Мороз по коже

Глава 9

Перед глазами — синие вспышки. Тонкие алые полосы лазеров прорезают исполинские ледяные кристаллы. Те рушатся, но на их месте тут же вырастают новые и устремляются к небесам. Словно колонны, подпирают пласты льда. Те скрипят, наползают друг на друга. Уже не видно ни облаков, ни солнца — только бескрайний снежный купол.

Голова кружится, каждую мышцу ломит от усталости. Пламя, вырывающееся из-под светящейся кожи, чадит. Я едва осознаю происходящее. Но это неважно. Главное — питать теплом Фрост и уклоняться от ударов Супермена. Звучит просто, но на деле — чистое самоубийство. Мы обрушили на него всю мощь своих сил, но проклятый криптонец не сдаётся.

Фрост облачена в лёд, как в доспех. Ороговевшие чешуйки инея вспыхивают на её коже, сверкают, словно отполированная ляпис-лазурь. Моя богиня холода почти утратила человеческий облик, теперь она — разрушение. Воплощённая смерть для всего живого.

Готэм под нами обращён в ледяную пустошь. Искорёженные высотки, пронзённые ледяными пиками, торчат из сугробов, как обсидиановые осколки. Машины, самолёты, корабли, поднятые застывшими волнами залива, — всё окутано инеем. Адский холод дерёт даже моё пылающее горло. Вместе с Фрост пришла зима, которой эта планета не знала уже миллионы лет.

— Джон, тепло! — командует Фрост, и я без колебаний подчиняюсь. Потоки пламени срываются с кончиков пальцев, окутывают её.

Краем глаза замечаю, как криптонец зависает в воздухе. Его алый плащ — единственное пятно цвета в безмолвной белизне. Он — единственный, кто не подчиняется стуже.

Супермен смотрит прямо на меня — осознаёт, что я подпитываю его противницу для новой атаки, и бросается вперёд.

Летит быстро, выставив кулаки, как таран. Уклониться я не успею. Да и зачем? Главное — Фрост. Её победа. Её мечта.

Как странно… Почему мне так плевать на себя?

Она раскидывает руки, жадно впитывает пламя. Покрытое инеем лицо озаряется блаженством. И я готов отдать ей всего себя.

Сколько во мне осталось огня?

Неважно.

Фрост — вот и всё, что имеет значение. Эта мысль звучит в голове, пульсирует в венах, заглушает даже инстинкт самосохранения.

Глаза криптонца алеют. Лазеры. Нехорошо. Я уже знаю — эти его атаки прожигают мою кожу до мяса. Мяса? Но как? Я ведь Огненный Шторм. Я и есть пламя.

Криптонец ближе. Ещё ближе!

Я смотрю на Фрост. Безмолвно молю её спасти меня. Но она лишь глядит сверху вниз. Холодно. Отчуждённо. Её воля давит на меня, и я не могу двинуться.

Я — мишень? Приманка?

За секунду до удара поток льда обрушивается на Супермена. Из его тела пробиваются острые сосульки.

Он замедляется. Его плащ больше не трепещет. Он сереет.

Нет… Это купол темнеет. Ледяной свод, созданный Фрост, преломляет солнечный свет, направляя лучи вверх, как откалиброванные зеркала.

Солнце — источник силы криптонца, и теперь он лишён его.

Выходит, у Фрост был план. Конечно же, был! Она умная девочка. И вот — самый опасный противник на этой планете угодил в ловушку собственной самонадеянности.

Криптонец понимает это. Он поворачивается и рвётся вверх — к солнцу. Делает это яростно, неумолимо.

— Нет! — рычит Фрост.

Потоки льда устремляются за ним.

А я… наконец понимаю: если продолжу отдавать тепло — погибну. Обрываю поток огня. Едва успеваю уклониться от ледяного шипа, выросшего из земли и тянущегося за Суперменом.

Смотрю на Фрост — она вложила в решающую атаку всю себя. Все свои силы. С её головы отваливается кусок ледяной короны. Затем ещё один. Она на пределе. Но я не могу ей помочь, на это просто не осталось сил.

Если сейчас Фрост не справится, то мы оба обречены. Криптонец сотрёт нас в порошок.

Под нами — мёртвый город. Здесь жили десять миллионов человек. Нам не простят этого геноцида.

Фрост это тоже понимает. Она кричит. Извивается. Криптонец замедляется. И вот поток мороза из её рук сковывает его и сливается с ледяным столбом. Супермен застывает с рукой, тянущейся к вершине купола. С этого расстояния он уже не выглядит как угроза. Скорее — как коллекционная фигурка, залитая стеклом для сохранности.

Но стоит Фрост опустить руки — купол начинает трещать. Без подпитки её сил он рушится под собственной тяжестью.

Она озирается. Я вижу, что ледяная маска на лице Фрост искажена отчаянием. Причина понятна: если купол падёт, солнечные лучи достигнут Супермена — и он вернёт силы. А мы не сможем дать новую битву.

— Нет! — крик Фрост гремит над снежным некрополем, множится эхом. Пламя внутри меня ревёт вместе с ней. Это момент кульминации. Мы одержали победу, но она пиррова.

Фрост резко вскидывает руки — и разводит их в стороны. Ледяной столб, сковывающий Супермена, взрывается. А вместе с ним — и его тело. Оно рассыпается в кровавую крошку. Падает вниз.

Следом рушится купол. Вмороженные в него здания распадаются на обломки и летят мне на голову. Я уклоняюсь, но чувствую, как слабею от каждого движения.

В прорехах купола проглядывает небо — синее, бездонное. Таким оно бывает только в ясный морозный день. Но ведь в Готэме лето…

Первые лучи солнца касаются моей кожи. Скользят по ней призрачным теплом. Последнее, что я вижу — Фрост. Она падает с небес вместе с потоками льда. Спиной. Изогнувшись. Без чувств.

Но я… я не могу её поймать.

Всё гаснет.

И моё пламя — тоже.

Холод. Я дрожу — это первое, что ощущаю, приходя в себя. Открываю глаза: повсюду горы льда. Осколки. Внутри — не люди, ошмётки застывшей плоти. Присматриваюсь. В крупных обломках попадаются и целые вмороженные тела. Их лица, искажённые ужасом, будто обращены ко мне. Открытые рты застыли в беззвучном крике. Мертвецы словно молят о помощи.

Как будто я могу их спасти.

А ведь я — Огненный Шторм. Герой. Спаситель. Но ирония в том, что я помог создать этот кошмар.

"Виновен. Виновен. Виновен".

Гул приговора звучит в ушах. Я вглядываюсь — эти люди не умерли сразу. Матери успели обнять детей. Мужчины — поднять глаза к небу. Я… Я почти не помню, как Фрост обрушила на город свой холод, готовя поле для битвы с Суперменом. Но она бы не смогла сделать этого без меня.

Хотел ли я этого?

Дрожащей рукой касаюсь головы. Она гудит. Но… той мысли, что управляла мной, больше нет.

Да. Мной управляли.

Манипулировали, как куклой. Эта мысль обрушивается, как новая волна льда.

Я поднимаюсь. Ноги подгибаются. От былой мощи Огненного Шторма остались только слабые всполохи. А вокруг — такой пронизывающий холод, что я начинаю коченеть. Обхватываю плечи, осматриваюсь.

Мертвецы во льду смотрят на меня пустыми глазами. Безмолвно обвиняют.

Я делаю шаг — лёд под ногами режет босые ступни. Останавливаюсь, прислушиваюсь к телу: остались ли силы для полёта? Оставаться здесь — значит погибнуть. Замёрзнуть.

Фрост.

Одной мысли о ней хватает, чтобы в висках вспыхнула боль. И всё же я двигаюсь. Связь между нами ещё жива. Не знаю как, но чувствую: она рядом.

Я нахожу её за сугробом, покрытым алой крошкой. Живую, но дрожащую. Она свернулась в позе эмбриона, словно мёрзла до костей. Завидев меня, поднимает глаза. Тянет руку.

— Джон… тепло…

Команда — но звучит, как мольба. Да и выглядит Фрост теперь жалко: её трансформация исчезла — осталась только обычная девушка. Белая кожа покрыта мурашками, местами она уже посинела от обморожения. Волосы лишились лазурного блеска, стали белой паклей. А глаза… стали карими. Человеческими.

— Прошу… согрей меня, — уже не приказ. Просьба. Её власть рухнула вместе с ледяным куполом.

А ведь она едва не убила меня.

В памяти всплывает схватка с криптонцем. Она ведь подставила меня под удар. И не раз. Алые полосы на теле — следы его лазеров — всё ещё пылают. Напоминают, что Фрост слепо использовала меня как батарейку. Как щит.

Она не дорожила мной. Не видела во мне равного. Власть — слишком сладкий плод, чтобы им делиться. А Фрост всегда была не только умной, но и жадной.

— Джон?..

— Тот поцелуй… Ты подчинила меня своей воле.

Она слишком измотана, чтобы притворяться. Её лицо искажается то ли досадой, то ли болью, теряя последние крохи красоты.

— Помоги мне, Джон… — Фрост почти плачет. — Я всё объясню…

Теперь уже я смотрю на неё сверху вниз. В голове сменяются одна за другой злые мысли.

Бросить её здесь и улететь. Оставить вместе со всеми этими бредовыми грёзами, будто я пришёл в этот мир ради встречи с этой жадной до власти стервой. Мысль звучит, как приказ. На этот раз — мой собственный.

Оглядываюсь. Десять миллионов человек… Не тени, не картинки — люди. Бекки. Все, кого я знал, пока был здесь. Их больше нет. Фрост уничтожила их без колебаний. И меня бы стёрла — если б могла.

Штайн ведь предупреждал. Тогда, в капсуле, она влила в меня столько силы, сколько смогла — наплевав на то, что это могло убить меня.

И теперь… Весь этот мир. Люди, герои, даже злодеи — все они наши враги. Мы оба мишени. Искупления не будет.

— Джон, не оставляй меня!

Снова смотрю на неё. Фрост напугана до смерти. Синева на коже уже чернеет.

Поднимаю взгляд. Над головой — сумерки. Без городского света уже видны первые звёзды. Нужно уходить. Супермен мёртв, но это только вопрос времени, когда другие из Лиги появятся здесь, чтобы разобраться с подонками.

— Я же твоя мечта!

— И кошмар, — хриплю я.

Горло дерёт от ледяного воздуха. Возможно, именно поэтому нас ещё никто не нашёл.

— Но только я… теперь только я приму тебя, Влад.

Я снова смотрю на неё. Побелевшие губы искривлены в ухмылке. Даже умирая, она остаётся собой. И всё же — она права.

Я осматриваюсь. Ледяной кошмар. Если Фрост — мать этой катастрофы, то я — отец. Я дал ей силу. Поцелуй… Но ведь я мог не подчиниться, если бы не хотел. Но я хотел. Хотел, чтобы она владела мной.

— Проклятье…

Я подхожу, касаюсь ладонями её лица. Кожа холодна, покрыта пупырышками и мелкими шрамами. Моя поверженная богиня молит о спасении. Я выдыхаю облако пара и передаю ей остатки своей силы.

— Влад… — стонет она.

Фрост закатывает глаза, изгибается в моих руках. Превращение разорвало её одежду — она обнажена, слаба… зависима от меня. И разве не этого я тоже хотел? В глубине души знаю — да. Если Фрост жаждала власти над миром, то я — над ней.

Я поднимаю её на руки, отталкиваюсь — и взмываю в небо. Она вцепляется в мои плечи с отчаянием мокрой кошки на краю бассейна. А я несу её к бархатной синеве, усыпанной бриллиантами звёзд. Под нами — холод и тьма. Низкая луна выхватывает из темноты лишь лёд и руины.

Я могу разжать руки. Уронить Фрост на обломки пьедестала, выстроенного из лжи и иллюзий. И, словно чувствуя это, она льнёт ко мне, цепляется, тянется за последним теплом. Нет, она уже не богиня — обычный паразит.

Луна поднимается выше. Я лечу на юг. Но и там — тот же лёд, те же руины. Насколько велика язва, которую Фрост оставила миру? Может, холод сковал весь штат… континент… планету?

Мы убили Супермена. А что, если никто не мстит — потому что никого не осталось? Жуткая мысль. Ведь одиночество не менее страшно, чем смерть.

Невольно я крепче прижимаю Фрост к груди. И она вцепляется в ответ.

Может, даже её пугает холодный ад под нами? Детище, вышедшее из-под контроля. Отчаяние совпадает с новым приступом бессилия. Я сжимаю Фрост крепче, чуть снижаюсь — против воли. Она чувствует это и начинает дышать чаще, уткнувшись лицом в мою шею. Упадём на лёд и застынем оба.

Но вдруг… земля чернеет. На горизонте — лес. Огни. Я снижаюсь — моё тело светится, и выжившие наверняка заметят этот факел в небе. Под нами проносится первая ферма, окружённая кукурузными полями. Нет… Планета не обледенела. Но рана на месте Готэма — огромна.

Лечу дальше. Осознаю: скоро придётся приземлиться. Найти бы место потише. Без людей. Потому что теперь люди — враги.

И всё же, заметив свет среди полей, я начинаю снижаться. Нужно отдохнуть. Это не выбор — необходимость.

Амбар. Домик. Пикап. Трактор. Кудахтанье кур.

Ступни касаются травы, и я едва удерживаюсь на ногах. Отпускаю Фрост — она легко встаёт, взмахивает волосами. Теперь понятно, куда делись мои силы. Пока я держал её, она пила моё пламя, как ненасытный вампир.

— Милое местечко, — говорит она. В голосе — отчётливый сарказм. Смотрю на неё: Фрост осматривает себя без намека на смущение.

— Не сказать, что я готова к официальному визиту, но забиться в самый дальний угол на этой планете — вполне.

Она поворачивается ко мне, протягивает руку. Я удивлён… Что это? Она хочет от меня ещё что-то?

— Идём, Джон, — её голос уже бодрый. — Надеюсь, на этой ферме найдётся не только укрытие, но и штаны.

С последним я определённо согласен. Сверкать голым задом, даже в теле Огненного Шторма, — сомнительное удовольствие.

Я принимаю её помощь. Её тело всё ещё холодное, но уже не такое слабое. И всё же… Былая мощь ушла из нас обоих. И я чувствую: она не вернётся.

Похоже, на планах по завоеванию планеты можно поставить крест. И чёрт с ними. К власти, в отличие от Фрост, я никогда не стремился.

Мы идём по дорожке к двери фермы. И тут, в тот самый миг, когда я ступаю на порог, раздаётся выстрел.

Спину обжигает удар и боль. Всё, что я вижу как смещается дверь и расплывается небо. Жжение разгорается. Звёзды гаснут.

Я слышу, как трещит мороз. И погружаюсь во тьму.

Тьма ласкает и делает это умело — лучше любой опытной любовницы. Проникает под кожу, нежно скользит пальцами по кровоточащим от нажима мышцам. Это похоже на пытку, но почему-то я испытываю дикое наслаждение. Кричу, мечусь.

Слышу смех, и тьма отступает — я вижу над собой прекрасную девушку с атлетичными белоснежными бёдрами. Она ритмично поднимается и опускается, жадно насаживаясь на мой член. Стонет, упираясь прохладными ладонями мне в грудь. Холодная снаружи, она нестерпимо горячая и узкая внутри. Её жар передаётся мне, растекаясь волнами по телу — от низа живота до самой макушки.

Это бред, я знаю. Хотя как ни стараюсь, не могу вспомнить почти ничего из прошлого. Даже собственного имени. Точно не Джон… Это глупое прозвище я придумал сам, чтобы быть похожим на местные "говорящие" картинки из комиксов.

Комиксы?

Слышу шелест страниц — и видение рассеивается. Но затем мир переворачивается. Теперь я, едва держась на ногах, бреду по бескрайнему льду. Он режет босые ступни, и за мной тянется цепочка кровавых следов. Ветер хлещет по телу, словно плеть, доносит удушливый, сладковатый запах… Будто меня засунули в морозильник, который не мыли много лет. Почерневшая кровь, заветренное мясо… От этого запаха… этой вони тошнит.

— Виновен!

Со скрипом изо льда поднимается трибуна — такая длинная, что ей не видно конца. А крики — это гул голосов. Бесчисленные присяжные выносят единогласный приговор. Для них я недостоин даже крохи снисхождения.

— Виновен!

Стук судейского молотка… или кто-то в маске летучей мыши вколачивает гвозди в крышку гроба. Моего гроба! Я больше не иду — я уже лежу внутри. Бью кулаками в крышку, но безрезультатно. Меня опускают в свежую могилу. Я кричу так, что срываю голос. Они что, сдурели, хоронить меня заживо?!

Вокруг ямы собираются какие-то искалеченные незнакомцы, заглядывают внутрь. Бывшие коллеги. Среди них мой бывший шеф — неловко опирается на культю вместо ноги. Вперёд выходит невысокая фигура в глухом чёрном платье. Под вуалью вдовы я вижу темнокожее лицо — строгое, без слёз. Её глаза, когда-то смотревшие на меня с доверием, теперь полны холодного презрения. Рядом с ней шагает рыжеволосая красавица. Она обнимает "вдову" и вручает ей мешочек. Вместе они развязывают тесёмки, заглядывают внутрь и молча кивают. "Вдова" запускает руку в кружевной перчатке в мешочек и высыпает на крышку моего гроба горсть мелких серебряных монет.

Мне не нужно считать — их ровно тридцать. Вот уже почти две тысячи лет, как это стандартная плата за предательство.

— Иуда!

Почему я вижу всё это? Потому что крышка моего гроба прозрачная. Из стекла… или изо льда.

Но зачем они меня хоронят? Я же выжил в огне. Прошёл через лютый холод. Я не могу вот так просто уйти! Нет!

В комиксах злодеи и герои всегда возвращаются, если понравились публике. А я был неплохим гладиатором на арене. Правда ведь? Посетители Колизея должны быть в восторге! Я ведь помог завалить невиданного зверя с Криптона. Вот только в битве я был не один…

— Конечно, не один, Джон.

Я оглядываюсь, мироздание проворачивается, как калейдоскоп, выстраиваясь в новую картинку. Бархатная обивка гроба разглаживается — теперь это кровать. Широкая, покрытая алой простынёй.

На её краю сидит уже знакомая мне белоснежная девушка, бесстыдно расставив ноги. Она раздвигает гладкие половые губы пальцами, показывая мне блестящую от влаги щёлку между ними. Стонет, откидывается, облизывает губы.

— Трахни меня, Джон, — хрипло шепчет она. — Трахни как следует!

Теперь я стою. Всего в трёх шагах от неё. Она поворачивается, становится на колени, выпячивает округлую попку и раздвигает ноги шире.

— Ну же! Чего ты ждёшь? — её голос дрожит от нетерпения.

“И правда… чего?”

Я делаю шаг — под ногами что-то хлюпает. Ковёр подо мной похож на вязкую грязь, ступни погружаются в неё по щиколотки. Но я вытаскиваю ноги и с трудом дохожу до кровати.

Кладу руку любовнице на ягодицу. С упоением сжимаю, оставляя на коже отпечатки пальцев. Второй рукой обхватываю напряжённый член, прижимаю к её киске, скольжу головкой по мягким прохладным складочкам, вталкиваюсь внутрь. Она протяжно стонет, выгибается навстречу.

— О, да!

Я выдыхаю и начинаю двигаться. Между нашими телами раздаётся влажное хлюпанье — её киска сочится так, что мутноватые капли смазки начинают течь по внутренней поверхности бёдер.

— Сильнее! — хрипло требует она.

Я отступаю и резко вхожу снова. Вцепляюсь в бёдра любовницы обеими руками. Ещё толчок — и всё расплывается перед глазами, будто я под кайфом. Звуки стихают, остаётся только одно — ритмичное шлёпанье голого тела о тело. Забываясь, я чувствую только одно — с каждой фрикцией я теряю часть себя. Но… как же хорошо…

— Ещё! — её крик пронзает тело, как ледяной клинок. — Наполни меня собой! Я хочу!

Она разворачивается — легко, будто мы парим в воздухе. Исчезает кровать, комната, вязкий ковёр. Вокруг — пар и… бревенчатые стены?

Любовница опускается на колени, обхватывает мои бёдра прохладными ладонями. Смотрит в глаза. Облизывает губы и берёт мой влажный член в рот. Обхватывает плотно, втягивает глубоко, скользит, будто жадно впитывая меня в себя. Щёки втягиваются, как под вакуумом. Губы скользят, из уголков рта течёт слюна.

Девушка… её глаза… снова синие. А у тех, кто нас окружает, — белые. Пар превращается в призраков. Кошмар возвращается.

— Нет! Убирайтесь! — кричу я так, что срываю голос.

Призраки начинают таять, рассыпаться в дым, но за их спинами вырастают новые. Их всё больше. Все они смотрят на нас, своих убийц, — с немым укором.

Я опускаю взгляд. То, что я принял за грязь, — это кровь. И тела. Мы стоим на горе из мертвецов. Эту гору мы возвели собственными руками.

Но моей любовнице будто нет до этого дела. Она продолжает сосать, причмокивая от удовольствия, заглатывая член до основания. Это уже не страсть — это похоть, одержимость. Наверное, это неправильно? Вот только ответить мне некому.

Зажмурив глаза, я подаюсь бёдрами вперед. Колется. Царапает. Открываю глаза и застываю от ужаса: вместо девушки передо мной огромная белая паучиха. Её передние лапы окутали меня в кокон, желваки, окрашенные красным, ходят ходуном — она пьёт мою кровь… жизнь, а я не могу пошевелиться. Парализован её ядом.

Мычу, пытаюсь вырваться. Отвращение и страх захлёстывают меня. Перерастают в панику. Гори всё синим пламенем, лишь бы оказаться подальшей от этой мерзкой твари!

Паучиха впивается в меня бусинами глаз. Вспышка — и это снова девушка. Она выпускает изо рта мой влажный член. Тонкая паутинка слюны всё ещё тянется от её рта к моей головке. Лопается.

— Что такое, Влад? — изумлённо спрашивает она. — Ты же этого хотел.

— Нет! Ты пожираешь меня!

— А не для этого ли ты полез в ту капсулу? — Она плотоядно улыбается. — Ты ведь хотел, чтобы я зависела от тебя. Ну вот, ты получил желаемое. Напитай меня силой, и весь мир будет у наших ног!

— Нет, — гремит незнакомый голос. — Всё кончено.

Свет тускнеет. Нас накрывает тень.

— Пора платить за всё, что вы сотворили!

Любовница застывает, смотрит мне за спину с ужасом.

Я поворачиваюсь.

На фоне ослепительного солнца парит человек. Мощное тело в синем костюме, за спиной — алый плащ реет на ветру. Его глаза — белые, как у остальных мертвецов, но, когда наши взгляды встречаются, в них вспыхивают алые искры. Яркие. Неумолимые.

— Виновен, — гулко произносит он, и лазеры вспыхивают двумя узкими линиями. Стреляют в меня.

— Нет!

Я прикрываю лицо локтем. Тьма становится алой. А вместе с ней накатывает волна нестерпимого жара. Рёв пламени. Смрад сожжённых волос, кожи, костей.

И в один момент тело взрывается болью. Той самой, которую мой мозг смог забыть, чтобы не сойти с ума. Агония заполняет собой все мысли, весь мир… Мир?

Но… вокруг нет ничего. Нет ни неба, ни земли, ни моего тела. Только огненный мрак и несмолкаемый крик. Словно саму мою душу бросили в ад…

— Виновен, — неясно слышится в гудении пожара.

Осмысленная речь посреди ничего помогает остаткам сознания взбунтоваться против приговора.

— Довольно!

Во мне просыпается злость.

— Не моя вина, что этот мир не справился с одной второсортной злодейкой!

Но это ты стал причиной… Ни один мир не имеет иммунитета…

…против вирусов, понимаю я. Чудовищная догадка на миг даже затмила боль.

…Ты — чума… Безобидный кролик становится погибелью для всего чужого континента… Ты тоже — инвазивный вид, уничтожающий всё на своём пути.

Злость почти угасла, её затмило горькое осознание. Но всё же… есть ещё один аргумент в мою защиту. И его нужно озвучить, ведь от этой последней фразы зависит результат моей апелляции.

— Я никогда не хотел покидать собственный мир!

Я содрогаюсь и ощущаю под коленями не снег или пепел, а шероховатый асфальт. Воздух, секунду назад выжигавший лёгкие, теперь пахнет тополиным пухом и речной сыростью. Открываю глаза — и зажмуриваюсь. Солнечные блики на Невке режут зрение, будто я годами не видел настоящего дневного света.

Руки инстинктивно хватаются за грудь — и нащупывают не обгоревшую кожу, а хлопковую ткань поло. Дрожащие пальцы проводят по джинсам.

Да, это… реальность. Осязаемая, грубая, прекрасная!

— Я… вернулся домой?

Ответа нет, но взгляд на до боли знакомую панораму уверяет, что я прав.

Поднимаюсь и пошатываюь, будто заново учусь ходить. Делаю шаг. Кроссовки мягко пружинят под ступнями. В ушах звенит, но это не адский гул, а тихий звон, словно после концерта.

Предо мной такой знакомый Елагин: изогнутые фонари, гранитные парапеты. На горизонте, за парком, Лахта-центр пронзает небо стеклянной иглой. Но что-то не так.

Подхожу к краю набережной, провожу ладонью по парапету — шероховатость бетона, крупинки песка. Вдыхаю полной грудью — запах воды перебивает что-то химическое. Как будто город вымыли хлоркой перед моим возвращением.

Нет, что-то точно не так! Слишком всё детально для сна и слишком искусственно для реальности.

Оборачиваюсь. Пустая набережная. Ни бегунов, ни рыбаков, даже голубей нет. Только ветер шевелит листья платанов. Трамвайный звонок доносится с материка — знакомый звук, но трамваи здесь не ходят. Или ходят? Голова пульсирует, отказываясь собрать пазл.

Смотрю на часы — стрелки показывают восемь утра, но тень от фонарного столба слишком короткая. Поднимаю голову — солнце почти в зените. Полдень. Временной сдвиг? Или часы остановились?

Иду вдоль воды, пытаясь унять дрожь в ногах. В Малой Невке нет ни ряби, ни уток. Зеркальная гладь отражает облака, застывшие, как на картине. В отчаянии я хлопаю по перилам — звук глухой, будто мир накрыли стеклянным колпаком.

— Эй! — кричу я, но эхо возвращается искажённым, будто голос прошёл через воду. Под ногами что-то шуршит — обрывок газеты. Поднимаю, вчитываюсь в крупный заголовок.

“Живое оружие! США возложили ответственность за взрыв на… — часть текста оторвана. — Стрелки Часов Судного Дня переведены на полдень”.

Но на странице сохранилась часть фото, на нём смутно знакомое лицо… Чёртов Джейсон Раш! Тот, чью силу я отобрал, чтобы стать Огненным Штормом!

Но почему? Он же мёртв… Превратился в горку пепла! Что он забыл в моём родном мире?!

В конце рваной вырезки я различаю два слова: “Грядёт возмездие!”

Вой сирены пронзает слух, впивается в голову. Я роняю кусок газеты, смотрю на небо. Из рупора откуда-то со стороны зданий слышится бесстрастный голос:

— Внимание всем! Говорит штаб гражданской обороны! Граждане! Возникла угроза ядерного удара. Немедленно проследуйте в… — шипение заглушает часть слов. — Если укрыться невозможно — лягте на землю в углублении… — треск. — После взрыва не смотрите на вспышку, оставайтесь в укрытии…

Сообщение обрывается чередой помех. Но сирена всё ещё воет. Всё громче и громче.

В панике я оборачиваюсь. Хочу бежать, но ноги наливаются тяжестью так, словно к ним прицепили кандалы. Делаю шаг.

Вспышка приходит с запада. Воздух дрожит, будто ожившая волна. Я оборачиваюсь — Лахта-центр, ещё секунду назад сверкавший стеклом, превращается в чёрный силуэт на фоне нового светила. Оно расползается. Огонь возносится к небесам. Неспешно, но так близко. Слишком близко!

— Нет!

Слепящий свет начинает выжигать сетчатку. Я закрываюсь локтем, падаю на колени. Тело начинает пылать, но не от огня, а от лучей, пронзающих кожу миллионами микроскопических игл.

Я должен был ослепнуть, но почему-то продолжаю видеть. Удар поднимает реку в виде цунами. Малая Невка выплёскивает на берег мёртвую рыбу с обугленными жабрами и белыми глазами. Гранитные плиты Елагина вздыбливаются, как картон.

Я ползу, цепляясь обгорелыми пальцами за трескающийся асфальт, но спасения нет.

Воздух заполняет рёв — не взрыва, а самой земли. Солнце меркнет, затянутое пеплом. Тополиный пух смешивается с радиоактивной золой, оседает на обугленных джинсах. Покрытая волдырями рука инстинктивно тянется к карману, но телефон расплавился, оставив на ладони липкую плёнку.

Возмездие! Я стал причиной ледяного ада в их мире, и мой собственный теперь сгорает… Жестоко, но в этом сквозит незыблемая закономерность.

Я смеюсь от отчаяния. Безумно. Но хохот перерождается в кашель, а кашель — в тишину. Всего миг назад грудь разрывало от боли, но вот уже нет ничего. Только свет. Он вырывается из-под земли, поглощает остатки парка, реку, небо.

Этот свет… он больше не обжигает — стирает.

Но унесёт ли он с собой память о ледяных руинах Готэма? О Фрост, ради которой я отдал пламени собственную душу? О десяти миллионах… не картинок, а реальных людей, превратившихся в обмороженные трупы. А всё потому, что я стал вирусом в их родном мире.

А вдруг закономерности нет? Что если случившееся — это случайность?

Прежде чем я успеваю дать ответ самому себе, мир вокруг становится белым.