Могучая крепость

I. КЕВ «Танцор», 54, Харчонгское Море

.I.

КЕВ «Танцор», 54, Харчонгское Море

— Мне не нравится, как это выглядит, сэр, — тихо сказал капитан Рейф Махгейл. Или, по крайней мере, так тихо, как только мог, учитывая плеск и грохот воды и ветер, пронзительно свистящий в снастях КЕВ «Танцор» каллиопаподобным голосом[17], который изо всех сил старался держать курс на Остров Когтя, идя в крутой бейдевинд под гротом и зарифленными марселями.

— Почему бы и нет? — иронично ответил сэр Гвилим Мензир.

Они вдвоём стояли на шканцах «Танцора», глядя на западное небо. Весь день корабль шёл с наветренной стороны против постоянно усиливающегося ветра. Этот ветер постоянно менял направление, пока к вечеру не стал дуть почти прямо в Доларский Залив через Харчонгское Море. Теперь, с наступлением вечера, дул почти штормовой ветер, и «Танцор» сильно качало, когда двенадцатифутовые волны накатывали на правый борт его носа.

Было очевидно, что в ближайшей перспективе они не доберутся до острова.

Солнце заходило, хотя ни один из них не мог этого видеть. Сплошная гряда облаков, вскипающих на западном горизонте, была похожа на массив суши цвета индиго, чьи горные вершины, окаймлённые огнём, вздымались на фоне испещрённых медными прожилками небес за её пределами. Мензиру было не привыкать к плохой погоде, и сейчас каждый инстинкт в его теле буквально с руками рупором у рта, выкрикивал ему предупреждения.

«Это, — подумал он, — действительно, чрезвычайно плохая ситуация».

Он и одиннадцать галеонов, находившихся с ним, должны были встретиться в Бухте Невзгод с остальной эскадрой для пополнения запасов и перегруппировки. Внушающий уважение граф Тирск добился пугающе стабильного прогресса в подготовке своего флота, несмотря на опустошительные набеги Мензира, и адмирал знал, что пришло время подумать о возвращении в Старую Черис. Ему придётся решить это, так или иначе, как только он снова сможет собрать все свои корабли в одном месте, и он не ждал этого с нетерпением. На данный момент, однако, было похоже, что ему не придётся делать это так скоро, как он думал. Его одиннадцать кораблей находились в шестистах милях от Острова Когтя, почти на равном расстоянии между провинциями Тигелкамп и Кейроз Харчонгской Империи в устье Доларского Залива, и, учитывая ветер и погоду, они, вероятно, заплыли так далеко на запад, как только могли.

«По крайней мере, до тех пор, пока погода не прояснится».

Хорошей новостью, какой бы она ни была, было то, что они могли позволить себе улететь на добрую тысячу семьсот миль на восток, прежде чем наткнуться на западное побережье провинции Швэй. Плохая же новость заключалась в том, что если ветер продолжит дуть попятно, то они обнаружат, что их несёт к побережью Тигелкампа, и это даст им гораздо меньше пространства для маневрирования, прежде чем они окажутся у подветренного берега. А ещё худшей новостью было то, что даже если ветер не стихнет, каждая миля, которую он будет гнать их на восток, будет напрямую отдалять их от Острова Когтя… и приближать к графу Тирску. Мензир в данный момент не знал точно, что задумал Тирск, но подозревал, что ему бы это не понравилось. По словам харчонгских рыбаков, чей улов «Вспышка» закупила для эскадры в последнюю пятидневку, у Тирска теперь было более тридцати пяти галеонов в полной готовности, и он начал расширять свои «учебные круизы» далеко за пределы пролива Хэнки.

«Ты должен относиться к такого рода „разведданным“ с недоверием, Гвилим, — напомнил он себе. — Люди, которые продают информацию о своей собственной стороне, не всегда являются самыми надёжными источниками».

И это было правдой. А «покупка» «Вспышки» на самом деле не была платой за рыбу. Она давала хоть какое-то слабое оправдание, если кто-нибудь в Доларе или Харчонге начнёт задавать вопросы, поскольку шкипер рыбацкого судна всегда мог объяснить, что у него не было другого выбора, кроме как отдать свой улов, когда к его борту подплыла десятипушечная черисийская шхуна и «предложила» ему это сделать. На самом деле, он сам специально искал «Вспышку» — или один из других кораблей Мензира — для того, чтобы продать им свою информацию. Что, в большинстве случаев, вызвало бы у Мензира крайние неприятные подозрения.

Но эта конкретная рыбацкая лодка была одной из постоянных плавающих к Доларской Банке, и за время пребывания эскадры на Острове Сокровищ её шкипер действительно продал им много рыбы. Как и большинство уроженцев Харчонга, он ежедневно молился, чтобы Бог и Архангелы сохранили чиновников харчонгской бюрократии в безопасности, здоровыми, счастливыми… и далеко-далеко от него, и это делало базу на Острове Сокровищ одним из его любимых портов. Он получал гораздо лучшую цену за свой улов от черисийской эскадры, чем когда-либо мог получить где-либо ещё, и при этом ему не нужно было платить мзду начальнику порта и полудюжине других мелких чиновников.

В ходе своих скрытных сделок, он и Мензир встречались несколько раз. На самом деле, адмирал взял за правило время от времени выпивать с этим человеком бокал виски, и во время этих встреч между ними возникло нечто более близкое, чем чисто профессиональные отношения, но слишком далёкое от того, что можно было бы назвать «дружбой». Мензир никогда не сомневался, что рыбак был таким же хитрым, когда они появились. Он должен был знать, что истинная причина, по которой иностранный адмирал водит дружбу со шкипером скромного рыбацкого судна, заключается в том, что адмирал, о котором идёт речь, намеренно культивирует источники информации. Самым интересным в этом было его явное желание, чтобы его культивировали. Учитывая, сколько у худородных харчонгцев было причин не любить свою собственную аристократию и коррумпированных бюрократов, которые ей служили, определённая готовность оказать этим аристократам и бюрократам медвежью услугу была достаточно понятна. Однако сделать то же самое с Церковью — это было совсем другое дело, и всё же Мензир пришёл к выводу, что у шкипера были свои причины поступать именно так.

Так что нет, он не был готов проигнорировать информацию и околичное предупреждение этого человека. Это также не означало, что он был готов слепо принять её, но она довольно хорошо сочеталось с другими фрагментами информации, которые он смог собрать. И это был бы в высшей степени разумный способ для Тирска действовать дальше.

«Ты здорово подпалил им бороды в Юй-Шай, — сказал он сам себе, продолжая наблюдать за зловещей стеной пурпурно-черного облака, марширующего к нему. — И только Лангхорн знает, сколько тысяч марок стоили флотское имущество и артиллерия, которые ты отправил на дно. Но если Тирск действительно вывел в море так много кораблей, похоже, тебе пора отправляться домой. И я чертовски уверен, что ты не хочешь, чтобы тебя унесло в Залив ещё глубже, чем ты можешь себе позволить!»

Проблема заключалась в том, что он, возможно, не очень хорошо контролировал, куда его занесло.

— Хорошо, Рейф, — сказал он. — Я не думаю, что положение дел улучшится, и я так же не хотел бы, чтобы кто-нибудь из нас потерял мачты посреди ночи из-за чего-то, что мы не смогли предвидеть.

— О, я думаю, что смогу согласиться с этим, сэр.

— Хорошо. — Мензир оскалил зубы, затем поморщился. — Я пахну намного хуже, чем это. Передайте сигнал, пока у нас ещё достаточно света. Спустить верхние реи. Затем я хочу, чтобы бом-брамсели и брамсели были убраны и приготовлены штормовые паруса.

Махгейл приподнял одну бровь. Мензир, очевидно, ожидал, что погода станет намного хуже. Либо так, либо он внезапно стал гораздо более робким, чем Махгейл его когда-либо видел.

Он глянул на зловещий западный горизонт и решил, что адмирал был прав.

— Да, сэр. Я займусь этим немедленно, — сказал он.

II. КЕВ «Ракурай», 46, Доларский Залив

.II.

КЕВ «Ракурай», 46, Доларский Залив

Находясь в тысяче восьмистах милях к востоку от Острова Когтя, КЕВ «Ракураи» медленно, но верно плыл на запад. Уже наступила ночь, и граф Тирск стоял на шканцах «Ракураи» с трубкой в зубах, глядя в ясное, усыпанное звёздами небо.

Он перевёл взгляд с небес на другую россыпь звёзд — на этот раз на движущиеся огоньки флота.

Его флота.

В этом флоте было сорок два галеона, более половины всей доли Королевства Долар в огромном новом флоте Матери-Церкви. Двадцать восемь из них были переоборудованными торговыми галеонами, как и сам «Ракураи»; однако остальные четырнадцать были специально построенными военными галеонами, однотипными с «Великим Викарием Марисом» сэра Даранда Рохсейла. На самом деле, как Тирск и обещал, «Великий Викарий Марис» был здесь, и при этом нёс вымпел командира дивизиона. Тирск по-прежнему считал Рохсейла высокомерной, самоуверенной, аристократической занозой в заднице, однако не мог отрицать, что этот человек был бойцом. Тирск был готов упустить из виду довольно многое, когда человек продемонстрировал явное мужество, которым Рохсейл очевидно обладал.

Насколько он мог приблизительно оценить численность черисийской эскадры, в ней не могло быть больше двадцати пяти галеонов. Как не было в ней и столько шхун, сколько он мог бы послать в экспедицию, подобную этой. Поскольку не было никаких свидетельств какой-либо внезапной нехватки лёгких крейсеров со стороны черисийцев, он мог списать их отсутствие только на серьёзную оплошность с чьей-то стороны. Что было довольно обнадёживающим. Было приятно осознавать, что даже черисийцы могут ошибиться.

«Цель, Люис, — напомнил он себе, — как раз и состоит в том, чтобы позволить им ошибиться».

Его губы дёрнулись при этой мысли, но он взял за правило размышлять об этом по крайней мере раз в день.

Бой у Острова Дракона дал епископу Стейфану доводы, в которых он нуждался, чтобы предотвратить требования о поспешных действиях со стороны политических врагов Тирска. Доларский Флот, возможно, и потерял «Князя Доларского», как язвительно заметил епископ, но его корабли проявили себя неизмеримо лучше, чем чьи-либо другие, кто скрестил мечи с Имперским Черисийским Флотом. В сложившихся обстоятельствах, властям на берегу следовало постараться выполнить требования адмирала Тирска, чтобы он мог подготовить решающий удар, вместо того чтобы жаловаться, что он «недостаточно сильно старается». Тирск не был уверен, как именно епископ Стейфан сообщил об этом событии в своих семафорных депешах в Храм, но, как бы он это ни описывал, Аллайн Мейгвайр твёрдо встал на сторону епископа.

И это, как они сказали, было именно так. По крайней мере, сейчас.

«Прекрасно, — подумал он теперь. — На самом деле, это лучше, чем ты когда-либо ожидал, что тебе сойдёт с рук до того, как Тораст спишет тебя на берег… при условии, что тебе достаточно повезёт и всё на этом закончится. Но теперь тебе предстоит доказать, что епископ Стейфан был прав, поддержав тебя. А это значит, что тебе нужно найти несколько черисийцев и выбить из них всё дерьмо… что и привело тебя в этот прекрасный вечер за три тысячи миль от дома. Так почему же ты не радуешься тому, что находишься здесь?»

Бывали времена, даже учитывая, что он не был готов рассказать об этом факте ни одной живой душе, когда Люис Гардинир, граф Тирск, задавался вопросом, не лучше ли Церковь Черис понимает, чего на самом деле хочет Бог, чем Мать-Церковь. Или, по крайней мере, чем «Группа Четырёх». Эта мысль приобрела большую, более ядовитую силу после зачистки викариата Жаспером Клинтаном и официального объявления Священной Войны. Ставки были выше, чем когда-либо, и он не хотел думать, что может оказаться не на той стороне. Не хотел рассматривать возможность того, что его меч может служить Тьме, а не Свету. Но он был тем, кем он был — сыном Матери-Церкви, доларским аристократом, вассалом короля Ранилда и адмиралом Королевского Доларского Флота — и все эти люди воевали с Черисийской Империей.

Он не мог этого изменить, даже если бы захотел, и, если быть до конца честным, всякий раз, когда он вспоминал Каменный Пик и Скальный Плёс… и ультиматум, который принц Кайлеб поставил ему на следующее утро после Скального Плёс, он не хотел этого.

«Нет, — подумал он, вынув трубку изо рта и набивая в неё табак большим пальцем. — Счастлив ты или нет, но для разнообразия выбить дерьмо из нескольких черисийских галеонов действительно имеет определённую привлекательность, не так ли?»

Он снова сунул трубку в рот, затем сунул щепку смолистого дерева в пламя нактоузного фонаря, освещавшего картушку компаса рулевого, и снова зажёг табак. Он пыхтел, пока тот не затлел, как следует, а затем перебросил щепку через поручень. Она описала дугу со шканцев в море, словно крошечная падающая звезда, и он, ещё раз оглянувшись на огни своего флота, удовлетворенно кивнул и направился вниз.

КЕВ «Танцор», 54, Доларский Залив

.III.

КЕВ «Танцор», 54, Доларский Залив

«Были времена, — подумал Гвилим Мензир, — когда было бы гораздо приятнее оказаться неправым». — Бесспорно, его репутация предсказателя погоды могла бы пострадать, но он без сомнения предпочёл бы это, чем столкновение с тем, что, вероятно, было самым страшным штормом, с которым он когда-либо сталкивался на море.

Пурпурно-чёрные закатные тучи продолжали своё безжалостное наступление, а ветер перешёл от пронзительного завывания к вою, к бешеному крику. Как он и опасался, усилившийся шторм не позволил его галеонам продолжать свой путь к Острову Когтя. Они были вынуждены лечь в дрейф против ветра под штормовыми фок- и грот-стакселями и взятыми на гитовы грот-марселями. Он приказал спустить брам- и бом-брам-стеньги скорее по наитию — даже предчувствию — чем по чему-то ещё, но был рад, что сделал это.

Вцепившись в поручни шканцев и обвязавшись вокруг груди спасательным концом, он смотрел в небеса, несмотря на всю жизнь, проведённую в море, испытывая благоговейный трепет перед кипящей яростью цвета индиго. Молния заикалась и вспыхивала, взрываясь, словно ракураи самого Лангхорна, длинными неровными полосами, похожими на трещины между Миром Божьим и Адом. Канонада Небесного грома была слышна даже сквозь рожденный адом вой ветра и чудовищную, грохочущую ярость моря. Волны вздымались на тридцать футов и более, нависая длинными гребнями. Поверхность моря была полностью покрыта длинными белыми пятнами пены, лежащими вдоль направления ветра, а гребни волн представляли собой белые взрывы разорванной ветром пены. Удары этих могучих волн были подобны молоту, они били по костям и сухожилиям его кораблей, а ледяной дождь, хлеставший так сильно, что фактически смывал солёный привкус летящих брызг с его губ, стучал по его мокрой непромокаемой одежде, как кулаки в шипованных перчатках. Он мог видеть только три других корабля, несмотря на огненные отсветы бело-голубых молний — остальные были скрыты дождём, брызгами и похожими на горы волнами.

Это был, пожалуй, самый страшный и волнующий момент в его жизни, и он почувствовал, как его губы с вызовом раздвигаются, обнажая зубы, когда он вцепился в поручни своего флагмана и почувствовал, как его податливая, вибрирующая сила борется с яростью моря.

Ему нечего было делать на этой палубе, и он это знал. Он был флаг-офицером, а не капитаном, и он не нёс прямой ответственности за управление «Танцором»… или его выживание. Он никогда так хорошо не осознавал свой статус пассажира, как в этот момент, и ему было интересно, возмущается ли капитан Махгейл его присутствием на палубе. Думал ли он, что это случай нервного адмирала, который заглядывает через плечо своего флаг-капитана?

Он надеялся, что нет, потому что правда заключалась в том, что он полностью верил в Рейфа Махгейла. Но в эту ночь, в разгар такого шторма, как этот, он просто не мог оставаться в своей каюте, пока его дико раскачивающаяся койка раскачивалась на карданных подвесах подволока.

Но была и другая причина, по которой он был здесь, потому что, если только его инстинкты не обманули его, это великолепное, злобное чудовище шторма ещё не достигло своей полной ярости. Он всегда слышал, что штормы, рождающиеся в Великом Западном Океане, не похожи ни на какие другие, и всегда относился к этим утверждениям с изрядной долей скептицизма. Эта ночь превратила его в верующего. Он пережил два урагана, ни один из которых на самом деле не был в море, и, вглядываясь в ярко освещённое сердце живой ярости этого шторма, он знал, что он быстро приближается к этому уровню жестокости. И на этот раз он не был в безопасности на берегу.

«Как раз то, что мне не нужно», — мрачно подумал он.

Он знал, что шторм с каждым часом загоняет его галеоны все глубже в Доларский Залив. Чего он не знал, так это смогут ли они вообще держать паруса поднятыми или у капитана Махгейла не будет другого выбора, кроме как поставить «Танцора» против ветра под голыми мачтами. Сухопутный житель может и не поверить, что корабль действительно может двигаться вперёд без единого куска парусины, но сопротивления ветру его стоячего такелажа и свёрнутых парусов было бы более чем достаточно, чтобы заставить судно двигаться в подобных условиях, в то время как любой парус, который он мог бы поставить — даже тройной толщины штормовые стаксели — в любой момент могло унести как платочек, потенциально причинив при этом серьёзный ущерб.

В данный момент, несмотря на бушующую ярость шторма, его опытному глазу было ясно, что «Танцор» не находится в непосредственной опасности. Он мог пошатнуться, тряся головой, как воинственный пьяница, когда на него обрушивалось ещё одно огромное море, в зеленовато-кремовой ярости захлёстывая его палубу. Он могла пьяно покачиваться, мог стонать и скрипеть каждой доской и деревяшкой, в то время как ветер завывал в полотнищах его парусов. И он знал, что помпы работают, справляясь с водой, которая умудрялась выплёскиваться по краям даже самого плотно закрытого орудийного порта, пробиваться сквозь самые плотно закрытые решётки люков. Без сомнения, ещё больше воды просачивалось через его швы, когда он работал в бурном морском потоке, но это его не беспокоило. Это было лишь ещё одним свидетельством его истинной силы, гибкой прочности, которая позволяла ему изгибаться и поворачиваться, уступая лишь в достаточной степени силам, бьющим по его корпусу.

Но как бы хорошо он ни переносил ярость моря, он не мог стоять неподвижно перед его лицом. Он не мог видеть, как земля расстилается на сотни миль к северу и югу, когда континенты Западный Хевен и Ховард протянулись, чтобы окутать его корабли, но он знал, что она там.

«По одному делу за раз, Гвилим, — сказал он себе. — По одному делу за раз. Сначала мы выживем… потом будем беспокоиться о Тирске. Кроме того, — он почувствовал, что снова скалит зубы, — если он в такую ночь находится в море со своей кучкой насильно завербованных сухопутчиков, у него достаточно своих забот, чтобы оставить нас в покое, чёрт возьми!»

IV. Теллесбергский Собор, Город Теллесберг, Королевство Старая Черис

.IV.

Теллесбергский Собор, Город Теллесберг, Королевство Старая Черис

Мерлин Атравес подозревал, что Императрица Шарлиен выскажет ему несколько едких слов, как только поймёт, что происходит. Если уж на то пошло, он был вполне уверен, что заслужил острые замечания императрицы о своём характере, но не те, которые она могла бы сделать о его интеллекте. Однако он был готов принять это таким, как оно есть.

«Кроме того, Кайлеб был прав, — мрачно подумал Мерлин, глядя на многоцветное сияние витражей собора, освещённых утренним Теллесбергским солнцем. — Последнее, что ей нужно сегодня, из всех дней — это такое отвлечение внимания!»

В данный момент архиепископ Мейкел Стейнейр, во всей красе своих епископских регалий, в митре, сверкающей рубинами, стоял перед алтарём, с широкой улыбкой расплывшейся по его лицу, в то время как Её Императорское Величество Шарлиен Элана Женифир Алисса Тейт Армак приближалась к нему по дорожке из богатого малинового ковра под громкие голоса кафедрального хора. Её сопровождал Его Императорское Величество Кайлеб Жан Хааральд Брайан Армак, а на руках она несла яростно протестующую наследную принцессу Элану Жанейт Нейму Армак.

Длинные чёрные волосы императрицы рассыпались по плечам, ограниченные лишь светло-золотым ободком простой короны. Её платье было таким же простым, без сложной вышивки, лишённое драгоценных камней, которые сверкали бы и танцевали в многоцветном солнечном свете собора, и Кайлеб, шедший рядом с ней, был одет так же просто. Вместо короны на нём было надето изумрудное ожерелье, являющееся символом короля Старой Черис, но никаких других украшений, кроме обручальных колец, которые они оба носили, на нём не было. На их месте могла бы быть любая черисийская пара, пришедшая, чтобы их новорожденная дочь была благословлена и крещена их деревенским священником, но ни одна деревенская церковь никогда не была такой переполненной и трепетно внимательной, как Теллесбергский Собор в этот день.

«Нет, — подумал Мерлин. — У неё и так уже достаточно забот в голове, и слишком важно, чтобы никто из них не отвлекался, пока мы не закончим с этим».

Конечно, сегодняшний день был чем-то большим, чем простым Днём Именин. Все в Теллесберге уже точно знали, кто такая кронпринцесса Элана, но это утро было формальным представлением её личности — законным свидетельством её родителей и светских и светских лордов Черисийской Империи о том, что она не просто самая последняя из её подданных, но в своей крошечной персоне наследница её престола — перед объединенными коронам Старой Черис, Чизхольма, Изумруда, Зебедайи, Корисанда и (хотя никто ещё не знал об этом) Таро. Это была формальность, правда, формальность необходимая, которая не допускала никаких конкурирующих отвлекающих факторов.

«Конечно, она всё равно будет злиться, — признался он себе. — Она и так достаточно зла из-за того, что Подводная Гора не был полностью допущен внутрь. Когда же она узнает, что я приказал Сычу закрыть ей доступ к любому материалу со СНАРКов о Гвилиме и его эскадре, она будет готова грызть подковы и плеваться гвоздями».

Единственной хорошей новостью было то, что по собственному предложению Кайлеба, он сделал то же самое, когда дело коснулось императора. В отличие от Шарлиен, Кайлеб знал о колоссальном шторме, в который попали галеоны Гвилима Мензира, но его собственный доступ к расположенным на орбите СНАРКам был временно закрыт. Он знал, что там бушевал шторм, и это было больше, чем знала Шарлиен, но это было всё, что он знал, и Мерлин был снова впечатлён его актёрскими способностями.

«Нет, не „актёрскими способностями“, — поправил себя Мерлин. — Это неправильный термин. Он подразумевает какую-то… фальшь, и это не то, что здесь происходит. Он просто сосредоточен, концентрируется на этом событии, и в этой сосредоточенности нет ничего ложного или наигранного. Наверное, что меня действительно впечатляет, так это тот факт, что он может сосредоточиться на этой церемонии, в то время как в глубине души он должен сильно беспокоиться о том, что может случиться с Гвилимом».

Середина утра в Теллесберге была серединой ночи в окрестностях Доларского Залива, и в глубине своего собственного мозга Мерлин наблюдал, как крошечные бусинки света ползут по карте, отображая как эскадру Мензира всё глубже и глубже заносит в Залив.

«Хотел бы я, чёрт возьми, чтобы у него был коммуникатор», — с горечью подумал Мерлин за своим невозмутимым выражением лица. Но даже когда он думал об этом, он знал, что это ничего бы не изменило. Знать, что надвигается шторм, было очень хорошо, но это предвидение было бы академическим для флота деревянных парусных галеонов, слишком медлительных, чтобы убраться с его пути. Даже Сыч был застигнут врасплох скоростью, с которой возникла массивная штормовая формация, а Мензир уже направлялся к Острову Когтя к тому времени, когда ИИ узнал об угрозе. В отсутствие более близкого дружественного порта, у него действительно не было другого выбора, кроме как продолжать делать то, что он уже начал.

Всё это было достаточно правдой, но то, что уже произошло, не касалось Мерлина. Все модели Сыча сходились во мнении: когда центр шторма обрушится на побережье Тигелкампа, он потеряет большую часть своей силы, что во многих отношениях было неплохо. Но все эти модели также настаивали на том, что галеоны Гвилима Мензира в первую очередь должны будут принять — уже принимали — на себя его основной удар, а вот эскадра графа Тирска, расположенная далеко на северо-востоке, не примет. Доларцам предстояло испытать на себе тяжесть непогоды, но она не могла сравниться с тем, что переживут корабли Мензира, потому что Тигелкамп должен был рассеять худшую часть его мощи, прежде чем шторм достигнет их. Хуже того, если бы Тирск отреагировал так быстро и разумно, как опасался Мерлин, его галеоны смогли бы пробиться под защиту Бухты Сарам на побережье провинции Стини, прежде чем до них доберётся вся ярость ветра и волн.

И пока они бы это делали, Гвилима Мензир постепенно, и беспомощно, уносило всё ближе и ближе к поджидающим их рукам.

Мерлин Атравес мог изменить это не больше, чем императрица Шарлиен, и он это знал. Но, по крайней мере, если бы у Мензира был коммуникатор, его можно было бы предостеречь о присутствии Тирска. Он мог быть предупрежден о потенциальной угрозе, и…

«И что, Мерлин? — резко спросил он себя. — Он и так уже полностью осознаёт, что Тирск почти наверняка где-то в море и ищет его. Вот почему он в первую очередь направлялся на Остров Когтя! И, если бы была хоть одна чёртова вещь, которую он мог бы сделать, чтобы его не загнали на восток, неужели ты хоть на минуту думаешь, что он бы уже этого не делал?»

Это было правдой, и он знал это, и ему хотелось, чтобы он мог заставить себя перекрыть себе доступ к СНАРКам — по крайней мере, достаточно долго, чтобы завершить эту церемонию. Но он не мог. Он просто не мог, и поэтому укрылся за суровым фасадом «несущего службу» сейджина Мерлина, в то время как в глубине души продолжал наблюдать за этими крошечными бусинками света, неуклонно сносящимися на восток.

V. К востоку от Харчонгского Пролива, Доларский Залив

.V.

К востоку от Харчонгского Пролива, Доларский Залив

Гвилим Мензир не был удивлён своей усталостью. После трёх последних дней, он был бы поражён, если бы его колени не казались слишком дрожащими, а глаза не болели.

Он потянулся и зевнул, оглядывая квартердек «Танцора» в утреннем свете. Его флагман прошёл через бурю более или менее невредимым, но и совсем в целости он не остался. Несмотря на то, что он приказал спустить брам и бом-брам стеньги, грот и бизань-стеньги он потерял, когда норовистая волна почти положила его на борт. Он вернулся в вертикальное положение — на что в тот момент он совсем не был готов сделать ставку — но сильный рывок от того, что он дёрнулся в другую сторону, выбил его стеньги.

Хорошей новостью было то, что ветер продолжал постепенно менять направление. К этому времени он сместился с юго-юго-востока, достаточно далеко от носа, чтобы «Танцор» снова мог держать курс на запад, держась левого галса под гротом и бизанью и фор-марселем. Это был неуклюжая, плохо сбалансированная конструкция из парусов, но это было лучшее, что мог сделать капитан Махгейл, пока он не мог установить запасные мачты и реи. К сожалению, грот и бизань брам-стеньги, а также бом-брам-стеньги были привязаны стеньгам, в тот момент, когда их сорвало. Они упали за борт вместе с нижними мачтами, а это означало, что их тоже нужно было заменить. Мало того, что это требовало дополнительного времени, так ещё и у «Танцора» на борту было не так уж много запасного рангоута. Что бы они ни смогли придумать, это в лучшем случае будет импровизацией на тему рангоута, по крайней мере, до тех пор, пока капитан Махгейл не сможет вернуться на Остров Когтя и сделать надлежащую работу.

«Похоже, что некоторые из тех каботажников, которые были полны военно-морских припасов, и которых ты отправил на Остров Когтя, всё-таки пригодятся», — подумал он с некоторым удовольствием. Идея использования запасных частей, принадлежащих Королевскому Доларскому Флоту, для ремонта своих собственных повреждений ему очень понравилась.

Он подумал над тем, как хорошо, что они у него есть, а затем его улыбка исчезла, так как «Танцор» был не единственным галеоном, получившим повреждения мачт. Неудивительно, что шторм разметал его корабли. На данный момент в поле зрения было только шесть из них, включая «Танцора», а четыре из них потеряли элементы своего такелажа, паруса или мачты. На самом деле, КЕВ «Каменный Пик» потерял свою фок-мачту целиком, и на его палубе кипела деятельность, поскольку его капитан готовился к замене. Со шканцев «Танцора» всё выглядело так, как будто он использовал для этого запасную главную рею, которая, вероятно, будет служить достаточно хорошо, пока они не смогут установить правильную замену мачты, когда вернутся в Бухту Невзгод.

Настоящим чудом, по мнению Мензира, было то, что КЕВ «Вестник», самая маленькая из шхун, приписанных к эскадре, не только пережил шторм целым и невредимым, но и впоследствии смог вернуться к флагманскому кораблю. То, как лейтенант-коммандер Гразайл справился с обоими этими подвигами, было больше, чем адмирал был готов предположить на данный момент, но это, безусловно, подтвердило его и без того высокое мнение о морском мастерстве Гразайла.

«Этот молодой человек в очереди на большие и лучшие дела, — подумал Мензир. Затем его губы дрогнули. — Конечно, отказ от чего-то столь резвого, как «Вестник», в обмен на большой, неуклюжий галеон, скорее всего, не покажется ему „наилучшим выбором“, по крайней мере на первый взгляд. Хотя я уверен, что он это переживёт».

В данный момент «Вестник» находился далеко на востоке, насторожённо следя за горизонтом. Мензир по-прежнему не был уверен, насколько глубоко в Доларский Залив их занесло, но, по его лучшим предположениям, он находился к востоку от Харчонгского Пролива, примерно четырёхсотпятидесятимильного участка между Мысом Сэмюэл на побережье Стини на севере и северным побережьем Казнецова на юге. Это отбросило бы его почти на двенадцать сотен миль от Острова Когтя, что, в сочетании с повреждённым такелажем его кораблей, должно было превратить возвращение на остров в медленную, тянущуюся, невыносимую боль в заднице. В то же время, он действительно не ожидал, что весь Доларский Флот направится прямо на него. Как бы жестоко шторм ни обошёлся с его собственными опытными, хорошо обученными, хорошо снаряжёнными кораблями, ему было неприятно думать, что бы он сделал с менее опытным флотом. Если бы граф Тирск и его галеоны попали в тот шторм, им бы повезло, если бы они не потеряли корабли целиком, не говоря уже о случайных повреждениях мачт или рангоута.

Он отступил в сторону, так как лейтенант Яирмен Сисмоук, первый лейтенант «Танцора», и корабельный боцман приготовились поднять сменную бизань-стеньгу. На самом деле Махгейл использовал для замены фок-стеньгу, которая была немного длиннее бизань-стеньги, которую она заменяла, но примерно того же диаметра, что позволило бы ей пролезть через отверстие в нижнем эзельгофте после её установки. Сломанный обрубок оригинальной стеньги был спущен на палубу, а гардель, топреп и стень-вынтреп-блок, прикреплённые к нижней стороне эзельгофта, уже были на месте. Теперь люди на тяговом конце топрепа приняли на себя нагрузку, и новая стеньга начала медленно подниматься вверх, поддерживаемый канатом, пропущенным через шкив в её пятке. Она была длиннее, чем возвышалась мачта над палубой, поэтому было необходимо выдвинуть пятку новой стеньги вперёд, опустив её через снятые решётки спардека, чтобы получить достаточный зазор для её установки, но Сисмоук и боцман держали ситуацию под хорошим контролем, и Мензир наблюдал за этими эволюциями с удовлетворением.

— Извините, сэр.

Мензир повернулся в сторону вежливого прозвучавшего голоса и улыбнулся лейтенанту Ражману. Молодой чизхольмец с каштановыми волосами выглядел таким же усталым, каким чувствовал себя Мензир.

— Нейклос, э-э… просил сообщить вам, что ваш завтрак готов. Я думаю, он немного раздражён тем, что не смог предложить вам свежие яйца сегодня утром.

Выражение лица Ражмана было восхитительно серьёзным, но уголки его губ дрогнули, и Мензир фыркнул. И простой курятник, и курятник виверн (виверны и куры не могли содержаться вместе, потому что первые имели тенденцию есть вторых) были смыты за борт во время шторма. Мензир был благодарен, что всё было не намного хуже, но Нейклос Валейн явно воспринял как личное оскорбление то, что первая горячая еда, которую он смог предложить своему адмиралу за четыре дня, была далеко не идеальной.

— Я имел в виду, я уверен, что он… немного спровоцирован, — сказал адмирал. — Что, вероятно, означает, что я не должен заставлять его ждать. Я полагаю, ты присоединишься ко мне, Данилд?

— Спасибо, сэр. Присоединюсь.

— Тогда давай мы с тобой отправимся сразиться с драконом в его логове.

Мензир как раз допивал третью чашку чая, чувствуя себя приятно сытым (свежие там были яйца или нет), когда кто-то постучал в дверь каюты.

Валейн поспешил открыть её, и адмирал поднял глаза, а затем брови и опустил чашку, так как в каюту вошёл капитан Махгейл.

— Я прошу прощения за то, что прервал ваш завтрак, сэр Гвилим. — Флаг-капитан не мог бы говорить более вежливо, но что-то в его манерах тревожным звоночком зазвенело в глубине мозга Мензира.

— Всё в порядке, Рейф, — ответил он, ставя чашку на блюдце. — Мы с Данилдом только что закончили. Что я могу для вас сделать?

— Сэр, мы только что получили сигнал с «Вестника». Он сообщает о пяти парусах, все галеоны, курс почти точно на восток. По словам коммандера Гразайла, один убегает и четверо преследуют. И, — он спокойно встретился взглядом с Мензиром через стол для завтрака, — первый корабль идёт под Черисийским флагом.

Капитан Кейтано Рейсандо стоял на квартердеке КЕВ «Ракураи», сцепив руки за спиной, и с яростным предвкушением наблюдал, как его корабль медленно-медленно настигает убегающий черисийский галеон, в то время как трое его спутников, включая «Гвардейца» капитана Сейгана, изо всех сил гнались за ним под всеми парусами, которые могли поднять. При обычных обстоятельствах черисиец был бы быстрее, чем они, но, очевидно, шторм, разразившийся в Доларском Заливе, сильно потрепал его. Выглядело так, словно будто его грот-мачта была сорвана во время шторма. Во всяком случае, должна была быть какая-то причина, по которой он не поднимал больше парусов, когда его преследовали с коэффициентом четыре к одному.

В данный момент Рейсандо вообще не волновало, в чём заключалась его проблема. Что его волновало, так это то, что Королевский Доларский Флот собирался отомстить за битву у Острова Дракона. И, как и обещал граф Тирск, Рейсандо и его корабль будут впереди.

Он повернулся и посмотрел за корму. За КЕВ «Ятаган», самым задним кораблём его собственного небольшого отряда, он увидел верхушки мачт по меньшей мере двух дюжин других кораблей. Корпуса некоторых из них были почти видны со шканцев «Ракураи»; остальные были более растянуты, рассеяны, поскольку каждый из них развивал максимальную скорость, на которую был способен, повинуясь сигналу графа Тирска о «Общей погоне по способности». Некоторые из более крупных, специально построенных галеонов, таких как «Великий Викарий Марис» сэра Даранда Рохсейла, который был в хвосте формирования, когда началась погоня, постепенно обгоняли своих более медленных, переоборудованных из торговцев, товарищей, благодаря своему более крупному и мощному парусному вооружению. Но никто из них не мог догнать «Ракураи» раньше, чем он догнал бы черисийца, которого они преследовал с самого рассвета.

— Извините, капитан.

Рейсандо снова повернулся вперед и обнаружил, что стоит лицом к лицу с лейтенантом Манти, первым лейтенантом «Ракураи».

— Да, Чарльз?

— Сэр, вперёдсмотрящий с фок-мачты сообщил, что преследуемый кому-то сигналит.

— Сигналит? — Рейсандо нахмурился. — Я полагаю, наблюдатель не может увидеть, кому он может сигналить?

— Нет, сэр. Пока нет, — ответил Манти… что не вызвало особого удивления. Кому бы ни подавал сигнал черисиец, он, должно быть, был далеко впереди, всё ещё невидимый за горизонтом для куда более далеко находящихся вперёдсмотрящих Рейсандо. Хотя, как он подумал, кто бы это ни был, он не мог быть слишком далеко впереди, если был достаточно близко, чтобы различить сигналы погони.

Он почувствовал, как его руки крепче сжались за спиной. Сигнальные флаги подразумевали, что был кто-то кому-то нужно подавать сигнал, а последние разведданные адмирала Тирска указывали на то, что черисийский адмирал решил отступить на Остров Когтя, по крайней мере временно, что, вероятно, означало, что они попали в самый центр шторма. Если бы они были рассеяны во время шторма, это могло бы объяснить, что одинокий черисиец, бежавший от Рейсандо, делал так далеко на востоке в полном одиночестве.

Но это также означало, что он и три корабля в компании с «Ракураи» могут быстро приближаться к ещё примерно двадцати черисийским галеонам.

«Это было бы похоже на старую байку об охотничьих собаках, которые поймали хлещущую ящерицу, — подумал он с мрачным юмором. — С другой стороны, у меня есть граф и весь остальной флот под рукой для поддержки. Если уж на то пошло, всегда возможно, что этот парень передо мной подаёт сигнал пустому океану, надеясь, что он сможет обмануть меня, заставив думать, что поддержка есть у него под рукой».

— Очень хорошо, Чарльз. Я не знаю, достаточно ли близко остальная часть флота, чтобы прочитать наши сигналы, но передайте сигнал на «Ятаган». Пусть он передаст дальше на флагман. „Ожидаю неизвестное количество вражеских парусов впереди. Преследуемый сигналит.“ Он должен держать сигнал на мачте до тех пор, пока его не заметит кто-нибудь за кормой.

— Сию секунду, сэр.

Манти отдал честь, затем подозвал гардемарина, в то время как капитан Рейсандо снова посмотрел вперёд на потрёпанные непогодой паруса корабля, который он медленно догонял.

— Ещё один сигнал с «Вестника», сэр Гвилим.

Голос капитана Махгейла был более резким, и Мензир натянул на лицо маску спокойствия, когда отвернулся от кормовых окон, чтобы встретиться лицом к лицу с флаг-капитаном. Лейтенант-коммандер Гразайл повёл свою маленькую шхуну дальше на восток, пытаясь попасть в зону видимости сигналов доларского галеона. Это вывело его за пределы любого расстояния, на котором сигнальщики «Танцора» могли различать его собственные сигналы. Теперь, спустя почти два часа, он был снова достаточно близок для этого.

— Да, Рейф? — спросил он ровным голосом, и Махгейл взглянул на лист бумаги в его руке.

— Сигнал с «Вестника»: „Наблюдаю преследователей на ост-тень-норд, расстояние от флагмана тридцать миль. Погоня обнаружила КЕВ «Талисман». «Талисман» сообщает о повреждении грот-мачты и четырёх преследующих доларских галеонах, дальность двенадцать миль, скорость шесть узлов. Также сообщается о появлении множества дополнительных парусов на востоке“.

— Понятно.

Мензир снова повернулся к иллюминаторам, прислушиваясь к звукам, доносившимся с палубы над головой, потому что команда «Танцора» с удвоенной энергией принялась за ремонт. Не то чтобы это имело большое значение.

«Тридцать миль до «Талисмана» капитана Тимана Кларксейна. Ещё двенадцать до преследователей и, скажем, двадцать до тех „других многочисленных парусов“, о которых сообщил Кларксейн. Значит, пятьдесят миль. Ветер посвежел и поменялся ещё дальше на восток. На данный момент дует крепкий брамсельный ветер — недостаточно сильный, чтобы существенно затруднить ремонт «Танцора», но и ускорить его тоже было нельзя. «Каменный Пик», конечно, был бы обеспокоен этим гораздо больше, пытаясь заменить всю фок-мачту».

Что имело значение, так это то, что «Талисман» делал не менее шести узлов, даже с повреждениями — «и насколько тяжёлыми?» — задумался он — своих мачт. Если он мог выжать так много, но его всё равно догоняли, то его преследователи должны были быть способны по крайней мере, скажем, на семь. На данный момент «Танцор» мог сделать, возможно, три, а «Каменный Пик» был ещё медленнее. Что означало, что доларцы догоняли его, понимали они это или нет, со скоростью где-то около пяти узлов.

«Десять часов, — подумал он. — Не больше пяти, прежде чем их дозорные смогут нас увидеть, а ещё даже не время обеда».

Впереди у них был долгий летний сэйфхолдийский день. Оставалось как минимум ещё четырнадцать часов дневного света, и, как будто этого было недостаточно, луна только что перевалила за полнолуние, и он не видел на небе ни облачка.

«Они собираются догнать тебя, Гвилим, — холодно сказал он себе. — Это должно произойти. Итак, что же тебе с этим делать?»

Люис Гардинир, граф Тирск, смотрел на карту, разложенную на столе в его каюте, обдумывая сигнал с «Ракураи».

По лучшим оценкам Тирска, все те, кому мог подавать сигналы убегающий черисийский галеон, должны были находиться по крайней мере в пятидесяти или шестидесяти милях впереди. Обычно шансы обогнать черисийцев в такую погоду были бы не очень велики — в среднем черисийские галеоны были больше, могли нести больше парусов при таком ветре, и, несмотря на любые улучшения в конструкции парусного вооружения Доларского Флота, черисийские паруса по-прежнему оставались индивидуально больше и эффективнее.

«Но это предполагает, что они не повреждены, Люис, и совершенно очевидно, что парень перед Рейсандо имеет повреждения. А это означает…»

Он подавил волну предвкушения, но это было нелегко. И что ещё более усложняло ситуацию, так это то, что сценарий, разворачивающийся перед его мысленным взором, казался очень правдоподобным.

Ему и его галеонам посчастливилось добраться до убежища в Бухте Сарам, когда он понял, что погода начинает портиться. Там, укрытые острыми, как рыболовный крючок, очертаниями Мыса Сэмюэл, они переждали воющий шторм в безопасности и уюте. Но даже на этой защищённой якорной стоянке, пара его кораблей сорвалась с якоря, но им удалось вовремя поставить дополнительные якоря, и никто там не подвергался никакой опасности.

Он испытал облегчение от того, что смог найти укрытие, потому что был уверен, что, несмотря на значительно возросший опыт обращения с парусами его экипажей, они потеряли бы несколько кораблей, если бы шторм застал их в море. В этом тоже не было бы ничьей вины — просто последствия неопытности, одна из тех мелочей, которые сухопутчики не учли, когда начали беспечно говорить о разбрасывании флотов по всему миру. Он тогда задавался вопросом, был ли какой-либо из кораблей его противника застигнут штормом в открытом море, и он получил ответ на этот вопрос незадолго до рассвета.

Капитан Рейсандо был не единственным, кто преследовал этим утром черисийский галеон. Ещё три галеона Тирска находились почти в сорока милях к югу, преследуя в этот самый момент второго черисийца. Догнали бы они его в итоге или нет, это был другой вопрос, но они были с наветренной стороны от него, заставляя его бежать всё дальше на восток — всё глубже в Залив — чтобы ускользнуть от них. В отличие от добычи Рейсандо, рангоут второго черисийца казался неповреждённым, и у него получалось, хотя и медленно, но увеличивать дистанцию между собой и преследователями. Но даже если бы ему удалось полностью избавиться от них сейчас, в конце концов, ему всё равно пришлось бы пройти обратно мимо остального флота Тирска, если он хотел сбежать из Залива.

Более того, у черисийцев было не более двадцати галеонов, и, если он уже знал, где находятся два из них, то не могло быть больше ещё восемнадцати — максимум — за западным горизонтом «Ракураи».

И даже с учётом кораблей, преследующих второго черисийца, у него оставалось тридцать девять.

— Алвин, — позвал он, не отрывая взгляда от карты.

— Да, милорд? — ответил коммандер Хапар.

— Пусть капитан Бейкит подаст сигнал всем кораблям группы. «Подозреваю максимум восемнадцать вражеских парусов, пеленг примерно на запад, расстояние до пятидесяти миль. Поднять все возможные паруса. Приготовиться к битве».

Когда со шканцев «Танцора» стал виден первый доларский галеон, как раз миновал полдень. На самом деле их было четыре, и два ведущих корабля уже более часа обменивались выстрелами с «Талисманом» с дальнего расстояния, прежде чем Мензир смог увидеть их в свою подзорную трубу. Было маловероятно, что длинные четырнадцатифунтовые орудия «Талисмана» нанесут серьёзный урон на такой большой дистанции, и ещё менее вероятно, что более лёгкие двенадцатифунтовки доларцев смогут добиться многого в ответ. Особенно учитывая, что ни один из преследователей не мог использовать больше двух пушек за раз, по сравнению с четырьмя ретирадными орудиями «Талисмана». Конечно, такая возможность существовала всегда, и, как слишком ясно демонстрировала собственная хромота «Танцора», повреждения мачт могли серьёзно ограничить способность корабля маневрировать. Более того, ветер был достаточно свежим, и все испытывали такую тяжёлую нагрузку на паруса, что даже повреждения, которые обычно были бы незначительными, могли быстро стать серьёзными.

Но «Талисману» не посчастливилось настолько, чтобы нанести такой урон ни одному из его преследователей, и, по мере того, как расстояние уменьшалось, отчёты капитана Кларксейна становились всё более подробными… и безнадёжными.

Позади него было по меньшей мере тридцать доларских кораблей. Если уж на то пошло, то теперь Мензир мог видеть брамсели как минимум двадцати из них со своих собственных шканцев. И, в отличие от его собственного корабля, они явно были неповреждёнными.

«Как, чёрт возьми, Тирску это удалось? — Отстранённый уголок мозга Мензира практически начал задавать вопросы сам себе. — Я чертовски уверен, что он точно не мог пройти через то, через что прошли мы! Так как же…?»

«Бухта Сарам, — решил он. — Это единственный ответ, учитывая относительное расположение двух сил и нынешний курс доларцев. Им удалось укрыться в бухте, пережить шторм, а затем снова отправиться на охоту».

«И на этот раз им повезло».

В теле сэра Гвилима Мензира не было ни капли пораженчества, но он был реалистом, и даже добавив «Талисман» к кораблям, уже находящимся в компании с «Танцором», у него осталось бы их только восемь. Восемь… и только четверо из них были действительно чем-то, что он назвал бы манёвренным. «Каменный Пик» и «Танцор», конечно, такими совсем не были. «Дамочка», одно из его переоборудованных торговых судов, лишилась фок- и грот-мачты. Она была в немногим лучшей форме, чем «Танцор», а её ремонт шёл медленнее. «Лавина», ещё одно переоборудованное торговое судно, потеряла свой утлегарь и бушприт, когда с головой нырнула в огромную волну. Общая площадь парусов, которую она потеряла, была не так уж велика, но кливера были особенно важны, когда дело доходило до маневрирования. Что ещё хуже, она потеряла все четыре основных штага, которые удерживали сложную конструкцию от фок-мачты до бушприта, обеспечивая каждую частичку её несущей конструкции, что серьёзно ослабило всю структуру её такелажа. Её команда использовала запасной грот-брам-стеньгу в качестве временной замены, прикрепив её к остаткам разбитого бушприта, но та выступала вперед едва ли на двадцать футов. Это была плохая замена первоначальным девяноста футам длины бушприта и утлегаря. Сейчас они натягивали новые штаги — или, во всяком случае, работали над этим — но даже после того, как они это сделают, её фок-мачта будет гораздо более хрупкой, чем до шторма.

«Ударник» и «Погибель», были двумя его галеонами, у которых остались неповреждённые мачты. В такую погоду, при любой форе на старте, они должны были быть в состоянии показать блестящую пару пяток любому доларскому галеону, когда-либо спущенному на воду. За исключением того, что ни один из их товарищей не мог сделать то же самое.

Гвилим Мензир тщательно обдумал свои ограниченные возможности и альтернативы. И затем, не колеблясь, принял своё решение.

— Передайте сигнал на «Ударник» и «Погибель», будьте любезны, — тихо сказал он.

— Да, сэр, — так же тихо ответил лейтенант Ражман.

Через несколько минут пестрая связка флагов развевалась на ветру, жёсткая и накрахмаленная, как кованый металл. Сам Мензир не поднял глаз на сигнал, хотя и увидел, как некоторые члены команды «Танцора» вытянули шеи, когда флаги развернулись. Каждый человек на борту знал, что говорилось в сигнале; Мензир согласился с Рейфом Махгейлом, что они имели право знать — что решил их адмирал, и почему именно он так решил.

Ответ был достаточно прост. «Танцор», «Каменный Пик», «Дамочка» и «Лавина» не могли сбежать. «Ударник», «Погибель» и — возможно — «Талисман» могли бы. Так что те, кто не мог, собирались прикрыть побег тех, кто мог.

Битва с коэффициентом восемь к одному могла иметь только один исход. С другой стороны, вытянуть короткую спичку с коэффициентом десять к трём было не лучше, когда придёт время. Если уж на то пошло, вообще говоря, не было никакой уверенности, что «Талисман» сможет оторваться от своих преследователей. Но таким образом, у тех, кто мог бы оторваться, был бы лучший шанс сделать это, а Тирск, как минимум, считался благородным человеком. Когда придёт время кораблям Мензира принять удар, он надеялся, что они поймут, что это правда.

Он смотрел, как «Ударник» и «Погибель» ставят больше парусов, начиная сильнее наклоняться под давление ветра, в то время как «Каменный Пик», «Дамочка» и «Лавина» повернули к невидимому, далеко на севере, побережью Тигелькампа, так что ветер стал дуть им почти в корму, выстроившись в боевую линию впереди и за кормой «Танцора»… прямо наперерез курсу доларцев.

— Поднять Сигнал Номер Один, капитан Махгейл, — сказал Мензир, наблюдая, как «Талисман» всё ближе и ближе приближается к его усечённой боевой линии. Теперь все четверо преследователей Кларксейна стреляли из своих погонных орудий, и он даже увидел развеваемый ветром клуб порохового дыма с бака ещё одного доларского галеона, гораздо дальше за кормой.

Он услышал радостные возгласы, когда сигнал — «Вступить в бой с врагом» — поднялся на реях «Танцора», но они были более приглушенными, чем обычно, эти радостные возгласы. Не менее решительные, но без высокого, уверенного в себе драконьего рычания, присущего возвышенной черисийской уверенности, осознания того, что Черис безраздельно властвует везде, где есть солёная вода. Он не винил за это людей. Действительно, его сердце преисполнилось гордости от того, что они вообще выражали всеобщее одобрение, даже когда сам он плакал внутри из-за того, что собирался потребовать от них.

Пока тикали бесконечные минуты, он стоял, прислушиваясь к приближающейся стрельбе, наблюдая, как вспенивает воду «Талисман», наблюдая, как вода разбивается вокруг его форштевня и облака брызг разлетаются, как сверкающие на солнце бриллианты. Теперь он был достаточно близко, чтобы он мог видеть, как разлетелись щепки, когда доларское ядро врезалось в раковину его камбуза. Он мог видеть дыры в парусах косой бизани, бизань-марселе, грот-брамселе. Разорванные ванты свисали одного борта, цепляясь за бизань-руслени, как доказательство того, что ещё один доларский выстрел нашёл свою цель. И он мог видеть, как повреждённая грот-мачта опасно накренилась, даже учитывая уменьшенное количество парусов на ней, и несмотря на запасную грот-рею, которую его команда с помощью шкало прикрепила к ней, пытаясь её укрепить.

Он подошёл ближе, направляясь к линии своих товарищей, и Мензир услышал подбадривающие возгласы его команды, так как его искалеченные братья приготовились прикрыть его побег. Он увидел капитана Кларксейна, стоящего на своих шканцах и приподнимающего шляпу в молчаливом приветствии кораблям, собирающимся стоять насмерть, чтобы его собственный корабль мог выжить.

Его преследователи резко замедлили ход, не желая плыть прямо под подготовленные бортовые залпы четырёх поджидающих черисийских галеонов, и расстояние между ними и «Талисманом» внезапно увеличилось, когда черисийский корабль прошёл прямо через промежуток, который Мензир намеренно оставил между «Танцором» и «Дамочкой».

Он совсем не удивился, увидев, что доларский квартет разделился: двое попытались обойти его короткую линию, в то время как двое других пытались пройти позади неё. Он не сомневался, что если бы им удалось подобраться достаточно близко, найти нужную позицию, они бы сильно обстреляли его ведущие и замыкающие корабли, проходя мимо них. Он не собирался давать им такую возможность, и сомневался, что они ожидали этого от него. Они просто продолжили преследование своей первоначальной добычи — замедлились, вынужденные отстать из-за блокпоста боевой линии Мензира, но не остановились. Он мог только надеяться, что отсрочки, которую он предоставил, «Талисману» хватит, чтобы восстановить отрыв достаточный, чтобы суметь продержаться подальше от них, по крайней мере, до темноты.

«Или, если уж на то пошло, чтобы „Ударник“ и „Погибель“ отступили достаточно, чтобы прикрыть его», — мрачно подумал он.

Он надеялся, что всё получится именно так, но теперь это было не в его власти. Его долг и его задача, как и его варианты, стали бесчеловечно простыми, и он вспомнил битву в Заливе Даркос. Вспомнил решение, принятое монархом в тот день. Пример и вызов, который мёртвый король предложил своему флоту и своему королевству.

— Мы должны подать последний сигнал, Данилд, — сказал он почти мягко, и ещё один набор флагов заменил Сигнал Номер Один. Это был более длинный набор, с использованием большего количества флажков, потому что ни одного из этих слов не было в числовом словаре и его нужно было произносить полностью, но это было всего три слова.

На мгновение не было слышно ни одного звука, кроме ветра и волн. Даже стрельба преследователей «Талисмана» затихла, поскольку взятые ими новые курсы вывели из игры их погонные орудия. Но затем, когда люди на борту оставшихся кораблей короткой, обречённой линии Гвилима Мензира прочитали эти флаги или попросили своих товарищей прочитать их им, раздались крики. Грубые, резкие, вызывающие, дикие возгласы — похожие на радостный волчий вой — он знал, что эти три слова пробудят их. Он почувствовал, что снимает свою собственную шляпу, машет ею над головой, машет этим сигнальным флагам, и возгласы на флагмане удвоились.

Это было простое послание, смысл которого, его значение, ни один черисиец никогда не смог бы перепутать, точно так же, как Мензир знал, что люди на его кораблях правильно его поняли.

«Вспомните короля Хааральда», — говорилось в нём. И когда он слушал эти радостные возгласы, он знал, что это всё, что нужно было сказать.

VI. Имперский Дворец, Город Теллесберг, Королевство Старая Черис

.VI.

Имперский Дворец, Город Теллесберг, Королевство Старая Черис

В библиотеке Теллесбергского Дворца было очень тихо. Солнце село, над ландшафтным садом сгущалась тьма, а высокие старинные часы в углу громко и размеренно тикали в тишине. Кронпринцесса Элана спала в своей люльке рядом с матерью, хотя прошло совсем немного времени, с тех пор как она проснулась, снова требуя поесть.

Мерлин Атравес был рад этому. Все они нуждались в этом подтверждении жизни, надежды и роста. Очень нуждались в этом, в данный конкретный момент.

— Я должен был настоять на отправке большего количества кораблей, — тихо сказал Верховный Адмирал Остров Замка́ по коммуникатору со своего далёкого флагмана.

— Только у нас не было кораблей для отправки, Брайан, — так же тихо ответил Доминик Стейнейр. — Не в тот момент.

— Кроме того, это не имело бы большого значения, — сказал Кайлеб. — Не в этой ситуации. И, если уж на то пошло, Гвилим не совершал никаких ошибок. Проблема в том, что Тирск тоже нигде не ошибся.

— Это и шторм, — согласился Мерлин, разговаривая по встроенному комму со своего поста прямо за дверью библиотеки. — Я думаю, что в самом худшем случае он мог бы с боем отходить до Острова Когтя, если бы все его одиннадцать кораблей были стянуты вместе, когда Тирск наткнулся на него. Предполагая, что он не мог просто убежать от доларцев.

— Конечно, это всё шторм, — кивнул Кайлеб. — Но он не имел бы значения против кого-то вроде харчонгцев — или даже против деснерийцев, на данный момент — потому что они не были бы в море, когда он налетел. — Его кивок превратился в покачивание головой. — Мы все знали, что Тирск является самым опасным их адмиралом. Отношения, которые ему удалось наладить с Мейком, делают его ещё более опасным, поскольку он прикрывает его спину от политических врагов, но мы всегда знали, что он не совершит ошибок, которые совершат остальные их так называемые военно-морские командиры.

— На данный момент, подтверждение точности наших прогнозов — довольно слабое утешение, — с горечью сказал Остров Замка́, и Мерлин снова обнаружил, что полностью согласен с ним.

Сопротивление Гвилима Мензира успешно прикрыло отход «Ударника» и «Погибели», несмотря на то, что они вдвоём отстали, чтобы защитить «Талисман». Кейтано Рейсандо понял, что ни один из его ведомых не сможет присоединиться к нему… и что его четвёрка галеонов не может сравниться с тремя специально построенными черисийскими военными галеонами. Как только он принял это, он повернул назад, чтобы присоединиться к общему наступлению на искалеченную боевую линию Мензира.

Фактически, единственными реальными недостатками в ведении боя Тирском, если их можно назвать «недостатками», были то, что его капитаны позволили втянуть себя в бой против линии Мензира, и отсутствие порядка, когда его корабли столпились, чтобы вступить в бой с черисийцами. В своём стремлении вступить в схватку, его капитаны бросились на построение прямо перед ними и позволили кораблям, которые продолжали бежать, убежать. И когда они окружили короткую линию Мензира, они встали друг у друга на пути, превратив то, что должно было быть методичным уничтожением значительно превосходимых сил, в дикую свалку.

На самом деле это не было чьей-то ошибкой. Приказ Тирска о «общей погоне по способности», несомненно, был правильным. Вместо того чтобы ограничить весь свой флот скоростью самого медленного корабля, он освободил свои более быстрые, приказав каждому кораблю вести преследование независимо. Но это также означало, что его собственный флагман находился слишком далеко за кормой своих более быстрых товарищей, чтобы он мог осуществлять тактический контроль, как только бой действительно начался. Командиры его дивизионов предприняли усилия в этом направлении, но большинство из них всё ещё были слишком новичками в своих собственных командных обязанностях — и в потенциальном контроле, который позволяла им их новая сигнальная система — чтобы установить настоящую дисциплину.

Хорошей новостью с доларской точки зрения было то, что дисциплина рухнула из-за избытка агрессивности, а не колебаний. Но вот плохая новость заключалась в том, что Гвилим Мензир преподал им чрезвычайно дорогостоящий урок о разнице между организованным строем и толпой.

Черисийская линия поддерживала железную дисциплину, нанося смертельно точные удары по своим противникам. Сокрушительная мощь тяжёлых черисийских орудий яростно терзала доларские галеоны, когда они пытались приблизиться, и далеко не один доларский боевой корабль, подбитый черисийской артиллерией, нетвёрдо отвалил в сторону, по крайней мере, ненадолго. В половине случаев, казалось, это приводило к столкновению с одним из их товарищей, и некоторые из них полностью вывалились из строя, сцепленные вместе запутавшимся такелажем, пока их приведённые в чувство команды не могли их распутать.

И всё же, в конце концов, даже черисийская дисциплина не смогла превзойти такое численное превосходство. Не тогда, когда их враги были готовы сражаться так же, как и они. В конце концов, в хаосе был наведен определённый порядок, причем сэр Даранд Рохсейл взял на себя ведущую роль в наведении этого порядка, и доларская боевая линия объединилась. Фактически, в две доларские боевые линии, после чего черисийские галеоны оказались атакованы с двух сторон одновременно и начали медленно превращались в руины.

Это было началом конца. Не сразу, конечно. Черисийские моряки были слишком упрямы, чтобы так легко сдаться, а Гвилим Мензир был полон решимости подманить к себе так много кораблей Тирска, как только мог. Чтобы нанести настолько много урона, изувечить столь многих из них, насколько только возможно.

Жестокая схватка продолжалась почти четыре часа — до тех пор, пока все четыре черисийских галеона полностью не потеряли мачты. Пока их борта не были пробиты пушечным огнём в упор. Пока кровь не потекла из их шпигатов, а оставшиеся артиллеристы уже не могли выкатывать свои орудия из-за тел на их пути. Они понесли столько же потерь, сколько нанесли — Мерлин был уверен в этом — но их собственные потери были душераздирающими. Пока нельзя было быть уверенным, даже со СНАРКами, но он был бы удивлён, если бы экипажи Гвилима Мензира не понесли по крайней мере шестидесятипроцентные потери, прежде чем всё закончилось. Он надеялся, что переоценивает их, что явная ярость схватки заставила его быть слишком пессимистичным. К сожалению, он не мог убедить себя, что так оно и было.

Но «Танцор» и три его собрата не были единственными потерями Мензира. КЕВ «Серебряная Жила» был выброшен на берег и потерпел крушение в разгар шторма. Половина её экипажа погибла, когда она налетела на скалы среди тридцатипятифутовых волн; другая половина была окружена Харчонгской Армией… которая в процессе убила более половины выживших. КЕВ «Защита» просто утонул, опрокинутый на борт огромной волной, которую никто не смог бы увидеть или избежать в темноте. Она затонула почти мгновенно и пошла ко дну вместе со всей своей командой. А «Кинжал» в конце концов был загнан в угол у подветренного берега тремя галеонами Тирска. Вынужденный сражаться с такими превосходящими силами, он хорошо зарекомендовал себя, прежде чем был вынужден сдаться, но было очевидно, что дни, когда Доларский Флот позволял запугивать себя, позволяя Черис диктовать условия сражения, прошли. И, наконец, КЕВ «Бухта Хауэлл» и КЕВ «Северная Бухта» по-прежнему находились глубоко в Доларском Заливе, каждый по-своему стараясь проложить себе курс обратно из Залива, не будучи перехваченными.

Из девятнадцати галеонов Гвилима Мензира, включая захваченный «Князь Доларский», восемь были захвачены или уничтожены штормом, а два ещё могли быть перехвачены, прежде чем они смогут вырваться из Залива. Остальные к настоящему времени достигли Острова Когтя или скоро достигнут его, и капитан Павел, старший оставшийся офицер, получил последние приказы Гвилима Мензира. Учитывая потери, которые он уже предвидел, и очевидную силу доларцев в западной части Доларского Залива, эти инструкции были краткими, точными и решительными.

Это был только вопрос времени — и не очень большого — когда Тирск двинется на Остров Когтя. Пришло время уходить, и Павел получил приказ эвакуировать морскую пехоту и все транспорты, обеспечивая прикрытие оставшимися галеонами.

Однако вместо того, чтобы отправиться на восток, чтобы вернуться в Старую Черис, он должен был плыть на запад, в Чизхольм. На самом деле это было бы более короткое путешествие, и, учитывая доларские достижения, усиление Чизхольма только что стало значительно более приоритетным.

И всё же правда заключалась в том, что черисийская экспедиция не просто отступала, её миссия была выполнена. О, это отступление было бы даже без шторма. И, если бы это было так — если бы Мензир эвакуировал Остров Когтя, как планировалось, и снова отплыл домой — это было бы совсем другое дело. Но произошло то, что произошло. Впервые один из подвластных Церкви флотов одержал однозначную победу над Имперским Черисийским Флотом. То, что произошло у Острова Дракона, можно было оспорить в любом случае, заявив о тактической победе любой из сторон. То, что случилось в Харчонгском Проливе, оспорить было нельзя.

«И правда в том, — непоколебимо сказал себе Мерлин, — что Тирск чертовски хорошо заслужил эту победу. Возможно, погода позволила ему забрать её, но вполне возможно, что мы пострадали бы ещё сильнее, если бы не шторм. Он был ближе к Гвилиму, чем предполагал Гвилим, и даже если его экипажи были менее дисциплинированными, чем ему хотелось бы, они были полны решимости драться. Если бы ему удалось вывести все сорок два своих корабля на подходы к Острову Когтя, как он планировал, и он сам был бы с ними прямо там, чтобы контролировать тактическую дисциплину, в то время как Гвилиму пришлось бы прорываться только с девятнадцатью боевыми кораблями и всеми этими транспортами, которые нужно защищать…»

Решение Мензира сражаться предотвратило, по крайней мере, это. Как про себя подумал Мерлин, единственной реальной ошибкой Тирска за всю кампанию было то, что Доларский граф решил отвести свои собственные повреждённые корабли и их трофеи в Юй-Шай в бухту Швэй для ремонта, прежде чем возобновить своё наступление. В некотором смысле, учитывая тот факт, что он не знал, где находятся другие галеоны Мензира, имело смысл избегать риска того, что на его искалеченных и захваченных могут напасть неповреждённые черисийские боевые корабли. Однако, на самом деле, Мерлин был уверен, что решение Тирска было продиктовано скорее желанием показать Юй-Шай, что Доларский Флот сделал с эскадрой, атаковавшей город. И убедиться, что его призы в конце концов действительно попали домой в Залив Горат. И не только потому, что они были его призами, хотя Мерлин никогда не сомневался, что у Тирска было, по крайней мере, достаточно обычного человеческого тщеславия, чтобы выставлять свои призы именно так. Нет. Эти захваченные черисийские корабли должны были стать доказательством того, что его методы, его стратегия и его тактика действительно работали. Что черисийские эскадры могут быть побеждены… и что именно он был тем адмиралом, который смог нанести это поражение.

«Может быть, мне следует пересмотреть своё решение не убивать его», — подумал он. Он не хотел, чтобы у него начало входить в привычку делать подобные вещи, но всё же…

— По крайней мере, сэр Гвилим всё ещё жив, — сказала Шарлиен в тишине. Она была единственным участником беседы, кто никогда не был знаком с Мензиром лично, но то, что она знала о нём, ей нравилось. Теперь она посмотрела поверх люльки на своего мужа и потянулась, чтобы утешающе положить руку ему на колено. — Уже это много, — напомнила она ему.

— Да. — Он накрыл её руку своей, затем глубоко вдохнул и улыбнулся ей. — Да, мы знаем. И, похоже, Тирск простил меня за то, что я бросил его и его людей на Армагеддонском Рифе после Скального Плёса.

Ему действительно удалось хмыкнуть, и Мерлин мысленно фыркнул. Он был там, когда Кайлеб предъявил свой ультиматум Тирску, и знал, что император как минимум немного беспокоился о том, как поведёт себя Тирск, когда черисийцам придётся сдаться ему в первый раз.

В виду того случая, он обращался с Мензиром, его офицерами и людьми со строгой пристойностью в соответствии с сэйфхолдийскими военными обычаями. Его целители ухаживали за ранеными Мензира так же добросовестно, как и за своими собственными, а оставшимся в живых офицерам была оказана любая любезность со стороны их пленителей. Честно говоря, это было именно то, чего Мерлин ожидал от Тирска, и он испытал огромное облегчение, когда его ожидания подтвердились.

«И было бы ещё большим облегчением, если бы я мог быть уверен, что Тирску позволят придерживаться их, — мрачно подумал он. — Что является ещё одной причиной не убивать его, чёрт возьми».

Он фыркнул про себя, удивляясь, почему мысль об убийстве человека, которого он уважал, и которым даже восхищался, показалась ему такой отвратительной, хотя он убил бы того же человека в открытом бою без малейших угрызений совести.

«Я думаю, у каждого где-то должен быть камень преткновения. И это не значит, что не было логических причин не убивать его. Если бы мы это сделали, и, если бы это было очевидное убийство — или даже то, что Клинтан мог бы просто заявить, что это было убийство — это только усилило бы подозрения всех, кто думает, что Кайлеб убил Гектора. Но даже это не самое худшее. Его убийство только освободило бы место для кого-то другого, возможно, одного из его «учеников», кого-то, кто уже впитал его собственные теории и планы, как Халинд. Возможно, они не так хороши, как он, но, вероятно, они будут достаточно хороши. А во-вторых, он прилично обращался со своими заключенными, по крайней мере, до сих пор. Можем ли мы позволить себе убить кого-то на другой стороне, кто, кажется, полон решимости сделать это? Особенно после того, что Клинтан сделал с Уилсиннами и их друзьями?»

Он признался, что именно это беспокоило его больше всего в данный момент. Будет ли позволено Тирску сохранить за собой «своих» пленников? Или ответственность за них поручат кому-то другому?

«Впервые у Церкви появилась возможность прибрать к рукам целый выводок черисийских «еретиков», и я молю Бога, чтобы они не сделали того, чего я боюсь. Чистка Клинтаном Викариата была достаточно скверной. Если же он решит превратить это в религиозную войну, которую Старая Земля видела слишком часто, со зверствами, провоцирующими ответные действия, даже со стороны черисийцев…»

— Как ты думаешь, Мерлин, как Клинтан отреагирует на это? — спросил Остров Замка́, словно прочитал мысли Мерлина, и Мерлин пожал плечами.

— Я не знаю, — честно сказал он. — Учитывая столько вводных, я не знаю. Но я знаю одну вещь.

— Какую? — спросил Кайлеб, когда он сделал паузу.

— Я знаю, что для нас было бы лучше, чёрт возьми, если бы Подводная Гора и Хоусмин начали наконец выпускать свои новые снаряды, — сказал ему Мерлин.