Молодая элита (ЛП)

Аделина Амутеру

Неделю я не выхожу из своей спальни. Я погружаюсь и выплываю из сна, просыпаясь только для того, чтобы полакомиться сладостями и жареным мясом, ежедневно приносимым в мою комнату, и позволить служанке сменить мне повязки и одежду.

Иногда меня заходит проведать Энцо, всегда с непроницаемым лицом и в перчатках. Больше меня никто не беспокоит. Больше мне ничего не говорят об обществе «Кинжала». Я понятия не имею, что они будут со мной делать.

Проходят дни — проспери, эва, мора, сапьен². Я представляю, чем сейчас занята Виолетта, и гадаю: думает ли она обо мне? В безопасности она или нет? Ищет меня или спокойно живет себе дальше?

Когда снова наступает проспери, я оправляюсь достаточно для того, чтобы снять все повязки. Синяки на запястьях и лодыжках побледнели, и кожа на них зажила. Со щеки спала опухоль, и лицо вновь стало нормальным. Но я похудела, и волосы свалялись в колтуны, а место на голове, где отец выдрал волосы, всё еще ноет.

Я каждый вечер рассматриваю свое отражение в зеркале, наблюдая за тем, как оранжевый отсвет свечей играет на моем лице, как он высвечивает шрамированную кожу поверх потерянного глаза. В уголках сознания всплывают темные мысли. Я слышу шепот, и что-то в нем живет, требует моего внимания, манит меня в самую глубину теней, и я боюсь его слушать.

Я выгляжу так же, как раньше. И в то же время сама себя не узнаю.

* * *

Разговор у моей спальни пробуждает меня ото сна, окуная в золотистый свет утра. Неподвижно лежа в постели, я прислушиваюсь к доносящимся из-за двери голосам и тут же их узнаю. Это Энцо и моя служанка.

— … неотложные дела. Госпожа Амутеру. Как она?

— Намного лучше. — Пауза. — Чем мне занять ее сегодня, Ваше Высочество? Она выздоровела и не находит себе места. Может быть, показать ей дворец?

Короткое молчание. Я представляю Энцо, отвернувшегося от служанки и сжимающего в руке перчатки, с лицом столь же равнодушным, как и его голос.

— Отведи ее к Рафаэлю, — наконец отвечает он.

— Да, Ваше Высочество.

На этом разговор окончен. Я слышу удаляющиеся шаги, звук которых сначала затихает, а потом и вовсе пропадает. Меня пронзает странное разочарование от мысли, что Энцо не будет рядом со мной. Я надеялась порасспрашивать его. Служанка хотела показать мне дворец. Что это за дворец? Королевский? И кто такой Рафаэль?

Я остаюсь в постели в ожидании служанки.

— Доброе утро, госпожа, — входит она с шелками и кувшином горячей воды, над которым поднимается пар. — Поглядите-ка! Да ваши щечки порозовели! Это очаровательно.

Мне непривычно, что кто-то всё время говорит мне комплименты и выполняет любую мою прихоть. Я благодарно улыбаюсь.

После того как служанка помогает мне вымыться и надеть бело-голубое платье, я закрываю волосами отсутствующий глаз и морщусь, когда она проводит расческой по больному месту на коже головы.

Наконец, я готова. Подойдя к двери, я останавливаюсь и делаю глубокий вдох. Затем впервые выхожу из своей спальни.

Идя по узкому коридору, рассматриваю стены. Их украшают картины с изображением богов — восходящий из моря прекрасный Пулькритас и падающий с небес юный Лаэтес. Краски на картинах столь ярки и свежи, словно их рисовали совсем недавно. Сводчатый потолок очерчивает мраморный бордюр. Я так увлекаюсь разглядыванием всего этого богатства, что отстаю от служанки, и лишь после ее просьбы поторопиться, отвожу взгляд от окружающей меня красоты и ускоряю шаг. Догнав девушку, я пытаюсь придумать, что ей сказать, но каждый раз, как открываю рот, она вежливо улыбается мне и смотрит в сторону, не проявляя ни малейшего интереса. Я решаю, что лучше мне помолчать. После очередного поворота мы внезапно останавливаемся перед сплошной стеной с колоннами.

Проведя ладонью по одной из колонн, служанка толкает стену рукой, и я потрясенно вижу, как та разворачивается, открывая за собой еще один коридор.

— Идемте, молодая госпожа, — зовет меня девушка через плечо.

Ошеломленная, я следую за ней. Стена за нашими спинами возвращается на свое место, словно за ней ничего не существует.

Чем дальше мы идем, тем сильнее меня одолевает любопытство. Такая планировка дворца, конечно же, не случайна. Если здесь прячется Молодая Элита — ассасины, разыскиваемые Инквизицией, — то вполне понятно, что к ним нельзя запросто войти через дверь с улицы. Элита скрывается за стенами другого здания. Но что же это за дворец такой?

Служанка останавливается у высоких двойных дверей в конце коридора. На них искусно выгравированы страстно обнимающиеся Амаре с Фортуной — бог любви и богиня удачи и процветания. У меня перехватывает дыхание. Теперь я знаю, где нахожусь.

В борделе.

Служанка открывает двери, и мы входим в пышно убранную гостиную с еще одной дверью, вероятно ведущей в спальню. От этой мысли у меня вспыхивают щеки. Часть комнаты открывает вид на полный зелени внутренний дворик. Чуть колышутся полупрозрачные шелковые занавески, на легком ветерке поют серебряные колокольчики. В воздухе пахнет жасмином.

Служанка стучит в дверь спальни.

— Да? — отвечает ей кто-то.

Голос приглушен, но несмотря на это я слышу, что он необычайно красив. Как у менестрелей.

Девушка склоняет голову, хотя кроме меня ее никто не видит.

— К вам пришла госпожа Амутеру.

Молчание. Затем раздаются тихие шаги. Через мгновение дверь распахивается, и я, потеряв дар речи, во все глаза смотрю на появившегося парня.

Знаменитый поэт из Солнечных земель в своей оде нашим трем лунам восхвалял их чудесный свет, отражающийся в морской воде. Красивое лицо «поцеловано луной и водой», — писал он. И в его устах это был комплимент всего лишь двум людям: его матери и последней принцессе империи Фейсен. Если бы он еще жил и видел того, на кого я сейчас смотрю, то этой поэтической похвалы удостоился бы и третий человек. Луна с водой, должно быть, зацеловали этого парня.

Его блестящие черные волосы собраны в свободную косу. Оливковая кожа гладка и без единого изъяна. Он окутан слабым мускусным ароматом ночных лилий — дурманящим и обещающим запретные удовольствия.

Я настолько потрясена его внешностью, что не сразу замечаю его метку — разного цвета глаза под завесой длинных, темных ресниц: один — медово-золотистый, а другой — изумрудно-зеленый, как летняя листва.

Служанка склоняет голову в знак прощания с нами и поспешно выходит в коридор, оставляя нас наедине. Парень улыбается мне, и на его щеках появляются ямочки.

— Рад познакомиться с тобой, Аделинетта.

Он берет меня за руки и, наклонившись, целует в обе щеки. От прикосновения его мягких губ по коже пробегают мурашки. У него прохладные нежные руки, на узких пальцах тонкие золотые кольца, ногти блестят. А голос такой же мелодичный, каким слышался из-за двери.

— Я Рафаэль.

Меня отвлекает движение за его спиной. Спальня тускло освещена, но тем не менее я отчетливо вижу очертания переворачивающегося на постели мужчины и его каштановые волосы. Я перевожу взгляд на Рафаэля. Это, и правда, бордель. А Рафаэль, должно быть, — клиент.

Рафаэль замечает мое смятение и, покраснев, опускает пушистые ресницы. Никогда еще такое простое действие не казалось мне столь соблазнительным.

— Прошу меня простить. Зачастую приходится работать до самого утра.

— О, — удается выдавить мне. Я идиотка. Он вовсе не клиент. Это мужчина в спальне — клиент, а Рафаэль — его консорт. Я должна была бы сразу это понять, но для меня консорт — это человек, занимающийся уличной проституцией. Бедный и отчаявшийся, продающий себя на обочине или в борделях. Но никак не парень с лицом, являющимся практически произведением искусства.

Рафаэль оглядывается и, убедившись, что его клиент снова погрузился в глубокий сон, выходит из своей спальни и неслышно притворяет дверь.

— Меркантские принцы имеют обыкновение долго спать по утрам, — мягко улыбнувшись, объясняет он и кивком зовет меня за собой.

Я иду за ним, восхищаясь изяществом его движений, простых, но идеально-утонченных. Наверное, именно таким и должен быть консорт высокопоставленных особ. Эти гостиная и внутренний двор принадлежат ему?

— Головокружительное ощущение — чувствовать твою энергию так близко, — говорит Рафаэль.

— Ты можешь чувствовать меня?

— Я первым тебя обнаружил.

— О чем ты? — хмурюсь я.

Мы с Рафаэлем выходим из гостиной в коридор, а потом — во двор к фонтанам. Ветер треплет его черные волосы, открывая несколько ярких сапфировых прядей — будто вплетенных в канву ночи ниточек драгоценных камней. Вторая метка.

— В ту ночь, когда ты сбежала из дома, — продолжает Рафаэль, — ты остановилась на рыночной площади Далии.

Я вздрагиваю. Перед глазами мелькает залитое дождем лицо отца и его растянутые в жестокой усмешке губы.

— Да, — шепчу я.

— Энцо на несколько месяцев отослал меня на юг Кенетры искать таких, как ты. Я почувствовал тебя сразу же, как приехал в Далию. Однако твоя энергия ощущалась слабо, она то проявлялась, то исчезала, и мне потребовалось несколько недель, чтобы сузить район поисков. — Рафаэль останавливается перед самым большим фонтаном. — Но увидел я тебя впервые на рыночной площади. Ты скакала на коне под дождем. Я сразу же отправил Его Высочеству послание.

Значит, меня действительно кто-то видел той ночью. Парень, который может чувствовать таких, как я. Наверное, это его особая способность, как у Энцо вызывать огонь, а у меня — иллюзии.

— Так вы привлекаете Молодую Элиту в общество «Кинжала»?

— Да. Меня зовут Посланником. Я занимаюсь поиском новых членов общества. Из тысячи мальфетто всегда найдется тот самый, единственный. Но если потенциальный новобранец попадает в руки Инквизиторов, спасти его довольно трудно. Ты первая, кого нам удалось практически вырвать из их лап. — Рафаэль подмигивает мне изумрудным глазом. — Поздравляю.

Жнец. Посланник. Общество людей с двойными именами и скрытыми в них значениями. Я глубоко вздыхаю, вспомнив о других слышанных мной именах.

— Меня никто не предупредил, что у вас тут… бордель, — замечаю я.

— Дворец удовольствий, — поправляет меня Рафаэль. — Бордели для бедняков и людей с дурным вкусом.

— Дворец удовольствий, — эхом повторяю я.

— Наши клиенты приходят сюда послушать музыку, насладиться красотой, поговорить, посмеяться и поупражняться в острословии. Они ужинают и выпивают с нами. Забывают обо всех своих тревогах. — Рафаэль улыбается с притворной скромностью. — Иногда за пределами спальни. Иногда — в ее пределах.

Я бросаю на него искоса опасливый взгляд.

— Надеюсь, чтобы присоединиться к обществу «Кинжала» мне не нужно становиться консортом? — спрашиваю я и поспешно добавляю: — Я, конечно же, не хотела тебя этим обидеть.

Рафаэль отвечает мне тихим смехом — чудным, как и все остальное в нем, приятным как звон летних колокольчиков, и от этого звука на сердце становится светло и хорошо.

— То, где ты спишь, не говорит о том, кто ты. Ты несовершеннолетняя, Аделинетта. Никто во дворце Фортуны не может заставить тебя прислуживать клиентам, если только ты сама этого не захочешь.

От такого предположения я зарделась.

Мы с Рафаэлем огибаем двор. Здесь ветер приносит с собой сладкие ароматы весны. Я понимаю, что бордель — дворец удовольствий — находится на холме, но когда открывается вид на город, расположенный внизу, у меня перехватывает дыхание.

Эстенция.

Дома из красного кирпича и широкие чистые дороги. Остроконечные шпили и изогнутые арки. Узкие переулки утопают в цветах и лозах. На солнце блестят огромные монументы. Главные площади полны зелени и суетящихся людей. Лошади тянут груженые ящиками и бочонками телеги. Вход в гавань подпирают статуи двенадцати богов и ангелов. В синеве моря отражаются белые паруса тяжелых галеонов и легких, подвижных каравелл, их флаги — радужное разноцветье королевств со всех концов света. Меж них скользят гондолы — светлячки среди морских исполинов. Где-то в отдалении звонят колокола. На горизонте видны расплывчатые очертания островков, дальше — лишь гладь Солнечного моря. А в небесах…

Я восторженно ахаю, заметив громадное существо, напоминающее ската, медленно летящее по небу над гаванью. Его гладкие, просвечивающиеся крылья вытянуты в длинную линию. Кто-то — почти невидимая глазу крохотная точка — сидит у него на спине. Существо издает низкий звук, эхом разносящийся по городу.

— Балира! — восклицаю я.

Рафаэль смотрит на меня через плечо — так величественно и спокойно, что его с легкостью можно было бы принять за члена королевской семьи. Он улыбается, видя мою радость.

— Живя рядом с водопадами, ты должна была бы часто видеть, как они доставляют груз в Далию.

— Но никогда в такой близости.

— Понятно. Что ж, у нас тут теплое мелководье, поэтому они собираются здесь летом для разведения потомства. Ты еще насмотришься на них, обещаю.

Покачав головой, я продолжаю любоваться открывшимся видом.

— Город прекрасен.

— Только для новоприбывшего. — С лица Рафаэля сходит улыбка. — Мы — не народ Снежных земель. Если его лихорадка еле затронула, оставив после себя лишь несколько меченых, которых все чтят, то Эстенцию она опустошила. И город до сих пор никак не оправится. Торговля в упадке. В море свирепствуют пираты. Город беднеет, и люди голодают. Из мальфетто делают козлов отпущения. Только вчера убили девочку-мальфетто, закололи на улице насмерть. Инквизиторы закрывают на это глаза.

Мой восторг угасает, и, снова взглянув на распростертый внизу город, я замечаю множество заколоченных досками магазинов, нищих, белые мантии Инквизиторов. Мне становится не по себе, и я отворачиваюсь.

— В Далии почти то же самое, — тихо говорю я и, коротко помолчав, спрашиваю: — А где все остальные из Элиты?

Мы подходим к ничем не примечательной каменной стене, находящейся за углом внутреннего дворика. Не знай, что здесь за стенами прячется, никогда у такой не остановишься. Рафаэль проводит по ней пальцами и толкает. Стена бесшумно сдвигается, и нас встречает порыв холодного воздуха. Я заглядываю внутрь. Стертые каменные ступени ведут вниз, во тьму.

— Не думай о них, — отвечает Рафаэль. — Сейчас важно, что здесь ты и я.

От его слов у меня по коже бегут приятные мурашки. Рафаэль больше ничего не говорит, и я решаю не продолжать расспросов.

Мы ныряем во мрак. Рафаэль снимает со стены и зажигает маленький светильник. Темноту прорезает тусклый оранжевый отсвет. Всё что я вижу — ступени прямо перед собой и фалды одежд Рафаэля. Этот дворец удовольствий полон тайных комнат.

Через некоторое время ступени выводят нас к очередной пустой стене. Она с громким скрежетом открывается под рукой Рафаэля. Мы входим в комнату, освещенную падающим через решетку в потолке светом. В воздухе летают пылинки. Прутья решетки покрылись мхом. В углу стоит заваленный рукописями, картами и книгами стол. На нем же — механическая модель солнечной системы, показывающая движения лун. Тут пахнет холодом и сыростью.

Подойдя к столу, Рафаэль отодвигает в сторону часть бумаг.

— Не бойся, — говорит он.

Я внезапно напрягаюсь.

— Что мы здесь делаем?

Не глядя на меня, Рафаэль открывает ящик стола и достает оттуда камни. Хотя «камни» не совсем подходящее слово. Это неограненные самоцветы, извлеченные из самых недр земли. Что-то мне комплект этих камней напоминает. О, вспомнила — прохвосты на улицах за две медных лунки ставят такие камни перед ребенком, дабы поведать ему о склонностях его характера.

— Это что, какая-то игра? — спрашиваю я.

— Нет. — Рафаэль закатывает рукава. — Прежде чем стать одной из нас, ты должна пройти серию тестов.

Я пытаюсь сохранить спокойствие.

— Каких тестов?

— Каждый из Элиты реагирует на энергию своим особенным, уникальным образом, и у каждого есть своя сила и своя слабость. Одни храбры и сильны. Другие — умны и мудры. Есть и те, кого ведет страсть. — Рафаэль опускает взгляд на самоцветы. — Сегодня мы выясним, какая же ты. Как твоя единственная в своем роде энергия влияет на мир.

— А для чего самоцветы?

— Мы дети богов и ангелов. — Губы Рафаэля трогает добрая улыбка. — Говорят, что самоцветы — следы, оставленные нам богами там, где при создании Земли касались их ладони. Некоторые из этих камней призовут текущую в тебе энергию. А лучше всего они это делают в своей природной форме. — Рафаэль поднимает один из самоцветов. На свету тот неровен и прозрачен. — К примеру, алмаз. — Он опускает камень и берет в руку другой — голубоватый. — Или веритиум. А так же празем, лунный камень, опал, аквамарин. — Рафаэль ставит их один за другим на столе — все двенадцать, переливающихся на свету каждый своим цветом. — И ночной камень, — заканчивает он. — По одному самоцвету для каждого бога и ангела. Какие-то из них будут взывать к тебе сильнее других.

Теперь я смотрю на происходящее больше с любопытством, чем с беспокойством.

— Почему ты сказал мне, чтобы я не боялась?

— Потому что на мгновение ты почувствуешь что-то очень странное. — Рафаэль рукой показывает мне встать в центре комнаты. Затем начинает аккуратно расставлять самоцветы вокруг меня. — Не борись с этим. Просто успокойся и позволь энергии беспрепятственно струиться.

Поколебавшись, я киваю.

Рафаэль заканчивает раскладывать камни, и я поворачиваюсь на месте, с интересом разглядывая каждый из них. Шагнув назад, Рафаэль пару секунд внимательно смотрит на меня, а потом, взмахнув шелковыми рукавами, скрещивает руки.

— А теперь мне нужно, чтобы ты расслабилась. Очисти свой разум.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь сделать то, что он от меня просит.

Тишина. Ничего не происходит. Я выкидываю из головы ненужные мысли и думаю о стоячей воде, о ночи. Рафаэль рядом со мной еле заметно кивает.

Я ощущаю необычное покалывание в руках и затылке. Опустив взгляд на камни вижу, что пять из них замерцали, заполнившись изнутри светом разных оттенков — темно-красным, белым, голубым, оранжевым и черным.

Рафаэль медленно кружит вокруг меня с горящим взглядом. Он напоминает мне хищника, особенно когда заходит мне за спину. Я поворачиваю голову, чтобы не выпустить его из виду. Усыпанной драгоценностями туфлей Рафаэль один за другим отодвигает камни, которые не засветились. Поднимает оставшиеся пять самоцветов и, вернувшись к столу, осторожно опускает их на его поверхность.

Алмаз, розеит, веритиум, янтарь, ночной камень. От нетерпенья узнать, что эти пять самоцветов значат, я прикусываю губу.

— Хорошо. Теперь я хочу, чтобы ты посмотрела на алмаз.

Мгновение Рафаэль не двигается, стоит, опустив руки, и просто смотрит на меня — спокойно и безмятежно. Но расстояние между нами гудит от энергии. Я пытаюсь сосредоточить свое внимание на камне и сдержать дрожь.

Рафаэль склоняет голову на бок.

Я охаю. Обрушившийся на меня энергетический поток, чуть не сбив с ног, относит меня в сторону. Чтобы не упасть, я опираюсь о стену. В голове всплывают воспоминания — настолько красочные и яркие, что, кажется, я переживаю их вновь:

Мне восемь лет, Виолетте — шесть. Мы выбегаем поприветствовать отца, вернувшегося из месячной поездки в Эстенцию. Он, смеясь, поднимает и кружит сестру. Она визжит от восторга, а я стою рядом. Днем я зову Виолетту побегать наперегонки в лесу за нашим домом. Я выбираю для этого неровный, усыпанный камнями путь, прекрасно зная, что сестра только что оправилась от болезни и всё еще слаба. Когда Виолетта, споткнувшись о торчащий из земли корень, падает и обдирает коленки, я улыбаюсь и не останавливаюсь ей помочь. Я продолжаю бежать, бежать, бежать, пока не сливаюсь с ветром. Мне не нужно, чтобы отец кружил меня на руках. Я уже умею летать. Ночью я разглядываю шрамированную, безглазую сторону своего лица и пряди серебристых волос. Потом беру расческу и разбиваю зеркало на тысячу осколков.

Образы блекнут. Белый свет в алмазе пару секунд пульсирует и гаснет.

Что это было?

Глаза Рафаэля расширяются, а потом сужаются. Он опускает взгляд на алмаз. Я тоже гляжу на него, почти ожидая, что тот снова засветится, но ничего не вижу. Может быть, я слишком далеко стою? Рафаэль смотрит на меня.

— Богиня удачи и процветания Фортуна. Алмаз показывает, что в тебе горит огонь амбиций и есть стремление к власти. Аделина, ты можешь вытянуть вперед руки?

Я мешкаю, однако Рафаэль ободряюще улыбается мне, и я послушно поднимаю руки параллельно полу. Рафаэль отодвигает алмаз и ставит на его место источающий свет веритиум. Остановив на мне внимательный взгляд, он протягивает руку и тянет за что-то в воздухе. Меня охватывает неприятное ощущение, словно кто-то дергает меня, одновременно пытаясь вытащить наружу все мои секреты. Я инстинктивно отталкиваю этого кого-то. Веритиум вспыхивает ярко-голубым сиянием.

На меня накатывает еще одно воспоминание.

Мне двенадцать. Мы с Виолеттой сидим в библиотеке, и я читаю ей справочник по цветам. Пергаментные страницы шуршат под пальцами, как сухие листья. «Розы так прекрасны, — вздыхает Виолетта, восхищенно рассматривая изображения. — Как ты». Я ничего не отвечаю. Чуть позже, когда она с отцом уходит играть на клавесине, я выхожу в сад посмотреть на кусты роз. Внимательно разглядываю один из бутонов, затем перевожу взгляд на свой искривленный безыменный палец, сломанный отцом годы назад. Поддавшись странному порыву, обхватываю ладонью стебель. В кожу вонзается с десяток шипов, но я, сцепив зубы, еще крепче сжимаю розу. «Ты права, Виолетта». Разжав ладонь, я смотрю, как на ней набухают капли крови. Розовые шипы тоже окрасил багрянец. «Боль преумножает красоту».

Образы снова бледнеют. Больше ничего не происходит. Рафаэль говорит мне развернуться, и я вижу, что веритиум светится бледно-голубым. В эту же секунду камень издает дребезжащий звук, словно кто-то дунул в испорченную флейту.

— Бог мудрости Сапьентус, — произносит Рафаэль. — Веритиум показывает жажду истины и знаний, а также пытливый ум.

Он без дальнейших объяснений переходит к розеиту. Просит меня подойти и что-нибудь напеть. Сначала горло начинает покалывать, а потом оно немеет. Камень загорается, долгое мгновение излучает красный цвет, а следом весь начинает мерцать. С этим приходит новое воспоминание:

Мне пятнадцать. Отец приглашает в наш дом несколько потенциальных женихов, чтобы они взглянули на меня и Виолетту. Сестра очаровательна, нежна и застенчива, с ее губ не сходит улыбка. «Мне тоже невыносимо, когда они разглядывают меня, — всегда повторяет мне она. — Но ты должна постараться, Аделина». Я вижу, как она перед зеркалом тянет вниз вырез платья, больше оголяя грудь, и с улыбкой любуется тем, как лежат на плечах ее локоны. Я не знаю, что и думать обо всем этом. Мужчины за ужином рассыпаются перед ней в комплиментах. Посмеиваются и чокаются бокалами. Я пытаюсь последовать совету сестры — изо всех сил кокетничаю и улыбаюсь. Я замечаю голодную страсть в их глазах каждый раз, когда они смотрят на меня. Их жадные взгляды надолго задерживаются на моих ключицах, груди. Я знаю, что меня они тоже хотят. Но не в качестве жены. Один из них шутит, что если я в одиночестве выйду в сад, то он зажмет меня в уголке. Я смеюсь вместе с ним, а сама представляю, как подливаю ему в чай яд и наблюдаю за тем, как его лицо багровеет и искажается в муке. Представляю, как склоняюсь над ним, терпеливо ожидая его конца, наслаждаясь видом его умирающего, корчащегося в агонии тела, и отсчитываю последние оставшиеся ему минуты. Виолетта и вообразить себе такого не может. Она во всем видит радость, надежду, любовь и вдохновение. Как наша мама. Я же пошла в отца.

И снова образы испаряются в воздухе, а я смотрю прямо в глаза Рафаэля. В его взгляде читается настороженность с примесью интереса.

— Бог любви Амаре, — говорит он. — Розеит показывает пылкость и склонность к ослепляющей, затмевающей разум страсти.

Наконец он поднимает янтарь и ночной камень. Янтарь красиво светится золотисто-оранжевым цветом, ночной же камень неказист: просто кусок горной породы — темный, шероховатый и тусклый.

— Что мне нужно сделать сейчас? — спрашиваю я.

— Возьми их.

Рафаэль берет меня за руку. Я краснею, ощущая мягкость его ладони и нежность пальцев. Он задевает мой сломанный палец, и я, поморщившись, высвобождаю руку. Рафаэль смотрит мне прямо в глаза. Хотя он не спрашивает, почему я так отреагировала на его прикосновение, кажется, он всё понимает.

— Не бойся, — тихо говорит он. — Раскрой ладонь.

Я выполняю его просьбу, и он осторожно опускает в мою руку самоцветы. Я сжимаю их в пальцах.

Меня захлестывает волна неистовой, жгучей ярости. Рафаэль отпрыгивает, а я со стоном падаю на колени. Вырвавшийся из уголков сознания шепот заполняет все мои мысли. Он приносит с собой шквал воспоминаний о том, что я пережила и не могу позабыть. Отец, ломающий мне палец, кричащий на меня, бьющий меня, не обращающий на меня внимания. Ночь под дождем. Его размозженные ребра. Долгие ночи в темнице Инквизиторов. Бесцветные глаза Терена. Издевающаяся надо мной, швыряющая в меня камни толпа. Железный столб.

Я крепко зажмуриваюсь и зажимаю уши ладонями в отчаянной попытке ничего этого не видеть и не слышать, но воспоминания наслаиваются одно на другое, окутывая сознание густой дымкой, грозящей погрузить меня во тьму. Со стола Рафаэля слетают бумаги. Разбивается стекло в светильнике.

Хватит. Хватит. ХВАТИТ. Я уничтожу всё, что угодно, лишь бы это прекратилось. Я уничтожу всех вас.

Неистовая ярость внутри меня кипит и клокочет, жаждая вырваться на свободу. Я сцепляю зубы и сквозь весь этот дикий вихрь слышу шепот отца:

«Я знаю, какая ты на самом деле. Кто захочет тебя, Аделина?».

Моя ярость усиливается. Все. Все они истекут кровью у моих ног.

Затем заполняющий сознание шепот пропадает. Голос отца исчезает, оставив в подрагивающем воздухе воспоминание о себе. Я стою на коленях. Неожиданная ярость ушла, и теперь меня бьет крупная дрожь. Всё лицо залито слезами. Рафаэль не двигается. Мы долгое мгновение смотрим друг на друга, а потом он все-таки подходит и помогает мне подняться на ноги. Он показывает, чтобы я села в кресло у его стола, и я с радостью опускаюсь в него, наслаждаясь покоем после разбушевавшейся ярости. Я ощущаю такую слабость, что еле могу держать голову прямо. Меня клонит в сон.

Через какое-то время Рафаэль, прочистив горло, очень тихо произносит:

— Близнецы Формидите и Кальдора, ангелы страха и ярости. Янтарь показывает спрятанную в глубине души ненависть. Ночной камень — тьму и страх. — Нерешительно помолчав несколько секунд, он смотрит мне в глаза. — Что-то очерняет твое сердце, что-то темное и мучительное. Оно травит тебя годами, взращенное и лелеемое. Я никогда ничего подобного не ощущал.

«Это взрастил во мне мой отец». От воспоминаний о жутких иллюзиях, ответивших на мой зов, по телу проходит дрожь. В углу комнаты таится призрак отца, полускрытый разросшимся плющом. На самом деле отца здесь нет. Он мертв, и это всего лишь иллюзия. Но я, безо всяких сомнений, вижу его силуэт и чувствую исходящий от него холод. Он ждет меня.

Я отвожу от него взгляд, чтобы Рафаэль не решил, что я спятила.

— Что… — начинаю я, но мне приходится прокашляться, прежде чем продолжить: — Что это значит?

Рафаэль сочувственно качает головой. Кажется, он не хочет говорить об этом, и я не настаиваю.

— Посмотрим, что скажет на всё это Энцо и как это отразится на твоем обучении, — отвечает он. В его голосе слышится сомнение. Он хмурится. — Не знаю, сколько понадобится времени, чтобы ты смогла стать членом нашего общества.

— Подожди. Я не понимаю. А разве я уже не одна из вас?

Взглянув на меня, Рафаэль скрещивает руки на груди.

— Еще нет. Общество «Кинжала» создано для Молодой Элиты, доказавшей, что она способна призывать свои силы, когда это необходимо. Эти люди на таком уровне владеют своими способностями, который тебе пока не постичь. Помнишь, как тебя спас Энцо? Как он управлял огнем? Ты должна стать хозяйкой своего дара. Я уверен, что тебе это удастся, но пока ты не на том уровне.

Его слова вызывают во мне тревогу.

— Если я еще не член общества, то кто я тогда? Что меня ожидает?

— Ты ученица. Мы должны убедиться, что после подготовки ты сможешь контролировать свою силу.

— А если я не справлюсь?

Глаза Рафаэля, такие теплые и нежные раньше, темнеют и ожесточаются.

— Пару лет назад, — мягко говорит он, — я привел в наше общество мальчика, способного вызывать дождь. Он показался мне тогда многообещающим. Мы возлагали на него большие надежды. Прошел год. Мальчик не смог подчинить себе свою силу. Ты слышала о засухе на севере Кенетры?

Я киваю. Отец тогда проклинал взлетевшие на вино цены. Ходили слухи, что Эстенции пришлось пристрелить сотню дорогих лошадей из-за невозможности их прокормить. Люди голодали. Отправленные королем на подавление мятежей Инквизиторы убили несколько сотен человек.

Рафаэль вздыхает.

— Эту засуху вызвал наш мальчик, и остановить ее он не смог. Он запаниковал и отчаялся. Люди, конечно же, обвинили во всем мальфетто. При храмах мальфетто сжигали на кострах в надежде, что принесение жертв отведет засуху. Мальчик стал вести себя странно и глупо: устраивать публичные сцены, пытаясь вызвать дождь прямо в центре рыночной площади, пробираться тайком ночью в гавань, чтобы управлять волнами, и тому подобное. Энцо был недоволен. Понимаешь? Тот, кто не может контролировать свою силу, представляет опасность для всех нас. Мы действуем не забесплатно. Держать тебя здесь в безопасности, кормить, одевать, защищать и обучать… это стоит нам денег и времени, но что важнее всего — это стоит нам имени и репутации у верных нам людей. Ты не только наше вложение, но и наш риск. Другими словами, ты должна доказать, что стоишь того. — Замолчав, Рафаэль берет меня за руку. — Мне не хочется тебя пугать, но я не буду скрывать, насколько серьезно мы относимся к нашей миссии. Это не игра. Мы не можем позволить себе слабого звена в мире, жаждущем нашей смерти. — Он сжимает мою ладонь. — И я сделаю всё что в моих силах, чтобы ты стала нашим сильным звеном.

Он честен со мной, и в то же время старается утешить. Но есть кое-что, о чем он не говорит, и в тишине короткого мгновения между его словами я слышу всё, что мне нужно знать. Они будут следить за мной. Я должна доказать, что могу призывать свою силу и в совершенстве ею управлять. Если же, по какой-то причине, я не смогу с ней совладать, то меня ждет не просто изгнание из общества «Кинжала». Я видела их лица, их местонахождение и что они делают. Я знаю, что общество возглавляет наследный принц Кенетры. Я знаю слишком много. Слабое звено в мире, жаждущем нашей смерти. Этим слабым звеном могу стать я.

Если я не пройду их испытаний, то они сделают со мной то, что сделали с парнем, который так и не смог управлять дождем. Они меня убьют.