Мой инфантильный супруг (СИ)

Глава 4

Замужняя жизнь началась неплохо. Я не беру в расчет дни моей горячки, из-за которой я пребывала в бреду и из-за которой в Дасинке начали вспоминать мои любимые цвета, чтобы сколотить мне красивый гроб. Отнюдь. Я лишь смотрю на череду похожих друг на друга дней и понимаю, что, должно быть, эта рутина не так уж и плоха. Не по нраву мне встряски да всполохи, поворачивающую указательную стрелку жизни в ином направлении. Многие жалуются на эту скуку, называют бренным существованием, не понимая особую прелесть в том, что ты уверен в завтрашнем дне. Моя жизнь расписана, как общественные повозки в городах. Странька в неё, правда, спустился, как дохлый голубь, которого в небе подстрелили. Уж дюже неожиданной свадьба вышла. Но прелестной рутины она не изменила вовсе.

Это утро ничем не отличалось от двух других. Усевшись на перевернутое ведерко, я перебирала собранный дасинский лук. Он на репчатый лук похож, только шейка у него крупнее и собирают его раньше. Корешки у него длинные, их и приходится ножичком срезать после того, как лучок на солнышке подсохнет. Рядом со мной, усевшись прямо на сухую землю, сидела Феноила. Та на огороде своем лук не растила, у дочки её на него аллергия была, а потому мне помогала, дабы я ей потом один мешок отдала. Сама-то она его сильно любит. Целыми сковородами жарит. Слева от меня, надрываясь и пыхтя, трудился муженек, вооружившись тяпкой. Пропалывать грядки странька не умел вовсе, уже два куста картошки мне зарубил. Пользы от него, как от колорадского жука. Но уж дюже рвется помогать, да и опекой своей донимает. Справа в сторонке, где раньше лук рос, совокуплялась Пани моя с бычком, которого Вешка мне обещалась привести. Потому атмосфера сегодня была даже романтичная.

— А она конфету в рот всунула и носится с ней. Я ж говорю, ты, доча, конфетку-то прожуй. Подавишься, а потом лекаря тебе звать придется, укол тебе делать будет. Ну, пугать её пытаюсь. И шо ты думаешь? Посмотрела на меня и дальше понеслась.

— Бабуля моя со мной никогда так не церемонилась, — я громко чихнула, кивнув муженьку, что подорвался желать мне здоровья, — о, правду, видишь, говорю тебе. Она, ежели видела, шо я дурню творю, просто говорила мне: «Ты умрешь». Она меня этой фразой когда-то разбудила даже.

— Бабуля твоя женщина золотая. Она ж с родителями в другую деревеньку перебралась?

— Да, хотя до последнего не хотела. Но этот домишко маленький, ей деваться было некуда.

Феноила понимающе кивнула. В Дасинке избушки небольшие и построены причудливо, словно их плотники с похмелья делали. Но да нам не жаловаться: есть крыша над головой, и хорошо. Слева послышался жалобный хруст. На землю полег третий куст картошки.

— Гулял бы сейчас да цветы нюхал! Шо ты, вредитель, мне урожай портишь! — вытерев пот со лба, я, прищурившись, посмотрела на Лоинела. Солнце светило прямо в глаза.

Странька виновато понурил голову.

— Не ругай ты его, — Феноила тепло улыбнулась, — он, как может, помогает.

Не стала я говорить, что так дети обычно помогают. Так помогают, что потом только хуже становится. Да ведь и желание помочь зарубить не хочется. Вон как старается. Каждую лишнюю травинку убирает.

Подружки мои Лоинела нахваливали. Когда я в горячку свалилась, он от меня не отходил, сам травы лекарственные молол, компрессы холодные ставил. Вешка, держась за сердце, сказала, что такое серьезное лицо у него в жизни не видала. То вечно харя придурковатая, а тут аки лекарь местный: и все умеет, и все знает. Это мне покоя-то и не давало. Таинственным муженек оказался. В постели опытен, развратен и ненасытен, лекарства делать умеет, хотя никому до того дня ничего не рассказывал, да и лицо то, что я на свадьбе увидала, всплывало в голове. О себе странька ничего не говаривал, на все мои вопросы лишь лыбу давил али в лес уматывал, а потому я решила на дело это…махнуть рукой. Не хочет и не надо. Не мне чужую душу теребить. Что мне на его прошлое смотреть, ежели он мне сейчас, гад этот колорадский, картоху рубит!

— Боюсь я, Анитка…

— Слухов о вампире том?

— О нем самом…Как сказали мне, так сердце в пятки и ушло. Ну, какой нормальный вампир в городок этот сунется?

Я кивнула, не зря Феноила боялась. Доча её, Рори, настоящей вампиршей оказалась. Ничего в ней от крови человеческой не было. А вампирам-то это на руку. У них детишек мало рождается. В жены он Феноилку не возьмет, а дочку её себе заберет. А та ж в Рори души не чает, всю себя ей отдает. Городишко ближайший глиняными изделиями славится, да на этом плюсы его и заканчиваются. Запыленный, захламленный, с узенькими улочками, по которым две кареты еле протиснутся. Все дома красивые, под богатеев сделанные, в центре находятся, на окраине же одни развалины стоят, недобротно построенные. Делать в этом городке нечего. И представитель расы иной туда по воле своей навряд ли сунется. А тут судьба подарок прямо в лоб сунула.

Феноила посмотрела на страньку: тот, опершись о тяпку, слушал наш разговор.

— А ты шо уши греешь?

Лоинел очаровательно улыбнулся и помахал мне ручкой. Так мило, что аж луковицей ему зарядить захотелось.

— Упрячешь Рори мою, ежели принесут его черти сюда? Не любит она с Вешкой и с Гестой сидеть, а к тебе бежит, будто ей тут медом намазано.

— Я-то прикрою. Да ты-то как оправдываться собралась? Вампиры — не люди, им лапшу на уши трудно навешать.

Лоинел в сторонке задорно хихикнул.

— Скажу, шо обманули его про беременность мою. А я сбежала, потому шо разлюбила.

— Врун из тебя, как из Гоги известный певец.

— Да постараюсь я. Ради Рори моей.

— Усилия твои не стоят просроченного творожка. В Лилинку вон умотала бы на время. Туда ни один адекватный вампир не сунется.

— Потому что далеко?

— Потому что жители там староверы на голову ушибленные. Они ежели вампира завидят, будут с кольями вместо корзинки ходить. На детей их злоба почему-то не распространяется.

— А, может, и верно…

Отрезав корешки очередной крупной луковицы, я подскочила на ведерке, когда муженек, подкравшись ко мне сзади, опустил свою ладонь на мой лоб.

— Ты, Лоинел, меня так не пугай. Я все вперед мыслей делаю, а в руках у меня нож. Не рисковал бы ты. Ножик в печень — в этом мире никто не вечен.

Муженек в очередной раз рассмеялся. От дурачок. Ему палец покажи — хохотать будет.

— Температуры больше нет, я очень рад.

— Странно, шо ты заболела вообще. На свадьбе, как кобыла, скакала, а тут слегла, — Феноила довольно оглядела весь лук, который мы обрезали.

— И то верно. Вишь зараза какая внезапная.

— То на мужиков иммунитет работает, — подружка моя встала с земли, отряхивая платье, — я как от вампира понесла, мне тоже плохо сделалось.

— Спасибо, шо помогла мне.

— Спасибо на хлеб не намажешь и в стакан не нальешь. Жду свой обещанный мешок.

Лоинел дернул меня за рукав.

— Нам бы тоже домой пора. Не надо тебе тут долго сидеть. Только выздоровела.

— А на огороде кто работать будет? Ты? Шо б у меня огорода не было?

— Ну…

— Что ну? Разложи лук на земле, пусть еще подсохнет до завтра. И пошли…

— Очень вкусно! — откусив мякоть свежего хлеба, Лоинел без привычного для меня хлюпанья аккуратно отправил ложку супа в рот. В золотистом бульоне покачивались листья собранной сегодня утром петрушки, а со стороны печки шел ароматный запах пирожков, приготовить которые я решила совершенно спонтанно. Горящая на столе свеча бросала желтоватый отблеск на кружку парного молока, рядом с которой в маленькой плетеной корзинке лежало привезенное Вешкой печенье.

— Ешь-ешь, не разговаривай.

Я в очередной раз посмотрела на забинтованную ногу муженька, которую тот выставил в сторону. Не моя это вина, а совесть все-равно изнутри раздирала. Я ведь его надоумила к кузнецу в помощники идти работать. У него и получалось все ладно, даже Вешкин муж Лоинела похвалил, сказал, что парень с оружием хорош, затачивает лезвия, как надо. Все хорошо было, пока странька себе на ногу кувалду не уронил, еще и об наковальню не ударился. Палец большой себе сломал и ходить пока нормально не может, прихрамывает из-за того, что всю ступню на пол не опускает. Шид, как бы ни хотел, Лоинела в кузницу не взял. Оружия у нас мало. Работа тяжелая: то подковать, то лопаты с тяпками починить, то железо принесенное в вещицу полезную переплавить. А муженек мой даже с кувалдой не справился, не его это — тяжести таскать. Мы цветы нюхать любим.

Жалко мне его. Неделю живем вместе, мил он мне стал. Как брат младший, за которым глаз да глаз нужен. Сяду я вечером на краешек кровати вязать, а он ко мне под бок притулится и сопит, засыпает. Иду на огород, а он за мной бежит, что ни найдет, все показывает с глазами горящими. Подумалось мне вчера, что Лоинел мой, как кот: помощи от него никакой, но уж дюже потискать иногда хочется.

— Спасибо, разбалуешь ты меня готовкой своей! — поднявшись из-за стола, странька взял кружку молока и пирожок.

— Во дворик пойдешь?

— Угу, — откусив сладкое угощение, Лоинел похромал на крыльцо. С улицы тут же раздалось кряканье уток и гогот гусей.

— Не корми их пирожком, ешь сам! — крикнула уже вдогонку, услышав все то же «угу». Все-равно ведь накрошит, а птицы знают и к нему уже издали несутся.

Сидевший на спинке стула сокол, которого странька Разом кликал, вылетел за хозяином через открытое окно. Спросила я у муженька, зачем тот птице имя такое странное дал. Оно ж как число звучит. Раз. Ну, давай тогда Двойку и Тройку заведем. Ответа я вразумительного не получила. Тот опять лыбу свою давить начал да плечиками пожимать. Ничего мне, гад, о себе не рассказывает. Хотя, то и верно. Через месячишко, того и гляди, разведемся, к чему секретами делиться. Может, то я его обидела? Я ж даже вещи полностью разбирать не стала, они у меня так в уголочке и стоят…

Убрав со стола да вытерев мокрые руки о передник, я закатила пышный рукав, рассматривая лавровую веточку. И не лавровая она вовсе. Листочки редкие и как будто пожухлые, но из-за прожилок чудных красиво выглядят. Стебелек вокруг руки не прямо идет, а вьется. Днем метка золотистым, как положено, отливает, а ночью — серебряным. Странно это, отличается от Вешкиной. Таинственный уж очень муженек. Но не вампир и хорошо. Я проверяла, я ему ночью под нос чеснок пихала. Феноила говаривала, что у многих кровососов аллергия на лук и чеснок. Но тот как спал сном младенца, так и продолжил. Утром только к рубашке долго принюхивался. Я ему на нее настойку чесночную случайно разлила.

Ну, да ладно. Поздно уже, спать пора идти, надо ребенка звать. Выйдя на крылечко, я посмотрела на полную голубую луну, висящую прямо над чернеющим вдалеке лесом. Красота. Вешкин мужик наверняка сегодня с детишками там носиться будет без штанов. На лавочке у избушки мужа не оказалось, зато десяток уток доедающих пирожок был. Ох, и получит этот странька у меня.

Свернув за угол, я заглянула в хлев, где в полудреме стояла брюхатая Пани. Но Лоинела тут тоже не было. Весь двор обошла, как в воду канул, черт хромоногий. Уже когда руками махнула да к крыльцу пошла, вспомнила, что поодаль кучкой сено навалено, где странька валяться любит, вместо того, чтобы работать. Туда и пошла пропаже пилюлей вставлять. Она там и валялась. Ручки за голову закинула, травинку во рту пережевывает да на луну любуется. Не люблю я мысли людские тревожить, да только так и получается. Увидел меня и лежит улыбается. Я ему носком по бедру и пнула. Нечего с рожей такой довольной сидеть. Лоинел рассмеялся, похлопал по месту рядом с собой. Или мазохист, или дурачок. Думается мне, что второе.

Села рядом с тяжелым вздохом. Теперь-то понятно, чего странька в дом идти не хочет: сено теплое, ветерок прохладный, луна свет на пшеницу бросает…Спать тут я, конечно же, не буду. Посмотрела на мужа, тот с улыбкой грустной сидит. Не по себе даже стало как-то. Да вот только не умею я людей приободрять. Понимаю, какое у кого настроение, ложь различать могу, а вот слова утешения найти…Ну, хоть убей, от бабули все переняла. А тут даже причина непонятна. Хорошее надо что-то сказать…

— Шо рожа кислая?

Молодец, Ани. С таким успехом можно белкам в дупло стучать и требовать у них огурцы. Натянула рукава до самых пальцев и отвернула голову. Там, на горизонте без штанов пронесся обернувшийся Вешкин муж.

— Ани…

О, заговорил. Я искренне попыталась сделать самое понимающее в мире лицо, но, судя по тому, как хихикнул муженек, уже второй раз моя попытка проваливалась. Но, он хотя бы улыбнулся.

— Шо?

— Давай не будем разводиться…

Ох, как в груди-то бухнуло. Так и захотелось его за щеку потянуть да обнять крепко-крепко. Приятно мне слышать это. Не тот он муж, которого я себе хотела, но, когда забочусь о нем, даже сил больше становится.

— Еда так сильно моя нравится?

— Очень, — Лоинел рассмеялся, кладя руки на согнутые колени, — и ты нравишься…Давно уже…

— Конечно, я всем нравлюсь.

— Я правду говорю. Я рад был, когда жениться позвала, — муженек покраснел. Я же вновь отвернулась. У самой на щеках румянец разгорался. Как дети малые, все признания эти смущают до ужаса. Не разводимся, так не разводимся, и дело с концом.

Я попыталась встать, но вокруг моего запястья в крепкой хватке сомкнулись мужские пальцы, с силой дернувшие меня назад, из-за чего я, потеряв равновесие, рухнула в сено. Должно быть, оправдывая все непредсказуемые и странные вещи, я ограждала свою мирную и тихую жизнь от чего-то нового. А новое — не всегда есть хорошее. Почему-то эта мысль крепко засела в моей голове, вновь всплывая именно сейчас, когда на меня смотрело совершенно другое лицо. Безумным оно выглядит потому, что так падает свет. Из-за него же и глаза кажутся лихорадочно блестящими. С силой вжимает в сено потому, что супружеский долг никто не отменял, а запястья держит, потому что знает мой характер и то, что я могу внезапно ударить. Все просто. Ведь не может мой инфантильный муженек корчить такие физиономии.

Его дыхание опаляет щеку, губы впиваются напористым поцелуем, сбивающим дыхание и приносящим вкус жеваной травинки. От одного этого поцелуя все тело превратилось в уголек, который бросили в костер. И лишь в эти моменты все мои оправдания жалко меркли и затухали под неожиданно мощным мужским телом нависающим сверху. Разорвав поцелуй, Лоинел отстранился, внимательно посмотрев мне в глаза.

— Хоть ты…Ты от меня не уйдешь?

Все возбуждение как рукой сняло. Вместо него вдруг пришла жалость. Не знаю почему. Должно быть, мне хватило только одного этого взгляда. Какого-то мертвого взгляда…Надеюсь, что выведаю у этого молчуна его прошлое, но, думаю, оно не из самых приятных.

— Ну, ежели ты от меня сам не сбежишь, то не уйду.

Лоинел улыбнулся и покачал головой.

— Не сбегу.

— Тогда спать пошли, хромоногий мой.