Миллионы в пещере

Глава 17
ПОД БОЙ БАРАБАНОВ…

На рассвете жителей города будил грохот тысяч барабанов - это начинались военные учения многочисленных обществ, братств и других штатских соединений. Под утреннюю барабанную побудку хозяйки доили коров, вечером доили под вечернюю зорю. Коровы так к этому привыкли, что, когда в праздничный день учения не проводились, ни одна корова не доилась.

Из всех дворов доносилось жалобное мычание бедных животных, и никто не догадывался, что с ними происходит. Только на следующий день, когда вновь забили барабаны, все разъяснилось. Но у госпожи Ахтмайер корова пала - не выдержала.

Некоторые говорили, что корова пала потому, что у госпожи Ахтмайер не хватало для нее корма, а трава вокруг была вытоптана во время учений и маневров. Так или иначе, но госпожа Ахтмайер стала требовать возмещения убытков. Она пришла с этим к мэру, но Букель сказал, что тот, кто нанес ей ущерб, пусть и расплачивается. Букель посоветовал обратиться к «Союзу черепа с костями», проводившему свои учения на лужайке, соседней с домом госпожи Ахтмайер.

Но почтенная дама все перепутала и пришла со своими претензиями к нам. К этому времени она успела сильно распалиться, требовала за свою корову компенсации в десятикратном размере и при этом выкрикивала горькие истины.

- Думаете, они пойдут воевать, ваши ветераны? - кричала нам госпожа Ахтмайер. - Они только на ваш счет жрут и пьют и вас же в дураках оставят. Спросите парикмахера с нашей улицы, он к вам недавно записался, он уже воевал, с негс^ довольно, он сам мне сказал, что скорее подохнет, чем снова влезет в окоп. Ну их к дьяволу! - это он о вас так отзывался, - злорадствовала разъяренная женщина.

- И он прав! - выкрикивала госпожа Ахтмайер, не давая нам и слова вставить. - Скажите, пожалуйста, почему это, как только кто-нибудь хочет воевать, так я должна из-за этого терпеть убыток? Смотрите, кого я потеряла в прошлую войну! - И госпожа Ахтмайер дернула висевшую на ее полной шее золоченую цепочку. Из недр ее пышного бюста выскочил нательный крест, рядом с ним висел большой медальон. Она открыла его и, не снимая, а наклоняясь то ко мне, то к Гарри Генту, обдавая нас сложным запахом парного молока и мыла, совала в лицо фотографию бравого мужчины с круглыми, как будто оловянными навыкате глазами и с усами, пиками торчавшими вверх.

- Когда началась эта проклятая война, я ему сразу сказала: «Михель! Пусть они себе там воюют, а мы с тобой в это вмешиваться не будем». Но его призвали! Видите, какой мужчина! - совала нам по очереди свой медальон госпожа Ахтмайер. - С таким мужем можно было еще лет двадцать прожить в свое удовольствие! А его убили… А мне что же делать? Мне уже поздно замуж выходить, и так невест девать некуда, но взгляните на меня, могу я без мужа?

- Не можете, дорогая госпожа Ахтмайер! Вы еще достаточно молоды и так привлекательны, - я говорил почти искренне. Внезапно я подумал, что мне стоило бы обзавестись такой подругой. Пышная вдова казалась мне вполне достойной моего выбора.

- А какие письма он мне писал,- продолжала она тем временем.- «Скоро я тебя осчастливлю, моя малютка, мы скоро завоюем весь мир, и я привезу тебе столько добра, что на всю жизнь хватит». А что получилось? Ни его, ни добра. А теперь еще несчастье с этой коровой, едва концы с концами свожу…

Госпожа Ахтмайер всхлипнула.

- Сколько стоила ваша корова? - спросил я.

Госпожа Ахтмайер назвала цену, за которую можно

было купить среднего размера слона.

- Такой суммы у меня не найдется, - притворно вздохнул я. - Но если вы удовольствуетесь меньшей…

Я отсчитал немного денег.

Бедная женщина растрогалась:

- О, дорогой господин…

- Друльк, - поспешно подсказал я ей.

- Дорогой господин Друльк, вы пожалели бедную вдову…

Госпожа Ахтмайер вынула белоснежный с кружевами платок, чтоб скрыть свои поблескивавшие огнем любопытства сухие глаза.

Мы расстались друзьями. Госпожа Ахтмайер кокетливо улыбалась и томно смотрела на меня. Прощаясь, она пригласила нас к себе.

Я записал ее адрес.

Во все века для того, чтоб деньги стали течь в ваши карманы, надо найти тот поток, по которому деньги текут, а найдя, войти в него. Великие люди - те, что дают начало этому потоку, прокладывают его русло. Человечество им обязано более, чем открывателям новых земель, - эти люди дают начало новым делам, новым миллионам. Помню, когда я еще пребывал в Эллсе, некто Нокфиллер, сын скромного бакалейщика, однажды отправил за границу совершенно бесплатно сотни тысяч новых керосиновых ламп. Деньги он брал только за керосин для этих ламп. И стал миллионером. Более того - он проложил русло нефтяному потоку, породившему миллионные состояния. На мой взгляд, Нокфиллер со своими бесплатными лампами сделал для прогресса и цивилизации гораздо больше, чем те, что открыли нефть, продуктом которой Нокфиллер наполнял свои лампы. Миллионы-это же и есть конечная цель всех открытий, иначе их не стоило бы и совершать.

Как я заметил еще в начале моего пребывания в этом веке, наиболее широкий поток денег проходил там, где продавали и покупали оружие. В этом смысле Ристландия напоминала водоворот. Сюда устремлялось из всех стран оружие, сюда устремлялись и деньги. Здесь деньги превращались в оружие, а оружие - в деньги. И стоило мне коснуться этого бурлящего водоворота, как у меня появились деньги.

Я зарабатывал неплохие деньги на поставках братству «Черные молнии» автоматов, пулеметов и минометов. Понемногу я стал распространять свою деятельность и на другие братства ветеранов. Впрочем, ветеранов в этих обществах было меньше, чем молодежи.

- Главное - молодежь! - говорил генерал Фаренваг. - Она должна воспитываться в отчаянно боевом духе!.. - И Фаренваг многозначительно поднимал вверх толстый указательный палец.

В том смысле, который имел в виду Фаренваг, отличным воспитателем оказался Штакльгросс. Он обучал юнцов маршировке, обращению с оружием, а главное, своей муштрой он наглухо забивал им головы, оставляя в них одну очень узкую щель. В эту щель могла проникнуть только очень маленькая мысль, которая тем не менее обладала удивительным свойством - она немедленно вытесняла все другие. Это была мысль о том, что они, эти юнцы, принадлежат к высшей расе… И как только эта мысль проникала сквозь оставленную для нее щель в их головы, они уже требовали жизненного пространства и уже намеревались присоединить к пивной, где они собирались, весь мир.

Братство ветеранов «Черные молнии» было на хорошем счету у начальства. Однажды генерал Фаренваг устроил смотр нашим ветеранам и остался очень доволен.

Великолепен был шедший впереди почему-то с обнаженной шашкой в руке Штакльгросс. Площадь сотрясалась от слитного топота подкованных тяжелых башмаков.

Генерал Фаренваг смотрел своими глубоко посаженными маленькими глазами на марширующих, и видно было, что под его черепом с огромным нависшим над лицом лбом, как жернова, ворочаются какие-то важные государственные мысли. Наконец Фаренваг дал им выход.

- Если бы они даже не умели стрелять, - показал он на печатавших шаг ветеранов, - а только так здорово ходили, то и это оправдало бы расходы. Такой могучий топот внушает доверие, он поднимает дух нации.

- Глубокая мысль, - донесся до меня полный убежденности голос Гарри Гента.

Мэр города Букель растроганно сморкался в большой платок:

- Каковы молодцы, каковы герои! - кивал он на ветеранов. - Что вы скажете? - И не дожидаясь, что скажут, снова сморкался.

Потом генерал Фаренваг долго хлопал по плечу Штакльгросса и говорил, что он, Штакльгросс, и его друзья призваны спасти весь мир от красной опасности.

Штакльгросс стоял, вытянувшись, крепко прижав свои огромные руки по швам.

- Очень благодарен! - рявкнул он, когда Фаренваг протянул ему открытый портсигар. - А чтобы спасать мир, так можете на нас положиться, мы его так спасем, что он у нас и не пикнет! Жизненное пространство и место под солнцем… это мы всегда! - окончательно расхрабрился Штакльгросс.

Я мигнул Гуго Кнуту, и он быстро увел своего не в меру разговорившегося приятеля.

После смотра мы пригласили Фаренвага и Букеля на банкет.

В «Золотом местечке» гремела музыка. За столиками, уставленными пивными кружками, блюдами с сосисками и колбасой, сидели наши бравые ветераны, они громко переговаривались, пели и время от времени со звоном сталкивали кружки. Когда они промахивались, кружки стучали о головы их соседей.

В дверях появился генерал Фаренваг. Все притихли. Оркестр заиграл что-то торжественное. Все встали. У Фаренвага было внушительное выражение лица. Тут вскочил Штакльгросс и крикнул что-то насчет высшей расы и спасения цивилизации.

- Правильно! - произнес Фаренваг и сел. Потом он что-то вспомнил и заорал: - Ура!

Его возглас подхватили, и все потонуло в шуме и криках.

В это время Штакльгросс, уже изрядно пьяный, вытянул свои огромные ноги и, ощутив какое-то препятствие- то ли он уперся ими в стену, то ли в ноги соседа, невероятно рассвирепел и закричал, требуя жизненное пространство.

Что тут поднялось! Все вскочили со своих мест и кричали. По залу летели тяжелые пивные кружки. Тех, в кого они попадали, немедленно выносили, энтузиазм был столь велик, что пришлось вмешаться полиции и развезти по домам и больницам неудержимо рвавшихся в бой ветеранов.

Когда всех развезли, Гарри Гент вспомнил о Штакльгроссе. Он лежал в задней комнате связанный и, не имея возможности двигать руками и ногами, отчаянно плевался.

- Отличный кадр! - обрадовался Гарри Гент и щелкнул фотоаппаратом.

На следующий день в «Кессельбургских новостях» было отмечено, что в «Золотом местечке» кессельбуржцы показали свою верность традициям и высшую степень любви и преданности идеалам свободного мира.

«Необходимо, - писала газета, - чтоб в нужный момент каждый кессельбуржец, подобно нашим славным ветеранам, знал свой полк и своего ефрейтора».

Тут же была помещена фотография связанного Штакльгросса. Под фотографией стояло: «Зигфрид в плену у Нибелунгов», и задавался туманный вопрос, долго ли будет длиться этот плен.