Логово тьмы. Цикл ВОИН

Глава 16

Ратибор вышел из пещеры так неожиданно, что тварь едва успела убрать щупальца от сердца Волка. Но в краткий миг, когда боевые отростки убирались внутрь медвежьего тела, тварь содрогнулась от боли. Мысли двух человек не могли бы ее убить, даже останься она вообще вне тела, но боль оказалась намного сильнее, чем она могла ожидать.

Тварь скомкалась, скукожилась, ничего не замечая вокруг, и, лишь когда судороги кончились, снова смогла полностью овладеть медвежьем телом – его зрением, слухом и обонянием.

Обретя возможность оценивать ощущения, она поняла, что и Волку досталось изрядно – сердце с трудом запустилось после внезапной остановки, набранный в грудь воздух вылетел клокочущим кашлем. Певец упал на колени, и его вырвало вместе с новым приступом кашля.

Ратибор подошел ближе.

– Да, что-то брюхо тебя сегодня здорово подвело, – чуть насмешливо сказал он.

– Это не брюхо… – Вместо связной речи у Волка только хрип вырывался из глотки.

Но стрелок хорошо умел читать по губам.

– Что случилось? – Голос его мигом стал серьезным, а тело собранным.

Он подхватил друга под мышки и поволок к пещере, как волокут раненого в бою витязя, когда выносят из лютой сечи.

– Говори, что случилось? – шептал он, чувствуя, как волна беспокойства окатывает его с головы до ног.

– Тварь… Воин логова Тьмы… Напала… – с трудом шептал Волк. – Она где-то рядом. Невидимая…

Медведь в кустах открыл глаза, повел мордой и поднял голову. Тварь под защитой его черепа окончательно пришла в себя, к ней вернулись не только обычные ощущения медвежьего тела, но и ее собственные, присущие лишь существу Тьмы.

Почуяв жжение с левой стороны, она поняла, что пятеро подманенных охотников вот-вот выйдут из леса, и, если витязи к тому времени вернутся в пещеру, может завязаться никому не нужная схватка.

– Да перестань же меня тянуть! – Волк наконец отдышался и вырвался из крепкой Ратиборовой хватки. – Послушай… Тварь отступила, когда ты вышел! Наверное, она не может одновременно напасть на двоих?

Ратибор выпрямился и прислушался к неслышимому для других голосу.

– Похоже, ты прав… Только я не знаю, как против нее воевать.

– Я тоже, – ответил Волк, поднимаясь с земли. Луна опускалась все ниже и ниже к верхушкам дремучего леса. Она тускнела, как тускнеет раскаленная в горне сталь, если бросить ее на холодную наковальню. И точно как остывающая сталь, она сначала желтела, а затем налилась тревожным кровавым отсветом. Тени от нее сделались не такими резкими, но гораздо более длинными и подвижными, лохматыми и пугающими.

В дальних кустах что-то заворочалось, зашевелилось. И пораженные витязи увидели перед собой восставшего будто из-под земли медведя на задних лапах.

– Медведик, – в ледяной тишине прозвучал голос стрелка.

Зверь бросился на них без предупреждения, без рычания и без оскала зубов, чего нормальные жители леса не делают никогда. Но и витязям приходилось встречаться в битве с гораздо более тяжеловесным противником – Волк легко увернулся от свистнувших возле уха когтей, прыгнул, в полете сверкнув мечом, и стал на ноги уже за спиной зверя.

Медведь повернул к нему голову и решил, что витязь пока еще слишком далеко для удара, но, попытавшись снова поймать взглядом Ратибора, получил мечом в голову уже от него. Такая быстрота людей не соответствовала медвежьему опыту, которым располагала тварь. Пришлось срываться с места и уходить в сторону, получив при этом еще два укола – в лапу и в бок.

Боли тварь не почувствовала, но как-то сразу поняла, что такое страх, – она испугалась потерять тело раньше времени и остаться без защиты перед двойным потоком человеческих мыслей. К тому же надо было любой ценой убить витязей или хотя бы отвести их от пещеры – это было главной задачей.

Медведь снова кинулся в бой.. Ратибор легко отпрыгнул в сторону, но в его взгляде Волк прочел быстро усиливающийся испуг. Певец и сам струхнул – зверь вел себя совершенно не по-медвежьи. Грозный бер, как называли его сразу после потопа, даже раненым обычно предпочитал уходить от схватки с людьми. Этот не собирался. Наоборот, принялся метаться от одного витязя к другому, стараясь оттеснить их в сторону леса. Несколько серьезных ран, нанесенных мечами, не остановили его, а словно добавили силы и ловкости.

– Это она! – внезапно выкрикнул Волк и чуть не получил по лицу когтистой лапой.

– Кто? – Ратибор ткнул мечом в бурый мохнатый бок, но не достал.

– Тварь из логова Тьмы!

– Медведь?! – поразился стрелок.

– Она у него в голове! Глазами не видно! Ратибор хотел спросить, откуда такое можно было узнать, но понял и без того, хотя его собственный меч молчал.

Услышав Волка, медведь на несколько мгновений замер. Он совершенно не по-звериному обвел витязей взглядом и тут же с новыми силами рванулся в бой, сразу оттеснив противников в сторону леса.

Под ногу Ратибору подвернулся камень, и стрелок едва не упал, неуклюже отмахнувшись мечом от когтистой лапы. Рукоять выскользнула из ладони, и меч стальной рыбой нырнул в траву. Медведь кинулся зубами в незащищенное брюхо, но в этот же миг ему за ухо вонзилась стрела, дрогнув рыжим пером, будто огоньком на конце древка. Зверь отшатнулся и повалился на бок, дернулся, но тут же пришел в себя и принялся кататься в траве, пытаясь обломить древко.

Ратибор отскочил в сторону и оглянулся. Мара махнула ему рукой от пещеры, зажав в другой опущенный лук. У нее на запястье белела толсто намотанная тряпица, чтобы тетива не рассекла кожу и жилы. Ратибор махнул рукой в ответ.

Волк тоже обернулся и выкрикнул:

– Иди обратно в пещеру! Для девки тут слишком опасно!

Медведь перестал беспорядочно вертеться и внезапно бросился на него с жутким ревом. Певец еле успел выставить вперед меч, располосовав зверю левую щеку. Медведь отпрыгнул, спасая горло от второго удара, и попробовал достать Ратибора, который ощупывал траву в поисках утраченного оружия. Найти не успел, и пришлось бегать кругами, уходя от ударов могучих лап.

– Не кричи на Мару! – рявкнул стрелок, когда оказался рядом с Волком. – У нее есть свое разумение.

– Иди ты к Ящеру, Ратиборушко… – зло фыркнул певец, отходя к лесу и отмахиваясь свистящим в воздухе лезвием. – Она девка, что бы ты ни думал о ней. Девок надо защищать, а не пользоваться в бою их подмогой. В победе с девичьей помощью доблести нет.

– Дурак ты… – Ратибор все порывался обойти зверя и попробовать найти меч, но медведь словно предугадывал каждое из его движений. Теперь он не метался от одного витязя к другому, а целенаправленно теснил обоих в лес, особенно наседая на вооруженного Волка.

– Мара осталась одна! – встревожился Ратибор, когда круговерть битвы вломилась в густой подлесок.

– И что ты предлагаешь? – Волк удачно рубанул зверя в голову, срубив ему ухо и кусок шкуры величиной с четыре ладони.

Лес совсем загустел. Теперь свет луны пробивался сквозь ветви деревьев, и драться стало особенно тяжело.

– От меня безоружного толку нет! – тяжело дыша, ответил стрелок. – Отвлеки его на себя, мне нужно меч отыскать!

– Только быстрее!

Медведь дрался как заговоренный. Казалось бы, после таких ран, со стрелой в голобе, любой зверь уже рухнул бы обессиленным, но этот будто не замечал повреждений.

Ратибор улучил момент и рванулся в сторону, путаясь ногами в траве, а Волк принял на себя целый град ударов когтистыми лапами. Только наработанная в боях скорость и умение обращаться с мечом позволяли ему сдерживать чудовищный натиск.

Стрелок вырвался на поляну. В лунном свете хорошо были видны примятая трава, отмечавшая место битвы, и Мара, стоящая возле скалы опершись на лук.

– Иди в пещеру, там безопасней! – выкрикнул он. – Только сиди лицом к выходу!

– Что? – плохо расслышала девушка. Ратибор заметил в траве блеск стали и подхватил меч, радостно очертив клинком сверкающий полукруг.

– Я скоро! – выкрикнул он громче, чтобы Мара точно расслышала.

Не теряя времени даром, он побежал к кромке леса на помощь Волку.

– Хорошо! – донеслось от пещеры уже едва слышно.

Вожак охотников подхватил валявшийся камень и с криком гнева швырнул его в ствол ближайшего дерева. Четверо остальных попятились, прекрасно понимая, что следующий приступ злобы может пасть уже не на дерево, а на их собственные головы.

Первым решился подойти к вожаку старший охотник. Он потянул его за руку и показал на еще видимый лосиный след в примятой траве.

– Хо! – выкрикнул вожак, оттолкнул его и замахнулся древком копья.

Но бить не стал. Тонкий запах дыма коснулся его обоняния, отвлекая внимание от бесполезного теперь наказания. И хотя едва заметный ветерок поддувал со стороны леса, где никакого дыма быть не могло, запах все же чувствовался. Значит, живой огонь был очень недалеко с подветренной стороны. Совсем рядом.

Вожак опустил кремневый наконечник копья и присел в траву, ловя стелющиеся по земле звуки.

– Хыц! – Он призывно махнул рукой остальным и сделал несколько быстрых шагов по ветру, снова остановившись в кустах.

Никаких опасных звуков слышно не было. Вожак приложил ладонь к уху, пытаясь повысить слух до звериного, но и так не услышал звона железа. Этот звон для него был единственным указанием на опасность, исходящую от других людей.

Зато слышно было, как переступают копытами кони – замечательная еда, ничем не хуже лосятины. Тут же послышались шаги обутых ног по камням. Поступь была так легка, что у вожака замерло сердце от вожделения, – так ходить могла только женщина. В лесу лишь женщины доставались труднее еды, все остальное имело куда меньшую цену. Кроме того, чужая женщина, добытая на охоте, по праву считалась добычей охотника и могла ему принадлежать безраздельно, в отличие от женщин, рожденных в племени. Они принадлежали лишь Общей Матери.

Вожак был силен и молод, он давно мечтал о собственной женщине, которую можно иметь хоть каждую ночь, а не ожидать по целой луне своей очереди. И он считал, что имеет право на это.

Точно так же считали и остальные охотники, которые обладали слухом не хуже, а желаниями не менее жаркими. Они бы давно уже бросились вперед, обгоняя друг друга и гикая, но их удерживала острота наконечника на копье вожака. И то, что вожак не задумываясь пустит оружие в ход, применяя всю свою силу и ловкость.

Но вожаком его сделала не только крепость мышц в сочетании с ледяной жестокостью разума. В этих качествах человек никогда не сравнится со зверем, и он никогда бы не смог победить, если бы не хитрость. Вожак был очень хитер. Именно поэтому выжил, стал мужчиной и вожаком этих охотников. Он подчинялся лишь Общей Матери и мужчине, которого она выбрала, – благодаря хитрости и осторожности. Эти два качества подсказали вожаку, что нельзя просто так выйти из леса и схватить чужую женщину. Такое добро не ходит по лесам в одиночестве. Да и коней было три. По мнению вожака, это говорило о том, что мужчина ушел на охоту, а третий конь для поклажи. На большее его воображения не хватало, но точность определений в лесу не имела значения, важна была лишь суть – именно она диктовала тот или иной ход поступков.

– Хыц! – Вожак негромко подозвал охотников ближе.

Троим он знаками приказал осмотреть лес поблизости и убить чужого мужчину, а сам со старшим решил осторожно осмотреть место, откуда доносился тревожный и волнующий запах дыма. Старшего рядом с собой он тоже оставил из хитрости – у него уже была собственная женщина, а иметь вторую ему не позволит Общая Мать. Значит, добыча будет принадлежать лишь вожаку, и он заранее решил убить всякого, кто на нее покусится, хотя Общая Мать и не поощряла такого убийства. Но вожак уже придумал, как выпросить у нее прощение: три конских туши – это более чем щедрая плата за жизни никчемных юнцов, которые даже лося загнать не в силах.

Когда юные охотники скрылись из виду, вожак и старший осторожно двинулись к кромке леса, ограничивающей большую поляну. Эти места охотник помнил плохо – рядом с дорогой выслеживать добычу было опасно. Иногда здесь можно наткнуться на железных людей, против которых не помогают ни копья, ни сила. Хотя некоторые в племени имели настоящие стальные ножи и мечи, но эта добыча не стоила времени, потраченного на ожидание в засаде, и стрел, которые приходилось метать точно в глаза. Это оказывалось совсем не легко – у некоторых из железных людей и лица были железными.

Вожак легко скользнул между ветвями подлеска, ощупывая пространство вокруг себя не только босыми ступнями, но и всем телом, одетым в скрепленные лоскутья медвежьей шкуры. Старший охотник шумел еще меньше – он убил уже столько лосей и медведей, что мог бы бесшумно ходить даже по вороху пересохших листьев.

У кромки леса дымом пахло намного отчетливей, к нему примешивался резкий запах дубленой кожи, конского пота и отвратительный запах очень плохой еды, убитой несколько дней назад. Но все это не имело значения в сравнении с теплым ароматом женского тела. Он был едва уловим, но казалось, будто забивает собой все запахи мира. Вонь двух разных мужчин была еще слабее – так пахнет не воздух вокруг человека, а лишь следы ног. Значит, женщина сейчас точно одна, в этом уже не оставалось ни малейших сомнений.

Выйдя за кромку леса, вожак сощурился от слишком яркого света луны и остановился. С дальнего края поляны, а точнее из леса, за ней раздавались звуки охоты на крупного зверя. Вожак прислушался внимательнее и понял – на бера. Может быть, чужих мужчин убивать теперь не придется, ведь бер умеет это делать не хуже охотников. А если трое юнцов подойдут слишком близко к разъяренному зверю, с которым не встречались ни разу в жизни, бер займется и ими. Тогда не придется просить прощения у Общей Матери и каждую ночь, в течение двух лун, отмывать руки от крови соплеменников.

До пещеры, в которой горел огонь и находилась вожделенная женщина, было чуть больше длинного броска копьем. Но пространство открытое, пугающее непредсказуемостью.

Вожак несколько раз набрал полную грудь воздуха и выдохнул, разгоняя по жилам кровь. Первый шаг на открытом пространстве всегда самый страшный, особенно пугали звезды, похожие на глаза хищников, укрывшихся в темноте неба. Но желание обладать женщиной было сильнее любого страха.

– Хыц-хен… – шепнул вожак и храбро шагнул вперед.

Когда Ратибор скрылся в темноте леса, Мара вернулась в пещеру и легла на рогожу, положив оружие рядом с собой. Сердце тревожно билось, и об отдыхе не могло быть речи – девушка ворочалась, вставала, бросала ветки в огонь и снова ложилась, укладывая ладонь то на лук, то на рукоять меча.

За Ратибора и Волка она теперь не боялась – стрела, попавшая в медвежью голову, должна убить зверя очень быстро. Но смутное беспокойство все равно заставляло ее сердце колотиться чаще обычного, а грудь вздыматься неровным дыханием.

Мара отвязала с запястья тряпицу, почти полностью рассеченную тетивой, – под ней уже наливался красным грядущий синяк. Девушка бросила тряпицу в огонь, укрылась рогожей и свернулась калачиком.

В собственном страхе одиночества и темноты она бы себе ни за что не призналась, да и страхом это назвать было сложно. Скорее, тревогой, и то не очень уж сильной, хотя столь дремучий лес действовал угнетающе.

Мара вдруг поняла, что боится не леса, а себя и странных чувственных порывов, то и дело будоражащих душу.

Сначала тревожило ожидание момента, когда витязи предложат ей сделать выбор. Почему-то мужчины часто считают девушку обязанной выбрать кого-то, причем желательно из тех, кого они знают. Отказ ото всех удивляет их, а если говорить точнее – пугает. Они не понимают мотивов. Они не знают о них ничего. Но это лишь потому, что мотивы попросту не интересуют мужчин. Для них важен лишь один вопрос – хуже он или лучше другого, а если хуже, то чем?

Мара не готова была ответить на это ни Ратибо-ру, ни Волку.

К Волку, который в деревне произвел на нее необычное впечатление, она испытывала все большую неприязнь. Он постоянно подчеркивал разницу между ней и собой, старался показать, какой он сильный, как он рискует собственной шкурой, но отказывал ей в праве на малейшую самостоятельность помыслов. Это злило и обижало.

Ратибор, напротив, вел себя с ней так, будто она не интересовала его нисколько. Это даже иногда обижало. Особенно на озере…

Но зато он не нянчился с ней как с малым дитем и даже взмахом руки поблагодарил за хороший выстрел. И все же это подчеркнутое равенство тоже не радовало. Она боялась себе в этом признаться, но впервые в жизни мужчина заинтересовал ее гораздо сильнее, чем кто бы то ни было до него. Но ею самой этот мужчина интересовался лишь как соратником. С одной стороны, это радовало, с другой – тяготило. А самое ужасное было в том, что Мара не могла себе внятно объяснить, чем же таким приглянулся ей Рагибор. В нем, как ни погляди, было больше худого, чем доброго, а его воинские подвиги интересовали Мару не больше, чем байки, рассказанные девками у летнего костерка. Она пыталась все это себе втолковать, но сердце не принимало никаких объяснений, все чаще и чаще отстукивая его имя. Мара и раньше не отказывалась от помощи мужчин, когда те предлагали ее бескорыстно. Может, они мечтали о чем-то большем, чем словесная благодарность, но девушка никогда не давала им повода на это рассчитывать. Этих двух витязей она тоже хотела использовать, чтобы вырваться из деревни, но теперь сама себе не могла объяснить, почему не осталась в Киеве. Это было бы так просто… Женским рукам всегда найдется работа.

Но она поехала неизвестно куда, неизвестно зачем. Почему? Неужели лишь потому, что грубоватый, неотесанный Ратибор посмотрел на нее иначе, чем все остальные, и разглядел в ней не девичьи качества, а человеческие?

Никто до него не смотрел на нее так. Староста в деревне видел в ней сначала приемную дочь, а затем искупление зла, сотворенного даже не ею. Парни хотели ее, и порой Мара готова была согласиться, особенно когда внутреннее томление тела не давало вечерами сидеть на месте. Но, подумав, отказывала.

Всему виной была тетка. Заменив Маре мать, она сама еще не была матерью и говорила с девушкой скорее как подруга, чем как родня.

– Не трать себя понапрасну, – часто говорила она. – Желаниям тела не всегда нужно потакать. Близость с мужчиной – это не кружку пива вместе распить, это больше единство душ, чем тел. И радость от этого совсем не в том, что ты себе представляешь.

– Ну а другие девки? – иногда злилась Мара. – Им можно, а мне нельзя?

– Да кто же тебе может запретить после пятнадцатой весны? Но я хочу, чтоб ты в точности знала, на что идешь. Хочешь ли ты понести ребенка от нелюбимого, хочешь ли быть кухаркой и прачкой за тем, кто видит в тебе только плоть, да и то лишь когда ему надо. Я знаю, чего хочу, поэтому смогла себя перебороть…

– Ну и что в том хорошего? – не могла понять Мара. – Одна, без семьи, без детей. Кругом бабы как бабы, одна ты перестарком.

– Мой витязь за мной еще не приехал, – смеясь, отмахивалась тетка.

– Неужто тебе не хочется?

– Еще как. Только с этой напастью можно бороться самой.

Мара часто спорила с теткой, хотя внутренним чутьем ее понимала. Но самое странное произошло, когда тетка взяла клятву перед Лелей с неприметного и никем не любимого охотника из той же деревни.

– Ты что, получше никого не нашла? – на второй же день удивленно спросила Мара.

– Лучше никого нет, – просто ответила тетка.

– Но ведь за ним нет даже дома пригожего!

– Будет. Мужа себе не готового надо брать, а делать его из того, кто люб. Из другого не сделаешь.

Мара никак не могла себе объяснить такой странности – тетка берегла себя, берегла, отказывала даже богатым людям, а тут вышла за оборванца, на которого ни одна девка смотреть не желала. Мало того, она ни на шаг от него не отходила, на охоту ездила с ним, выучилась стрелять и держать медведя рогатиной.

Домашние их дела от этого пришли в полный упадок, и вся деревня посмеивалась над такой непутевой семьей, но мяса они стали приносить все больше и больше. Теперь они не только стреляли, но и ставили затейливые ловушки, которые тетка придумывала сама. Уже через год другие охотники перестали ходить в лес – проще было взять у «странных» мяса за мед, за наконечники к стрелам, за одежду и другие полезные вещи, чем целыми днями бегать по лесу.

Голодной зимой приезжали из других деревень и из города, платили серебром за мясо и шкуры. А через два года муж тетки за серебро нанял мальчишек, чтобы ходили по лесу и собирали зверье из ловушек, по дому тоже нанял девку – от желающих работать за серебро не было отбою. Многие с тем серебром потом уехали в Киев и добром устроились в большие дома, вышли замуж и по сей день живут в теремах. А тетка с мужем так и остались в деревне, никуда уезжать не захотели.

– Лес нас кормит, – объяснила она. – Зачем нам от него уезжать? К тому же есть у меня мечта: хочу научиться скатерти ткать, которые и на княжий стол постелить не стыдно. Не для денег, а для красы.

И выучилась ведь. Муж ей нить цветную возил из города, мастерил мудреные штуки из дерева, чтобы тетка руки иглой не ранила. Так ведь дело в том, что именно на княжий стол те скатерти и легли! А поскольку пир у Владимира не прекращался, кроме красы, получились еще и деньги – за хорошую работу князь никогда не скупился. А потом пошла слава, и говорят, даже у царьградского базилевса была в праздник такая скатерть. Может, и врут, но от правды не далеко.

– За что же вам боги такую судьбу подарили? – спросила Мара, уезжая от тетки.

– За то, что мы любим друг друга по-настоящему, – ответила тетка. – Я хочу, чтоб и ты свое счастье не пропустила.

– Как же узнать?

– Только сердцем. Не гляди ни на красу, ни на стать, ни на полноту кошеля. И на мнение людское махни рукой. Самым неказистым на вид может оказаться тот, кто на всю жизнь сделает тебя счастливой. А чего боги ему не дали, ты сама сделаешь, если любишь.

Тетка помолчала, словно раздумывая, говорить или нет.

– Мой ведь совсемникудышным охотником был, – призналась она. – Стрелял хорошо, но чутья в нем не было. Но если бы я другому советы давала, он бы меня со свету сжил, а мой любит меня, потому и прислушался. Так что, если сердце тебе подскажет, разумом не оценивай.

Мара вспомнила все это, и тревога еще сильней овладела всем ее существом. Девушка вдруг поняла, что сердце ей давно подсказало, но разум так и пытается заглушить этот голос. Ну какой же парой может быть витязь, котырый жизнь свою не мыслит без стрельбы и походов? Это же не семья получится, а половина семьи.

Такой доли Мара себе не хотела. Муж в походах, а жена с детьми даже не знает, вернется он или нет. Худшую судьбу, придумать сложно – не девка, не вдова и не мужняя жена.

Вот как разум нашептывает. Но тетка ведь говорила, что разумом такое оценить невозможно…

Шорох осыпавшихся камней вывел девушку из задумчивости. Мара хотела прикинуться спящей, чтобы Волк с Ратибором не решили, что она о них очень уж беспокоилась, но голос меча заставил ее вскочить на ноги и схватиться за рукоять.

Только она собралась выхватить меч из ножен, как лунный свет выплеснул на нее две лохматые вонючие тени – низкорослые и юркие. Кони заржали и вздыбились, колотя копытами воздух.

Еще не поняв, что случилось, Мара с размаху ударила ножнами одну из теней, метя в то место, где у людей голова. Руку рвануло от удара, под ножнами глухо стукнуло, и тень рухнула возле стены, издав человеческий крик, полный боли. Краем глаза Мара заметила, что это действительно человек – обросший, грязный, вонючий, одетый в невыделанную медвежью шкуру.

Девушка закричала изо всех сил, но вторая тень навалилась на нее и подмяла. Кони снова заржали и с топотом выскочили из пещеры.

– Лесные люди! – снова крикнула Мара и почувствовала, как шершавая ладонь зажимает ей рот.

Вторая рука в это время пыталась сорвать одежду, девушка попробовала отбиться и тут же получила крепкий удар кулаком в скулу. В голове помутилось, но крепкая восставшая плоть лесного мужчины, упершаяся ей в бедро, вновь вернула силы сопротивляться.

Мара высвободила одну руку и, нащупав шею напавшего, вцепилась ему в кадык. Вопль боли и ярости так резко ударил в уши, что девушка зажмурилась. В следующий миг она открыла глаза и тут же получила два страшных удара кулаками по ребрам – мир вокруг сразу заволокло красноватым туманом.

Она почувствовала, как неуклюжие пальцы пытаются расстегнуть пряжку ее пояса, попробовала шевельнуться, но тут лесной человек снова навалился на нее всем весом, и она поняла, что чувствовать ничего не хочет. Разум сжался в комок отчаяния и страха, все мысли застыли, будто вмерзнув в огромный кусок льда, поглотивший весь мир.

Когда Ратибор вернулся с мечом, Волку драться стало значительно легче. Теперь внимание медведя распылялось на две стороны – только он бросался к одному витязю, как второй безнаказанно рубил звериную спину.

Исход схватки казался решенным, но Волк вдруг почувствовал, как на него с неба обрушилась лавина не то крика, не то чужого страха. Певец непроизвольно наклонил голову, едва не попав под удар медвежьей лапы, и с ужасом заметил, как на палец выше его склоненной макушки пролетел тяжелый дротик с кремневым наконечником.

Оружие впилось медведю в грудь, но ясно было, что бросок предназначался именно Волку.

– Лесные люди! – крикнул певец, коротким кувырком уходя в лунную тень между деревьями.

– Лесные люди… – донеслось издалека.

Этот отзвук можно было принять за эхо, если бы голос не был голосом Мары. Ратибор не задумываясь бросился в сторону пещеры и нос к носу столкнулся с охотником, сжимающим зазубренный кремневый кинжал.

Лицо охотника свело судорогой, он попытался крикнуть, но вместо звука изо рта у него вылился широкий поток крови, кинжал кувыркнулся и исчез в темной траве. Ратибор выдернул меч из падающего тела, развернулся и рубанул медведя, нависшего сзади. Зверь отшатнулся, а стрелок изо всех сил бросился бежать к пещере, разглядев, как возникший из тени Волк отрубил голову другому охотнику.

Хуже всего не знать, каким числом нападает противник. Особенно в темноте. Особенно в знакомой ему местности. Но не это беспокоила Ратибора – он бежал на голос Мары. Где-то глубоко в душе бился укор, что он бросил Волка одного против недобитого медведя и нескольких лесных людей. Но остановить его это уже не могло.

Получив удар в живот, медведь пошатнулся и рухнул в траву, освободив Волка для расправы с последним противником. Тварь в звериной голове на время утратила связь с телом, зато ее собственные чувства обострились до предела. Она почувствовала, что разум оставшейся в пещере девки замер – самое время для вселения в ее тело.

Собрав все силы, тварь пронзила щупальцами звериное тело, заставив его подняться и жить. Хотя бы недолго – только добежать до пещеры.

Волк с удивлением увидел, как медведь, который должен был издохнуть уже десять раз подряд, резво вскочил на четыре лапы и выскочил на поляну.

– Ратибор! – крикнул певец. – Сзади! Стрелок обернулся слишком поздно – тяжелая туша медведя, косолапо переваливаясь, подбежала уже слишком близко, чтобы от нее можно было увернуться. Мощный удар в грудь отбросил Ратибора шага на три, но на этот раз он крепко держал меч. На ногах устоять не удалось, но медведь не стал нападать, грызть и рвать лапами. Вместо этого он побежал еще быстрее. К пещере.

– Стой! – вскакивая на ноги, закричал Ратибор.

Медведь остановился лишь на пару мгновений, обернувшись к стрелку. Во взгляде зверя сквозило столько разума, что Ратибор ощутил, как оторопь охватывает все тело. Медведь коротко рыкнул, оскалив пасть, и снова метнулся к пещере, но в памяти стрелка этот рык остался не рыком, а коротким презрительным смехом.

Ратибор рванулся следом, но израненный медведь не уступал ему в скорости, даже превосходил раза в два. Позади слышался шорох травы – бежал Волк.

И вдруг медведь рухнул, словно в него попали не стрелой, не копьем, а камнем из ромейской баллисты. Он упал всего в нескольких шагах от входа в пещеру, шерсть на загривке побелела и засияла инеем в свете луны. Но такая странность Ратибора остановить уже не могла. Он проскочил мимо и зашуршал камнями, спускаясь к пещере.

Жур услышал крики и поспешил на звук, ловко обходя валуны и колючий кустарник. Перед его мысленным взором раскинулась большая поляна, через которую два витязя со всех ног бежали к пещере. Там, выдавая борьбу в пыли у костра, метались косматые тени.

Медведь лежал недалеко от входа, уже пустой, и у Жура не осталось сомнений, в чью голову могла перелезть тварь. У воина Тьмы просто не было другого выбора – не было рядом ни пьяных, ни сумасшедших, только девка, подавленная насилием.

Вообще-то тварь могла ни в кого не вселиться, но тогда бы ей понадобилась лужа воды для выхода в Навь. Иначе она уже валялась бы дохлой, пораженная мыслями стольких людей, и Жур увидел бы ее. Мысленный взор не делал разницы между Явью и Навью – видел и то и другое. Вот только заметить тварь, когда она скрылась под черепом, Жур не мог, ее защита в этом случае была полной.

Для пущей уверенности нужно было посмотреть, как будет действовать девка. Чаще всего тварь нуждается в некотором времени, чтобы овладеть не только движениями, но и памятью жертвы. В первые мгновения после вселения она действует совершенно не так, как присуще человеку в той или иной обстановке. Ее действия становятся действиями опытного воина – точными и скорыми. При некоторой сноровке по такому несоответствию можно отличить тварь от нормального человека. Жур был уверен, что сможет.

Он выбросил вперед мысленный взор и заметил, что девушка уже не лежит безвольно под извивающимся на ней телом, а медленно и осторожно тянется к кремневому ножу, висящему на поясе у охотника. И в тот момент, когда дикарь наконец распустил на ней пояс, острый кремень ударил его в бок, под ребра.

– А!!! – громко вскрикнул охотник и отскочил в сторону, схватившись за торчащую в боку рукоять.

Мара тут же откатилась в сторону, уходя от удара, схватила меч, выдернула из ножен и, вскочив на ноги, дважды полоснула насильника, крестом рассекая грудь. Ее портки с распущенным поясом остались лежать в пыли, языки костра высветили стройные девичьи ноги – бесстыдно нагие. Но она словно не заметила этого, опуская окровавленный меч.

В отсветах пламени заструился пар из глубоких надрезов, лесной человек захрипел, пошатнулся и рухнул прямо к ногам Мары. По желобу меча сползла крупная капля крови и упала, скатавшись в пыли.

– Стойте! – выкрикнул Жур изо всех сил, заметив, что витязи приблизились к пещере на опасное расстояние. – Она уже не та, за кого вы ее принимаете!

Ратибор с Волком обернулись на крик, стоя уже у самого входа в пещеру. Девушка стояла от них не дальше чем в пяти шагах, меч ее был опущен, но лезвие угрожающе поблескивало в полутьме.

Луна коснулась краем верхушек деревьев, восток сделался ярче, споря с ее угасающим светом.

Заметив, что лесные люди лежат неподвижно, Ратибор успокоился.

– С тобой все хорошо? – спросил он у Мары. Девушка не ответила.

Тогда он осторожно повернул лицо к подошедшему Журу.

– Что ты тут про нее говорил?

– Она уже не человек, – сухо ответил слепой. – У нее под черепом тварь логова Тьмы, вылезшая из медведя. Больше ей не в кого было вселиться. Вспомните, с кем вы бились на болоте. Это почти то же самое.

Ратибор нахмурился, заметив, как Волк выставил вперед острие меча.

– Так это ты нам помог справиться с лосем? Жур скупо кивнул.

– Благодарень… – бесцветно произнес стрелок, стараясь никого не выпускать из виду.

Мара стояла молча, как вырубленная из дерева, по ее бледному лицу только теперь начал разливаться румянец. Казалось, она вся внутри себя, ничего не замечая снаружи.

– А может, чудище у тебя в башке? – вкрадчиво поинтересовался Ратибор у волхва, чуть приподняв брови. – Как ты видишь без глаз?

– Я объяснял.

– А… Понятно. – Стрелок осторожно шагнул в сторону, оказавшись между друзьями и Марой. – А Микулка где?

На лбу Жура обозначились беспокойные складки.

– Тварь не вселяется в кого попало… – попытался объяснить он.

– Я послушаю об этом как-нибудь в другой раз, – хищно сощурился Ратибор и сделал еще шаг в сторону, полностью закрыв собой девушку.

– Сейчас она придет в себя и ударит тебя в спину, – спокойно сообщил Жур.

– В грядущее зришь? – усмехнулся стрелок и поднял меч.

– Просто знаю. Насмотрелся уже.

– Насмотрелся… Ну хорошо. – Ратибор принял привычную боевую стойку и окончательно успокоился. – Теперь послушайте оба. Любому, кто двинется в сторону девки, придется убить сначала меня. Предупреждаю заранее – это трудно. Многие пробовали, но не вышло ни у кого.

– Ты с ума сошел… – Жур покачал головой. – Неужели ты сам не видишь, что девка ведет себя вовсе не так, как раньше? Она собственными руками убила охотника, когда он ее совсем поборол. Разве обычной девке такое по силам? А портки? Какая же девка будет стоять с голыми ногами?

– Все? – В прищуре Ратибора появилась обычная боевая веселость.

С таким огоньком в глазах он всегда готовился к смерти. Отец научил его смеяться Моране в лицо, когда она подходит слишком уж близко. Ратибор прекрасно понимал, что Жур может убить его с расстояния в сотню шагов даже не шевельнув пальцем, а тут он стоял совсем близко…

– Если она ударит с такого расстояния… – грустно вздохнул волхв. – Я не успею тебя защитить.

– Да я уж как-нибудь сам, – усмехнулся стрелок. – Можете ехать без меня, я с ней останусь.

– Ее надо убить, – сказал Жур. – Это долг витязя Стражи. Любая тварь за время жизни в Яви убивает несколько десятков людей. Ты не успел уничтожить ее, пока она была в медведе. И она убила девку.

– Она живая, – упрямо покачал головой Ратибор.

– Нет. Это лишь тело, а разум принадлежит чудовищу Тьмы. Ее нынешняя задача – убить всех витязей Стражи. Ты хочешь ей помочь?

– Я не дам ее убить, – спокойно ответил стрелок.

– Она была тебе дорога? Но представь, что есть кто-то, кому дорог кто-то другой, кого убьет эта тварь. Ты хочешь, чтоб эта цепочка тянулась дальше?

– Вы ее не коснетесь. Езжайте прочь! Жур, мне бы на твоем месте было совестно бояться девки.

– Ратиборушко, – взмолился певец. – Ты бы послушал Жура…

Мара все быстрее приходила в себя. Румянец вернулся на кожу лица, в заплаканных глазах появился огонек разума. Рука с мечом перестала дрожать, и клинок качнулся, отражая пламя костра.

– Я все сказал. – Для наглядности Ратибор провел в пыли черту острием меча. – Пока я жив, за эту линию не зайдет никто.

Несмотря на предупреждение, Волк рванулся вперед, намереваясь сбить стрелка с ног. Его быстроты могло бы хватить – с мечом Ратибор обращался намного хуже, чем с луком. Но Жур резко выкрикнул:

– Стой!

И Волк замер, шага не допрыгнув до проведенной черты.

– Вам нельзя биться друг против друга! – пояснил Жур. – Если колдовские мечи коснутся друг друга, боги уносят их владельцев на другой поверх Яви. Это свойство мечи получают от Камня, чтобы поединки между витязями Стражи были невозможны. Скрестившие мечи пропадают из этого мира навсегда, унося с собой заразу раздора.

– Ах вот оно как! – рассмеялся стрелок.

И прежде чем Жур успел остановить время, Ра-тибор весело ударил своим мечом в опущенный меч Мары.

Через триста шагов Микулка и впрямь напоролся на останки деревенского дурачка. Кровавый обрубок руки, брюхо, выеденное до хребта, и вывернутые кишки выглядели ужасно. Неровный свет факела только усиливал впечатление длинными мечущимися тенями. Микулка видел много павших в бою, порубленных и заколотых, но почему-то именно разодранный Чубик показался ему самым страшным трупом, увиденным за всю жизнь. Кожа на его лице полопалась, как от мороза.

Прикасаться к трупу не было ни малейшего желания. Микулка явственно представил, как тянется рукой к окровавленному мертвецу и тот его хватает за шиворот уцелевшей рукой. Дрожь пробежала по телу. А вдруг он и правда уже в упыря превратился? И словно в ответ на эти мысли крикнула то ли ночная птица, то ли лесная нежить.

Микулка вздрогнул и вытер рукавом пот со лба.

А ведь придется притронуться – тварь наверняка носила Камень на теле, скорее всего за пазухой. Больше негде.

В лесу снова заухало. Парнишка оглянулся и выхватил меч. Так и есть. Страх опять смотрел на него из темноты, затаившейся между деревьями, и подкрадывался, шевеля темными щупальцами траву.

Паренек понимал, что это только видение, что нельзя обычным взором разглядеть собственную трусость, но слишком уж явственно все представилось.

– Прочь! Тварюка! – крикнул Микулка и взмахнул мечом над головой.

Надо было что-то решать, как-то действовать. Без цели оставаться в пугающем темном лесу больше не было сил, а все цели вдруг показались мелочными и никчемными. Бигвы, победы, Стража… Даже лица деда Заряна Микулка вспомнить не смог. Вроде проявлялись отдельные черточки – прищур, насмешливые морщинки вокруг глаз, но цельный образ дробился, терялся и ускользал из памяти. У папенька защемило сердце. Он понял, что сейчас переступит черту, отделяющую деревенского паренька от взрослого витязя. Должен переступить! Но тогда воспоминание о Заряне навсегда расплывется в обрывочные картинки детства.

Оно и расплылось, но другой образ, четкий и ясный, проявился перед мысленным взором. Лицо Дивы, любимой и милой. Единственного по-настоящему близкого человека.

– Дивушка… – шепнул Микулка и смело вонзил факел рукоятью в опавшие листья.

Но тут же и этот образ расплылся вместе с решимостью. Дрожа от страха, Микулка нагнулся к оскалившемуся трупу и протянул руку.

Вдруг из-под окровавленной грудины мертвого Чубика выскользнул ночной зверек.

– Ах ты! Мелочь лесная! – снова крикнул Микул-ка, отгоняя голосом страх, и выхватил Камень из-под одежды изуродованного трупа.

Он стиснул его в руке и сразу почуял незримую силу, вместе с отблесками граней пронзившую пространство вокруг. И ему стало страшно – что будет, если он не справится с этой силой? А как с ней совладать, если не знаешь, что она собой представляет? И правду ли говорил Белоян, что этой силы хватит, чтобы попасть на небо? Одно дело меч ковать, а другое – пройти Границу между Навью и Явью. И как ее проходить? Может быть, есть какое-нибудь волшебное слово, но этого как раз никто не сказал.

А хорошо ли, что он друзей бросит, а сам за женой уйдет? Опять Микулка задумался. Плохо. Но ведь без Дивы ему не жить.

Он решился. Сглотнул от волнения и, отворачиваясь от налетевшего вдруг ветра, снова поднял Камень к глазам. Вдохнул, чтобы высказать свою заветную просьбу, и внезапно судорога страха снова сжала сердце. Липкой волной пробежала по телу. Вдруг подумалось: а каково же там, в Нави? Кто знает? Ведь оттуда из живущих никто не возвращался! Ни Белоян, ни Жур не говорили, какие испытания могут там ожидать. Скорее всего, сами не знали.

Ветер свернулся вихрем и поднял в воздух опавшие листья. Они закружились, в мгновение ока отгородив Микулку от всего мира вертящейся желтой стеной. Пламя факела вытянулось, задрожало и погасло, оставив почти непроницаемую темноту.

А ведь там боги живут… Чем придется платить за такую дерзость?

Микулка снова очертил над головой Родов знак. Даже если ему и суждено погибнуть – без Дивы все равно пропадать, так что ж он медлит?

Парнишка отер взмокший лоб и, торопясь, пока трусость не пожрала его совсем, выкрикнул первое, что подходило по смыслу и напоминало колдовские слова:

– Камень-камень! Не откажи! Диву милую мне покажи! Да пусти меня в тот край, где дорога к ней лежит! Отвори ворота в Навь!

Завыло, засверкало, завертелось^ Ветер зашумел, как падающая со скалы вода, и Явь вокруг Микулки вытянулась в длиннющий хобот светящегося смерча. Паренек так удивился, что страх отступил.

Как же так? Он ясно видел, что стоит, растерянный, с мечом в одной руке и с Камнем в другой, посреди леса. И в то же время летит ввысь. С огромной скоростью несется по хоботу смерча, который становится все ярче и ярче. И вой в воздухе превратился уже в рев, с каким буря валит вековые деревья.

Такого Микулка даже представить не мог, даже в самых удивительных снах с ним не бывало такого.

Ведь хобот ревет так, что тело дрожит мелкой дрожью, а в то же время этот рев нисколько не мешает слышать. Микулка услышал шорох упавшего листа. Услышал крики. За лесом, за горой с пещерой, за поляной в лесу Микулка увидел, как двое витязей бьются с медведем. Наверное, Ратибор с Волком, подумал Микулка. А кому ж еще быть? И только он так подумал, как сразу увидел лицо Ратибора с глазами, полными злого веселья. Опять Микулка подивился, как же так получается, что Ратибор одновременно далеко внизу и в то же время можно глянуть ему прямо в глаза.

Но не только медведь оказался противником верных друзей – через лес, обходя их сзади, крались трое лесных охотников, одетых в неопрятные шкуры. Волосатые люди с кремневыми копьями угрюмо спешили на звуки борьбы. Они шли со стороны лунного света, и в темноте леса их ни за что не разглядеть. Медведь да еще эти трое – многовато. Микулка встревожился за друзей, крепче сжал меч и пожалел, что не может оказаться рядом. Охотники, увидев витязей, занятых огромным зверем, не стали медлить. Остановившись в тридцати шагах от дерущихся, один из охотников приготовился метнуть копье. Улучив момент, когда Волк оказался к ним спиной, охотник напружинился всем телом и метнул тяжелый дротик.

– Обернись! Волк! Обернись! – выкрикнул паренек, прекрасно понимая, что его никто не услышит.

Но Волк нагнулся, пропустив сколотый кремень над самой макушкой.

– Великие боги! – воскликнул Микулка. – Да никак он услышал меня?!

И в этот момент смерч, крутящийся вокруг Ми-кулки, потемнел, покраснел и стал плотным. Если бы Микулка мог вспомнить, как лежал во чреве матери, то он бы понял, что это очень похоже. Он догадался, что это первый поверх Прави, который носит имя Земли. Хотя догадаться он об этом не мог, просто понимание сути само возникло в нем, закрепившись твердои хверенностью. И тут же он увидел Мокошь. Голая крмшая баба с огромной грудью и крутыми бедрами Крепкая, широкая в кости. Откровенно бесстыдная, но вместе с тем настолько же откровенно манящая, словно девки в Купалу. Мокошь расчесывала длинные каштановые волосы костяным гребнем.

«Правду говорил Жур», – подумал паренек и, застеснявшись, отвернулся от Мокоши.

Тут Микулке стало интересно: а где же сейчас слепой волхв? И только он подумал о нем, как увидел, что слепец свернул с дороги и идет к пещере, в которой Мара борется с лесным охотником. Кажется, Жур что-то почуял, потому что повернул к Микулке неподвижное лицо.

И вдруг Микулка увидел, что Жур-то зряч! Только у него глаза не такие, как у всех людей. Зрит он не глазами! Прямо в голове Жур& Микулка увидел светящуюся звездочку, от которой во все стороны шли тоненькие лучи.

Паренек поднял лицо вверх, навстречу неизвестному, и увидел, что мир вокруг стал совсем иным. Небо как было черным, так и осталось, только звезды вдруг стали огромнее. И от них тоже идут лучи, как из головы Жура, только длиннее и ярче.

Как же попасть в тот поверх Прави, где живет Стрибог? Микулка нахмурился, пытаясь вспомнить, что Жур говорил про Навь, Явь и Правь. Жур говорил ведь, что она слоистая. Только не как пирог, а как яйцо. Сперва скорлупа, потом пленка, потом белок, потом желток, а в желтке – зародыш.

Вспомнив Жура, Микулка снова подумал о Рати-боре с Волком. И опять он увидел ночной лес, освещенный полной луной. Оказалось, что, пока Микулка разглядывал, как чудно устроена Правь, Ратибор с Волком уже встретились с Журом и с мечами наготове стоят возле пещеры. Неподалеку мертвый медведь.

В голове медведя происходило что-то очень странное. Микулка сосредоточился, чтобы разглядеть подробнее, в чем дело, и вот что увидел – на месте мозга у медведя была дыра. Не такая дыра, какую выкапывают в земле или прорубают в деревяшке, а будто в этом месте чернота, в которой, словно в омуте, исчезает свет, тогда как вся Правь светится ровными нитями тонких лучей. Лучи, идущие от звезд, соединяются с лучами, идущими от земли и деревьев, с лучами звездочки, которую он увидел в голове Жура. Микулка присмотрелся и увидал, что и в голове Ра-тибора есть такая звездочка, и у Волка, и у Мары. Только тусклее и слабее. И у одного из лесных охотников Микулка тоже заметил в голове угасающий проблеск света. А вот у второго в голове была темная мутная пелена.

Правду, значит, говорят, подумал Микулка, что у сумасшедших в голове мутится. И откуда же люди знают все с такой точностью? Видать, бывали и до Микулки в этом хоботе. Так что нечего бояться! Раз уже кто вернулся оттуда, так и Микулка сможет.

И в этот миг лучи, исходящие от звезд, усилились и красноватый поверх Мокоши растворился, став зеленым холодным туманом. Этот туман вибрировал волнами и качался, точно морская вода. Но на ощупь никакой влаги не чувствовалось, хотя казалось, что течение реки струится прямо вокруг тела. Микулка чувствовал упругость невидимых волн и воронок пальцами, словно он опустил руку в весенний ручей.

Ага! Как-то он попал в водяной поверх Прави.

Тут же перед ним возникла Купава. Она была стройной и гладкой. Нежную кожу и русые волосы омывали струи кружащейся вокруг нее воды. Эта богиня не была столь по-простому бесстыдна, как Мо-кошь, но была во сто крат прекрасней любой из виденных им женщин. Прелесть ее была холодной и недоступной, она не манила, а скорей успокаивала.

Невидимая, но ощутимая вода омывала Микулку с головы до ног. Он чувствовал, как она стягивает с него невидимый скользкий покров, освобождает и очищает от чего-то не совсем понятного, но явно плохого. И вдруг Микулка разом преобразился. Теперь не деревенский паренек летел сквозь бурлящий водяной вихрь, а возмужавший витязь, готовый к любому подвигу, потому что знает раз и навсегда, чего душа хочет.

– Вот как! – воскликнул Микулка. – А ведь я всегда мечтал таким быть.

Свет вокруг него начал плотнеть и превращаться в огненный туман. И снизу, и сверху, и со всех сторон плясали яркие сполохи огня.

– Так вот про какие поверхи говорил Жур! – прошептал Микулка и огляделся. – И куда ж тут идти? Что влево, что вправо, что прямо, что назад – все огонь! И чудно! Горит, а не жжет и не сгорает…

Впереди Микулки появился Ярило. Его огненное лицо одновременно было лицом младенца, мальчика, юноши, взрослого и старца. То доброе, то гневное, то ослепительно-желтое, то багрово-красное. Одно перетекало в другое совершенно незаметно для глаза, оставляя впечатление неуловимости мига.

Попробовал Микулка ногой там, где стоял, а там нет ничего. Ни твердо, ни мягко, а не пускает. Мечом ткнул – лишь искру высек. Рукой потрогал – насквозь прошла.

И только Микулка на ноги встал, перед ним появилось многоглазое шипастое чудище. Оно зашипело, распахнуло многозубую пасть и кинулось на Микулку. Паренька снова окатило ледяной водой страха. Аж ноги подогнулись. Еле-еле меч поднял. Чудовище наткнулось на меч, взвизгнуло, и вдруг из-под шкуры потянулись щупальца с присосками. Страх еще сильнее сковал Микулку, а чудище увеличилось в размерах, будто кто-то его прикормил, и дико загоготало. Микулка махнул мечом и отсек пару присосок, но на их месте еще по три выросли, и из всех языки торчат и слюни капают.

Микулка оглянулся. Подумал, может, убежать можно – куда ж с таким чудовищем тягаться. Но бежать было некуда.

– Эх! – махнул Микулка рукой. – Что ж ты, меч, молчишь? Сказал бы, как быть! Все меня бросили в тяжкую минуту!

Но меч молчал.

А чудище росло и росло, и огненный туман от его хохота пошел рябью.

Камень! Микулка схватил мерцающую прозрачность и, стиснув покрепче, закричал:

– Камень! Ты же самый могучий! Помоги мне с чудищем справиться!

Но Камень ему не ответил.

Микулка от страха взмок и упал на четвереньки, а чудище от этого только еще больше выросло. Кажется, в его пасть целая деревня провалиться может. Микулка от страха завыл. Замахал мечом. Щупальца, как опята с пня, летят, а на месте их уже не по три, а сразу по двенадцать вырастает. И Микулка обратно превратился из витязя в перепуганного парнишку. Чудовище завыло и стиснуло паренька всеми щупальцами. А тот все мечом машет и машет, чтобы страх прогнать. А страх все сильнее. И чудище все больше. Щупальца сдавили грудь Микулки уже так, что стало невозможно дышать.

Паренек в отчаянии закрыл глаза, чтобы не видеть страшную образину. И почувствовал, как щупальца отвердели, будто превратились в толстенных змей, уже и руки оплели, так что чуть-чуть – и меч выпадет, и Камень. Нет! Так еще хуже!

– Ярило! Помоги, ради Рода! – взмолился Микулка и снова открыл глаза.

Ярило обратился в строгого старца, и Микулка услышал густой сердитый голос:

– Ты сам раскормил свою Трусость! Вот и борись с ней сам. Никто тебе тут не в помощь, ни меч, ни Камень. Нет у них воли с твоей трусостью справиться. Только ты сам с ней побороться можешь. А коли ты свою Трусость победить сможешь, так и врага одолеешь.

Такого ответа Микулка не ждал. Страх захлестнул его целиком, без остатка, почти уже не оставляя места другим мыслям.

Впервые паренек столкнулся с чем-то, против чего не помогла ни могучая сила, ни верная сталь оружия, ни поддержка друзей. Впервые смерть с такой откровенностью подошла вплотную и холодно выдохнула в лицо. Против такой твари, увеличивающейся от каждого удара мечом, сражаться было бессмысленно. Настолько же глупо, как пытаться остановить камнепад выставленной вперед ладонью.

Тут Микулке стало так горько оттого, что у него все вышло наперекосяк, что он забыл о страхе. Вспомнил милое лицо Дивы, вспомнил разговоры и нежные поцелуи. И вдруг почувствовал, что щупальца ослабели и тварь как-то уменьшилась в размере.

– Великие боги! – прошептал Микулка пересохшими губами.

Он понял, почему его отпустило, но это понимание показалось страшнее пережитого ужаса. Ведь получалось, что каждая минута, прожитая лишь для себя, кормит чудовищ, притаившихся в непроницаемом мраке Нави. Ни меч против них не силен, ни огонь. А как только перестанешь беспокоиться о себе и подумаешь о друзьях, так твари сами кукожатся и слабеют.

Тут Микулка еще больше приободрился, а щупальца и вовсе ослабли. Парнишка повел плечами и высвободил руку с мечом.

Трусость рассыпалась на мелких червяков, и те вмиг растаяли в маленькие лужицы. Огонь тут же спалил их, и Микулка попал в следующий поверх. Тут же подул ветер, и синий холодный свет поверха Стрибо-га открылся перед парнишкой. Сквозь него уже стало просвечивать огромное небесное дерево. И на нем фигура огромного Белого Сокола. Налетел вихрь, и из ветреного порыва появился конь с огненной гривой.

– Ветерок! – узнал его Микулка и вскочил верхом.

Конь радостно заржал, узнавая хозяина. И тут Микулка снова превратился в того витязя, образ которого ему подарила очищающая вода. Сунув меч в ножны, Микулка сосредоточенно вгляделся в прозрачные грани Камня. Внутри бесцветного кристалла загорелся огонь, и Микулка услышал голос Стри-бога.

– Все же явился… – Слова проревели как буря, но каждый оттенок в них был слышен отчетливо.

– Явился! – Микулка бесстрашно глянул в ревущую кутерьму пространства. – Дива – моя жена и твоя дочь, но после свадьбы отец не имеет над женщиной власти.

– Смертный! – проревело в ответ. – Каким законам ты меня учишь?

– Тем, которые вы, боги, завещали людям когда-то. Или у вас у самих память короткая? Верни мне жену!

Огненная грива Ветерка развевалась по ветру, алмазные копыта высекали искры, когда конь переступал с ноги на ногу.

– Вы не выполнили условия… – прошелестел голос бога.

– Она сделала это ради меня! – От ветра у Микулки потекли слезы. – И я ради нее сделаю все, что смогу!

– Да что ты можешь? – захохотал ураган.

– Все! – выкрикнул Микулка, сжимая Камень в руке. От холодного кристалла вновь заструилась сила,

проникла сквозь кожу и впиталась Знанием, которого раньше не было у Микулки.

– Я – человек! – Новое знание бурлило внутри, требуя выхода в слове. – И вскоре мы, люди, овладеем всей Правью от начала в конец. Всей! От основания до верхушки Великого Дуба. Мы уже овладели землей, нижним поверхом Прави, она работает на нас, удерживая наши дома и принося урожай. Мы пробуем покорять воду, она уже двигает жернова и носит корабли за товаром. И огонь живет в клетях наших печей, готовя нам пищу. Мы уже пробуем ветер запрягать в паруса!

– Вы непутевые дети, – рассмеялся Стрибог. – Дерзкие, но не худшие. Просто глупые и самоуверенные. Вот ты знаешь, что держишь в руке?

– Камень!

– А что он такое?

– Не знаю, – неохотно признался Микулка.

– Да откуда же тебе знать… Но я скажу. Вы не единственные дети богов. Есть и другие. И как часто водится между братьями, между вами возникла ссора. Давно, еще до потопа, когда вас, людей, по возрасту еще можно было поперек лавки класть, а ваш старший брат уже ходил с сединой в бороде.

– Кто этот брат? – не понял Микулка.

– Жители Нави. Мы создали их раньше вас. Но между вами сразу возникла вражда, и мы вынуждены были разделить Правь Границей. Но она оказалась не очень прочной. Старший брат постоянно бил младшего, а в этом нет ничего хорошего. Каждую тысячу лет случалась большая битва, и погибало очень много людей. Но мы вмешались, лишь когда жители Нави взялись извести весь человеческий род, направив ледяной щит на заселенные земли. Мы создали этот Камень. Каждый из богов вдыхал в него силу по очереди. Первой была Мокошь. Она помогла выиграть первую битву. Через тысячу лет вдохнула в него свою силу Купава. Еще через тысячу – Ярило. Его сила еще живет в этом Камне, но уже иссякает. Я не хотел, но теперь вижу – надо.

Ветер заревел сильнее, но уже не так зло.

– Вы, люди, оказались не так плохи, как я думал о вас. Я отдам тебе свою дочь, но заберу взамен твою могучую силу.

– Я согласен! – не задумываясь ответил Микулка.

– Протяни вперед руку с Камнем! Я вдохну в него свою силу и смешаю его с той, которую взял у тебя. Так ее хватит надолго, на целых две тысячи лет. За это время вы должны повзрослеть и научиться обходиться без нашей помощи.

Микулка левой рукой натянул повод, сдерживая бушующего под седлом коня, а в правой поднял Камень над головой. Кристалл засветился по очереди всеми цветами, от красного до синего, потом помутнел, стал не таким красивым, но обрел гораздо большую тяжесть.

– Как же его хранить две тысячи лет? – на всякий случай спросил Микулка.

– Отдай его витязю с именем ветра. Его судьба такова, что Камень попадет в нужное место в самое нужное время. И в нужные руки. Все, можешь ехать!

– А Дива?

– Она же дочь ветра! – рассмеялся Стрибог. – Она догонит тебя в пути. Не медли! Ворота Прави не могут долго оставаться открытыми.

Микулка ударил коня пятками, и Ветерок понес его кругами через все поверхи Прави, только не вверх, а вниз. В глазах потемнело от скорости, но в один миг все остановилось, будто налетело на стену.

Паренек открыл глаза и понял, что лежит раскинув руки, у края дороги на мягком ковре опавшей листвы. Рядом Ветерок пожевывал подсыхающую траву – самый обычный конь. Но Микулка помнил его другим, ветреным и огнегривым.

– Иди ко мне, конячка моя… – ласково позвал паренек, не понимая, сон это был или явь.

Но Камень был в руке – гораздо тяжелее и темнее, чем до этих необычных видений.

– Микулка! – раздался за спиной девичий голос, и сразу перестало иметь значение – сон это был или нет.

Микулка вскочил на ноги и обернулся, раскинув руки. Дива бросилась к нему в объятия, окутав ароматом, который всегда струился от ее прекрасных волос.

– Дивушка… – только и мог шептать паренек.

– Мы теперь тысячу лет будем вместе, – радостно улыбнулась девушка.

– Так не бывает, – отшутился Микулка.

– Это смотря как жить.

Он помог ей сесть на коня, а сам взялся за стремя и побежал в ту сторону, куда ушел Жур.

– Что будем делать? – хмуро спросил Жур у Волка. Свинцовый осенний рассвет медленно надвигался

с востока, делая мир таким же серым и плоским.

– Ратибора спасать, – пожал плечами певец. – Только вот как? Меч-то у нас один, значит, за ним последовать мы не можем.

– Оно и не надо. Ратибора уже не спасти. – По лбу волхва пролегли глубокие складки. – Тварь не упускает случая и не мешкает, встречаясь с кем-то из витязей Стражи. Скольких мы уже потеряли? Сершхан, Витим, Мякша, Ратибор, Мара. Остался только ты.

– А Микулка?

– Он решил отправиться за женой на небо. Для него это верная гибель, потому что не сможет он отбиться от собственной трусости по другую сторону Прави. Ему и по эту сторону приходилось туго…

– Отобьется, – сам не понимая своей уверенности, возразил певец.

Словно в ответ на его слова послышался конский топот.

– Ну, что я говорил! – повеселел Волк. – Смотри! Микулка с Дивой!

На слове «смотри» Жур вздрогнул. Он тяготился собственной слепотой, но люди не замечали этого, завидуя необычным способностям.

– И то хорошо… – устало вздохнул он. – Хоть кто-то еще остался.

– Ну а тварь не выберется с того поверха Яви, куда забросил ее стрелок? – задумчиво спросил Волк.

– Без меча пройти все слои даже ей не по силам, – вздохнул Жур. – Ратибор выбрал верный путь. Жаль только, что столь дорогой ценой.

– Значит, мы победили?

Жур еще сильнее ссутулил плечи.

– Да, – коротко ответил он.

Быстро светлело. Микулка подвел коня ближе и помог Диве сойти на землю.

– А где Ратибор? – осторожно спросил он.

– В очень хорошем месте. – Волк ответил и отвернулся, чтобы рассвет не отразился в слезинке. – Пузо небось набивает. Или с девкой…

Микулка присел на корточки возле входа в пещеру, и Ветерок потянулся губами к его плечу. Рассвет набирал силу, окрасив розовым далекие облака на севере.

– Как нас мало осталось… – тихо сказал паренек. Он встал и зачем-то посмотрел в небеса.

– Зато я Камень добыл. – В его голосе не было радости.

Он равнодушно достал из-под полы прозрачный, почти круглый кристалл. Внутри плавали разноцветные капли света.

– Вот ради этого… – начал было Волк, но только махнул рукой.

Микулка нахмурился еще сильнее:

– Я был на небе и видел Стрибога. Он велел отдать Камень витязю с именем ветра, но, кроме Ратибора Теплого Ветра, я не знаю других.

– Что ж его бог защитить не смог? – зло глянул вверх Волк.

– Он сам выбрал свою судьбу, – холодно разрешил споры Жур. – Ты, Микула, оставь Камень себе. Родится у вас с Дивой молодец, назовешь его Ветром, ему и отдашь.

Микулка посмотрел на кристалл и хотел было уже уложить за пазуху, как вдруг из пещеры выскочило что-то лохматое, юркое и одним ударом сбило паренька с ног.

– Лесной человек! – выкрикнул Волк, слишком поздно махнув мечом.

– Камень… – упавшим голосом произнес Микул-ка, глядя в опустевшую ладонь.

– Тварь! – с ужасом понял Жур. – Она вселилась не в Мару!!!

Лесной человек легко вскарабкался на косогор и рванул к лесу с такой скоростью, что гнаться за ним казалось бессмысленно.

Первым пришел в себя Микулка. Он вскочил на коня и, наяривая его пятками, попробовал догнать охотника верхом. Но мелкие камни заскользили под копытами, Ветерок оскользнулся, едва не упал, с трудом выровнялся и поскакал, набирая скорость.

– Стой! – закричал Жур. – Так тварь не догнать! Она может…

Волк глазам своим не поверил, когда время ощутимо замедлилось. Падающие с деревьев листья замерли в воздухе, а ноги Ветерка двигались так медленно, будто воздух был не воздух, а патока. И только охотник бежал с прежней скоростью, выпятив грудь и широко расставив локти. В руке всеми цветами сиял Камень.

Когда Микулка отстал безнадежно, время снова пошло своим чередом. Волк бросился в пещеру, схватил лук и стрелу, выскочил и прицелился. Спина охотника вот-вот была готова скрыться в лесу.

– Ну же! – закричал Микулка. – Стреляй! Волк не успел. – ветви леса сомкнулись, спрятав охотника от его глаз. Ветерок заржал длинно и жалобно.

– Конец, – спокойно шепнул Жур.

– Хрен вам! – Волк закрыл глаза и вспомнил, чему его учил Ратибор. – Сейчас…

Он потянул тетиву и представил, как охотник бежит по лесу. Пальцы разжались. Жур с Микулкой метнулись взглядами за свистнувшей в воздухе стрелой, но она, пролетев лишь три десятка шагов, вонзилась в ближайшее дерево.

– Хотел как с Громовником? – грустно усмехнулся Микулка, слезая с седла. – Два раза такой удачи не будет.

– Ушел, – подвел итог приключениям Жур.

Здесь был день. Солнечный, ясный и очень теплый, пропитанный ароматом трав и цветов, наполненный журчанием близкого ручейка.

Ратибор, щурясь от неожиданной яркости, открыл глаза и убрал меч в ножны. Огромная голубая бабочка порхнула у самого лица и села на высокую травинку, прогнувшуюся под ее тяжестью.

Мара стояла рядом, в ее глазах читалось безмерное удивление и легкий испуг.

– Где мы? – спросила она, опуская меч.

– На другом поверхе Яви, – улыбнулся стрелок.

Длинная рубаха, торчащая из-под куртки, прикрывала девичьи ноги до середины бедер, бросая на кожу мягкую бархатистую тень. Ратибор невольно задержал взгляд там, где тени было больше всего, но девушка ничуть не смутилась.

Они стояли посередине огромной круглой поляны, залитой солнцем, а лес вокруг веял не враждебностью, а манящей прохладой.

– А где темнота, где чудовища? – опасливо огляделась Мара. – Прошлый раз все было иначе.

Ветви у кромки леса качнулись, и на поляну вышла женщина такой красоты, что Ратибор прикрыл глаза ладонью, как от очень сильного света. Она была совершенно нагая, окутанная лишь золотистыми волосами до пят и таким же золотистым сиянием, а голову ее обрамлял венок из огромных белых цветов. Она улыбнулась и ответила Маре:

– В прошлый раз все остальное было иначе, вот вы и попадали на другой поверх Яви. А здесь я хозяйка.

– Леля? – осторожно шепнул Ратибор и взял Мару за руку.

Богиня кивнула и с улыбкой смахнула со лба золотистую прядь.

– Но почему мы попали именно сюда? – Ратибо-ру так и чудился во всем этом какой-то подвох.

Он готов был драться во тьме с десятками чудищ, защищая жизнь Мары, но столь приветливое место явилось для него полнейшей неожиданностью.

– Какой ты глупый… – в самое ухо шепнула Ма-ра. – Ну кто может попасть прямо к Леле в гости?

Она улыбнулась богине, и та улыбнулась в ответ. Ратибор наморщил лоб и попробовал забрать руку у Мары, но девушка сжала пальцы и не пустила.

– Пойдем ближе, – ласково сказала она.

Ратибор сделал шаг вперед, чувствуя, как ослабели ноги. Это не было страхом, но неуверенность и неловкость охватили его, как если бы на пиру ему незаслуженно крикнули здравицу.

Мара крепче сжала ладонь, и идти стало легче – от девичьих пальцев струилось ласковое тепло и сила, равной которой Ратибор еще не встречал. Они подошли к богине и встали перед ней.

– Значит, и он меня любит? – спросила у Лели Мара.

– Если бы не любил, не стал бы ради тебя между жизнью и смертью.

У стрелка щеки залились жаром, с которым он не мог совладать. Он почувствовал себя странно, какое-то забытое ощущение подкралось к глазам и защекотало ноздри.

– Это правда? – спросила Мара, обращаясь к нему. – Ты меня любишь?

– Правда… – ответил стрелок и понял, что это слезы подкрались к глазам. – Я полюбил тебя в ту ночь, на болоте…

– Почему же не говорил?

– Не знал, что ты можешь ответить-…

– Вот глупый… Неужели ты сразу не понял? Слезы выплеснулись, но стыда от них не было —

лишь облегчение и нарастающее с каждым мигом ощущение счастья.

Леля вытянула руку вперед, и в ней появилось яблоко – маленькое и даже на вид кислое. Она легко разломила его на две равные половинки.

– Люди в свадьбу разламывают сладкое яблоко, – с легким укором сказала она. – Но я завещала разламывать кислое. Ведь если двое не убоятся вкусить кислого от одного и того же плода, то сладкое они и сами смогут себе устроить.

Она протянула половинки Ратибору и Маре, каждый откусил по разу и бросил остатки через левое плечо. О г кислой оскомины на зубах слезы проступили еще сильнее.

– Поклянись, что любишь ее. – Леля посмотрела в глаза Ратибору.

– Клянусь, что люблю ее больше жизни, что отдам ей и детям все до последнего!

Это были обычные свадебные слова, но Ратибору их показалось мало. Он повернулся к Маре, обнял и прижал к себе.

– Ты будешь единственной, кого я люблю, – шепнул он, глядя в ее глаза, полные счастливых слез. – И единственной, кому я отдам свои ласки. Ни одна из женщин не сравнится с тобой, так зачем мне другие?

Леля подняла руки, и солнечный свет раздробился на тысячи золотых лепестков, закружившихся вокруг Ратибора и Мары. Стрелок никак не мог решиться коснуться губами губ Мары, и она сделала это первой, прижалась к нему всем телом и обвила его ноги своими.

– Любите друг друга, – с улыбкой сказала Леля и вежливо растаяла в воздухе.

Но великая сила жизни уже соединила Ратибора и Мару в единое целое – та сила, которая росточком пробивает каменную плиту мостовой, та сила, которая продолжает род и через многие тысячи лет. Жаркий вихрь страсти охватил их обоих и, казалось, оторвал от земли, ласки рук и ласки губ окутали их сплошным покровом, прочно отгородив от всего мира. И лес, словно верная стража, стал заставой вокруг, и трава оказалась ковром под телами, и небо – самой надежной крышей.

Утомившись от ласк, Ратибор раскинул руки в высокой траве, рядом счастливо улыбалась Мара, сощурившись на солнце. По небу плыли легкие облачка, которые вдруг неправдоподобно быстро начали превращаться в тучи – серые и грозные.

Ратибор сел и надел рубаху.

– Странно как… – сказал он. – Посмотри. Мара открыла глаза.

– Это знак, – уверенно сказала она. – Похоже, с твоими друзьями беда.

– Какие они друзья, если на тебя руку поднять хотели?

– Не горячись. – Девушка оделась, нашла в траве Ратиборовы портки и бросила ему. – Они не знали, что делали. Ошибиться может всякий.

– Тут хорошее место. – Стрелок нехотя оделся и натянул сапоги. – Может, сюда уже и не попадем никогда.

– Наш дом на земле, – коротко ответила Мара и, подняв свой меч, коснулась навершием Ратиборовой рукояти.

Стрела, вонзившись в дерево, еще не перестала дрожать, когда прямо у пещеры колыхнулся воздух и выпустил Ратибора с Марой.

– Что за стрельба? – Ратибор поднял брови, глядя на гудящий лук в руках Волка.

– Тварь… – сокрушенно качнул головой певец. Стрелок больше ни о чем не стал спрашивать – скрылся в пещере и через мгновение выскочил, держа одну стрелу в зубах, другую в руке.

– Лук! – Он протянул ладонь и крепко ухватил еще поющее дерево.

Его цепкий взгляд заметил, какие ветви качались сильнее других – место, куда сломя голову бросился лесной охотник. Все замерли, боясь шевельнуться, а Ратибор наложил стрелу и медленно потянул на себя тетиву. Сделалось так тихо, что слышно было, как поскрипывают напряженные волокна лука.

Дива закусила губу, а Микулка прикрыл ладонью морду коня, чтобы не фыркнул. Волк очертил над головой круг указательным пальцем.

Ратибор не стал закрывать глаза. Он не верил, что цель можно нащупать какой-то неведомой колдовской силой, он старался представить, как бы сам побежал через лес, пытался по едва заметным приметам определить это на глаз.

А рука тянула тетиву до треска.

И тут стрелок понял, что не знает, куда стрелять, что все, чему он пытался выучить Волка, – пустая болтовня и никчемная трата сил. Не может быть умения зрить через непрозрачное, нет силы видеть без глаз…

Но в следующий миг он вспомнил про Жура. Ведь видит, леший его понеси! Так чем же он, Ратибор, хуже?

А Микулка стоял и шептал еле слышно: «Дай ему неведомый взгляд, дай ему неведомый взгляд…» Сам не зная, к кому обращаясь. Паренек вспомнил, как разглядел звездочки во лбу у всех – такие же, какие видел Жур. И у Ратибора такая была, только тусклая… Почему же он не может ею смотреть?

Ратибор так пристально вглядывался в темную стену леса, что ему вдруг показалось, будто заросли стали приближаться, все быстрей и быстрей, как будто это сам Ратибор летел навстречу трепещущим листьям. Он хотел было помотать головой и отогнать наваждение, но понял – не надо.

Его странный взор вломился в лес и полетел по следу, отыскивая ветви, еще дрожащие от недавнего касания с телом. След был извилист – охотник путал следы. Но, проникая взглядом в чащу все глубже и глубже, Ратибор разглядел спину, затянутую старой медвежьей шкурой.

«Сто шагов», – прикинул стрелок и разжал пальцы.

Он никогда не думал, что стрела так долго летит до Цели. Ждать было больше нельзя, Ратибор наложил вторую стрелу и выстрелил, чуть отклонив наконечник влево.

От напряжения у стрелка заломило под черепом и странный взгляд иссяк, как иссякает шипящая на жаровне вода.

– Ну? – Волк ухватил Ратибора за руку.

– Ну? – Микулка вопросительно повернулся к Журу.

– Не знаю… – Стрелок отложил лук и присел на корточки, растирая ладонями лоб.

– Это уже прошлое, а в прошлое я зрить не могу, – пожал плечами слепой волхв.

Мара подняла меч и первая бросилась в лес.

– Не пускайте ее одну! – выкрикнул Жур. – Поодиночке тварь может убить любого!

Ратибор побежал вслед за девушкой, а за ним с места сорвались Микулка с Дивой и Волк. Жур остался стоять в одиночестве, только Ветерок рядом пытался отыскать травинку среди камней.

Через сто шагов Мара заметила стрелу, торчавшую из ветки дуба, с которой почти облетели листья.

– Это вторая, – глянув на перо, определил Ратибор. Пробежали еще шагов двадцать, и Дива отстала – ей в платье было трудно бежать. Микулка подхватил ее на руки, но без прежней могучей силы он уже не мог бегать так быстро с человеком на руках. Другой стрелы нигде не было видно.

– Это лист трепещется или рыжее перо? – показала вперед Мара.

– Перо… – грустно вздохнул Ратибор.

Все замолчали – боевой задор внезапно сменился тягостным унынием поражения. Стрела торчала из толстого дуба, войдя в кору даже не на весь наконечник.

– Не расстраивайся, – попробовал успокоить Ратибора Волк. – Это же не по шестам стрелять. В движущуюся цель труднее небось.

Микулка опустил Диву на землю, усыпанную алыми листьями, восходящее солнце высветило небо до мягкой рассветной голубизны.

Мара упрямо сжала губы и внимательно осмотрела стрелу.

– Древко в крови! – радостно обернулась она. – Ты попал! Попал! Я так и знала!

– Где его могло зацепить? – воспрял духом Микулка, пытаясь разглядеть следы.

Волк принюхался.

– Кровью оттуда пахнет! – В его глазах разгорелся яростный огонек победы.

Все сорвались с места и побежали, куда указал певец.

Лесной охотник лежал в неглубокой ложбине между корнями огромного дерева. Стрела зацепила его шею одним коротким касанием, но острый наконечник рассек яремную жилу, из которой очень быстро вышибло напором всю кровь.

– Хвала богам! – воскликнул Микулка.

– Хвала богам! – хором закричали все, и лишь Ратибор устало присел на толстое корневище.

Вдруг какой-то туманный комок небольшим мешочком свалился с ветки – студенистая бобышка с дюжиной длинных прозрачных щупалец. Она упала на листья и начала корчиться, будто от жара, щупальца поднимались и опадали, корчились в судорогах, пока не замерли и не потемнели.

– Что за гадость? – поморщилась Дива.

– Мало ли что водится в этом лесу? – пожал плечами Волк и первым пошел к пещере.

– Я Камень добыл! – похвастался перед Ратибо-ром Микулка.

– Тоже, – улыбнулся стрелок и пошел рядом с ним, нежно взяв за руку Мару. – Я тоже не внакла-

де, сам видишь. Да и ты добыл сокровище не менее важное.

Дива прижалась к Микулке, скромно опустив взгляд.

Микулка достал Камень и протянул Ратибору.

– В нем теперь сила Стрибога, – пояснил он. – Бог всех ветров велел отдать его витязю, носящему имя ветра. Кроме тебя, я никого не припомню.

– И что я с ним должен делать? – Стрелок* взял Камень и поглядел сквозь него на небо.

– Не знаю. Главное, чтоб в худые руки он больше не попадал. Стрибог сказал, что у тебя судьба особая, проходит вперед через тысячи лет, может, с потомством, может, еще как…

– Богам виднее. – Ратибор пожал плечами и сунул Камень за пазуху. – Надо еще для Жура будет меч отковать.

Он взял Мару за руку, и они все вместе вышли на залитую розовым светом поляну.

– У нас будет витязь, – шепнула девушка ему прямо в ухо.

– Так скоро ты знать не можешь, – улыбнулся стрелок.

– А я и не знаю, просто хочу! – пожала плечами она. – Но если витязь, как назовем?

– Фрол. Как отца моего звали.

– Он что, ромей?

– Долгая история. Потом расскажу. А если девица народится?

– Хочу назвать Ледой, как мою тетку.

– Вот и решили, – рассмеялся Ратибор.

Они спустились к пещере, где Волк стоял рядом с Журом. Они о чем-то шептались, но слышно не было. Ратибор прочел по губам Волка лишь одну фразу: «Как он так мог?» – и понял, что его выстрел навел певца на глубокие размышления.

Самому тоже было над чем поразмыслить, но стрелок слишком устал, чтобы делать это немедленно.

– Пойду поймаю коней, – сказал Микулка. – А то разбежались от страха. Девиц посадим верхом и Жура. Сами подержимся за стремена, не впервой.

Ратибор согласно кивнул, почувствовав, что друзья не сговариваясь передали ему старшинство.

– В лесу остались мечи, которые тварь отковала, – напомнил ему Жур. – Надо их забрать и перековать во что-нибудь годное. А то отыщет кто-нибудь, и будет нам снова дел по горло.

– Заберем, – кивнул стрелок.

Он подумал, что было бы здорово выспаться, потом поесть хорошо и вновь завалиться спать. С Ма-рой. Девушка улыбнулась, словно уловив его мысли, и прижалась щекой к его плечу.

Взошедшее солнце позолотило верхушки деревьев.

Волк подошел к Ратибору и спросил, стараясь не смотреть прямо в глаза:

– Научишь меня так стрелять?

– А я тебя мало чему учил? – Стрелок коротко пожал плечами. – Просил выучиться по губам читать? Не стал. Лень. Загораешься и бросаешь. Кто тебе мешал учиться стрелять? Мне лук тебе дать не жалко.

– Ну… То другое, – отмахнулся певец. – Время только зря тратить. Но тут я видел… Ты знаешь, как у тебя это вышло.

– Ты бы за этим лучше к Журу пошел, – поддержала мужа Мара.

– Точно, – кивнул Ратибор. – Может, он тебя заставит учиться. Я уже утомился сверх всякой меры.

Он задумался и спросил у Мары:

– Поедем в Царьград?

У нее даже глаза загорелись.

– А можно? – еще не веря, спросила она.

– Даже нужно. Есть там один дом… Отец мой там родился и я. Хотелось бы, чтоб и маленький Фрол тоже родился не под открытым небом.

– У тебя дом в Царьграде? – опешил Волк.

– Ну… Не совсем у меня. Времени много прошло. Но купить его будет можно, если усилия приложить.

Мара обняла стрелка крепче и представила высокие белые стены Царьграда.

– А я? – с упреком спросил певец.

– Ты уже сам не маленький, – усмехнулся Ратибор. – Жур дурному не научит, а ума наберешься. Ведь Стража – это не когда все в кучу собьются, а когда у всех одна цель.

Микулка с Дивой привели коней.

– Я с женой в Таврику поеду, – сказал паренек. – А то жаль, пропадает хороший домик у моря. Да и Дивушка моя из тех краев.

– А если вдруг что случится? – совсем расстроился Волк.

– Соберемся, – ответил ему Ратибор. – Как?

– Не знаю, – честно признался стрелок. – Но в Камне, кажется, сила ветра?

Микулка кивнул.

– Тогда знаю, – улыбнулся Ратибор и помог Маре удобнее сесть в седло.

– Как? – не понял певец.

– Ветер нас всех соберет, – ответил стрелок и ухватился за стремя.

Продолжение истории про отряд бойцов против сил Тьмы читайте в романе «Флейта и ветер».