Московский завет

Глава 17. Возвращение императора

Бушевавший три дня московский пожар, внезапно затих на четвертое утро. Беснующийся над Москвой огненный шторм остановился с рассветом и сошел на нет сам собой. Вместо огня на раскаленный город обрушился холодный осенний дождь.

Ливень нещадно хлестал по тому, что еще неделю назад поражало каждого путешественника, впервые попавшего в Москву. Арбат, Пречистенка, Моховая… Начисто выгорели не только улицы и кварталы, причудливо сочетавшие терема, вокруг которых опятами разрастались неказистые вытянувшиеся домишки, в огне исчезли знаменитые московские сады и парки. Теперь можно было пройти не одну версту, но кроме руин и торчащих из земли обожженных стволов деревьев, ничего не отыскать. Только мостовые да редкие кирпичные дома указывали направление прежних петляющих по городу улиц. В огне исчезли или сильно пострадали почти все московские дворцы, кроме резиденции генерал-губернатора на Лубянке да усадьбы графов Разумовских на Гороховом поле…

Над городом стоял зловонный дух обгорелых трупов, которые никто не предполагал убирать, перемешанный с гарью припасенной на зиму снеди. Хлеставшие потоки дождя не могли погасить чадившие в развалинах домов накопленное веками тряпье городских обывателей, старательно запрятанное по кованым сундукам.

К полудню четвертого дня бежавшая от пожара французская армия, возвращалась вместе со своим императором в Москву, занимая город во второй раз. Только если раньше он казался полупустым, то теперь предстал полумертвым.

- Чудовищное зрелище, - сказал Наполеон, оглядывая тлеющие руины. - Третьего Рима больше нет, осталось лишь пепелище… Проклятые варвары, гунны, скифы! Так поступить со своими святынями!

- Сир, Кремль удалось отстоять, и он пострадал в меньшей мере, - учтиво замелил секретарь-переводчик Лелорон д’Идевиль. - Все же остальное для русских несущественно, солома…

- Что вы об этом скажете, господин Корбелецкий? - не поворачивая головы, император обратился к коллежскому асессору.

- Полагаю, что двор будет впечатлен, а в Петербурге только и станут, что говорить о московском пожаре, - уклончиво заметил чиновник.

- Наплевать на ваших великосветских идиотов! – не сдерживая раздражения, закричал Наполеон. – Мне важно мнение только одного человека в России, императора Александра! Захочет ли он мира?

При виде несдержанной ярости Наполеона, Корбелецкий не без злорадства подумал, что Бонапарт так и не понял сути управления в Российской империи. Сюрприз для Бонапарта заключался как раз в том, что Александр никогда не принимал окончательных решений самостоятельно, предпочитая спускать любой вопрос по инстанциям. Поэтому вопросами войны и мира теперь станет заниматься черт знает кто, только не Александр.

Стоит только французам выслать парламентариев, как тут же при дворе активизируются противоположные партии. Одни за войну, другие против, но и тех и других очень скоро затянет в болото словесной демагогии, вновь открывшихся обстоятельств и откровенной клановой борьбы. Стоит ли при таком раскладе ждать вразумительного ответа императора? Войну с Россией начать всегда просто, а вот завершить ее внятным финалом никогда и никому не представлялось возможным…

Коллежский асессор, за годы службы поднаторевший в подковерных играх, правду-матку резать не привык, а по сему о реальном положении вещей предпочел вовсе не распространяться. Почтительно выдержав паузу и, умело сымитировав обдумывание ответа, Корбелецкий вкрадчиво произнес:

- Поскольку наш император человек благоразумный, то, убедившись в мощи и стратегическом превосходстве вашей армии, а так же стремясь не допустить подобного разгрома Петербурга, Александр непременно захочет мира.

Заметив, как при этих словах лицо Наполеона просветлело, Федор Иванович умно заметил:

- Полагаю, что его устроят любые ваши условия. Только следует помнить, что Россия страна бюрократических проволочек и сословных условностей. Пару недель император просто вынужден будет покочевряжиться и поторговаться, иначе ни народ, ни двор его не поймет…

- Хорошо, - согласно кивнул Бонапарт. - Пару недель можно подождать. Погостим в Москве!

После разговора с русским проводником настроение императора заметно улучшилось, и даже мучавшая дизурия отпустила. Не такими ужасными показались Наполеону московские развалины, не резали глаз разбитые, обуглившиеся обозы, вокруг которых лежали мертвые тела. Сам пожар перестал казаться императору стратегической катастрофой, подвергающей сомнению его победу в русской кампании.

Наполеон стряхнул полы промокшего редингота и, не скрывая своего расположения, обратился к окружавшей его свите:

- По-моему, господа, самое время возвратиться в Кремль! Там я подпишу мир, как это делал в Вене и Берлине. Наверняка русские парламентеры уже заждались, а мы, отчего-то не торопимся выказать настоящую французскую любезность!

Возвращаясь в резиденцию по московскому пепелищу, император вновь погрузился в свою странную задумчивость, с непременной привычкой разговаривать с самим собой. Он не обращал внимания, как просочившиеся через шляпу тяжелые капли стекали по его щекам и таяли в уголках рта, причащая триумфатора горьким московским дождем.

«Французская армия в Москве - это корабль, находящийся среди льдов, - шептали губы Наполеона, подобно тому, как в детстве непроизвольно срывались слова молитвы к святым заступникам. - Мы покажем миру удивительный спектакль мирно зимующей армии среди вражеских народов, окруживших ее со всех сторон».

Федор Иванович Корбелецкий, ныне милостиво возведенный императором в ранг личного проводника и ознакомителя с Москвой, лукаво подмигнул ехавшему рядом секретарю:

- Никак государь по памяти «Илиаду» читает? Все у него на уме корабли, да племена…

- Император любит размышлять вслух, так мысли формируются четче.

Д’Идевиль ответил механически, лишь после замечая каверзность вопроса коллежского асессора.

Усмехнувшись нелепым словам секретаря-переводчика, Корбелецкий заглянул в лицо императору. Одутловатый, с припухшими веками и потускневшими глазами, каплями воды на бледной коже, Наполеон напоминал выловленных из воды утопленников, которых Корбелецкому довелось увидеть превеликое множество, после очередного наводнения в Санкт-Петербурге. Теперь же мертвец ехал рядом с ним, оживленный невероятной и уж во всяком случае, нечеловеческой силой. Наполеон обводил сожженную Москву пустым запредельным взглядом, продолжая машинально, подобно лягушкам Гальвани, твердить невероятные русалочьи заклинания.

- По мне так чтение «Илиады» занятие изрядное!

Издеваясь, Корбелецкий, вновь обратился к взбешенному своим промахом д’Идевилю.

- Только подумать, какие из случившегося пожара напрашиваются аналогии! Цивилизованные племена и народы вышли на священную войну против своевольства варваров. Да вот и Кремль перед нами! Чем, скажите, не стены падшей Трои? Интересно узнать, о чем в этот раз боги спорили на своем Олимпе, как выпали брошенные кости Судьбы?

С нескрываемой ненавистью д’Идевиль посмотрел на кривлявшегося коллежского асессора и подумал:

«Жаль, что тебя не изрубили поляки… Впрочем, есть надежда, что со временем удавят свои».

Без духовых оркестров и приветственных восклицаний гвардии, сопровождаемый только потоками усиливавшегося ливня, Наполеон вторично въехал в Кремль.

Обширная территория этого странного города в городе, состоящего из увенчанных башнями крепостных стен, дворцов и храмов, в этот раз была необычайно захламлена и загажена, рождая в голове картины землетрясения или эпидемии чумы.

Кучи дымящегося мусора, разодранного тряпья вперемешку с разбитыми ящиками и мебелью разбросаны повсюду. Кое-где валялись неубранные туши мертвых лошадей вместе с остовами развалившихся телег.

Рассыпанные трофеи, высыпавшаяся мука и сахар дочерна пропитались копотью пожара, и теперь, под не прекращавшимся дождем превратились в дымящуюся жижу.

Густой зримой пеленой над Кремлем висел омерзительный дух гари, падали и рвоты…

Возле Успенского собора к императору подбежал комендант Кремля и взволнованно отрапортовал:

- Сир! Всего одним батальоном гвардии при помощи французских солдат из ближайших кварталов удалось отстоять от огня Кремль!

- Великолепно! – оживляясь, воскликнул император. – Покажите героев и представьте списки к награде.

Возле Успенского собора стояла кучка ряженых в боярские шубы и перевязанных кашемировыми шалями гвардейцев. Не обращая внимания на подъехавшего императора, они потешались тем, что устраивали бои между петухом и вороном. Солдаты горячились и кричали, подбадривая одуревших от дыма птиц.

- Как символично, - не без иронии заметил Коленкур. – Галльский петух против русского ворона. На этот бой не то что трофейные московские шубы, душу поставить не жалко!

- Наверно, генерал, давно не видел наших знамен, если не заметил, что галльские петухи вот уже как десять лет уступили место орлам. - Раздраженно ответил император. - Впрочем, месье Коленкур прав, в ожидании мира солдатам не помешало бы развлечься более увлекательным занятием, нежели выяснение кто сильнее французский вестник рассвета или русский глашатай смерти.

Оказавшийся невольным свидетелем разыгравшейся словесной дуэли, Лелорон д’Идевиль решил не упустить возможности подчеркнуть императору свою незаменимость. Не ведая того, Корбелецкий подал ему прекрасную идею, которую настало самое время озвучить от своего имени.

- Сир, надо устроить для гвардии театр. Прямо здесь, в Кремле! Поставить что-нибудь возвышенное и прекрасное во французском духе, какую-нибудь оперу спасения на историческую тему. Чем, к примеру, плоха идея, дать масштабное представление о падении Трои? Солдаты на пепелище Москвы ощутят себя великими героями, достойными бессмертного эпоса!

Корбелецкий от удивления выпучил глаза и, подумав, «какая шельма!», решил быть с французишкой поосмотрительнее. В любом случае не говорить ничего стоящего и полезного в его присутствии.

- Сегодня же вечером, если вашему величеству будет угодно, приглашу придворного дирижера Лесюэра, - развивал свой успех д’Идевиль, все больше захватывая внимание императора. - Да, да, того самого, что некогда сочинил «Песнь триумфаторов», а также поставил нашумевшую оперу «Пещера».

С трудом сдерживая волнение, Лелорон вытянул шею и, не моргая, подобно зачарованной кобре, уставился на императора.

- Так вашему величеству будет угодно?

Наполеон с интересом выслушал восторженную тираду секретаря и, снисходительно улыбнувшись, кивнул головой в ответ.

Вечером пятницы, отдохнув после пожара, окончательно его изнурившего, Наполеон пожелал видеть к ужину Мюрата. На все отчаянные просьбы Себастьяни отложить встречу хотя бы на неделю, потому как Неаполитанский король занят тушением огня и расквартировкой войск, император ответил решительным отказом.

Впрочем, пожар и сопутствующее катастрофе общее помешательство, благотворно сказались на безумии несчастного Иоахима. Конечно же, он не перестал считать себя подлинным Наполеоном Бонапартом, просто научился подыгрывать заговорщикам, согласившись охотно откликаться и на маршала Франции и на короля Неаполя.

«Главное, на время затаиться, никому не верить, ни за что не открываться, кто я таков! - убеждал себя несчастный Иоахим, готовясь к встрече в Кремле с Лженаполеоном. - В гвардии наверняка подмену заметили, но тоже затаились, подгадывая верный час для выступления!»

С нескрываемой радостью взирал Мюрат на московское пепелище, полагая, что пожар устроили верные ему солдаты. Становилось понятно, почему ослабшие и деморализованные заговорщики искали его аудиенции.

Неспешно продвигаясь среди чадящих пепелищ в окружении не то свиты, не то стражи, Мюрат радостно разглядывал вымышленное поле боя, находя в каждом мертвеце своего врага, а в каждом живом солдате тайного сторонника.

Проезжая мимо слонявшихся полупьяных мародеров, Неаполитанский король махал им рукой, получая в ответ неизменное приветствие: «Слава императору!». Тогда несчастный Иоахим блаженно улыбался, ласково теребил гриву коня и шептал ему в самое ухо: «Они все знают и только ждут своего часа!»

Добравшись до Кремля, по дороге распознавая своих тайных союзников и, убедившись, что их великое множество, Неаполитанский король воспрял духом. План расправы с заговорщиками стал ему окончательно ясен.

Для возвращения короны и своего императорского достоинства следовало под благовидным предлогом стянуть в Кремль верных людей, располагая их во всех ключевых местах. Затем, дождавшись благоприятного момента, атаковать изменников, не раздумывая! Главным обстоятельством несомненного успеха своего грандиозного плана маршал счел непреложный факт присутствия Фортуны на его стороне.

Прибыв в резиденцию императора и не дожидаясь доклада, Мюрат вошел в зал и принялся бесцеремонно разглядывать самозванца с ног до головы.

«Низкорослый, обрюзгший, с одутловатым лицом утопленника. Неужели у заговорщиков не нашлось кандидатуры поприличнее? Нет, конечно, увидеть своего двойника он не рассчитывал, но выставлять на обозрение всему свету такое убожество… Мало, как мало длились дни Террора, впустую работала гильотина Робеспьера, позволив ускользнуть от ножа подобным недоноскам! Боже мой, куда эти безумцы завели бедную Францию!»

- Вот за что я люблю своего Мюрата! - широко улыбаясь, Наполеон обнял Неаполитанского короля. – Есть ли у кого из придворных подобная простодушная бесцеремонность? Что за счастье, когда перед тобою в одном лице предстает изысканный патриций и неотесанный варвар!

Император пригласил Мюрата к столу, сервированному прекрасным немецким фарфором, и с удовольствием принялся за любимого цыпленка Маренго. Заметив, что маршал не притрагивается к еде, Наполеон решил оживить первый ужин после страшного московского пожара пафосной беседой.

По странному мнению Бонапарта шанс заключить мир после пожара Москвы значительно вырос. От этого, как и от любимого цыпленка на ужин, настроение императора было по-праздничному приподнятым. Ему не терпелось похвастать предстоящим триумфом перед Мюратом.

- Цыпленок Маренго, прекрасное блюдо победы! - заметил император, наигранно смакуя блюдо. - Вы помните, Мюрат, великую битву при Маренго в 1800 году? Как славно тогда мы потрепали австрияков! А вначале казалось, что сражение проиграно. В том бою ваша кавалерия была великолепна!

«Еще не знаешь, насколько великолепен мой новый план», - усмехнулся про себя Мюрат, а вслух дипломатично сказал:

- Источник всех наших побед, сир, проистекает исключительно из вашего гения.

- Не скромничайте, дорогой друг! Когда надо рискнуть или предпринять дерзкий, непросчитанный ход, я подхожу к зеркалу и представляю себя Иоахимом Мюратом!

Наполеон подумал, что после такой похвалы Неаполитанский король запрыгает от радости как восхищенный мальчишка, но к удивлению императора Мюрат остался сдержанным и угрюмым.

«Верно казнит себя за московский пожар и те глупости, которыми засыпал меня накануне», - подумал Наполеон, с удовольствием принимаясь за цыпленка.

- Попробуйте, действительно вкусно, повар расстарался на славу! Скажу по секрету, я обещал его расстрелять, если приготовит скверно, - смеясь, заметил Наполеон, вытирая салфеткой рот.

«Стало быть, повар мой человек», - отметил Мюрат и с жадностью набросился на еду.

Наблюдая с неподдельным восхищением, как Неаполитанский король опустошает одно блюдо за другим, император подумал, что действительно полезно приручить подобного бесхитростного зверя. По крайней мере, ужин с ним на руинах неприятельской столицы необычайно поднимает аппетит.

- Дорогой Мюрат, русские вот-вот начнут переговоры о мире, и мне потребуется отправить в Петербург делегацию во главе с преданным человеком…

- Никогда!

Мюрат оборвал императора на полуслове, даже не пожелав дослушать. Затем, унимая гнев, лаконично пояснил:

- Переговоры не моя стихия…

«Что верно, то верно, - Наполеон согласился с маршалом, пряча смеющийся взгляд в растерзанных цыплячьих крылышках. - Только вот чем бы занять моего льва, пока он от безделия не взбесился…»

«С этим упырем не то, что русские, а даже сам черт переговоров вести не пожелает! Кутузов игру в слова не жалует, а примется травить самозванца с его сворой, пока всех до смерти не задавит! Вот тогда и придет время показать заговорщикам кто здесь настоящий император!» - не без гордости подумал Неаполитанский король о своем хитроумном плане.

- Зная вашу кипучую натуру, любезный Мюрат, спрошу напрямик, не заскучаете ли без дела?

Наполеон оторвал взгляд от цыпленка и с удивлением заметил, что глаза маршала, как у сумасшедшего, бессмысленно блуждают по залу. Но в этот момент влез секретарь с планом устроения театра, прямо в исторических декорациях поверженного Кремля.

- Прекрасная идея, - отозвался Наполеон, промокая салфеткой губы. - Поднимем гвардии настроение, заодно подкинем газетчикам жареную новость.

Мюрат согласно подхватил слова императора, и, перешучиваясь с Наполеоном, заметил:

- Пусть болтуны трезвонят, что император в Москве развлекается по-царски! Каким еще образом им держать остроумие в форме?

«Гарью надышался», - отметил Наполеон, приветственно поднимая бокал.

- Выпьем за предстоящий триумф, за великую победу, за Францию!

Не обращая внимания на тост императора, Неаполитанский король опрокинул бокал, как это проделывают казаки с водкой, залпом проглотил вино и лихо вытер рукавом губы.

- Кто же возглавит подготовку к спектаклю? - заговорил Мюрат с живым интересом, намечая возможность внедрить в круг заговорщиков верных людей. - Такому мероприятию нужен опытный руководитель!

- Думаю назначить дирижера Лесюэра, - небрежно обронил Наполеон. – Театрал, к тому же карьерист, каких еще поискать. Через неделю, максимум через две увидим, чем разродится его гений. Так или иначе, но надольше мы вряд ли в Москве задержимся.

- Никуда не годится! – воскликнул Мюрат и в ярости ударил по столу. - Проклятые штацкие, по своему обыкновению, завалят все дело! Предстоит огромный труд. Надо собрать актеров, построить декорации, отыскать костюмы и реквизит. Все это потребует твердой руки. Уже не говоря об охране жизни никчемного идиота!

- Неужели мой Мюрат предпочтет переговорам с русским царем устройство театра? - искренне удивился Наполеон.

- Еще как предпочтет! - Не скрывая радости, ответил Неаполитанский король. - Ради вас, ради вашей великой победы, сир!