Мефистон ощутил лишь мимолетное раздражение. Он в таком совершенстве овладел техникой временного смещения, что шагнул в застывшее мгновение еще до того, как хотя бы один снаряд попал в его солдат. Дульные вспышки болтеров предателей превратились в ряды неподвижных белых огней, освещающих их лазурные доспехи. Мефистон все пересчитал. Федорак не ошибся. Здесь находилось сто рубрикантов, похожих на зловещие статуи. Они замерли в одинаковой боевой позе, целясь из украшенного оружия от бедра.
Кровавые Ангелы позади него застыли в попытке увернуться и вскинуть болт-винтовки. Рацел обеими руками схватил рогатый посох, и варп-молнии уже разгорались внутри черепа. На дальней стороне зала прямо у закрытых дверей стоял Федорак. Его глаза расширились, волосы встали дымом, но Мефистона впечатлило то, что полковник все-таки поднимал пистолет, готовясь открыть ответный огонь, пусть его и окружали ряды одоспешенных голиафов.
— Ты достиг начала в конце, — заговорили в унисон сотни голосов.
Сбитый с толку Мефистон поглядел на рубрикантов.
— Здесь, — добавили голоса.
Властелин Смерти повернулся обратно к алтарю. Невероятно, но закутанное создание неспешно шло к нему, возникнув в том же осколке времени. Они никогда прежде не встречались, но Мефистон тут же узнал и простую изношенную рясу, и змей, свисающих из рукавов.
— Цадкиил.
— У нас было, есть и будет столь много общего, — произнес демон.
Когда тот подошел ближе, Кровавый Ангел увидел причудливое лицо, все эти годы преследующее его во снах: побелевшую гладкую кость черепа хищной птицы, чей зловещий клюв торчал из-под тяжелого капюшона.
Конечно, Мефистон не был глупцом и потому не собирался болтать с порождением ада, но все же задал один вопрос:
— Что привело тебя сюда? Почему Сабассус?
— Поразительно. Совершенно прекрасно, — Цадкиил разглядывал его, оценивая доспехи и оружие. — Катализатор новой зари.
— Катализатор?.. — покачал головой старший библиарий.
— Твоя душа, Мефистон. — Демон медленно обходил его по кругу, будто изучая любопытный образец. — Она совершенно необычайна. Триумвират желаний, надежд и жажд. Ты из нового вида. Понимаешь? Абсолютно нового. И благодаря тебе возникнет Новое Царствие.
— О чем ты?
— Ты спросил, что привело меня сюда. — Цадкиил по-прежнему кружил по залу, легко махая посохом из стороны в сторону. — Две причины, Мефистон. Первая — братья.
— Горы?
Конечно, Мефистон поддерживал беседу, но понимал, что уже потратил слишком много времени. Внешность демона не могла его обмануть. Он чувствовал исходящие от рясы Цадкиила волны психической силы, омывающие его доспехи. Это было все равно, что стоять рядом с громадным генератором. Пока демон хвастался, Властелин Смерти мысленно перелистывал сотни текстов, ища нужное заклятие.
— Это не горы, — усмехнулся Цадкиил.
С этими словами он вновь взмахнул посохом, на сей раз неистовее, и позади Мефистона один из заступников вспыхнул синим пламенем. Огненный вихрь был столь яростным, что осветил целый зал. Кровавый Ангел, все еще застывший от смещения времени, не сдвинулся с места, но из глотки его вырвался мучительный вой. И в тот же миг звук исказился, превратившись в прекрасную мелодию.
Мефистон бросился вперед и сделал выпад Витарусом, но меч рассек лишь дым и угольки, лязгнув по полу.
Цадкиил исчез.
— Пики — частицы божественной воли, — провозгласил демонический хор. — Осколки великого лабиринта.
Мефистон споткнулся, потеряв равновесие из-за козней демона, и увидел, что тот вновь стоит у алтаря. Над ним появлялся фрагмент знака — часть круга и усеченные символы, сотворенные из того же синего пламени, в котором пылал его боевой брат. Образец оккультной символогии проступал в воздухе, мерцая и сыпля искрами.
Властелин Смерти вновь ринулся к противнику, занеся клинок над головой.
— Они — семена Изменения, — произнес Цадкиил с другого конца зала. — Когти бога.
Еще одна вспышка, и пламя охватило второго Кровавого Ангела. Броня обоих заступников отвратительно сплавлялась с плотью. Они выли, зная, что горят. Еще один вопль слился с гимном, и еще одна частица круга появилась в воздухе, образуя основу пылающей пентаграммы над алтарем.
Но Мефистон не чувствовал ни ярости, ни жажды крови, ни даже ненависти. Даже вопли боевых братьев не могли лишить его безмятежности. Он спокойно остановился перед алтарем, взвешивая возможности. Властелин Смерти мог бы попытаться погасить терзающее воинов пламя варпа. Однако сдерживание времени требовало огромных сил. Если он будет бороться с психическим огнем, то наверняка время ускользнет из его хватки, и тогда снаряды болтеров попадут в остальных Кровавых Ангелов. А ведь это было не какое-то жалкое оружие смертных. Тысяча Сынов владела испорченными подобиями болтеров Адептус Астартес. При попадании его братья умрут.
Он мог вновь попытаться ударить Витарусом, но демон явно обладал возможностью разделять время на еще более мелкие частицы, что позволяло уклоняться от клинка. Поэтому лучше всего было и дальше искать в памяти способ усилить обряд изгнания. Требовалось психическое средоточие, нечто достаточно мощное, чтобы направить его варп-силы.
— Это Серебряные Башни, — сказал Цадкиил, воспламенив третьего Кровавого Ангела небрежным тычком. Новая четверть пентаграммы загорелась над алтарем, еще один голос присоединился к жуткому хору.
— Серебряные Башни? — Вот теперь дрогнуло даже самообладание Мефистона.
Пока он ошеломленно качал головой, демон ударил еще одного Кровавого Ангела, и загорелась последняя часть пентаграммы.
Мефистон готовился к нескольким сценариям, но не мог предвидеть такого размаха угрозы. Серебряные Башни. Он читал о них десятки фолиантов. Громадные цитадели из энергии варпа, частицы безумного лабиринта Тзинча. Даже одна стала бы угрозой стабильности Галактики, исполинской глыбой нереальности, наделенной достаточной мощью, чтобы на немыслимом расстоянии нарушать все законы физики. А Цадкиил говорил, что таких на Сабассусе девять.
— Душ обычных смертных недостаточно, чтобы полностью их пробудить, — добавил демон, показав на горящих космодесантников. — Мне нужно было что-то более редкое.
Повисшая позади Мефистона пентаграмма пылала так яростно, что воздух стонал и содрогался. Цадкиил шагнул к Рацелу, игриво взмахнув посохом.
— Нет, — прошептал Властелин Смерти.
Он уже собирался броситься на помощь другу, когда ему пришла мысль получше. Он вспомнил, что важен не источник энергии, а применение. Старший библиарий развернулся на каблуках и вонзил Витарус прямо в центр пылающей пентаграммы, прокричав психическую команду, едва клинок рассек свет. Невероятная мощь вырвалась из знака, и Мефистон обратил ее в несущееся по воздуху пламя, отбросив Цадкиила от Рацела.
Он ожидал, что поток вскоре угаснет, но тот лишь усилился. Пламя текло сквозь содрогающийся клинок. Чары отбросили демона к дверям на дальней стороне зала. Мефистон зашатался, пытаясь удержать мощь пентаграммы, и тогда воздух вокруг Цадкиила пошел рябью и начал сминаться, открывая взгляду пейзаж, что не мог существовать внутри колдовской цитадели: город наполняли хрупкие башни и согнутые шпили, омываемые прерывистым сиянием. Над ними кружились знакомые звезды, и Мефистон понял, что видит не варп, а иной мир в системе Просперо.
Властелин Смерти оглянулся на пентаграмму. Она начала вращаться, с каждым поворотом истекая колдовским огнем.
Смех Цадкиила приковал его внимание обратно к вратам. Демон, показавшись на миг, снова исчезал из виду. Он уходил с планеты.
— Прости, что покидаю тебя так скоро, Мефистон. Но благодаря тебе я сделал здесь все, что надо. Когда колесо завершит оборот, башни возродятся. Тзинч шлет тебе свою благодарность. Без тебя мы бы не справились.
Пока Цадкиил растворялся, Мефистон остервенело копался в памяти в поисках подходящего ритуала. Сейчас перед ним предстали три проблемы. Нужно было уберечь Рацела и остальных от гибели, когда время двинется вновь и снаряды рубрикантов полетят к цели. Ему также требовалось остановить вращение колеса. Старший библиарий чувствовал по источаемой им силе, что демон не лжет, что нечто ужасное случится, едва оно завершит оборот. И наконец, ему требовалось настигнуть Цадкиила.
Он осознал, как поступить. Ответ находился практически на поверхности уже долгие месяцы. Мефистон вспомнил миг своего второго перерождения, когда лежал разделанный под ножами Кво-87, истекая кровью. Вспомнил боязнь того, что его трижды рожденная душа может разорваться, и он превратится в пустую оболочку. И теперь Кровавый Ангел знал, что тревожился не зря. Чувствовал, как его сущность содрогается под потоком силы из пентаграммы. Но старший библиарий не устрашился раскола, а принял его, видя возможность вырвать победу из пасти поражения, сделать нечто столь неожиданное, что этого не смог бы предугадать сам демон.
И тогда, прошептав одну лишь фразу, он рассек свою душу на три части, возникшие под ножами Кво-87 — три отдельные сущности, которые смогут совершить три дерзких подвига, опираясь на пси-способности.
Мефистоны действовали как один. Первый откатил время и отдал бойцам приказ занять укрытие, предупредив их до того, как на них напали.
Он больше не мог сдержать огонь рубрикантов, но дал боевым братьям шанс пережить его. Этот Мефистон остался, дабы придать сил Рацелу.
Второй Мефистон бросился на пентаграмму, обволакивая ее своей мощью, приковал себя к ее пылающим линиям и позволил энергии струиться через него. Он остановил движение колеса, будто боролся со стрелками часов.
Третий Мефистон помчался через зал, прыгнул и ухватился за исчезающего демона.
Разделившись, Кровавый Ангел ощутил упадок сил. Его части не были равными. Улетая с Сабассуса, он видел, как позади остается его наиболее благородная сущность, сгорбившаяся под пентаграммой в коконе ведьминого пламени, и борется с пылающим колесом. С брони Мефистона сыпали искры, по лицу хлестали волосы. Он выглядел величественным, богоподобным и неподвижным. На остановку колеса пентаграммы ушла вся его сила, целиком и полностью. Он не мог больше ничего сделать. Космодесатник завороженно смотрел на себя — мертвенного, с пустым взором. Должно быть, так он выглядел, когда в состоянии фуги высекал руны на эфемериде. Вцепившийся в пентаграмму Мефистон был созданием из чистой энергии, его духом.
Его интеллект находился в другом месте, погрузившись в разум Рацела.
Властелин Смерти испытал прилив торжества. Он задержал ритуал демона. Он рассек собственный разум, не став жертвой внутреннего зверя.
Когда время резко пошло вновь, рубриканты отпрянули к дальним стенам зала; их обстрел закончился неудачей, ведь Кровавые Ангелы открыли ответный огонь. Рацел бился как герой, извергая молнии и потоки эфирного пламени в предателей, и отдавал космодесантникам приказы занять позиции. Он пользовался не только своим интеллектом, но и разумом Мефистона, применяя мудрость и познания старшего библиария как свои. Кровавые Ангелы ужасно уступали врагу в численности, но Гай бился с таким мастерством и достоинством, что рубрикантам пока не удавалось поразить ни одну цель.
Улетающий прочь Мефистон осознал, как сильно от отличался от увиденного им гордого воина. Если его дух пытался удержать пентаграмму, а интеллект направлял Рацела, то что осталось? Разум и душа пребывали на Сабассусе, тогда кто же он? Кто преследовал Цадкиила?
Сцена битвы за Коготь все отдалялась, бойцы расплывались, будто исчезали в тумане, а мысли Мефистона становились все более странными. Голод, о котором он позабыл, вернулся, с удивительной яростью ворвавшись в вены. Вокруг него из жажды крови возникала новая оболочка. Властелин Смерти вцепился в воздух, пытаясь замедлить падение. Охваченный лихорадочным желанием убивать, старший библиарий взвыл и залаял, будто раненый зверь.