Утро в Дасинке начинается рано. Едва первые лучи коснутся верхушки золотых колосков, деревня наполняется громкими криками петухов, ударами коромысел о деревянные ведра да громыханием повозок, отправляющихся в ближайший городок на продажу. Сперва тяжко ни свет, ни заря вскакивать, да потом помаленьку привыкаешь.
Выскочив на крылечко в одной длинной бесформенной ночнушке, я широко зевнула, потянувшись вверх за сцепленными руками. Чистый прохладный ветерок коснулся спутанных черных волос и босых ступней, о которые уже терлась соседская кошка, повадившаяся приходить ко мне за лакомствами. Ступеньки крыльца противно заскрипели, стоило мне спуститься вниз к большому бочонку с холодной водицей. Не было в доме мужика, а вечно просить Вешкиного кузнеца чинить разваливающийся домишко, совесть не позволяла. Порою, я и сама за молоток бралась. Да вот только полку прибить — это не крыльцо починить. Умыв лицо, я окинула взглядом свою избу, уперев руки в бока. Пускай и наследство родительское, но старо как этот мир. Дворик у меня, хотя и маленький, но аккуратный, забором с редкими досками обнесен, дорожка из камушков к дверце проложена. Домишко выглядит прилично, да вот дверца то и дело соскакивает, створки окошек отваливаются, все скрипит, и чуется мне, что наследие-то мне на голову когда-нибудь свалится. С избой рядом хлев есть, там Пани моя живет. Хлев маленький, на одну коровку рассчитанный, но протекает постоянно, сколько б я там крышу ни чинила. Пани у меня красавица: сама беленькая, коричневыми пятнышками усыпана, маленькая такая, а молока выдает столько, что в нем купаться можно.
Заскочив в дом, я села на табурет перед зеркалом в старой раме, взяв в руки деревянный гребешок. Волосы у меня длинные и чернющие, как смоль. Отрезать я их когда-то хотела, да матушка меня знатно тогда поругала, сказала мне, что волосы — то красота женская, не гоже их по плечи обрубать. Скинув ночнушку сероватую, я надела новенькое платьице темно-зеленушного цвета, повозившись с шнуровкой. Не рассчитала я, когда платье шила, что грудь моя такая пышная. Геста говаривала, что дамы из городов себе под платье кучу всего пододевают. Так ведь жарко же да и неудобно на огороде, как капуста, носиться. Заплела волосы в тугую косу, повязала косынку, повозившись с сережками круглыми, от матушки доставшимися, да вернулась во двор, кинув кошке кусочек рыбки.
Кур у меня не было, их всех хорь в прошлом году загрыз, а новых завести я не сподобилась: тот сарайчик небольшой, в котором они яички несли, совсем развалился. Потому я прямиком пошла к хлеву, в котором уже мычала моя Пани. Та приветливо лизнула меня по руке своим языком шершавым, послушно идя за мной к середке дворика. После утренней дойки, я отдавала её страньке нашему, что по утрам собирал скот на выпас, тут-то и вспомнился мне разговор вчерашний. Подставив под вымя ведерко да кинув коровке охапку собранного клевера, я надавила на один из коровьих сосков, направляя струю молока прямо в посудину.
Вешка и Феноила частенько меня ругали за то, что я всегда все в лицо говорю, без утаек. Я и сейчас страньке хотела все в рожу сразу выдать. Так ведь проще, чем ходить вокруг да около, как пьянчуги без грошей у тележки с выпивкой. Расскажу ему о ситуации да помощи попрошу. Имя вот только его подзабылось. Все странька, да странька, а как кликать его и не помню, вот дела. Набрав ведерко молока, я похлопала Пани по боку, унося посудину в дом. Буду из этого молока творог делать. Вынула из кожаного мешочка одну монетку медную да вернулась во двор, повязав попутно коровке веревку с колокольчиком. Я перегнулась через забор, вглядываясь на главную дорогу деревенскую, по которой вдалеке уже брело небольшое стадо. Странька всегда останавливался у каждого домишка, забирал скотинку, плату в одну монетку и вел их на луга. Сейчас ему о беде своей рассказать или потом у стенки зажать? Его после работы пастушьей сыскать трудно, все время в лесах ошивается, а сейчас ему скотину собирать надобно…
— Утро доброе!
Я повернула лицо в сторону мелодичного звонкого голоса. Странька был невысоким, а рядом с Вешкиным кузнецом и вовсе совсем мелким выглядел. С меня ростом поди, на кисть чуть выше. Улыбка на харе страньки от уха до уха, белоснежная и постоянно радостная, обнажающая две ямочки на щеках. Тело рельефное да дюже хрупкое, как тростинка, того и гляди на ветру сломается, а на теле-то ни одного шрамика! Ходит странька всегда ровно, не сутулится, и даже в рубахах своих грязных умудряется выглядеть аккуратно. А рожа у него смазливая. Геста говаривала, что бабам городским такие нравятся. Волосы золотистые, короткие, а брови темнее. Ресницы длиннющие, любая девушка позавидует, а глазюки цвета сиреневого, не видала таких прежде. И все аккуратное у него: и нос, и губы, и подбородок, — ни щетины нет, ни горбинок, ни растительности на гладкой коже. Яки баба, а не мужик, честное слово. И как такой семью-то нести будет?
— Поговорить мне с тобой надобно бы, — сунув в ладонь страньки монетку, я вывела Пани из дворика, с удовольствием подмечая, что детское выражение рожи у паренька сменилось искренним удивлением. Оно и верно. Мы со странькой никогда прежде не говаривали и дел общих не имели, а сегодня поди в лесе что-то сдохло, раз мы болтать будем.
— Сейчас? — паренек проследил за тем, как Пани, мотыляя головой, рванула в центр небольшого стада. Коровке моей этот странька полюбился. Слушалась она только меня да его.
— Нет, тебе работать сейчас надобно. Ты скотину на какой луг поведешь?
— На Шомовый.
— Там и поговорим пополудни.
Страньку я явно озадачила, хотя это дите даже тогда мне улыбку свою выдало. Не знает еще, на что его судьбинушка подписывает. Хотя, не вижу я в страньке мужа. Он мне дитем собственным больше представляется. Но да на время. Не сойдемся — разведемся. А коли по хозяйству помогать будет, да на рожон не полезет, там авось и поживем бок о бок. У него домишко неплохой, получше моего будет, и куры водятся. Лучше варианта мне не найти, окромя как в деревеньку другую перебираться, а это не по душе мне. Решено. Буду сегодня из страньки соглашение выбивать, хоть историями грустными, хоть кулаком по роже.
Сегодня я Пани рано не забирала, ждала, когда хозяюшки своих скотинок по домам разберут, а потому, придя на луг Шомовый, увидала на нем всего двух коровок да четырех козликов, что Гесте принадлежали. Пекло солнце сегодня особенно сильно. Пока грядки полола, совсем упарилась, а голова даже через косынку нагрелась, как котелок из печки. Погладив Пани по хребту, я хмуро огляделась, выискивая взглядом пастушка. Тот сидел в тени ветвистого дуба, вырезая из деревяшки какую-то фигурку. На секунду я помедлила, смущение какое-то одолело. Не на прогулку же деревенскую зову, а жениться его кличу. Вот уж смущаться мне не престало, да румянец все-равно щеки покрасил. Поправив на себе передник, словно это кардинально меняло всю ситуацию, я неспешно пошла к дереву, должно быть, впервые думая о том, какие слова стоит подобрать. В чистом голубом небе парил сокол. Недалеко от Дасинки была соколиная деревушка, где их взращивали. Странька там себе одного зачем-то купил.
Тот делом увлекся настолько, что меня и не заметил. А когда очи свои поднял, вздрогнул от неожиданности, после чего снова улыбнулся. Авось зубы ему когда-нибудь повыбивают, перестанет лыбу давить. Я нахмурилась, но села рядом, положив черную косу на плечо. Странька неуверенно сжал в руках еще неразборчивую фигурку, пряча её от меня, как дите незаконченный подарок от своей матушки. Рубаха его совсем потрепалась, а на штанах заплаток было больше, чем дырок в сыре. Вот же хухря*. Говор наш деревенский пастушок не очень понимал, многие слова переспрашивал, а потому попросить надобно так, чтобы странька сразу понял. Имя бы его тоже неплохо узнать, не гоже предложение делать да имени не знать.
— Как тебя кликать-то?
Странька отложил в сторону ножик и деревяшку, вскидывая вверх свои брови. Неча на меня так смотреть, у меня на имена всегда память плоха была.
— Лоинелом зовут…
Чудное имя, не для здешних мест. В Дасинке, чем проще у мужика имя, тем ему живется легче. Тепереча к вопросу основному его подвести надобно. Начать бы правильно…
— Помощи я у тебя просить хочу. Не знаю, кто еще выручить может.
Уже неплохо. Если б Вешка не надоумила, я бы уже в лоб ему предложение выпалила. Но этот хрупкий, и в башке у него цветы да радуга, а тут я с браком, как послание ада. Странька оживился, развернулся ко мне лицом, даже харю обеспокоенную состроил. Права была Феноила. Этому дурачку главное на жалость надавить.
— Что случилось, Ани?
Надо же, имя мое знает. Хотя, это я на имена плоха, а этот пастушок, может, только их и запоминает.
— Замуж мне надобно.
Странька видать не понял сначала. Сидел с рожей сочувственной, а потом вдруг поник. Глазища свои сиреневые распахнул и замер со ртом открытым. Вот так и разбиваются детские будни о быт семейный. Ладно, пояснить стоит.
— Рыцарь ко мне повадился. Предложение хочет сделать. Не люб он мне, да и за девками бегает, а отказать я ему ж не смогу. Придется за ним в город уезжать, хозяйство все бросать, которое от родителей мне досталось…
Лоинел нахмурился, о судьбине моей явно задумался. Значит, пора на жалость давить.
— Трудно деревенским в городе, все возвращаются. А коли муж еще поганцем окажется, то и счастья не видать. Сидеть да слушать сплетни, как супруг пред носом изменяет…
Пастушок вновь повернул ко мне лицо, выражение у него в этот раз было понимающим. Я строить печальные гримасы не умею, только злобные, потому просто смотрела на передник, который вертела в пальцах.
— А тут приедет он, а я ужо замужем, и ничего сделать не сможет. Ежели не сойдемся с тобой, расстанемся по-доброму, да сейчас только не откажи мне, подсоби.
Я посмотрела на страньку. Тот сидел залитый румянцем, нервно разминая пальцы, отчего те издавали характерный хруст. Травинка в его губах, которую я раньше не подметила, ходила из стороны в сторону. Мы молчали. Я не знала, что еще сказать, а выпрашивать не хотелось. Он, должно быть, обдумывал столь внезапное предложение. Выдавать что-то наподобие «подумай до вечера» я не стала, мне нужно знать ответ здесь и сейчас. Пришедшая на луг Геста махнула мне рукой и одобрительно кивнула, когда увидела залитого румянцем пастушка, не знающего, куда деть свой взгляд. Четыре козлика вереницей отправились следом за своей хозяйкой.
И долго мы тут молчать будем? Ощущение, словно мужик здесь именно я, а странька –милая девчушка, которую предложение застигло врасплох. У меня работы еще невпроворот, некогда мне тут сидеть. Ежели ему так много времени для дум надо, то так и быть, я подожду. Поднялась с земли, отряхнула простое платьице, молча направившись к Пани. Мне ведь не отказали, но все-равно внутри душила какая-то злоба. Почему все нельзя сделать быстро и просто? Завидев меня, коровка покорно пошла навстречу. Сейчас предстояла очередная дойка.
— Ани!
Очухался. В прострации по радуге, видимо, бегал. Я обернулась к вскочившему на ноги страньке. У того и уши уже красными были.
— Я помогу тебе, не волнуйся!
Я и не волновалась. Ты бы все-равно от меня уже никуда не делся. Но внутри неожиданно стало намного легче, поэтому я сочла правильным, хотя бы в благодарность, поднять уголки губ и улыбнуться. Еще один обескураживающий факт для замершего у дерева страньки. Да, я умею улыбаться.
— Тогда завтра по утру. Обойдемся без излишних празднований.
Хухря — растрепа