Логово тьмы. Цикл ВОИН

Глава 13

До ближайшего жилья оставалось не больше двух верст, и кони, несмотря на усталость, стали чаще перебирать ногами. Микулка тоже устал, едва не засыпал в седле, а Мякша с непривычки вымотался так, что слез с коня и теперь топал пешком, держа повод. Сыну рыбаря долгая поездка верхом была в тягость Только Жур ехал спокойно, мерно раскачиваясь в такт конскому шагу

– К обеду будем в деревне, – сказал он.

– Хорошо бы… – Микулка вздохнул и потер живот.

Мякша споткнулся о спрятавшийся в траве камень.

– Ящер… – ругнулся он.

С юга потянуло дымом, донеслось перетявкивание собак. Лошади пошли еще быстрее. По небу низко летели тучи, клубились, накатывались, опуская почти к самой земле толстые щупальца мороси Но ветер был только там, в вышине, еле-еле развевал конские гривы.

Еще через версту стали слышны звон кузнечного молота и тонкое позвякивайие молоточка. Знакомые звуки жилья быстро вернули Микулке бодрое расположение духа, он потянулся и расправил затекшие от сутулости плечи.

Деревня впереди была небольшой, на северный манер рубленная из врытых в землю изб, хотя ближайший лесок был довольно далеко – отступил под натиском золотистого поля ржи. Навстречу путникам выбежала свора из пяти крупных лохматых собак, но привычные ко всему кони испугались не сильно, только захрапели и стали выше поднимать ноги, примериваясь при случае угодить копытом в лохматую голову. Но и собаки были матерые – близко не подходили, не кидались, а только лаяли, предупреждая деревенских о приближении чужаков. Вожаком у них был огромный, почти белый волчак – помесь волка с собакой. Такие на севере ценились больше всего, но и вывести их было очень сложно. Для этого суку перед самой зимой сажали на цепь, не кормили пять дней и били палкой, пока она не ошалеет и не начнет шарахаться от людей. Потом выпускали, и она сбегала от людей в лес. Там она могла приглянуться какому-нибудь немощному волку, на которого не смотрят волчицы, а когда совсем холодало, инстинкт гнал беременную суку обратно к людскому жилью, и она щенилась в родной деревне, позабыв былые обиды. Но чаще всего таких беглянок волки попросту задирали, поэтому помет волчаков рождался далеко не каждый год.

– Плохие тут люди… – потянув воздух носом, сказал Жур. – Ради выгоды сделают что угодно. Надо ухо держать востро.

– Это почему? – не понял Мякша.

– Среди собак есть волчак, я его чую, а хороший человек преданную собаку в лес не погонит.

Мякша пожал плечами:

– Подумаешь… Сука – это ведь не человек.

– Большое лихо всегда начинается с малого, – спокойно ответил Жур и умолк.

Следом за собаками из деревни вышли несколько мужиков с обожженными кольями и широкими деревянными вилами. Увидев мечи, они немного подались назад и растянулись полукругом, чтобы в случае чего можно было пропустить всадников мимо себя.

– Трусят, – злорадно усмехнулся Микулка.

– Осторожничают, – поправил его Жур. Микулка нахмурился и чуть подтянул поводья,

чтоб конь не забывал о руке хозяина. Рыжий скакун мотнул головой и пошел чуть боком, кося на мужиков черным глазом. Мякша тоже влез в седло, но его конь слушался вяло, видимо чуя неуверенность всадника.

– Вы по делу али проездом? – наконец спросил один из деревенских.

– Проездом, – выставив вперед подбородок, ответил Микулка.

– Ну так и проезжайте, – посоветовал мужик.

У Микулки чаще забилось сердце, хотя преимущество конного и вооруженного витязя, даже одного против десятка, было сокрушительным.

– Поедем в другую деревню, – негромко сказал Жур. – Еще версты три, не больше.

– Отступать? – фыркнул паренек и, растопырив локти, поехал на деревенских.

Те пятиться больше не стали, но и решимости особенной не выказывали.

– Нам бы коней напоить… – вкрадчиво произнес он. – И зерна им задать. Заплатим деньгами.

– Нам тут в глуши деньги ни к чему, – ответил мужик. – Мы дань железом платим.

– Железа у нас нет.

– Ну так и езжайте.

– Поехали, – повторил Жур.

– Не дождутся, – ответил Микулка и добавил, обращаясь к деревенским: – Ваши слова нам не указ. Или кольями против мечей биться удумали? Посеку. Так что лучше берите плату золотом, как все люди.

Мужики сошлись и пошептались между собой.

– Ладно, въезжайте, – кивнул предводитель. – У колодца есть корыто для коней, а за золото дадим овса.

– Ладно, – кивнул Микулка и первым въехал в деревню, нарочно потеснив мужиков конем.

Возле колодца было людно – в основном девки с коромыслами набирали воду для обеда, но были и мужики, чистили несколько лосиных шкур.

– Девок-то сколько… – оживился Мякша. – Все же в жизни витязя больше прелестей, чем в жизни рыбаря. Заночевать бы тут…

– Ага… – усмехнулся Жур. – Тут только дождись темноты… Враз засадят стрелу в затылок, даже пискнуть не успеешь. Они нас стерегутся, только пока мы вместе и вблизи коней. Но если в деревне есть хоть один самострел… Для них один меч стоит дороже, чем все наше золото, да и кольчуга Микулкина тут тоже будет в цене, так что при подходящем случае обязательно попробуют нас убить и ограбить. Лучше бы в другую деревню заехали.

– Ты же можешь зрить будущее… – усмехнулся Микулка. – Так что поглядывай и кричи, если что.

– Я тебе не петух на крыше, – фыркнул Жур и первым сошел с коня.

Увидев слепого, деревенские успокоились. Микулка отдал им калиту, взамен мужики принесли два ведра зерна вместо трех, как было обещано.

– Подорожало, – хохотнул широкоплечий коротыш, за пояс которого был заткнут длинный кинжал, какие бывают у аримаспов.

– Что-то ты больно остер на язык, – разозлился Микулка. – Если бы еще на кулак был так же силен…

– Думаешь померяться? – в глаза рассмеялся широкоплечий, оглядев не грузного на вид паренька.

– Можно и померяться.

– На кулаках, – согласился мужик.

– Кто первый упал, тот и в проигрыше, – уточнил Микулка.

Они стали друг против друга, потирая кулаки, а народ собрался в круг поглазеть.

– Сейчас Жмак из пришлого мозги вышибет, – донеслось из толпы.

– Что ему недоросток, если он медведя кулаком зашибал? – подзадорили из-за спины.

Микулка знал, что проиграть кулачный бой не может, очень уж доброй манере драться научил его дед Зарян, но все равно стало страшно. Чтобы быстрее закончить, Микулка ударил первым. И промахнулся – широкоплечий оказался не только грузен, но и быстр, он отшатнулся и влепил Микулке такую затрещину, что тот едва устоял на ногах. В мигом распухшем ухе загудело, как в дупле с пчелами.

Микулка понял, что надо бы сначала поглядеть, как двигается противник, подождать, пока тот сам ударит.

– Струсил малявка! – выкрикнул кто-то.

– Стой! – выкрикнул Жур.

Но упрека в трусости Микулка пережить не смог, стиснул зубы и бросился на широкоплечего, пытаясь схватить за руку. Тот позволил вцепиться в запястье и другим кулаком влепил Микулке прямо промеж глаз. На миг все померкло, а когда глаза снова стали видеть, перед ними плыло только серое, лохматое от туч небо.

– Да они точно трусы! – истошно заорал кто-то совсем рядом. – Правду нам говорили! Бей их, у них золото и мечи!

Микулка вскочил и, хотя в голове шумело, успел подставить кулак под чье-то скорченное злобой лицо. На этот раз сбить его никто не сумел, и он, вызвав в себе могучую силу, опрокинул на землю сразу четверых. Началась лютая драка, бить старались всем, что было под руками, – кольями, ведрами, коромыслами.

Мякша перепугался, народу вокруг было много, и он не знал, можно рубить их саблей или нет. Рубить остерегся, а на кулаках не был мастером, поэтому смяли его почти сразу.

Слепого Жура думали взять легко», но он узнавал о напуске загодя и бил раньше, чем ошеломленный противник успевал хоть что-то сообразить. Вокруг него пространство быстро расчистилось – подходить никто не решался. Микулка тоже раскидал самых ярых, добавил тем, кто поосторожней, а напоследок погонял самых трусливых, награждая их на бегу увесистыми пинками.

– Меня… – запыхавшись бормотал он. – Трусом… Назвали…

– Хватит, – остановил его Жур. – Они свое получили.

Паренек остановился, только когда слепой ухватил его за руку. Деревенские, те, что остались на ногах, отбежали шагов на десять и зло бранились, не смея подойти ближе. Остальные лежали порознь один на другом, некоторые уже начинали ползать.

– Где Мякша? – хмуро спросил Микулка.

Жур напрягся, словно пытался рассмотреть что-то мелкое в туманной дали.

– Я его не вижу, – тихо сказал он.

– Это как? – не понял Микулка.

– Его нет в грядущем, – еще тише ответил слепой волхв.

Микулка понял, но не поверил. Побежал, наклонясь, хватая лежащих за руки, пытаясь разглядеть знакомое лицо.

Мякша сидел у самого колодца, облокотившись спиной о сруб, но что-то ему мешало так сидеть, и он сгорбился, низко склонив голову. Когда Микулка подбежал, сразу стало понятно, что сидеть Мякше мешает торчащий в спине нож с кожаной обмоткой вместо рукояти. Огромное алое пятно пропитало почти всю рубаху.

– Я его видел… – прошептали бледные губы. – У него глаза не такие. Как у змеи. Ледяные. Не человек он, точно. Весь в черном… Саблю забрал…

Мякша помолчал, собираясь с последними силами.

– Деревенских не бейте, это не они… – вымолвил он и повалился на бок.

Захрипел, дернулся несколько раз и умер.

– Жур! – изо всех сил закричал Микулка.

– Я здесь, не ори, – ответил волхв у самого уха. – Чую. Видишь, куда твое озорство завело. Мякшу загубил. Когда руки вперед головы – всегда к лиху бывает.

– Да ладно тебе ругаться, и так тошно! Ты слышал, что он говорил?

– Да. Но я и без всяких слов уже понял. Он еще не ушел из деревни, Мякша прав был – это не человек.

– Где? – наливаясь гневом, спросил Микулка и вытянул меч.

Жур не ответил, тогда Микулка схватил первого деревенского, который подвернулся под руку, и приставил острие меча к его горлу.

– Где чужак? – прошипел он. – Убью не задумываясь. Вас еще много останется, кто-нибудь все равно скажет.

– Он в кузне… – прохрипел мужик. – Кузнеца выгнал, привел двух коней, груженных железом, и второй день что-то пытается выковать. За то, что вас остановим, два пуда железа пообещал. А как драка началась, вышел…

Микулка оттолкнул мужика и широким шагом направился к кузне, но тут же дикий ужас сковал тело, паренек споткнулся, едва не выронив меч.

– Не-е-е-т! – прорычал он. – Хрен тебе… Встал поудобнее и отмахнулся клинком от невидимого противника. Ужас накатил нов, ой волной.

– Убью… – взревел он и сделал выпад. Деревенские перепугались обезумевшего витязя и с визгами, с криками разбежались кто куда. Сами разбежались и побитых уволокли, только Мякша остался лежать и Жур стоял за спиной. Стало тихо.

– Тебе меня не одолеть… – прохрипел Микулка и сделал два шага в сторону кузни. – Пошла прочь!

– Берегись! – выкрикнул за спиной Жур. – Не поддавайся безумию! Только так эта тварь может тебя победить!

Как ни трудно было, но Микулка постарался взять себя в руки, остановился, подышал, укротил гнев в душе. И сразу стало легче, словно пелена с глаз упала, страх отступил, а мир вокруг снова обрел привычную ясность.

– Ну, держись… – стараясь больше не поддаваться чувствам, шепнул паренек и бегом бросился в кузню.

Там бушевало горнило, совсем недавно раздутое мехом, а прямо у наковальни лежало мертвое тело – человек, одетый во все черное. Но не это удивило Микулку, а то, что в жаркой кузне голова мертвеца была вся покрыта инеем.

– Сбежал… – шепнул за спиной Жур. – Надо искать в кого.

– Это как?

– Тварь логова Тьмы не может просто так оставаться в Яви, – пояснил волхв. – Что-то ей мешает. Хотя в дремучем лесу, я видел, они могут жить прямо так – висят на ветках деревьев. Но так им двигаться трудно, у них нет ни рук ни ног, словно у морских чудищ. Может, поэтому они и вселяются в души людей, чтоб можно было ходить и делать человеческими руками что надо. Точнее, они выедают душу и остаются в теле вместо нее, подчиняя себе разум, память и волю. А если уходят, остается мертвое тело с обмороженной головой.

– Так может, тварь ушла прямо в Навь? – Микул-ка бессильно опустил руки.

– Может быть, – ледяным тоном ответил Жур, взяв с наковальни покореженный прут железа. – Но она обязательно вернется. Если тварь приходит в наш мир, значит, у нее есть в этом большой интерес – меж мирами не шляются, как из корчмы в корчму.

– Но почему именно Мякшу… – хотел спросить Микулка и замер, разглядев, что именно держит в руках слепой волхв.

Это была изуродованная до неузнаваемости сабля Сершхана, точнее, уже Мякшина сабля, а еще точнее – ничейная. Кто-то разогрел ее в горне и расклепал молотом, оставив, словно в насмешку, несколько витков сарацинской вязи. «И ты вместе с нами…» – прочел бы тот, кто знал это письмо.

– Он не только Мякшу, он всех убил. – Жур сказал это так, что у Микулки морозом обожгло кожу. – А всего-то и нужно было – десять ударов молота. Теперь понятно, какой интерес у этой твари.

– Какой? – прошептал паренек, уже все понимая.

– Извести Стражу под корень. Перебить вас всех, одного за другим, а потом расковать мечи, чтоб уж точно никому не достались.

– Не сдюжит. – Микулка неуверенно покачал головой.

– А что ему помешает, если он может запросто бросить одно тело и через любое время вселиться в другое? – Волхв задумался. – Хот^я нет… Не в любое. Чтобы тварь вселилась в человека, у него должен быть помутнен рассудок. Например, волхвы, когда пьют отвар из мухоморов, ставят рядом с собой двух других, которые почуют тварь, если что, и дадут отпор. В мертвецки пьяных чудовища тоже вселяются, но проще всего вселиться в человека с помутненным рассудком. Твари нарочно ищут таких, а то и готовят заранее, чтоб всегда было под рукой закладное тело. Вот лешак, к примеру, для чего человека блудит? Чтоб свести с ума. Чем больше сумасшедших, тем проще тварям проникать в Явь.

– А если мечом убить человека, в котором сидит эта гадость? – Микулка в любом знании привык видеть пользу.

– Тело умрет, а тварь будет вынуждена вселяться в кого-то другого или уходить в Навь, как сейчас.

– Значит, ее никак невозможно убить?

– Убить ее можно. Если отрубить человеку, в котором она сидит, голову колдовским мечом. Любой из ваших мечей существует как бы на Границе между Явью и Навью – часть острия здесь, часть там. Это свойство придает им Камень, который и есть ключ от двери между мирами. Только не все могут им пользоваться. Но убить ее можно и без колдовского меча… Дело все в том, что тварь не может в любом месте перейти Границу между Навью и Явью, это можно сделать только вблизи очень ровной воды, не тронутой ветром. Болото годится для этого, темный омут или глубокий колодец – лишь бы отражение было ясным. Но если воды рядом нет, то тварь должна обязательно в кого-то вселиться, иначе без тела пропадет тут очень быстро, помрет быстрее, чем пущенная вверх стрела упадет обратно на землю.

– Значит, если убить тело, а рядом не будет пьяных и сумасшедших, то тварь непременно сдохнет? – с надеждой спросил Микулка.

– Да, – кивнул слепой волхв. – Простой человек только так и может ее убить.

– А бывало такое, что их убивали?

– Бывало, – злорадно ответил Жур.

Он внимательно осмотрел кузницу и заглянул в большую бадью для закалки булата. Слой грязного масла толщиной с палец плавал на поверхности воды, скрадывая даже намеки на отражения.

– Через это тварь уйти не могла… – уверенно кивнул волхв. – Понятно, почему она вертелась у колодца.

– От колодца она тоже не ушла, потому что всадила нож Мякше в спину и успела уже здесь исковеркать сабельку.

– Значит, в кого-то вселилась, – нахмурился Жур. – В кого, мы не знаем, значит, удара можно ожидать в любой момент.

– Погоди… – насторожился Микулка. – А зачем ей надо было выгонять коваля из кузни? И железо с собой волочь…

– Камень… – Даже в свете горна было видно, как побледнел Жур. – Тварь пыталась выковать себе колдовской меч.

– Или выковала… – Микулка взял в углу вполне пригодную заготовку. – Кто может так начать, тот знает толк в ковке. Тут еще три точно таких же.

Жур подошел ближе к горну, и жаркое пламя высветило его жутковатое лицо в полутьме.

– Тварь несколько дней тут работала, – негромко сказал он, едва перекрыв голосом гудение пламени. – При такой сноровке сколько же мечей она могла выковать…

– Но не закопала же она их прямо здесь! – воскликнул Микулка. – Надо узнать, не выезжал ли кто из деревни с мечами.

– Не у кого узнать, все разбежались, – вздохнул

Жур.

– А ты? Ну, своим взором…

– Думаешь, я сразу не глядел? Если уж смерть Мякши проморгал, значит, тварь о моих способностях знает и может их обойти.

– Вот Ящер… – Микулка бессильно опустил голову.

– Погоди нос вешать, – упрекнул его Жур. – Надо ночь переночевать, а к утру выведаем, кто из деревенских пропал. Ни в кого чужого тварь вселиться не могла, поскольку из чужаков здесь были только мы и этот.

Волхв кивнул в сторону мертвого тела.

– Эх, Микула, чую я большую беду для Стражи. Я не могу далеко заглядывать в будущее и не знаю, много ли твоих друзей доживет до зимы.

– Надо эту тварь поймать и убить, – зло ответил Микулка.

Жур не ответил, просто вышел из кузницы под низкое серое небо.

– Я Мякшу хотел в ученики взять, – негромко сказал он, но вышедший следом Микулка услышал. – Может, так теперь и помру, ничего после себя не оставив. Ни меча, ни знания… Худо.

– Меня возьми, – не задумываясь предложил Микулка.

Он был зол за смерть Мякши, но подружиться они не успели, так что особенной грусти не чувствовал.

– Ты старый уже.

– Это я-то старый? – удивился паренек.

– Да. Тебе самому впору ученика брать. А еще вернее, детей рожать. В тебе полно собственных умений и знаний, причем совсем других, чем мои, а одно с другим смешивать – никакого проку не будет.

Микулка вспомнил про Диву.

– Погоди… – остановил он волхва. – Скажи, а где взаправду живут боги?

– Взаправду? – обернулся Жур. – Я же говорю, что в тебе много опыта. Другие до старости верят в сказочки про небеса.

– Но ты ведь знаешь правду? -Да.

– Ну так скажи!

– Иногда на простой вопрос ответить сложнее всего. – Жур вздохнул и пошел к колодцу, где лежал Мякша. – Боги рядом, можно рукой достать, но в то же время так далеко, что не многим смертным удавалось при жизни до них добраться. Если бы ты точно знал, что такое Правь, я бы тебе сказал, что они живут в Нави.

– Как эти твари?

– Я же говорю, что наши с тобой знания очень разные. Я часто молчу не от нежелания говорить, а от бессилия сказать понятно.

– Ну попробуй! Ты же знаешь, как для меня это важно!

– Явь и Навь – это два разных мира, совершенно неощутимых один для другого, но находятся они в одном и том же месте. Вот воздух, к примеру, ничуть не мешает тебе ходить, ты его даже не чувствуешь телом, но он ведь здесь. Просто по свойствам он другой, чем камень, вот ты и ходишь через него свободно. А через стену бы не прошел. Зато птицы умеют крыльями взбивать воздух в твердое и держаться на нем в вышине.

– А Навь тут при чем?

– Для жителейНави наш камень прозрачнее воздуха, а ты не замечаешь того, что может стать непреодолимой преградой. Мы живем в одном и том же месте, просто свободно проходим друг через друга.

– Как же тогда перейти Границу? – удивился Микулка.

– Ты когда на коне скачешь, воздух для тебя становится плотнее и превращается в ветер. Почти как для птиц.

– Значит, чтобы почувствовать Навь и увидеть богов, надо ехать на лошади еще быстрее?

– Намного быстрее, – усмехнулся Жур. – Но сила для такой скорости есть только в Камне. Если ты им владеешь, сможешь в любой миг по собственному желанию перейти Границу между мирами.

– Я его добуду, – твердо сказал Микулка. – Мне обязательно надо встретиться со Стрибогом.

Жур пропустил это мимо ушей. Он так умел – словно не замечал слов, которые сейчас не имели значения.

– Надо дождаться, когда деревенские придут в себя после испуга и воротятся, – сказал он. – Узнаем, кто из них пропал, а заодно схороним Мякшу. И надо ехать в Киев предупредить остальных. Теперь ведь каждый встречный может оказаться врагом – корчмарь, подающий еду, девка на сеновале или калика на пустынной дороге.

– Ого… – совсем расстроился Микулка. – Так это она и князю в голову влезть может? Или кому-то из воевод…

– Нет, – качнул головой Жур. – Белоян очень сильный волхв.

Солнце только взошло, поэтому стражи у киевских ворот крепко спали, пришлось будить. Наконец скрипнули створки, трое всадников с одной закладной лошадью выехали из города и неспешной рысью поскакали на север.

– А ты говорил, что дом никуда не годится. – Мара повернулась к Ратибору. – Целых трех коней дали! Теперь Ветерок пойдет закладным.

Волк ехал хмуро.

– Еще издеваются… – буркнул он. – Сейчас шли бы пешком до самого Чернигова. А у меня, между прочим, еще один домик в Таврике есть.

– С упырями вместо соседей, – хохотнул Ра-тибор.

– С такими соседями получше, чем с некоторыми друзьями, – совсем обиделся Волк. – Дом отобрали да еще издеваются!

– Какой же ты крохобор, – с улыбкой покачал головой стрелок. – Из-за какого-то дома…

– Тебе этого не понять, – зло фыркнул певец. – У тебя своего дома никогда не было.

Ратибор приумолк, видно, настроение к шуточкам поостыло.

Скоро кончилось редколесье и за спиной остались окрестные киевские деревеньки, дорога стала более отчетливой, хотя разбитые тележными колесами колеи сравнялись, оставив в подсыхающей грязи редкие следы конских копыт. Между дорогой и быстро густеющим лесом выросла зримая граница из буйного подлеска и травы, следом за которыми виднелись стволы столетних деревьев.

Мара чувствовала себя не очень привычно в новой одежде. Вообще мужские портки, рубаху и куртку она надевала впервые. И хотя для поездки в седле такой наряд был куда удобнее платья, но ткань очень уж непривычно давила складками и грубыми швами, облегая ноги и бедра.

В этих краях девушка никогда не была, поэтому подивилась густоте и буйству леса, но Ратибор с Вол-крм знали, что на трети пути до Чернигова кроны самых высоких деревьев поднимаются выше, чем десять княжьих теремов, поставленных один на другой. Они знали, что ветви таких великанов смыкаются и сплетаются на головокружительной высоте, создавая у земли вечную ночь со своими таинственными, никогда не видевшими света зверьми. Говорили, будто у этих зверей даже нет глаз – за ненадобностью. Ратибор в это верил, потому что видел на одном из постоялых дворов безглазую медвежью голову на стене.

Говорили, что эти звери имеют нюх, который позволяет за версту распознать жертву и выйти на ее след. Кроме слепых медведей, лис и волков, говаривали и о более странных тварях, например о жабах размером с буйвола и о дождевых червях, питающихся этими жабами. Но все равно в черниговских лесах нежити обитало куда больше, чем обычного зверья. Ра-тибор давно заметил, как старательно она сторонится людей, но объяснения этому не находил. Ну почему упырь, к примеру, не заходит в деревню, а нападает лишь на одинокие хутора? Ведь страху в нем нет и быть не может – значит, движет им что-то другое. Но в любом случае замечено, что троим через лес проехать гораздо проще, чем двоим, даже если среди путников – девка. А уж одному… Среди таких смельчаков были разве что великие богатыри, вроде Добрыни.

Но пока лес еще не был таким густым, а над головой синело освободившееся от ночных туч небо. Хотя для Мары хватало и этого – она уже опасливо озиралась по сторонам.

– Какие деревья огромные… – негромко сказала она. – В наших краях таких нет.

Волк только усмехнулся, он уже предвкушал растерянность девушки, когда через пару верст лес станет еще выше, а потом еще и еще. Он даже шуточки по поводу ожидаемой девичьей растерянности заготовил заранее.

Здесь листва желтеть только начала, в основном на верхушках крон, откуда время от времени медленно опускались огромные листья – с четыре мужских ладони, не меньше. Красные, желтые и зеленые с прожелтью, они описывали широкие круги, раскачивались и падали на дорогу. Все сильнее пахло сыростью и прелой листвой. Тревогой тоже пахло, усиливающейся и неясной, но вскоре Мара поняла, что ее так насторожило.

Кое-где по бокам дороги лес был прозрачней, чем в других местах, – с некоторых деревьев листва облетает рано. Там то и дело возникало неясное шевеление, будто пеший человек бесшумно крадется в подлеске, то исчезая из виду, то вновь появляясь.

Девушка беспокойно заерзала в седле.

– Вам не кажется, что из лесакто-то глядит? – спросила она, стараясь скрыть накативший страх.

– Это старое капище в лесу, – пояснил Рати-бор. – Идолы стоят, вот через ветви и мерещится, что люди.

– Ты точно знаешь? – переспросила она.

– Точно. Сам перепугался однажды, пришлось сходить посмотреть.

Мара чуть успокоилась, но тут Волк напомнил:

– Значит, людоедская весь неподалеку.

– Совсем рядом, – спокойно кивнул Ратибор.

– Какая весь? – насторожилась девушка.

– Людоедская, – усмехнулся Волк. – Слышала про такие?

– Приходилось, – нахмурившись, ответила она. – Мы что, через нее поедем?

– Другой дороги все равно нет.

– Ладно тебе девку стращать, – осадил друга стрелок. – Думаю, нас с прошлого раза в этой веси запомнили так, что людского мяса после того в рот не брали.

– Такая хворь не лечится. – Волк с сомнением пожал плечами.

– Хорошей оплеухой любая хворь лечится, – усмехнулся Ратибор и чуть быстрее пустил коня.

Мара тоже подогнала лошадку, боясь от него отстать.

– Погоди, – махнул рукой стрелок. – Я погляжу, что к чему.

– Нет уж. С тобой как-то спокойнее, – ответила девушка.

– С Волком побудь. В лесу из него боец куда краше меня.

Девушка подчинилась, но по выражению ее лица ясно читалось, какого витязя она бы предпочла в защитники. Волк приуныл, но виду показывать не стал. Он ехал с Марой бок о бок, а Ратибор скрылся за поворотом дороги.

– Красивый лес, правда? – спросил он.

– Мрачный, – поежилась девушка.

– Это кажется с непривычки, а мы тут ездили часто. Хорошие места, красивые, хоть и глухие. Верстах в четырех впереди есть озеро – глаз отвесть невозможно. Раньше там племя какое-то жило, еще когда Владимир не сел на престол. Они много леса выжгли под пашни, но потом что-то сняло их с мест. Так все и осталось – лес негустой и озеро очень красивое. В нем вода теплая, даже зимой не замерзает. Жур говорил, что тепло в нем из тайных глубин земли, из самого царства Ящера.

– В царстве Ящера лютый холод, а не тепло, – удивилась Мара.

– А вот Жур говорит, там такое пекло, что камень плавится.

– Разве можно камень расплавить?

– Можно, видать, если Жур говорит. Он много дивных вещей сказывал, от некоторых голова кругом идет. Вот что, по-твоему, за краем земли?

– Океан, – не задумываясь ответила Мара.

– Верно. А за океаном?

– Снова океан.

– Тоже правильно, – кивнул Волк. – Но вот представь, что будет, если сесть в ладью и плыть по океану все время в одну сторону?

– .Утонешь в конце концов, – пожала плечами девушка.

– А вот и нет, – усмехнулся певец. – Жур говорит, что если от края земли плыть очень долго, то доплывешь до другого земного диска.

– Так земной диск что, не один? – Мара заинтересованно подняла брови.

– Выходит, что не один.

– Но если земной диск стоит на панцире Родовой черепахи, то и черепах тоже две?

– Черепаха одна, – ответил Волк. – Тот земной диск, на котором живем мы вместе с немцами, варягами, сарацинами и желтолицыми людьми из страны Сунь, стоит на спине Родовой черепахи. Но есть еще один, он стоит на плечах другого зверя, и живут на нем люди с алой кожей и перьями вместо волос, а по утрам и вечерам из их ртов валит дым, как из пасти смока.

– Вранье небось, – не поверила Мара. – Как могут расти перья вместо волос?

– У птиц же растут.

– Так то птицы.

– Жур врать не будет, – уверенно сказал певец. – Просто он шибко умный и знаний в нем больше, чем слов. Но про краснокожих людей я не только от него слышал, был у меня знакомый варяг, тоже певец, так он сагу сказывал, где такие же дивные вещи были.

– Неужто кто-то доплывал до другого земного диска?

– Кто-то доплывал и даже воротился назад, ежели другим рассказал. Варяги, скорее всего, они плавать большие умельцы.

Мара задумалась, покачиваясь в седле.

– А если тот земной диск перейти и плыть дальше? – спросила она. – Будет третий?

– А вот тут самое диво и есть, – довольно сощурился Волк. – Если оттуда плыть хоть назад, хоть вперед, все равно приплывешь снова на наш земной диск.

– Ну уж этого точно быть не может. – У девушки на лбу проявились три задумчивые складки. – А действительно, от таких разговоров голова кругом идет. Все же непонятно… Если это все правда, то как эти два земных диска могут быть расположены? Нет…

Она встряхнула золотистыми волосами.

– Лучше об этомне думать, – посоветовал Волк. – А то голова опухнет и станет огромная, как у лося,

– Вот только про лося не надо, – передернула плечами Мара.

Впереди показался Ратибор.

– Все чисто, – махнул он рукой. – Нет больше там никаких людоедов. То ли ушли, то ли вымерли все. Пустая весь, вся бурьяном заросла.

Мара вздохнула с облегчением.

Солнце поднялось и начало ощутимо припекать, из леса поднялся сначала туман, а потом сырое душное марево. Ветви становились все гуще и гуще, хоровод ярких листьев кружил в воздухе, будто стая диковинных птиц. Звуки голоса убегали в чащу и пропадали там безвозвратно, отчего слова звучали глухо и непривычно.

Проехали весь, притулившуюся справа от дороги, – домики действительно выглядели уныло, а у колодца трепетали на легком ветру метелки бурьяна высотой по конское брюхо.

– Может, коней напоим? – спросил Ратибор.

– Лучше не здесь, – напрягся певец. – Доедем до озера, там устроим привал, напоим коней, помоем, сами искупаемся…

– Добро. – Ратибор кивнул и чуть подогнал коня.

Становилось все более душно – лавина солнечного тепла пробивалась сквозь желтые листья, достигала земли, а обратно уйти уже не могла. Мара почувствовала на теле неприятные струйки пота – действительно, озеро было бы очень кстати.

Кони шли мерным шагом, и ехать было легко, девушка подстроилась к череде мерных раскачиваний и погрузилась в душное сонное оцепенение. Иногда крупные птицы перелетали с ветки на ветку, роняя больше листьев, чем успевал сорвать легкий ветерок, шумевший в вершинах. Иногда приходилось отмахиваться от назойливых мух, которые внезапно налетали, а потом так же внезапно отставали.

– Водой пахнет, – через некоторое время сообщил Волк.

Мара стряхнула с себя дремоту и чуть подогнала коня, чтобы ехать ближе к мужчинам. За время ее сонной задумчивости лес вырос в вышину раза в два, и теперь, несмотря на близость полдня, дорога кралась в мягких сумерках.

– Ничего себе… – Она догнала друзей. – Мы что, до середины леса доехали?

Волк едва не рассмеялся.

– Какая уж тут середина, – усмехнулся он. – Это еще самый краешек.

Мара притихла. К душному запаху прелой листвы примешался чуть заметный, но быстро усиливающийся запах цветов. Даже духота сделалась мягче, словно растворившись в этом нежном, бодрящем запахе.

– Здесь должен быть съезд с дороги, – вспомнил стрелок. – Слева два дуба будут стоять, а сразу за ними ель выше княжьего терема.

И действительно, Мара увидела указанный Рати-бором знак.

– Вон они! – показала рукой.

Кони тоже почуяли воду и без понуканий свернули с дороги на петляющую между деревьев тропинку. Странно, но она была залита солнцем и почти не заросла травой, хотя ездили по ней нечасто.

– Место такое, – ответил Волк на молчаливое недоумение девушки. – Даже ветви вверху не соединяются. Народ эту дорожку так и зовет – солнечная тропа.

Слева и справа в густой траве виднелись головки цветов, в основном белые, но попадались и желтые, и голубые, и алые. Мелкие, но их были тысячи, а когда Мара пригляделась, заметила их не только в траве, но и на толстенных, в пять-шесть обхватов, древесных стволах. Они прорастали даже на застрявшей в коре земле, занесенной дождями и ветром.

– Красиво как… – не сдержалась девушка.

И словно нарочно откуда-то сверху прямо на гриву ее коня упал сорванный ветром цветок. Она взяла стебелек и понюхала, чуть сощурив глаза.

– Ух ты как пахнет! – воскликнула она.

Волк улыбнулся и, наклонившись в седле, сорвал целый букетик.

– На.

Мара взяла, искоса глянув на Ратибора, но тот ехал с нарочно равнодушным видом. Цветочки, птички – девичьи да детские забавы все это.

Солнечная тропа оказалась изломистой, будто молния, и довольно длинной. Сначала она чуть заметно опускалась под гору, но вскоре пошла круче, воздух стал еще более влажным, но духота сменилась приятной свежестью, какая бывает лишь у воды.

– Почти приехали, – сообщил Ратибор. – Хватит вам вынюхивать этот конячий корм.

– Конский, – поправил Волк.

– Тем более, – отмахнулся стрелок.

Вместе с прохладой ветер принес щебет птиц, будто они, неизвестно почему, собрались все в одном месте.

– У них там праздник. – почти серьезно предположила Мара.

– Лето провожают, – кивнул Ратибор. – Все, вон от того поворота уже озеро видно.

За разноцветной листвой действительно стало поблескивать, и девушка с любопытством вытянула шею.

– Озеро такое большое? – удивилась она.

– Крупное, – сдержанно сообщил стрелок, а Волк усмехнулся и выпрямился в седле.

У поворота тропа пошла под гору настолько круто, что подкованные копыта коней стали соскальзывать по сырой глине, скрытой ковром прелых листьев. Мара подумала было, слезть с седла, но тропа выровнялась и резко свернула вправо. В глаза ударил яркий солнечный свет, девушка подняла голову и не смогла сдержать вдох удивления.

Озеро оказалось не крупным, не большим, а просто огромным – в самом широком месте зеркальная гладь убегала вдаль, где за маревом расстояния, словно густая трава, виднелись вековые деревья на той стороне. В других местах вода узкой полосой петляла между обрывистыми берегами, рассекая лес заводями, островами и широкими песчаными пляжами. Некоторые деревья росли не вверх, а вбок, низко наклоняя кроны прямо к воде, серебристые блики отражений сверкали на ней, похожие на рыбьи чешуйки.

Мара поняла, что увидеть все озеро просто невозможно – лабиринты проток петляли и скрывались в дремучем лесу.

– И далеко оно так? – осторожно спросила она.

– Ну… Мы пробовали ходить на плоту… – пожал Волк плечами. – Верст двадцать на полуночь проплыли протоками, но им конца не видать. Правда, потихоньку озеро становится мельче и местами заболотилось, но даже болотце получилось доброе, без упырей. Там цветов тьма, лилии и кувшинки. От аромата голова кругом идет.

– Здесь тоже… – Девушка счастливо сощурила взгляд. – А где можно к воде спуститься?

– Там дальше есть пара мест, – показал Ратибор вдоль берега.

Почти весь берег был обрывистым, но не высоким, тропа кончилась, и кони теперь ступали по мягкой, совсем еще не осенней траве. Лес подступал к воде почти вплотную, и приходилось нагибаться к лошадиным шеям, чтобы уклониться от низких дубовых ветвей. Невидимые в листве птицы весело щебетали на разные голоса.

Мара улыбнулась, заехав в солнечный луч, пробившийся через ветви, и расправила затекшую спину. Ратибор украдкой глянул на нее – гибкую, ладную, без страха и стеснения показывающую свою красоту. Даже мужская одежда не могла скрыть женских изгибов и округлости плеч, а грудь под курткой выпирала непривычно и вызывающе. Он привык, что девки больше сутулятся, стараясь скрыть все это от наглых мужицких взглядов, но Мара словно родилась в другом мире – либо ее не обижал никто, либо… Хотя нет, конечно, никакая девка перед мужицкой силой не устоит, даже с мечом. Так что ей просто везло, иначе бы точно кто-то уже утащил силком на сеновал и была бы она с дитем, а то и с двумя. Видно, староста в деревне был силен и не давал парням распоясаться, а мужики все при женах, которые иному мужу будут по-страшнее всякого старосты.

Озеро было залито светом, отчега мрачность леса отступила и развеялась без остатка.

– До чего же тут хорошо! – не уставала восхищаться Мара.

Каждое движение головы рассыпало по ее плечам золотистые волосы. Она снова потянулась, а Волк не удержался и отвел взгляд – видно было, как у него покраснели щеки. Но девушка словно не замечала или вид делала, что не замечает. Будто у нее договор был с Перуном, что кто ее тронет, тому сразу гром в голову.

Внезапно густой лес кончился, как ножом отрезали, и перед путниками раскинулся широкий песчаный пляж, гладкий, прогретый и даже на вид какой-то пушистый. Тут обрыва не было и песок полого сбегал к самому озеру и дальше, теряясь в прозрачной, чуть зеленоватой воде. Сразу за пляжем была тихая заводь с берегами, заросшими огромными лилиями. Запах от них шел густой, дурманящий, будто ромейское вино, не смешанное с водой.

– Приехали, – сказал Ратибор и закашлялся. В горле отчего-то пересохло.

– Зараза… – ругнулся он для порядку и слез с седла.

Мара и Волк тоже спешились. Сапоги мягко коснулись песка, утомленные кони, едва с них сняли упряжь и седла, подошли к воде и начали пить, разгоняя резвящихся у самого берега рыбок.

Волк сел на песок и мечтательно уставился на искрящуюся прохладу.

– А что, мы купаться не будем? – удивилась девушка.

Ратибор с Волком растерянно переглянулись.

– Я в одежде не купаюсь, – пожал плечами стрелок. – Тем более осенью.

Волк смолчал.

Мара усмехнулась, скинула куртку, села и стянула верховые сапожки, полученные за дом вместе с тройкой коней. Теперь лишь портки и просторная белая рубаха, заткнутая под пояс, скрывали девичье тело. Все у нее выходило ладно и как-то волнующе – в каждом движении гибкость, сила и красота.

Девушка встала и тронула воду босой ногой.

– Теплая – сообщила она.

Ратибор и волк промолчали, будто это не их вов-се касалось. Легкий ветерок пробежал по озеру, замерцав серебристой рябью.

– Ладно… – Стрелку умная мысль пришла в голову первому. – Ты искупайся, а мы тут побродим с Волком, может, зайца подстрелим. Жрать охота на свежем воздухе.

– Вы что? – перепугалась Мара. – Одну меня хотите оставить в этом лесу? Да в этом озере наверняка водяной живет, утянет ведь, а помочь будет некому. Вы что, стесняетесь на меня нагую смотреть? Эка невидаль… ВКупалин день все девки нагими купаются и никто без чувств от такого не падает.

– Так то в Купалу… – совсем растерялся Ратибор. – Там их много. Так принято…

Он хотел сказать что-то еще, но мысли самым нелепым образом разбежались, оставив в голове звенящую пустоту. Сердце забилось часто и бестолково.

Волк замер, будто его колом пригвоздили к песку – спина ровная, плечи заострились, а шея вытянулась.

Мара удивленно подняла брови.

– Ну и витязи… – чуть насмешливо протянула она. – Неужто девку без одежки не видели никогда?

Она рассмеялась и одним ловким движением распустила пояс, уронив портки в траву, – Ратибор с Волком едва успели отвернуться. Длинная рубаха, стянутая через голову, упала следом.

– Безумная… – произнес стрелок, слушая плеск и смех за спиной.

– До чего же красивая… – украдкой обернулся Волк.

– Не подглядывай, не то я тебе промеж рогов заряжу.

– Ты чего? – не понял певец. – Тоже умом тронулся? Это ж вроде бы моя девка!

– Это с какой такой радости? – нахмурился Ратибор.

– Да с такой. Я с ней первый знакомство завел, пока ты на сеновале с другими… Совести у тебя совсем нет. Почему ты все и всегда пытаешься вытянуть у меня из-под носа?

– Да уж прямо… – Стрелок даже повеселел, поняв, что между Волком и Марой еще ничего не было. – Девку знаешь только кто может своей назвать? Кто перед Лелей поклялся быть ей мужем, кормить и защищать от других ее саму и детей. А без этого девка ничья – кому захочет, тому и даст. Тут тебе не Сарациния, где можно силой брать без всякого наказания.

– Силой взять мне честь не позволит, – выставил подбородок Волк. – Не так я плох, чтоб она мне отказала.

– Ну, попробуй, попробуй… – примирительно пожал плечами стрелок. – Может, и выйдет чего. Только я ведь рядом с такой красой тоже сложа руки сидеть не стану.

Волк презрительно фыркнул:

– Ты грубый и неотесанный, как мужик. И чести в тебе мало. К такой девке ведь особый подход нужен, ласковый, а ты на мир лишь через три места способен смотреть. Через острие стрелы, через желудок и через…

– Завидно?

– Противно, – признался певец. – Лично я не могу сегодня с одной девкой спать, а завтра с другой.

– Да они сами… – попробовал оправдаться Рати-бор, но осекся.

– Тебе и эта нужна на одну ночь, – уверенно закончил Волк. – Для общего счета. Не так?

– Ты в башку мне, чай, не заглядывал… А впрочем, давай устроим состязание? Кого она захочет сама, тот с ней и будет.

– Только не на одну ночь, – хмуро кивнул певец. – На следующем же капище клятву перед Лелей даст тот, кого она выберет. Если вообще кого-нибудь выберет.

– Выберет, – уверенно кивнул Ратибор. – Она ведь не из булата. В ней тоже живая кровь, и хочется ей не меньше, чем нам.

– Думаешь? – чуть напрягся Волк. – Хотя да. Чего бы она иначе пошла при нас голой купаться?

– Потому что захотелось купаться, а в сырой одежде ходить не желает. Она не такая, как тебе кажется. Она боец, я это сразу почувствовал. Иногда и в девках бывает такая кровь.

– Ну уж нет… – Певец покачал головой и снова искоса глянул в сторону озера. – Она ласковая и нежная, а все, о чем ты говоришь, это лишь скорлупа, наросшая в суровых условиях.

– Не скорлупа, а стержень, – не согласился стрелок. – Скорлупа – это милая внешность. В этом гибком теле сидит не лань, а рысь, поверь *мне на слово.

– С чего ты взял?

– С того, что она ненамного младше нас будет и за все это время не выбрала себе мужа.

– Так это только мои слова подтверждает! – улыбнулся Волк. – Те мужики, что в деревне, для ее вкуса просто грубы.

– Ладно, поглядим, – упрямо сказал стрелок. – Об заклад будем биться?

– Зачем? Она и будет закладом. Дороже никто из нас предложить все равно ничего не сможет.

– Добро, – кивнул Ратибор и растянулся в траве, словно кот. – А вообще мы с тобой выглядим как дураки. Она купается, а мы на солнце паримся. Ты как хочешь, а я полез в воду.

– Так она ведь там… – испуганно шепнул Волк.

– Ну и что? Я думаю, что со стыда она не сгорит. А если ошибусь, ты ее затушить успеешь – воды тут достаточно.

Не говоря больше ни слова, Ратибор скинул ножны с мечом, ремешки, сапоги, пряжки, подумал над портками и решил не снимать.

– Сегодня тепло. Высохнут, – объяснил он, чтобы Волк чего доброго не принял это за стеснительность. – Надо постирать, а то воняют уже, как у козла борода. Противно.

– С каких пор тебя это взволновало? – искренне удивился певец.

– С давних, – огрызнулся Ратибор, разогнался и плюхнулся в озеро.

– А я уж думала, вы так и будете сидеть на берегу и потеть от натуги, – сказала Мара, когда Ратибор подплыл ближе.

– От какой натуги? – Он набрал в рот воды и выпустил длинную струйку.

– Ну… И хочется купаться, и стыдно.

– Мне стыдно? Да уж прямо. – Ратибор оттолкнулся от дна и тремя гребками отплыл подальше от берега.

Смотреть сквозь прозрачную воду на ладное девичье тело для него было слишком сильным испытанием.

– Ты хорошо плаваешь? – окликнул он девушку.

– С детства плескалась в Днепре.

– Ну так поплыли вместе, я тебе одно место покажу.

– Какое? – насторожилась Мара.

– Увидишь, если захочешь.

– Хорошо, – согласилась девушка и поплыла, мягко раздвигая воду руками.

Солнце светило так, что даже чуть припекало, ветер смешивался с запахом теплой воды и доносил из влажного леса аромат цветочного буйства. Берег остался далеко позади, но Ратибор разглядел, как недовольно нахмурился Волк, глядя им вслед. Но видимо, боги не любят злорадства – стрелок нечаянно хлебнул воды, помянул Ящера и закашлялся.

– Руками лучше в стороны загребать, – посоветовала Мара. – А ты машешь ими, как веслами, только силы зря тратишь, брызгаешься и шумишь.

– Сил у меня хватит, – ответил стрелок, но поплыл как она, не выбрасывая рук из воды.

Так действительно было легче, вот только дрыгать ногами стало неудобно и зад начал притапливаться, словно к нему привязали пуд бронзы.

– Не дрыгай ногами, а отталкивайся, – посоветовала Мара. – Посмотри, как я.

Ратибор непроизвольно глянул, и вода показалсь не просто теплой – горячей. Мара двигалась легко и непринужденно, будто лишь небольшую часть жизни жила на земле. Волны с округлых плеч мягко перетекали на спину, ручейком пробегали по гибкой ложбинке и снова соединялись с озером, чуть не касаясь упругих, манящих ягодиц. Ее ноги сгибались и разгибались, как у лягушки, легко выталкивая девушку вперед. Ратибор задержал на них взгляд, но зеленоватая вода и пенные бурунчики скрывали подробности. Набежавший порыв ветра чуть остудил заалевшие щеки.

– Ты так дыру вомне проглядишь. – Мара встряхнула намокшее золото волос. – Я тебя плавать учу, а ты пялишься. У тебя что, давно ничего не было с женщиной?

– Да нет… – Стрелок постарался вложить в голос как можно больше равнодушия. – С этим у меня все ладно. Просто ты необыкновенная. Очень красивая.

– Ну так ты понял, как ногами толкаться?

– Да, – улыбнулся он и поплыл новой манерой. – Видишь острый мысок? Нам туда.

– Мне кажется или взаправду теплеет? – спросила она.

– Не кажется. Я тебе как раз и хочу показать очень странное место. Называется Теплая заводь.

– Кем называется?

– Мной. Только ты не пугайся, если увидишь что-то странное, опасностей там никаких нет.

Они обогнули мыс, и вода стала совсем теплой, почти горячей.

– Из-под земли пробивается горячий ключ, – объяснил Ратибор. – Такой горячий, что вместе с ним в воду бьют пузырьки пара.

– Разве пар может быть пузырьками?

– Еще увидишь. А здесь плескайся потише, а то всех спугнешь. Ступай на дно, тут мелко.

Заводь показалась большой и широкой – поросла кувшинками, а по берегам лилиями на высоких стеблях, отчего у воды собрался густой возбуждающий аромат. Но приглядевшись, Мара заметила, что дальше заводь сужается и подобием змеиного хвоста убегает в лес.

– Там самое интересное, – пообещал Ратибор.

Воды было чуть ниже шеи. Он отошел на несколько шагов, осторожно подтянул к себе цветок кувшинки и перегрыз стебель зубами.

– Давай вплету тебе в волосы, – предложил он. Мара улыбнулась и склонила голову набок, залив поверхность озера золотым водопадом волос. Ратибор подошел близко-близко, лишь тонкий слой воды разделял их тела. Он почувствовал, что вокруг девушки будто струится невидимый свет. Знать не знал, как это свет может быть невидимым, – просто чувствовал.

– У тебя волосы удивительно мягкие, – приглушенно сказал он, беря в руки прядь.

– Их по весне надо три раза мыть талой водой, – поделилась Мара девичьим секретом.

Ратибор постарался вплести цветок так, чтобы белые лепестки красовались прямо над левым ухом девушки. Пару раз, как бы невзначай, он коснулся грудью ее плеча. Понимал – тайком это делать плохо, но не мог не попробовать ощутить таинственный свет на ощупь. Он оказался точно как ее тело – сплошная сила огня. Пронизывающая и влекущая.

– Красиво, – сказал он, оглядев свою работу. – Пойдем дальше, там еще интереснее.

– Как тут все таинственно. – Мара поправила цветок в волосах и оглядела нависший над заводью лес. – Далеко уходит эта протока?

Небольшое течение играло кончиками ее волос, мимо медленно проплыл золотистый лист клена.

– Пойдем, пойдем, там вода еще теплее. – Он пропустил девушку вперед, заметив, как вода омывает ее ладную, упругую грудь.

Мара заметила этот взгляд, но он ее ничуть не смутил, даже наоборот – видно было, что ей приятно нравиться.

– Ты смелая, – все-таки сказал Ратибор. – Другая бы девка нагишом с витязем в лес не пошла.

– Я бы тоже не пошла с кем попало, – призналась она. – Но я знаю, что ты не станешь брать меня силой.

– Это еще почему? – поднял брови стрелок.

– У тебя ум в глазах. – Она не оборачиваясь пошла вперед, разводя руками кувшинки. – Он тебе подсказывает, что нет разницы, кого брать силой – козу или девку. Радость одинаковая, ведь тело без души и без страсти ничего не стоит. Умный это понимает, а дурак нет. К тому же в тебе много храбрости, я видела, как ты дрался. Силой может взять только трус, не уверенный в своей доблести, а у храбреца с девками и так проблем нет.

– Любую я теперь не хочу, – усмехнулся Ратибор, стараясь не отставать.

– Я же говорю, что ты умный.

Этот разговор словно расставил все по местам и прочертил между ними границу девичей воли. Рати-бору от этого стало только легче – слепая похоть куда-то ушла, забившись в дальние уголки тела, и теперь он мог вволю и не стыдясь наслаждаться красотой Мары, купающейся в лучах солнца.

– Хорошо тут как. – Она зачерпнула воду в ладонь и уронила несколько сверкающих капель. – Вот бы срубить здесь дом и жить в свое удовольствие. Детишек растить… Ты чувствуешь, тут все любовью пропитано?

– Знаю. Видишь те валуны? Когда будем их обходить, иди помедленней и не плещи понапрасну.

Три обкатанных ледником валуна лежали у самой воды, словно яблоки. Они и зеленые были, но только не по природе своей, а от толстого слоя мха. Когда подошли ближе, стало видно, как между валунов стекает небольшой, но широкий водопадик, тонкий, как дорогое стекло, но гораздо прозрачней. Вокруг бурлящего потока резали воду крупные водомерки, а в воздухе, совсем низко, летали тяжелые стрекозы. Когда они проносились совсем близко, лицо улавливало легкое дуновение.

– Смотри. – Ратибор коснулся рукой валуна. – Только выглядывай осторожно.

Мара тоже оперлась о валун и выглянула из-за него, чуть вытянув шею.

– Ой!.. – удивленно воскликнула она. – Кто это?

– Детеныши смоков, – пояснил стрелок и придвинулся ближе, чтобы окунуться в аромат ее волос.

Теперь он уже не стеснялся, понимая, что не выходит за рамки молчаливой договоренности. Дивиться на красоту никто не запрещает, он понял. Главное – не давать мужскому естеству заходить дальше.

– Смоков? – насторожилась девушка. – А сами они где?

– Далеко. Они тут появляются только ранним летом и откладывают яйца возле кромки воды. Это вся их забота о потомстве, на большее их*не хватает. Тут вода теплая, вот они и плещутся до весны. А потом начинают дышать воздухом, а не водой, как сейчас, спариваются, откладывают яйца и уходят, оставляя место следующим поколениям.

– Так что, все смоки только отсюда?

– Может, еще есть такие места, я не знаю. Но им, чтоб плодиться, нужна почти горячая вода. Так что если с этим озером что-то станет, смоков поубавится сильно. Жур говорит, что раньше на земном диске вообще было гораздо теплее и смоков была тьма-тьмущая, но потом из-заРипейских гор пришла ледяная стужа, и все замерзло слоем льда высотой с княжий терем, а то и повыше. Так что смокам плодиться стало негде, и они все перемерли. Остались только те, что плодятся в местах вроде этого.

Детеныши смоков были похожи на ершистых лягушек в размер человека, они плескались, фыркали и ныряли, ничуть не обращая внимания на притаившихся за валунами людей.

– Забавные, – улыбнулась Мара.

– Хорошо, что про это место никто не знает, – вздохнул Ратибор. – Не то бы повыбили всех. Мясо у них хорошее, а костей нет, одни хрящи.

– Ты что, пробовал есть вот этих… хорошеньких?

– Нет, – сдержанно соврал стрелок. – Другие рассказывали.

Мара успокоилась и даже коснулась его плечом. Ратибор замер, боясь шевельнуться и нарушить нежданную радость прикосновения.

– Странно… – сказала она. – У таких страшных смоков такие детки.

– Детки все хорошие. И у собак, и у волков, и у рыси. Пойдем чуть правее, я тебе еще кое-что покажу.

Только когда люди совсем приблизились, детеныши смоков нырнули к мелкому дну и сидели не высовываясь – думали, что их не видно под слоем воды. Протока стала заметно петлять по лесу, она становилась все уже и все мельче, теперь вода прикрывала Мару только до пояса, и Ратибор то и дело поглядывал на ее обнаженную грудь.

– Идти в воде неудобно. – Девушка плюхнулась в воду и поплыла ш> мелководью в своей лягушачьей манере.

Ратибор усмехнулся и тоже нырнул.

– Вон, смотри, – отфыркался он. – На том берегу башня из камня.

– А я думаю, что это такое… Кто же мог тут поставить каменную башню?

– Великаны, – просто сказал Ратибор и легко отплыл на середину протоки. – Они еще до людей жили, и башен таких было всюду полно. Но потом ледник их слизал, только в этом месте осталась.

– Какая огромная…

– Так она только для двух стрелков.

– И из чего же тогда стреляли?

– Не знаю. – Ратибор пригладил мокрые волосы. – Но видишь, лес тут какой низкий и редкий? Волхвы говорят, что у великанов были огненные стрелы, вроде Перуновых. Когда шел бой, вокруг горела земля и выгорала настолько, что потом сотню лет ничего не росло.

– С кем же они воевали?

– Да друг с другом, скорее всего, – отмахнулся Ратибор. – Чем они от людей отличались? Разве что размером.

– Ты говорил, что тут где-то есть ключ с кипящей водой.

– Их тут полно. Но один точно тут рядом. Вон, где трава выше всего. Приспособилась, даже весной не желтеет.

Они подплыли к ключу, но долго в такой воде просидеть было сложно – слишком горячая. В воздухе действительно клубился не очень густой пар, легкий ветерок быстро его развеивал, но он появлялся снова и снова из крупных пузырьков. Вода словно кипела возле самого берега.

– Поплыли обратно, а то я тут сварюсь, – улыбнулась девушка.

– Погоди, я тут хочу портки по-людски постирать. Столько дармовой горячей воды не скоро сыщется. Подождешь?

– Только на берегу, – кивнула Мара и в несколько гребков добралась до низенького глинистого обрывчика.

Она вышла на берег, закинула мокрые волосы за спину и села на траву, подобрав стройные ноги. В ней не было ни стыда, ни стеснения, как у лесного зверя, не ведающего ни одежды, ни наготы.

Ратибор из воды выходить не стал, хоть и горячо было, снял портки, прикрывшись зеркальными бликами, и принялся стирать, потирая мылкой глиной. Затем выполоскал и, снова надев, тоже вылез на берег.

– Пойдем поглядим на башню, – предложила Мара.

Стрелок сглотнул, прежде чем смог кивнуть. На берегу девушка была еще прекрасней – пятна света и тени играли на ее коже и золотых волосах, яркие листья кружились вокруг, будто стараясь укрыть. Ра-тибор почувствовал, как сердце разгоняется, даже в ушах засвистело от напора крови. Разум будто заволокло пеленой, дико захотелось предложить девушке лечь рядом и сплестись в жарких объятиях, но в то же время страшно было нарушить установившееся доверие. Тело желало немедленного соединения, но разум молил о продолжении этой игры. Внутри у Ратибора зверь вступил в схватку с человеком, и, пока они бились, сам стрелок не мог шевельнуться.

Наконец человек победил, он оказался сильнее.

– Пойдем, – сипло выдохнул Ратибор и улыбнулся.

Мара улыбнулась в ответ.

– Пойдем, – повторил он уже нормальным голосом и подал руку.

Ладонь Мары оказалась горячей, как он и ожидал. Как он и хотел. Девушка встала, и запах ее волос смешался с запахом ветра, шуршащего только что упавшей листвой. Ветер подул сильнее, и огромный клен осыпал их обоих кружащимся золотым потоком. Цветок кувшинки в волосах затрепетал, будто белое пламя.

Мара не отняла руку, только потянула за собой, и Ратибору почудилось, словно весь мир закружился в красно-желтом хороводе и они закружились с ним, отделившись от всего существующего. Казалось, от стрелка струился едва уловимый ветер, а от Мары – вполне ощутимый огонь. Две стихии встретились, раздули и завихрили друг друга, венец падающих листьев закружился над головами.

Ратибор добежал до ручья, впадавшего в протоку, остановился и, подхватив девушку на руки, перенес «через воду. Краткий миг близости – стрелок сам сделал его коротким, чтобы не сорваться в пучину страсти.

Он отпустил Мару, взял за руку и потянул за собой. Только в тени каменной башни они остановились, задрав головы.

– Какая высокая… – шепнула Мара. Ратибор чувствовал, как в ее руке бьется жилка. Часто-часто. Наверное, от бега.

Башня раздвигала кроны деревьев и убегала к яркому небу, залитому солнцем. Там, в хрустальной синеве, черной точкой парил орел. Изнутри через огромный проем веяло сыростью.

– Издалека она казалась меньше… – Голос девушки ворвался во внутреннюю полутьму и тут же раздробился звенящим гулом объемного помещения. – Тут до сих пор идет война.

– Ты тоже чувствуешь? – удивленно глянул на нее Ратибор.

Она кивнула.

– Поплывем назад, а то идти колко, – сказала девушка, подошла к обрывчику и спустилась в воду.

Ратибор разогнался и нырнул щучкой, подняв целый фонтан сверкающих брызг.

Когда выплыли из протоки и направились в сторону пляжа, Ратибор потянул носом воздух.

– Похоже, Волк что-то добыл нам поесть, – сказал он. – Дымом пахнет.

Вода журчала, мягко обтекая тела. Цветок кувшинки выскользнул из волос Мары и медленно поплыл к середине озера. Впереди показались песчаный пляж и кони, стоящие почти по брюхо в воде.

Волк сидел у костра и подкладывал ветки в огонь, рядом лежали три освежеванные заячьи тушки. Пламя, едва видное в солнечном свете, трепетало и пускало густой дым в небеса.

– Явились, – буркнул певец, когда Ратибор с Ма-рой вышли на берег.

На девушку Волк глянул украдкой, на соратника посмотрел внимательно. И сразу отвел взгляд к костру. Пошурудил палкой превращающиеся в угли ветви.

– Скоро прогорит и можно будет готовить.

– Надо их сначала душистой травой обложить. – Мара надела портки, рубаху и отжала воду с волос. – Пойду соберу.

– Я тебе помогу. – Волк встал и пошел следом, потом оглянулся и сказал Ратибору: – Ты ветви чаще подкладывай, а то угли прогорят напрасно.

Стрелок даже ответить ничего не успел – певец и девушка скрылись за ветвями подлеска. Он вздохнул и принялся ломать ветви, стараясь сорвать на них внезапную досаду. Не на себя, не на Волка, а на Мару – могла бы и его взять с собою за листьями.

– Ящер… – Толстая ветка о колено ломаться не стала. Ратибор положил ее концом на камень и прыгнул всем весом. Поддалась. Полегчало. – Сам виноват, – фыркнул он, чувствуя, что Волк просто оказался шустрее.

Но от обиды на Мару отделаться не удалось. Какое-то даже предательство за ней виделось, вроде вот только что с ним говорила, гуляла, а тут бросила и пошла с другим.

Ветки ломались одна за другой, желание близости начало отступать, оставляя сладкие воспоминания в памяти и дрожь в мышцах. В голове прояснялось, и досада развеялась, стало ясно, что девушка не его собственность и вольна ходить, куда угодно и с кем вздумается.

Ратибор даже подумал, что ничего особенного не было, что он сам многое додумал и домечтал, а на самом деле они с Марой просто купались, бегали по лесу и глядели на башню и детенышей смоков. Сбило с толку нагое тело. А если бы она была в рубахе? Было бы что-то особенное в этой прогулке?

Представилась промокшая рубаха, прилипшая к девичьему телу, но он усилием воли отогнал эти мысли.

Стрелок решил, что для него и для Мары все выглядело немного по-разному. Для нее не было разницы, в одежде она или нет, а для него была. Только потому, что она его не стеснялась, Ратибор надумал, что она его предпочла. А она просто такая. Не стесняется наготы, и все. Тем более она звала купаться и его, и Волка, просто Волк застеснялся и не пошел. Так что о каком-либо предпочтении говорить рановато.

Стрелок улыбнулся и следующую ветку сломал о колено. Он снова прокрутил в памяти всю прогулку. Нет, не сделал он ничего такого, за что ему было бы стыдно и за что Мара могла бы его упрекнуть хотя бы мысленно.

– Ничего не добиться – это лучше, чем все испортить, – сказал он вслух и подкинул сучьев в огонь.

– Вот такие надо искать. – Мара сорвала и показала лист. – Только чтоб не завядшие.

Волк глянул на лист мельком, задержав взгляд на девушке. Он отошел на несколько шагов, будто его и впрямь интересовали душистые листья, а сам принялся выискивать цветы покрасивее. Он хотел сорвать такой букетик, чтобы ни один цветок в нем не повторялся по цвету. Но на этой полянке росли почти одни белые и только два синих. Как назло.

Волк сорвал два цветка и на другом краю поляны заметил в траве красное мельтешение. Прошел туда и действительно нашел красный цветок, а рядом желтый. Повезло. С цветом теперь выдумать что-то было трудно, и он принялся собирать букет по форме соцветий. Дело пошло быстрее.

Наконец он посчитал букет подобающим, спрятал его за спину и пошел удивлять Мару.

– Ну что, нарвал? – спросила она у него еще за десяток шагов. – А то я только три пригодных листа нашла, а надо хотя бы шесть.

– Нарвал, – улыбнулся певец.

Девушка улыбнулась в ответ, и он протянул ей букет. Только она как-то странно на него посмотрела, а улыбка сошла с ее губ.

– Я думала, ты листьев нарвал, – разочарованно вздохнула она. – Я все руки крапивой себе обожгла.

– Хотел тебе сделать приятное. – чуть обидел'ся Волк. – Подбирал по форме, по цвету… А ты с этими листьями.

Он в сердцах отбросил цветы и пошел собирать листья. Нашел два, тоже обжегся крапивой и зло направился к костру.

– Ты что, Мару одну оставил в лесу? – вытаращился на него Ратибор.

– Да что с ней станет… Она скорее витязь, чем девка. Как за ней ухаживать?

– Ну уж, по крайней мере, одну в лесу не следует бросать. Следи за костром.

Ратибор кинулся через густой подлесок. Белое пятно рубахи он заметил почти сразу и сбавил шаг, чтобы Мара не подумала, будто он за ней бегает. Не пристало витязю выказывать свои чувства.

– Собрала? – спросил он.

– Да там их целая охапка, – показала она в заросли крапивы. – Но как достать?..

– Запросто, – усмехнулся стрелок, вломился в крапиву и сгреб листья в сноп, не обращая внимание на жжение. – Столько хватит?

– Хватит, – рассмеялась она.

Они вернулись к костру и обложили листьями мясо.

– Шел бы искупался, – предложил Ратибор Волку. – Мы не станем подглядывать.

– Переживу, – ответил певец.

– Хотя бы пот смыл. Да не беспокойся, я пригляжу за костром.

Волк встал и молча пошел вдоль берега, пока деревья не скрыли его. Через какое-то время послышался громкий всплеск и вдалеке от берега по воде разбежались круги.

– Чего он какой-то обиженный? – осторожно спросил Ратибор.

– Не знаю, – пожала плечами девушка.

Стрелок взял нож и срезал подходящие прутья, затем нанизал куски мяса вместе с листьями и закрепил над жаром. Зайчатина почти сразу запузырилась, зашипела и пустила сок. Ратибор достал из мешка каравай хлеба, отломил кусок и повесил над углями так, чтобы жирок с тушек стекал на мякиш. Когда хлеб с юшкой чуть припекся, стрелок подул на него и предложил девушке:

– Попробуй. А то когда еще мясо сготовится.

Она взяла и разломила горячую корочку, половину отдав стрелку. Они сели на корточки и захрустели поджаристым хлебом, от которого исходил ароматный мясной пар.

Волк не возвращался долго, хотя плеска давно уже не было слышно. Скорее всего, тоже выстирал одежку и лежал в траве, ждал, пока высохнет. Зайчатина уже сготовилась, когда он вернулся.

– Легок ты на готовенькое, – усмехнулся Ра-тибор.

– Да уж прямо, – фыркнул певец. – Я их подстрелил, я огонь высек, так что нечего себе чужие заслуги приписывать.

Он уже не выглядел ни обиженным, ни рассерженным, видно, купание и уединение пошли ему на пользу. Взяв положенную ему тушку, Волк нарезал ее и разложил на листе, чтобы быстрей остывала. Небольшой кусочек отправил в рот.

– Хорошо приготовилось, – заключил он и налег на остальное.

На Мару он теперь обращал внимания не больше, чем на любого человека рядом, будто в его глазах она и впрямь превратилась из девушки в витязя. К тому же в почти незнакомого витязя. Причины Ратибор не знал, но решил обязательно выяснить, что же у них произошло там, в лесу.

После еды решили немного поспать у воды, чтобы потом можно было ехать до самого вечера. Ратибор назначил в дозор по очереди себя, Волка, а потом Мару. Двое спят, один охраняет.

– Ей-то зачем в дозор, – вступился за девушку Волк. – Пусть спит.

– А чем она от нас отличается? – пожал Ратибор плечами. – Взяла меч в руки – значит, витязь. Различия в теле тут не играют роли.

– Совести у тебя нет. – Певец махнул рукой и прилег на траву. – Она же девица… А ты ее в дозор.

– Тут все равны, – серьезно повторил стрелок. – Детей малых нету. Если бы я тебя от дозора освободил, ты бы не обиделся?

– Так я же не девка.

– Значит, девка, по-твоему, не человек?

– При чем тут это… – рассердился Волк. – Умеешь ты все перевернуть. Просто к девкам завсегда относятся мягче, а тебе словно нет никакой разницы.

– Спи давай. – Ратибор решил завершить бесполезный спор. – Тебе следующему в дозор.

Волк улегся, а Ратибор принялся доедать зайчатину.