Мой неожиданный сиамский брат

Самое важное из искусств

Николай Николаевич Месяцев, бывший член партии, бывший посол СССР в Австралии, бывший председатель Гостелерадио Союза, а ныне простой беспартийный старший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам, готовился к поездке на работу, когда раздался продолжительный телефонный звонок. Николай Николаевич чертыхнулся про себя, но в конце концов не выдержал и взял трубку.

— Алло?

— Товарищ Месяцев? — тон голоса неведомого собеседника был подчеркнуто нейтрален. Словно говорил какой-нибудь робот из фантастических произведений, а не человек.

— Да, это я. С кем имею честь…

— Это говорят из секретариата ЦК. С вами хочет встретиться товарищ Брежнев. Автомобиль выехал, на работу мы сообщим, — пожалуй, такую манеру вести разговор Николай мог бы счесть и хамской, но вот само содержание… Его пробила неожиданная и внезапная дрожь. С чего это он вдруг понадобился так экстренно, да еще самому Леониду Ильичу?

— Я вас понял. Но…

— Партбилет вам возвращен решением Комитета Партконтроля вчерашним числом, — перебив Месяцева, так же холодно проинформировал голос. — Получите на проходной.

Автомобиль действительно ждал у подъезда дома и, чудеса иногда случаются, новенький партийный билет с его фотографией, явно взятой из личного дела, лежал в проходной Боровицких ворот.

— Входи, Коля, — вид Брежнева вызвал у вошедшего в кабинет Николая ступор. Это был не Брежнев. Вернее это был Брежнев, но не тот, которого он видел перед роковой ссылкой в Австралию. Тогда перед ним сидел… нет, восседал монументальный, величественный начальник, снизошедший к побежденному, и лениво цедящий слова. А сейчас… Этот Брежнев напоминал самого себя в пятидесятые — молодого, открытого, искреннего. Генсек помолодел даже внешне. Глаза лучились какой-то непонятной внутренней усмешкой. Месяцев неожиданно вспомнил ходившие в институте

— Неплохо выглядишь, Коля, неплохо. И это хорошо, — дожидаясь, пока Месяцев усядется, а секретарь расставит принесенное печенье и чашки с чаем, Брежнев откровенно изучал своего собеседника. Изучал, словно увидев впервые. — Ты же знаешь мое отношение к тебе, — улыбнулся Ильич. — Оно всегда было добрым. Но тогда сложилась такая ситуация, что тебе надо поехать послом в Австралию. Это действительно было не мое личное решение, а мнение Политбюро… Я думал что ты просто поедешь года на два, а там мы тебя вернем обратно; поэтому и дал тебе мой личный код для шифротелеграмм. Почему ты им не воспользовался в критических обстоятельствах?

— Кхм, — кашлянул Месяцев. — Я телеграфировал, но ответа не получил…

— Понятно, — Брежнев подвигал бровями, взял ручку, что-то пометил в блокноте. — Разберемся. Действительно разберемся, ты не думай, — заметив недоверчивый взгляд Николая, искренне подтвердил он и пристально посмотрел глаза в глаза. Месяцев вдруг почувствовал, как из глубины карих глаз генсека, на него смотрит некто другой. От этого ощущения побежали мурашки по спине, и на голове зашевелились волосы. Почти животный ужас овладел Николаем. Он практически не понимал, что говорит ему Брежнев. Сквозь привычную телесную оболочку, из немыслимой глубины, к разуму прикасалась другая воля, и другая сущность. Месяцев с трудом подавил в себе желание закрыть глаза, лицо, лишь бы не видеть этот взгляд, и не слышать голос. Он взял себя в руки и остался сидеть, стараясь успокоиться.

— … вот эту контору мы и хотим тебе поручить. Потому что как правильно нас учил товарищ Ленин, из всех искусств для нас важнейшим является кино. Ты, как, Коля, согласен?

— Извините, Леонид Ильич, не понял, — ответил Месяцев. И опять увидел тот же непонятный взгляд Генсека. Который тут же сменился обычным, слегка озабоченным.

— Ты не болеешь часом? — озабоченно спросил Брежнев.

— Нет, нет, что вы. Просто неожиданно все это. Никак не соберусь…

— А-а. Тогда понятно. А я уж испугался. Смотрю, ты весь как-то напрягся и побледнел. Но ничего, ты главное не стесняйся. Мы тебе время на подлечивание дадим, и условия создадим. Обязательно мой прямой номер телефона получишь. Главное, что мы от тебя ждем — постараться повторить твои достижения шестидесятых, но на новом уровне. Нам надо много телевизионных и радиопередач, много новых фильмов. Но при этом нам нужны хорошие и увлекательные передачи, нам нужны отличные и интересные фильмы. А ты, кстати, что это ко мне на «вы»? Мы же с тобой старые друзья, так что переходи-ка на «ты». И так ты мне не сказал главное — согласен?

— Конечно, Леонид Ильич, согласен, — выдавил Месяцев.

— Ну, вот и хорошо, — усмехнулся Брежнев. — Как говорится, жених согласен, родители невесты тоже, осталось уговорить невесту. Но смотри, Коля. Задача у тебя очень и очень важная. Необходимо сделать наше телевидение и радио лучшими в мире. Как ты думаешь, что должно делать телерадиовещание?

— Задача телевидения и радио, по моему глубокому убеждению, — ответил Николай, — состоит в служении человеку труда, раскрытию его нравственной красоты, устремленности к возвышенной цели; в том, чтобы быть с ним — человеком — в постоянной взаимосвязи, а через него — со всем народом: его социальными слоями, этносами, поколениями…

— Это ты хорошо сказал. Только учти — не стоит это делать прямолинейно, как в шестидесятые. Народ сейчас иной, простая пропаганда им воспринимается в штыки. А у нас, понимаешь, привыкли агитки снимать и халтурить. Так что думай и думай, как все это изменить… Твоя задача — создать такие передачи и фильмы, которые ненавязчиво будут проводить эти мысли в массы. Не лозунгами, не прямолинейными агитационными фильмами в стиле «Большой семьи»[1]. Хотя, наверное, и такие нужны. Но в первую очередь фильмы должны быть захватывающими, интересными своей интригой, а не простым пересказом технологии литья стали и отбрасывания шлака. И еще… — генсек опять подвигал бровями. — Маловато у нас интересных фильмов о войне и военных. Даже про Великую Отечественную снимают плакаты. А уж про нынешнюю армию… А для молодой аудитории надо побольше фильмов о военных приключениях и интересной фантастики. Например, такой — генсек, хитро улыбнувшись, протянул будущему начальнику Гостелекинорадио стопку отпечатанных листов. — Мне тут, понимаешь, один товарищ рассказал увиденный за границей фильм. И мы с ним подумали, что если его переделать под наши реалии, то вполне можно и у нас снять. И название такое интересное — «Назад в будущее» и смысл в том, что каждый из нас, и все мы вместе творим свое будущее. Прикинь, кого можно будет взять из сценаристов и как это все переделать, чтобы интересно смотреть было и для наших зрителей подходило. Чтобы не хуже, чем «Семнадцать мгновений…» получилось. Ты же этот фильм смотрел? — Николай кивнул. — Во-от! По информации Гостелерадио только во время первого показа картину посмотрели более двухсот миллионов зрителей. Фильм настолько захватил наших людей, что во время её трансляции улицы городов пустели — все внимание жителей в это время было приковано к телевизионным экранам. Во время показа коммунальные службы фиксировали уменьшение потребления воды и электричества. Более того, мне тут Николай, ну Щелоков, — счел нужным уточнить Брежнев, — официально докладывал, что было отмечено значительное снижение уровня преступности по всей стране. Даже воры, жулики и бандиты с огромным интересом наблюдали, как Штирлиц выпутывается из коварных сетей врагов и как изящно обводит вокруг пальца начальника тайной полиции Мюллера, — воодушевление Леонида Ильича казалось искренним, но что-то мешало Месяцеву поверить в его полную искренность. Мешали, похоже, воспоминания о том, как с той же самой должности, на которую возвращают сейчас. Сняли, невзирая на все успехи, о которых сейчас вдруг вспомнили. Он неожиданно припомнил, как тогда Шелепина, считавшегося главой группы молодежи в ЦК и реальным претендентом на пост генерального секретаря, тот же Брежнев и сего соратники отодвинули на второстепенные роли. А его, Николая, считая сторонником Шелепина, отправили послом в далекую и никому не нужную Австралию. А потом его сняли и с поста посла в Австралии, а заодно выгнали из партии после гибели в автомобильной аварии нетрезвого молодого сотрудника посольской резидентуры КГБ Михаила Цуканова[2]. При полном невмешательстве этого же Брежнева.

«Может быть, стоило отказаться?» — подумал Месяцев. Но неожиданно уловил изучающе- острый взгляд Брежнева и тут же отбросил эту мысль.

— Так, — вдруг прервал свой рассказ Брежнев. — Смотрю ты, Коля, мне не веришь. И обижаешься за прежнее. Давай-ка вот что… Сейчас выпьем чаю, передохнем от дел. Перекусим, а потом еще поговорим.

Вызвал звонком помощника и попросил принести чаю и бутербродов.

— Или ты будешь кофе? Попробуй нашего салями, обязательно, — предложил Брежнев Месяцева. Со вкусом выпил чашку чая, закусив нессколькими бутербродами. Месяцев несколько смущенно последовал его примеру, но потом неожиданно для себя самого почувствовал аппетит.

— Ты, Коля кушай, не стесняйся, — с явным удовольствием наблюдая, как гость угощается бутербродами, поощрил его Брежнев. А пока он выполнял наказ генсека, Брежнев зубочисткой начал ковырять в зубах, в процессе очистки, с интересом рассматривая добытое.

«Ну, Ильич запустил хозяйство, тут цельный мясокомбинат можно открыть, ну, в крайнем случае — цех. А воняет-то как…, - развеселился Викторин.

— Тебе, Витюша, легко смеяться. А мне, между прочим, челюсть в Отечественную войну на Малой земле поранило. Сколько лет мучаюсь. Да, кстати, это ранение я получил, защищая и такого паразита как ты. Здоровья не жалел, за ценой не стоял, смерти в глаза глядел. Наши врачи и немецкие мне челюсть делали, но все равно, уже как мама родила не вышло. Вот все время и шлепаю челюстью, а всякие оппортунисты и буржуазные подпевалы надсмехаются. Пошел ты на…. И говорить с тобой не буду буржуйский подпевала. — ответил обиженный на злую шутку над «зубной проблемой» Брежнев.

— Ну, прости, Ильич, я не прав, извини честное слово. Я тебе компенсирую моральные издержки.

— Чего?

— Займусь усиленным восстановлением сосудистой системы, и других особенно нужных тебе, ну ты понимаешь, мест организма. Мир?

— Ну, если восстановишь. Посмотрим на твое поведение.

— Восстановлю, не сомневайся, — успокоил его Виторин. Потом, вспомнив, о чем разговаривал его «шеф» с гостем, он вспомнил некоторые идеи из будущего телевещания, ставшие популярными в конце восьмидесятых. И р ассказал о них Леониду Ильичу.

— Немлохо, неплохо. Вот и предложу эти идеи Николаше», — согласился Брежнев.

Разговор продолжался еще несколько часов, после чего машина отвезла Николая Николаевича домой, к заждавшейся супруге.

Еще через несколько дней у Гостелерадио СССР появился новый начальник. А потом начались неторопливые и незаметные вначале перемены.

Сначала телевидение неожиданно начало работать в невиданное ранее время, с шести часов утра. Одновременно с исполнением гимна СССР по радио включалась запись оркестра по телевизору. Викторин, вспоминая обычную программу передач восьмидесятых, представлял, как сильно пришлось напрячься Гостелерадио с содержанием передач. Но Месяцев достойно справился с этой сложнейшей задачей. Утром два часа шло представление с названием «Доброе утро, страна». Начавшись, как простое повторение вечерних новостей с вставками музыкальных номеров, оно постепенно превращалась в современную двухчасовую увлекательно-развлекательную передачу с новостями вперемешку с музыкальными номерами, шуточными заставками, отрывками концертных выступлений, мультфильмов и живых персонажей в коротких интервью. Особую популярность приобрели именно эти интервью, представлявшие собой бытовые сценки, снятые в самых разных условиях по всей стране. Оказалось, что необычайно почетно сказать: «Привет, страна!» — прямо от какого-нибудь станка или из-за руля выходящего в рейс автомобиля или самолета. Выполни план, предложи реально работающее рацпредложение — и сможешь сам поздравить с экрана родственников и знакомых за отпущенные на это одну-две минуты. Заканчивалась передача обязательным показом комплекса утренней гимнастики, выполняемого кем-нибудь из знаменитых спортсменов. Днем, в обычные дни, явно для пенсионеров и домохозяек, кроме повтора вечерних фильмов, в ход пошли театральные постановки, причем всякие «Гамлеты» и «Джульетты», «Веселые вдовы» и прочие оперетты Кальмана получались на советской сцене удивительно недурно. В девятнадцать — девятнадцать тридцать начинался фильм. Причем часто шли не приевшиеся производственные картины, а что-нибудь новое и интересное. Начиная от детектива «Следствие ведут Знатоки», новейшего сериала «Государственная граница» до фантастического кино «Туманность Андромеды» или нового, только что снятого многосерийного фантастического фильма по популярной книге знаменитых фантастов братьев Стругацких «Обитаемый остров». Приключения космонавта Максима Каммерера на планете, пережившей ядерную войну, неожиданно понравились даже Леониду Ильичу. Во внутреннем диалоге с Викторином Брежнев заметил, что это — настоящий коммунист в подполье во время Гражданской войны. А его соратников — «выродков» из Сопротивления назвал эсерами, готовыми на громкие теракты ради своего понимания справедливости и ничего не понимающих в законах развития общества. Единственное, что раскритиковал Брежнев — слишком короткие серии. Пришлось Месяцеву объяснять Генеральному, что иначе коллектив просто не успевает выпустить следующую серию к требуемой дате. Популярности «Семнадцати мгновений» «Остров» так и не достиг, но пользовался заслуженным успехом.

Кроме фильмов, большой популярностью продолжали пользоваться передачи «Международная панорама», «Что? Где? Когда?», «Клуб кинопутешествий». В дни школьных каникул утром, перед повтором вечернего взрослого фильма, и около пяти часов вечера шли фильмы для школьников, в том числе очень популярный польский сериал «Четыре танкиста и собака», «Приключения неуловимых», сказки народов мира, сборники мультфильмов. Ну, и конечно каждую субботу Леонид Ильич с нетерпением ждал восьми часов вечера, чтобы посмотреть свой любимый телевизионный театр миниатюр — «Кабачок «Тринадцать стульев». Впрочем, в этом Генсек был не одинок. Передача пользовалась таких успехом, что участвовавших в ней артистов обычно вспоминали именно под фамилиями персонажей, а не под настоящими именами.

Второй канал телевидения, появившийся во многих районах, днем обычно показывал научно-популярные и спортивные передачи, а вечером — передачи местного телевидения.

Третий канал был чисто спортивным, но пока он охватывал только европейскую часть страны и то не полностью. Планировалось, что за пару лет три канала будут транслироваться на всей территории страны, а местные телецентры появятся в каждой республике, включая автономные и даже в областях, в первую очередь, в РСФСР.

На радио изменений было меньше, но кроме обычных радиостанций, появилась музыкальная молодежная радиостанция, передающая легкую музыку двадцать четыре часа в сутки. При этом, кроме советских вокально-инструментальных ансамблей, она транслировала и зарубежные мелодии. Причем в сопровождении легких шутливых комментариев, дающих «идеологически правильные» объяснения текстов песен. Поскольку они отличались от обычных скучных дидактически-назидательных передач, молодежь охотно слушала эту радиостанцию, называвшуюся просто и незатейливо «Музыка». Слушала и незаметно для себя впитывала правильную точку зрения.

[1]Советский фильм, 1952 г.

[2]Сын Г.Э. Цуканова, влиятельного помощника Л.И. Брежнева