Как бы херово мне ни было — рок-н-ролл есть рок-н-ролл. Взяв себя в руки, я повёл свой маленький отряд на студию звукозаписи. К отряду присоединились и Колян, и Дон, и даже Сандра. Последние двое всё ещё испытывали чувство вины. Ромыч же ничего особо не испытывал, у него мозг был ещё, по молодому делу, просто устроен.
— Батя, — говорил Колян, — прости, я урод.
— Ничё ты не урод, Колян! — возмутился я. — Найдём мы тебе бабу, отвечаю. Щас вот только с альбомом закончим — ты напомни.
— Я напомню, — сказал, чуть смутившись, Колян, — но я вообще не об этом. Я тут всё про свои дела думаю. А тебя тем временем неписи режут. К чёрту всё! Буду отныне твоим телохранителем. Найдём эту тварь и — трахнем.
— Уже нет, Коль, она ж в меня перекидывалась, а я — мужик, а раз она была мужиком, трахать — зашквар.
— Ну да, на зоне не поймут, — усмехнулась Сандра.
— Так, ну-ка отставить разговоры! — прикрикнул я. — Над моими загонами нельзя смеяться, они неприкосновенны.
— Величайший рок-музыкант всех времён и народов Мёрдок, — сказал вдруг Рома, остановившись.
— Во, учись у салаги, как ко мне обращаться нужно! — обрадовался я.
— Покажет, чего он стоит без группы и Дона, — продолжал Рома.
— А? — повернулся я.
— Сегодня вечером, в девять часов, на сцене «Бешеного апельсина». Бесплатный концерт. Будут продаваться записи.
Мы все остановились, потом подошли к Роме. А Рома стоял возле столба и нифига меня не чествовал. Просто читал объявление. С хорошо нарисованной моей рожей.
— Сэнди? — спросил я.
— Что? — воскликнула она. — Я бы тебе сказала!
— Ты могла сказать, да я забыл по пьяни.
— Очнитесь! — Дон постучал по объявлению пальцем. — «Чего он стоит без группы и Дона». Это она!
— Танигава?! — ахнули все.
— Ну да! Я так понял, что она хочет испортить Мёрдоку жизнь и рассорить нас с ним. Выступление не в моём кабаке, без группы…
— Вот же ж пидарасина! — воскликнул я, но не без восхищения.
А это изящный ход. Бля буду — изящный.
Дон и Сэнди, проводив нас в студию, ушли. Они занятые были, у них дела. А вот Коляныч — остался. Сказал, что будет меня защищать.
— Только сиди тут тихо, даже не перди, — предупредил я.
— Не боись, батя, я вообще не знаю, что такое «перди».
— Ну и молодец. Ну чё, ребята, погнали, что ли? Три-четыре, три-два-раз!
Сегодня пошло гораздо бодрее. Мы записали аж три песни так, что меня от них не тошнило. Рома подружился с метрономом и стучал настолько чётко, насколько это вообще возможно. Партии Иствуда ложились на его как родные. Вивьен тыкала клавиши с безупречным чувством ритма, свойственным машине, и при этом — с гармоничностью и душевностью, присущими человеку.
Ну а я просто был охеренным. Работа у меня такая. Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд видна, и на второй, и вообще, мы ребята видные — рок-звёзды!
— Перекур! — объявил я и, нащупав в инвентаре пачку, когда-то подаренную братом, вышел на улицу.
С таким бешеным темпом жизни даже курить забываю. Ну, оно и не удивительно. Год не курил, считай. Зависимости нет. Мест, где покурить можно, тоже особо не видать — не в курильню же бегать постоянно. Но тут, возле студии, была специальная зона для курения, значок я ещё в первый день заприметил. Наверное, Доброжелатель присобачил. Любит он меня.
— Типа круто идём! — радовался Рома. — Так скоро ваще альбом запишем, типа.
— Не сглазь, дебил, — сказал я, затянувшись. — Щас как застрянем…
— Бать, так чего делать-то будем с этой неписью? — спросил Коляныч.
— Так очевидно ж, — пожал я плечами. — Придём в «Апельсин» к девяти, дождёмся, пока она выползет на сцену, накинемся и от**здим. Я, чур, гитарой бью, у меня специальная есть. Тут главное не перепутать и не от**здить меня. Если заметите, что я сам себя п**жу — дайте мне п**ды, чтоб я перестал.
Тут я сам немного запутался и замолчал.
— Надо тебя как-то пометить, — задумчиво сказал Иствуд. — Например, повяжи мой шейный платок. А то действительно глупо получится. А непись эту нужно закрыть в тюрьму под ратушей. Из-за решётки она не сбежит. Доложим кураторам — и пусть разбираются. Это какой-то глобальный глюк, который не только тебе жизнь осложняет.
— Угу. Экси е**т, наполняя её нелепую душу беспочвенными надеждами, — кивнул я. — Ладно, пацаны. Покурили — пошли дальше работать.
И мы пошли. До девяти вечера оставалась ещё прорва времени, и мы работали, как проклятые.
Как я и предсказывал, застряли мы практически сразу, на песне «Мистер Кроули». Это был ещё один высер Вейдера. Он изуродовал цоевскую «Группу крови» до неузнаваемости, превратив её в гимн какому-то сатанисту и отморозку. Текст был до такой степени невменяемым, что я его даже запомнить не мог. Благо в интерфейсе был аналог блокнота, с которого я мог без палева читать текст прямо на выступлениях.
Спасала аранжировка. «Группу крови» я аранжировал так, что это был лютейший боевик, под который можно было скакать на ушах по столам, одновременно обсираясь, онанируя и моля господа о смерти. Так что слова, в принципе, были побоку.
Темп в песне был лютый, и, сказать по правде, не каждый барабанщик спид-блэк-метала вывез бы такое.
Ромыч вывозил. С трудом, с выпученными глазами и вываленным языком, но — вывозил. Иствуд уже обсирался. Вивьен никак не могла понять моих инструкций. Я орал гроулингом не только свою партию, но ещё и на всех своих подчинённых в перерывах.
На концертах многое сходило с рук. Но на записи хотелось сделать эталон.
— Ребята! — орал я. — Эта грёбаная хрень — это наша визитная карточка!
— Да это вообще полная чушь, а не песня! — орал в ответ Иствуд. — Её никто не понимает, на неё всем наплевать! Давай замедлим темп раза в три, а лучше вообще выкинем её из альбома.
— Ты просто не вывозишь, аниме, вот и бесишься, — самодовольно отозвался отдыхающий Ромыч.
— Я тоже не понимаю текста, — пожаловалась Вивьен. — Может быть, напишем другие слова?
— А-а-а, — простонал я, схватившись за голову. — Отставить разброд! У кого-нибудь есть годные варианты? А?
— В качестве рефрена, если обязательно чьё-то имя, можно поставить «Джон Бон Джови», — предложил Иствуд. — Про него хоть кто-то да слышал, это вызовет ассоциации. И в ритм ложится.
— Ну и с какого х*я я должен петь про Бон Джови?!
— А с какого х*я ты поёшь про Элистера Кроули?
— Элис Купер? — предложила Вивьен.
— Час от часу не легче, — уставился я на неё. — Ты долбанулась? Может, ещё Мэрлин Мэнсон?
— Мэрилин, — поправил дотошный Иствуд. — Это женское имя. Не подходит по размеру.
Рома выдал мега-партию и проревел, кося под меня:
— Мёрдок, Ромул — красавцы ваще! Вивьен — няшка, на басу — аниме!
— Да буквально любая чушь будет лучше того, что сейчас! — проорал Иствуд, перекрикивая барабаны.
Что самое херовое, умом я понимал, что он прав. Но ещё я понимал, что когда приходишь писать альбом, у тебя должно быть уже чёткое представление о том, что ты хочешь сделать. А иначе всё это займёт чёртову тьму времени, и результат будет… х*ёвым.
— Лунный отблеск, — мечтательно сказала Вивьен.
— А? — повернулись все к ней.
— Лунный отблеск в любимом окне, — пропела она, глядя куда-то вперёд и вверх затуманенным взором. — Я замёрзну, растаю в мечтах о тебе. Ты согреешь дыханьем своим… Ты согреешь мне сердце…
Вивьен продолжала улыбаться в никуда. Все молчали. Потом я откашлялся:
— А таких же сопливых и тупорылых куплетов у тебя нет?
— Пара слезинок разбилась, упав на безжалостный камень крыльца. Ветер пронзил душу насквозь. Я не решусь постучать в твою дверь, не увижу твоего лица. Сердце моё от любви не спаслось… Лунный отблеск в любимом окне, я замёрзну, растаю в мечтах о тебе…
Мы дослушали до конца. Потом все посмотрели на меня.
— Простите, — сказала Вивьен в своей обычно беспечной манере. — Меня вдохновила Экси. Понимаю, что ерунда…
— Это говно лучше, чем «Мистер Кроули»? — спросил я.
— А револьвер лучше дубины пещерного человека? — съязвил Иствуд.
— Смотря по ситуации, — хмыкнул я. — Так, этот текст всем нравится?
Вивьен сделала круглые глаза от изумления, Иствуд в знак согласия склонил шляпу, а Рома сказал:
— Да норм, чё. Но ты чё, реально будешь это петь? Ты же, типа, сдохнешь от пидорства.
Вместо ответа я поднял микрофонную стойку и поставил её перед клавишами Вивьен. Наклонил так, чтобы микрофон висел над клавиатурой.
— Я? — сдавленным шёпотом выдала она.
— Ага, — ухмыльнулся я. — Как говорится, назвался х*ем — полезай… известно куда.
— Но… Мы ведь замедлим темп?
— Не-а, — ухмыльнулся я ещё гаже. — Мы его ускорим.