Московский завет

Глава 20. Беглянка

Когда размытая от слез луна растаяла в преддверии утра и разомлевшая ночная нега сменилась предрассветной прохладой, заплаканными глазами она внимательно посмотрела в лицо спящего лакея и, убедившись, что пьяный заснул мертвецким сном, вытащила из-под накидки изогнутый хищный бебут и перерезала веревку.

Кусая до крови онемевшие губы, еще раз прочитала молитву, затем осторожно, чтобы не привлечь к себе ненужного внимания, отжала дверцу и, выпрыгнув из кареты, со всех сил бросилась бежать в лес...

Вышедший из Вороново обоз растянулся по дороге нескончаемой вереницей, которая и теперь, после захода луны, не думала останавливаться на ночной привал, продолжая двигаться наощупь при свете факелов. Опасаясь своих и чужих шатающихся по Подмосковью мародеров и дезертиров, Ростопчин наказал двигаться непрерывно, не останавливаясь даже на привал.

В непроглядную ночь обоз продолжал уходить как можно дальше и от пылающего генерал-губернаторского имения, и от охваченной пожаром погибающей Москвы.

Дремлющий возница встрепенулся и тут же ткнул в бок спавшего рядом товарища:

- Смотри-ка, смотри, что делается! Не на меня глазами пучь, а вон туда, к лесу…

- Чего-сь там не видел? - отмахиваясь, лениво перебрал губами второй возничий. - Дело во сне чудное привиделось…

- Какой к лешему сон. Никак барышня сиганула из кареты и дала деру в лес!

- С потемков тебе померещилось… - ответил соня, зевая, лениво растирая отлежанный во сне бок и устраиваясь поудобнее. – Тепереча не весть что почудиться может…

- Говорю, что видел! Во все глаза на дорогу смотрел, чуть в темноте бельма не высмотрел! А ты завел: «Померещилось, да почудилось…» - Не унимался возница. – Может шумнуть, али на помощь кого кликнуть?

- Тс-сс, дурила! - дремавший товарищ возницы неожиданно воспарял и что было силы принялся зажимать ладонью рот растерявшемуся вознице. - Сбежала барышня или нет, тебе какая в том печаль? Тебя что ли приставили за ней бдить? Не с тебя и спрос держать станут!

- Да я для порядку, - пробормотал возница, с трудом высвобождая лицо. - Барин настрого приказал!

- Вот же дурья башка! Тебя же первого в лес и пошлют ноженьки гробить! Опосля еще за недогляд три шкуры спустят...

- Так и пусть посылают! Ежели поймаю, то знатно наградят! - не унимал молодецкой прыти возница. - Денег дадут, водки, пороть больше не станут, да еще и жениться позволят!

- Кому говорят, охолони, мякинная ты голова! Коли не поймаешь беглянки, подумал, что с тобой станется? Вдруг барышня на ветку напорется да окривеет? А то покажет, что ты, навозное рыло, ее снасильничал? Какая за то награда твою хребтину поджидать станет?

- Чур, меня, чур! Тебе, кликуну злословному, типун на язык! – Возница суеверно сплюнул через левое плечо. – Чего ты несешь? Не посмеет она…

- Думаю, отчаянная барышня и не такое сделать посмеет. Коли погонишься за ней, так собственноручно тебя, дурня, зарежет, а из лесу не выйдет! Ей-ей, до полусмерти ножом испыряет. На то забожусь, а хочешь, зуб дам?! – Товарищ усмехнулся в ответ, затем плюнул себе на ладонь и демонстративно растер плевок. – Может, проверишь?

- Да черт с ней! – согласился перепуганный возница. – Как говорится, не нас приставили ее пасти, так не нам и честь ее блюсти! Пусть себе бежит куда хочет, русский лес велик!

- Вот и слава Богу! – согласно кивнул второй, умиротворенно улыбнулся, принимаясь дремать, как ни в чем не бывало…

Выскользнув из кареты, беглянка не заметила, как, перебежав через поле, оказалась в лесу. Убедившись, что за ней нет погони, отдышалась и похвалила себя за предусмотрительно поменянные туфельки на башмачки. Она захотела подбодрить себя и улыбнуться, но губы ее подвели, и вышло только детское всхлипывание.

Впервые за все время, когда она замыслила побег от приставленного к ней лакея, ей стало по-настоящему страшно. Впереди ее ожидал неизвестный ночной лес, за которым, если повезет добраться, было сожженное графом Вороново...

Мария Ивановна Раевская, опекуном которой был Федор Васильевич Ростопчин, происходила из бедной и совершенно неизвестной семьи. Ее громкая фамилия, кроме одинакового звучания и написания, более не имела никакого отношения к прославленному и богатому роду Раевских. Впрочем, в таком совпадении нет ничего удивительного.

В России великое множество сел и деревень носят гордое имя «рай» или «раево», что вовсе не означает, что они являются сокровенными обителями праведных душ. Словом «рай» на Руси испокон веков именовали могучие раскаты грома или многочисленные переливы эха, а то и вовсе отдаленный, но нарастающий гул. Возможно, повинуясь тайной магии слова, сама фамилия Раевских зазвучала и загремела великой славой на всю страну.

Итак, Мария Ивановна была дочерью поручика, отличившегося при штурме Очакова тем, что прикрыл собственным телом Ростопчина от лихого турецкого выстрела. Растроганный такой самоотверженностью, Федор Васильевич пообещал, что станет заботиться о его детях, как о своих собственных. В ту пору юный Николай Раевский был даже и не женат. Однако после войны он женился, и вскорости у него родилась очаровательная дочурка. Впрочем, счастье было недолгим. После рокового ранения при штурме Очакова здоровье поручика в отставке так и не пошло на поправку и через несколько лет мирной и счастливой жизни он тихо умер во сне. Следом за ним в течение года ушла и его безутешная молодая вдова.

Тем временем дела Федора Васильевича складывались великолепно. В эти годы его карьера на взлете, он стал не просто ближайшим фаворитом императора Павла, но и одним из самых влиятельных людей России. Поэтому когда однажды дождливым осенним вечером к нему привезли маленькую девочку с предсмертным письмом ее матери, к которой прилагалась турецкая пуля, Ростопчин взял над сиротой опеку, не колеблясь. Тем более что его жена была на сносях и вот-вот должна была разрешиться от бремени. Отказываться от приемыша во время ожидания первенца – дурная примета. Так Мария Ивановна стала подопечной графа, даже не известно: к радости или к горю.

Жизнь в доме Ростопчина совсем не напоминала веселый праздник, как могло показаться при поверхностном взгляде. Многие из девочек, воспитывавшихся в куда более стесненных условиях, были много счастливее, чем бедная Маша.

Одной из главных причин этого был несносный характер супруги Ростопчина, Екатерины Петровны. Быстро растерявшая былую привлекательность и рано постаревшая, к тридцати годам она добровольно изолировалась от светского общества и с головой погрузилась в модный тогда католический мистицизм.

В семейной жизни Екатерины Петровны религиозные искания обернулись полным пренебрежением к своему мужу, необыкновенной строгостью к подрастающим дочерям и граничащей с умопомешательством скупостью. Так графиня Ростопчина считала, что лакеи и слуги должны питаться лучше и обильнее, нежели подрастающие девочки, потому как холопам еда идет на служебное рвение, а в девочках лишь пробуждает бесполезные мысли и непристойную чувственность. То же относилось и к нарядам, и к детским забавам, и к долгожданной встрече праздников.

Безрадостное детство Машеньке скрашивала старшая дочь Ростопчиных, Наталья, девочка необыкновенно живая и подвижная. Вместе с ней они играли с лакеями в карты на пасхальные яйца и куличи, ставя против еды пожалованные к светлому празднику графские рублики. В счастливые дни, когда графиня была занята теологическими беседами с аббатом Сюрюгом, они, переодевшись мальчишками, сбегали из дворца на речку, в лес, в поле. Или тайно учились у отставного унтера лихо мчаться на лошадях, стрелять из пистолетов без промаха и точно в цель метать кривые ножи.

«С такими воительницами не то что Очаков, а хоть сейчас Царьград брать можно!», - вытирая слезы умиления, говорил старый солдат.

Когда о его занятиях с девочками донесли графине, он мужественно и не раскаявшись в содеянном, вытерпел жестокую порку на конном дворе. Не дрогнул, когда его прилюдно лишили главной солдатской удали - огромных лихо подкрученных усов. Перед тем, как исчезнуть из ее жизни навсегда, солдат смог передать Машеньке некогда взятый трофеем и чудом уцелевший теперь смертоносный бебут.

Многие провинциальные барышни наверняка бы позавидовали судьбе бедной сироты, у которой в попечителях оказался могущественный вельможа, фаворит самого императора. Несмотря на всю строгость содержания, она жила в прекрасном дворце, который в своем великолепии мог запросто потягаться с прославленными замками Европы.

К ее услугам был невероятных размеров парк, аллеи которого украшали причудливые аллегорические скульптуры. Прибавьте к этому лучших учителей, которых Ростопчин собрал для своих дочерей со всех концов света. Не исключена была возможность тайно читать в обширнейшей библиотеке книги самые разные, даже запрещенные, которые попадали в собрание графа после конфискации у прежних неблагонадежных владельцев.

Да, многие бы пожелали, чтобы в постигшем их несчастии Фортуна была к ним столь благосклонной и милостивой. Многие, но не юная Раевская, подтверждая силу и мощь фамилии своей детской душою.

Маша, конечно же, любила необозримый тенистый парк, трепетно относилась к учителям, дорожила книгами, но все равно невыразимо томилась в этом неискреннем парадном мире, где всем были предопределены роли, за беспрекословным соблюдением которых следили вышколенные графские лакеи.

«Такие порядки отвратительны и дики, - не удержавшись, сказала она однажды учителю рисования. - Все живущие в имении больше всего боятся лакейского доноса или оговора, потому открыто перед ними заискивают и всячески задабривают».

Еще, рассуждая о природе вещей, случайно процитировала выдержку из тайно прочитанной крамольной книги: «Познание мира одним разумом возможно, но недостаточно. Разум познает внешний мир, но он бессилен проникнуть в мир духовный».

Прошло полгода, когда Ростопчин, отмечая успехи девочек в живописи, как бы невзначай ей заметил: «Чудесные полотна. В них отражено глубочайшее понимание природы мира явного и тайного. В особенности оттого, что на них не изображен ни один из так нелюбимых вами графских лакеев!»

После доноса Екатерина Петровна стала постоянно напоминать мужу, что юная воспитанница дурно влияет на их собственных дочерей и было бы неплохо сплавить девочку с глаз долой.

«В конце концов, Федор Васильевич, вы поклялись ее воспитать, пусть даже дать приданое и выдать замуж, но зачем же ее растить вместе с родными детьми? - ворчала жена Ростопчина при каждом удобном случае. - Ей, видите ли, не нравятся заведенные в нашем доме порядки! Она вольнодумка и бунтарка по своей природе! Вы Федор Васильевич, видимо, хотите, чтобы и наши девочки заразились тем же духом?»

Следуя настоятельным просьбам жены, Ростопчин разделил девочек, но воспитанницу не стал отсылать по совету Екатерины Петровны «к черту на кулички», предпочитая держать неподалеку от себя.

С каждым годом Федор Васильевич все пристальнее присматривался к хорошеющей воспитаннице, при этом обладавшей незаурядным умом, сильным характером и яростным темпераментом. Юная дева все чаще беспокоила его воображение, приходила к нему в ночных грезах, чтобы искушать и дразнить, прельщая нетронутой красотой.

«Огонь-девка! К ее ногам не только репутацию, полцарства бросить не жалко! - любил помечтать граф на сон грядущий. - Если разобраться, что мне мешает на ней жениться? В самом деле, не эта же начетчица и фанатичка Екатерина Петровна?!».

Глазами опытного конезаводчика Ростопчин, не без удовольствия отмечал, что такая принесет ему превосходнейшее потомство. Хотя собственных детей Федор Васильевич нежно и горячо любил, но положа руку на сердце, не находил в них продолжателей достойных себя.

«Не та, ох, не та кровь!», - с прискорбием говорил себе граф, провожая взглядом рано состарившуюся, вечно угрюмую супругу.

При одной мысли, сколько сладких ночей он может провести в объятиях юной девы, презрение к собственной супруге, на которой и женился, в общем-то, ради придворной карьеры, внезапно наваливалось тяжелой грудной жабой. Ему вспоминалась с измальства запомненная отцовская присказка про то, что тоска да сожаления быстрее любых врагов в гроб приведут. Следуя заведенному принципу, Ростопчин тут же посылал за пиявками и усиленно налегал на истолченный чеснок с медом.

После того как приступ проходил, Федор Васильевич непременно задумывался о разводе и о новой свадьбе, которая по старой русской традиции венчает любое великое дело.

Ростопчин истово верил, что впереди ожидает воистину великая миссия, которая должна вознести его имя к самым вершинам всемирной славы, где вместе с богами обитают лишь бессмертные герои, великие творцы и пророки.

Быть может, благодаря вере Ростопчина в свое великое предназначение, или по неведомому раскладу карт в пасьянсе Судьбы, однажды в Вороново появился странный человек в длинном плаще и широкополой шляпе, как у итальянского карбонария.

Хотя иностранцев в окружении графа было великое множество, только этот незнакомец заинтересовал Машеньку по-настоящему.

- Вы не из тех иноземных заговорщиков, что вознамерились убить Бонапарта? - спросила она с вызовом, при этом нисколько не стесняясь. – Или вы из таинственных беглецов, кто скрывается у графа от своего прошлого?

- Я?.. – растерянно переспросил незнакомец, но тут же, рассмеявшись, перешел на шутливый тон. - Вам, юная госпожа, позволительно будет вступить в тайное общество? За такие намерения, батюшка не запрет ли в девичьей?

- У меня нет батюшки… Я – сирота…

Девушка вспыхнула и, еле сдерживая слезы, убежала в облюбованный ей голландский домик, в который с позволения Ростопчина перебралась из постылого лакейского дворца.

В следующий раз, когда незнакомец случайно встретил ее прогуливающуюся по тенистой аллее, он подошел к ней и, снимая шляпу, сказал:

- Я не революционер и не заговорщик, а всего лишь бродячий кукольник. Когда-то у меня был собственный балаганчик, с которым исколесил полмира. В каждом маленьком селе и в самом захудалом трактире мои куклы, без устали разыгрывали для публики «Божественную комедию» Данте. Ад сменялся чистилищем, чистилище раем, справедливость торжествовала, добро оказывалось истиной, а миром правила Любовь.

- Так значит, вы из тех мечтателей, кто хочет победить зло силой красоты?

Неожиданно их взгляды встретились. Что-то родное и близкое почудилось ей в удивительно глубоких глазах кукольника.

- Простите меня и не сердитесь...

Он ничего не сказал в ответ, только удивленно слегка вскинул брови.

- Я просто хотела вас подразнить… за карбонарскую шляпу. Сейчас на них мода и каждый повеса норовит надеть на себя точно такую. А чтобы придать себе таинственности, уксус пьют для бледности кожи. Только в Петербурге такие шляпы носить позволено, а в Москве Федор Васильевич строго-настрого воспрещает. Говорят, даже в каземат упечь может. За неблагонадежность и вольномыслие.

- Странно, что мне не сказал ни слова! - улыбнулся кукольник. - Вообще-то в Италии такие шляпы носят те, кто не может позволить себе лучшего головного убора. Для бродяг она вроде ремесленного герба, по которому добрые люди тебя бесплатно накормят, а то и вовсе предложат постой в холодную ночь.

С этого разговора Машенька стала каждый день видеться с кукольником, которого звали Сальватор. Они часами гуляли по лабиринтам аллей ростопчинского парка или пропадали в запрятанных мастерских, где в тайне от посторонних глаз кукольник сооружал огромные фигуры для задуманной генерал-губернатором грядущей постановки Апокалипсиса.

Весна 1812 года стала для Марии Ивановны лучшими днями в ее жизни. Едва только сошел снег и установились сухие дороги, как зимовавшее в Вороново семейство Ростопчиных дружно покинуло имение, перебравшись в Москву.

На удивление Маши, ее оставили в поместье, предоставив самой себе. Может быть, она так искусно избегала попадаться на глаза, что о ней на время просто забыли? В таком случае, это было чудесное, благословенное забвение!

Империя жила слухами о войне с Францией, и самой популярной темой были сплетни о возможной измене армии, потому что множество офицеров боготворили Наполеона. Второй, не уступающей темой, были слухи о грядущем восстании черни, во много раз превосходящем Пугачевский бунт. Мистики искали знамения и находили их в священном писании, Брюсовом календаре, и многочисленных предсказаниях Калиостро, побывавшем в России тому назад роковых тридцать три года.

Страх и подозрительность витали в московском воздухе. Впрочем, именно они возносили Федора Васильевича к вершинам власти.

Войдя в ближайшее окружение «тверской полубогини», как в те времена любовно именовали сестру императора Екатерину Павловну, Ростопчин сменял одну высокую должность на другую.

Едва он стал обер-камергером и членом Государственного Совета, как тут же августейшая покровительница добивается его производства в генералы от инфантерии, а в скором времени происходит долгожданное назначение в московские генерал-губернаторы и даже в главнокомандующие Москвы! До юной ли девы было той весной Ростопчину?

Недавно отметившая свое совершеннолетие Мария Ивановна впервые наслаждалась внезапно обретенной свободой. Каждое утро она с упоением скакала на любимом коне Громе, затем отправлялась в мастерские, где мэтр Сальватор завершал работу над огромными полумеханическими куклами, иллюстрирующими Откровение святого апостола Иоанна.

Часами могла смотреть, как под руками увлеченного работай мастера рождаются куклы ангелов и демонов, святых мучеников и отвернувшихся от веры богохульников. Ее занимали и поражали фигуры многоголовых чудищ, превосходящих в своих размерах не только людей, но и привычные для взгляда экипажи.

Мария Ивановна любила залезать внутрь ангелов или чудищ и, раздувая мехи с помощью встроенных рычагов, оглашать округи призывными звуками ангельских труб или извергать из звериной утробы зловещее рычание.

- Даже представить себе не могу, что станет, когда все они будут собраны вместе, в одном представлении!

- На земле тотчас же начнется Апокалипсис, - ответил Сальватор, но, прочитав в ее глазах тревогу, поспешил объясниться. - Нет, конечно же, не настоящий, а кукольный.

На это юная Мария Ивановна решительно заявила, что приложит все мыслимые усилия, лишь бы стать участницей готовящейся мистерии. Если ее несносный опекун воспротивится этому, то непременно сбежит, проникнет за любые ограждения и пусть тайно, но не позволит свершиться великому действу без своего участия.

Вечерами они гуляли по расцветающему яблоневому саду или брали лодку, отправляясь от голландского домика в плаванье по зеркальной глади пруда. С каждым днем их прогулки становились все продолжительнее, и вскоре они вовсе стали терять счет времени, с удовольствием наблюдая то за проплывающими рыбами, то за причудливой игрой, которую затевала в неподвижных водах восходящая на небо луна.

Преломляясь в глубинах пруда, лунные лучи расходились по поверхности загадочным мерцанием, прорисовывая на воде не то звезды, словно в калейдоскопе, не то странные буквы, вроде тех, которыми рука Судьбы начертала будущее неразумного правителя Валтасара.

- Как красиво и в тоже время страшно… – удивленно замечала Мария Ивановна, кутаясь в тончайшую паутинку оренбургской шали. - Никогда и нигде не встречала лунной игры, которая бы так западала в душу!

- Я видел подобное на вилле Медичи в Тоскане. В XVI веке у всех властителей было страстное увлечение играми светотени, с помощью которых посвященные надеялись взглянуть на мир и природу вещей без прикрас, но при этом сохраняя не то божественное восхищение творением, не то дьявольский восторг перед его разоблачением. - Ответил кукольник, поглаживая пальцами искрящуюся гладь воды. - Там и по сей день на дне пруда лежат стеклянные валуны, с вплавленными в них кристаллами горного хрусталя и каждую лунную ночь над водой разливается вначале серебристое, а после медное сияние.

- Отчего же исчезло подобное увлечение?

- Наверное, из-за того что человеку страшно постоянно видеть мир обнаженным и двойственным без привычного для взгляда покрова форм, скрывающих от взгляда природу вещей. От такого не только простые смертные, но и посвященные запросто сходят с ума. Вот мода на тайну и уступила место здравомыслию.

Раевская стряхнула с пальцев капли воды, как-то необычайно серьезно и даже испытующе посмотрела на кукольника.

- По-вашему выходит, что мастер сначала создаст рукотворное чудо, затем, испугавшись его природы, в ужасе отречется от содеянного?

Слова юной собеседницы поразили кукольника, насколько глубоко она смогла проникнуть в его собственные сомнения. Терзаемый желаньем славы граф стремился не дать публике зрелище наподобие тех безумных маскарадов, которые устраивала в Москве для собственного увеселения императрица Елизавета.

О, нет! Ростопчин бредил воплотить Апокалипсис в действительность, для чего, едва добившись генерал-губернаторства, всеми правдами и неправдами обзавелся в поместье мануфактурой, производящей заряды к бомбам. Теперь, в преддверии войны он пойдет на все, чтобы у его Апокалипсиса были жертвы из плоти и крови, а не из обоженной глины и папье-маше…

Беглянка оттерла со лба пот и огляделась.

Отзываясь прохладой и сыростью, ночь медленно истаивала, поднимаясь над низинами белесыми туманами, отчего казалось, что в густом воздухе тьма свисает на землю грязными лохмотьями. Вот уже не стало на небе звезд, только редкие и самые яркие ночные скитальцы упрямо продолжали свой путь навстречу близившемуся рассвету.

Прежний страх пред ночным лесом прошел, а сжимавшая сердце тревога перед возможной неудачей побега сменилась решительностью выбраться отсюда, во что бы ни стало. Пройти, а если потребуется, то и пробраться через чащобу, армейские патрули, кочующие ватаги мародеров, лишь бы вернуться обратно. Возвратиться туда, где в тайном каземате постылого опекуна, остался в заточении ее возлюбленный - странствующий по миру кукольник по имени Сальватор.