Магия отступника

ГЛАВА 33 ЛИЦОМ К ЛИЦУ

— Я не могу просто остаться здесь, когда он уйдет, — возмущенно обратилась Эпини к Спинку.

Стоило ему войти в дом, как она решительно бросилась к нему, чтобы уговорить его отменить мой суровый приказ.

— О чем ты говоришь?

Я вышел к ним в коридор, поправляя воротник рубашки. Неужели одежда всегда была такой неудобной? Запасные сапоги Спинка, несмотря на его невысокий рост, оказались мне слегка велики. На потертом поясе висела моя никуда не годная сабля, плохо сочетающаяся с новой одеждой, но я не желал ввязываться в это предприятие совершенно безоружным. Сейчас я многое бы отдал за «перечницу» сержанта Дюрила. Эпини загнала Спинка в угол и с упреком заглядывала ему в глаза. Я пришел ему на помощь.

— Эпини, это зависит не от Спинка. Так решил я. Ты не пойдешь, — заявил я и пояснил другу: — Я сказал ей, что она останется здесь, пока я навещаю капитана. Так или иначе, я получу этот ключ. Так или иначе, я освобожу Эмзил. Дети и повозка уже ждут нас на окраине города. Если мне придется прибегнуть к насилию, я не хочу, чтобы кто-то из вас имел к этому отношение. — Развернувшись к Эпини, я заговорил со всей возможной суровостью: — Если ты пойдешь со мной, то лишь вызовешь подозрения. Я понимаю, как это трудно. Но сейчас ты должна остаться здесь и ждать.

— Разве мы не можем пойти к тюрьме и подождать там, — обратилась она к Спинку, — на случай, если Невару понадобится наша помощь?

— И взять с собой Солину, подвергнув ее опасности? Или позволить часовым заподозрить, что мы что-то затеваем? Нет, моя дорогая. Какой бы трудной задачей это ни казалось, вам придется остаться здесь и жечь свечи, поддерживая видимость того, что вы наслаждаетесь тихим совместным ужином.

— Я не могу! — простонала Эпини.

— Ты же не хочешь, чтобы я сидел здесь, словно собака на привязи, пока ты подвергаешься опасности? — потрясенно выпалил Спинк, уставившись на меня.

— Именно этого я и хочу. И, Эпини, ты сможешь. Ради Солины. И, если говорить прямо, ради карьеры Спинка. Нельзя допустить, чтобы он имел отношение к этой истории. Плохо уже то, что станет известно об участии в ней твоего кузена. Но, думаю, вы сможете выставить меня чудаком или позором семьи. Или просто заявить, что не представляете, почему я так поступил.

— Но что, если тебе потребуется помощь? — спросил Спинк.

— Послушай. Я все тщательно продумал. Если я потерплю неудачу, не сумею освободить Эмзил и нас поймают… или убьют. Или поймают, а потом убьют. В любом случае вас это затронуть не должно. Чтобы детям было куда вернуться. Достаточно поговорить с Карой, чтобы понять, что Эмзил на это рассчитывала. Она явно опасалась, что все обернется чем-то в этом роде, — мой голос дрогнул. — Так оно и вышло.

— Но, Невар, смотри… — начал было Спинк.

Я поднял руку.

— Нет. Хватит. Достаточно вам впутываться в мои беды. Пора обрести покой, наслаждаться счастливой семейной жизнью со своим ребенком, без трудностей, которые я на вас навлекаю. Я сам всему виной, разве вы не видите? Я все это записал в дневнике, вы прочли его и понимаете, что я имею в виду. Мой провал позволил магии добраться до Эпини. Последнее наше сражение с ней едва не стоило жизни вам обоим. Я использовал магию в собственных целях, заставив землю плодоносить для Эмзил. А теперь она мне мстит. Она столь же непреклонна, как Орандула. И я не допущу, чтобы вас втянуло в эти поиски равновесия. Не вмешивайтесь. Оставайтесь в безопасности, чтобы я мог делать то, что должен, не тревожась о сиротском будущем Солины.

На последних словах Эпини вздрогнула и покрепче прижала ребенка к себе. Я перевел взгляд на Спинка.

— Я видел, как ты командовал той ночью, когда я выехал к твоей засаде. Слышал, как ты приказал одной шеренге придержать огонь, пока другая не даст залп. Что ж, сейчас ждать придется тебе. Первым залпом стану я. Если мы все вместе отправимся в бой, то в случае поражения некому будет позаботиться о детях. Прикрой мне спину, Спинк, чтобы я шел вперед без страха.

Его губы беззвучно дрогнули, и он вдруг показался мне куда более юным, чем был на самом деле. Глаза Спинка покраснели. Он обнял Эпини за плечи и притиснул к себе.

— Удачи тебе, Невар, — наконец выговорил он. — И до встречи.

— Невар! — воскликнула Эпини, но я уже не мог больше задерживаться.

Ссутулившись, я вышел в сумерки. Отойдя от их небольшого скромного домика, я надвинул на лоб одолженную шляпу и пробормотал обращенную к доброму богу пылкую мольбу позаботиться об Эпини и Спинке. Затем я ожесточился сердцем и решил больше не думать о них этой ночью.

Я шагал по тихим улицам, где лишь тусклый свет ламп, сочащийся из-за неплотно прикрытых ставней, разгонял сумрак. Слишком многие дома стояли темными и заброшенными. Даже когда я свернул на главную улицу форта, вокруг продолжала царить зловещая тишина. В городе осталось совсем немного солдат, а строгие порядки капитана Тайера вынуждали людей сидеть по домам. Он осуждал выпивку, азартные игры и даже шумные песни и танцы. Теперь, когда население города за стенами форта заметно уменьшилось, солдатам некуда стало пойти и нечем заняться. Неудивительно, что картежники так охотно собирались у Кеси на кладбище.

С вечерней прохладой на траве высыпала роса. Влага пробудила запахи горелого дерева и запустения. У тюрьмы, где я некогда сидел, я, изрядно посомневавшись, решился немного осмотреться. Я прошел мимо и вернулся по переулку. Двигался я так тихо, как только возможно по горам обломков и высокой траве.

Верхний этаж прогорел до стропил и балок. Первый почти не пострадал, но сквозь разбитые окна не просвечивало никаких огней. Оставался подвал, где камеры почти полностью уходили под землю. Их пожар не затронул вовсе. Я замер и прислушался, но до меня не донеслось ни звука. По моим воспоминаниям, стены здесь были сложены из каменных глыб, скрепленных известковым раствором. Если даже Эмзил плакала, причитала или кричала, я не мог ее услышать. Мое сердце замерло от этой мысли и сжалось, когда я представил, как она сидит в тесной темной камере, дожидаясь утренней казни. Я беззвучно содрогнулся.

Едва не споткнувшись об обломок камня, я наткнулся в темноте на ветку дерева. Мне удалось устоять, схватившись за стену, и я замер в надежде, что не слишком нашумел. Мои глаза постепенно привыкали к темноте, и вскоре я понял, где нахожусь. Камень, подвернувшийся мне под ноги, вывалился из дыры, которую корни Лисаны проделали в стене моей камеры. Обнадеженный, я опустился в темноте на колени, но стену уже заделали камнем и известкой — наскоро, но вполне надежно. Отсюда в тюрьму не пробраться. По земле по-прежнему стелилась комковатая паутина корней, взломавших стену.

Затем со странным трепетом я коснулся ствола пробившегося из них дерева. Я встал в темноте, ощупывая кору, а потом сжал в пальцах гладкий листок. Этот запах невозможно было ни с чем спутать. Из корней, посланных Лисаной мне на помощь, росла каэмбра. Странные мысли мелькали в моей голове. Казалось, я замкнул какой-то круг. Касаясь этого дерева, я касался Лисаны, и мальчика-солдата, и других деревьев-предков в далекой долине. И даже Бьюэла Хитча, мельком подумал я. И более того. Касаясь дерева, я касался леса. Я дотронулся до оставшейся позади жизни и на миг затосковал по ней.

— Прощайте, — наконец обратился я к ним. — Вполне возможно, я не смогу освободить Эмзил. Вполне возможно, я сам обрекаю себя на смерть. Но мне приятно думать, что вы все будете жить, даже если меня не станет. Что ж, я прощаю вас за то, что вы даете друг другу, пусть и бросив меня одного. Я не держу обиды даже на тебя, мальчик-солдат. Прощайте.

И тут я что-то услышал — тихое движение в темноте. Я застыл. Я ждал, отсчитывая свои тихие вдохи. Ничего. Больше звуков не было, и я решил, что услышал кошку или, скорее, крысу, метнувшуюся по переулку. Бесшумно, точно тень, я обогнул здание. Осторожно подергал заднюю дверь. Заперто. Но я помнил еще один вход. Я свернул за угол и спустился по короткому пролету каменной лестницы. Я не забыл, с каким трудом я одолевал эти ступени с туго скованными щиколотками. Я подергал за ручку этой двери. Она тоже оказалась заперта. Должно быть, часовые капитана Тайера находятся внутри, охраняя камеру Эмзил.

Значит, пришло время добыть ключи.

Бесшумно, словно призрак, я двинулся прочь от тюрьмы. Ближе к штабу я вскинул голову и добавил в походку чуточку военной четкости. От Спинка я знал, что капитан Тайер перебрался из домика, в котором жил с Карсиной, в помещения командующего. Я бывал там, когда отчитывался лично перед полковником Гареном.

К моему удивлению, в кабинете горела лампа, а при входе сидел за письменным столом седой сержант. Он выглядел одновременно скучающим и настороженным, как умеют только старые солдаты, и даже не вздрогнул, когда я вошел. Он явно отметил мою гражданскую одежду, но позволил себе усомниться.

— Сэр? — обратился он ко мне.

— Добрый вечер, сержант. Я хотел бы видеть капитана Тайера. Я бы предложил мою визитную карточку, но, боюсь, но пути сюда грабители лишили меня всего, что у меня было.

Я добавил в голос нотку раздражения, намекая, что виню в этом его самого или капитана Тайера. Одной из обязанностей полка значилась охрана Королевского тракта от разбойников, так что в подобной ситуации мое неудовольствие оказалось бы вполне справедливым.

Сержант слега напрягся.

— Сожалею, сэр. Я уверен, капитан Тайер захочет услышать об этом происшествии. Однако уже слегка поздновато для подобных вопросов. Возможно, вы…

— Если бы на меня не напали, избив и ограбив, уверяю вас, я прибыл бы значительно раньше, в более пристойное время. Тем не менее я бы предпочел увидеться с капитаном именно сегодня. Желательно сейчас.

Так легко оказалось вернуться к надменности урожденного аристократа и еще легче — войти в роль несносного изнеженного придиры. Я слегка тряхнул головой, отбрасывая с лица волосы, как иногда делал Трист, пока мы были кадетами. В глубине сержантского взгляда холодным блеском сверкнуло презрение. Он понял, что я не уйду, пока меня не отошлет сам капитан, и смирился с этим.

— Каким именем я могу вас представить? — вежливо поинтересовался он, поднявшись на ноги.

— Росс Бурвиль.

Я и сам не предполагал, что воспользуюсь именем моего покойного брата, и до сих пор не могу объяснить, почему так поступил. Оно обожгло мне язык, и я пожалел, что не могу взять эти слова обратно. Несколько человек уже слышали, как меня называли Неваром. Тем не менее сказанное прозвучало, и сержант уже повернулся, постучал в дверь кабинета, а затем, дождавшись не слишком приветливого позволения, вошел.

Я подождал несколько мгновений, потея в теплой куртке погибшего лейтенанта, пока сержант не вернулся. Держался он уже иначе: поклонился и, во все глаза уставившись на меня, любезно предложил войти. Я поблагодарил его и воспользовался приглашением, плотно прикрыв за собой дверь.

Принадлежа полковнику Гарену, эта комната служила ему укрытием от убожества здешней жизни. От пола до потолка ее заполняли ковры, гобелены, мебель, и всегда в камине жарко пылал огонь, раскаляющий в помещении воздух. Я мог лишь гадать, что сталось с прежней обстановкой. Может быть, после смерти полковника его вещи отправили на запад или просто сложили на каком-нибудь забытом складе. В любом случае все они исчезли. Комната казалась опустошенной — сознательно опустошенной.

В камине едва теплилось пламя. Тяжелый письменный стол и стул с прямой спинкой напоминали те, которыми пользовался сержант. В другом конце комнаты стояла узкая, аккуратно заправленная койка и запертый шкафчик. Пояс с саблей висел на крюке рядом с шинелью. На подставке ждали жестяной тазик для умывания и кувшин. В такой комнате мог бы жить кадет Академии. Здесь пахло мастикой и горящими свечами, я не учуял приятного запаха табака и нигде не приметил бутылки с хересом или бренди. Дисциплина. Покаяние.

Человек за столом казался столь же суровым, сколь и комната. Несмотря на поздний час, капитан Тайер был по-прежнему облачен в форму с наглухо застегнутым воротом. Руки он сложил на столе, словно собирался отвечать урок. Даже загар не мог скрыть его бледности. Когда я вошел, он облизнул губы. Я снял шляпу и шагнул к нему, протягивая ладонь для приветствия.

— Благодарю вас за то, что согласились меня принять, капитан Тайер. Я…

— Я знаю, кто вы, — перебил он меня, не дав представиться, — и знаю, зачем вы здесь, господин Бурвиль.

Мое сердце сжалось. Он знает?

— Вы приехали выяснить обстоятельства смерти вашего брата, Невара Бурвиля. Ваша сестра знала, что он служил здесь под чужим именем. Я был уверен, что час расплаты рано или поздно настанет. И я к ней готов.

Несмотря на смелые и честные слова, голос Тайера слегка подрагивал. Он сглотнул, и, когда продолжил говорить, его тон зазвучал немного выше.

— Если желаете потребовать у меня удовлетворения, вы в своем праве. — Его руки чуть заметно двигались по столу, словно он пытался за него ухватиться. — Равно как и вправе предъявить официальное обвинение. Я могу оправдаться лишь тем, что в ту ночь я был уверен: я действую во имя правосудия. Я признаю, сэр, что убил вашего брата-солдата. Но не без оснований. Меня обманули, сэр. Обманули вымышленное имя вашего брата и распутница, которую я взял в жены.

Он неожиданно выдернул ящик письменного стола и запустил туда руку. Я отступил на пару шагов, уверенный, что сейчас он выхватит пистолет и пристрелит меня на месте. Однако он трясущимися руками вытащил пачку бумаг, перевязанных бечевкой. Он дернул за узел, и листочки рассыпались по столу. Только тут я их узнал. Мне никогда не понять, зачем она их хранила, но, готов поспорить, все они лежали здесь. Письма, которые я посылал Карсине из Академии. Увенчивал груду потрепанный, словно его открывали множество раз, конверт, адресованный ей же моей сестрой. Тайер закашлялся, словно пытался не разрыдаться. Затем вынул из ящика еще несколько листов. Я узнал бумаги, которые подписывал, поступая на службу в полк. И с ними лежал конверт, надписанный рукой моего отца.

— Я не знал, что он был вашим братом, — глухо выговорил Тайер. — Я не знал, что он и Карсина прежде были… вместе. Я понятия об этом не имел, пока не принял командование фортом. Записи Гарена находились в страшном беспорядке. А после его смерти командующие менялись столь часто, что никто не успел заняться бумагами. Так что за это пришлось взяться мне. Сначала я нашел письмо вашего отца, в котором он предупреждал полковника, что ваш брат может попытаться поступить на службу. Оно лежало в личных бумагах Гарена. Я счел эту историю крайне прискорбной и удивился, почему полковник решил сохранить послание. Но на обороте конверта он оставил записку.

Тайер неловко подхватил письмо и перевернул его. Кровь застыла у меня в жилах. Я старался дышать медленнее и держаться так, как держался бы Росс, окажись он на моем месте. Тайер громко сглотнул. Конверт выпал из его разжавшихся пальцев, и он глубоко, с дрожью вдохнул.

— Я не поверил своим глазам, сэр. Но когда нашел бумаги Невара Бурвиля, больше не мог отрицать очевидного. — Он поднял на меня взгляд, и его лицо исказилось от напряжения. Он сдавленно продолжил: — Плохо было уже то, что ваш брат оказался сыном-солдатом аристократа, свернувшим на дурную дорожку. Ужасно, что мы… что он умер такой смертью! Но худшее еще оставалось впереди, сэр. Много худшее для меня.

Голос его стих. Он уставился на письменный стол и принялся ворошить разбросанные по нему бумаги.

— Я скорбел, сэр, но больше о вашей семье, пережившей такое горе. Я пытался написать вашему отцу, но так и не смог. Попросту не смог. Возможно, подумал я, лучше ему не знать, какая судьба постигла его заблудшего сына. Но потом, ранней весной, прибыл курьер. И я не поверил своим глазам. Он оставил письмо для моей Карсины, моей возлюбленной покойной жены. И оно пришло от сестры человека, который изводил ее домогательствами, а потом осквернил ее тело. Я не мог поверить. Откуда она вообще могла знать Карсину?

И любопытство одолело меня. Я вскрыл письмо. То, что я прочел, разорвало мне сердце — открыло связь между убитым мною мужчиной и любимой женщиной. Наша с Карсиной любовь обернулась обманом. Меня одурачили. Должно быть, она смеялась надо мной, когда я предлагал ей руку и сердце. Тогда я перерыл ее вещи и нашел другие письма. И среди них еще одно, более раннее письмо от вашей сестры, в которое было вложено другое, для этого человека, — она доверила Карсине передать его ее брату. Я понял, что они встречались. А под ее ночными рубашками, перевязанные ленточкой, словно какое сокровище, лежали они. Письма Невара. Совершенно неподобающая переписка. Она лгала мне. Бессердечная сука. Она заставила меня поверить в свою чистоту и невинность. Она была лживой коварной потаскухой. И из-за нее я убил человека!

Ярость захлестнула меня с головой.

— Ничего подобного! — рявкнул я — вот уж не предполагал, что возьмусь обелять имя Карсины, да еще и перед ее мужем, но смолчать я не мог. — Перепуганная девушка, она боялась, что, узнав о ее обручении с презираемым вами человеком, вы разорвете помолвку. Ей не хватало мудрости и сдержанности, но распутницей она не была. Я знал ее с детства и готов за это поручиться. Она считала, что нашла в вас истинную любовь.

Я шагнул к столу, наклонился, опираясь на него ладонями, и продолжил говорить, словно вколачивая в Тайера слова. Эпини права. Некоторые люди заслуживают того, чтобы знать правду.

— Умирая, она говорила о вас с любовью. Она умоляла меня привести вас, поскольку вы обещали не оставлять ее. Да, я предоставил ей мою постель. Но я не прикасался к ней той ночью, сэр. И когда мы были помолвлены, я, возможно, украл пару ее поцелуев, но, конечно же, большего между нами не было!

— Но… — пробормотал Тайер, в ужасе уставившись на меня, — ваш брат…

Он откинулся на спинку стула и поднял голову, чтобы встретиться со мной взглядом. Я не отвел глаз, от гнева разом лишившись и страха, и остатков соображения.

— Нет, — надтреснутым голосом выговорил он. — Это ты. И это был ты. Ты Невар Бурвиль. Но… ты был… ты был… я убил тебя.

Он вскочил и едва не опрокинул стул, попятившись от меня. Руки он выставил перед собой, и его скрюченные пальцы заметно тряслись.

— Я задушил тебя этими самыми руками. Мои пальцы утонули в твоей жирной шее, и ты молил о пощаде, как, должно быть, кричала Карсина. Но я не пощадил тебя, как ты не пощадил ее…

— Я никогда не причинял Карсине вреда. И вы меня не убили, — прямо возразил я. — Это ложная память.

— Я убил тебя, — с непреклонной уверенностью продолжал он. — Ты обмочился, а когда твое тело рухнуло на мостовую, мои люди закричали от радости. Я поступил так, как поступил бы на моем месте любой благородный человек. Я отомстил за насилие над моей женой. — Он помолчал, уставившись в стол, и на его побледневшем лице выступил пот. — Но потом я нашел письма. Она дурачила меня. Ее нежные слова, робость и нерешительность — все это было лишь насмешкой надо мной. — Он понизил голос, выплевывая мне в лицо: — Смеялись ли вы надо мной вместе, когда она тайком навещала тебя? Наслаждались ли теми фарсами на улице, притворяясь, что вы незнакомы? Смеялся ли ты надо мной, когда касался ее тела, целовал ее губы? Губы потаскухи!

— Не смейте так о ней говорить, — предупредил я Тайера с тихой угрозой в голосе, вступившись за беспечную, беззаботную юную девушку, которую некогда знал. — Она не была распутной, сэр. Только одинокой и юной. И испуганной. Она жила сердцем, а не головой. Мечтала о романе с привлекательным офицером каваллы. Девочка, которую обстоятельства вынудили играть роль женщины.

Сомневаюсь, что он услышал хоть слово из того, что я говорил. Он окончательно утратил рассудок.

— Я тебя убил, — повторил он, не сводя с меня глаз. — Я так ясно помню ту ночь. Я держался по-мужски и отомстил, как подобает мужчине. Но теперь все это обернулось позором и бесчестьем. — Его глаза вдруг вспыхнули жестокой надеждой. — Но остальное-то ты совершил, верно? Ты убил ту шлюху, Фалу. И отравил солдат. Ты все равно заслуживал смерти!

— Нет, — спокойно ответил я.

Я медленно обходил стол, приближаясь к нему. Я собью его с ног быстро. Нельзя допустить, чтобы он позвал сержанта.

— Я не делал этого. И я не заслуживал смерти.

Он смотрел на меня. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди.

— Как ты оказался здесь? — спросил он, и его голос по-мальчишески сорвался, дав петуха. — Я убил тебя. Как ты мог оказаться здесь, да еще и столь непохожий на чудовище, каким был прежде?

— Магия, — откровенно ответил я.

Я устал с ним спорить. Логика не действует на безумцев. Человека, свалившего собственную вину на свою покойную юную невесту, я мог лишь презирать. У меня не было времени с ним возиться.

— Магия привела меня обратно. И я пришел сюда по единственной причине. Я не дам вам убить еще одного невинного человека. Отдайте мне ключ от камеры, где держат Эмзил. Отдайте ключ, и мы оба исчезнем из вашей жизни. Вам больше никогда не придется о нас думать. Вы сможете о нас забыть.

Тайера выдала рука, метнувшаяся к карману, словно он пытался защитить от меня спрятанные там ключи. Затем он взял себя в руки, и неожиданное спокойствие овладело им.

— Нет, — тихо пробормотал он. — Нет. Ты не настоящий. Это очередной сон, так? Еще один кошмар. — Он обвиняюще указал на меня пальцем. — А доктор говорил, тоник должен избавить меня от кошмаров.

Казалось, он ждет, что я вот-вот исчезну.

— Это не сон. Я настоящий, — возразил я, ударив себя кулаком в грудь. — Но я здесь не за тем, чтобы кому-то повредить. Мне нужен только ключ. Почему бы вам его не отдать? Почему бы не покончить с этим?

Его взгляд заметался по комнате. Я не был уверен, что он вообще меня услышал. Искал ли он выход? Оружие? Если бы Тайер закричал, сержант почти наверняка услышал бы его. Я не хотел иметь дела с ними обоими сразу. Резко повернувшись, я направился к двери. Должно быть, он подумал, что я ухожу; но вместо этого я остановился, задвинул засов и вновь повернулся к нему. Он не шелохнулся. Лишь его глаза чуть округлились.

— Тайер, — ровным голосом начал я, двинувшись к нему — мне нужны только ключи от камеры. И все. Никому больше не нужно ничего знать об этом. Вы можете сжечь письма. Пусть Карсина останется в вашей памяти такой, какой была: милой, нежной и полной любви к вам. Забудьте об отвратительной лжи, взращенной в вашем воображении. Снова станьте прежним.

Он покачал головой. Слезы стояли в его глазах и сбегали по щекам. Голос стал скрипучим.

— Кто-то должен быть за это наказан. Вы одурачили меня. Кто-то должен заплатить. — Он посмотрел на меня, и в его глазах плескалось безумие. — Ты вернулся спеком. Тебя видели. Ты убил многих солдат, моих солдат. Ты заставил их заплатить жизнями за мой поступок. А теперь пришел убить и меня.

— Я не хочу вас убивать, — солгал я. — Только ключи, Тайер. Больше я ничего от вас не хочу.

Я медленно шагнул к нему. Он отступил плавно, словно мы кружились в танце, сдвинувшись скорее к камину, чем к его висящей сабле. Хорошо. Я снова шагнул вперед, а он отступил.

— Кто-то должен быть наказан. Кто-то должен заплатить. — Он повторял эти слова, словно молитву, а потом протянул ко мне руки. — Ты знаешь, что завтра меня подвергнут порке? Я отдал приказ. И я не боюсь. Я знаю, что заслужил это. Это не удовлетворит тебя?

— Нет. — Я не сумел скрыть отвращение. — Вам не следует этого делать. Порка и повешенье невинной женщины ничего не изменят. Только трусы заглаживают так свои ошибки. Если хотите поступить по-мужски, признайтесь в содеянном. Очистите мое имя. Верните мне мою жизнь.

На миг все показалось мне предельно простым. Передо мной стоит человек, способный снять с меня все обвинения, вновь созвать трибунал и очистить мое имя. Против меня не было настоящих свидетельств. Люди поуспокоились. Передо мной забрезжила надежда на избавление. Но он разбил ее вдребезги.

— Нет.

— Почему нет?

Он отступил еще на шаг. Я не шелохнулся. Я ждал ответа.

— Потому… потому что все будут смеяться надо мной. Все узнают, как вы обманули меня и наставили мне рога. Все поймут, каким я был глупцом! А ты… — Он вдруг обвиняюще ткнул в меня пальцем. — Ты убил ту шлюху. Все это знают. Ты совершил преступление, и оно должно быть наказано. И я должен быть наказан!

Он уже почти кричал, и я вздрогнул. Мне не хотелось, чтобы сержант услышал его и подергал дверь.

— Нет, Тайер, — тихо возразил я.

Мои надежды на здравое решение исчезли. Доводов рассудка этот человек не слушал. Мне оставалось только освободить Эмзил и увезти ее отсюда. Я вдруг почувствовал, как утекает драгоценное время. Сержант наверняка ждет, что капитан вот-вот выйдет и отпустит его ночевать. Пора заканчивать с этим балаганом. Я вздохнул, постарался успокоиться и потихоньку, исподволь двинулся к капитану.

— Вы не должны наказывать себя — попытался я говорить ровно и убедительно, хотя мое сердце заходилось от ненависти. — Никого больше не нужно наказывать. Скорбь затуманила ваш разум. Той ночью вы были не в себе. И вы не делали того, в чем себя вините. Вы меня не убили. Вы ведь меня видите, не так ли? Я жив, я здесь. Вам нет нужды себя наказывать. И, полагаю, вы отдаете себе отчет, что Эмзил убила того мужчину, защищая себя и своих детей. Она не заслуживает смертной казни.

Я говорил негромко, успокаивающе, а тем временем продолжал к нему приближаться. Мне хотелось броситься на него и придушить, но я напомнил себе, что гораздо важнее добыть ключи и добраться до камеры Эмзил, не дав ему поднять тревогу.

— О нет. Она тоже заслуживает наказания. Она шлюха. Она может это отрицать, но она шлюха. Она… это ее вина. Я однажды ездил туда, в Мертвый город. Она твердит, что не была шлюхой, но это не так. Была.

Он кивал собственным мыслям. Я пытался вникнуть в то, что он только что сказал. Когда я осознал его признание, моя голова пошла кругом. Неудивительно, что Эмзил так его ненавидела. Словно нам с ней нужны были для этого еще какие-то основания.

— Она шлюха. А ты убийца, — обвиняюще указал на меня пальцем Тайер. — А моя жена была потаскухой! — Последнее слово он почти выкрикнул, а потом понизил голос до хриплого шепота, продолжая отступать к камину. — Это вы все заставили меня совершать дурные поступки. И теперь все мы должны быть наказаны!

— Вы безумны! — выпалил я.

Я попытался обнажить саблю. Иззубренное старое лезвие зацепилось за потертую кожу. Я дернул сильнее, и клинок прямо в ножнах сорвался со старого ремня. Меж тем Тайер резко развернулся, схватил с подставки каминную кочергу и, воздев ее над головой, бросился на меня. Я попытался отразить удар, но сумел лишь смягчить его. Кочерга обрушилась на мою ключицу, и я глухо застонал от боли. Нельзя всполошить сержанта за дверью. Кочерга скользнула по моему плечу и ушла вниз. Я перехватил ее за конец и вколотил ее рукоятку в грудь Тайеру. Тот охнул от боли и выпучил глаза. Я выронил бесполезное оружие и вцепился в своего противника. Он зачем-то продолжал цепляться за кочергу. Я крепко стиснул его, не оставляя ему пространства для нового замаха.

Он скалил зубы, словно зверь, и в глазах его не осталось и следа человеческого разума. Он клацнул зубами у моего лица. Я отдернул голову назад, а затем боднул ею вперед, столкнувшись с ним лбами. Из глаз у меня брызнули искры, а он как-то исхитрился ударить меня кочергой по бедру. Я был выше Тайера. Крепче стиснув его, я сумел оторвать его от пола и обрушиться на него всем весом. Мы вместе грохнулись на голые доски пола, и, без сомнения, не обошлось без шума. Я должен был покончить с этим быстро, пока не объявился сержант. Схватив капитана за ворот, я уселся на него верхом и с силой треснул его затылком о край камина. На миг его взгляд рассредоточился, но тут же руки Тайера потянулись к моему горлу. Я прижал подбородок к груди и, пока он пытался сжать пальцы на моей шее, снова ударил его головой о камень.

На третий раз там что-то влажно хлюпнуло, и Тайер неожиданно обмяк. Глаза его закатились. Меня подташнивало, но я не позволил себе выпустить его ворот. Ему меня не обмануть. Его голова свесилась набок. Он издал странный звук. Глаза его остались открытыми, челюсть отвисла.

Я сполз с него и поднялся на ноги, меня трясло. Из-под головы Тайера медленно сочилась кровь. Он мертв? Я его убил? Мне было все равно. Торопливо опустившись на одно колено, я обшарил его карманы. Тяжелая связка ключей оказалась именно там, где я ожидал их найти. Я забрал их.

Мне хотелось бежать, но я понимал, что этого делать нельзя. Я встал, выровнял дыхание, пригладил волосы, поднял с пола и надел шляпу. Затем направился к письменному столу. Я собрал в стопку все любовные письма, отправленные мной Карсине, два послания моей сестры, бумаги, которые заполнял, вступая в полк, и короткую злую записку от моего отца. Читать ее я не стал. Заглянул в ящик стола, где он хранил их. Оттуда шел сильный медицинский запах. Бумаг в ящике больше не было, только две пустые бутылки, одна наполовину полная, и большая липкая ложка. Тоник Геттиса. Я отнес письма к камину и отправил в огонь одно за другим, а затем поворошил кочергой, убеждаясь, что все они хорошо горят. Затем я аккуратно вернул кочергу на подставку.

Я взглянул на капитана. Он не шевелился, но грудь его слегка вздымалась и опускалась. Значит, еще жив. Я поднял свою бесполезную саблю, задвинул до упора в ножны и заткнул за пояс, понадеявшись, что в глаза это не бросается. Бесшумно подошел к двери и отодвинул засов. Затем вернулся к Тайеру. Его веки закрылись. Я глубоко вздохнул и рухнул рядом с ним на колени.

— О нет! Что с вами? Капитан Тайер, что случилось, что с вами?! — Я повысил голос почти до крика. — Сержант! Сержант, идите сюда скорее! Стряслось что-то ужасное!

Никто не пришел. Я вскочил на ноги, подошел к двери и настежь распахнул ее. Сержант как раз входил с улицы и виновато посмотрел на меня. От него пахло крепким дешевым табаком.

— Он сказал, что чувствует себя нехорошо, — забормотал я, размахивая руками. — Как-то так вздрогнул и зашевелил губами. А потом рухнул на пол и забился в судорогах! Сержант, я все звал вас и звал! У капитана какой-то припадок! Он упал и ударился головой. И ничего мне не сказал!

— Я приведу врача, — крикнул я, когда сержант метнулся мимо меня к упавшему командиру. — Не оставляйте его одного! Он может задохнуться. Как пройти к лазарету?

— По улице направо! И поспешите! — откликнулся сержант через плечо.

Я выбежал из здания, захлопнув за собой дверь, и свернул налево, к тюрьме. Снаружи почти совсем стемнело. Из некоторых окон сочился свет, у входа в казармы уже зажгли фонари. Стараясь двигаться бесшумно, я пересек островок света, гадая, прозвучала ли эта выдуманная на ходу история глупо или все же выиграет мне немного времени. Сержант пока останется с капитаном, полагая, что помощь скоро прибудет. Когда никто так и не явится, он рано или поздно выйдет на улицу и начнет звать на помощь — или сам побежит за врачом. В столь позднее время того почти наверняка придется вытаскивать из постели. Пройдет немало времени, прежде чем кто-то задастся вопросом, куда подевался поздний посетитель капитана.

Я добежал до тюрьмы и остановился перевести дыхание. Мое воображение населяло каждую тень на тускло освещенной улице притаившимися фигурами. Вздор. Надо сосредоточиться на существующих опасностях. Их будет две. Внезапность сыграет мне на руку. Я стоял в темноте, успокаивая дыхание и пытаясь изобрести правдоподобное объяснение тому, почему я оказался здесь с ключами. В голову ничего не приходило, и время утекало понапрасну.

Я бесшумно спустился по каменным ступенькам. Эта дверь должна вести к подвальным камерам. Дрожащими руками я нащупал скважину. Ключей было четыре. Третий по счету провернулся в замке с резким щелчком. Я замер, прислушиваясь. Ничего. Нет. Голос, приглушенный расстоянием или стенами, внутри здания. Мужской голос. Я приоткрыл дверь и скользнул внутрь, притворив ее за собой. Оказался я в вымощенном камнем коридоре, который до сих пор помнил слишком хорошо. На крюке горел одинокий фонарь, тускло освещающий помещение. Двери камер выходили в коридор в шахматном порядке. В каждой было прорезано небольшое зарешеченное окошко на уровне глаз и щель для подноса с едой внизу. Я прошел мимо своей бывшей камеры, даже не заглянув в нее. Эмзил там нет. По словам Спинка, ее посадили в «карцер», без окошка.

Я миновал шесть камер и остановился у двери в другом конце коридора. Она тоже оказалась заперта. Мне повезло — первый же ключ подошел к замку. Я повернул его и прижался ухом к двери. Мужской голос сделался громче, он монотонно что-то бубнил. Окошка в двери не было. Из-под нее лужицей сочился свет. Я вздохнул, обнажил саблю и распахнул дверь.

Еще один коридор, на этот раз освещенный целым рядом фонарей на стенных крюках.

Дверь в конце коридора была приоткрыта. Именно оттуда доносился мужской голос. Я на миг прислушался. Может быть, он поет? Нет, просто что-то повторяет снова и снова. Крадучись, я подошел поближе. К середине коридора мне удалось разобрать слова.

Это оказалась та же ночная молитва, какой учила меня мать. Мужчина твердил ее снова и снова жутковатым задыхающимся голосом, выдающим безмерный ужас. Мои волосы встали дыбом. Быстро и бесшумно, как степной кот, я пересек коридор и выглянул в приоткрытую дверь.

Еще несколько мгновений я осознавал, что происходит внутри. Это оказалась маленькая комнатка для охраны со столом и парой стульев, за которыми виднелась запертая дверь. Один из стражников сидел за столом, уронив голову на грудь. Второй напряженно замер на стуле. Именно он снова и снова повторял короткую безнадежную молитву. Все поверхности в помещении — стены, пол, столешницу и самих охранников опутывала сеть бледных корней. Нетронутыми остались лишь железные петли и скобы дверей. На моих глазах эта паутина взбиралась по обмякшему стражнику, словно окутывая его белым кружевным саваном. Корни впивались в него, сминая одежду и плоть, — так плющ опутывает каменную стену. Со всей определенностью он уже погиб.

Но второй столь же очевидно был еще жив. Корни притиснули его руки к телу и туго опутали ноги. Я задумался, как им удалось столь быстро и основательно одержать победу над людьми, но затем понял, что совершенно не хочу знать, действительно ли они могут расти с такой скоростью.

— О боже, боже, боже! — взвизгнув, забормотал глядящий на меня охранник.

Я с ужасом наблюдал, как корни зарываются ему в уши. Он снова завизжал, но вдруг затих.

— Он говорит, — неожиданно произнес он очень спокойным голосом, — он делает то, что следовало сделать тебе, прежде чем покинуть город той ночью. А она говорит, она говорит, она говорит, она хочет тебя всего, она всегда хотела тебя всего и плакала, когда старый бог украл часть тебя. Подойди к дереву снаружи, говорит она, и она нежно заберет тебя к себе.

— Я не хочу возвращаться к тебе, Лисана, — ответил я вслух. — Я хочу спасти Эмзил. И прожить столько собственной жизни, сколько мне еще осталось.

Охранник больше не заговорил. Он издал булькающий звук и затряс головой во внезапном яростном отрицании. Его рот открылся, и влажный клубок окровавленных корней вывалился, разворачиваясь, ему на грудь.

Из-за запертой двери послышался сдавленный женский крик.

— Эмзил! — в ужасе заорал я, но она вряд ли меня услышала.

В повисшей на мгновение тишине за моей спиной раздался тоненький голосок.

— Мамочка? — испуганным шепотом спросила Кара.

Я обернулся. Она стояла за моей спиной, в ужасе уставившись на двух опутанных корнями мужчин. На ней была лишь коротенькая белая ночная рубашка, а ноги остались босыми. Откуда она пришла?

— Назад! — рявкнул я. — Не позволяй корням к тебе прикоснуться, Кара. Иди назад! — Я окинул взглядом тесную комнатушку. — Не мешай мне, Лисана. Я не хочу тебе повредить, но я намерен здесь пройти!

Обнаженным клинком я коснулся каменного пола и провел острием вперед. Крошечные нежные корешки, опутавшие пол, раздались от смертоносного прикосновения железа. Один потолще сперва сопротивлялся, но потом с треском оборвался и, сворачиваясь клубком, откатился прочь. Тяжело дыша от страха, я двинулся по узкому проходу, открытому клинком. Казалось, тесная комнатушка растянулась на милю. Я добрался до двери и был вынужден освободить правую руку, чтобы подобрать ключ. Ничего не выходило.

— Мамочка? Она там?

Я оглянулся. Кара вернулась к двери. Я мысленно проклял идиота, не уследившего за ребенком, кем бы он ни был. Почему она пришла, как она добралась сюда? У меня не было времени об этом думать. Мелкие корешки разрастались по полу у меня за спиной, вновь затягивали проход и ползли к девочке, стоящей в дверях.

— Кара, вернись назад! — рявкнул я на нее. — Держись подальше от этой комнаты! Я приведу маму к тебе, но ты должна остаться там!

Она всхлипнула от страха и обиды в ответ на мой сердитый оклик, затем отступила, но, как я опасался, лишь на несколько шагов. Я отвернулся от нее и вставил в замок второй ключ. Он вошел, но не провернулся. Что-то вцепилось в мой сапог. Я посмотрел вниз и увидел корешки, взбирающиеся на кожаный мысок. Я чувствовал, как они впиваются в сапог, словно забрасывая крошечные якоря. Я оборвал их и сердито затопал ногами, а затем опробовал третий ключ. Он не вошел в замочную скважину. Равно как и четвертый. У меня не было ключа! А по ту сторону двери вопила от страха Эмзил.

— Я иду, Эмзил, я здесь, я иду! — крикнул я сквозь толщу дерева, но не знал, услышала ли она меня.

Я полоснул клинком по корням, и меньшие из них упали, отрубленные. Но сеть становилась все толще и крепче и не собиралась уступать. В отчаянии я вновь принялся перебирать ключи. Как и прежде, только второй вошел в замочную скважину. Я давил на него и тряс, а затем, в озарении, чуть-чуть вытащил ключ и снова его повернул. И он поддался. Я вырвал железный висячий замок из петель и швырнул его на пол себе за спину. Он упал на корни, и они отпрянули в стороны, словно я плеснул горячей водой на тонкий лед.

Я дернул за ручку двери, но она не сдвинулась с места. Корни, оплетшие створки, крепко ее держали. Я взревел от ярости и рубанул их саблей.

— Невар, они ее убьют? — снова послышался сзади голос Кары. — Эти веревки едят ее?

— Назад! — в который раз рявкнул я на нее и могучим рывком распахнул дверь.

Открывшаяся мне камера размерами не превосходила шкаф, вынуждая обитателя либо стоять, либо сидеть на корточках, и воняла застарелой мочой и страхом. Когда дверь распахнулась, Эмзил завизжала. Она забилась в угол крохотной комнатушки и пританцовывала, стараясь уберечь ноги от корней. Мелкие ранки на ступнях кровоточили, а белые корешки радостно извивались, когда капли падали на них.

— Ко мне! — взревел я, словно посылая свои войска в атаку. — Эмзил! Ко мне!

Не думаю, что она узнала меня, но она прыгнула ко мне на руки, а потом начала карабкаться мне на плечи. Она тихонько поскуливала, но эти стоны сменились воплем ужаса, когда раздался детский крик.

— Мамочка! — плакала Кара, — мамочка, помоги мне! Невар, помоги, помоги!

Я попытался повернуться, но не смог. Мои ступни словно приросли к полу, и я взревел от ярости, когда корешки пронзили кожу сапога и вгрызлись в мою плоть. Оглянувшись, я увидел маленькую Кару и бледное щупальце, оплетающее ее тонкую босую ножку. Внезапно оно начало розоветь.

— Спаси ее! — крикнул я Эмзил, сорвал свою возлюбленную со спины и вышвырнул из камеры.

Она приземлилась на пухлый клубок корней, взвизгнула от страха и буквально взлетела, словно кошка, прыгнувшая на горячую плиту. Казалось, она не касалась пола, пока бежала через проходную комнату к Каре. Я дергал ногами, но мои сапоги намертво приросли к камню. Корни казались мне белыми червячками, зарывшимися в мою плоть. Я рубанул по ним, но я слишком долго простоял неподвижно. Корни успели окрепнуть. Железо ранило их, но не могло разрубить.

— Кара! Кара! — причитала Эмзил.

Она вцепилась в дочь, но корень лишь туже обвился вокруг ее тонкой ножки, врезавшись еще глубже.

— Отруби его! — крикнул я и бросил Эмзил саблю.

Та поймала ее за лезвие и вскрикнула, порезав пальцы, но затем перехватила клинок за рукоять и замолотила жадный корень, покусившийся на ее дитя, словно выбивала саблей каменный пол. Когда корень лопнул, где-то в своем сознании я услышал возглас боли.

— Она тебя хочет, — вдруг отчетливо произнес внутри меня мальчик-солдат. — Понятия не имею почему. Я-то считаю, что мне без тебя лучше. Но Лисана хочет, чтобы ты стал частью нас, а значит, она тебя получит. Иди к нам, Невар!

— Нет! — воскликнул я и где-то вдали мне вторил женский голос, полный смятения.

Но мое отрицание не имело силы. Маленькие корни, пронзившие сапоги, уже вгрызлись в мою плоть, высасывая кровь и волю к сопротивлению. Так ли уж это плохо? Я вновь стану целым, рядом с женщиной, которую люблю и которая любит меня. Мы будем жить очень долго. Не этого ли я хотел? Я обрету покой.

— Все будет хорошо, — мягко пообещал мне голос Лисаны, и вялость начала разливаться по моему телу. — Ребенок уведет женщину туда, куда ей нужно идти. Они убегут вместе. А ты вернешься ко мне. Окончится твое раздвоение, твоя фальшивая жизнь. Ты окажешься там, где и должен быть.

Я поднял взгляд на Эмзил. Она стояла в полудюжине шагов от двери, с Карой на руках и саблей в ладони.

— Беги! — закричала она мне. — Вытащи ноги из сапог и беги!

— Не могу. Оно мной завладело. — Я вдруг обнаружил, что еще способен улыбаться. — Уходи, Эмзил. Найди себе лучшую жизнь. Кара знает, где стоит лошадь с повозкой. Эпини собрала для вас вещи. Бегите. Не задерживайтесь в Мертвом городе. Они будут искать тебя там. Отъезжайте подальше от города и прячьтесь в лесу. Теперь это уже не так опасно! Уходите!

— Нет! — закричала Эмзил.

Она отчаянно кромсала корни, подбирающиеся к ней. Обрубки сыпались, но для меня это ничего не меняло. Разочарованно закричав, Эмзил подхватила Кару и выбежала. Я смотрел им вслед, вслушивался в топот ног по мощенному камнем коридору и ощущал, как маленькие корешки в моих ступнях зарываются все глубже. Дело сделано. Я спас все возможное из своей прежней жизни, а теперь пришло время с ней расстаться. Я твердо решил не кричать.

Но мигом позже я все же закричал, когда комнату вдруг охватило пламя. Эмзил грохнула об пол второй фонарь вслед за первым. Он разбился, масло плеснуло мне на сапоги и штаны. Голодное пламя метнулось следом.

— А теперь беги, проклятый идиот! — заорала на меня Эмзил.

Она вбежала в комнату, прямо в огонь, хлеща по полу саблей.

Корни корчились и обугливались, и я услышал сердитый вопль мальчика-солдата.

Не обращая внимания на пламя, Эмзил снова и снова обрушивала клинок на пол, очерчивая вокруг меня кольцо и буквально вырубая меня из древесной хватки. И между делом пинала корешки, подбирающиеся к ее собственным, легко обутым ногам. Я отчаянно отрывал ступни от пола, словно цепной пес, натягивая последние нити привязи. Гневный вопль мальчика-солдата в моем сознании резко оборвался, когда очередной отчаянный удар клинка рассек последний корень. Вскормленное маслом пламя облизывало стены и подол платья Эмзил. От горящего ковра корней поднимался удушливый дым. Кара снова подбежала к двери.

— Бегите оттуда! — закричала она, швыряя в огонь очередной фонарь.

Когда он разлетелся осколками, огонь взревел и взвился выше. Я подхватил Эмзил на руки, и мы побежали. Коридор впереди нас остался темным, подсвеченным лишь пляшущим за нашими спинами пламенем. Пробегая мимо Кары, я попытался схватить ее за руку, но она меня опередила. Она вскарабкалась по мне, словно маленькая обезьянка, и прижалась к матери. Я едва ощутил на бегу, что моя ноша стала тяжелее.

«Огонь не боится магии», — подумал я.

Оглянулся я лишь однажды. По коридору стлался дым. Потолочные балки занялись. Я распахнул дверь, нырнул в проем вместе со своей ношей и быстро захлопнул ее за собой. Мы стояли снаружи, но нас по-прежнему скрывал колодец лестницы, ведущей к подземным камерам. Эмзил высвободилась из моих рук и встала на ноги. Кара плакала, вздрагивая от ужаса.

— Тише, — пришлось попросить мне. — Мы должны идти неслышно.

Нашим ослепленным пламенем глазам улицы Геттиса казались неестественно темными. Дверь штаба была приоткрыта, оттуда сочился свет. Мы осторожно прокрались по лестнице. Эмзил направилась к переулку, но я поймал ее за руку и увлек в другую сторону. Я не хотел проходить мимо дерева. Мы шагали быстро и тихо и при первой же возможности свернули с главной улицы.

— Теперь надо добраться до ворот, — шепнул им я. — И так, чтобы нас никто не видел.

Неожиданно Кара перестала приглушенно всхлипывать.

— Восточные ворота, — осипшим голоском предложила она. — Именно там я пробралась внутрь. Тамошний часовой уходит пить за свою будку. Все это знают. Он насквозь пропах тоником Геттиса.

Девочка не ошиблась.

Выбравшись за стены форта, мы похромали по пустынным улицам Геттиса. Мои ступни страшно болели, да и ноги Эмзил выглядели немногим лучше. Я хотел понести Кару, но Эмзил не выпускала дочь из объятий.

— Когда ты меня узнала? — тихо спросил я Эмзил, когда мы свернули к домику на окраине города, где нас поджидали остальные дети и повозка.

— Кара звала тебя по имени. Но, думаю, я узнала тебя, когда ты швырнул меня через комнату, а потом кинул в меня саблей.

— Почему?

— По взгляду. Не представляю, как ты здесь оказался и как ты вообще можешь быть Неваром. Но я рада.

Я решил, что сейчас не лучшее время, чтобы пытаться поцеловать Эмзил, и не был уверен, как она себя поведет, если я попробую обнять ее на глазах у дочери. Поэтому мы еще некоторое время шагали в молчании.

— Почему я должна все делать сама? — вдруг с досадой спросила она у ночной темноты и схватила меня за руку так, что мне пришлось повернуться к ней лицом.

Она шагнула вперед, прижавшись к моей груди, а я обнял их обеих, мать и дочь. Я поцеловал макушку склоненной головы Эмзил. Она пахла ламповым маслом и дымом. Головокружительный аромат. Она подняла ко мне лицо. Я наклонился к ее губам.

Кара заизвивалась между нами.

— Надо спешить — напомнила она нам. — Мы должны забрать Сема и Диа у гадкой женщины.

— Какой гадкой женщины? — спросил я, внезапно испугавшись.

— Пока госпожа была там, она была очень милой. И не становилась гадкой, пока Диа не начала плакать, и все не переставала, и разбудила ребенка той женщины. Она ворчала на Диа, а Сем велел ей оставить нашу сестренку в покое. И тогда она обозвала Сема шлюхиным сыном и сказала, мол, мама заслуживает того, что ее ждет, и завтра ее повесят, а сегодня она сидит в тюрьме, и мы все станем сиротами, а если бы у госпожи нашлось хоть полмысли в ее безмозглой голове, она вышвырнула бы нас на улицу.

— Вот же сука, — с чувством выговорила Эмзил.

— Да, — согласилась Кара. — Тогда я поняла, что мне надо вернуться за тобой. Я отвела Сема в сторонку и велела ему слушаться ее, чтобы я смогла ускользнуть. А после того как я уйду, взять Диа и наши вещи в повозку. Я велела ему успокоить Диа, а повозку отвести подальше от дома той женщины.

— Он же еще слишком мал, — возмутился я.

— Вас бы удивило, на что способен Сем, если этого хочет, — спокойно ответила Кара. — Он очень решительный. И он уже помогал госпоже запрягать лошадь в повозку.

Кара оказалась права. Когда мы добрались до домика, там оказалось тихо и темно. Если женщина и заметила, что оставленные на ее попечение дети сбежали, ее это не обеспокоило. Кара уверенно провела нас мимо дома, и сразу за развалившимся амбаром мы нашли Сема, сидевшего на козлах с вожжами в руках. Малышка Диа крепко спала в повозке. Кара и Эмзил устало забрались туда же и устроились возле нее. Я сел позади Сема.

— Поехали, — предложил я мальчику.

— Вы хотите править? — спросил Сем, протягивая мне вожжи.

— Только если ты считаешь, что не справишься сам, — ответил я.

Он хлопнул вожжами по спине лошади, и мы со скрипом покатили в ночь.