Логово тьмы. Цикл ВОИН

Глава 9

Ратибор не стал поднимать колдовской меч. Он настолько привык к своему, говорившему голосом отца, что не хотелось даже касаться мира чужих неизведанных судеб, десятков, а может, и сотен душ прежних владельцев. Чужие души, чужой мир, чужие голоса. И хотя он без всякого лиха брал в руки меч Волка, да и Микулкин тоже, но те уже имели живых владельцев и не стали бы говорить с чужаком. Тут же дело совсем другое.

Если Мара говорила правду, то сейчас меч Витима не имел владельца. Он не был завещан. А незавещанный меч сам выбирает себе хозяина. Сам. И никто не знает, чем руководствуются души погибших, заключенные в холодном булате.

– А где от него ножны? – как ни в чем не бывало спросил стрелок.

– К седлу приторочены, – сказала девушка.

– Ладно, бери его. Твой меч, ты и таскай.

Мара могла говорить чистую правду… Всякое случается на бескрайних просторах Руси, и меч Витима действительно мог буквально подвернуться девушке под ноги. Мог. Но Ратибор иногда сознательно заставлял себя не верить в такие случайности. Просто ради собственной безопасности.

И если Мара солгала о том, как к ней попал один из колдовских мечей, то это многое могло изменить. Был меч завещан или нет – вот что волновало стрелка больше всего. Является ли девушка'витязем Стражи?

Даже в мыслях трудно произнести это сочетание слов по отношению к хрупкой девице, но Ратибор привык называть вещи своими именами. Если же она и впрямь просто нашла меч, то он для нее обычная бездушная железяка. А если украла? Н-да… У Витима украсть что-то не легче, чем вырвать зуб у Змея, причем из самой средней головы. Вряд ли… Значит, Витим мертв… Тоже не верится. Немного на Руси сыщется витязей, способных его укокошить. Разве что кто-то из сильномогучих богатырей, но им дорогу перейти сложно, не сильно их волнуют простые люди.

Ни один конец с другим не вязался, и со всех сторон получалось, что Мара говорит чистую правду. Но как тогда мог Витим потерять такой меч? Это ведь не пара худых сапог! Может, выбросил? Но почему? Можно ли вообще выбросить меч? А сменить?

Ратибор поразился таким мыслям сильнее, чем увиденным на клинке резам. Вот леший…

Сменить! Тогда все концы с концами увязываются! Получается, что пошел Витим добывать колдовской меч Громовника. И добыл. Вот только тот ему чем-то так приглянулся, что взял он его, а свой выбросил. Может такое случиться? Знать бы…

Стрелок верил, что Витим не способен на сознательное зло по собственной воле, но кто знает, какой силой может обладать темный меч? Может, в его власти подавлять людскую волю и отдавать любые повеления? Худо дело! Врагом видеть Витима Ратибор не хотел. Это было бы и обидно, и опасно. Незнамо еще, что из того хуже.

Мара с видимым усилием оторвала от земли меч и, забросив на плечо, направилась к пофыркивающему за туманом коню. Спокойна. Мила. Спинка ровненькая, бедра так и играют под сарафаном… Но сейчас Ратибора больше волновали ее мысли, нежели тело. Что же скрыто в этой золотоволосой головушке? Что прячется за ясным светом голубых глаз?

Стрелок знал, что, распутывая тайны, главное – не спешить, не показывать излишний интерес и догадливость. Пусть все катится своим чередом. Сколько веревочке ни виться, а конец все равно сыщется. Обязательно. Главное – сыскать его раньше, чем эти тонкие рученьки выпустят тебе кишки во сне. Но это мысли совсем худые… Может, девица ничего и не знает про меч, никакого лиха не замышляет, а я уже трясусь, как простуженный заяц. Негоже.

Все равно кто-нибудь когда-нибудь кишки выпустит, так уж лучше такая красунья, чем вонючий бородатый мужик. Но расслабляться не след.

Конь стоял, перебирая ногами от нетерпения, заботливые девичьи руки накрепко привязали повод к ветке низкорослого клена, а у седла болтался небольшой дорожный мешок и знакомые Витимовы ножны.

Да… Собралась Мара явно не по-девичьи. Другая бы скрыню добра прихватила, а тут, надо же, невеликий мешочек и меч. Все, что с ней связано, будит тревогу нарочитой необычностью, а необычное, нежданное завсегда настораживает.

Но Ратибор виду не подавал, двигался расслабленно, беззаботно, то и дело отпуская плоские шуточки. Любил он, когда его недооценивают. Это всегда вселяло необходимую уверенность в собственных силах, а то с годами и опытом эта уверенность улетучивается, как туман над рекой теплым солнечным утром. Когда молод, кровь бурлит, кажется, что горы можешь свернуть, а как попробуешь, с десяток шишек набьешь, сразу начинаешь понимать, что на всякую силу сыщется более могучая, а каждому хитрецу уготована западня.

И как правило, сила проявляется там, где меньше всего ожидаешь, хотя и помощь может прийти, откуда не ждешь. Может, стрелок потому только и жив до сих пор, что вовремя это осмыслил, понял, что с любым лихом надо справляться, когда оно проявилось, – не раньше. А до этого нужно просто быть ко всему готовым, но готовности не выказывать. Поскольку никогда нет полной уверенности, случится ли вообще злое лихо, с какого бока появится, а с какого бока подмога придет. Жизнь вообще штука сложная и чаще всего состоит из одних неожиданностей, как приятных, так и не очень.

– И где твой соратник? – отвязывая мокрого от тумана коня, спросила Мара. – В какую сторону ускакал?

– Туда. – Ратибор неопределенно махнул рукой. – Понес же лешак… Так и будет мчаться до самого Киева. Ладно, надо ехать. Сядешь впереди меня, ладно? Я помогу.

Он легко вскочил на коня, дождался, пока девушка неумело всунет меч в ножны, и, подхватив за плечи, словно пушинку, усадил ее впереди себя. Сарафан не позволял ей сесть нормально, поэтому обе ноги она закинула на левую сторону, крепко ухватившись рукой за седло.

– Но, поехали! – Ратибор стукнул коня пятками, и тот, повернувшись на месте, сразу сорвался на спешную рысь. – Давай, давай! Хей!

Мара почти ничего не весила, хрупкая, нежная, наверное, конь даже не заметил, когда она села. Набегающий воздух сухо щелкал подолом сарафана, девичьи волосы струились подвижными волнами расплавленного золота, а опавшая листва поднималась из-под копыт скакуна огненно-рыжим вихрем и пропадала вдали, смешиваясь с белесым туманом. Пахло рыхлой землей, сыростью и подступающими холодами, низкие ветви деревьев посвистывали прямо над головой.

– Хей, хей! – подгонял коня стрелок. – Давай, конячка, наяривай!

Мара еле держалась на прыгающей спине скакуна, бугристый лошадиный хребет болезненно бил в бедра, сползавшие с быстро мокреющей шкуры босые ноги тщетно искали несуществующую опору. Только руки, накрепко вцепившись в седло, не давали свалиться под бьющие в землю копыта.

Туман, как назло, начал сгущаться. Видимо, ветер утомился и стих, но на бешено мчащейся лошади это почти не замечалось, и только когда молочная белизна укрыла даже подножия ближайших деревьев, Ратибор чуть натянул поводья, удерживая коня.

– Не погонишь, – недовольно фыркнул он. – Так и до беды недалеко.

– Ты хоть знаешь, куда скачешь? – спросила девушка.

Ее мелодичный голос обрывался и ухал на каждом скачке, из-за чего понять ее было сложно.

– Чего? А… Вперед, куда же еще?

– По-го-ди!

Стрелок натянул поводья, и конь остановился раскидав копытами прелые листья.

– Что такое?

– Места тут худые… – неопределенно пожал, плечами Мара, украдкой переводя дух. – Нельзя без разбору скакать.

– А точнее? Что за лихо?

– Слыхал про Змеиный Луг?

– Да уж, слыхивал, – припомнил недавнее Рати бор. – Но не бывал.

– Потому и живой. Оттуда еще никто не возвращался.

То же самое ему говорили и про Собачий Овраг, но ничего, выбрался, пройдя его из конца в конец. Правда, сейчас говорить об этом не стоило, иногда хвастовство дорого обходится.

– Кто же тогда о нем рассказал, если все померли? – усмехнулся стрелок. – Так не бывает. Хоть один, да выбрался!

– Может, и так. Только нам там лучше никогда не бывать. И сами загинем, и коня потеряем. Змеи там шибко злые, а на зубах у них яд смертельный.

– Ты хорошо знаешь то место?

– Конечно… Наши всем детям наказывают, чтоб туда не ходили! Каждый в деревне с малолетства знает и про Луг Змеиный, и про Собачий Овраг, и про Звериную Топь.

– А это еще что такое?

– Совсем худое место, – поежилась Мара. – Топкое. Старики сказывали, что туда приходит умирать все лесное зверье – и олени, и медведи, и волки. Как старость немощная придет, так они там и топятся. Страшно…

– Да уж, веселого мало… – почесал макушку стрелок. – Значит, нас занесло в сторону от киевского большака? Странно… Вроде, держался строго на полуночь… Туман блудит, что ли? Вообще он странный какой-то. Как на месте стоим, он редеет, а как в путь – становится гуще доброго молока.

– Не знаю… – Девушка пожала хрупкими плечиками. – Просто ветер стих, вот он и висит неподвижно, сгущается.

– Ладно, нам поспешать надо, а то ведь Волк не знает про все эти змеино-собачьи красоты, как бы не угодил в беду. Далеко отсель до Змеиного Луга?

– Вроде рядышком. Вон знакомая осиновая рощица, за ней лес должен кончиться и начинается луг.

– Так вроде рядышком или точно? – Ратибор снова придержал нетерпеливого скакуна.

– Кажется…

– Тьфу ты… Надеюсь, скажешь хотя бы в середке этого Ящерового луга, что приехали?

– В середке ты и сам поймешь…

– Она еще шутит! – фыркнул стрелок и пустил коня скорым шагом.

Копыта глухо били в усыпанную листьями землю, кое-где явственно хлюпало – места и впрямь начинались топкие. Туман неподвижно завис длинными седыми прядями, словно цепляясь за влажные стволы деревьев.

Они проехали рощу, потом еще две, но никакого луга не было и в помине.

– Заплутали… – сухо вымолвил Ратибор. Ему не хотелось думать, что девушка просто морочит голову.

– Не знаю… – растерянно озираясь, ответила Мара. – Змеиный Луг лежит в двух верстах к заходу от большака. Потом идет небольшой гостинец до Киева, а чуть дальше начинается Собачий Овраг.

– Те места я знаю, – нетерпеливо кивнул ви тязь. – Хотелось бы знать, где мы сейчас?

– Не знаю… – повторила девушка. – Но кроме того, что я рассказала, никакого лиха рядом нет, так что можно ехать без всякой опаски. Любые дороп все равно ведут к Киеву. Не сможете вы с соратником разминуться, тут просто негде плутать! Все хожено-перехожено…

– Хотелось бы верить, – буркнул стрелок. – Тебе там удобно сидеть-то?

– Не помру, – через силу улыбнулась Мара.

Лес не то чтобы не редел, но даже как будто становился гуще, плотный туман делал все вокруг неестественно плоским, как вырезанные из досочек игрушки. Игрушечная трава, игрушечные деревья с игрушечной листвой – ни расстояния, ни объема, даже звуки ползли со всех сторон неохотно и вяло, на ходу теряя остроту и краски. Со многих ветвей свисали длинные оурые лохмотья, похожие на грязное сырое мочало, редкие птицы неохотно покрикивали хриплыми голосами. Ни неба, ни виднокрая… Едешь словно прямо Ящеру в зубы.

Поросший подлеском путь вел под уклон, и земля с каждой сотней шагов становилась все влажнее, трава, словно не чуя осени, сохнуть даже не собиралась, а, наоборот, муравела кудрявым ковром, пряча конские ноги почти по колено. Стрелок пустил скакуна мерным неспешным шагом, настороженно озираясь по сторонам.

– Это ты называешь хоженым-перехоженым? – недовольно буркнул он. – Да тут сотню лет людская нога не ступала… Ну и занесла нас нелегкая! Леший бы понес этот туман! Может, подождем, пока развеется, а там выйдем по солнцу? Ну ведь вообще ни хрена не видать… Где тут полуденная сторона, где полуночная? Ящер шею свернет, будь оно все неладно…

– А если к вечеру не развеется? – глянула на него Мара. – Что-то мне темень тут встречать неохота…

– А тебя никто и не спрашивает, – совсем разозлился Ратибор. – Охота, неохота… Как скажу, так и будет.

Мара притихла – меч далеко, а рассерженный витязь рядышком. Кто знает, что у него на уме? Еще оставит тут одну, выбирайся потом пешком1 да по темени.

Вдруг, кроме мягкого топота копыт и стука собственного сердца, Мара различила сквозь туман далекое чавканье, словно кто-то пробирается через густую жирную грязь.

– Слышишь? – встрепенулась она.

– Не глухой. Наверное, лось прет без тропы.

– Да уж прямо! – не выдержала девица. – Какой тут лось? Лося бы ты и не расслышал небось! Конь это, ясное дело! Поехали посмотрим.

– Не хуже тебя знаю, просто решил проверить, как ты звуки различаешь, – не моргнув глазом соврал Ратибор.

Следопытом он действительно был неважным, в этом деле Волку равных нет. Тот на версту вперед зверя отпустит и одним нюхом выследит. Зато Ратибор мог похвастать самым зорким глазом и способностью хорониться так, что ни один враг не узрит.

– Ну и?.. – Мара изо всех сил постаралась сдержать улыбку.

– Тоже… – одобрительно кивнул стрелок, на правляя коня на звук.

Проехать через густой частокол ярко-желтых кус тов оказалось вовсе не просто, конь никак не хоте, идти на сплошную стену из листьев и веток, фыркал упрямился. Ратибор слез с него, усадил в седло Map и нещадно потянул повод.

– Ну! Чтоб тебя… Давай, конячка, давай!

Он буквально протащил коня через заросли, пута ясь в высокой сочной траве, успел помянуть всю не чисть, какую видел и о какой только слыхивал. Девушка сидела неслышно, словно ее и не было вовсе, боялась подвернуться под горячую руку.

В самой чаще туман поредел, будто сам не мог продраться через стволы вековых деревьев, распустивших ветви на полсотни шагов во все стороны. Горбатые, позеленевшие от времени корни выпирали из земли, как спины жутковатых чудовищ, вылезших из подземного царства подышать вольным воздухом. Некоторые были такой толщины, что вздымались выше конских ушей, расползались по сторонам, преграждая дорогу. Приходилось сильно петлять, но мерный звук далекого конского шага слышался все так же внятно, видать, неведомому всаднику или зверю приходилось не слаще.

Иногда, упершись в неодолимый валун или соседнее дерево, корневища становились дыбом, а потом снова вонзались в землю, образуя под собой удобные проходы, похожие на вход в огромную пещеру. На верхушках таких сводов кора отставала ломтями, оголяя белый, как известняк, луб, оттуда живыми сетями свисали тонкие молодые побеги плюща; приходилось раздвигать их руками, словно ветви плакучей ивы. Чем гуще, чем теснее становился лес, тем больше появлялось таких диковинных проходов. Стрелок в столь дремучем лесу оказался впервые, он и помыслить не мог, что так близко от Киева есть такие жуткие дебри.

Невообразимо огромные своды древесных крон переплелись еще сотни лет назад, срослись в один сплошной полог, через который даже свет пробивался с трудом, окрашиваясь во все оттенки осенних листьев Сами же листья, опадая, вовсе не находили дорогу к земле, они в огромных количествах застревали между ветвями, сгнивали и ссыпались вниз мелкой трухой. Поэтому темно было, как ночью, освещенной ровным светом красно-желтых костров, конь от такого поворота дел совсем растревожился, бил копытом в рыхлую землю, все норовил стать на дыбы. Быстро теплело, тумана и след простыл, а почва ощутимо парила, заставив стрелка распустить ворот кафтана.

– Куда это нас занесло? – Ратибор уже не скрывал беспокойства. – Ты когда-нибудь про такое слыхала?

– Нет… Но слишком далеко забрести никак не могли, как бы туман ни блудил. По-любому, мы сейчас где-то меж деревней и Киевом. Ну… Может, чуток в стороне.

– Ничего себе чуток… Ох, чует сердце, не обошлось тут без волшбы.

– Да кому оно надо, – пожала плечами Мара, – нас с тобою в чащу заманивать?

– Может, кому и понадобилось… – пожал плечами стрелок. – Может, и идем мы вовсе не за конским топотом? Может, это лесной блуд?

– Он только зимой бывает, когда снег, – качнула головой девушка. – И звук от него как от топора дровосека.

– Ишь! Много ты слыхивала! Блуд всякий быва ет, а некоторые колдуны сами могут его вызывать д на людей напускать.

– И что? У тебя средь колдунов есть враги?

– А я знаю? Может, кого и задел невзначай Жизнь – штука такая…

Ратибор, особо не показывая виду, зорко наблю дал за девицей, пытаясь разглядеть хоть тень лукав ства. Но то ли она во лжи была мастерицей, то л впрямь ведать не ведала, откуда на их головы сва лилась такая напасть. Лучше бы врала! Тогда хот источник опасности был бы понятен, а так вообще концы с концами не вяжутся. Но в том, что завело их в лес намеренное колдовство, он уже ни на полногтя не сомневался – слишком диковинно все кругом.

Хотя если вдуматься, то между последними событиями прослеживалась зыбкая, едва заметная связь. Все случившееся после смерти Громовника имело некий общий оттенок, точно так же, как всегда можно узнать человека по манере резы вычерчивать.

На первый взгляд никакой связи… Брошенный ромейский корабль с перерезанными гребцами, взбесившаяся шайка уличей, Змей в Олешье, поляки с невиданным оружием и порядком в войске, которому и немцы позавидовали бы… Теперь жряк, Мара с мечом Витима и этот лешаковый туман, заблудивший их в десятке верст от Киева.

Но все же в этом было нечто общее, и, когда Ратибор вдумался хорошенько, он понял, что происходящее буквально пропитано невозможностью. Ну, какой, к примеру, ромей бросит целый корабль? Да он и под страхом смерти сто раз подумает, прежде чем учудить такое! А поляки? Ведь их бесшабашность и лихая разнузданность давно стала байкой. И вдруг эдакая рать! О жряке вообще говорить нечего, такое и в жутком сне не приснится… Опять-таки меч у Мары – тоже случайность? Не много ли?

Девушка, морщась от неудобства, всеми силами старалась удержаться за ускользающее из-под пальцев седло. Ей явно было не до Ратиборовых раздумий, но мысли стрелка, как ни крутились, все равно возвращались к ней. Хоть о ромеях думай, хоть о поляках. И те и другие далеко, а Мара вот она – рядышком. Красавица с именем смерти. Хорошо, если в ней не таится опасность, но если выйдет как-то иначе… Не хочется даже думать.

Стрелок вдруг явственно представил, как рубит мечом по изящной девичьей шее, и голова в обрамлении шелковистых волос падает на устланную опавшими листьями землю. Алые листья – алая кровь. Золотистые листья и волосы цвета раскаленного золота.

Красным по красному. Желтым по желтому.

– Кажется, топот ближе стал… – неуверенно прислушался Ратибор.

– Может, окликнем? – поежиласьМара. – Сколько можно скакать? Я уже все нутро себе растрясла.

– Не хочешь ехать, можешь бежать рядом и держаться за стремя, – равнодушно скривился стрелок. – Баба с кобылы, дальше легче.

И все же он чуть придержал коня и, набрав полную грудь воздуха, выкрикнул:

– Эге-гей-го! Волчара! Постой-ка, а? Эй!

Стук копыт стих, а затем стал стремительно приближаться, слышно было, как ветви бьют в сапоги невидимого всадника, как воздух вырывается из конских ноздрей. Ратибор довольно сощурился, придумывая шуточку поострее, которой встретит не в меру раззадорившегося соратника.

Но вдруг конский топот стих, словно ножом обрезали, словно всадник на полном скаку провалился прямо в Ящерову преисподнюю. И ни звука… Со всех сторон навалилась тяжелая нечеловеческая тишина, а туман, будто белая хищная кошка, начал выползать из непролазной чащобы. У стрелка спина похолодела от ужаса, он кубарем скатился с седла, ушел перекатом в густой кустарник, и косматые ветви проглотили его в один миг. Мара даже опомниться не успела, только с удивлением разглядела, что пропал притороченный у седла лук. Неужели сумел прихватить?

Полумрак под огромными древесными кронами сгустился, казалось, еще сильнее. Девушка осторожно пересела в седло, подобрала вожжи, и конь начал медленно пятиться боком от страшных и темных кустов в сторону исполинского дуба, под которым даже земля прогнулась от натуги. Там не росло ничего – на поляне такой величины можно было поставить деревеньку небольшого размера.

Не успела девушка перепугаться по-настоящему, как глухой рокот галопа раздался совсем с другой стороны. Теперь всадник явно правил к поляне, и Мара, не выдержав, стала вытягивать слишком тяжелый для нее меч. В ней не осталось и капли уверенности, что скачет друг. Она вдруг с отчетливой ясностью поняла – это место может подбросить любую, самую коварную неожиданность.

– Цыц! – раздался из кустов насмешливый голос, и девушка наконец разглядела тусклый блеск боевого наконечника. – Сиди и не дергайся. Поняла?

Ратибор не хотел в минуту опасности оставаться рядом с загадочной незнакомкой. Лучше стрелами из кустов прикрыть, если что. Вернее будет. И безопаснее.

Он прислушался к приближающемуся топоту – теперь уж никаких сомнений в том, что это скакал Волк, не было. Натужный галоп Ветерка трудно было с чем-то спутать. Стрелок немного успокоился, но наработанное чутье не давало расслабиться, было во всем происходящем что-то нарочито нереальное, будто в худом сне, от которого просыпаешься в холодном поту. Наваждение…

Он не стал натягивать лук, но жилы и нервы помимо воли напряглись туже любой тетивы. Вот-вот покажется всадник… Ну? В направлении топота деревья росли очень густо, и стрелок даже удивился, как можно скакать с такой быстротой сквозь непролазную чащу. Нехорошее предчувствие оправдалось сполна, когда грохот копыт вырвался наконец из густого подлеска.

Ратибор не увидел ничего. Ни одна ветка не шевельнулась, ни одна травинка, ни один тронутый багрянцем лист. А грохот копыт приближался неумолимо, как лавина в Авзацких горах, невидимый всадник мчался прямо на застывшего в страхе стрелка, но даже в накатившей волне первобытного ужаса перед явной волшбой Ратибор отчетливо различал характерную поступь знакомого коня. Это был Ветерок. Никакого сомнения.

Мара завизжала так, что перекрыла дробный топот копыт, и стрелку пришлось, отбросив лук, выскочить из засады, чтобы удержать вздыбившегося под ней коня. Помогло мало, обезумевшее животное било ногами в землю, клочья пены разлетались с губ во все стороны, марая одежку и смешиваясь с туманом. Девушка не удержалась в седле, и Ратибор едва успел ее подхватить, рискуя получить копытом по темечку. Они в обнимку повалились на землю, и Мара, не пе реставая визжать, стала судорожно вырываться и могучих объятий витязя. Ратибор даже не сразу сообразил, что конского топота уже не слышно.

– Тихо ты! – зажал он рукой перекошенный девичий рот. – Тихо!

Она дернулась пару раз и затихла – подавленная, оглушенная страхом. В глазах еще метались буйные огни ужаса, но лицо разгладилось.

– Успокойся, – прошептал стрелок, опасаясь вспугнуть навалившуюся тишину. – Это просто звук, никакой опасности нет.

Он отпустил девушку, и она, дрожа всем телом, уселась на землю. Волосы укрыли ее лицо, из глаз покатились первые слезы.

– Что это было? – всхлипывая, спросила Мара.

– Откуда мне знать? – Ратибор отряхнулся и встал в полный рост. – Скорее всего, блуд лесной. Все нормально, не плачь.

Он хотел успокоить Мару, но сам явственно чувствовал рядом чужое присутствие. Волосы на руках встали торчком, ногти залила холодная синева, ладони стали скользкими от пота. Удержать бы меч, если что!

Он вытащил лук из кустов, осторожно прислушиваясь. Вот что-то звякнуло, вот явно скрипнул натянутый кожаный ремень. Стрелок присел на корточки, закрыл глаза и постарался представить картину по этим таким знакомым звукам.

Да, сомнений не было – совсем рядом стоял конь, переминался с ноги на ногу, даже дыхание слышно, если прислушаться. Ратибор открыл глаза и медленно повернулся на звук, готовый выхватить меч при первом намеке на нападение. Всякое бывало в жизни, но биться с невидимым противником еще не приходилось. Да еще с конным, будь он неладен…

И тут из пустоты раздался настолько знакомый голос, что у Ратибора дыхание перехватило.

– Эй, други, вы где? – спросил воздух голосом Волка. – Тут вроде и спрятаться негде… Ратиборуш-ко, хорош шутки шутить, надо выбираться отседова. Сам звал, а теперь прячется… С девкой, что ли, уже в кустах?

Послышалась тяжелая поступь Ветерка, и Ратибор наконец смог разомкнуть пересохшие губы.

– Ты сам-то где? – хмуро спросил он. – Носишься тут бесплотным духом.

Не нужно было видеть Волка, чтобы понять, как у него отвисла челюсть. Мара и вовсе побледнела, словно жабье брюшко, – вот-вот бухнется на землю без чувств.

– Погоди… – рвал стрелок грозившую затянуться паузу. – Волчара, ты тут?

– Ну, – ответил пропитанный туманом воздух.

– Лихо… То, что мы друг друга не видим, я уже понял, – почесал макушку Ратибор. – А чувствовать мы друг друга можем?

– Хрен его знает, – честно ответил Волк. – Иди на голос, узнаешь. Только погоди, я с коня слезу.

Послышался скрип седла, звон стремени, тихонько ухнула земля, принимая тяжесть витязя. Сзади тоже послышался звук, но это Мара стучала зубами.

Ратибор закинул лук за плечо и осторожно двинулся вперед, будто в темноте, ощупывая воздух руками.

– Ты не молчи, а? – с дрожью в голосе попро сил он Волка. – Как-то очень уж неуютно от всег этого…

Раздался шорох кожаного чехла, гулко стукнул благородное дерево лютни, и стрелок услышал мяг кий перебор струн – певец сочинил что-то новое музыка проникала в душу, как сладкий мед в горя чую воду.

– Так лучше? – нараспев спросил Волк. Он был совсем рядом, шагов пять…

– Гораздо, – повеселев, улыбнулся стрелок. Музыка спугнула тишину, и туман разочарованно отступил, спрятавшись в низких ветвях деревьев. Ра-тибор ступал аккуратно, тихо, на него все сильнее накатывало жутковатое напряжение, сравнимое только с безумной обреченностью горячего боя. Мара встала и шла следом, ее колотило от страха – по всему видать, что с явными чудесами столкнулась впервые.

Стрелок закрыл глаза, чтобы не мешали ушам, но тут же раскрыл вновь от нахлынувшей волны ни с чем не сравнимого ужаса. Он вдруг представил, что, пока бредет на звук, из воздуха возникает кошмарное чудище, сладко поющее голосом лютни. Но даже с открытыми глазами видение продолжало блуждать в голове, леденя кровь.

Сделав последние два шага, – струны звенели почти у самой груди, – Ратибор неуверенно протянул руку. Ощущение того, что сует пальцы в невидимую раскрытую пасть, было настолько отчетливым, что новая волна липкого пота защекотала спину.

Ничего.

Только воздух.

– Волчара, я тебя не чувствую… – еле разлепил губы стрелок.

– Я уже понял, – с грустью отозвался певец, отложив лютню. – Что будем делать?

Ратибор заметил, что в лесу стало гораздо темнее. Густые ветви и так пропускали слишком мало света, но теперь солнце явно начало клониться к закату. Наступали сумерки, наступали слишком быстро – гораздо быстрее, чем должны были.

Он обернулся и посмотрел на Мару. Девушка стояла прямая, как одинокая береза на вершине холма. И такая же бледная. Только золотистые волосы спускались на плечи, навевая мысли о. желтой листве, только дрожащие руки выдавали в ней признаки жизни. И глаза. Большие. Испуганные.

Наверное, именно в этот миг Ратибор поверил, что она не враг. Доверие, родившееся в душе, отогнало страх.

– Надо выбираться, Волчара, – твердым голосом произнес он. – Что-то слишком быстро темнеет. Не нравится мне этот лес.

– Лес как лес, – раздался из пустоты неуверенный голос Волка. – И о какой темноте ты говоришь? Солнце едва к закату клонится!

– Ящер… – хмуро выругался Ратибор.

Смутная догадка возникла в голове. Неправдоподобная. Но если ее принять, то можно объяснить очень многое. Объяснить и попытаться выпутаться.

– Слушай, Волчара… – стараясь не пустить дрожь в голос, произнес стрелок. – Ты что вокруг себя видишь?

– Ну… – В словах Волка трепетала нарастающая тревога. – Я на невысоком холме, кругом лес растет, но правее, я уже видел, идет большой гостинец. Лес не густой, ехать удобно.

– Деревья высокие?

– Не… Обычные березы, клены. А что? Ратибор перевел дыхание и спросил как можно осторожнее:

– Знаешь, почему мы друг друга не чувствуем и ж видим?

– Я что, волхв? – удивился певец.

– А я, кажется, догадываюсь. Мы с тобой на раз ных поверхах мира. Волхвы говорили, что такое воз можно, но сам я так еще не попадал.

– Что? – В голосе Волка дрогнула нотка ужаса. -На каких таких разных поверхах? О чем ты вообще го воришь?

– Послушай сюда… – Ратибор присел на корточки и приложил ко лбу похолодевшую ладонь. – Говорят, что между Навью и Явью пролегает стена. Граница. Так?

– Ну.

– Вот тебе и ну. Но некоторые волхвы считают, что это не стена вовсе. Они говорят, что мир похож на огромный терем – на первом поверхе Явь, на втором Навь. Понимаешь? Можно находиться в одном и том же месте, но на разных поверхах. Один человек ниже, другой выше, а между ними бревенчатый настил. Мы сейчас как бы точнехонько у тебя над головой.

– Так вы что там… в Нави уже? – не на шутку перепугался Волк.

– Не думаю, – передернул плечами стрелок. – Скорее, мир состоит не из двух поверхов, а из трех или даже из четырех, хотя таких теремов я не видывал. То есть между Явью и Навью не просто бревенчатый настил, а еще один поверх или два. Вот мы с Марой на одном из них, а ты на первом.

– Да как же вы туда попали?!

– Хрен его знает! – от души высказался стрелок. – Но в любом тереме должны быть лестницы между поверхами. Вот, может, на такую лестницу мы в тумане и напоролись, а может, нас нарочно на нее завели. Не знаю. Но в любом случае надо искать, как спуститься.

– Может, попробовать вернуться по следам? – предложил певец.

– Это ты у нас следопыт! – Ратибор недовольно фыркнул. – А я так, погулять вышел…

– Ага! – позабыв про тревогу, обрадовался такому признанию Волк. – Сколько раз я тебе говорил: учись по следам читать, учись нюх вместо глаз и ушей использовать! А ты все – некогда, некогда. Теперь-то понял?

– Иди ты… – обиделся стрелок. – Нашел время для поучений! Я тебе тоже много чего говорил, а все как об стенку горох. И не фыркай!

– Ладно вам! – не выдержала Мара. – Осталось только поссориться… Давайте лучше решать, что делать дальше!

Сомнения в правоте ее слов не было – темнота навалилась на лес, мир словно пропитали ромейски-ми чернилами, и Ратибор едва различал силуэт девушки с десяти шагов. Время тут явно текло с большей скоростью, чем на нижнем поверхе Яви. Ночь подступала быстро, неотвратимо. Туман пропал вовсе, но вместо него из-под древесных корней расползлась неприятная сырая прохлада, пробирающая до костей. Конь беспокоился все сильнее, храпел, мотал мордой, будто отгоняя невидимых мух, из глухой тьмы стали доноситься неясные звуки, шорохи, тяжелая поступь.

– Слушай… – Голос Волка звучал задумчиво. – А нельзя через этот твой бревенчатый настил прору биться? Без всякой лестницы?

– А я знаю? – устало вздохнул Ратибор. – У вол хвов наверняка есть какие-то заклинания, но я их не знаю. Был бы Жур с нами, наверняка бы что-то при думал…

– Был бы Жур, мы бы так не разъехались, – возразил певец. – Надо самим подумать.

– Да что тут думать? Не копать же землю, чтоб дс тебя докопаться… Вот же зараза… На пустом месте нашли развлечения на… – Он посмотрел на Мару и замолчал, потомподумал немного и неуверенно предложил: – Волчара, надо тебе нас отседова выводить. Больше некому. Ты ведь по своим следам пройдешь наверняка, мы пойдем за тобой, авось и встретимся там же, где разошлись.

– Это вряд ли, – с сомнением сказал Волк. – Вы же ехали не по моим следам. Рядом, может быть, но не точно по ним. Эдак можно и до зимы проплутать… Слушай, Ратиборушко, давай лучше поедем в Киев. Вернее будет. Там ведь Белоян, а он уж точно придумает, как вас вытащить.

– Тоже дело! – согласился стрелок. – Колокольчики мои у тебя остались? Вот вешай их к седлу, чтоб звенели, а мы с Марой поедем на звук. От тебя до Киева вроде бы недалеко, а?

– К вечеру доберемся, – без особой уверенности ободрил друга Волк. Потом поправился: – К тому вечеру, что у нас.

– Во-во… – Ратибор выразительно почесал макушку. – У нас тут темно, как в иудейском погребе за семью замками. И бродит кто-то… Дай слово, Волчара, что, если меня тут раздерут в клочья, ты на моей тризне напьешься до непотребного вида.

– Можешь не сомневаться! – усмехнулся певец, привязывая к седлу колокольчики.

Звук от них получился чистый, почти серебряный. Звонкий.