Мой неожиданный сиамский брат

Восток — дело тонкое

Викторин хорошо помнил знаменитое «Узбекское дело», столь прогремевшее во время Андропова. Помнил и итог этого расследования для Рашидова — тот застрелился[1]. Ильич узнав подробности, долго ходил по кабинету, был расстроен и огорчен. Потом, внезапно остановившись, решительно махнул рукой: «Если человек себе пулю в лоб пустил, то…смелый мужик. Какая сила воли! Это не пустышка. Это личность. Надо с ним лично поговорить. Он, конечно, натворил дел, но я его знаю давно. Он верный ленинец, коммунист. Вот пусть сам и разгребает. Пусть все до копейки вернет! А мы, партия, посмотрим, как справится. А нет! Так уберем». Потом было несколько разговоров с Андроповым. Юрий Владимирович отговаривал от поездки, но в итоге согласился с аргументами Брежнева. Тем более, что на Рашидове были завязаны некоторые внешнеполитические дела Союза в Азии и Африки. Да и Кастро дружил с секретарем ЦК Компартии Узбекистана. Поэтому решили попробовать не выносить сор из избы, чтобы не пострадала репутация СССР. Поэтому даже Плешакову за обещание постройки в республике новых заводов досталось от Брежнева не сильно. Единственное, что сделали — слегка сократили финансирование и сдвинули сроки строительства первого из них. Остальные стройки отодвинули на будущее, в расчете потом вообще закрыть. Так как негласно всеми, посвященными в тайну сиамского брата уже было решено, что новые высокотехнологические комбинаты будут строиться только в российских и белорусских районах…

В иллюминаторах под крылом заходящего на посадку самолета открылась завораживающая картина прекрасного зеленого Ташкента. Город словно открывал свои объятия, чтобы принять дорогого гостя.

Когда Ту-154 совершил посадку в аэропорту Ташкента, к встрече высокого гостя все уже было готово. Несмотря на ранний час — шесть утра — на бетонном поле аэродрома толпилась разношерстная толпа встречающих. Присутствовали и руководители республики, одетые в одинаковые костюмы темного цвета, и организованные «представители народа», и охрана, оцепившая цепочкой место встречи.

Первыми из правительственного самолета быстро и незаметно вышли охранники, а у трапа встал заместитель начальника охраны Медведев. Осмотревшись и переговорив с местными чекистами, он дал отмашку на выход. Брежнев, только подойдя к двери, сразу зажмурился от яркого солнца, стал похож на китайца из анекдота. В результате генсек почти оступился на лестнице. Хорошо, что генерал Рябыкин подхватил под локоть, но на то он и начальник охраны…

Перед трапом уже была расстелена красная ковровая дорожка. На которой, весь сияющий от счастья и с обожанием на лице, стоял глава Узбекистана Рашидов. Рядом теснились, выстроившись по ранжиру и по должности, чиновники и партийные функционеры. Хотя все дежурно и слащаво улыбались, в умах чиновничьего люда главенствовал один вопрос: «Зачем столь внезапно приехал генсек?» Жизненный опыт учил, что ничего хорошего от внезапных таких посещений ждать не приходится. Но Восток дело тонкое, здесь видели разное и всякое и пережили и не такое. Так что морально были готовы ко всему.

Как только Брежнев ступил с трапа на землю, откуда-то сбоку появилась стайка молодых девушек. Одетые в цветные: красные, зеленые, розовые национальные одежды. Они окружили его и засыпали цветами. Ильич был ошарашен яркостью цветов и буйством красок. Нежные голоса дев звучали как ручейки, а столь прекрасных красивых лиц он не видел давно. Азиатский разрез глаз придавал этим юным девушкам еще большую привлекательность. Несколько опьянев от всех этих красок, голосов, лиц, запахов, и близости к юным девушкам Ильич даже не осознал, что уже обнимается и целуется с Рашидовым. Хотя перед выходом из самолета хотел держать себя с ним холодно и строго. Только оказавшись в машине, Ильич пришел в себя.

«Викторин съехидничал: — Да Леня это, какие же розы вырастают под южным небом? Просто нет слов. Рахат лукум понимаешь, — хотя и он тоже поддался очарованию знойных красоток Востока.

— И не говори брат, прямо мурашки по коже, — Брежнев был в восторге.

— Однако, Леня, ты смотри, какой хитрый лис Рашидов. Вот совсем голову задурил. Тут по делу вроде летели. Отвешивать «гостинцев», а вишь как сюжет развернулся. Давай Ильич сосредотачивайся. Надо говорить с этой узбекской бандой серьезно. А то слышишь, Рашидов соловьем заливается — восхваляет…»

В салоне правительственного ЗИЛа вместе с генсеком ехал и «хозяин» Узбекской ССР. Пока генсек несколько расслабленно смотрел в окно, Шараф Рашидович продолжал привычной скороговоркой перечислять трудовые успехи республики. Наконец Брежнев «включился» в беседу.

— Шараф, это я все уже не раз слышал. Повысили, собрали, внедряем, строим, повышаем. Ты скажи, сколько хлопка соберете в этом году?

Глава Узбекистана посерьезнел лицом, в карих глазах застыло настороженное выжидание.

— Леонид Ильич, как и обещали, не меньше трех миллионов тон соберем. Приложим все усилия. Партийная организация и комсомол мобилизуют всех, чтобы выполнить задание ЦК нашей партии. Сами знаете, дорогой Леонид Ильич, как по-особому…по-особому наш народ относится к заданиям партии. Любую задачу выполним. Все сделаем, что бы Вас ни подвести.

Брежнев, довольно кивал, на лице расплылась улыбка.

— Да это вы, товарищи, хорошо, правильно делаете. Директивы партии и все плановые задания, особенно в этой пятилетке, необходимо выполнить. — Ильич выделил голосом. — Это особая пятилетка. И я на тебя, Шараф, надеюсь!

«Викторин не выдержал: — Твою дивизию! Опять ты Леня уши развесил. Забыл про записку Андропова! Да и я тебе, чугунная ты башка, рассказывал. Липа все эти тонны хлопка, воровство кругом. Очнись, генсек твою ять! — теребил он братца».

Брежнев неожиданно побагровел, странно взглянул на собеседника. Правая бровь черной, лохматой гусеницей задралась вверх, являя высшую степень удивления и настороженности, Рашидов с удивлением следил за быстро меняющимся настроением генсека.

— А вот скажи мне, Шараф, это точно, — ты столько хлопка соберешь?

— Конечно, Леонид Ильич сделаем все возможное. Не подведем Вас.

— Ну, ну. Увидим. Не забывай Шараф, мы тебе верим, — Брежнев до самого конца поездки, больше не задавал вопросов. Рашидов продолжал Рашидов продолжал развлекать высокого гостя, рассказывая притчи и анекдоты. Шараф Рашидович был хорошим собеседником и рассказчиком. Недаром написал несколько книг, сочинял стихи.

За окнами стремительно менялся пейзаж, мелькали высокие зеленые чинары. Новостройки сменяли одноэтажные глиняные дома с плоской крышей. Неповторимый восточный колорит чувствовался во всем. Вдоль дороги стояла сплошная линия людей. Они держали в руках портреты помолодевшего Брежнева. А точнее старые, еще конца шестидесятых. Специально ночью накануне прилета Генерального секретаря местные художники пририсовывали награды на старых портретах.

— Леонид Ильич может, сначала отдохнете, а потом поедем в Дом Правительства? — Рашидов весь лучился вниманием и заботой. — Митинг можем и завтра провести, товарищи поймут.

— А что нас ждут на митинге?

— Да, Леонид Ильич, ждут перед зданием ЦК… то есть Правительства. Но народ поймет, если митинг будет завтра. Вас надо беречь. Вы наше знамя, наш великий друг узбекского народа! — Брежнев скромно потупил взор, даже несколько засмущался, настолько ему было приятно слушать. Однако словно встрепенувшись, он замотал головой.

— Нет, товарищ Рашидов. Народ на таком солнцепеке стоит. Наверное, ни свет, ни заря на ногах. Меня народ хочет выслушать. Мы, коммунисты, не должны о себе думать. Нас партия на высокие посты поставила служить народу. Мы слуги советского народа, в том числе и узбекского. Я обязательно выступлю. — Брежнев поспешно полез в карман пиджака, достал заготовленную речь. Пока летели, ее писал помощник Трапезников. Ильич, нахмурив брови, шевеля губами, стал читать. Очень хотел произвести впечатление. В последнее время очень ревностно относился к мнению о себе. Читал все центральные газеты и журналы. Очень болезненно стал реагировать на анекдоты о себе.

«Викторин не мог понять, с чем это связанно. Возможно «братец» стал задумываться, какой след оставит в истории. А может в связи с большей активностью, и повышением жизненного тонуса возросли амбиции? Викторин все же не промолчал и прокомментировал речь подопечного.

— Оно, конечно, слуги. Ну-ка сдвинь корону набок, чтобы не висла на ушах, падишах моего сердца…»

Генсек на секунду отвлекся, раздраженно сплюнул, чем очень удивил сидящего рядом Рашидова. Через минут десять кортеж черных правительственных машин остановился на площади Революции перед огромным памятником Ленину. Этот напоминавший мавзолей, мраморный постамент по величине и по высоте был немногим меньше Московского собрата. Все уже ждали Брежнева. Его встретил гром оваций, цветы охапками бросали под ноги, кругом раздавался восторженный, приветственный рев толпы:

— Брежнев! Брежнев! Брежнев!

Генсек, расправив плечи, молодо, быстро «взлетел» по ступенькам на трибуну. Ильич был взволнован, так его давно уже нигде не встречали. Даже слезы заблестели в глазах, при первых словах дрожал голос. Было приятно ощущать восторг народа. И не важно, что собравшиеся на митинг были согнаны парторгами, комсоргами и где-то милицией. Ильич об этом не задумывался. А и, правда, хорошо иногда обманываться, побыть в этаком иллюзорном мире. Брежнев зачитал обычную речь. Правда, менее хвалебную, чем обычно — имя Рашидова было упомянуто только один раз. Это отметили все, кому было надо. Отметил это и сам Шараф Рашидович. Но продолжал улыбаться и восторженно кричать и аплодировать. Через двадцать минут митинг закончился и дорогой гость отбыл в личную резиденцию Первого секретаря, а ныне — президента Узбекистана. Перед отъездом Рашидов успел сделать несколько распоряжений. Вскоре Брежнев оказался на территории личных владений всесильного хозяина республики. И было на что посмотреть. Здесь и аккуратные подстриженные кустики, и фонтаны с павлинами, и китайские цветные рыбки в водоемах. Сам дом украшали лучшие художники и строители республики.

Ильич проследовал в свою роскошную комнату, где один только старинный ручной работы ковер, по которому он ходил, стоил сотни тысяч долларов. Правда, такие нюансы Ильич не знал, хотя, глядя, на старинную мебель и чайный сервис смутно вспоминал, что вроде дочка Галя нечто подобное приобретала. Правда где, он не узнавал, но точно помнил, что это все очень и очень дорогое.

Через час Рашидов и Брежнев встретились в столовой. Перед трапезой хозяин вручил гостю подарок — роскошный расшитый золотом парчовый халат. Ильич щупал ткань, разглядывал замысловатые узоры, что вышивали нежные женские руки в далекой дружественной Сирии. Брежнев довольный похлопал Рашидова по спине.

— Спасибо, Шараф. Хороший подарок. Но вот, что скажут товарищи, когда увидят у меня такой халат? Не слишком ли?

— Они скажут великому руководителю великой страны и одежда должна быть прекрасной, что бы подчеркивать его величие, — Рашидов приложив по восточному обычаю, руки к сердцу склонился в полупоклоне. Потом, хитро улыбнувшись, хлопнул в ладони.

— Леонид Ильич давайте откушаем, как говорится, чем Бог послал.

Роскошный стол, что был накрыт в саду, не поддавался описанию. Здесь были все традиционные блюда восточной кухни: плов, шурпа, лагман, шашлыки, рыбные блюда, и многоразличные закуски, салаты. И конечно стояли огромные «батареи» бутылок спиртных напитков разных марок. Брежнев, окинув взглядом стол, почувствовал, как в животе призывно заурчало. Пока рассаживались за стол, как-то незаметно вокруг появились юные официантки, в белых блузках и коротких черных юбках. Их точеные фигурки производили ошеломляющее впечатление. На голове знойных красавиц красовались тюбетейки. Брежнев удивленно смотрел на юных гурий. За ним незаметно наблюдал хозяин, отмечая состояние генсека: — "Все идет хорошо, как и задумано. Теперь осталось только выполнить «вечернюю программу» и, даст Аллах, все будет благополучно…»

«Трофимов решил дернуть шефа: — Ильич ты очувствуйся маленько. Хватит на баб смотреть. Ты вроде женат, если не забыл. Во- вторых я тебе не раб, что бы обеспечивать твои сексуальные потребности непрерывно. Это тоже нелегкое дело. И, в-третьих, ты для чего старый хрен сюда приехал? Заканчивай есть плов. Так, молодец, теперь вытирай руки об халат, не стесняйся здесь так принято, а то обидишь хозяина. И давай начинай разговор. А то я вижу, и не думаешь говорить». Подшефный тяжело вздохнул, с сожалением отодвинул в сторону блюдо с пловом. Старательно вытер жирные пальцы об халат.

— Смотри, Шараф, как я тебя уважаю. Как у вас положено по обычаю руки об халат вытираю. — Брежнев наивным взглядом смотрел на сидящего напротив хозяина дома. Рашидов прижал руку к сердцу, опять поклонился.

— Это честь для меня.

— Пойдем, Шараф, куда-нибудь, что бы нас никто посторонний не услышал. Побеседуем, Брежнев встал, погладил себя по животу. — Спасибо за обед все очень вкусно. Но очень много. По-моему переел.

Они прошлись по саду и сели за маленьким резным столиком в беседке. Туда быстро принесли холодную минеральную воду и мороженное. Брежнев, отпив из запотевшего стакана воды, задумчиво посмотрел на Рашидова.

— Шараф, мы друг друга знаем уже почти двадцать лет. Ядумал, что все про тебя знаю и доверял тебе. Верил, как товарищу по партии, как ветерану войны. И всегда приводил твою работу в пример. Поэтому и партия оценила твою работу, не зря две звезды Героя Труда тебе вручили. Это большая награда. А при реформе партии, как ты заметил, твоя республика единственная, в котолрой региональные комитеты фактически по границам республики, как при старой организации, остались, — Рашидов хотел ответить, но Ильич остановил его жестом руки. — Нет, Шараф, ты сначала дослушай. Я буду говорить не очень приятные вещи. Но только потому, что люблю тебя, поэтому сейчас с тобой разговариваю, вот так по-товарищески, как друг. Шараф я привез с собой документы, мне подготовили их в комитете. Там пишут про тебя ужасные вещи. Но не только они сообщили мне о них. Есть еще данные, но сейчас неважно откуда.

Рашидов резко вскочил, красивое, круглое лицо перекосилось. Когда заговорил, волнуясь, изо рта полетели слюни.

— Леонид Ильич, это клевета и происки моих врагов. Клянусь…

— Помолчи, я не закончил, — Брежнев сделал большой глоток минералик. Вытер рот ладонью. — Ты воровал, Шараф. Занимался приписками. Разве столько хлопка собиралось в республике, сколько вы писали в отчетах? Вы обманывали партию, страну, народ. Украдены миллиарды рублей. Коррупция везде, все берут и дают взятки. Везде семейственность и клановость. И ты все знал и способствовал этому. А еще жулье это покрываешь, как самый главный мафиозия. Что мне теперь с тобой делать, Шараф? Конечно, и мы в ЦК тоже не снимаем с себя часть вины. Надо было реально смотреть на проблемы экономики. Меня просветили немного. Мы пытались все делать за счет количества, а надо уменьшать потери, и улучшать качество. Надо внимательно посмотреть, сколько действительно нужно хлопка и как он используется. Знаю, знаю, что скажешь, что из года в год требовали — давай хлопок! И ты давал. Но когда понял, что не сможешь дать больше стал давать на бумаге — занялся приписками. Шараф, надо было поговорить честно со мною. А теперь, когда украдены деньги, и столько людей повязано в этом воровстве, ситуация хреновая, — Брежнев встал, подошел к собеседнику положил руки на плечи, посмотрел в глаза. — Я знаю, что, несмотря на все эти безобразия, ты, Шараф, человек с понятием о чести. Поэтому предлагаю тебе самому решить эту проблему, — Рашидов с белым, как простыня, лицом ожидал решения своей участи. Брежнев уже понимал, все, что ему докладывал Андропов и говорил Викторин, правда и что он зря не верил своему «сиамскому брату». Увиденный в глазах Рашидова страх разоблачени смыл последние сомнения. — Твои люди воровали, вот ты у них все наворованное отберешь. И вернешь государству. Все золото, что закопано в молочных бидонах, все чемоданы. До последней золотой монеты или рубля. Слышишь? До копейки! А кого укажем, посадишь. Но лучше если сам пересажаешь жуликов. Будет хотя бы аргумент для твоей защиты. Начальников МВД и КГБ в республике сменим. Заместителем твоим поставим другого человека. Секретари реинальных комитетов будут от нас присматривать за тобой. И не вздумай им вредить или мешать! И с воим людям запрети!

Глава Узбекистана не сразу понял, что его не снимают, а оставляют на месте. Лицо стало розоветь. От нахлынувших эмоций ослабли ноги и ему пришлось сесть, и мысленно возблагодарить Аллаха за милость. Брежнев тоже сел. Пока «мафиозия» приходил в себя, Ильич выбирал, какое мороженное ему съесть — ананасовое или персиковое? Остановился на персиковом. Прикончив, примерно половину порции Брежнев решил продолжить диалог.

— Шараф, ты должен сделать еще кое-что, — Брежнев медленно улыбнулся. — Должен же я тебя наказать. Ты знаешь, что наркотики уже появились в стране. Как влезли в Афганистан, эту дрянь повезли оттуда. В наших Азиатских республиках есть наркомафия. Дожили. Но теперь ты Шараф будешь бороться с нею. Делай, что хочешь, но эту мафию уничтожь. Наркотиков в СССР быть не должно. А ты все здесь знаешь, — Брежнев неожиданно озорно подмигнул собеседнику. — И всех знаешь. И тебя уважают, слушают. Это теперь твоя проблема. И еще. Знаю, читал, что всякие торговцы, подпольные цеховики, спекулянты живут под твоим крылом и не тужат. Вижу, что молчишь. Хорошо, что не врешь и не оправдываешься. Это явление — цеховики — надо понять. Мы их сажаем, а они все равно появляются. Видимо бороться надо по-другому. Надо разрешить в Узбекистане некоторую свободу торговли. Новый НЭП что ли, назвать? Не знаю. Кооперативное движение развивать надо.

Рашидов удивленно смотрел на генсека. Тот говорил нечто совершенно непредставимое. Это было как остановка Луны или Солнце, взошедшее в середине ночи

«И это говорит старый эпикуреец Леня? Да даже я это не смог бы сказать вслух. Нет, что-то невероятное слышат мои уши», - Рашидов от мыслей и речей вспотел. Слишком крамольные и неожиданные вещи говорил генсек.

— Да, товарищ президент Узбекистана, дайте людям возможность заработать. Пусть открывают свою кафе, или что там у вас? Чайхану, маленькую мастерскую, булочную. Пусть обрабатывают землю. Чуть не забыл — выделите крестьянам до гектара земли, больше думаю пока рано. Надо посмотреть, что получится. Кто хочет из колхозников и вообще желающие, пусть обрабатывают землю. Выращивают овощи, дыни, арбузы, виноград — у вас много чего растет, только поливай. Главное честно работать самим, без эксплуатации труженика. Простых людей: крестьян, рабочий класс надо защитить. Для того мы, коммунисты, всю Октябрьскую революцию и совершили!

Рашидов растрепанный, потрясенный всем услышанным взволнованно заговорил, но от волнения на родном языке. Потом спохватился, обнял Брежнева, по щекам потекли слезы.

— Рахмат, рахмат, Леонид Ильич. Спасибо! Умру, но все сделаю. Хлебом, детьми клянусь.

— Ну, хватит меня тискать, я не баба. Смотри здоровый, как медведь — помнешь. А мне здоровье еще пригодится. И еще одно, — Брежнев подал собеседнику стакан воды. — На выпей, успокойся. Вот тут мы с товарищами посовещались. Все-таки Узбекистан страна мусульманская. И что мы вас учим, агитируем? Все равно плетью обуха не перешибешь. Да и бесполезно с жизненным укладом бороться. Вот царь то мудрее был. Не лез в дела веры. Лишь бы все в государстве было спокойно. А мы все пытаемся вас, мусульман, перевоспитать. Результат — нулевой.

Рашидов, не удержавшись, еле слышно в начале, но все громче к концу, прочитал 109 суру Корана:

Бисмиляхи-р-рахмани-р-рахим.

Куль йяа аййyхаль кяафируун:

Ляа а’бyдy мяа та’бyдyн

Валяа антyм аабидyна ма а’бyд

Валяа ана аабидyм маа абадтyм

Валяа антyм аабидyна ма а’бyд

Лякyм дийнyкyм валийя дийн.[2]

Брежнев удивленно хмыкнул. Потом плотоядно глянув на мороженое, продолжил.

— Выводы нас партия и марксизм с ленинизмом учит делать правильные. Если нельзя уничтожить, надо возглавить. Тем более, что религия, что христианская, что ваша, во многом с социализмом согласна. И всяким темным людям проще будет… Вот теперь ты, Шараф, переговоришь с всякими вашими главными попами…

— Муллами. — Шараф Рашидович сидел молчаливый, словно ударенный мешком по голове.

— Тебе лучше знать. Надо дать послабление. Пусть восстанавливают мечети. Но новых строить не надо. Пока. А то, как бы ни обнаглели. И всякие школы мусульманские разрешай открыть.

— Медресе, — опять подсказал Рашидов. Ильич, соглашаясь, кивнул.

— Медресе много открыть тоже лишнее будет. Пусть пару-тройку построят. А то неучей ставить мулами начнут. Чему они научат, только Аллах знает.

Неожиданно у беседки появился человек. В сером пиджаке, лицом не примечателен. Даже и национальность, какая-то неопределенная.

— Товарищ Генеральный секретарь, звонят из Москвы. Вас срочно просит к телефону товарищ Андропов…

Примечания:

[1] Так помнит эти события Викторин

[2] Во имя Аллаха милостивого, милосердного. Скажи: — О вы, неверные! Не поклоняюсь я тому, чему поклоняетесь вы, а вы не поклоняетесь тому, чему поклоняюсь я. Ведь не стану я поклоняться тому, чему поклоняетесь вы, а вы не станете поклоняться тому, чему поклоняюсь я. Вам — вера ваша, мне же — моя!