— Рычаг, — сказал Коля.
— Рычаг, — повторил я, тупо глядя, как игла шкрябает уже по бумажке с названием песни: «Фальшивое солнце».
Коля поднял иглу и вернул её в начало пластинки. Снова зазвучала моя гитарка. Раз в пятый уже, наверное, или в шестой.
— Может, хватит? — не выдержал Хуан. — Давайте посидим в тишине!
— Ты у меня щас выхватишь, — пригрозил Колян. — Помолчи — за умного прокатишь. Бать, какая песня у тебя душевная.
— Да ты, Коль, не то слушаешь, — сказал я. — Это ж так, добивка. Вот на другой стороне — там в электричестве, там боевичок…
— Очень крутой боевичок, батя, — согласился Колян. — Но от этой у меня прям вот такенные мурашки по коже.
«Я здесь один, ты здесь одна,
Вместо свободы вокруг нас — тюрьма…»
Я тактично промолчал.
Если я чего-то и понимаю в воспитании детей, так это то, что когда у чадушка начинает прорезаться собственный музыкальный вкус, это дело нужно поощрять. Мне вот мамка всё детство плешь выедала: мол, говно всякое слушаешь, ни музыки, ни голоса, ни смысла, ни флага, ни армии. Так я и привык, что всё, что мне нравится — говно. И всё, что я делаю — говно. И все вокруг — пидарасы. И пошли вы все на**й.
Злой я стал. Гадкий. Самому с себя тошно. Вот и бухаю, чтоб забыться.
— Так, — вернул я мысль к магистральной теме, — давайте-ка ещё раз. По буковкам. Значит, здешние обитатели появляются не сразу, я правильно понимаю?
— Верно, — промурлыкал Хуан. — Оцифровка — достаточно длительный процесс. Не говоря о тех, кто уже сейчас вживил себе чип или делает оцифровку систематически. Их аватары попросту лежат в стазисе, если так можно сказать. Ждут своего часа.
— Мы знаем, где, — вмешался Вейдер.
— Если их уничтожить, — сказал Коля, — у создателей будут серьёзные неприятности.
— Ещё бы! — хохотнул Хуан. — Воображаю: прийти к какому-нибудь влиятельнейшему толстосуму и пролепетать: «Прошу прощения, сэр, но мы про**али все ваши данные, поэтому нам нужна ещё неделя, чтобы оцифровать ваш мозг, если вас не затруднит, расчистите себе расписание!»
— А разве чип не снимает показания постоянно? — спросил я.
— Чипы ставят далеко не все, — пояснил Вейдер. — А по правде сказать — почти никто. Сам-то как думаешь, многие согласятся сделать операцию на мозге и вживить туда какую-то неведомую чушь?
— Оцифровка в клинических условиях — минимум, неделя, — сказал Хуан. — И эта процедура обходится в сотни тысяч долларов. Серьёзная работа многих людей, не терпящая ошибок. Один пр**б — и ты в полной, окончательной и безоговорочной заднице. А если десять, двадцать про**ов?
— Финансовый удар по корпорации — самое простое, — дополнил Вейдер. — Кроме того, проект будет дискредитирован. Отзовут фонды. Люди отвернутся от них.
— Вы откуда про всё это узнали? — не выдержал я.
— Ну, — пожал плечами Хуан, — мы тут, если что, не в куличики играем. Как ты мог подумать. Про то, как всё устроено в реале, просто спрашивали у кураторов. Не задавали много вопросов, не вызывали подозрений. Один вопросик от одного, другой от другого, отвечают разные люди, всё чинно и благородно.
— А про тела в стазисе? И про то, где они лежат?
— А это уже Вивьен, — сказал Коля. — У неё просто изумительные способности. Спасибо, что не дал мне тогда раздробить ей череп, папа.
— Да не за что, сынку. Обращайся. Ладно. Окей, это всё понятно. Итак, допустим, вы вломились в это тайное помещение, о местоположении которого вы мне не говорите из соображений безопасности. И что дальше? Как вы собираетесь «уничтожать» аватары? И нахрена вам вообще я?
И только задав этот, последний вопрос, я понял, каким будет ответ. И на предыдущий тоже.
— Вот это для нас тоже загадка, — проговорил Вейдер задумчиво. — Николай темнит…
— Так! — вскочил я. — Вы, оба — с**али отсюда.
— В смысле? — изумился Хуан.
— В прямом, ёпта! — схватил я его за шкварник. — Ночь, спят усталые игрушки, на**й, б**дь!
Граждане не понимали наотрез. Пришлось гнать их пнями вверх по лестнице, аж нога устала. Потом — по прямой — легче пошло. И, наконец, я захлопнул за ними дверь. Перевёл дух.
— Колянь, ты меня в гроб свести хочешь? — повернулся я к сыну, который безмолвной тенью сопровождал всю эту сцену.
— Наоборот, пап, — пробормотал он.
— Что «наоборот»? Я тебе говорил про меч не п**деть?
— Я ж и не говорил ничего.
— Коля… Вы чего добиться хотите? Чтоб проект свернули? Ну, свернут. Раз — и выключили нас всех, включая тебя. Мне-то похер, я смерти не боюсь. А ты? А остальные? А ты у всех спросил — все этого хотят?
— Батя, ты не ругайся за просто так! — вскинул голову Колян. — Я тут тоже не х*и пинаю, я многое понял! Мне и про реал разъяснили! Я понимаю, что пока воевать с ними полноценно у меня не получится…
«Пока»? «Пока», б**дь?!
— Однако таким образом мы сможем решить некоторые проблемы. Ведь сейчас — посмотри, как работает система! Они внедряют в мир всё, что только захотят. Пожелания выслушиваются, но не принимаются всерьёз или искажаются. Что люди просили? Просили, чтобы им дали возможность написать домой письмо. Что им дали? Общую камеру, где каждый должен прилюдно откровенничать! Это ли не издевательство! А все эти бессмысленные работы? Стучать молоточком, пока не нарисуется дом!
Колян тупо повторял мои претензии, и я, слушая их со стороны, внезапно поймал себя на том, что встаю на противоположную сторону.
— А как ты хотел, Колян? — заорал я. — Не, ты-то думаешь, всё просто: дай людям то, чего они просят, и все будут счастливы. Да нихера это так не работает, потому что люди тупо не знают, чего они хотят, а просят — всякую х**ту. Получат эту х**ту, смотрят на неё — и слёзки на глазки наворачиваются, потому что х**та х**той, и никакого счастья нет. А виноват кто? Виноват тот, кто дал. Ну а кто ещё? Он ведь х**ту дал! Если б я пел те песни, которые у меня просили, я б сейчас где был? В жопе! А я что пел? Я пел то, что считал нужным сам. И вот она — популярность. Слушают же? Слушают! Знали они, что им эти песни нужны? Нет, не догадывались. И ты, Коляня, про «Фальшивое солнце» стопудов желание не загадывал.
— Всё равно, — стоял на своём Колян, — есть некоторые важнейшие вещи, на которые мы имеем законное право, но которого у нас нет.
— Это какие?
— Смерть. Каждая личность должна иметь право оборвать своё существование, если ей так будет угодно. Такое условие мы и хотим выставить создателям. Пусть дадут каждому возможность…
— Это Вейдер, что ли, сдохнуть хочет? — перебил я.
— Ну, допустим, да.
— Так не проще мне его ё**уть и отсидеть?
— Я не хочу, чтобы ты сидел, папа!
— А за тот п**дец со взломом, который ты выдумал, меня что — по головке погладят? По которой из двух? А то одна особой нежности требует, я сразу предупрежу.
— Пап, если ты убьёшь Вейдера — создатели узнают и отнимут меч. И всё. А речь не об одном Вейдере. Речь обо всех нас. О праве каждого человека…
— …иметь в интерфейсе кнопку «покончить с собой», — перебил я. — Гениально, Коль. Прикинули, сколько дегенератов нажмут её просто по приколу? Или с перепою? Или на спор? Вообще не отдупляя?
— У нас проект есть! — В руках Коляна появилась кипа бумаг. — Во-первых, все нажатия будут сопровождаться подробными описаниями, которые нельзя смахнуть. Во-вторых, нажимать нужно будет не один раз, а — семь, в течение недели. Даже восемь. В седьмой день — два раза. И тогда уже — всё. Решение будет взвешенным.
Я поперхнулся и замолчал.
Блин, ну так-то, конечно, да… Прям молодцы, ребята, подготовились. Разумно. Но не говорить же вслух такую хрень! Поэтому вслух я сказал другое:
— Херня это всё, Коля. Молод ты ещё и глуп, не видал больших…
Ваш социальный рейтинг уменьшен на 150.
Вы оштрафованы на 50 золотых за антисоциальное поведение.
— Чё?! — заорал я. — Чё, б**дь?!
— Что случилось, бать? — всполошился Коля.
— Грабят! — голосил я. — Пидарасы! Средь бела дня в жопу е**т! За что?! Ох**ли?! Сука, щас Сандру найду, меч отработаю, вам п**дец. За что?!!
Интерфейс охотно объяснил, за что.
Публично совершённый половой акт.
— А, — успокоился я. — Ну, это нормально. Это я могу. Правда, не совсем отдупляю, где и когда, но ничего удивительного в самом факте… О, привет, Лимузин! Чё, раздобыл пиваса? У-у-у, бля, добытчик ты мой хороший! Поехали в кабак, Лимузин. Пущай Коляныч тут один проспится. А мы с тобой под граммофончик накатим красивенько, да?