников и откосов из гипсокартона вокруг внезапно витражного окна появилась лепинина с растительным орнаментом, стандартные кровати из ДСП (я сам из скручивал!) преобразились в роскошные ложа с балдахинами, на полу лежал уже не половик с геометрическим узором, а пушистый меховой ковер, потолок покрылся золочеными арабесками… Зеркало, фотографии и картины на стенах обзавелись изящными рамочками. А сама Эля теперь была в изящном, невесомом пеньюаре, ее смуглое, стройное тело среди белоснежных кружевов выглядело просто умопомрачительно.

— Вот, так как-то… — радостно и удивленно проговорила она, глядя на дело рук своих.

Глаза девушки сияли теплым желтым светом, по всей комнате бесшумно вспыхивали золотистые крохотные фейрверки.

— Эля-а-а-а… — я смотрел на нее и не мог наглядеться.

— Что-о-о?

— Ты така-а-ая…

— Какая?

— Волшебная! И у тебя — инициация второго порядка!

— Да? Не важно, Миха, сейчас это совсем не важно…

— Я тебя люблю…

— Вот это — важно. Только это, — она опустилась на кровать и поманила меня пальчиком. — Иди сюда, ко мне, пока я совсем не испугалась и не передумала, потому что мне немножко страшно, но очень хочется. А тебе хочется?

Я и отвечать не стал! Спустя секунду мы уже целовались среди белоснежных простыней, а спустя две секунды мне уже вообще ни о чем думать не хотелось. Потому что ничего более важного, чем она и я в мире сейчас действительно не существовало.

Конец третьего тома