Меч

Гнезно, год 941 от Рождества Христова, октябрь

Что-то было не так в окружающем мире. Вроде бы ничего не изменилось. Те же самые серые тучи, плотно затянувшие небосвод. Та же грязная дорога под копытами коней. Деревья, негромко переговаривающиеся шелестом листьев. Скрип телег обоза, всхрапывание лошадей. Тяжелые шаги латников, позвякивание кольчуг и приглушенная ругань, путающаяся с богохульствами. И всё же что-то было не так. Бруно каким-то шестым чувством ощущал изменения, предвещающие беду, но не мог понять причину беспокойства, и от того тревожился еще сильнее.

Засада? Во имя Господа, не несите чушь! Нужно быть полнейшим идиотом с корытом навоза на плечах, дабы готовить засаду на гвардию германского короля! И не на четырех одиноких рыцарей, а на полутысячу, идущую в боевом порядке. Авангард, аръегард, разъезды во все стороны. Два принца под охраной! Если же кто-то не дружит с головой, то в мгновение ока лишится ненужного предмета. А засада из нескольких сотен хорошо подготовленных воинов на конях, в доспехах и с оружием проходит по разряду «злых чудес».

Что же тогда заставляет беспокойно оглядываться? Бруно в очередной раз повертел головой, но ничего нового не обнаружил. Дорога, тучи, грязь…

— Генрих, ты ничего не чувствуешь?

— Всё как обычно, — беззаботно откликнулся брат. — Сыро, пасмурно и пахнет горелыми домами. Так и должно быть на войне.

— На какой войне, Генрих?! Откуда здесь запах гари, если все деревни целы? И почему я ничего не чувствую?

— Молодой ты еще, — ответил брат. — Мало городов сжег. А запашок есть, только слабый. Далеко горело. Но сильно.

— Горело или горит?

— Кто ж его знает? — вспылил Генрих, которому начало передаваться беспокойство брата. — В зависимости от того, где горит и что горит. Может, уже и нечему гореть…

— Здесь ничего не должно гореть, — забеспокоился Бруно.

— Ай, оставь! Это же славянские земли. Дружественные, но славянские. Здесь всегда что-нибудь горит. Кто-то кого-то ограбил, а заодно и сжег. Варвары! Не умеют по-другому!

— Можно подумать, мы ведем себя иначе?

— Конечно, иначе! — изумился Генрих. — Мы сжигаем сервов вместе с домами. Живьем. А они сначала их убивают, а с домами сжигают трупы. И детей редко режут. Варвары!

— А мы режем детей?

Бруно не «мало сжег городов». Он их вообще не жег. Не ходил еще с братьями в походы, локоть к локтю, колено к колену, конь к коню…

— Найн! Не режем, — заверил Генрих. — Бросаем в огонь живыми. Я же говорил. Если не убить славянского ребенка, из него вырастет воин и убьет тебя или твоего сына. Милосердию нет и не должно быть места в наших сердцах. Но здесь земли усмиренных славян. Причем, усмиренных давно. Вариантов мало: либо побаловались венды, либо очередная междоусобица. Кто-то из полянских баронов хочет поймать удачу, пока их сюзерен ослаблен. Дикари…

— Не нравится мне это, — мрачно изрек Бруно, горбясь в седле.

— Что именно?

— Запах этот. Не опоздать бы!

— Напрасно беспокоишься. Чтобы сжечь Гнезно, нужна целая армия. А откуда она здесь? Так что никуда князь от тебя не денется. И расскажет, и покажет, и даже отдаст. Если есть что отдавать.

— Есть, можешь не сомневаться. Ты же сам слышал рассказы этих «победителей воинства Сатаны». Князь увез какую-то «палку, метающую громы и молнии». То самое оружие, о котором я говорил.

Генрих усмехнулся:

— Им верить — себя не уважать! За два месяца штаны от страха не просохли. Разве что трактирщик вменяем. Тот, что двадцать лет прослужил у отца…

Бруно вспомнил старого солдата, скупо цедящего по-немецки:

«Я, Ваши Высочества, неприятности задом чую. Еще с детства. Как князя волю на рыночной площади проорали, сыну сразу сказал: «Не будет добра от этой задумки. А потому не пойдешь ты, Збышек, до того походу. А раз от семьи вой нужен, я сам схожу. Тот, кто двадцать лет дрался под знаменами старого герцога, нигде не пропадет». Вот и не пропал!»

— Вполне вменяем, — вслух сказал он. — И тоже говорил про эту огнебойную палку. Кстати, он утверждал, что с той стороны воевали люди.

«Разные они были, Ваши Высочества, — снова зазвучал в голове глуховатый голос трактирщика. — Один и вовсе мавр. Черный, как смоль. А другой — из франков. Если по ухваткам судить, то из дворян, зуб на выбив даю. Сильные бойцы, мечами махали — как мельница ветряная — и не подходи! Вы же знали барона Гельмута Мецгера[32]? Там белобрысый был один, в плечах, что мои ворота. Так Мясник против него и двух ударов бы не устоял».

В авангарде возникло оживление, и через пару минут к принцам подскакал командир охраны:

— Ваши высочества, передовой дозор вышел в прямую видимость Гнезно… — всадник замешкался.

— Продолжайте, барон, — нетерпеливо поторопил Бруно.

— Города нет, Ваше Высочество!

— И куда он делся? — ядовито поинтересовался Генрих.

— Сожжен, Ваше Высочество! И замка не видно!

— Вперед! — скомандовал Бруно и бросил коня в галоп.

Город был. Можно даже сказать, его не тронули. Полянские князья по немецкому образцу выстроили замок на отшибе. И запрещали селянам ставить жилье поблизости. Эти обстоятельства и спасли Гнезно. Жители, правда, разбежались. Но вернутся. Не бросят дома и имущество. Кое-кто и сейчас не ушел, не убоялся. И шарит по соседским домам, боясь не успеть до прихода хозяев.

А вот замка не осталось. Кучи мелко колотого камня, больше похожего на щебень, да дымки, местами струящиеся над развалинами.

— Что скажешь? — спросил Генрих.

— Русы. Мы опоздали! — определился с ответом младший из братьев.

— Мы можем их догнать!

— Да? Стоит ли?

К Бруно вернулось хладнокровие. Это в первые минуты он метался по обломкам строений в надежде обнаружить хоть что-нибудь. Любые следы! Сейчас, после допроса всех, кого удалось найти, принц больше не рвался в бой. Узнанное охладило молодую горячую кровь.

— Понимаешь, Генрих, я не уверен, что мы их догоним. Но если догоним — уверен, что будет еще хуже.

— Почему?

— Каким должно быть войско, чтобы сотворить такое, — Бруно кивнул на развалины, — за одну ночь?

Генрих замялся:

— Большим… Нет, очень большим… — и сорвался-таки. — Доннерветтер! Да такое вообще невозможно сделать! В щебень! Чуть не в песок! Целый замок! Тут волей неволей начнешь верить в цвергов, вырывших подкоп под стены!

— Или ручного Фафнира[33] на золотой цепи. Я не хочу с полутысячей лезть на тех, кто сумел…

Бруно замер с открытым ртом. Но замешательство принца долго не продлилось:

— Мы идиоты, Генрих! Трактирщик! Он ценнее всего, что здесь осталось! Забираем его в Магдебург! Дворянство, лен, осыпать золотом, лишь бы вспомнил всё! До мелочей!

— Может, лучше к палачу? — ехидно поинтересовался старший брат. — У меня есть умельцы.

— Можно и к палачу, — не стал спорить младший. — Но — после. Когда расскажет всё добровольно. Под пытками теряются мелочи, о которых не догадываешься заранее…