Мой неожиданный сиамский брат

В тихом омуте

Андрей Андреевич Громыко с омерзением смотрел на, ковыляющего рядом человека. «Что же за люди то такие пошли — мразь на мрази. И такие вот работают в самом центре, где должна создаваться партийная идеология. Чистыми, так сказать руками. О времена, о нравы!»

Понятно, что сразу после съезда партийный аппарат затаился. В конце концов, Генеральный Секретарь не сменился, был избран практически старый состав Политбюро, противостоять этому было как то… не с руки, если учесть, сколько людей в этом участвовало. Утвердили же предложения по реформам на съезде. Да и возможности роста после реформ появились у многих. Расформировали ЦК компартий союзных республик, зато вместо них создали региональные комитеты. Которых оказалось элементарно больше и, значит, шанс на карьерный рост появился у куда большего количества людей, сидевших в партийных аппаратах. Но потом, неожиданно выяснилось, что карьера идет не у всех, а интересы республик теперь защищать не так просто, как раньше. Не пойдешь в ЦК той же КПУ и не попросишь, чтобы при «распределении фондов» учли интересы именно твоей Полтавской области. А ЦК в свою очередь попросит кого надо в Москве… и всем хорошо, кроме русских, у которых своей партии и своего республиканского ЦК нет. А теперь все в одинаковом положении, более того — региональных комитетов у русских больше, и в новом Политбюро представителей Российской федерации тоже стало больше. Да и сам Брежнев менялся непредсказуемо, словно забыв все предыдущие негласные договоренности. Да, ввели вместо первых секретарей ЦК должности президентов республик. Которые, если подумать, ничего не значили, всего лишь дублируя посты председателей Верховного Совета. Тем более, что все серьезные вопросы все равно решались при участи Политбюро и прочих партийных органов. Так что многие из бывших глав республик были несколько обижены…

Поэтому, как только до всех стали доходить нехорошие последствия принятых решений, аппарат начал потихоньку консолидироваться, подыскивая единомышленников. А оружия для борьбы с новыми идеями Генсека у региональных партийных элит было достаточно — пока… По крайней мере они в этом были уверены.

Потратив два месяца на согласование позиций по здравницам, санаториям да через верных людей — представители партийно-национальной элит уяснили, что существуют две группировки, интересы которых разошлись сразу по окончании съезда. Одна — сам Генсек и верные ему люди, включая руководство КГБ и большую часть его аппарата, большая часть военных руководителей, аппаратчики, получившие реальные преференции. Вторая группировка — группировка Громыко — Черненко — Устинова, оттесненная от своих постов и стремящаяся к реваншу. Ведущим в этой связке был все же Громыко, «мистер «Нет», почти бессменный министр иностранных дел СССР, человек иезуитской хитрости. К ней примкнули и разгромленные остатки консерваторов — сусловцев и прочих. Примкнули, чтобы не быть окончательно оттесненными от власти.

Первую встречу для определения позиций сторон — назначили в санатории, принадлежавшему Управлению делами ЦК КПСС, по странному стечению обстоятельств, том же самом, в котором до съезда Громыко договаривался с Сусловым. В этот санаторий снова лег на обследование член ЦК КПСС Громыко, и в то же время в санатории оказался Петр Александрович Родионов, заместитель директора Института Марксизма-Ленинизма, Директор института был недавно арестован за измену Родине, «исполняющего обязанности» назначили со стороны, причем из кадров Госбезопасности, и Родионов был этим сильно недоволен.

Поэтому сегодня Громыко вышел из процедурного кабинета, где дышал кислородом на какой-то немецкой машине и, кашляя после процедуры, прошел коридором к другому кабинету, где у академика был назначен массаж. Дверь была на замке. Прислушавшись, Громыко понял, в чем дело.

— Ходок старый… — выругался он, стуча в дверь условным стуком. За дверью раздалась какая-то возня, потом, минуты через три дверь открылась. Внешне все было уже совершенно пристойно. Девица, одетая в очень короткий медицинский халатик, длиной короче, чем обычный, заканчивала массировать лежащего мужчину, укрытого по пояс покрывалом.

— Заходи, Андрей Андреевич… Я тут… кхе-кхе… задержался немного. Сейчас оденусь.

«Совсем страх потеряли, — подумал Громыко. Что в обычных институтах вся профессура спала со студентками и аспирантками, было давно известно. Девушкам защититься без этого было практически невозможно. — Но такие люди — и в Институте Марксизма-Ленинизма… Моральное разложение, тем более в таком ответственным месте. По правилам — сразу клади партбилет на стол и пошел отсюда. Подбросить, что ли в Политбюро идейку, что в ИМЛ не все благополучно… тем более — сейчас. А то совсем страх потеряли…»

Академик медленно оделся, подмигнул Громыко и предложил пройтись.

— Заходите еще, Петр Александрович, — с намеком сказала медсестра.

— Обязательно зайду, кисонька. Обязательно…, - ответил Родионов.

Дверь закрылась.

И они не торопясь пошли по коридору.

— С ума сошел? — наконец спросил Громыко.

— Да ты что, Андрей Андреевич, дело-то житейское…

— Ты цитатой Ленина прикройся, — грубо оборвал его Громыко, — Из цитатника Ленина, который твои девятый год готовят, и все никак закончить не могут.

Родионов[1] промолчал. Аморалка — такое дело, за которое и соратники могут приложить по полной программе. Особенно в настоящее, трудное для всех время.

— Ну не злись, Андрей Андреевич. Бес попутал.

— Мне то что… — внезапно успокоился Громыко — тебе перед товарищами по партии отвечать, не мне…

— Товарищи партии… да-а, — протянул собеседник. — Ты мне лучше скажи конкретно, товарищ Громыко, как член партии члену партии — вот что у нас сейчас в партии и стране происходит, а?

Легкомысленная интонация и непристойные намеки не соответствовали серьезности обсуждаемого вопроса. Громыко застал еще те времена, когда за такие разговоры, да что там — за намеки на них можно было получить «десять лет без права переписки», поэтому посмотрел на Родионова так, что тот невольно поежился.

— Ну и что в ней такое происходит? Ну-ка, поясни, чего я не знаю…

— А то ты не знаешь. Генерального секретаря словно подменили…, заслуженные кадры шельмуют. Республиканские партии разгоняют… Новый тридцать седьмой готовят?

— Охренел? — уже не сдержался бывший министр иностранных дел, непроизвольно оглядываясь, и снова посмотрел на замдиректора. Да так, что тот испугался уже по-настоящему.

— Да ты чего, Андрей Андреевич… — заканючил Родионов. — Я же преданный делу партии человек…. Понимаю, как дела делаются… Но и ты пойми — нельзя так с партией. Полный отказ от ленинской политики партийного строительства, дискриминация национальностей. Так и до отмены союзных республик дойдет. Волюнтаризм. Кончится, как у Хрущева. Или ты так не думаешь?

— А еще кто так думает? — надавил на собеседника Громыко.

— Многие, — попытался уклониться Родионов, но не выдержав пронзительного взгляда «мистера Нет», ответил. — Например, Кунаев, еще — Кравчук и Титаренко с Украины, Багиров и Везиров из Азербайджана, Демирчан, Арутюнян…

— Понятно, — неожиданно оскалился в подобии улыбки Громыко. — Сколачиваете оппозицию?

— Какая оппозиция, Андрей Александрович, вы что…, - совсем перепугался Родионов. — Просто собирались единомышленники, обсудить происходящие события в порядке партийной демократии…

— Ладно, ладно, не тушуйся, — подбодрил его Громыко. — Не вы одни волюнтаризм и нарушение партийных норм разглядели. Значит так… — и он начал инструктировать своего будущего союзника, где, как и когда собрать сторонников. Одновременно думая: — «Соратники, вашу мать так… Плечом к плечу… Противно, но придется терпеть эту мразь… пока. Но погодите, сволочи. Вот возьмем власть, я вам все прегрешения припомню. Вот тогда увидите, что такое настоящий тридцать седьмой, самки собаки…» — в тоже время в глубине души понимая, что ничего он им не сделает. Потому что придя к власти, все равно надо на кого-то опираться. И придется терпеть эту слизь рядом с собой.

— Все понял? — грозно посмотрев на Петра сверху вниз, закончил инструктаж Громыко.

— Да, Андрей Андреевич, — подобострастно закивал Родионов.

«Еще на колени упади, сволочь, — брезгливо подумал Громыко. — Нет, с такими кадрами каши не сваришь. Ладно, лишь бы до нужных людей весточку донес, а там…» — Через два месяца Он в Узбекистан решил отправиться. К этому все планы и привязываем. Ясно? Ну, бывай…

Пожав холодную и потную руку внешне совершенно впавшего в прострацию академика, Громыко развернулся и пошагал к себе в номер.

«Собака сталинская! Ничего, поможешь нам сокрушить брежневскую клику и сам в отвал пойдешь. Это тебе не с буржуями разговоры разговаривать и кофе пить… Надо будет еще с Патиашвили о тебе посоветоваться. Он из молодых, да ранних, что-нибудь придумает…» — теперь, когда его никто не видел, академик резко изменился и теперь уже не выглядел ни униженным, ни оскорбленным. Теперь это был уверенный в себе, властный мужчина, в полном, как любит говорить Карлсон из детской книги, расцвете сил. А заодно — и амбиций. Не какой-то там простой ученый, заслуживший свое положение вылизыванием начальству и написанными полезными книгами, а бывший второй секретарь в Грузии и бывший главный редактор журнала «Агитатор». Пусть в Грузии был всего лишь четыре года, но знакомства остались. Да и на посту редактора кое-какие связи приобрел. Поэтому в новой структуре власти надеялся на большее, чем захудалый пост ничего не решающего начальника института, пусть даже такого, как ИМЛ…

А в это время в Узбекистане Рашидов, бывший первый секретарь ЦК, а с этого года, после очередной реорганизации, по просьбе самого Леонида Ильича сменивший этот, уже не существующий пост на вновь введенный пост президента республики, встречал очередного гостя из Москвы. Сам Шараф Рашидович не был так уж близок к Брежневу, но умело пользовался его слабостями и предпочтениями. У прежнего, так сказать, Брежнева была слабость к наградам и подаркам. Причем не из-за особой жадности или скопидомства. Леониду Ильичу был приятен сам факт внимания. Рашидов умел этим пользоваться. Подарки хозяину страны и его приближенным дарили во всех республиках. Но никто не умел делать подарки лучше Шарафа Рашидова, который знал вкусы и пристрастия московских начальников. Приезжая в столицу, Рашидов устраивал роскошные обеды в представительстве республики и своей резиденции, приглашая на них нужных людей, которые потом ему отвечали благодарностью. Тем более, что бывший секретарь, а ныне президент, знал, что пока Узбекистан дает стране хлопок, ему многое простится. Только вот хлопка получалось меньше, чем планировалось. А хотелось показать себя с лучшей стороны, поэтому все занимались приписками. Рашидов же закрывал на это глаза… Теперь же, неожиданные изменения в поведении Леонида Ильича заставляли президента Узбекистана волноваться. Он даже не полетел в Москву. Как это обычно делал, решив пересидеть непонятные времена у себя в республике.

Но, похоже, пересидеть не удалось. Сначала позвонил Брежнев:

— Шараф Рашидович, три миллиона тонн хлопка точно будет?

— Будет, Леонид Ильич, — заверил Рашидов Генсека.

— Это хорошо, Шараф. Заеду через пару месяцев, покажешь как там у тебя жизнь…

Неожиданно после этого звонка к нему зачастили гости. Сначала из кавказских республик, потом из самой Москвы. С различными намеками, которые Рашидов «не совсем понимал». Вот и сегодня ждали члена редколлегии газеты «Правда» Валерия Болдина, известного своими хорошими связами в аппарате ЦК. Все знали, что бывший член ЦК Горбачев планировал взять его помощником секретаря. Но в связи с пертурбациями последнего времени Болдин пока оставался на прежней своей должности начальника сельскохозяйственного отдела редакции. У Рашидова была интересная особенность, располагавшая к нему людей самых различных рангов и званий. Глава Узбекистана частенько встречал приезжавших в республику высоких гостей лично, в том числе министров, хотя по протоколу не обязан был этого делать. Таким образом, человек, который был рангом ниже Рашидова, чувствовал себя при этом немного неловко и уже не мог отказать никакой его просьбе. Но чтобы Шараф Рашидович лично встречал журналиста, даже и члена редколлегии столь представительного органа печати — никто припомнить не мог. Поэтому заволновались уже не только в аппарате президента, но и на местах и джае в региональных комитетах. Тем более, что недавно на место старого главы КГБ в республику назначили протеже самого Андропова — полковника Нордена. Новый начальник привез с собой несколько сотен «варягов» из России, а множество местных кадров уехало по обмену должностями в другие республики. И теперь никто не мог быть уверен, что за ними не следят и их разговоры не прослушивают.

Встречали московского гостя прямо у трапа. Кроме Рашидова, среди встречающих был только секретарь регионального комитета партии и представитель министерства сельского хозяйства Узбекской ССР. Встречали Болдина прямо у трапа.

— Товарищи, у нас гость из ленинской «Правды», — торжественно объявил после обмена рукопожатиями Рашидов, повернувшись к остальным встречающим. Все зааплодировали, словно на митинге.

— Товарищ Рашидов, Шараф Рашидович, я простой представитель советской печати, — смутился даже самоуверенный Болдин.

— Не простой, дорогой Валерий Иванович, — усмехнулся Рашидов, — представитель самой важной в нашей стране газеты. К тому же из столицы нашей Родины и информированный о самых последних событиях, о которых мы тут, в провинции, не знаем, — незаметно для окружающих подмигнул президент.

— Преувеличиваете, уважаемый Товарищ Рашидов, — Болдин уже успокоился. Похоже, «хитрый узбек» все-таки кое-что знает и на что-то решился. Так что разговор тет-а-тет должен состояться.

Действительно, после обеда в спецбуфете Приавтельства и короткого разговора о сельском хозяйстве, Рашидов предложил Болдину отдохнуть в гостинице, где для него уже приготовили номер. Отвезти же туда он собирался лично, на своем персональном автомобиле. По дороге почему-то свернули на окраину города и остановились в поле.

— Посмотрите, дорогой Валерий Иванович, как красив закат у нас в Узбекистане, — предложив выйти из машины и немного подышать свежим воздухом, Рашидов отвел московского гостя на несколько шагов в сторону от машины. И развернувшись лицом к полю, сделал вид, что любуется закатом.

— Красиво, Шараф Рашидович, — согласился Болдин. — Вот только небо… тревожно-красного цвета.

— Красный — цвет нашего знамени, — улыбнулся Рашидов.

— Вы абсолютно правы, товарищ Рашидов. Именно красное знамя, знамя коммунизма и ленинизма — наше, — согласился Болдин. — Вот только некоторые… товарищи… в Центре… отступают от ленинских норм и тем самым позорят наше знамя. Прикрываются при этом якобы ленинскими же цитатами о творческом развитии теории. А сами… хотят получить неограниченную единоличную власть вместо ленинского коллектинвого руководства. И в этой борьбе… они готовы пойти на любые меры. Например, расследовать деал о якобы имеющихся фактах приписок и взяток… — намек Рашидов понял, но ничем своего отношения к словам Болдина не проявил, продолжая невозмутимо смотреть на быстро темнеющий горизонт. Потом развернулся к Болдину и глядя ему в глаза, сказал.

— Знаете, Валерий Иванович, был у нас один хороший сотрудник, служил хорошо, честно, а потом попался на взятке. Чтобы проверить человека, нужно назначить его на ответственную должность. Только это поможет проявить его настоящие качества. Понимаете?

— Вы совершенно правы, товарищ Рашидов, — осгласился Болдин, мучительно размышляя, как понимать смысл слов главы Узбекистана.

— Ночь на дворе, заметил Рашидов. — Пора намотдохнуть, товарищ Болдин.

И больше не сказал ни слова до самой гостиницы. Порощался, надо признать, очень тепло, даже по-дружески. Но Болдин уже понял, что их Рашидов не поддержит. Хотя и против не выступит. Так что побывав на следующий день в Министерстве Сельского Хозяйства, он поспешно улетел назад, в Москву…

Сразу после того, как Болдин улетел, Рашидов лично позвонил в Москву. И пригласил в Узбекистан министра радиотехнической промышленности Петра Плешакова, чтобы развивать в республике высокие технологии. И его Шараф Рашидович лично встречал у трапа самолета. Потом он долго общался с министром, рассказывал об успехах и возможностях республики, о планах по постройке трех заводов — в Ташкенте, Фергане и Самарканде, где работали бы профессиональные технические кадры. После этого разговора была дана команда на строительство первого такого комплекса, причем вместе с заводом строился и городок для рабочих…

Примечания:

[1] В нашей реальности — доктор исторических наук, работал в отделе пропаганды ЦК, а затем — главным редактором журнала ЦК КПСС «Агитатор». С 1964 года по 1971 работал вторым секретарем ЦК Компартии Грузии. Избирался кандидатом в члены ЦК КПСС. Был депутатом Верховного Совета СССР двух созывов.