Лидия

42

Я мог бы, наверное, сказать, что это был самый жуткий кошмар за всю мою жизнь, но только после кошмара ты просыпаешься, и сон, каким бы страшным он ни был, быстро тускнеет в памяти, но тогда, даже после того, как Аэропа приземлилась, и меня отправили домой, я не был уверен, что действительно вернулся.

Сам сеанс почти не отличался от тех лабораторных, которые мы проходили ещё с третьего курса — да и задание по управлению маневровыми двигателями я выполнял десятки раз, — однако что-то в нейросети изменилось. С самого начала, в приступе паники выполняя знакомые команды, захлёбываясь в сводящей с ума пустоте, я чувствовал вокруг себя чьё-то присутствие — как будто другое сознание переплеталось с моим.

Лида.

Она была там, в той невозможной чудовищной тьме, которая меня окружала. Она жила в каждом моём помысле, в каждом движении мысли, словно мы расстались именно из-за того, что я потерял её в нейросети.

И теперь она возвращалась.

Но вместо радости, вместо предвкушения встречи после разлуки я испытывал лишь пронзительный неподконтрольный страх — что-то чужое, непонятное, невозможное физически, что-то, чего не должно было появиться в нейросети, вторгалось в моё сознание.

Вместе с Лидой появились и звёзды — они кружились в бешеном вихре, как изображение из голографического проектора, изображая движение галактик. Я сам стал частью этого вихря, одной из тусклых тающих песчинок — меня уносило куда-то, затягивало в звёздный водоворот, но в то же время я был неподвижен, я понимал, что в сети не существует движения, что в этом мнимом хаосе нет ничего, кроме меня.

И мои собственные мысли наполняли окружавшую меня пустоту.

Я видел Венеру, неотличимую от звезды. Я видел, как Патрокл, свет которого будет существовать ещё миллиарды лет, заходит на земную орбиту. А потом я приблизился к одной из звёзд, и звезда эта оказалась Солнцем. Оно было таким ярким, что сожгло облекавшую меня темноту, наполнив её солнечным ветром. В его огненной короне вспыхивали протуберанцы — коронарные выбросы, всплески горячего газа — результат непрекращающейся химической реакции звёзд, рождающей свет и уничтожающей последние островки тьмы. Но потом чёрная тень застила солнце. Началось затмение, которое я видел в тринадцатый раз. Звезда превратилась в сверкающий полумесяц и вскоре исчезла совсем, а передо мной остался лишь чёрный шар, окутанный умирающим светом.

Меня вывели из нейросеанса электрошоком.

Я даже не понял, что произошло — я тонул в пустоте, и вдруг оказался в неудобном высоком кресле. Меня трясло, и я никак не мог остановить эту дрожь. Кто-то положил мне руку на плечо.

— Ты как? — послышался знакомый голос. — Скажи что-нибудь!

Я хотел ответить, но вместо этого лишь нечленораздельно промычал, утратив способность говорить.

— Так, понятно…

Мне посветили в глаза.

— Назови своё имя, — сказал голос.

Свет пропал, и я ошалело заморгал глазами.

— Имя своё назови, — повторил голос.

— Алексей, — сказал я.

— Были уже случаи позднего выхода, Алексей?

— Были. Вернее… — Я сглотнул, говорить всё ещё было тяжело, — был однажды, один раз.

Мужчина с седыми висками покачал головой.

— Нам пришлось… — начал он. — В противном случае, ты…

После приземления Аэропы меня переодели в неудобный белый халат и положили в медицинское отделение — в пустую и неуютную комнату, пропахшую пылью. Узкая больничная койка, на которой я лежал, была затянута плёнкой, а с потолка лился яркий свет. На моё правое плечо надели тугой манжет, из которого тянулись толстые провода к неказистому, похожему на древнюю вычислительную машину устройству.

Я пролежал так час или несколько минут — ощущение времени ещё не до конца вернулось ко мне. В мою палату никто не заходил — меня просто закрыли в пустой комнате, подключив к издающему низкий раздражающий гул устройству.

Я чувствовал, что теряю сознание.

Потолочный свет обжигал глаза, а манжет сильно сдавливал руку. Я всё ещё чувствовал её присутствие — она как будто стояла рядом с моей кроватью и смотрела на меня с укоризной, не говоря ни слова.

Я стащил с руки манжет, и надсадный гул прекратился. Просто лежать больше не было сил. Я скинул с кровати босые ноги и тут же непроизвольно отдёрнул их, точно обжёгшись — металлический пол был промёрзшим, как в морозильной камере. Я вздохнул, приподнялся на кровати — руки всё ещё тряслись после электрошока — и встал на ноги.

Холод немного привёл меня в чувство. Я сделал несколько шагов по направлению к двери и оглянулся — манжет на толстых проводах, наверное, свалился с кровати, когда я вставал, и теперь лежал на полу, рядом с замолкшей вычислительной машиной. Я не сомневался, что кто-то всё время следит за мной, хотя меня и заперли в этом отсеке одного, как в камере заключения. Свет на потолке мигнул — или мне так показалось.

Я открыл дверь.

И тут же в глаза мне ударил свет, лишил меня опоры, равновесия, вновь вернул в пустоту, пронизывающую каждую клеточку моего тела.

Затмение закончилось, со светила сошла тень торопливой Луны, и я упал навстречу пронзительному солнечному ветру.