Логово тьмы. Цикл ВОИН

Глава 15

Солнце почти село, когда Микулка и Жур выехали из деревни. Над их головами медленно плыли темнеющие тучи, и лишь на западе их надрезало раскаленным клинком заката.

– Следов почти не видать, – наклонился в седле паренек. – Очень уж тут дорога утоптанная. И темнеет быстро.

– Здесь следы ни к чему, и без того ясно, куда может двинуться тварь, – спокойно ответил волхв.

– Куда? – выпрямился Микулка.

– Отсюда вообще дорог мало. Либо на Новгород, либо на Чернигов. Но в Новгороде ей делать нечего, да и дороги уже размывать начинает. Если бы я решил извести витязей Стражи, я бы направился в Киев. А до стольного града, сам знаешь, дорога только одна – от Чернигова через лес.

Микулка поежился:

– Я бы лучше заплатил корабельщикам денег, чтоб пройти по реке. Не люблю я эту дорогу.

– Ну, ее вообще мало кто любит. Но тварь наверняка пойдет там, она ведь не человек, ей бояться нечего.

– Встретили бы в Киеве… – недовольно вздохнул парень.

– Там столько народу, что искать будет сложно, да и поздно может оказаться. Для нас вообще самый верный путь – догнать ее между Киевом и Черниговом.

– Значит, ехать без остановки.

– Да. – Жур устроился в седле поудобнее. – Я лишь боюсь, как бы твои друзья не двинулись нам навстречу. Предупредить мы их не можем, а они нестанут подозревать вкаждом встречном смертельную угрозу. Если они примут тварь за человека, то она перебьет их без всякого труда.

– А мечи не подскажут?

– Не знаю. – Жур скупо пожал плечами. – В них ведь души обычных людей…

Микулка задумался и нетерпеливо поерзал в седле. Хотелось сделать что-то сразу, немедленно, да вот только что? Он впервые почувствовал предел своих возможностей, и это оказалось страшнее, чем самая лютая битва. Жур, в отличие от него, ехал спокойно, даже расслабленно, будто судьба друзей его вовсе не волновала. Но дело было не в этом – просто предел возможностей он почувствовал очень давно и знал, что выше головы прыгнуть все равно не получится.

– Не ерзай, – сказал он пареньку. – Когда придет время драться, тогда и будем драться. А сейчас лучше силы экономь.

– Не могу, – ответил Микулка зло. – Давай поедем быстрее.

– Коней загоним, а нам их сила и скорость еще пригодятся.

– Погоди! – Парень никак не хотел успокоиться. – Ты же волхв! В будущее зришь… Неужто нет способа предупредить их отсюда? Вон у аримаспов был колдун, который мог человека за один миг на сотню верст перебросить.

– Я так не могу. – Жур спокойно пожал плечами. – Это другая волшба. Но если с ними случится беда, я вмешаться смогу.

– Отсюда? – недоверчиво покосился Микулка.

– Откуда угодно. Но если при этом они будут в густом лесу, мне будет гораздо труднее.

– Там везде лес.

– Не везде, – спокойно ответил Жур.

– Но раз так, может, ты убил бы эту тварь прямо сейчас?

– У меня на нее нет настроя Не чувствую я ее. А вот на друзей твоих настрой есть. Так что пока ты шумишь и мечешься мыслями, я еду и слушаю. Есл, уловлю их чувство опасности, смогу помочь.

– А если они не почуют опасность? Жур плотнее сжал губы.

– Не мешай мне слушать, – коротко сказал он и умолк.

С туч сорвались холодные капли дождя.

Почти непроглядная тьма дремучего леса сначала незаметно сделалась чуть жиже, а затем в ней появился сначала желтоватый, а потом алый оттенок.

– Странно… – огляделась Мара. – Ночь, а стало как будто светлее.

– С чего ты взяла, что ночь? – не оглядываясь, спросил Ратибор.

– Темно…

– Сейчас только солнце садится, – усмехнулся стрелок. – Алый свет пробивается через редеющую густоту листьев. Начинается Большая плешь. Скоро увидим звезды.

Волк молча покачивался в седле на три конских корпуса сзади. После полученной от Мары оплеухи он заметно притих, а веселость из него будто выбило.

Листья редели быстрее, чем садилось солнце, и вскоре на невероятной высоте кроны деревьев разомкнулись, показав остывающее небо. Возле лиц закружилась мошкара.

– С полуночи движутся тучи, – принюхался Ратибор.

– С чего ты взял? – удивилась девушка.

– Мошек к земле прибивает.

Стало заметно теплее, от толстого слоя листвы под копытами поднимались подпревшая духота и чуть заметный белесый пар. Комариный звон сделался громче, кони зафыркали, почуяв воду.

– А почему здесь лес не такой густой и высокий?

– Он просто не такой древний. Тот, по которому мы ехали, вырос на болотах, сразу после потопа, а на месте плеши еще долго была река. Потом она сошла, остались только болотца недалеко от дороги, но лес тут начал расти намного позже.

– Неужели кто-то помнит те времена?

– Передают от колена к колену. – Ратибор коротко пожал плечами. – Хотя кое-кто помнит. Яга, например. Перволюди.

– Много их?

– Я знаю двоих. Но это только те, кто живет близко к дороге. Может, в чаще их целые поселения, никто не знает.

– Кто же второй?

– Ну, мимо этого мы точно незаметно не проедем.

– Хуже Яги? – насторожилась девушка.

– Кому как. – Ратибор улыбнулся, видно вспомнив что-то забавное. – Простому путнику без разницы, но нам с ним будет сговориться куда проще, чем с Ягой.

Мара поравняла коня с конем Ратибора и чуть наклонила голову, спрятав лицо за золотым водопадом волос.

– Тебе себя винить не в чем, – спокойно сказал стрелок. – Я все понимаю.

– Ничего ты не понимаешь, – печально сказала Мара.

– Может, не в тонкостях. – Ратибор коротко пожал плечами. – Но о старухиной волшбе наслышан да и на своей шкуре изведал. Так что зря не кручинься…

– Зачем она так? – По щеке Мары пробежала слеза. – Это хуже, чем силой. Зачем она его лицо от меня скрыла за другим? И Волка жалко. Может, он чего подумал…

– Он поймет. А у бабки о добре и зле свое собственное понимание. Оно вообще меняется с возрастом, а она очень уж старая. Говорят, живет здесь с потопа, но я от волхвов слыхивал, что она вообще допотопная. Родилась до потопа, ледник пережила, а избу на пни ставит по привычке, чтоб не заливало водой.

– Все равно. – Мара грустно склонила голову. – Ведь и она когда-то была в девицах. Сейчас или до потопа, какая разница? Неужто не понимает, каково это – нелюбимого мужа к себе допустить? Если бы все так закончилось, я бы точноголовой в омут…

– Это ты брось. – Стрелок наконец осмелился поймать ее взгляд. – Да и если бы все так закончилось, никуда бы ты от нее не делась. Ей ведь не ты нужна была, а ребенок. Родилась бы девка, взяла б в обучение, а мальчиков она ест.

– Что, правда? – поежилась Мара.

– Точно. Таким образом жизнь себе продлевает. Так что от любого дитяти для нее есть прок, а выдается такое редко.

– Как ее только земля носит… – Девушка очертила над головой круг, призывая Рода в защиту.

Волк ехал поодаль, все слышал, конечно, но близко не подъезжал.

– Напрасно я его ударила… – вздохнула Мара. – Можно было бы и словами.

– Иногда лучше так, – ободрил ее стрелок. – Быстрее доходит и меньше обид.

– Хватит вам там шептаться! – буркнул Волк. – Опять про меня? Неужто поговорить больше не о чем?

Ратибор улыбнулся и придержал коня.

– А ты заканчивай дуться, – ответил он. – Вроде не красна девица.

– Шел бы ты к лешему, Ратиборушко. Без тебя тошно.

– Не тошно, а стыдно, – уточнил стрелок. – Извинись перед Марой, самому легче станет.

– Не за что мне извиняться. Волшба это все была. А она еще по уху…

Ратибор пожал плечами и пустил коня рысью, догоняя Мару.

– Эй, погодите! – окликнул их Волк.

Мара первой остановила коня. Волк подъехал к ней и сказал очень тихо:

– Прости… Знал, что делаю худо, но перед твоей красой не смог устоять. Бабка мне сказала, что узнаю только правду, и словом и делом. Она колдунья, я думал, она действительно может…

– Дурак, – скривился Ратибор и медленно поехал дальше.

– Почему же дурак? – с обидой в голосе выкрикнул певец. – На правду каждый имеет право.

– Для правды волшба не нужна, – вместо стрелка ответила Мара и тоже поскакала вперед.

Волк понуро опустил голову. Его конь не стал ждать удара пятками, сам поплелся следом за остальными.

Неба над головой становилось все больше, а если приглядеться, можно было заметить, как выше самых высоких ветвей кружат едва видимые в угасающей синеве точки. Это птицы устраивались на ночлег. Для них мир кончался там, в вышине, и многие из них никогда не опускались в лиственную пену глуб же чем на пару десятков шагов. Только совы могли летать на половине расстояния от крон до земли, выискивая ползающих по ветвям мышей и скачущих белок. Еще ниже птицам вообще не было места – это был мир когтей и клыков, юркости, силы и скорости. Мара всем телом ощутила, что едет между стенами совершенно другого, невероятно чуждого мира, где не ступала людская нога и где человеку вовсе не было места.

– А вообще кто-нибудь далеко заходил в этот лес? – спросила она.

– Некоторые охотники на пару верст забирались. Но там уже все другое и людские умения ничему помочь не могут. Хотя люди там тоже живут. Только другие.

– Допотопные?

– Нет. Ты слышала про племя бежичей? Вот они, наоборот, только в самом дремучем лесу и живут. Кого из них выводили силой, те сразу слепли даже от лунного света, а нюх у них такой, что за двадцать шагов отличают оленину от медвежатины. А стреляют…

– Как же они стреляют в непроницаемом мраке? Ратибор даже спиной почуял, как притих и напрягся Волк.

– А кто их знает… – спрятав усмешку, ответил стрелок. – Чутье есть какое-то. Может, на запах, может, на слух, а может, что-то гораздо мудренее. Жур ведь наш тоже стрелять молодец, хотя глаз у него вообще не осталось. Если с малолетства жить в темноте, если родители и деды в темноте жили, если все предки до двенадцатого колена…

– Значит, простой человек так не может. – Волк все-таки вставил слово.

– Невозможного вообще ничего нет. – Ратибор даже не обернулся, чтобы ответить. – Все зависит лишь от того времени, которое ты готов потратить на обучение. У бежичей это время – вся жизнь. Вот тебе и разница.

– Так зачем тогда учиться? – Певец безразлично пожал плечами. – Лучше них все равно не получится.

– А лучше них и не надо. Можно выучиться так, чтоб нравилось самому, или так, чтоб быть лучше хотя бы кого-нибудь, или чтоб стать лучше кого-то конкретного…

– Иди ты к Ящеру, – отмахнулся Волк и замолчал.

Мара вновь поглядела вверх. Редкие хвосты перистых облаков полыхали красным, огромные листья срывались так высоко, что их поначалу не было видно, затем они падали почти отвесно, превращаясь сначала в неясное мельтешение, потом в точки и лишь совсем над головой в листья. Глядя ввысь, казалось, будто это не они падают, а наоборот – летишь к небесам через танцующий желтый снег.

– За ночь проедем плешь, – сказал Ратибор. – Точнее, почти проедем. А под конец можно устроить привал и выспаться. Так будет гораздо спокойнее. Отоспимся и ночью снова поедем. Разницы нет, все равно впотьмах двигаться.

Перепуганный конь брел по лесной дороге, фыркая, дергаясь и спотыкаясь едва не на каждом шагу. Тварь, сидящая в теле Чубика, злилась, но поделать ничего не могла – навыки обращения с этими тупыми четвероногими скотами были у нее весьма скромные. Из разума Чубика вытянуть не удалось вообще ничего, а бывший староста, тело которого пришлось бросить в кузне, был слишком труслив для подобных умений. Ездил кое-как, очень редко, а коней боялся не меньше, чем дворовых собак.

Вообще с телом не повезло с самого начала. Единственное пригодное, подвернувшееся при выходе из Нави, оказалось телом слабака и труса. Но тут уж поделать ничего было нельзя, если бы староста не был трусом, если бы в момент смертельной опасности не перепугался бы до ступора, вселиться в него не получилось бы. А так хоть что-то.

Правда, и это тело с первых же мгновений пришлось защищать от посягательств Витима, который явно тронулся умом в поисках темного меча. Но это было несложно. Уж драться и убивать тварь умела всегда, чуть ли не с рождения, такая порода. Другие и не становятся витязями Алмазной Сотни воинства Нави.

Вообще-то вселяться лучше было бы прямо в Витима, но слух о его сумасшествии, ходивший в Алмазной Сотне, оказался сильно преувеличенным. Фанатик и сумасшедший – это все же разные вещи. Но как он удивился, когда неожиданно и скоро получил мечом в живот от старосты, который и меч-то в руках держать не умел! Где ему было понять, что умеющий останавливать время может разить с невероятной для человека скоростью, и поэтому многолетние упражнения теряют всяческий смысл.

Тащить с собой оба колдовских меча тварь не стала. Темный меч имел для нее гораздо большую ценность, а второй, отобранный у Витима, надо было попросту уничтожить, как и все колдовские мечи, которые встретятся на пути. Кузни поблизости не было, так что пришлось закапывать. Клинок бы обязательно соржавел в труху за десяток лет, но надо же было проезжей девке заметить место, где он закопан! Теперь душа Витима, оставшаяся в булате, была единственным свидетелем проникновения через Границу. Но даже это не могло потревожить холодный рассудок твари.

Тварь прекрасно знала, что удачи всегда живут рядом с неудобствами, а неудачи с удобствами. Она вообще все знала про случайности, как стрелок знает о луке, а рыбак о снастях. И если удалось совершить выход из Нави так точно, попав сразу на двух витязей Стражи, то с некоторыми неудобствами смириться придется.

Конь снова споткнулся и испуганно попятился в сторону, храпя и мотая мордой. Видимо, чуял нечеловеческое в седоке, да к тому же боялся темного леса и светящихся глаз по краям дороги. Страх был непонятен твари, ее естество не ведало нужды кого-то бояться, но она знала об этом свойстве дышащих существ Яви.

После того как пришлось убить четырех волков, осмелившихся напасть из чащобы, тварь никак не могла успокоить коня – тот бился, вставал на дыбы и шарахался боком, причиняя массу неудобств. Пришлось до треска натянуть поводья – судя по всему, это должно было успокоить скотину. Конь остановился как вкопанный, трясясь всем телом и дико вращая глазами.

– Но! – сказала тварь голосом Чубика. – Но, скотина проклятая!

Лучше было бы пойти пешком, но неизвестно было, сколько пешей ходьбы выдержит тело Чубика, да еще с такой поклажей на спине. Если же оно начнет умирать, придется из него выбираться и висеть на ветвях дерева, пока не проедет кто-нибудь подходящий. Но на этой дороге подходящего можно прождать и сто лет, и двести. Это должен быть либо мертвецки пьяный, либо сумасшедший, либо испуганный до смерти. Ну, напугать, пожалуй, можно кого угодно, если позвать на помощь витязя Нави, которого люди прозвали Трусостью, но для этого придется уходить обратно в Навь. А это невозможно, когда рядом нет отражающей водяной глади. Было бы озерцо, или омут, или болотце на худой конец, но этот лес хоть и сырой, но так завален опавшими листьями, что до воды добраться не просто. Хорошо еще, поблизости нет людей… В таком пустынном месте и за сто лет ничего не случится, это не город, где тварь вне тела умерла бы почти сразу, убитая мыслями сотен людей.

Был еще один способ пробраться в другое тело – найти спаривающихся людей. Но где их взять в дремучем лесу? Да и входить придется в девку, поскольку именно ее разум в такие моменты открыт настежь. Девичье тело не самое удобное, им можно пользоваться лишь в крайнем случае. Хотя от тела Чубика тоже проку было немного. Хоть и здоровяк, но мозги чистые, как вылизанный рекой песок, а сейчас для твари нужнее людские умения и привычки, чисто человеческий разум и хитрость, а не сила и вес. Так что лучше уж девка, а не этот тюфяк, юдный лишь топать ногами.

Чубик был плох еще и тем, что изголодался за несколько дней. Деревенский дурачок редко живет сыто, а этот еще шлялся по лесу почти седмицу, пока голод не пригнал обратно в деревню. Вот только поесть дурачок так и не успел – тварь влезла к нему в голову раньше, а без еды человеческие тела живут мало. Тварь знала, что в пищу лучше всего подойдет мясо – его нужно меньше, чем травы, а хватает надолго.

Но охотиться было нечем и некогда. Конечно, еще был конь, но хотя мяса в нем было много, даже безопасную для жизни животного часть съесть не удастся. Дышащие твари Яви очень болезненно реагируют на нарушение целостности тела – конь испугается, и никакими силами удержать его не получится. А пешком идти долго и вредно для тела.

Поэтому оставался только один способ – скормить дурачку часть его самого. Уж^он точно не будет пугаться и убегать. Только надо выбрать такой кусок, отсутствие которого не принесет телу больших неудобств. Например, левую руку. В драке она почти бесполезна, а мяса в ней вполне достаточно, чтобы добраться до крупного города. А там можно будет легко сменить тело на более подходящее.

Чубик остановил коня и неуклюже слез на землю. К седлу были приторочены два свертка с тремя десятками мечей, которые удалось сковать за недолгое время обладания кузней. Но этого мало. Надо сделать еще полсотни и рассовать в нужные руки, тогда и в Яви будет свое темное воинство. Управлять людьми станет гораздо удобнее, а то каждый раз переходить Границу слишком хлопотно, эти силы лучше потратить на дела поважнее. А вот Камень прятать в поклажу Чубик не стал – слишком ценен. Очень уж трудно достался. Даже выведать, где он находится, оказалось труднее, чем думалось. Пока сумасшедший Витим был жив, он всеми силами сопротивлялся, обжигая щупальца твари неугомонными мыслями. Лишь когда умер, удалось просунуться в мозг и вытянуть память из остывающего тела.

После этого осталась работа полегче – пройти через городище аримаспов, заставить выживших вычерпать все дерьмо, а потом добить их и забрать Камень.

Чубик не стал распаковывать поклажу, чтобы достать один из мечей. Все равно их остроты недостаточно для аккуратной нарезки мяса, а вот нож убитого Мякши прекрасно для этого подойдет. Он достал из ножен широкое лезвие с костяной рукоятью и присел у края дороги. Пальцы, запинаясь и путаясь, размотали моток тонкой бечевки. Чубик обвязал ею левую руку выше локтя и накрепко затянул узел. Затем срезал рукав рубахи, стянул и положил рядом.

Охваченная тугой веревкой рука быстро распухала, вены вздулись и неровно пульсировали. Чубик проверил остроту лезвия и полоснул по руке, надрезав сверху и снизу самую крупную мышцу. Такого кусочка должно хватить. Он отделил мясо от кости, повертел еще трепещущую плоть у лица, принюхался. Сама мысль о поглощении вещественной субстанции вызывала невольное отвращение, он не мог понять, как эти дышащие существа едят и пьют каждый день. Только за одно это хотелось их всех уничтожить. Но начать надо именно с витязей» Стражи.

Хотя начал хорошо, сказать нечего – три обладателя колдовских мечей были уничтожены достаточно быстро. Только трое постоянно ускользают… Не помог ни жряк, ни даже Раздира. Но это лишь вопрос времени. В столицу они теперь не сунутся, неприязнь к ним надолго и прочно вбита Владимиру в голову, значит, сейчас они едут по этой же дороге навстречу собственной гибели.

Чубик откусил от куска мяса, прожевал, проглотил. Кровь толчками вытекала из раны, и это было плохо. Тварь доела кусок и принялась перевязывать руку обрывками рубахи. Когда кровь перестала истекать ручьем, Чубик взобрался в седло и подогнал коня.

Вскоре рука совсем распухла и онемела, Чубик хотел отрубить ее, чтобы не болталась, но передумал. Мясо на теле сохранится лучше, чем в отсеченном виде, и остатками руки можно будет поживиться еще пару раз.

Небо над головой, пусть даже и ночное, было намного приятнее непроглядной тьмы. К тому же светила почти полная луна, отбрасывая тени, высвечивая камни и веточки, добавляя миру объем, по которому глаза так сильно соскучились за время поездки через дремучий лес.

Мара задумчиво покачивалась в седле, то и дело поглаживая рукоять меча, торчавшую сбоку. Ратибор уже несколько раз озирался на девушку, но она словно не замечала этого, утратив всякий интерес к происходящему вокруг. Иногда она поглядывала на луну, иногда оглядывалась, но понять ход ее мыслей стрелок не мог, и это его здорово беспокоило.

Кони шли ровно, усталости не выказывали, и Ратибор собирался таким неспешным шагом ехать всю ночь, а утром остановиться и сделать привал, прежде чем проехать Разбойничью дубраву. И только оставив ее позади, можно было подложить седло под голову и хорошо отоспаться.

Мара подняла взгляд от дороги и неожиданно спросила:

– А ваш слепой волхв не может заглядывать за Границу между Навью и Явью?

– Что?! – разом переспросили Волк с Ратибором. Никто из них не ожидал от девки таких познаний в устройстве мироздания.

– Ну… Я слышала… – скромно пояснила она. – Вроде бы по другую сторону Яви живут ужасные чудища и некоторые из них могут нападать на людей, оставаясь невидимыми. Но есть люди, особенно сумасшедшие и слепые, которые умеют чувствовать их загодя.

– И с чего тебя посетили такие странные мысли? – подозрительно прищурился Ратибор.

– Просто вспомнилось, – пожала она плечами. – Умеет он так глядеть или нет?

– Вроде умеет, – осторожно ответил Волк. – Но тебе что за прок?

– А вдруг одна из тварей на нас нападет? Ратибор разочарованно махнул рукой и постучал пальцем по лбу.

– Это у нее от темного леса, – фыркнул он.

– Бывает, – согласился певец.

Явная девичья глупость как-то даже взбодрила обоих – они повеселели, поравнялись и поехали рядом, словно и не злились никогда друг на друга. Мару пропустили вперед, чтобы видеть на всякий случай.

Девушка еле скрыла усмешку, покосившись на них. Это хорошо, пусть мирятся, а то любой раздор в походе – плохая штука. Еще хуже, когда раздор из-за девки, но Мара уже поняла, как таких ссор избежать. Не следует выказывать предпочтения одному из двоих, или уж если выказывать, то предпочтение должно быть явным и неоспоримым. Девушка задумалась, какой из путей лучше выбрать. Выказать явное предпочтение казалось более честным и верным, но следом за этим… Зачинать ребенка надо дома, а не в дремучем лесу, в сытости это надо делать, а не в походе. Но судя по этим витязям, поход у них длится столько же, сколько и жизнь. Как с этим быть, Мара еще не знала, поэтому и стереглась показывать чувства в открытую. Вот когда ей самой станет ясно…

Ночь медленно поворачивала небо над головой, время шло, размеренное шагом коней.

– Подними факел повыше, – попросил Жура Ми-кул ка.

Волхв, сидя в седле, вытянул руку, и дымное желтое пламя высветило на дороге большое пятно. Паренек присел на корточки, не выпуская из руки повод, и внимательно пригляделся.

– Если не будем мешкать, через десяток верст сможем нагнать, – уверенно сказал он. – Конь под ним идет худо, мечется и бьется. И нагружен тяжело, устает.

Он вскочил в седло и тронул коня пятками.

– Гаси факел.

Жур несколько раз взмахнул рукой, сбивая пламя, и уложил еще дымящийся факел поперек седла.

– Через два десяткаверст начнется Большая плешь, а чуть дальше Разбойничья дубрава, – предупредил он.

– Знаю, – буркнул Микулка.

– Ратибор и Волк едут нам навстречу, – спокойно сообщил волхв.

– Вот Ящер! – Микулка в сердцах шлепнул ладонью по луке седла. – Ну все не так, как хотелось бы!

– Это бывает.

– Далеко они?

– Я не знаю, но избу Яги они точно проехали. Кроме старухи, их никто не мог напугать так, чтобы я почуял. Это было почти на закате, вскорости после нашего отъезда.

– Почему же ты сразу не сказал?

– Не был уверен. К тому же нет разницы… Предупредить об опасности я их все равно не смогу.

– Надо спешить, – сказал парень и начал разгонять коня сначала в рысь, а затем и в галоп.

Жур не отставал, только лицо его во тьме стало еще суровее.

Так они и скакали – с галопа переходили на рысь, давая коням отдохнуть, потом снова в галоп, пока лошади не вымотались окончательно.

– Хватит! – Жур первым придержал коня. – Если загоним лошадей, вообще никуда не успеем.

Микулка нехотя натянул повод, и они пустили коней шагом. Еще через версту, когда лошади немного остыли от скачки, Микулка принялся всматриваться в дорогу у самых копыт.

– Зажги факел, – попросил он Жура. Несколько сильных ударов высекли из кресала

сноп жарких искр. Жур раздул затлевшую пеньку, пропитанную кузнечным маслом, и она полыхнула красноватым чадом. Лес нехотя расступился от нечастого и непривычного в этих краях света. Черные лапы елей и корявые ветви дубов выглядели живыми и опасными, как засевший в засаде зверь.

– Мы его почти догнали. – Микулка слез на землю и внимательно оглядел след.

– А там что такое? – спросил Жур, ткнув пылающим факелом в сторону безмолвной стены деревьев.

Лицо его при этом глядело совершенно в другую сторону, как всегда всматриваясь ужасными шрамами в невидимую бесконечность. Микулка ничего не заметил в дрожащих ветвях и мечущихся отсветах пламени.

– Где? – хмуро переспросил он.

Ему совершенно не нравилось, что слепой видит лучше зрячего. Даже не потому не нравилось, что обижало его самого, – обидно было за Жура, который ослеплением хотел себя наказать, а вместо этого обрел новый, неведомый людям дар.

– Возле самого леса, – напряженно ответил Жур. Микулка отряхнул руки и медленно, осторожно

двинулся к краю дороги. Сначала он заметил лишь какое-то грязное пятно и, только подойдя ближе, понял, что это изорванный и окровавленный клок рубахи. Просто проезжая мимо, даже с факелом, он бы никогда не отличил этот бурый ком от слоя опавших листьев. Паренек присел, поморщившись от надоевшего запаха крови.

– Это кусок окровавленного рукава! – крикнул паренекволхву, внезапно ощутив новый прилив ужаса.

Голос дрогнул, сорвавшись на последнем звуке.

– Свежая кровь?

– Да! Еще пахнет.

Микулка едва не бегом бросился на свет факела и, лишь оказавшись в залитом дрожащими отсветами пятне, почувствовал себя в относительной безопасности. Пришлось собрать все силы, чтобы не показать страх чуткому Журу.

– Поехали осторожнее, – сказал волхв и, махнув факелом, загасил огонь.

На коня Микулка садился уже в полной тьме.

– Кто его мог так подрать? – Паренек пустил лошадь шагом. – Там все кровью залито.

– Никто, – спокойно ответил Жур.

– Как это? – Дрогнувшие плечи разогнали по спине ледяные мурашки.

– Вот так. Ни одна земная тварь, ни один богатырь ничего против воина Нави сделать не может. Это сложно объяснить, но он может ответить на твой удар раньше, чем ты замахнешься.

– Ты же говорил, что их убивали!

– Убивали. Неожиданно и со спины. Если он заметит напуск, то становится неуязвим. Проще сказать так – они умеют очень сильно замедлить любое движение, а сами остаться быстрыми.

– Но тогда драться с ним невозможно! – окончательно приуныл паренек.

– Смотря кому.

– Ты тоже умеешь так биться? – В голосе Микул-ки отчетливо прозвучала надежда.

– Не совсем так, но могу. Сослепу чему только не выучишься… Поехали быстрее. Только не отвлекай меня, а то напоремся на него, и никакие умения нам тогда не понадобятся.

Луна светила ярко и холодно, резко очерчивая тени. Почему-то и звуки от этого становились такими же резкими и остро очерченными – листья с шорохом падали на дорогу и даже нетопыри кувыркались на фоне луны, хлопая мягкими крыльями. Комариные облачка звенели, как десятки перетянутых струн, копыта коней отбивали редкую дробь, гулко бьющую в уши.

Мара заметила, что лес сделался совсем низким – не выше самого обычного леса. Поредел он тоже довольно сильно, и теперь видно было не только сияющее пятно луны, но и яркие звезды, и узкие, чуть подсвеченные облака.

– Днем тучи набегут. – Ратибор посмотрел на небо и поднял наслюнявленный палец. – Где-то к обеду.

Волк согласно кивнул.

– До Разбойничьей дубравы не больше версты осталось, – сказал он, приглядевшись к дороге.

– Это место лучше проезжать поутру. – Ратибор устало прогнул спину и повел плечами. – От лиха подальше.

Конь подним фыркнул ипотянул морду к земле.

– Лошадки жрать хотят, – усмехнулся стрелок. – Да и у меня в пузе как после нашествия половцев.

– Из еды только остатки вчерашнего, – предупредила Мара. – Печеной рыбы немного осталось и две кабаньих ноги.

– Этого на шестерых хватит. – Волк равнодушно пожал плечами.

– Да ладно… – скривился Ратибор. – Так уж и на шестерых. Нам бы хоть насытиться. Ладно, давайте искать гожее для ночевки место.

– Где же его найти? – Девушка испуганно оглядела темную стену леса. – Тут зверья, наверно, полно. Да и нежить наверняка…

– Найти можно все что угодно, – наставительно заметил стрелок. – Главное – знать, как искать.

– На дерево лезть, что ли? – не поняла Мара. Ратибор слез с коня и внимательно осмотрелся.

– Есть тут одно местечко, очень даже удобное. И от дороги почти отъезжать не надо. Помнишь, Волчара, Витим его позапрошлой зимой отыскал?

– Помню. Только это чуть дальше.

– Нет. Наоборот, прямо здесь должно быть.

– Ну и ищи его здесь. – Волк выставил вперед подбородок и подогнал коня пятками.

Мара в нерешительности натянула поводья. Она прекрасно видела уверенность Волка и неуверенность Ратибора – тот явно сомневался в выборе места. Но понимала она и то, что стрелок скорее заночует в лесу, чем признает собственную неправоту. А если стать на сторону Волка, получится еще хуже. Упрется Ратибор и забредет по темноте неизвестно куда.

И хотя девушка ужасно устала, проскакав с непривычки такое расстояние, она слезла с седла и взяла коня на короткий повод, уже прекрасно понимая, что ночевка будет тяжелой.

– Ну и где это замечательное место? – пряча насмешку, спросила она.

– Тут же в допотопные времена текла река, она и после потопа оставалась еще какое-то время. Так что кое-где остались пещеры. Одну Витим нашел и нам показал. Только Волк все больше своему чутью доверяется, помнит по звукам, по запахам, а я помню глазами. Так вернее, вот увидишь.

Девушка пожала плечами, мысленно настроившись на долгие и безрезультатные поиски.

– Мешок с едой у тебя? – на всякий случай спросил Ратибор.

– У меня, у меня, – успокоила его Мара.

– Добро. А то мне почему-то привиделось, что он у Волка к седлу приторочен.

Они сошли с дороги и спустились под откос. Темная трава была выше щиколоток, жесткая и цепкая, зато лес совсем поредел – шагов десять от одного дерева до другого. Это только с дороги стена леса казалась сплошной и темной, а на поверку тут все оказалось залито ровным светом луны. Пахло ночными осенними цветами и стоячей водой.

– Где-то здесь, совсем рядом, – сказал Ратибор. – Полсотни шагов от дороги.

Мара вздохнула.

Они прошли полсотни шагов, потом еще сотню, постепенно углубляясь в быстро густеющий лес.

– Заросло тут все за два лета. – Стрелок остановился и удержал коня за поводья. – Знаешь, кажется, я чуть промахнулся.

– Неужели? – приподняла брови девушка.

– Да бывает. Ну, два года тут не был. Кажется, это чуток правее. Спустимся с этой горки, а там, кажется, место уже знакомое.

Они спустились с горы, двигаясь под сводом снова загустевшего леса.

– Мне кажется или в чаще глаза горят? – напряженно спросила Мара.

– Ты не бойся. Сейчас залезем в пещеру, разведем огонь… Никакой зверь на огонь не сунется.

– Может, давай прямо здесь разожжем костер?

– Нет. Тут с дерева рысь прыгнуть может. В пещере намного безопаснее. – Ратибор упрямо тащил за собой упирающегося и фыркающего коня.

На склоне горы, словно опаленные солнцем кости, белели торчащие из земли камни. Сначала их было немного, но чем ниже, тем крупнее они становились, обрастая рыжими пятнами лишайника. Некоторые скалы походили на идолов, так затейливо обтесала их протекавшая здесь когда-то река.

– Ну вот, наконец! – радостно воскликнул стрелок. – Я же тебе говорил, что найдем!

Мара ускорила шаг и заметила, что Ратибор стоит у входа в большую пещеру со входом почти треугольной формы.

– Сейчас, подожди, – начал он шарить в седельном мешке. – Я огонь разведу.

Он достал кресало и замолотил им, как проголодавшийся дятел долбит клювом о дерево. Скоро с трута взвились первые струйки дыма, серебристые в лунном свете. Ратибор подул сначала осторожно, затем сильней и сильней, пока из кучки листьев над трутом не полыхнули языки пламени.

– Ну вот. – Ратибор подождал, когда огонь разгорится, и сунул в него сухую ветвь со скукожившимися листьями.

Огонь жадно вцепился в добычу, переметнулся по листьям на тонкие веточки и затрещал, набирая силу. Стрелок поднял ветку и бросил в пещеру, на всякий случай ухватившись другой рукой за рукоять меча. Пламя ухнуло и разгорелось еще сильнее, высветив стены и свод.

– Ну вот, никого тут нет, – успокоился он. – Возьми еще веток.

Они быстро набрали по охапке валежника под деревьями и подбросили в угасающий огонь. Тепло и свет тут же разогнали все страхи далеко от пещеры.

Внутри было просторно – от стены до стены шагов десять, а проход уходил вглубь еще шагов на тридцать и заканчивался глухим обвалом. Из-под камней вытекала струйка воды, пробившая себе желобок до самого выхода. Только у самого завала растеклась довольно большая лужа, но даже с ней места было больше чем достаточно.

– Здесь и коней можно оставить, – довольно осмотрелся Ратибор.

Звуки гулко отдавались от свода, теряющегося в вышине.

– А ты что, не знал размера пещеры? – удивилась девушка. – Ты же здесь был!

– Забыл, – беспечно отмахнулся стрелок.

Он по очереди завел лошадей в пещеру. Привязывать их не было необходимости – и так жались к стене подальше от входа.

– Я их расседлаю, – предложила девушка. – А ты займись огнем, а то на этих веточках он не долго продержится. *

Ратибор кивнул, довольно сощурился и, вынув меч из ножен, скрылся в полутьме, залитой лунным сиянием. Скоро раздались удары и громкий треск сучьев. Мара улыбнулась, снимая с коней мешки и сбрую. Свой меч она положила возле быстро угасающего огня. Когда язычки пламени стали совсем крошечными, она собрала сухих листьев у входа и подложила в огонь. Разгоревшийся костер высветил самые дальние уголки пещеры, и от внимания девушки не укрылось, что следов копоти на стенах не было и в помине, на полу не видно было костей, какие остаются обычно от мужской трапезы, а кострище тут явно было первым и единственным за очень долгие времена.

Дым стремительно вылетал через треугольный выход, кони осмелели и принялись пить воду из лужи. Мара задала им зерна из седельных сумок и еще подбросила листьев в огонь, щурясь от дыма и приятного живого тепла. Отсветы плясали по стенам, завораживая взгляд, и девушка ощутила всем телом, всем разумом, как сильно устала от этой дороги. Она даже пару раз поймала себя на том, что задремала, глядя на мечущийся огонь.

Ратибор вернулся довольно скоро, его издалека было слышно по грохоту тяжеленной коряги, которую он волок по камням. Зайдя в пещеру, он отбросил ношу к стене и свалил с плеча охапку нарубленных дров. Затем присел у огня и аккуратно сложил шалашиком сначала тонкие веточки, а затем и более толстые, легко переламывая их через колено. Постепенно костер занялся и начал гореть ровно, образуя яркие крупные угли.

Стрелок отряхнул ладони и помог Маре разобрать вещи. Когда мешки были перенесены ближе к огню, взял лук, присел у костра, внимательно осмотрел, натер воском из глиняного горшочка и натянул тетиву.

– Это зверь к огню не пойдет, – пояснил он. – А вот любители с большой дороги запросто могут пожаловать. Хотя шайки тут редкость – душегубы сами побаиваются таких глухих мест.

– А отчего же дубраву прозвали Разбойничьей? – удивилась девушка, садясь рядом.

– Да есть тут один разбойник известный, еще из допотопных людей. Тысяча лет ему или даже больше.

– Соловей? – осторожно спросила Мара, вспомнив страшные рассказы про свист, останавливающий коней.

– Он самый. Но ты не бойся, он по ночам зла не чинит, лень ему. Мне бы тоже шевельнуться было лень, если бы я тысячу лет прожил.

– А кого же ты сейчас боишься? – еще тише спросила девушка.

– Я, боюсь? – Ратибор едва не рассмеялся. Мара вздохнула и посмотрела на лук.

– Да, боюсь, – гораздо серьезней произнес стрелок и положил оружие со стрелами у левой ноги. – Лесных людей я боюсь, вот кого. Днем они спят, а ночью рыскают. Огня не боятся, в бою очень лютые, стреляют в темноте лучше, чем я на свету, а головы у них собачьи.

Девушка вздрогнула и очертила пальцем по воздуху круг во славу Рода.

– Прямо собачьи?

– Точно тебе говорю. Сам видел. С двадцати шагов в одного стрельнул, а он только в сторону прошмыгнул и был таков. Хорошо, что у него лука не было, а то бы мне с тобой сейчас не беседовать.

Вдалеке отчетливо хрустнула ветка, Мара быстрее ветра спряталась за Ратиборову спину и вцепилась ему в плечо.

– Сумасшедшая, – совсем не зло шепнул стрелок. – Лесные люди ходят совершенно неслышно.

Он почти не шелохнулся, и девушка даже не сразу поняла, что лук у него уже в руках, а стрела только и ждет натяжения тетивы.

– Эй, мил человек! – не вставая выкрикнул Ратибор в темноту. – Ты бы остановился, ради богов.

– Шел бы ты к лешему, Ратиборушко! – донесся голос Волка. – Вы что, не могли меня позвать, когда тут устроились?

Мара улыбнулась, но, заметив, что стрелок оружие не отложил, испугалась еще сильнее.

– Ты что, это же Волк! – шепнула она.

– Голос ничего не значит, – ледяным тоном ответил стрелок и крепче ухватил пальцами оперение. – Разговор и передразнить можно. А вот пение просто так не подделать. Эй, друже, ты бы не мог пропеть пару слов?

– Хрен бы тебе-е-е, помелом по кол-е-е-ну! – прилетело в ответ мелодичное пение. – Р-а-а-сту-дыть, т-е-е-бя через полено!

– Ну, это точно Волк. – Ратибор отложил лук.

– Собаки вы нехорошие, – зло фыркнул певец, заходя в пещеру с конем в поводу. – Совести у вас нет. Я думал, вы поплутаете и начнете меня кликать, а они тут пещеру нашли в десять раз лучше, чем Ви-тимова, костер развели, а о друге позабыли…

Так, бурча и причитая, он расседлал коня и тоже присел возле костра.

– Витимову пещеру завалило, – сообщил он. – Видно, по весне камни подмыло водой, вот она и рухнула. Хорошо, что вы эту нашли, а то ночевать бы нам под открытым небом.

Мара задумчиво пошурудила веточкой в пылающих углях, встала и подбросила свежих дров. Вся эта история с пещерой показалась ей довольно странной и очень уж сильно напоминала прямое вмешательство богов. Но почему все получилось именно так, она хотела разобраться подробнее. Сильнее всего ее удивила не сама история, а то, что Ратибор с Волком даже не задумались о смысле, который мог быть в ней скрыт.

– Пора бы поесть. – Стрелок потянулся к объемистому мешку. – А ты не злись, Волчара, мы тебя к ужину точно бы позвали.

– Да хрен бы от вас дождался… – махнул Волк рукой. – Хорошо хоть костер издалека видно.

Они достали остатки еды, порезали мясо, нанизали на прутики и принялись разогревать над огнем.

Присутствие человека рядом – это всегда боль. Чем ближе человек и чем упорядоченнее его мысли, тем боль сильнее. Только броня чужого тела позволяет хоть как-то от этого защититься. И все равно, даже внутри самого успокоенного мозга, каким был разум Чубика, тварь всегда чувствовала приближение человека. Сначала легкое жжение щупалец – лишь на самых кончиках, но, когда человек подходит ближе, это становится неприятно, как озноб, как противный неуемный зуд.

Чубик поморщился и зло почесал затылок. Эта погоня, не прекращающаяся уже десятую версту, начинала его раздражать. Боль не давала нормально мыслить, а тут еще конь, почуяв близко подъехавших лошадей, норовил остановиться и повернуть обратно. Чубик понял, что его нужно убить. t

Встречаться с погоней он сейчас не хотел, было в одном из догонявших людей нечто особенное, с чем тварь еще ни разу не сталкивалась. Лучше сначала уничтожить тех, кто попроще. Хотя попроще – тоже не очень верно, ведь они каким-то образом сумели избавиться от Раздиры, а это слишком даже для любого из витязей Стражи. Тварь выбросила из тела Чубика четыре невидимых щупальца и, превозмогая опаляющую боль, коснулась дороги. Почва вибрировала. Едва заметно даже для твари, но эта едва ощутимая дрожь говорила ей очень о многом.

Не далее чем в пяти верстах на юг горел огонь, каким люди обычно спасаются от холода и ночных страхов. У огня насыщались чужой плотью три витязя Стражи. Один из них – девка. Твари трудно было понять, как воспроизводящий пол может иметь разум, но для людей это было нормой. Отвратительной, как почти все у людей, но именно нормой.

Позади по дороге ехал один витязь Стражи и один… Тварь с трудом сформировала образ, выбивающийся за все известные ей рамки. Скорее не один, а одно. Существо. Нечто странно неощутимое роднило его со Стражей, но витязем оно точно не было. Человека от витязя Стражи отличает только одно – меч, созданный при помощи Камня. Сложная пространственная структура, считывающая каждый всплеск разума владельца и запоминающая его упорядоченным расположением частиц. Любой меч, получивший закалку вблизи Камня, обладал подобными свойствами, и тварь знала, что главная сила Стражи именно в Камне, происхождение которого оставалось загадкой даже для Алмазной Сотни. Видимо, Камень создавался не без участия тех, кого люди прозвали богами, иначе объяснить его свойства было вообще невозможно. И это означало лишь то, что боги почему-то приняли сторону людей. А значит, стали врагами для всех существ Нави.

Тварь вздрогнула и поспешно втянула щупальца внутрь головы Чубика. След Камня – вот что отличало второго преследователя. А это значит, что он владел этим странным предметом довольно долгое время. И Камень изменил его так, что даже человеком назвать его можно было с огромной натяжкой.

Конечно, богом человек стать не может, это разные сущности, но кое-какие свойства богов в нем проявились точно. Две важные вещи узнала тварь, пока ощупывала дорогу, – странное существо звали Журом и именно он убил Раздиру, находясь от места схватки в нескольких сотнях верст.

Впервые за свою долгую жизнь тварь поняла, что в этом мире кто-то может ей причинить вред. И кажется, ей стало понятно, что такое страх и для чего он нужен.

– Хей! – выкрикнул Чубик, подгоняя коня. – Пшел, пшел!

Конь испугался такого напора и начал быстрее перебирать ногами.

К схватке с Журом надо приготовиться, а пока ее можно избежать, надо уничтожить тех троих, что сидят у костра. Для этого даже не обязательно убивать их самому, достаточно легкого вмешательства в череду происходящих событий. Но тогда надо остановиться и хоть немного сосредоточиться, а это сложно, когда погоня наступает на пятки. С таким конем все равно не уйти, так уж лучше забраться поглубже в лес и сделать все, как надо.

Чубик дернул здоровой рукой за повод и мешком свалился с седла. Конь никак не мог успокоиться. Чубик убил его, перерезав жилы на шее, а пока кровь фонтаном вытекала из туши, снял поклажу с мечами, взвалил на спину и, кряхтя, скрылся в лесной чаще. Лошадь еще билась в агонии, когда перестали покачиваться ветви у края дороги. Раздался последний мучительный всхрап, и воздух наполнился привычными звуками, как испокон веку в этом лесу.

Чубик ломился сквозь лес, пока тело окончательно не отказалось подчиняться, он споткнулся и рухнул под тяжестью набитых железом мешков. Встать не получалось. Тварь оценила повреждения тела и поняла, что использовать его уже почти невозможно – в левой руке началось омертвление, а колено на правой ноге перестало сгибаться, громко хрустя при каждом движении. С такими увечьями двигаться на двух ногах невозможно, но еще можно ползать, хотя это занимает гораздо больше времени. Правда, поклажу придется бросить, а потом вернуться, заняв более подходящее тело.

Просто сбежать в Навь, добравшись до недалекого отсюда болотца, тварь даже не думала – в Алмазной Сотне не прощают таких поражений.

Чубик с огромным трудом выбрался из-под мешков и сбросил их на толстый ковер листвы. Отдышался. Тварь прекрасно знала, что такое боль, но без привычки не могла соотнести ощущения, идущие в мозг, с повреждениями тела. А без этого трудно было понять, сколько еще может прожить этот кусок Мяса. Хотя и без подробностей было ясно – новое тело нужно добыть немедленно. Но из находящихся поблизости людей для вселения не подходил никто, не было среди них ни пьяных, ни сумасшедших. Оставался только один способ – вселиться в девку в момент спаривания.

Устроить спаривание, вмешавшись в череду событий, было делом довольно простым, трудность крылась не в этом, а в сложной и непонятной человеческой природе. Для вселения годилось не любое спаривание, а лишь такое, при котором мужчина берет женщину насильно, или она ложится за плату, или как-то иначе, но обязательно без желания с ее стороны.

Именно это почему-то выключает у женщины разум. Тварь не понимала разницы между добровольным спариванием и спариванием по принуждению, ведь воспроизводящий пол Нави не имел разума и был чем-то вроде предметов для общего пользования. Как фрукты на деревьях или вода в реке.

Не зная всех тонкостей, тварь больше всего беспокоилась сделать что-то не так. Она знала, что человеческие самки обладают правом выбора, но принцип этого выбора оставался за гранью ее понимания и она не могла определить, кто из двух мужчин мог стать таким избранником.

Оставался только один вариант, беспроигрышный по мнению твари, – составить череду событий так, чтобы девка не захотела спариваться ни с кем из двух витязей. Тогда любого из них можно будет использовать для принудительного спаривания.

Надо лишь подползти поближе.

Чубик попробовал, но из этого почти ничего не вышло – подтягиваться одной рукой и толкаться одной ногой оказалось совершенно немыслимо. Тогда он попробовал перекатываться, сразу разодрав щеку и повредив правый глаз. Теперь и видно стало плохо, а усиливающий озноб говорил о том, что тело проживет очень недолго.

Еще через некоторое время к Чубику начали подбираться волки, привлеченные запахом крови. Безмозглые звери, в них можно было бы даже вселиться, если бы не слишком маленький размер головы. Щупальца будут торчать, а это – приступ боли при каждом приближении человека.

Тварь выпустила невидимые боевые отростки и убила трех волков. Стая отступила, ожидая часа, когда странное существо перестанет сопротивляться.

Чубика начало колотить. Двигаться он уже мог только рывками, угадывая направление лишь чувствами засевшей в голове твари. Сердце билось неровно, с долгими ноющими перерывами. Тварь уже окончательно решилась покинуть тело и попробовать добраться до пещеры, переползая с ветки на ветку, но тут уловила совсем рядом живое присутствие. Это был не волк – слишком большой зверь. С огромной, вместительной головой, даже больше и удобней, чем человеческая. Но самое главное, зверь этот был хищником, а значит, имел необходимые для лютой драки клыки, когти и силу.

Тварь успокоилась. Теперь надо просто подманить зверя и впиться щупальцами ему в голову.

Чубик застонал громче. Здоровой рукой он сорвал повязку и зубами перегрыз бечеву на плече, чтобы кровь могла хлынуть горячим потоком, указывая обонянию хищника верное направление. В кустах затрещало, и вскоре в сочащемся сквозь ветви свете луны показалась огромная, лохматая медвежья тень.

Зверь встал на задние лапы и заревел, подняв кверху раскрытую пасть. Губы его трепетали, разбрызгивая слюну во все стороны. Чубик из последних сил перевернулся на спину и тихо захрипел, показывая, что еще жив, но сопротивляться уже не может. На всякий случай он достал нож и надрезал себе брюхо, чтобы медведь мог почувствовать запах печени. Это оказалось последней каплей – зверь встал на четыре лапы, коротко бросился и ударил под ребра Чубику огромной когтистой лапой. От такого удара печень вылетела через надрез, растянув кишки по опавшим листьям. Медведь бросился на нее и зачавкал, а тварь выбралась из головы Чубика, прицелилась хватательными отростками и вонзила их в голову зверя. Тот почувствовал легкое беспокойство, но человеческая печень показалась ему важнее.

Тварь подтянулась, прошла сквозь череп и удобно устроилась в iолове, прочно соединившись щупальцами с медвежьим телом. Медведь перестал есть, отряхнулся и встал на задние лапы. Управлять безмозглой тушей – одно удовольствие. Жаль, что с таким прекрасным телом в город не сунуться. Так что придется его бросать и вселяться в девку. Но пока надо дать ему насытиться.

Медведь опустил морду и в несколько укусов доел парящую печень. Потом облизнулся и принялся выедать из трупа живот. Выше кусать было неудобно – голова и верхняя часть тела Чубика промерзла насквозь, покрывшись блестящими крупинками инея.

Набив брюхо, зверь вытер морду лапами и, сыто переваливаясь, побрел в сторону пещеры. Мохнатые лапы ступали тихо – даже если под ними хрустела вегка, густая шерсть гасила любой звук.

Твари стало жалко бросать такое тело. Можно было, конечно, и так добежать до окрестностей Киева, а там найти подходящего пьяного или деревенского дурачка, но это было вдвойне плохо. Во-первых, придется бросить мечи, а это главный груз, без которого миссия витязя Алмазной Сотни теряет всяческий смысл. Только вселившись в девку и завладев лошадьми, можно было без труда доставить поклажу до города. А во-вторых, поиски человеческого тела вблизи города сопряжены с трудностями и с непозволительной потерей времени. Так что как ни жаль могучее медвежье тело, а бросить его все равно придется.

Зверь остановился, учуяв запах дыма, фыркнул и побежал быстрее. Вскоре за расступившимися деревьями показался освещенный вход в пещеру, сквозь запах дыма пробился запах конского пота, кожи и человеческой одежды. Иногда на фоне огня мелькали тени и даже слышался звук человеческой речи. Медведь сбавил шаг и пошел осторожнее.

Вдруг тварь поняла, что ей вовсе не обязательно выстраивать сложную череду событий, избавляться сначала от одного спутника девушки, а потом вынуждать второго насиловать ее. Это было сложно, могла выйти непредсказуемая осечка, способная погубить весь замысел. Вообще очень трудно заставить человека сделать то, что он не стал бы делать по собственному разумению. Гораздо проще и изящнее лишь слегка подправить события. Чуть-чуть. Самую малость.

Нужно найти мужчину, который и по доброй воле с удовольствием бы изнасиловал первую же встречную девку. А уж избавиться от двух охраняющих ее витязей – проще некуда. Тогда не надо выяснять, кого бы из друзей она предпочла, – посторонний точно не будет ей в радость, а значит, и осечки никакой не может случиться.

Медведь, стараясь не попасть в отсвет костра, начал обходить пещеру. Его уши чутко ловили каждый звук, ноздри раздувались, принюхиваясь к малейшим изменениям запаха.

– Какая-то зверюга рядом бродит, – раздался из пещеры голос Волка. – Мокрой псиной попахивает.

– Может, медведь… – равнодушно ответил Рати-бор, потягиваясь.

– А он сюда не вломится? – В голосе Мары сквозил испуг, подчеркнутый запахом страха, какой всегда выделяется у напуганных людей вместе с потом.

– Ему еды и в лесу хватает, – фыркнул стрелок. – С людьми связываться – это себе дороже.

От него тоже струился запах беспокойства.

– А бешеных не бывает?

Волк с Ратибором дружно засмеялись в ответ.

Шерсть на загривке медведя встала дыбом, с губы беззвучно капнула слюна и упала, затерявшись в траве. Он отошел шагов на двадцать за скальный выступ, в котором зияла пещера, и лег в кустах.

Тварь позволила телу пожить самостоятельно – усыпила его, вытянув почти все отростки, оставила только четыре, чтобы медведь не сдох. Она на время ослепла и оглохла, полностью утеряла обоняние и осязание. Зато сила совершенно других ощущений начала нарастать в ее бесплотном, неощутимом и невидимом теле. В ее настоящем теле, теле витязя Алмазной Сотни воинства Нави. Теперь она не была ни жалким Чубиком, ни грозным зверем – она стала собой. У нее было имя, но поскольку Навь не была миром звуков, его невозможно было произнести. Имя возникало в момент рождения существ Тьмы, как окраска, как запах, но его можно было лишь ощутить, не увидеть и не унюхать. Это имя человек ощущал лишь в момент прямого соприкосновения, в момент укуса или удара, очень часто – в последний момент своей жизни.

Тварь углубила два отростка в землю, ощущая мир на много верст вокруг. Да, в этом лесу люди есть. Не только те, что сидят в пещере, и не только те, которые сейчас в страхе и недоумении рассматривают тушу коня на дороге. Были другие, которых с этими почти ничто не роднило.

Один спал на дереве в огромном дупле, он так привык. Совсем рядом, всего в версте к северу. Мужчина, но для спаривания с девкой он не годился – слишком велик. Тварь помнила, что такие люди жили еще в допотопные времена, когда воинству Нави удалось перестроить череду событий, распространив до невероятных размеров ледяной щит в Северном море. Он поглотил огромную часть земли, оттеснив вездесущих людишек далеко на юг. Почти всех. Остались немногие, но именно они не дали воплощенному воинству Нави пройти перевал в Рипейских горах. Сами бы не выстояли, но всегда равнодушные боги в этот раз почему-то пришли к ним на помощь и создали Камень, ставший главным оружием против Тьмы.

Но спящий на дереве не был здесь единственным человеком. В нескольких верстах на восток, в самой чаще, жили другие. Они не спали. Лес был их домом и их миром, а ночь – главным временем в жизни. Ночью они охотились, убивали других и друг друга, ели и размножались, а отсыпались днем, когда не на кого было охотиться и неудобно убивать.

Эти не были древним народом, как допотопные, но, живя испокон веку в лесах, они превратились в нечто среднее между человеком и зверем – еще не став людьми во всех отношениях, уже перестали быть зверьми. Эти прекрасно могли бы исполнить замысел твари, и она поняла это, как только ощутила лесных охотников, только что упустивших добычу. Пятеро мужчин – как раз то, что нужно.

Тварь чуть напряглась, заставляя пространство вокруг себя едва уловимо уплотниться. И тут же события, которые должны были произойти чуть позже или не совсем так, приняли нужное направление.

Комар уже почти попал в паутину, но падающий с дерева лист отогнал его в сторону. Тонко зудя и даже не ведая о подстерегавшей гибели, он пролетел мимо невидимой сети и направился к ближайшему болотцу, в котором и началась его жизнь. Он поднялся над землей повыше, потому что слишком легко у воды прилипнуть к лягушачьему языку.

Но и старая опытная лягушка давно уже знала о такой комариной хитрости. Она забралась на растущее у воды дерево и набивала брюхо, ловко выщелкивая языком высоко роящихся мошек. Заметив крупного комара, она хорошенько прицелилась и выстрелила языком, но промахнулась и сорвалась с ветки, звучно шлепнувшись в воду.

Чуткий заяц вздрогнул от такого громкого звука, прыгнул и не разбирая дороги рванулся через подлесок, привычно накручивая петли и заметая следы. Он так испугался, что нашумел больше обычного, вспугнув подросшего самца лося. Тот фыркнул и заревел, отгоняя возможную опасность.

Вожак охотников остановился и поднял руку, глазами указав остальным направление на звук. Добыть лося – большая удача для племени. Все пятеро чуть пригнулись и осторожно двинулись полукругом, сжимая в руках дротики с кремневыми наконечниками. Они шли так тихо, как вряд ли сможет пройти даже самый ловкий из обычных охотников, в их телах было столько силы, что даже самый обученный витязь остерегся бы вступать с ними в схватку. Это были подлинные дети леса, они даже не знали, что,. кроме леса, может быть что-то еще. Лес был их кормильцем и другом, он давал жилье и укрывал от опасностей. Но он, как и всякая стихийная сила, не прощал даже малейших оплошностей.

Под ногой самого молодого охотника хрустнула ветка. Лось услышал и побежал не разбирая дороги, только бы подальше от напугавшего звука. Люди поняли, что подкрасться незамеченными не вышло, и решили поспорить со зверем в скорости. Они делали это много раз и чаще всего выигрывали – многие звери могут бегать быстрее людей, но ни один не может бежать так долго.

Перестроившись в загонный клин, охотники принялись вопить, подгоняя лося, – так воет волчья стая, настигая жертву, заставляя ее ломиться через лес и попусту тратить силы.

Но и лось оказался молодым, сильным, хоть и неопытным. Мощное сердце мигом накачало кровь в мышцы, ноги сами понесли с такой скоростью, с какой он не бегал еще никогда в жизни. Под копытами проскакивали то земля, то заболоченные лужи под слоем опавших листьев, то целые горы валежника, через которые приходилось перепрыгивать, едва не цепляя рогами низкие ветви деревьев.

– Мошкары на свет налетело… – Ратибор недовольно прихлопнул впившегося в щеку комара. – Пора уже спать ложиться, а то завтра поутру нам силы понадобятся.

Мара раскатала две подстилки, чтобы не спать прямо на земле. Кто-то один постоянно будет в дозоре, так что третью возить с собой глупо, только лишняя тяжесть. Ратибор и это считал излишеством, но при сборах девушке удалось настоять на своем.

– Что это за звук? – внезапно насторожился Волк.

– Небось зверье голосит… – Стрелок как бы невзначай подтянул лук поближе. – Я ничего необычного не расслышал.

– Да нет же… – хотел было возразить Волк, но разглядел спрятанный от Мары Ратиборов кулак.

Певец понял и умолк, показав глазами на выход.

– Да, похоже волки воют, – поправился он. – Пойдем-ка перед сном отойдем недалече.

Они оба встали и вышли из пещеры, тут же пропав в спутавшихся лунных тенях, а Мара как ни в чем не бывало продолжала готовить ночлег.

– Ты ее зря не пугай, – шепнул Ратибор, отойдя с десяток шагов от пещеры. – Может, все еще обойдется, а она всю ночь глаз не сомкнет, завтра сонная будет с лошади падать.

– Это люди кричали, – так же тихо ответил певец.

– Я слышал. Но тут только одни люди могут быть.

– Точно, – кивнул Волк. – «Гай-ду» – это охотничий клич лесных племен.

– Надо бы огонь загасить, – встревожился Ратибор.

– Нельзя. Зверь тогда может вломиться, а это ничем не лучше. Ладно бы медведь, с ним еще сладить можно, а то заползет хорек, перекусит жилы на шее, и все. Поминай как звали.

– Вот зараза… – обреченно вздохнул стрелок. – Выспались, называется. Ладно. Сделаем вид, что ты остался в дозоре, а я будто бы лег спать, как обычно. Чтоб Мару не пугать, понимаешь?

– Ну.

– Только спать я не буду, а если вдруг что, будем отбиваться вдвоем.

Они справили малую нужду и пошли обратно в пещеру.

– Еще не успела остыть. – Микулка убрал ладонь от валявшейся на дороге конской туши. – Зачем же он лошадь-то угробил? Ну, отпустил бы, коль не нужна…

– Уничтожение живого – привычка для этих тварей. – Жур легко соскочил с седла и ощупал землю возле туши. – Ты убиваешь в крайнем случае, а они лишь в крайнем случае оставляют в живых. Для них сама жизнь не меньшее зло, чем для нас смерть. В лес ушел.

Микулка вздохнул и подошел к краю дороги, пытаясь разглядеть следы в серебряном лунном свете.

– Поклажа у него была тяжеленная, – наклонился он над подмятыми кустами подлеска. – С такой далеко не уйдешь. Пешком-то мы его теперь точно догоним.

– Это тебе только так кажется, – покачал головой Жур. – Тварь использует тело совсем не так, как его использует человек. Она не чувствует боли, ей наплевать на раны, даже на очень тяжелые. Поэтому она будет бежать, пока не переломаются кости, и будет двигаться, пока бьется сердце.

– Но ведь туша уже начала остывать, значит, тварь убежала довольно давно, – упрямо сказал Ми-кулка. – Может, она уже переломала все кости. Пойдем поглядим.

Ему было стыдно за недавний приступ ужаса, хотелось рваться в бой и косить врагов, как траву в сенокос.

– Успокойся. – Жур жестко сжал губы. – Ты, видно, не представляешь, что такое идти через этот лес несколько верст.

– Ну, мы не будем далеко заходить. Из твари уже много крови вытекло, может, она ушла совсем недалеко. Ну, подумай, а вдруг при ней Камень!

Волхв замер, и Микулка даже испугался, каким неподвижным может стать человеческое лицо. Словно маска из камня.

– Ладно, – хрипло вымолвил Жур. – Мы войдем в лес ровно на три сотни шагов. Считать буду я, а ты будешь вести меня за руку, потому что видеть перед собой я ничего не. смогу. Меч держи наготове.

– Хорошо, хорошо! – Паренек выхватил меч и повел плечами, разгоняя кровь во всем теле. – Ну… Идем?

Он очертил клинком голову, призывая Рода в защиту.

Жур осадил его холодно:

– Даже в бою разум должен быть холодным и ясным. А сейчас не бой, так что успокойся и внимательно гляди по сторонам. Понял?

– Понял, понял! – отмахнулся Микулка, удобнее перехватив рукоять. – Пусть только кто-нибудь сунется.

Они вошли в лес, и паренек крепко взял Жура за

руку.

Темные низкие ветви то и дело бросались в лицо, Жур их не видел и нередко получал хлесткие пощечины, от которых, будто искры из глаз, разлетались желтые листья. Микулка уворачивался – обе руки были заняты. Губы волхва мерно двигались, беззвучно отсчитывая слова.

Шаг за шагом лес становился гуще, но паренька это не беспокоило. Наоборот, чем страшней становилось, тем больше в теле играла сила, тем больше хотелось драться и побеждать. Правда, драться пока было не с кем, поэтому он просто ломился сквозь лес, стараясь делать шаги пошире.

– Ну что там, в грядущем? – стараясь не показать насмешки, спросил Микулка.

– Ты бы лучше о себе подумал, – фыркнул волхв.

– А чего мне думать-то?

– Ты знаешь, в кого тварь вселяется легче всего?

– Ну, ты уже говорил. В дурачков и пьяных.

– Не только. Еще в напуганных.

Микулка сжал губы и зашагал молча, хотя очень хотелось отвлечь Жура болтовней от подсчета шагов. Но по больному месту всегда получать неприятно, особенно когда это место в душе, а не на теле.

Жур отсчитал сотню. Микулка присел и осмотрел следы, насколько их вообще можно было различить в полутьме.

– Припадать стал на правую ногу, – сообщил он. – Может, нагоним!

Что делать, если действительно получится догнать тварь, паренек не знал, в этом он полностью полагался на удивительные способности волхва. Но то, что меч в руке колдовской, значительно прибавляло уверенности

– Стой1 – внезапно шепнул Жур. – Волки!

– Много? – Паренек остановился, словно налетел на дерево.

– Семеро.

– Вот Ящер… Целая стая. Может, на людей они бросаться не станут?

– Эти волки могут даже не знать, чем человек отличается от другого зверья. Для них разница только в одном – мясо нежнее и шерсти меньше.

– Нарочно меня пугаешь? – насупился паренек.

– Предупреждаю.

– Значит, сам боишься?

– Я вообще ничего не боюсь, – усмехнулся Жур. – Было время, когда я израсходовал весь запас страха, который отпущен человеку за жизнь. Но есть вещи поважнее собственной шкуры.

– Что?

– Стража. Для меня, по крайней мере. Микулка только пожал плечами.

– А Камень? – вкрадчиво спросил он. – Он имеет для тебя важность?

– Да. Потому что он важен для Стражи. Я тебе потом расскажу, коль захочешь и если останемся живы. Но в том, что сейчас Камнем владеет враг, есть и моя вина.

– Тогда ясно, чего ты за ним так носишься. Но раз так, я бы на твоем месте шаги не считал, а шел бы по следу, пока не настиг бы эту тваркжу. Понятно ведь, что Камень у нее.

Жур вздохнул.

– Если мы не заблудимся в этом лесу, – глухо сказал он, – если не увязнем в болоте и если нас не задерут дикие звери, мы сможем предупредить твоих друзей об опасности. А это не менее важно, чем добыть Камень.

– Но, добыв Камень, ты сможешь сковать себе меч, – с хитринкой добавил Микулка.

Жур молча пошел вперед и потянул паренька за собой. Следы под ногами становились все более явными и свежими.

– Постой-ка… – Слепой волхв остановился и присел на корточки.

Он опустил ладонь на слой опавших листьев, затем приподнял и собрал пальцы лодочкой, будто это была не ладонь, а чуткое звериное ухо.

– Что такое? – насторожился Микулка.

– Мы опоздали, – ответил Жур. – Тварь бросила тело и вселилась в другое – даже если мы найдем место переселения, там будет валяться только бездыханный труп.

– Вот Ящер… – расстроился паренек.

– Волки насторожились, – добавил волхв. – Явно уже пробовали человечину.

– Ладно, возвращаемся… – Микулка грустно развернулся и пошел обратно, к дороге. – Как ты узнал, что она бросила тело?

– Это чувствуется, когда тварь пробует изменить череду событий. Она как бы открывается, и можно прочесть ее мысли. Не все, очень немногие, но в другие моменты ее разум вообще недоступен.

– Как это – менять череду событий? – не понял паренек.

– Ты привык, что все в мире течет как бы само собой. Но воины Нави умеют понимать мир целиком, всю Правь, как она есть. И они видят, где можно столкнуть маленький камушек, чтобы он вызвал лавину событий нужного направления.

– Мудрено очень. – Микулка поморщился. – Зачем им это?

– А зачем тебе что-то делать?

– Так я руками делаю.

– А у них нет рук. Вот и появилась возможность достигать результата почти без усилий. Они просто научились видеть, какое событие последует за каким, ивызывать те, которые ведут к нужной цели.

– А цель эту можно определить, пока тварь занята своим колдовством?

– Иногда, – сухо ответил Жур. – Я почти всегда могу понять, что она делает, но понять зачем – выше человеческих сил. Даже самый умный из людей не в состоянии построить всю цепь событий, узреть одновременно начало ее и конец. Вот сейчас тварь гонит через лес лося. Но зачем? Как понять?

Они ускорили шаг, пробираясь через подлесок. Хотелось побыстрее выйти на освещенную лунным светом дорогу, покинуть эту чащу и не возвращаться в нее никогда.

– Но как она заставляет лося бежать в нужную сторону? Ты не знаешь, чем кончится цепь, но ты ведь можешь понять, с чего все началось?

– С комара, – холодно ответил Жур. – С комара, не попавшего в паутину.

Микулка задумался и чуть не споткнулся о корень могучего дуба.

– А в чье тело она вселилась? – продолжал любопытствовать паренек. – Здесь и людей-то нет.

– В медведя.

Микулка вздохнул и стал пробираться через лес осторожнее.

– Эдак нам ее теперь не догнать… – Он грустно опустил плечи. – Кто может поймать медведя в лесу?

Почти у самой дороги Жур придержал его за руку.

– Та-а-а-к… – тихонько шепнул он. – Лес решил показать нам свои клыки.

– Ты о чем? – Микулка почувствовал, как волосы от страха шевельнулись на голове.

Это самый противный ужас – первые секунды, когда еще не знаешь толком, чего же надо бояться, но уже видишь нарастающий испуг в глазах попутчиков. По лицу Жура чувства было невозможно прочесть, только холодная решимость прорезалась в складках на лбу, но от этого стало еще страшнее.

– Вперед! – Слепой волхв неожиданно сорвался на крик. – На дорогу! Там лошади! Быстро! Я как ты не могу бегать!

Микулка так и не понял, что в такой тишине могло угрожать лошадям, но рванулся вперед, подгоняемый в спину криком, словно хлыстом.

– Да не спи же ты на ходу! – сипел Жур. – Загубишь коней, мы же отсюда вовеки не выберемся!

Микулка проломился через кусты и побежал быстрее, срубая и раздвигая мечом самые наглые ветви, так и норовившие преградить дорогу. Он бежал, не зная, что его может ждать через десяток шагов. Волки всегда нападают с воем, изматывая жертву безумной гонкой, рысь прыгает совершенно бесшумно, но она маленькая и не сможет завалить коня, чтобы он вообще не издал ни звука. А тут полная тишина. Даже медведь бы спугнул коней, они бы рванулись, заржали, захрапели…

Лес у дороги быстро редел с каждым шагом, уже видны были пятна лунного света, пробившиеся через листву, но радости этот свет не принес – слишком холодный, мертвенно-бледный. Если не считать хруста веток и шороха листьев, тишина стояла такая, что хотелось самому закричать, завизжать, лишь бы разогнать ее, превратить хоть во что-то.

Микулка увидел впереди между ветвями дорогу, сияющую в свете луны, и ему стало так страшно, что внутренности заледенели, даже глаза захотелось закрыть, и паренек с огромным трудом не поддался порыву.

– А-а-а-а-а! – все-таки закричал он, чуть сожму-рясь, и выскочил на дорогу, несколько раз свистнув мечом по воздуху.

Кони, мирно жевавшие траву у дальнего края дороги, дернулись и отскочили на несколько шагов. Микулка замер, открыл глаза шире и осторожно огляделся. Кроме им же напуганных коней, на дороге никого и ничего не было.

За собственный страх и особенно за крик, который наверняка услышал Жур, стало так стыдно, что Микулка закрыл лицо свободной ладонью.

– Вот же Ящер… – покачал он головой.

И вдруг яркий клинок внезапного понимания пронзил его разум почти физической болью. Он понял, что Жур видел не случившееся, а то, что случится чуть погодя. Рубашка тут же прилипла к телу, а на лбу выступила уже надоевшая за последние дни испарина.

– Да я же просто трусом стал… – с отвращением шепнул он. – Просто трусом поганым!

Он зло рубанул мечом, пробив в плохо утоптанной дороге длинную борозду. Он явственно представил перед собой нечто лохматое, бесформенное, шипас-то-клыкастое…

– Будь ты проклята, тварь! – Он сделал длинный выпад и пронзил пустоту.

Кони подозрительно поглядывали на разбушевавшегося хозяина, но траву есть не переставали – изголодались за время пути.

Злость и возможность помахать мечом, хоть и попусту, прибавили ему немного решимости.

– Я до тебя все-таки доберусь, – пообещал он невидимому противнику. – Доберусь там, рде у тебя будет плоть, чтобы можно было порубить ее на куски.

Он прекрасно понимал, что лохматое и бесформенное существует только в его воображении, что любого из воинов Нави нельзя увидеть глазами, пока он не вселится в зримое тело. Да и тогда увидеть не выйдет – Жур говорил, что на вид они не отличаются ничем.

Досада, обида и злость заполнили все его существо. Микулка постарался взять себя в руки и тут же расслышал, как Жур пробирается через кусты. Этот звук еще сильнее привел в чувство – ведь Жур кричал не зря, он ведь наверняка видел что-то, только сказать забыл, сколь далеко заглянул в грядущее.

И страх ушел, как волна откатывает с пологого берега. По коже пробежала волна мурашек, но это уже не было признаком ужаса, скорее, было похоже на отрезвляющий поток ледяной воды.

Это случилось вовремя – паренек тряхнул головой, сбрасывая последние ослепляющие оковы ужаса, и в тот же миг заметил, как с другой стороны Дороги за ветвями мелькнула сначала одна неясная тень, затем другая, а потом еще и еще.

– Жур! – позвйл он и удивился, насколько хрипло прозвучал голос.

В Микулке боролись два противоречивых желания, едва не раздирая тело на части, – дождаться волхва и без оглядки кинуться к лошадям. Он собрался с духом и, медленно пятясь, вгляделся во тьму. Тени не могли принадлежать людям – слишком большие, грузные и бесформенные. Такой осанки у людей просто не может быть. Но и звери так тоже не ходят. Ну какой зверь будет двигаться на задних лапах, передними раздвигая ветки перед мордой? Медведь мог бы… Но медведи не бродят стаями.

– Упыри! – раздался выкрик у самого уха. Микулка от неожиданности чуть не выронил меч,

обернулся и увидел рядом побледневшего Жура.

– Упыри, – повторил волхв.

Кони жевали траву, не выказывая ни малейших признаков беспокойства. И тут, словно в ответ на слова Жура, из-за кустов раздался трубный рев такой мощи, что листья вихрем сорвались с веток и закружились над дорогой. Микулка зажмурился и изо всех сил рванулся к коням, которые заметались и запрыгали, колотя воздух копытами. Меч в руке мешал, но сунуть его в ножны не прекращая бега не было ни малейшей возможности. Только пробежав шагов пять, он вспомнил про слепого волхва.

– Давай скорее! – обернулся паренек и, пользуясь возможностью, убрал меч.

Огромный плешивый медведь, явно несколько лет назад сдохший от старости, вывалился на дорогу всего в двух шагах. Микулка увернулся от удара могучей лапы, вызвал в теле дремавшую силу, подхватил Жура на руки и бегом побежал по дороге.

Улучив момент, он схватил ближайшую лошадь за щеку и рывком повалил на землю.

– Садись! – Он помог волхву взобраться в седло и, не дожидаясь, пока лошадь вскочит на ноги, поймал за повод второго коня.

Запрыгивать пришлось уже на скаку. Микулка держался за седло, больше всего боясь упустить лошадь, часто перебирал ногами, подпрыгивал, но никак не мог попасть в стремя левой ступней. Наконец он извернулся и сунул в стремя правую ногу, подтянулся и повалился поперек седла.

Нога, как назло, застряла, и сесть нормально не получалось, на рыси седло больно било по ребрам, грозя скинуть на землю. Паренек чуть повернул голову и в мечущихся лунных тенях разглядел четырех огромных медведей с пылающими глазами. Звери бежали на четырех лапах, почти догоняя коня, у одного не хватало половины черепа вместе с одним глазом – видать, кто-то отхватил мечом. Но и без этого не было никакого сомнения, что это нежить, – смрадный дух волнами бил в ноздри, а ревели медведи так, как могут реветь только упыри. Гораздо громче, чем любой дышащий зверь.

Микулка еще несколько раз получил по ребрам прыгающим седлом, наконец высвободил ногу и уселся нормально, раскачав тело в соответствии с быстротой скачки. Он несколько раз крепко ударил коня пятками, разгоняя его в галоп, вжался в седло и прильнул к конской шее, чтобы ненароком не получить по лицу веткой. Спина Жура маячила вдалеке – его конь давно уже шел галопом, выбрасывая из-под копыт комья слежавшихся листьев.

– Хей, хей! – Паренек еще разогнал лошадь, чувствуя, что упыри не собираются отставать.

Скосив глаза, он заметил, что твари даже приблизились, несмотря на ускоряющуюся скачку.

– Жур! – выкрикнул он. – Они догоняют!

– Сбрось мешки на дорогу! – посоветовал волхв. Микулка только сейчас заметил, что конь Жура

скачет налегке, неся лишь седока.

– Ящер… – ругнулся паренек и, вытащив нож, срезал мешки.

Они шлепнулись в ворох опавших листьев, и конь сразу же поскакал быстрее. Но и нож удержать не удалось, он выскользнул из руки и, несколько раз сверкнув, скрылся из виду.

Лес становился все реже и реже, постепенно переходя в Большую плешь, лунное сияние било в глаза сквозь ветви, пятна света и тени судорожно метались по дороге. Конский топот то и дело вспугивал птиц, они срывались с ветвей в хороводе листьев и метались в воздухе, ничего не видя. Конь под Микулкой рванулся и сделал несколько длинных прыжков, едва не скинув седока из седла.

Внезапно лес окончательно расступился и дорога запетляла среди редких деревьев, налетевший ветер бросил несколько листьев в лицо.

– Не доезжая Разбойничьей дубравы есть брошенный дом! – крикнул Жур. – Спрячемся!

– Не успеем! – ответил Микулка. – Они по пятам! Ближайший к нему медведь прыгнул и вцепился гнилыми зубами в лошадиный хвост, конь взвился на дыбы и повалился на бок. От удара в глазах Микулки мелькнули цветные огни, он попытался вскочить на ноги, заметив, как прямо над ним пронеслась огромная лохматая тень. Он резко повернул голову, почти нос к носу столкнувшись с оскалившейся упыриной пастью.

Микулка даже не успел испугаться, как все вдруг завертелось перед глазами – свет, тень, смутные пятна и тут же яркий свет луны в лицо, снова конь под ним несется сумасшедшим галопом, вытянув морду вперед.

– В сторону! – крикнул Жур.

Паренек, ничего не соображая, потянул правый повод и краем глаза заметил, как прыгнувший упырь пролетел слева на расстоянии вытянутой руки. Тот самый, с обрубленным черепом, который несколько мгновений назад вцепился лошади в хвост.

Размышлять, как такое могло получиться, было некогда, оставалось только гнать вперед, пока конь еще мог бежать быстро.

– Изба! – выкрикнул волхв.

Старая, почти сгнившая избенка стояла у края дороги, дверь распахнута, ставни заперты. Видно было, что в ней лет сто уже никто не жил.

– Бросай коня! – расслышал Микулка голос Жура и, вынув из стремян ноги, прыгнул как можно дальше.

Земля встретила его жестко, меч в ножнах больно ударил в тело, но паренек, не обращая внимания на зашибленный локоть, вскочил и бросился в распахнутую дверь.

Жур умудрился вбежать даже раньше него, дернул за руку, затаскивая Микулку внутрь, и рывком захлопнул дверь. Тут же в нее ухнуло так, что толстые доски вздрогнули, выбросив из щелей целую тучу пыли.

Задыхаясь после скачки и бега, Микулка громко чихнул. Тут же раздались истошное конское ржание и такой рев, что бревенчатые стены избы задрожали, как от испуга.

– Живы… – не веря в такую удачу, шепнул паренек и снова чихнул.

Казалось, что пыли в избе было больше, чем воз-Духа.

– Это ты еще погоди, – поспешил обрадовать Жур, запирая массивный деревянный засов. – Избушка еле держится. Сейчас они доедят лошадей и начнут ломиться. Трудно сказать, сколько она может выстоять.

Его слова тут же подтвердились могучим ударом и новым, еще более громким ревом. Бревно стены в одном месте пошатнулось и угрожающе выпятилось.

– А откуда она вообще взялась в такой глуши? – Микулка, поморщившись, ощупал ушибленный локоть.

Страх опять начал приближаться к нему. И Микулка изо всех сил старался занять себя каким-нибудь делом, чтобы не подпустить замаячившую рядом тварь. Только этого еще не хватало. Тут от упырей бы отбиться. Микулка окинул избу взором, прикидывая, долго ли она устоит.

Жур остановился в центре избы.

– Да жил тут один волхв… Уж и не знаю, сколько лет избушка пустует. Может, пятьдесят, может, больше, но меня еще точно на свете не было, когда в ней оставалась хоть одна живая душа. Потом этот волхв то ли помер, то ли в другие места ушел, но с тех пор здесь иногда отдыхают путники. Какой-никакой, а все-таки кров. В этом лесу никакие стены лишними не бывают.

– Да я уж вижу…

В бревна снова ударили. С потолочных балок посыпались труха и мелкий сор.

– Разнесут, – с видом знатока заключил Жур.

– Может, им надоест? – с надеждой спросил Микулка.

– Мозгов у них для этого маловато. Зато упрямства – хоть отбавляй, – пояснил Жур безо всякого волнения, как о чем-то совершенно обыденном и привычном.

– Удивительно, что звери тоже упырями становятся, – снова сказал Микулка.

Он заметил, что, когда разговариваешь, страх будто бы отпускает.

– Да нежити без разницы, во что вселяться. Было бы мертвое тело. В глуши почти все утопленное зверье перерождается, я даже одну лису-упырицу в силок поймал. Утром прихожу, а она гнилая вся, кости топорщатся. Но где людей много, такого нет. Не любят упыри людских толп.

– Почему?

– Любой нежити от людских мыслей худо становится. И чем больше людей, тем хуже. Мысли для них почти то же, что для нас огонь – если один человек или два, так это искорка, если деревня, уже горячо, а город – буйное пламя.

– Странно, что они не извели людей, пока их было совсем мало.

– Боги помогли, – серьезно ответил Жур. Вдруг лицо его напряглось, словно он расслышал

далекий, еле заметный звук. Волхв присел на корточки и коснулся ладонью земли.

– Страх… – коротко сказал он так, что Микулку пробрало до костей. – Твои друзья совсем рядом от нас. Чуть больше версты.

– На них тоже упыри напали? – Микулка облизнул пересохшие от страха губы и отвел глаза от проявившейся в потемках избы твари. При Журе он не мог показать, что страх опять одолевает его, и, мучаясь, терпел.

– Хуже. – Жур сел на утоптанный земляной пол, затем лег на спину и раскинул руки.

– Ты, случайно, не помирать собрался? – не на шутку заволновался Микулка.

– Зря надеешься, – фыркнул волхв. – Не мешай, может, им моя помощь понадобится.

– Да как же ты им отсюда поможешь?

– А как я тебе помог уже после того, как тебя эти упыри сожрали?

– Сожрали?! – Микулка снова почувствовал, как на затылке поднимаются волосы. – Так это мне не привиделось?! Неужто ты время вспять повернул?

– Ты можешь не орать? – устало попросил Жур. – Не мешай, ради всех богов. Да займись делом каким, а то опять подпустишь к себе тварюку.

Микулка присел посреди избы и шумно почесал макушку.

Страшно было подумать, что в каком-то^е повернутом назад времени его сейчас доедают четыре воняющих падалью упыря. А может, он теперешний просто не настоящий? Не могут же быть два человека одновременно? Или могут? Микулка не зн-ал, но уже когда-то думал об этом. Вот когда дерево падает рядом с лесорубом, это случайность. Может, оно его придавить должно было, но что-то у богов на небесах не сладилось, и они чуточку промахнулись. А может, наоборот, отвели беду от хорошего человека. Или это вовсе не боги, а просто мир так устроен? Жур много знает, надо у него будет поспрашивать.

Упыри наконец нащупали самый слабый угол и принялись крошить его в щепы. Избушка ходила ходуном.

– До чего же лютуют… – поежился паренек, достал меч из ножен и положил у ног.

С упырями биться ему уже приходилось, но только не с такими огромными. Правда, тут все-таки стены, а там было чистое поле.

Рев четырех упыриных глоток потряс избушку до основания, тяжелые лапы мерно ударяли в бревна, с треском откалывая щепы.

Микулка решил, что сидеть понапрасну – не самое лучшее дело. Он встал и начал подыскивать жердь покрепче, чтобы в случае чего можно было соорудить копье или рогатину. Влез на стол и, вызвав дремлющую могучую силу, одним ударом выбил потолочную балку – бревно толщиной в руку. Это лучше, чем ничто. Жур рассказывал, что в древние времена люди копьями останавливали огромных пещерных медведей. Микулка видел в Киеве скелет одного из них, так, судя по нему, те медведи были раза в три крупнее теперешних.

Как упыри ни старались, а ударам стены все же не поддавались. Но Микулка зря подумал, что его с Жу-ром дела пошли на лад, – несмотря на безмозглость, твари перестали ломиться в тяжелые бревна и принялись рыть лапами подкоп у стены.

Ревели они при этом неистово, а звук рвущих землю когтей был даже хуже, чем беспрерывное уханье в бревна. Но Жур этого словно не замечал – лежал на спине совершенно не шевелясь, только мерно вздымающаяся грудь выдавала в нем признаки жизни.

Это было похоже на сон, и паренек даже подумал, что Жур действительно замер в какой-то особенной дреме, находясь на самом деле совсем в другом месте мыслью и ощущением. И может быть, его сон сейчас кем-то воспринимается как явь. А может, то, что происходит с Микулкой, – лишь чей-то сон.

Он вспомнил ощерившуюся упыриную пасть у самого лица, покачал головой и, скинув бревно на пол, спрыгнул со стола.

Тварь сосредоточилась, прокладывая дорогу бегущему лосю. Он рвался к дороге, даже не замечая, как легок сегодня его путь в сравнении с другими, куда более опасными днями. Преследователи отставали, медленно, но все больше и больше, их крики сделались гораздо тише и не пугали, как поначалу. Но когда, казалось бы, они отстали совсем, под копытами захлюпала вода и липкая грязь. Пришлось обегать болотце стороной, теряя драгоценное время. Человеческие крики позади снова сделались громче.

Тварь отследила весь будущий путь лося в мгновение ока и поняла, что больше подправлять ничего не придется. Охотники окончательно потеряют добычу в пятистах шагах от пещеры, а значит, уже в состоянии будут почувствовать идущий от костра дым. От них больше ничего и не требовалось. Любопытство и злость на ускользнувшего лося обязательно приведут их к пещере. Осторожность бы остановила, конечно, но тварь знала – это свойство не присуще людям вообще.

Теперь оставалось лишь избавиться от двух витязей, стерегущих девку. Просто протянуть щупальца и убить обоих было нельзя, это ведь не звери без разума. Людей можно убивать лишь поодиночке, потому что, даже когда они вдвоем, боль становится нестерпимой.

– Эй… – сквозь полудрему услышал Ратибор шепот Волка.

Стрелок тут же скинул с себя сонное оцепенение и привстал на куске рогожи, подстеленном Марой.

– Что случилось? – так же шепотом спросил он.

– У тебя с животом все в порядке? – вместо ответа спросил певец.

– А у тебя с головой? – разозлился Ратибор. – Я уже собрался бежать, стрелять.

– Да нет. – Волк небрежно махнул рукой. – Но мясо явно было не очень свежее. Мутит меня.

– А я что, лекарь?

– Постой в дозоре, а? – На лбу у него действительно виднелась испарина, а лицо, даже в неярком свете угасающего костра, выглядело зеленоватым. – Мне надо отойти ненадолго. Постоишь?

– Ладно, давай, – усмехнулся стрелок. – А то еще помрешь ненароком.

Волк благодарно кивнул и вышел из пещеры, зашуршав сапогами по сыпучим камням.

– Я скоро… – донеслось едва слышно.

Ратибор встал и растер ладонями щеки, чтобы разогнать остатки дремоты. Не собирался ведь спать, а ведь нет – сморило. В голову пришла чуть испуганная мысль, что он уже староват для долгих походов. Но тут же страх отступил. Ведь и правда староват – сколько же можно.

Мара сонно перевернулась на другой бок.

– Ну сколько можно колобродить… – с укором буркнула она и с головой укуталась покрывалом.

Ратибор усмехнулся и сел, стараясь поменьше шуметь. Шорох камней за пещерой затих, видно, Волк нашел, наконец, подходящее место.

На самом деле Волк удивленно остановился, прислушиваясь к ощущениям в собственном теле. Тошнота и слабость в желудке исчезли, их будто рукой сняло. Певец мотнул головой, улыбнулся и шагнул назад, но его тут же снова скрутило. Он как ошпаренный отпрыгнул на прежнее место и внимательно осмотрелся. Но ничего особенного вокруг не происходило – лес, темной стеной обрамлявший поляну, негромко шумел, поблескивая в лунном свете трепещущими листьями. Этот, казалось бы, мягкий шум вкрадчиво подминал под себя все остальные звуки. Но человеческое гиканье стихло, и это успокаивало, потому что даже самая страшная и неутомимая нежить всегда несет в себе меньше опасности, чем человек – коварный и хитрый.

Вдруг резкий звук и хруст ломающихся ветвей раздались совсем рядом, шагах в тридцати. Волк вздрогнул от неожиданности и отпрянул назад, но острая боль в животе согнула его пополам, заставив снова шагнуть на прежнее место.

Из леса выскочил совершенно измотанный лось, фыркнул, повернулся, расплескав рогами капли лунного света, и снова исчез в лесу. После него еще некоторое время слышались топот и треск ломаемых сучьев. Но Волка беспокоило не это.

– Никак колдун какой решил надо мной покуражиться… – шепнул он и принюхался.

Запах мокрой шерсти никуда не исчез, тихонько струился по ветру. Но никакой зверь, даже рысь, не мог бы сидеть в засаде так тихо Это несоответствие пугало, но еще сильнее пугало то, что боль прошла, но зато тело онемело, словно заморозилось махом Ни шагу ступить.

До разума долетел еще один звук, но такой позабытый, что певец даже не сразу узнал голос меча.

– Не страшись. – Голос звучал очень молодо. – Все уже кончено Эта тварь может убить тебя в любой миг.

– Тварь? – шепотом переспросил Волк.

– Да. Не человек, но извечный противник Посланец логова Тьмы. Я даже помню его имя Это было последнее, что я почувствовал перед тем, как оно убило меня.

– Имя?

– Да, – шепнул голос, и Волка скрутила страшная, непередаваемая боль, от которой даже вскрикнуть было немыслимо – Вот его имя.

Боль отступила, но певец еще несколько мгновений не мог отдышаться, хватая ртом воздух.

– Фух… – наконец выдохнул он.. – Как с этой тварью биться?

– Никак Ты можешь только предупредить друзей об опасности. Спеши, тебе осталось не долго…

Голос умолк, и Волк набрал полную грудь воздуха, чтобы крикнуть погромче.

Ратибор подбросил веток в огонь Костер полыхнул ярче, разогнав предутренний холодок, искры закружились и яркими мошками вылетели из пещеры. Когда треск сучьев стих, стрелок снова присел у выхода, дожидаясь, когда же вернется Волк

В этом месте звуки леса слышались гораздо отчетливей – полость пещеры собирала их, словно пустая бочка. Странные людские крики больше не доносились до ушей, и это успокаивало, поскольку встречаться с лесными охотниками под покровом ночи совсем не хотелось. И дело даже не в том, то они всегда передвигаются стаями, – Ратибору не раз приходилось биться одному против многих, но лес был их родным домом. Иметь их здесь противниками было не лучше, чем схватиться с водяным на глубоком месте.

Где-то далеко ухнул филин, и тут же ему ответил другой звук, довольно громкий и не совсем понятный. Птица так точно кричать не может, зверей Ра-тибор таких тоже не слыхивал. Наверное, нежить какая-то, у этих тварей бывают очень затейливые голоса. Хотя и нежить Ратибор знал буквально наперечет. Не похож этот звук был ни на бурчание чугай-стыря, ни на хохот мавки, сидящей на ветке. Лешак тоже так не ревет, хотя легко подделывает любой звук, даже человеческий голос, если решает заманить кого-нибудь в чащу.

Нет, такой рык мог издавать только упырь, причем очень крупный. Да и не один, скорее всего. Сам Ратибор такого не видел, но Микулка рассказывал, что, когда упырей много, они иногда охотятся стаями. Не потому, что им так удобней, у них на такое ума недостаточно, а просто иногда к одной жертве с разных мест сбредаются несколько упырей, да так и бродят потом кучей, повинуясь одинаковому для всех зову. Зову живой плоти, без которой они сгниют и развалятся за пару седмиц.

Ратибор прислушался. Да, рев складывался не меньше чем из трех голосов. Судя по громкости, чуть больше версты.

Это насторожило – на таком расстоянии они запросто могут почуять людей в пещере, а до рассвета еще далеко. От такого лиха лучше держаться подальше. Но в пещере все-таки лишь одна сторона открыта для нападения, а в ночном лесу эдакая тварь может выскочить откуда угодно.

Он встал и вышел наружу позвать Волка.

– Эй! – крикнул он в темноту. – Ты там не веревку, случаем, проглотил?

Волк не ответил.

Чем глубже упыри подкапывались, тем громче ревели. Рыть одну яму по очереди у них не хватало ума, поэтому они копали каждый свою, наперегонки пробираясь к добыче. В одном месте из-под бревен уже начала осыпаться земля, и в темноте избушки Микулка явственно разглядел светящийся упыриный глаз. Из образовавшейся щели пахнуло густым смрадом залежавшейся мертвечины. И мало того, на загривке упыря Микулка снова увидел тварь, которая пыталась сделать из него труса.

– Жур! – позвал паренек. – Жур, да очнись же ты! У нас дела совсем худо!

Он потянул волхва за рукав.

Жур дернулся, по лицу пробежала волна, а на лбу прорезались знакомые складки.

– Я же тебя просил не мешать! – буркнул он. – Им в любой миг может помощь понадобиться!

– Нам тоже, – осадил его паренек.

Жур напрягся, будто прислушиваясь, но Микулка уже знал, что он так не слушает, а смотрит. Причем, по всему видать, во все стороны разом.

– Что делать? – на всякий случай спросил паренек.

– До рассвета еще далеко. – Волхв встал и отряхнул рубаху. – Драться будем, другого выхода нет.

– Понятно… – Микулка сокрушенно опустил голову.

На слепого в бою надежды не было вовсе, так что рассчитывать приходилось лишь на себя самого.

– Кол обтеши, – начал распоряжаться Жур.

– Что?

– Ты бревно зачем выбил? Вместо копья?

– Ну…

– Так заостри с одного конца! Хотя с копья толку будет немного.

– Так пещерных медведей останавливали! – завопил Микулка.

– Не равняй, – отмахнулся волхв. – То твари живые, они от боли шарахаются и на острый рожон не лезут. А этим без разницы. Против них оружие только одно – острый меч. И рубить на куски.

– Я уж знаю… – поежился паренек.

– Тогда делай вот что. Собери всю солому,.какая найдется, и свали на дыру. Масла, жаль, нет никакого… Но на нет и суда никакого нет.

Микулка спешно собрал солому и, морщась от вони, бросил кучей возле стены. Из быстро растущей дыры под бревнами показалась упыриная лапа, потом снова и снова, паренек выхватил меч и с размаху отсек от нее четверть, не меньше. Упырь взвыл и принялся неуклюже копать другой лапой, но получалось у него гораздо медленнее, чем прежде.

Бескровный обрубок покатился по полу, еще пробуя царапать землю когтями. И тварюка с загривка упыря скакнула вслед за отрубленной лапой с безобразным, гадким хихиканьем, от которого Микулку прошиб холодный пот. Однако страх добавил ему резвости. Микулка ударил еще несколько раз, порубив гнилую плоть на куски, и тут же, изловчившись, отсек оставшуюся лапу. Он стал махать мечом, пытаясь попасть по тварюке, но та увернулась.

Упырь заревел громче прежнего и принялся биться тяжелой головой о бревна стены, не в силах выбраться из ямы без помощи обрубленных лап. Остальные продолжали рыть как ни в чем не бывало.

Пока не образовались новые ямы, паренек принялся обтесывать конец выбитого бревна, превращая его в острие. Жур в это время возился с огнивом.

– Я думал, ты кремень вместе с мешками выбросил, – сказал Микулка, не переставая работать мечом.

– Ну уж нет, – усмехнулся волхв, раздувая дымящийся трут. – Без мешков прожить еще можно, даже без коней не помрем, а во г без огня человек жить не может.

Наконец огонек полыхнул и задорно перебежал на поджидавший пучок соломы, волхв подхватил его и бросил в печь.

– Помоги растопить, – попросил Жур. – Без глаз мелкую работу делать несподручно.

Микулка собрал стружку, слетевшую из-под меча, и бережно уложил в огонек, добавив еще пару пучков соломы. Пламя занялось ярче, и паренек подбросил сначала мелких дровишек, уже покрытых от старости мхом, а потом четвертушек полена.

– Обожги кол, – посоветовал волхв. – Легче обтешется и острее будет.

Микулка сунул конец бревна в печку, но тут осыпалась земля под другой стеной. Пришлось бежать туда и снова рубить лапы.

Разделавшись еще с одним упырем, он услышал громкий треск и замер, постепенно понимая, чем мог быть вызван такой необычный звук. Он очень напоминал треск огромной пилы, впивающейся в твердое дерево.

– Бревна грызет, нежить проклятая! < – со смесью испуга и злобы крикнул Микулка.

– Ничего. Подожди, пока высунется морда. Тогда и рубанешь.

Микулка замер, перехватив рукоять двумя руками. В отсветах пламени меч казался отлитым из золота, острие мерно покачивалось в такт дыханию.

Грызть бревна начали и с другой стороны, но метаться паренек не стал. Сейчас опасность представлял лишь тот упырь, который первым пустил в ход зубы.

Едва его морда показалась в прогрызенную дыру, Микулка изловчился и отсек обе челюсти вместе с зубами.

– На одного противника меньше, – довольно сообщил он. – Без зубов и когтей он нам не страшен.

– Рано радоваться. – Жур недовольно нахмурил брови. – Таких упырей нам и трех вполне хватит. Даже из двух один был бы лишним.

– До рассвета еще далеко? – с надеждой спросил паренек.

– На это и не надейся. Они три раза успеют разнести избушку по бревнышку, прежде чем в Киеве пропоют первые петухи.

– Куда только боги смотрят? – фыркнул Микулка, достал кол из печи и принялся обтесывать мечом обуглившийся конец.

Так дело двигалось намного быстрее.

– Готово! – Он довольно осмотрел получившееся копье. – Такой жердью и конного витязя остановить можно.

Жур усмехнулся:

– Это если бы кол был дубовый…

– И такой сойдет. Упырь – это ведь не витязь в кольчуге, гнилье.

Один из упырей снова взревел, и земля посыпалась под ближним к печи углом, бревна просели и скрипнули, грозя обвалиться всей стеной разом.

– Плохо дело… – нахмурился паренек. – Под таким натиском домик не долго выстоит.

Он подскочил к новой яме, собираясь уже рубить лапы, но рубить оказалось нечего – упырь прорыл такую глубокую яму, что оказался ниже земляного пола. – А-а-а! – испуганно вскрикнул Микулка, едва успев отбежать на середину избы.

Упырь резко разогнулся, восстал из-под земли на задних лапах, во весь свой чудовищный рост. От испуга паренек растерялся – копьем его бить или мечом. Если копьем, то меч надо бросить, а если мечом, то подойти надо значительно ближе, чем подпускают остатки смелости.

Микулка так и не решил, что делать, а упырь поднял лапы и бросился на него. Паренек с огромным трудом увернулся от быстрого и очень тяжелого тела, вскользь рубанув заднюю лапу. Не помогло – лохматая тень снова прыгнула, на этот раз вроде бы даже быстрее. Микулка уже понял, что от такого броска ему не увернуться. Стало жалко себя до слез, а время как бы замедлилось, давая прокрутить воспоминания жизни.

– Не спи! – донесся голос Жура сквозь упыриный рев.

И Микулка понял, что время остановилось не само собой и уж совсем не для того, чтобы он предавался воспоминаниям.

Пользуясь внезапной медлительностью упыря, он подскочил к нему вплотную и принялся неистово рубить наотмашь, почти не глядя. Так совсем молодые гридни рубят деревянных болванов на потешном поле.

– Хватит! – Это уже голос меча, почти позабытый за последнее время. – Не трать силы зря!

Микулка остановился, с удивлением разглядев разбросанные по всей избе куски упыря. Жур с укоризненным видом обтер рукавом с лица зловонную жижу.

Паренек и сам был измазан в этой кашице с ног до головы, он понять не мог, как за короткий миг успел изрубить чудовище в такое мелкое месиво.

И тут снова раздался голос меча:

– Осторожно1 Последний на крыше!

Микулка поднял лицо и тут же зажмурился – с обветшалой крыши посыпалась многолетняя пыль вперемешку с соломенным перегноем. Наверху раздались громкий шорох и скрип проседающих бревен.

– К стене! – выкрикнул Жур и бросился в сторону, но за несколько мгновений до этого Микулка уже решил, что делать.

Он положил меч на пол и, подхватив заготовленный кол, поднял его острием вверх. И тут же над головой грохнуло, треснуло, и огромная туша рухнула вниз в потоках трухи и пыли.

Упырь попал точно на кол и нанизался от хвоста до макушки, но и паренек едва успел отскочить от удара могучей лапы. Уже отпрыгнув на пару шагов, он бросился на пол и коротко кувыркнулся обратно, успев подхватить меч раньше, чем медведь повалился на бок.

С бревном, пронзившим все тело, упырь не мог двигаться так же быстро, как поначалу, но все равно его скорость была в несколько раз больше, чем у обычного зверя такого размера. Он резко развернулся, выпустив из обеих ран целые потоки гнилья, и Микулка явственно расслышал свист, с которым толстое бревно рассекло воздух.

Душа опустилась куда-то ближе к желудку, а тело замерло, не в силах двинуться без приказа оцепеневшего от ужаса разума. Из неподвижности его вывел яркий свет – это Жур изловчился бросить пылающую головню в кучу соломы.

Пламя разбежалось вдоль стены, и Жур выкрикнул что было сил.

– Наружу беги!

Микулка рванулся, чувствуя, как все сильнее замедляется время, а упырь двигается, словно муха, попавшая в мед. Паренек проскочил порог, даже не заметив, куда подевался засов, выскочил на дорогу и только тогда увидел Жура

Он стоял неподвижно.

– Все, он не выберется, – совершенно спокойно произнес волхв, будто совсем недавно не кричал и не прыгал. – Изба пересохла, сейчас полыхнет, как солома.

Раздался громкий рев, и через дыру в крыше полыхнул высокий язык пламени. Она просела и рухнула вниз, затем покосились стены, через щели в просевших бревнах тоже пробился огонь. Пылающий упырь без передних лап с ревом выскочил из отрытой ямы и сделал несколько шагов к людям, все еще чуя в них добычу. Но рухнул и больше не двигался, превратившись в обыкновенную дохлую тушу.

Он лежал и горел, а перед глазами Микулки все еще двигалась медвежья тень без передних лап.

– Послушай… – обратился он к Журу. – Ты уверен, что тварь вселилась именно в медведя?

– Да.

– Тогда нам нужно скорее возвращаться в лес, туда, где она бросила тело деревенского дурачка.

– Ты что, голову повредил, когда прыгал? – подозрительно спросил волхв. – Друзьям твоим помощь нужна как никогда раньше, а тыпо лесу шляться решил?

– Там Камень остался, – уверенно шепнул паренек. – И все мечи, что были выкованы.

Жур промолчал.

– У медведя нет рук. – Микулка пожал плечами, понимая, что Журу не нужны объяснения.

Просто почему-то он поступил именно так, а не иначе.

– Я пойду к ним на помощь. – Волхв развернулся и пошел по дороге на юг. – А ты делай как знаешь. Я тебе не указ.

Микулка стоял и никак не мог решиться сделать шаг в ту или иную сторону. Перед мысленным взором пробежали лица оставшихся в живых друзей, а потом нежное лицо Дивы, которое уже начинало стираться из памяти.

– Я обещал, – сам себе сказал паренек и, засунув меч в ножны, пошел в ту сторону, где остались мешки с факелами.

Вытащив пару самых удачных, Микулка вернулся к горящей избе и подпалил один факел, а второй заткнул за пояс, чтобы не мешал, если что, выхватить меч. Взяв покрепче факел, он очертил над головой огненный круг Рода и двинулся в сторону леса. Туда, где лежал Камень – ключ к небесным вратам.