Почувствовав, что на этой позитивной волне меня охватывает жажда деятельности, я бодро вскочил с кровати и двинулся к комнате Аглашки. Моя скоморошка, конечно, прогнала меня из комнаты к жареным блинам, сказав, что ей нужно переварить произошедшие с ней изменения. Ну да: еще с утра она была несчастная девчонка, которой ничего не светило с красивым, умным, смелым и знатным мною — и очень скромным, да — а сейчас она светится от счастья, осознав, что будет вместе с любимым. Так вот: она меня, конечно, прогнала, но ведь прошло уже не меньше получаса! Странно, правда? До сего момента я спокойно расставался со своими девочками на любой промежуток времени и совершенно не переживал по этому поводу. И с Аглашкой тоже, да. А тут прошло всего полчаса — а я уже скучаю…
В комнате моей скоморошки ожидаемо сидели все остальные члены моей команды. Кроме Александра, которого на девичьи посиделки не пригласили. И Мурина, который, как вы помните, отправился разузнать насчет места на корабле. В общем — типичная девчоночья компания. И то, что дело происходит на Руси семьдесят первого века… тьфу, семнадцатого, привык от сотворения мира считать… ничего не меняет — девчонки есть девчонки. И все свои чувства они переживают в компании лучших подруг. Иначе не умеют.
Впрочем, Аглашка не рассказывала о том, что мы с ней делали и как ей это понравилось. Судя по деланно обиженному виду Диты — и до моего появления не рассказывала тоже. Видимо, девчонки просто решили поддержать мою скоморошку, поздравить и все такое.
— Ой, Викешенька!
Вт что порадовало лично меня — они все прям засветились от радости при моем появлении. Значит, все же никто за мой выбор камня за пазухой не держит. Хотя у некоторых — не будем показывать пальцем, хотя это Клава — за пазухой два таких увесистых камня… Я перевел взгляд на Аглашку и все остальные «камни» тут же вылетели у меня из головы.
Аглашка… Аглашенька…
Мне в голову как будто шампанское ударило. Знаете, вроде бы какая разница, чем напиваться, алкоголь и есть алкоголь, ан нет. Водка, например, мрачнит и тяготит, выпив ее, чувствуешь, себя хмурым и настороженным, как будто вокруг враги. Пиво ленит и расслабляет, после пары-тройки литров пива ты — веселый лентяй, которому лишь бы никуда не вставать. Здешняя медовуха кружит голову и развязывает язык, поболтать в компании под нее — самое оно. А шампанское веселит и игрит, его пузырьки в голове определенно тянут на веселые подвиги. Вот и у меня сейчас ровно такое же состояние — хватит сидеть в подземелье, айда гулять! И пофиг, что нас, возможно, ищут по всему городу морозовские собаки — как четвероногие, так и двуногие — гулять!
Нет, на самом деле меня все же не до такой степени накрыло, чтобы прям на все забить. Но и сидеть в подземелье мне уже не хотелось. Хотелось выйти на свежий воздух, посмотреть на солнце, взглянуть на город с высоты холма — может, уже снег выпал, а мы не в курсе? — размяться, в общем.
Хотя нет, тут же обломала меня не отключавшаяся рациональная часть мозга, солнце нам тоже не светит. В фигуральном смысле, разумеется — кто-то может увидеть непонятную толпу, бродящую у полузаброшенной церкви, сложить два и два и доложить Морозовым.
Ладно. Хотя бы в церковь выйти. Подняться выше уровня земли! Кстати, можно поднятья еще повыше — зайти на хоры и выглянуть в окошки. Они, правда, на запад выходят и из них можно рассмотреть только тайгу, но все равно — открытое пространство.
Я осознал, что стою с блаженной улыбкой и рассматриваю Аглашку, которая откровенно светится от счастья. А остальные девчонки с восторгом переводят взгляд с меня на нее и обратно.
— Аглашенька. Девочки. Пойдемте гулять! Хотя бы по церкви пройдемся.
— Ура!!!
Видимо, сидение под землей надоело не только мне. Не кроты все же.
Из церкви мы выходить не будем. Даже из двери выглядывать. Тем более, что у Мурина она закрыта такими Словами, что для того, чтобы взломать ее — нужно подогнать танк, не меньше.
Так что от небольшой вылазки на поверхность ничего не случится.
Тайный проход, чмокнув, закрылся.
— Ну что, девочки, гуляем!
Насчет «девочек» я погорячился — Настя вытащила наружу даже Александра, который что-то бормотал про зеркала и про «еще чуть-чуть, еще подождите». И сейчас они вдвоем, поблескивая двумя парами очков, шагали рядом. И, хотя никаких сближений друг к другу я за ними не замечал — моя чуйка подсказывала, что в моей команде образовывается еще одна пара, помимо отца-командира в моем лице и моей милой скоморошки. Все же девочки падки на героев, а торжественный выход Александра с пистолетом во время нападения на наш дом и последующее вынесение Насти на руках — были героическими, без дураков. Не зря же Настя невзначай его опекает и даже начала носить очки, которые последнее время снимала.
Я на секунду задумался, но никаких отрицательных эмоций у меня это не вызывало. Никакой ревности, мол, как же так, моя девушка, которая раньше обращала внимание только на меня — положила глаз еще на кого-то?! Вот вообще ничего. Только тихая радость за Настеньку.
Счастья им.
— Ура, гуляем! — тихо закричали все, и мы двинулись к выходу из крипты. Тихо — потому что, хотя маловероятно, что кто-то из людей Морозовых стоит под дверями, прислушиваясь, не доносятся ли из «пустой» церкви веселые крики, но такая вероятность все же существует. Лучше все же не шуметь… слишком громко.
— Пойдемте на хоры, — предложил я, выйдя на середину церкви и обернувшись.
В церкви не горели свечи, да и огромное колесо паникадила (не путать с кадилом, которое — небольшой сосудик на цепочках, чтобы окуривать ладаном, а паникадило — здоровенный светильник, величиной с тележное колесо от не самой маленькой телеги) никто не возжигал, чай, не воскресенье. Так что свет падал только из окон, а какой там свет пасмурным осенним днем за Полярным кругом? Так, серое марево. Отчего внутреннее пространство церкви разбито на светлые полосы и серые тени, колыхающиеся и к углам сгущающиеся до полной темноты.
— Пойдем, — Аглашка скользнула ко мне, взяла за руку, ласково посмотрела в глаза. А потом в ее глазах что-то дрогнуло. Как будто что-то было не так. Что-то неправильное было вокруг нас.
Я успел улыбнуться ей, сделать шаг вперед… А потом тоже понял, что что-то не так. И даже успел понять, что именно.
Тени.
С чего бы им дрожать, если огня в помещении нет?
Я начал разворачиваться, но тени меня опередили.
Темнота в углах сгустилась, превратившись в людей. В оранжевых кафтанах, с пистолетами и саблями в руках.
Стрельцы Морозовых.
— Усните, — произнес холодный женский голос. Аглашка обмякла и опустилась на пол. За моей спиной послышался шорох одежд остальных, падающих на пол.
Я крутанулся вокруг своей оси. Везде видя только направленные на меня стволы пистолетов. А свой я забыл внизу, в подземелье. Вот как-то не думал я, что он мне здесь понадобится в абсолютно безопасной церкви. Не зря говорят самураи: «Чтобы оружие спасло тебе жизнь один раз — нужно носить его каждый день. Всю жизнь»…
Откуда-то из-за спин стрельцов вышла тонкая фигурка в расстегнутой шубке.
Боярыня Морозова.
В полной тишине слышался только легкий цокот ее каблучков.
Боярыня подошла ко мне посмотрела мне в лицо снизу вверх… Поморщилась.
Удар в затылок!
Я упал на колени, меня схватили за плечи, заломили руки за спину и туго связали. Все это было проделано спокойно и деловито, как будто я попал в руки роботов-терминаторов. Хорошо Морозовы вышколили своих песиков…
Возможно, эту фразу стоило произнести вслух, чтобы показать, мол, вы меня не сломили. Но лишний пафос мне сейчас не нужен. Раз не убили сразу, и даже моих девочек только усыпили, а не застрелили — значит, мы им нужны живыми. И, значит, стоит потянуть время до более удачного момента.
Во-первых — скоро вернется Мурин. А ведь никто не знает, что под личиной старика-священника скрывается киллер рода Осетровских, который одним Слово может умертвить всех здесь находящихся.
Во-вторых — после Повеления боярыни на пол упали все. Все. В том числе — и Клава, которая, как княжеская дочка, Повелениям не подчиняется. Что это означает? Моя Клавочка успела сообразить, что происходит и притворилась уснувшей. А в ее арсенале, если вы помните — Огненное Слово. Которое может разнести большую часть морозовских бойцов в клочья. В общем, Клаву можно сравнить с танком в засаде. С танком, о котором никто не знает.
Я поднял голову. Морозова холодно смотрела на меня.
— Ну что, подьячий? — наконец произнесла она, — Или правильнее сказать — Осетровский?