Логово тьмы. Цикл ВОИН

Глава 8

Зарождающийся свет хмурого утра чуть коснулся опущенных ресниц Ратибора, раскинувшего руки на теплом душистом сене. Стрелок проснулся мгновенно, словно выскочил из горячего пара бани в искристый морозный воздух, но глаз не открыл, привычно прислушиваясь к окружающему.

Все спокойно… Где-то рядом уныло мается криком последняя ночная птица, охрипший петух попробовал было крикнуть, но клубящийся туман превратил эту попытку в подобие визгливого карканья. Рядом сопели спящие девицы, и хотя ни одна из троих не должна держать на него обиды, Рати-бор с удовольствием бы ушел не прощаясь. Он так и сделал бы, но Власу все же придется будить – только она знает, где второй из оставленных в деревне коней.

Он открыл глаза, встал, зябко поежившись, надел валявшуюся в сене рубаху, портки, кафтан, поискал сапоги, плюнул, вспомнив вчерашнее, и присел возле спящей черноволосой красавицы.

– Проснись… – позвал он, ласково коснувшись ее плеча.

Власа довольно улыбнулась во сне и перевернулась на бок. Или это солнце выше поднялось над лесом?

– Вставай, милая… – Ратибор наклонился и поцеловал девушку в щеку.

Ее ресницы дрогнули, как тонкий пух от легкого ветра, огромные черные очи ласково глянули в лицо стрелка.

– Ты уже встал? – удивилась она. – Давай ложись со мной рядышком…

– Тихо! – Он прижал палец к губам. – Перебудишь всех… Одевайся, хорошая моя, нужно коня забрать.

– Уже уезжаете? – Легкая печаль, бросила на ее лицо тень. – Так рано? Остались бы…

– Никак нельзя! От этого жизнь человеческая зависит. Одевайся, милая, богами прошу!

Он подхватил ее на руки и отнес к лежавшему в сене сарафану.

– Твой? – отпуская девушку, спросил Ратибор.

Она лишь вздохнула и принялась одеваться.

Стрелок не стал ждать, подобрал оружие, спрыгнул на земляной пол и решительно толкнул дверь в утро. Сзади уже шлепала босыми ногами Власа.

Клочья сырого тумана лениво ползли по деревне, словно лохматые белые псы, объевшиеся после ночного пира. На столах кавардак творился немыслимый, посуду никто не прибрал, объедки отсырели за ночь и воняли гадостным бродилом, под лавками кто-то ворочался, храпел во сне, облезлые собаки вычесывали блох вместе с клочьями шерсти. Ратибор грустно вздохнул, переступил через чьи-то босые ноги и пошел за Власой.

Конюшня ее отца была совсем рядом, не доходя пяти изб до терема старосты. Ратибор прислушался – в доме было тихо, даже храпа не слышалось через открытые ставни. Стрелок расслабленно присел на завалинке, ожидая, когда девица выведет скакуна, выну; лук из налуча, размотал тетиву и натянул толстый жильный шнур. Спроси Ратибора, он и сам не смог бы точно сказать, зачем изготовил оружие. Просто утро такое, птицы не так кричат, туман слишком низко… Боевое чутье.

Иногда оно обманывало, но не так уж и часто, чтобы можно было ил* хоть раз пренебречь. Ничего, за полдня с натянутым луком худого не станет, а в Киеве можно будет и отпустить. Лучше так, чем если опасность застанет врасплох.

Власа вывела откормленного коня и, не прощаясь, убежала в дом. Ратибор глянул ей вслед с благодарностью – он до жути не любил долгих прощаний. Ни к чему это.

Взяв повод, витязь направился к дому сапожника, может, тот и впрямь непьющий, а то ступни уже начинало саднить от босого ходу. И правда, староста не соврал – в окошке мелькал свет лучины, явно с ночи, так что хоть одна пара сапог готова, а это уже кое-что.

– Эй, хозяин! – тихонько позвал стрелок в закрытые ставни. – Можно работу забрать?

На миг полоску света заслонила непроницаемая тень, и тут же ставни раскрылись настежь.

– А, это ты… – сощурил покрасневшие глаза сапожник. – Готовы сапоги ваши. Зайдешь?

– Ч го, обе пары? – не веря в удачу, спросил Ратибор.

– Ага… Заходи.

– Не, что-то не больно охота. Ты уж не обижайся, да только жены у тебя не очень приветливы, смотрят как сычи из угла.

– Так они спят нунечку.

– Еще хуже1 Того и гляди, проснутся, будут потом корить, что я тебе меду со стола принес.

– Вообще, да… Ну, как хочешь. На, только померяй при мне, охота поглядеть, как вышло. Где второй витязь-то?

– Занят. К дороге готовится, – наобум ляпнул стрелок.

Он взял две пары сапог, выбрал свои и с наслаждением погрузил ноги в мягкий кожаный плен. Сапоги сидели как влитые, бархатистая подложка ласкала кожу, каблук какой надо да удобный разрез по бокам. В таких не в походы ходить, а на пирах в княжьем тереме сиживать. Вторая пара была'не хуже, Волк порадуется.

– Золотые у тебя руки, хозяин, – от души похвалил Ратибор, разглядывая обновку. – И не жаль такую красу задарма отдавать?

– Задарма? Ты как скажешь… Я свою жизнь ценю не в копейку, а вы не только ее спасли, но и всю деревню уберегли от погибели. Сколько ж я теперь сапог сошью, сколько продам, не подумал?

– Ну… Будь по-твоему, – улыбнулся витязь. – Видать, ты свою жизнь и впрямь высоко ценишь, коль не поленился столько труда вложить. Ну ладно, бывай!

Он потянул конский повод и направился мимо столов туда, где вечером оставил Волка. Еще с полсотни шагов оставалось до того места, а слух уже уловил перезвон струн и полный печали голос певца.

– Сдурел совсем… – усмехнулся Ратибор. – Он что, всю ночь так и пел? Вообще это даже не худо, горло утомил, может, полдня помолчит.

Странный он все же… Ну ладно, если и Мара такая же странная, то еще ладно, но другая девка бы разобиделась, что одними песнями все обошлось. Неужто он не понимает, что, кроме красных слов, еще и дела иногда надо делать?

– Эй, Волчара! – окликнул он друга через туман. – Я вам там помехой не стану?

– Иди ты… – прервав песню, отозвался певец. – Нет бы с утра сказать что-нибудь приятное.

Еще через десяток шагов Ратибор разглядел в хму рых клочьях тумана знакомую лавочку. Волк, встав и отряхнувшись, засовывал лютню в чехол, а Мара, все еще сидя на краешке лавки, держала его меч и с любопытством разглядывала чуть вынутый из ножен клинок.

– Какие странные резы… – обернувшись на глухой топот копыт, сказала она.

– Просто очень древние, – пожал Волк плечами и, забрав у нее меч, повесил за спину. – Вот и коник наш прибыл. А где другой?

– У старосты в конюшне, – напомнил Ратибор. – Сейчас мы твою подружку оставим с этим, а сами пойдем заберем Ветерка. Заодно спокойненько попрощаемся со старостой, если того какая-нибудь шаль поднимет с похмелья. А пока примерь это.

Он протянул соратнику сапоги.

– Я таких отродясь не нашивал! – надев обновку, обрадовался Волк. – У князя и то похуже небось.

– Зато у него их больше, – махнул рукой стрелок. – Мара, у тебя какие-нибудь вещи в дорогу есть?

Девушка осторожно кивнула.

– Ладно, тогда возьми коня, забери свои пожитки и жди нас у полуночной околицы. Мы скоро.

Витязи скрылись в густеющем тумане.

– Ты что, так всю ночь песни и пел? – отойдя на пару десятков шагов, спросил Ратибор.

– А ты так всю ночь и провалялся на сеновале? – съязвил Волк. – На себя погляди, потом уж других суди.

– А чего… – пожал плечами стрелок. – На меня вроде никто обиды не держит.

Они добрались до терема старосты и бесшумно прошли на задний двор, туда, где по глухому конскому всхрапыванию и тихому ржанию угадывалась конюшня. Ратибор с шуршанием отодвинул толстый деревянный брус засова и, толкнув скрипнувшие ворота, скрылся в непроглядной, пахнущей сеном и навозом темени.

– Вот и Микулкин коник, – тихо молвил он изнутри. – Ящер… Надо бы хоть уздечку сыскать… А вот она! Тут и седло, и попона… Вот и хорошо!

– Седлай быстрее, – поторопил друга Волк. – Нас же Мара будет ждать у околицы.

– Ты что, не знаешь, как девки собираются? Мы ее еще заждемся! Попомни мои слова.

– С нами ничего не случится, а ей, может, страшно одной. Она вообще чего-то боится, ты не заметил?

– Ну… Я особо и не глядел…

– Конечно! Тебе не до того было… – скривился певец. – Она меня знаешь чем удивила?

– Чем?

– Представляешь, ей известно, что она в жертву назначена! Прямо попросила меня забрать ее отсюда.

– Если учесть первое, – раздался из темноты голос Ратибора, – то второе как раз понятно. Но откуда она могла знать, если староста только при нас решил это сделать? Правду говорят – что знают трое, то знает и порося. Или староста нам чего-то не договорил…

– Ты там долго копаться будешь? – просунув го лову между створок ворот, спросил Волк.

– Взял бы и помог, – недовольно буркнул стрелок

– А стеречь кто будет?

– Тогда помолчи.

Он еще немного повозился, седлая коня, и вскоре вышел, ведя Ветерка в поводу. Несколько соломинок пристало к новому кафтану Ратибора.

– Совсемпривык к тебе коник1 – удивился Волк. – А то все артачился, чужих к себе не пускал.

– Так сколько мы с Микулой промаялись! Вот его лошадка ко мне и привыкла.

– Тогда ты на ней и езжай, а мы с Марой на твоей поскачем, – сказал Волк.

Ближе к околице избы стояли реже, оставляя заросшие лебедой пустыри и небольшие березовые рощицы. Деревня вот-вот должна была кончиться, но густеющий туман не позволял глядеть далеко, приглушая звуки и скрадывая расстояния.

– Вот зараза… – сплюнул Ратибор. – Ни хрена не видать. Где кончается эта деревня?

– Вроде вон последняя изба, – показал рукой Волк. – Помнишь? Вот и колодец, у которого мы умывались. Только Мары не видно.

– Я же тебе говорил, что мы ее еще устанем ждать…

– Погоди! – Певец поднял руку и чутко прислушался. – Слышишь?

– Ага, слышу, как сердце бьется в груди.

– Да прислушайся! – не унимался Волк. – Явно же конский топот!

Стрелок изо всех сил напряг слух, и ему действительно показалось, что сквозь туман послышался удаляющийся стук копыт. Он бухнулся на карачки и чуть не уперся носом в землю.

– Точно! – вставая, кивнул он. – Свежий след в пыли. Это Мара твоя на нашей лошадке уехала! Леший… Прыгай в седло, чего стоишь! И скачи что есть мочи, я буду за стремя держаться! Вот и верь девкам!

– Да она не могла…

– Полезай, говорю! – теряя терпение, воскликнул Ратибор.

Пока Волк запрыгивал на коня, стрелок привесил к седлу лук, колчан и пояс с мечом, уверенно взялся за стремя, ноги налились горячей волной силы.

– Но! – крикнул Волк и шарахцул Ветерка пятками по бокам.

Конь рванулся с места в галоп, широкие копыта смешали с туманом пыль и мелкие камни, дробный топот ударил в уши, уносясь назад вместе с набегающим ветром. Ратибора рвануло так, что чуть руки из плеч не выдернуло, в суставах мокро чавкнуло, а мышцы отозвались острой тянущей болью. Рана на левом предплечье полыхнула огнем, но на красном рукаве кафтана крови не было видно.

– Полегче, чтоб тебя! – скривившись, выдохнул он.

– Сам просил поскорее! – ответил Волк. – Коль взялся за гуж, так не говори, что не дюж.

Земля прыгала под ногами, как ладья на порогах, из-под копыт летели камни и клочья травы, конь храпел, роняя с губ белесые капли пены. Невесомые клубы тумана неслись прямо в лицо, и Ратибору на миг показалось, что это не туман, а он сам вместе с конем летит с огромной высоты к спрятавшейся за облаками земле. Ощущение было столь сильным, что пальцы скрючились, до боли сжав истертую бронзу стремени. Слева, сквозь белесую морось, мелькнула огромная туша дохлого жряка, но затуманенный мир тут же съежился до крохотного рваного лоскутка, едва позволяя разглядеть бешено несущиеся навстречу камни. Ветерок скакал во весь опор, будто понимая, сколь многое зависит от этой скачки, осенняя трава большого холмистого луга хлестала по ногам, впереди, сквозь дыры в тумане, виднелась сплошная стена деревьев.

– Правь в лес! – прохрипел стрелок. – Только чуть правее, там вроде тропка есть. И попробуй следы разглядеть! Может, кусты где примяты или сломленная ветка висит…

Волк рванул коня вправо, влетая в густой подлесок, и ноги стрелка на три пяди оторвались от земли. Если бы не крепость рук, то закувыркался бы в траве, как камень, выпущенный из пращи.

Теперь бежать возле лошади-стало еще труднее – покрытые желтыми листьями ветви били нещадно, как мужики в кулачной драке на речке. Ноги бы еще сдюжили, но порезанная рука слабела с каждым ударом сердца, а одной держаться – никаких сил не хватит.

– Скачи один! – еле смог крикнуть Ратибор. – Догони ее обязательно!

– Садись на коня позади меня! – обернулся певец.

– Не догоним… тогда…

Стрелок изо всех сил сделал последний рывок, сорвал с седла пояс с мечом, попытался достать лук, но не удержался на ногах, споткнулся и полетел в кусты головою вперед.

– От… зараза… – Грохнувшись оземь, он перевернулся на «спину и стер кровь с оцарапанного лба, жадно хватая ртом сырой воздух. Руки, сжимавшие оружие, тряслись как осиновый лист.

Дробный гул копыт быстро удалялся на север, и вскоре тишина навалилась густым, вяло плывущим туманом.

– Вставай… – В трудные минуты Ратибор часто говорил сам с собой, чтобы слышать хоть чей-то ободряющий голос. – Разлегся как свинячья туша… Ну, поднимайся, вперед!

Он с трудом поднялся, ноги едва держали, но стрелок собрал волю в кулак и двинулся туда, где только что скрылся соратник. Медленно, больше скорым шагом, чем бегом, Ратибор пробирался через мокрые от мороси кусты, новые сапоги скользили по влажным опавшим листьям, желтеющие деревья обступили его со всех сторон безмолвной толпой. Он застегнул поверх кафтана пояс с мечом и прибавил шагу, дыхание постепенно возвращалось, руки покидали предательская слабость и дрожь. Неба не было видно, только белоснежные пряди тумана низко плыли над головой, пожирая звуки и скрадывая расстояние.

Пройдя четверть версты, Ратибор остановился. Он никогда не мнил себя отменным следопытом, но так быстро потерять след Ветерка было непростительной неумелостью. То ли сырость стала помехой, то ли туман, не позволяющий слышать даже пролетающих рядом птиц. Странный туман, надо сказать… Не то чтобы очень густой, но какой-то невероятно плотный, забивающий пространство, как ряска и тина забивает воду в пруду. Ни хрена не видать… Ни хрена не слыхать…

– Зараза, – выдохнул витязь и уселся на поваленное ветром дерево. – Теперь до вечера будем искать друг друга.

Нигде не было слышно даже отдаленного конского топота, только сердце колотилось в ребра, только кровь бухала в ушах гулким молотом неутомимого кузнеца. Но постепенно и эти звуки стали стихать, уступая место тягучей тишине крадущегося по лесу тумана. Казалось, что лохматые белые клочья с шелестом пробираются через густую листву, а трава, отяжелевшая от тысячи крохотных капель, пригибается под поступью неизведанного.

Сырое замшелое бревно источало накопленный за ночь холод, и Ратибор снова встал, досадливо отряхнув портки от приставшего бурого мха. Вдруг его ухо уловило едва слышный шорох, выбивающийся из всеобщего хмурого-спокойствия, как фальшивый звук выбивается из стройного лада песни. Словно еж крадется через низкий подлесок… Но вот глухо хрустнула под ступней отсыревшая ветка, утопив звук в опавшей листве, вот стукнуло железо о камень… Никакого сомнения – человек.

Ратибор медленно вытянул меч из ножен и кошачьим шагом двинулся на звук. Идти было сложно, туман искажал направления и расстояния, блудил, уводил в стороны. Когда становилось особенно тяжко, стрелок останавливался и ждал нового отчетливого звука, способного пробить себе дорогу через нависшее хмурое покрывало. Он уже понял, что это за звук. Кто-то осторожно рыл яму в мягкой лесной земле, звонким железом выковыривая попадающиеся камни. Очень далеко фыркнул конь, и Ратибор встревожился не на шутку, потому как деревенские вряд ли ездят в лес на конях. Значит, чужак… Какой леший его сюда занес? Да еще в такую погоду…

Вновь глухо стукнуло, уже совсем рядом. Стрелок присел на корточки, поплевал на ладони и, запачкав их грязью, мазнул по лицу, чтобы не белело, как бельмо на глазу. Потом хорошенько вымазал руки, прилепил ко лбу и щекам пяток желтых листьев и, дождавшись сильнее подувшего ветерка, ужом проскользнул через густые заросли. Он усмехнулся, в который раз подивившись удаче – бордовый кафтан, вместо привычного синего, замечательно укрывал в осеннем лесу от стороннего взгляда, сливаясь с желтеющей и багряной листвой. Даже золотистое шитье у ворота не мешало. Ну кто бы мог подумать, что так сгодится праздничная одежка?

Волхвы говаривали, что удача нак. ативается в роду добрыми делами предков, и хотя Ратибор не сильно в нее веровал, но иногда она настолько очевидно показывала свое насмешливое лицо, что отмахнуться от этого было никак невозможно. Уж сколько раз спасала жизнь оплошность, или порванная тетива, или непонятно для чего надетая кольчуга, или взятая на память от девки безделушка. Но один раз запомнился особенно крепко, когда пущенную татем стрелу остановила взлетевшая с дерева птица… От такого не отмахнешься!

Он раздвинул руками ронявший'тонкие листья куст и замер, вглядываясь в прорехи тумана. Коня нигде не видать, но кто-то, сгорбившись на корточках, усердно долбит землю тяжелой длинной железкой… До чего же хреново видно! Мечом он роет, что ли? Сдуреть… Еще и оделся во все белое, словно нарочно задумал таиться в тумане.

Ратибор ополз куст стороной и медленно, тихо стал пробираться между толстых древесных стволов ближе к цели. Правая рука накрепко сжимала рукоять короткого ромейского меча, темно-серые глаза цепко держали неясную фигуру, присевшую под огромным вековым дубом. Клад он там хоронит, что ли? Очень даже может быть, местечко приметное, сыскать всегда можно. А клад никогда помехой не будет – денег вообще ни шиша не осталось. Хоть на большую дорогу иди… При случае надо будет смотаться к восходной границе, потрусить малость степняков, а то им тяжко шататься по степи с награбленным, а Покон велит помогать родичам. Правда, они не совсем родичи, но в каком-то колене все люди от Рода произошли. Так что для такой помощи сойдут в самый раз, заодно добрым делом удачу в роду накопим.

Он впервые задумался о том, сколько потомства после себя оставил. Выходило, что много. Жаль только, что жену себе так и не сыскал, все же дети под боком, это куда краше, чем неизвестно где.

Стрелок не стал лезть дальше, чтобы неосторожным движением не спугнуть незадачливого простака, решившего зарыть клад прямо у него под носом. Он даже дышать постарался тише и реже, отчего быстро зашумело в голове, а в глазах зароилась темная кутерьма. И чего он там возится так долго? Тьфу… Потом полдня раскапывать…

Туман становился то гуще, то реже, иногда казалось, что вот-вот неясная тень под деревом обретет необходимый объем и ясность, но каждый раз Ра-тибор напрасно вглядывался в невесомые клубящиеся клочья, текущие через лес подобно небывалой реке. Лишь звук доносился отчетливо и ясно – удар за ударом в рыхлую сыроватую землю. Где-то далеко впереди снова всхрапнул невидимый за туманом конь, и стрелок решил, что незнакомец, наверное, приехал издалека, а приметное место выбрал случайно. Вот она… Снова удача!

Высоко над головой зашуршали листья, разбуженные порывом свежего ветра, туман вздрогнул и потек быстрее, словно облака у самой земли. Может быть, туман – это и есть упавшие к земле облака, но почему тогда облака плотные, как овечья шерсть, а сквозь туман можно спокойно ходить и чувствовать только сырую прохладу? Наверное, облака бывают разными, ведь и небо иногда закрывает едва ощутимая кисея, а не плотные белые кучи небесного пуха.

Ветер усердно выметал лес от мягких комьев тумана, но им не было конца, они ползли и ползли из ниоткуда к неведомому краю земли,..куда бабье лето уносит серебристые паутинки с вцепившимися в них паучками. Но старания ветра не пропали даром – туман сделался не таким плотным, и Ратибор крепче вжался в упругую перепревшую листву, в которой суетились нагловатые рыжие муравьи. Он неотрывно следил за подножием огромного дуба и через пару мгновений увидел того, кто так долго копал неглубокую, но длинную яму в корнях мощного дерева.

Это была Мара… Белый сарафан трепетал от легкого ветерка, бесстыдно оголяя лодыжки, волосы золотыми струями стекали на лицо, спину и плечи, руки неустанно колотили в землю чем-то узким и длинным. И когда Ратибор, не веря глазам, пригляделся, он понял, что это меч. Большой и тяжелый, никак не вязавшийся с тонкими очертаниями девичьих рук.

Стрелок лежал и не мог сообразить, что делать. Он даже не мог разобраться, есть во всем этом опасность для него и для Волка или уезжающая из деревни девица просто решила зарыть в приметном месте отцовский меч, чтобы когда-нибудь передать сыну. Но зачем тогда прятаться, зачем брать без спросу чужого коня и нестись сквозь плывущий по лесу туман сломя голову, удирая от тех, кого попросила помочь? Сплошные вопросы, а источник ответов продолжал выдалбливать в земле узкую длинную яму. Мечом.

Ратибор со злостью утер лицо от листьев и грязи, но вышло худо – тут надо умываться, а не утираться такими же грязными руками. Ну и пусть… Чего стыдиться? Чай, не замуж за себя ее брать.

Он тихонько поднялся во весь рост и сделал несколько осторожных шагов, выбираясь из кустов на большую поляну под дубом. Девушка была занята работой больше, чем собственной безопасностью, казалось – ничего не почуяла.

Стрелок довольно осклабился, представляя до смерти перепуганную девицу, когда та, совершенно нежданно, заметит в двух шагах от себя перепачканного мужика с мечом. Вот будет потеха…

Он осторожно ступил пару раз, затем, задержав дыхание, проскочил еще пять шагов так, чтобы уверенно зайти девушке за спину. Ни звука. Только мерные удары меча в рыхлую землю. Упругая листва помогала ступать совершенно бесшумно, но в такой подмоге надобности не было – полная опасностей жизнь выучила его тихо ходить и по жести.

До спины Мары оставалось не больше двух шагов, когда Ратибор остановился, придумывая словеса посмешней для себя и нестрашней для беспечной девицы. Но только он собрался раскрыть рот, как меч в руках девушки из безжизненной железяки превратился в смертельное оружие.

Мара ударила не вставая, из совершенно невероятного положения, и стрелок едва успел уклонить голову от сверкнувшего в воздухе стального лезвия. Девушка вскочила, используя тяжелый клинок как противовес, раскрутилась вихрем золотых волос для большей силы удара и вновь полоснула мечом, целя наискось через грудь. Обе ее руки изо всех сил вцепились в рукоять, лицо исказилось в невероятном напряжении, вырвавшимся долгим стонущим вскриком.

Стрелку не оставалось ничего другого, как кошкой прыгнуть через клинок, в голос проклиная все на свете. Мечом остановить удар с такой раскрутки он бы и не помыслил – неважная ромейская сталь либо лопнет, либо вывернет руку к собачьим богам.

Прыжок вышел ладным, отточенный булат прошелестел под самым брюхом и снова пошел на раскрутку, используя всю силу неточного удара. Девушка вертелась волчком, не останавливаясь ни на миг, словно танцевала ужасающий танец смерти, да иначе и не сладила бы с таким тяжеленным оружием. Ратибор, понимая, что вечно так прыгать все равно не получится, кувыркнулся в траве и, встав на ноги, изо всех сил метнулся к девушке, пытаясь поднырнуть под свистящий клинок. На этот раз острие точно прорубило бы не защищенную кольчугой грудь, но накрепко зажатый в руке стрелка меч со звоном и искрами отклонил губительный удар, пропустив свистящее лезвие над головой. В мгновение ока Ратибор вплотную приблизился к девушке, а ее оружие снова ушло в молниеносный круговой замах. Бить Мару плашмя не хотелось, поэтому стрелок грузно шарахнул ее плечом в бок, сбив на землю, как прохудившийся плетень.

Она вскрикнула и растянулась в траве, ее меч отлетел шага на три.

– Все… – скривился Ратибор, засовывая свой клинок в ножны и потирая зашибленную страшным ударом ладонь. – Хватит, попрыгали…

– Это ты?! – Мара удивленно раскрыла глаза, с трудом угадывая знакомое лицо под слоем быстро высыхающей грязи.

– Нет, упырина болотная… Тьфу… – Он сплюнул кровавой слюной вперемешку с травой. Видать, лихой кувырок дался ему нелегко. – Ты что, умом тронулась, на людей бросаться?

– А чего крадешься, как рысь? У меня нет глаз на спине, чтоб тебя узнавать.

На это возразить было сложно, и Ратибор, хмуро усевшись на выпирающий из земли дубовый корень, поспешил перевести разговор в нужную ему сторону.

– Чего роешься? Не дает спать кротовая слава? – насмешливо спросил он.

– Меч прячу… – неохотно ответила она, поднимаясь и отряхивая запятнанный травой сарафан.

– От кого?

– Так ведь… Отберет кто… Я-то не шибко с ним управляться могу, а потерять жалко.

Ратибор почесал макушку и снова сплюнул под ноги.

– А то я и вижу, – хмуро фыркнул он. – Еле успевал уворачиваться. Ты где так выучилась железом махать? Сама весишь чуть больше того меча, а поди к тебе подойди…

Девушка улыбнулась, довольная похвалой, а у Ра-тибора постепенно угасала бурлившая злость. Чего злиться-то? Сам виноват. Хорош, сказать нечего…

– Тебе одежку сменить, – усмехнулся стрелок. – И можно ничего не закапывать. Поляницы вон с мечами повсюду ходят, и никто не косится. А к сарафану он, конечно, как к козе седло. Ладно бы, если б не умела с оружием справиться, а так чего? Не знаю… Зачем ходить без меча, когда можно с ним?

– Я думала, что вы не позволите…

– Оттого и сбежала?

– Ну… – понуро кивнула она. – Хотела успеть зарыть, а потом к вам.

– Значит, дорог меч, раз дома не оставила. Так? Мара снова кивнула, стараясь изобразить всю кротость и покорность, на какую только была способна.

– Отцовский? – продолжал допытываться Ратибор.

Он неплохо разбирался в людях и сразу приметил в глазах девушки внутреннюю душевную борьбу. Так бьются меж собой желание соврать и необходимость сказать правду. Очень интересно…

– Нет, не отцовский, – вздохнула Мара. В этот раз, похоже, победила честность. – Я его нашла, когда к тетке ездила. А выбросить жалко, он ведь денег стоит, да и защитит, если что.

– И давненько пришла в руки дорогая находоч-ка? – сощурился Ратибор.

– Да уж четвертая седмица к исходу идет.

– Быстро ты выучилась с ним управляться.

– Меня еще раньше отец учил, – ответила девушка. – Он хотел сына, а родилась я, вот он и применил ко мне не девичье воспитание. А когда нашла меч, то было время приноровиться и вспомнить отцовскую науку. Я ведь живу одна, защищать меня некому…

Хотелось ей верить, но Ратибор не любил разочарований. Уж лучше подозревать человека сразу, чем довериться, а потом получить нежданный удар в спину. Такой красавице хотелось верить вдвойне, но слишком уж часто за кротким нравом и милой улыбкой скрываются странные, а порой нехорошие тайны… От Мары же таинственностью просто веяло, как сыростью и затхлым духом из мрачного подземелья. Каждый ее поступок с первого дня их знакомства был странным и навевал худые мысли, но ясные очи, источавшие невыразимую грусть, золотистые волосы и великолепное тело скрадывали ощущение опасности. Настолько неясной, что и сам себе в ней не мог бы признаться. Но тело, не дожидаясь повеления разума, само принимало решения, и только теперь Ратибор понял, что за тревога заставила его поутру натянуть лук и почему он, собираясь подшутить над копавшей землю девкой, не спрятал меч в ножны, подкрадываясь к ней со спины.

– Ладно… – Стрелок поднялся и попробовал оглядеться сквозь седую пелену тумана. – Где наш конь? Надо ехать, соратника искать, а то он поскакал за тобой как оглашенный. Видать, не на шутку ты ему понравилась.

– Конь тут, совсем рядышком… – показала она в сторону. – А что с мечом делать?

– Возьми с собой. Хорошо бьешься, зачем же такие руки оставлять без оружия? В Киеве сменим тебе одежку, пусть все думают, что ты поляница…

– Так вы меня не прогоните? И меч не заберете? – с надеждой спросила Мара.

– Тебя прогонишь… – усмехнулся Ратибор. – Волк мне враз шею за это свернет. Коль застанет сонным, конечно. Первый раз я вижу, чтоб он из-за девки так волновался. Его теперь если вовремя не остановить, так он и замуж тебя сдуру возьмет… Ничего смешного! С него станется. А про меч я уже сказал.

Он наклонился подобрать меч Мары и вдруг на мгновение замер, будто увидел под ногами ядовитую змею. Хорошо, что был вымазан подсыхающей грязью, не то Мара ужаснулась бы тому, как в единый миг побледнело его лицо.

У самого перекрестья на запачканном черноземом клинке явственно виднелись русские резы. «И ты вместе с нами», – выбила когда-то на гладкой поверхности рука неведомого кузнеца.

В траве лежал меч Витима.