На золотом крыльце — 3

Глава 12 Лавра

Ехать на электробайке, когда к твоей спине прижимается любимая и желанная девушка — это что-то с чем-то. С одной стороны, страшно: это ведь, если сам угробишься, то пофиг, а ее ведь угробить никак нельзя! С другой стороны — прекрасно, потому что она там пищит от восторга на виражах и комментирует окружающую красоту. А я это слышу, потому как беспроводные наушники прекрасно себя чувствуют внутри шлемов.

— Совсем не так, как на машине или с конвертоплана! — кричала Эля, хотя в крике не было никакой необходимости. — А-а-а, фура-а-а!!! Миха, Миха, помедленнее, я на кораблики посмотреть хочу! А это что за мост? Какая «Антилопа» не пройдет⁈

— Грузовички постоянно крышу тут оставляют, — отвечал я. — Гляди, впереди пробка, сейчас поедем между рядов, прижми коленки!

И она группировалась, еще теснее прижимаясь ко мне, и мы мчали внаглую, по сплошной полосе, пользуясь тем, что других байкеров тут не было, и камер с дронами тоже — земщина ведь кругом! Это вам не отдающая электронным концлагерем свобода сервитута, тут каждое движение не фиксируется.

— Едем в Лавру, — сказал я. — Посылка для игумена Аристарха. А потом уже будем тусить. Мы хоть и бунтари, но бунтари правильные: делу время, потехе час!

— Слово-то какое — «потеха»! — я даже в наушнике слышал ее улыбку. — Прямо из времен Иоанна Васильевича Грозного! Слу-у-ушай, как это мы в Лавру пойдем, у меня ж ни юбки, ни платка нет…

— Что-нибудь придумаем. Рубашку одолжу тебе, закрутишь вокруг бедер. А платочки там, наверное, выдают… Или купим! Я ж теперь работающий мужчина, не совсем голодранец! — с гордостью заявил я. — Могу себе позволить.

— Ишь ты, — она снова улыбалась. — Самостоятельный! А вот…

— Ну, спрашивай, — мы наконец добрались до причины пробки: места столкновения двух легковых машин, и, сопровождаемые досадливыми жестами дорожных патрульных, обогнули его у самой линии сигнальных конусов.

Дальше дорога была сравнительно свободна, у нас появлялись все шансы добраться до Лавры в кратчайшие сроки.

— Ну, вот мы в монастырь как бы едем… — проговорила Эльвира неуверенно. — А ты верующий? Я просто не знаю — я верующая или нет. У меня мама ревностная христианка была, молилась и в церковь ходила… Ходит! А папа нет, папа над всем издевается и все высмеивает. То у него попы толстые, то бабки лоб разбивают, то деньги церковники у людей выдуривают…

— А, — сказал я. — Позиция понятная, я такое от многих слышал. Но это как говорить, что антибиотики не работают, раз кое-кто из врачей взятки берет… Я сам долго над всем этим думал. У меня вот баба Вася постоянно молилась, каждый вечер, и знала, в какой день какого святого поминают и на какой праздник что освящают, пару раз меня с собой брала на такие мероприятия. Как сейчас помню: какая-то глухая деревня, деревянная церквушка, куличи, яйца… Или мед! Или яблоки! А дед Костя в лаборатории крест повесил и периодически на него поглядывал, когда что-то не получалось. Мама, вроде как, тоже в церковь ходила, но это я точно сказать не могу — мелкий был.

— А сам? — спросила Ермолова.

— А сам я считаю себя человеком разумным, — признался я. — Если что-то выглядит, как утка, крякает, как утка, и плавает, как утка — то это утка, понимаешь? Не знаю, как там в других мирах, но у нас на Тверди где есть церковь, там нет Хтони. И нет магии. Эфир есть, а магии нет! Так что к созданным человеческими руками негаторам никакого отношения оно не имеет. И в любой, даже самой древней аномалии — найди христианскую церковь и обнаружишь внутри Оазис, если церковь — целая, и в ней уже успели службы служить…

— Правда-правда, — подтвердила Эльвира. — Я про это читала. Но вот говорят — церковная магия, мощный эгрегор…

— Глупости, ничего такого нет, тысячу раз бы уже зафиксировали и везде раструбили. Священники не занимаются магией, а в христианских церквях не бывает эгрегоров. Сколько всяких скептиков-агностиков пытались мерять, влезали и с цивильным оборудованием, и с артефактами… Это не так работает! А еще вспомни попаданцев: они же реально существуют, это доказанный факт. Душа, получается, есть!

Разговаривать о таких вещах, петляя по дороге на электробайке, было очень странно. Но и интересно — тоже!

— Получается, есть, — вздохнула Эля за моей спиной. — Ужас-то какой. Но с другой стороны — надежда!

— О, — сказал я. — Еще какая. До конца не помрем!

Мы некоторое время молча ехали, а потом Ермолова сказала:

— Миха, я тебя ужас как люблю. Знаешь, почему?

— Почему? — мне было страшно приятно, аж в груди замирало, но виду я не подавал.

— Потому что с тобой можно и про глупости всякие говорить, и про церковь, и про магию, и про танцы, и про пиратов, и про Марс! Вот почему! Ты когда надо — серьезный, а когда надо — смешной!

— Кому надо? — уточнил я.

— В смысле? — удивилась она. А потом треснула меня кулачком в живот, что на скорости восемьдесят километров в час вообще-то было небезопасно. — Ми-и-ха, чего ты такой вредный⁈

В общем, хорошо доехали!

По кладбищу у монастыря мы шли очень смирно, можно сказать даже — благоговейно. Тут же такие титаны покоятся: Достоевский, Крылов, Чайковский, Мусоргский, Тургенев, Ломоносов! Ингрия всегда была центром притяжения для деятелей литературы, науки, искусства, в некоторые периоды действительно являясь культурной столицей. Город Цесаревичей — так еще называли Ингрию, и именно при дворах младших Грозных часто и находили свое место писатели, поэты, художники и скульпторы… А потом находили еще одно место — вот здесь, под стенами Лавры.

Мы прошли по мостику через реку Монастырку, приблизились к воротам, и я почувствовал… Сложно описать это ощущение, но если не стесняться поэтических выражений, то — как будто мама одеялом укрыла! Не у каждой церкви я такое чувствовал, а только там, где все по-настоящему! А Эля посмотрела на меня и задумчиво проговорила:

— Права была Анастасия Юрьевна, на кого-то ты все-таки похож…

Сквозь металлические решетчатые ворота с затейливым литьем мы прошли на территорию монастыря. Белые колонны, багряные стены церквей и корпусов, золотые купола и по-осеннему золотые кроны деревьев — все это в лучах закатного солнца представляло собой картину сказочную, фантастическую. Мы зашли в церковную лавку у самых ворот, и я таки купил платок — красный, в русском стиле, яркий, с роскошными цветами. Конечно, его Эля выбрала. Какая Эля без красного платка? Это была ее фишечка, и, честно признаться, с черными кудряшками оно смотрелось очень красивенько. Эх, не о том я думал, в монастыре-то…

Нужно было искать игумена Аристарха, но к кому обращаться за помощью — было непонятно. Мы решили прогуляться немного по внутреннему парку, осмотреться, может быть — зайти в Свято-Троицкий собор, росписи посмотреть. Гуляли, воздухом дышали. Помалкивали.

Вдруг откуда-то из-за поворота появились двое мужчин. Они разительно отличались друг от друга. Один — крепкий старик в черном монашеском одеянии, с белой длинной бородой, густыми черными бровями и лучащимися кипучей энергией глазами. В правой руке он сжимал Т-образный посох с окованным металлом наконечником, который звонко стучал по каменным плитам дорожки. Второй — невысокий подтянутый мужчина в вицмундире с золотым шитьем, какой носят высшие чиновники Государства Российского — приказные дьяки, думные бояре, наместники целых провинций. Его рыжая борода, характерные черты лица и властная манера держаться выдавали представителя клана Рюриковичей — государевой родни.

— Нет, Владимир Дмитриевич, никаких японцев в Лавре! — сделал решительный жест рукой седой монах.

— Отец игумен, но… — мужчина в вицмундире оторопел.

— Не может быть и речи. Вообще — монастырь закрывается для туристов, сегодня же! — он пристукнул острием посоха так, что полетели искры. — Всех — прочь, за стены.

Мы с Элей благоразумно шагнули в сторону, но поздно — нас заметили! Рыжебородый Владимир Дмитриевич нахмурился и спросил, указав рукой на нас:

— И этих выгонишь, отец игумен?

— А эти что — туристы? — удивился белобородый монах. — А ну-ка, чада Божии, перекреститесь!

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — проговорила Эльвира, и перекрестилась, как положено.

А я тоже перекрестился — от неожиданности, и сказал:

— Аминь!

— Вот! Христиане они и паломники, а не туристы! И уж точно — не японцы! Вы не японцы, чада Божии?

— Мы не японцы, — заверил я. — Мы студенты.

— Дай вам Бог успехов в учении… — игумен размашисто нас благословил, потом глянул на меня внимательно, остановился взглядом на значке с гербом Пеллы и внезапно сделал такой жест пальцем, как будто настаивая на том, чтобы мы его тут подождали. Так, чтобы его рыжебородый собеседник этого не увидел. — Студенты! Не японцы. Кто у Бога помощи пришел просить — тому Лавра будет открыта. А глазеть — нет!‥ Не в эти дни — точно.

Они двинулись дальше, продолжая спорить, а мы с Ермоловой смотрели им вслед. Я уже понял, что передо мной был игумен Аристарх, человек, которому я должен был вручить посылку. А второй? Кто второй? Рюрикович и большая шишка — понятно, но…

— Может быть, вы мне военное положение в городе еще прикажете ввести? — донесся голос знатного вельможи.

— А и введите! Пара опричных полков были бы не лишними! — горячился монах. — В случае беды двери храмов распахнутся для ищущих защиты от врагов видимых и невидимых… Но, я думаю, вы слыхали пословицу: на Бога надейся, а сам не плошай?

— Господи, отец игумен, у меня День Народного Согласия на носу, начало чемпионата по русской стенке, гастрофест, Третьи игры роботов, открытие нового грузового терминала в порту, а вы тут со своими японцами… — они все дальше удалялись от нас, но ветер все еще доносил голоса двух мужчин.

— Владимир Дмитриевич, ни слова больше не скажу, ни сло-ва! Но митрополиту Ингерманландскому порекомендую все храмы от туристов закрыть. Пущ-щ-щай «Отче наш» на входе прочтут, тогда и пустим…

— Это наместник Ингрии… — прошептала Эля, прижав руки к лицу. — Владимир Рюрикович, государев двоюродный брат! А второй…

— Игумен Аристарх, государев духовник, — проговорил я, и мы переглянулись.

Вот это — титаны! Но почему и здесь я слышу про японцев? Что не так с этими островитянами? Нет, как раз что не так — это понятно, они вон в Корею обеими ногами залезли, Формозу отжали, на островах Микронезии буйствуют и вообще — нам они не друзья. Меня вон тоже японец похитить хотел. Но, тем не менее, тенденция настораживает.

Титаны, меж тем, дошли до ворот и там еще некоторое время спорили. А потом Владимир Дмитриевич вышел за территорию монастыря, щелкнул пальцами, и с небес на землю спустилась гигантская птица — то ли альбатрос, то ли чайка в рост человека, не меньше. На нее мужчина в вицмундире взгромоздился, прямо как на жеребца, свесив ноги по обеим сторонам птичьей шеи, и, ударив пятками своего странного скакуна-летуна, взмыл в ингрийское закатное небо.

— Дурдом какой-то, — сказала Эля. — Это же неудобно! Птица не приспособлена…

А потом посмотрела на меня и хмыкнула:

— Лягушка, впрочем, тоже…

Игумен Аристарх развернулся и пошел к нам, еще и помахал рукой, и улыбнулся — как будто он не монах в рясе и мантии, а обычный веселый дядечка! Очень странно мне было такое видеть, но, как говорится — в чужой монастырь со своим уставом не лезут… А мне вот в голову всякие дебильные пословицы в неподходящий момент — лезут!

— Итак, чада Божии… — игумен перебросил посох из руки в руку.

— Тринитротолуол, — произнес я.

— Ректификация! — выдал отзыв этот очень непростой монах. — Давайте их скорее сюда!

Я достал из рюкзака коробочку и протянул ее адресату, а вместе с ней — и документик на подпись. Справившись с формальностями, игумен Аристарх с некоторой растерянностью огляделся и потом провел рукой по своей одежде.

— Ножик, ножницы? У вас что-то такое есть? — с надеждой спросил он.

Глубоко вздохнув, я сбросил рюкзак со спины и извлек оттуда дюссак в ножнах. Паковал я его туда, надо сказать, с большим трудом, впритык, и теперь с тоской подумал о том, как стану запихивать обратно.

— Только такой, — с несколько виноватым видом признался я и протянул оружие рукоятью вперед.

Монах не смутился: он ловко извлек клинок из ножен и хирургически точным движением вскрыл упаковку на коробочке.

— Благодарю, прячь сие хладное железо, оно тут в монастыре не к месту… — а потом открыл коробочку, достал оттуда самые банальные очки и надел их на переносицу: — Слава в вышних Богу, и на земле мир! Наконец-то я вижу! Гиперметропия, или — дальнозоркость, вот как оно называется.

Он с большим удовольствием поднес к глазам свою руку, поразглядывал ее некоторое время, а потом перевел взгляд на меня и отшатнулся:

— Господи помилуй… Юноша! Вы кто?

— Курьер из Пеллинского колледжа. Титов Михаил! — мне стало как-то неловко. — А вы думаете — кто?

— Титов? Верно, что Титов… Совершенно верно! — он огладил свою длинную белую бороду. — Странные времена настали. Давай, чадо Божие Михаил, я тебя благословлю и подругу твою — тоже, и пойду я дальше, потому что требуется мне хорошо подумать и хорошо подготовиться. А вы куда путь держите?

— Хотели посмотреть росписи в вашей Благовещенской церкви, а потом — в ресторан! — ответила смелая Эльвира. — Пока не выбрали.

А я стоял и тупел. Мне жутко хотелось расспросить его обо всём, но — что-то удерживало от такого шага.

— В «Тратторию» на Адмиралтейском проспекте сходите, — посоветовал необычный игумен. — Я, правда, только стейк из лосося там пробовал, но заведение чистое и уютное: интерьер такой, итальянский, скатерки клетчатые и публика — приличная. Всё-всё-всё, чада Божии, я тороплюсь, то-роп-люсь!

Он еще раз глянул мне прямо в глаза, покачал головой и скрылся в тени по-осеннему желтых деревьев.

Мы и вправду поехали в эту самую «Тратторию». Почему бы и нет, в конце концов? Если уж слуга Божий говорит, что там уютно и спокойно, то, значит, нарваться на неприятности там вряд ли получится. Но вот по пути… Пока добирались — видели одну драку (бились какие-то азиаты в костюмах), две кареты скорой помощи и кусок тротуара, огороженного сигнальной лентой, за которой под белыми простынями лежали явно мертвые тела.

Хорошего настроения это не добавило.

Да и цены в меню, которое хозяева заведения заботливо выставили перед дверью, тоже могли серьезно огорчить. Но потом я одернул себя: это полгода назад для интернатовца, который «Миша — еле дыша», семьдесят денег за каре ягненка означали неминуемое банкротство и даже долговую кабалу. А Михе-курьеру и тем более — тому Титову, который за большие деньги мозги людям лечит, покушать в «Траттории» — это как нефиг делать!

— Каре ягненка, — сказал я подошедшему официанту. — И гранатового сока, целый кувшин. Эля, ты что будешь?

— Ты уверен? — с сомнением посмотрела на цены Ермолова.

Ну, не чудо, а? Она же из великого клана! Для нее деньги вообще хоть когда-нибудь играли какую-то роль? И при этом— за меня беспокоится, чтобы не поставить в неловкое положение.

— Уверен, — сказал я. И с большим удовольствием добавил: — Заказывай что хочешь, давай пробовать что-то интересное! Я вот никогда ягненка не пробовал!

— О! — сказала она. — Равиоли с креветками и страчателлой. Понятия не имею, что такое страчателла! И десерт какой-нибудь, необычный! И коктейль — безалкогольный, делаете такое? Чтобы разноцветное-красивое внутри бокала, и все из него торчало, всякие зонтики-трубочки, ага?

— Ага! — кивнул с улыбкой официант.

Тут вообще было довольно мило, несмотря на то, что вокруг располагалась опричнина, которую в народе привыкли считать царством снобов, фриков от науки и магии, а еще — лавандового рафа, гироскутеров, искусственного интеллекта, траволаторов, виртуальной реальности и одежды типа «унисекс». Ну да, сидели в углу две девушки в обтягивающих комбезах, а в углу втыкал в очки дополненной реальности какой-то тип с закрученными усами, ну, и что? В целом — обстановка казалась приличной и для первого настоящего свидания очень подходящей.

Правда, Эля не оценила свои равиолли с креветками и взялась за моего ягненка, но я даже не расстроился — это ж девочки! Они постоянно не знают, чего хотят! Мы пили, ели, слушали музыку, держались за руки и в целом были счастливы. До отбоя в кампусе оставалось еще часа три, так что можно было и по берегу Невы погулять, например, или к Дворцу Цесаревичей съездить, к Ивановской колонне…

Идиллия была нарушена внезапно: дверь в Тратторию открылась пинком ноги, затянутой в некий безыдейный черный офисный штиблет, и внутрь шагнул азиат в деловом костюме.

— Аната тачи зенин га дзигоку ни очимасу йо ни!!! — проорал он нечто на уже знакомой мне скороговорке и вдруг выдернул из рукава пиджака огромный кухонный нож, размахнулся и…

— Нет, — сказал я. — Нифига подобного.

В конце концов, в опричнине колдовать можно. Ждать, пока он на кого-нибудь кинется или имущество тут попортит, я не собирался, к тому же вся моя жизнь в последнее время не то, чтобы намекала — орала благим матом о том, что с японцами стоит держать ухо востро.

Поэтому я двумя короткими рывками за эфирные нити выдернул у психа из рук нож, потом ухватил его телекинезом за шкирки и уложил на землю.

— Вызовите охрану, пожалуйста!!! — крикнула Эля.

А японец тем временем хрипел что-то на своем тарабарском языке, а потом вдруг немыслимым образом вырвался из моей хватки — и побежал вперед, прямо в зал, не пытаясь при этом наброситься на перепуганных посетителей. Он мчался целенаправленно, набирая скорость, несся головой вперед и наконец добился желаемого: с разгону врезался в стену темечком. Ровно там, где была нарисована красивая деревушка на морском берегу, с разноцветными домишками и буйной зеленью.

— Кусо-о-о-о… — просипел этот ненормальный, грянулся на изящную, песочного цвета, плитку и помер.

— Офигеть теперь! — захлопала глазами Ермолова.

И я не мог с ней не согласиться.